Текст книги "Свобода от контроля. Как выйти за рамки внутренних ограничений"

Роман как метод воображаемой реальности

Роман как метод способен радикально изменить наше сознание. Мы пропадаем в мире хорошей книги. Литературный критик Норман Холланд, автор книги «Литература и мозг», пишет: «Мы достигаем особого трансоподобного состояния ума, в котором уже не осознаем свое тело и окружающую обстановку. Мы перенеслись в мир книги». Писатель Кэти Олдхэм говорит об этом так: «Мы проводим часы, уставившись в пропечатанные тонкие срезы дерева, ярко галлюцинируя»[85]85
  В твите, 9 декабря 2014.


[Закрыть]. Психологи из университета Вашингтона обнаружили, что, когда люди читают, они «мысленно симулируют каждую новую ситуацию», используя нейроны, которые «во многом отзеркаливают те, что активизируются… в аналогичной реальной ситуации»[86]86
  Speer, Nicole К., et al. Reading stories activates neural representations of visual and motor experiences. Psychological Science, Vol. 20, No. 8, August 2009; available here: https://www.ncbi.nlm.nih.gov/pmc/articles/PMC2819196.


[Закрыть]. Читать внимательно – значит погружаться в воображаемую реальность, сотворцами которой мы становимся. Послушайте, как философ эпохи Просвещения Дени Дидро описывает чтение романа Сэмюэля Ричардсона:

Сколько раз я ловил себя на том, что, как ребенок, первый раз оказавшийся в театре, кричу: «Не верь ему, он обманывает тебя… Если пойдешь туда, пропадешь!» Мое сердце находилось в состоянии постоянного возбуждения. За несколько часов я прожил столько ситуаций, сколько едва ли можно испытать за самую долгую жизнь[87]87
  Diderot, Denis. Elegy for Richardson, 1762. Available online here: http://graduate.engl.virginia.edu/enec981/dictionary/25diderotC1.html.


[Закрыть].

Романы позволяют нам оказаться в уме другого человека и посмотреть на мир его глазами. Это может быть человек другого пола, другой расы (как в «Хижине дяди Тома»), другого социального класса (как в «Отверженных» или «Тяжелых временах»), представитель другого вида («Опаснейшее путешествие») или даже другого мира, как в романах К. С. Льюиса, Дж. Р. Толкиена или любого писателя-фантаста или автора фэнтези[88]88
  Про способность фэнтези создавать другие миры см. Толкиен, Дж. Р. Р. О волшебных сказках в Приключения Тома Бомбадила и другие истории. СПб.: Академический проект, 1994.


[Закрыть]. Великие романы эпохи романтизма в конце XIX – начале XX века приоткрывают нам окно во мгновения возвышенного состояния ума. В романах Толстого, Достоевского, Вулф, Джойса и Д. Г. Лоренса жемчужины озарения выточены с искусным мастерством, а потом нанизаны на нить сюжета. Джойс в какой-то момент даже собирался написать «книгу озарений»[89]89
  Есть несколько работ, посвященных озарениям в романе, включая Kim, Sharon, Literary Epiphany in the Novel, 1850-1950. London: Palgrave, 2012.


[Закрыть]. Для нерелигиозных читателей великая литература может быть заменой «Хорошей книги: Библии атеиста», источником утешения и трансцендентности. Один мой друг, Каспер тер Кьюил, который готовится стать священником для нерелигиозных людей, ведет популярный подкаст, в котором читает «Гарри Поттера» так, как если бы это был священный текст. Он использует средневековую технику lectio divina, или духовного чтения, чтобы исследовать этическую мудрость историй в свете сегодняшнего дня.

Искусство как экстатический портал

В язычестве и христианстве искусство – это портал в божественную реальность. Сакральные объекты стоят особняком, они святые, обладают внушающей благоговение силой соединять нас со святыми, ангелами, Богом или дьяволом. Не только вы смотрите на икону, но и она смотрит на вас[90]90
  См. Crichton Miller, Emma. Is art a window into another world? Aeon, 14 December 2012: https://aeon.co/essays/is-art-a-window-into-another-world.


[Закрыть]. Произведения искусства – это окна, через которое божественное приходит на встречу с нами, как на фреске Фра Анджелико «Благовещение». Иконоборчество протестантов бросило вызов этой магии, так же, как изобретение печатного станка и фотографии: как может картина обладать волшебной силой, если мы способны воспроизвести бесконечное число ее копий? Но все же мы думаем, что картина ею обладает. Психолог Джесси Принц провел мысленный эксперимент: он говорил людям, что «Мона Лиза» была уничтожена огнем, «но оказалось, что есть совершенная копия, которую даже эксперты не могут отличить от оригинала». После чего он спрашивал людей, на что они бы предпочли смотреть: на пепел подлинника или совершенную копию. Восемьдесят процентов респондентов выбрали пепел: «Очевидно, мы принижаем ценность копий и приписываем подлиннику почти магический смысл»[91]91
  Prinz, Jesse. Why wonder is the most human of all emotions. Aeon, 21 June 2013: https://aeon.co/essays/why-wonder-is-the-most-human-of-all-emotions.


[Закрыть].

Ницще считал, что «искусство подымает голову, когда религия приходит в упадок»[92]92
  Ницше, Фридрих. Человеческое, слишком человеческое. СПб.: Академический проект, 2007.


[Закрыть]. И действительно, в XIX и XX веках, когда христианская вера на Западе стала угасать, интеллектуалы обратились к живописи и скульптуре, чтобы заполнить пустоту. Немецкий художник Герхард Рихтер написал в 1964 году: «Церковь больше не может служить средством для достижения опыта трансцедентального… так что искусство превратилось из одного из средств в единственного проводника религии»[93]93
  Richter, Gerhard. Writings 1961-2007. New York: Distributed Art Publishers, 2009.


[Закрыть]. Такую веру в искусство проповедовал, как ни странно, теолог Пауль Тиллих. Во время Первой мировой войны он служил капелланом в немецкой армии. Окруженный ужасом окопной войны, Тиллих обрел утешение в рассматривании открытки с работой Боттичелли «Мадонна с поющими ангелами». После войны он отправился в паломничество, чтобы увидеть оригинал в берлинском музее кайзера Фридриха. Тиллих писал:

Я смотрел на нее, подняв голову, и чувствовал приближение экстаза… Он сиял сквозь цвета картины, как дневной свет сияет через витраж средневековой церкви. Пока я стоял там, купаясь в красоте, которую художник увидел так много лет назад, я ощутил, как сквозь меня прошел какой-то божественный источник всех вещей. Я отвернулся, потрясенный. Это мгновение повлияло на всю мою жизнь…[94]94
  Tillich, Paul. On Art and Architecture. New York: Crossroad, 1987.


[Закрыть]

Искусство приносит нам открытия – «экстатическое переживание основ бытия, которое потрясает, трансформирует или исцеляет», писал Тиллих. Потрясение, которое вызывает искусство, – духовное, но также глубоко физическое. Каким-то образом символическая логика искусства соединяется с нашим сознанием и телом на глубоком, дорациональном уровне, даруя нам надежду и исцеление. Тиллих пришел к убеждению, что в современной постхристианской культуре искусство призвано спасти мир, так как оно может соединить нас с «основами бытия», которые находятся под нашими повседневными привычными структурами эго. Если искусство выполняет религиозную функцию, это вовсе не значит, что оно должно предлагать нам сентиментальный китч, который можно купить в туристических магазинах вокруг Ватикана. Скорее оно должно сталкивать нас с подлинным ужасом нашей исторической ситуации. Тиллих считал «Гернику» Пикассо выдающимся примером того, что он называл «экстатическим искусством».

Когда искусство возводится в ранг религии, художественные галереи и музеи становятся храмами. Картины Марка Ротко, кажется, воплощают эту жреческую функцию современного искусства, будь то в MOMA, в современной галерее Тейт или часовне Ротко в Хьюстоне. Мы стоим перед его картинами, стремясь познать Бога, или его отсутствие, или «Бога, который устранился», как говорит об этом Тиллих. И этот опыт часто вызывает у людей слезы. Ротко заявлял: «Мне интересно выражать только базовые человеческие эмоции – трагедию, экстаз, рок и так далее… Люди, которые плачут перед моими картинами, проходят через те же религиозные переживания, что и я, когда их рисовал»[95]95
  In Rodman, Seldman. Conversations with Artists. New York: Devon Adair, 1957. Elkins, James. Pictures and Tears: A History of People Who Have Cried In Front of Paintings. London: Routledge, 2001.


[Закрыть]. Возможно, у нас уже есть ожидание такого переживания, когда мы входим в зал с Ротко в галерее Тейт. Но оно может возникнуть и внезапно, когда нас захватывает какая-нибудь картина или скульптура в галерее, так, что вдруг мы чувствуем себя потрясенными, одержимыми, тронутыми до слез. Для историка искусств Джеймса Элкина таким мгновением слез и чуда стала встреча со скульптурой Беллини «Святой Франциск в пустыне» в музее Фрика. Джаннет Уинтерсон заворожила картина без названия, на которую она натолкнулась в музее Амстердама. «Она обладала большей силой остановить меня, чем у меня было сил продолжить путь»[96]96
  Winterson, Jeanette. Art Objects: Essays on Ecstasy and Effrontery. London: Random House, 1995.


[Закрыть].

В 2010 году художник-перформансист Марина Абрамович исследовала это представление о «встрече с экстатичеким переживанием в галерее» в своей работе «В присутствии художника». Двоюродным дедушкой художницы был Патриарх Сербский, причисленный после смерти к лику святых, и в ней самой есть что-то от практикующего самобичевание святого. Она сказала в интервью журналу Whitewall: «Мне интересно все, что связано с аскетизмом, переживаниями одухотворенности и духовным экстазом. В перформансе, когда доходишь до определенных пределов и преодолеваешь боль, ты достигаешь состояния экстаза, который очень похож на духовный или религиозный экстаз». В документальном фильме канала HBO Абрамович комментирует: «В то мгновение, когда ты проходишь через дверь боли, ты входишь в совсем другое состояние ума… Ты неожиданно становишься… святым, я не могу это объяснить. И это другое состояние ума и есть то, что чувствует публика… ты создаешь харизматическое пространство… прямой поток энергии между публикой и художником…[97]97
  Мэттью Эйкерс, Джефф Дюпре. В присутствии художника. НВО, 2012.


[Закрыть]»

Во время перформанса «В присутствии художника» Абрамович просидела на стуле в зале MOMA 736 часов, в течение которых посетители могли подходить к художнице и сидеть напротив нее какое угодно количество времени, смотря ей в глаза, в то время как она смотрела в глаза им. 1545 человек пришли, чтобы сесть напротив Абрамович. Многие из них плакали. Многие говорили о чувстве глубокой связи с художницей. Она превратила себя в живую икону, к которой ты подходишь с почтением и знанием, что она смотрит внутрь тебя, чувствует твою боль и принимает тебя (или кажется, что принимает). Абрамович нашла единственный способ сделать искусство сакральным в век механической репродукции – вы создаете уникальный момент погружения, который невозможно воспроизвести. Это было волшебно, но в то же время механистично – психологи обнаружили, что, когда мы пристально смотрим в глаза другого, вырабатывается «гормон любви» окситоцин, это синхронизирует нашу мозговую деятельность и часто запускает галлюцинации[98]98
  См. Caputo, Giovanni. Dissociation and hallucinations in dyads engaged through interpersonal gazing Psychiatry Research, Vol, 228, No. 3, 30 August 2015. См. также Nagasawa, Miho, et al, Oxytocin-gaze positive loop and the co-evolution of human-dog bonds. Science, Vol. 348, No. 6232, 17 April 2015.


[Закрыть]. Будь то магия или механика, но Абрамович удалось создать в MOMA «харизматическое пространство». Люди спали на тротуарах, чтобы попасть в число посетителей. Один мужчина садился напротив художницы 21 раз и потом сделал 21 татуировку на своей руке. Для тех, кто сидел напротив Абрамович, была организована группа поддержки, которая помогала им потом принять свой опыт. На четыре месяца художница превратила MOMA в популярное место религиозного рвения.

Кинематограф и виртуальная реальность как пещера сновидений

И наконец, кинематограф с самого своего возникновения занимался тем, что переносил зрителей в мир фантазий. Эта технология экстаза XX века совершенно нова, но в некотором роде напоминает один из древнейших методов, который люди использовали для изменения сознания – пещерные рисунки, освещенные факелом. Вернер Херцог исследовал это в своем документальном фильме «Пещера забытых снов». Кинематограф – это форма коллективного сновидения, путь к тому, что режиссер называет «экстатической истиной». Отчасти это напоминает мне о похожем на транс фильме Питера Уира «Пикник у висячей скалы» о группе австралийских школьниц, которые исчезают в таинственной пещере. Кино и есть эта пещера – мистическое пространство, в котором растворяется наше привычное эго, и мы переносимся в другие миры – страну Оз, Средиземье, Волшебное королевство, Черный вигвам.

Великие режиссеры открыли кинематографические методы для изменения сознания зрителей. Сергей Эйзенштейн, Чарли Чаплин, Луис Бунюэль, Альберт Хичкок, Федерико Феллини, Андрей Тарковский, Джонатан Глейзер, Кристофер Нолан, Андреа Арнольд и многие другие режиссеры стремились воссоздать в своих фильмах ощущение сновидений, состояния транса, прозрения и экстаза[99]99
  Эссе Эйзенштейна об экстазе см. в Неравнодушная природа. Эйзенштейн-центр, 2004. См. также лекцию Вернера Херцога On the Absolute, the Sublime, and Ecstatic Truth. Available here: http://www.bu.edu/arion/on-the-absolute-the-sublime-and-ecstatic-truth/.


[Закрыть]. Кинематограф, используя слова Дэвида Линча, «позволяет высказаться подсознанию»[100]100
  Цитата по Surrealist Cinema. Arena, BBC, 1987.


[Закрыть].

Для меня два величайших режиссера транса – это Дэвид Линч и Стэнли Кубрик. Они оба виртуозно создают Другой мир – мир Твин Пикс или отель «Оверлук» из «Сияния» – дворец из сновидений в стиле Эшера. Миры, которые завлекают и удерживают нас, полностью верны своим собственным странным правилам. Они изображены с невероятными подробностями и сложностью, но все же наполнены тревожной неоднозначностью. Наш ум снова и снова возвращается к конкретным необъясненным деталям… что означают цифры в «Сиянии», кто такой танцующий карлик в «Твин Пикс», что за странные узоры на коврах в Черном вигваме и отеле «Оверлук»? И Линчу, и Кубрику удается загипнотизировать нас посредством невербального языка звуков, музыки и образов[101]101
  В интервью Стэнли Кубрика в 1965 году Джозефу Гельмису: «„Космическая одиссея“… это в основном визуальный, невербальный опыт. Он избегает интеллектуальной вербализации и обращается к подсознанию зрителя через поэтические и философские средства». Доступно здесь: http://www.visual-memory.co.uk/amVdoc/0069.html.


[Закрыть]. Они оба выводят нас из укрытия обычного сознания, чтобы мы могли испытать таинственное ощущение присутствия чего-то, что движется в темном лесу. Кого или что мы встречаем там? В «2001 год: Космическая одиссея» мы сталкиваемся с внеземным разумом, который занимает место Бога, так же, как в других научно-фантастических фильмах, например, в «Близких контактах третьей степени», «Контакте» или «Интерстелларе». Многие, от Леонардо ди Каприо до Тома Хэнкса признаются, что просмотр «Космической одиссеи» стал для них духовным переживанием (на предпоказе один из зрителей, вероятно, под кислотой, кричал: «Это Бог! Это Бог!» и его пришлось выволочь из кинотеатра)[102]102
  По рассказу Agel, Jerome. The Making of Kubrick's 2001. Los Angeles: New American Library, 1970.


[Закрыть]. В «Твин Пикс» и «Сиянии» мы, наоборот, сталкиваемся с дьявольскими силами.

Как заметил Фрейд в своем эссе «Зловещее», функция ужаса в современной культуре – воссоединить нас с нашим анимистическим прошлым и показать населенный духами лес за пределами светского эго. Эту роль также выполняют и мультфильмы «Диснея», «Марвела», «Пиксара» и «Студии Гилби». Они возвращают нас в зачарованный мир, где игрушки разговаривают, канделябры танцуют, а лес кишит духами[103]103
  Более подробная информация о связях между анимизмом и анимацией см. мое эссе Everything is Full of Gods», http://www.philosophyforlife.org/everything-is-full-of-gods.


[Закрыть].

За последние полвека разработчики компьютерных игр создали виртуальные миры, в которых мы можем пропадать неделями. Они быстро вычислили, что игра в Другой мир гораздо интереснее, если она коллективная, как в Grand Theft Auto V или Minecraft. Следующий рубеж – это игры с виртуальной и дополненной реальностью, в которых эффект погружения будет столь пронзительным, столь наполненным ощущением присутствия, что категории реального и воображаемого окажутся размыты – мы перенесемся в мир средневековой магии и мистицизма, где они были тесно переплетены. Игры с дополненной реальностью размывают границы между реальным и магическим – мы играем в Pokemon Go, и улицы и парки заполняются странными одушевленными созданиями. Виртуальная реальность (VR) больше, чем любой другой художественный метод, может кардинально повлиять на осознание людьми своего тела, меняя наше ощущение себя и даже запуская переживания выхода из тела. VR-студии нацелены на проектирование трансцендентности – новые продукты включают в себя покорение Эвереста, паломничество в Мекку, воссоздание крестных мук и путешествие в загробный мир для встречи с 3D-моделями умерших родственников. Мы движемся, по словам футуролога Кевина Келли, к интернету общего опыта[104]104
  Келли, Кевин. Неизбежно. 12 технологических трендов, которые определяют наше будущее. Москва: Манн, Иванов и Фербер, 2017 г.


[Закрыть]. Как во «Сне в летнюю ночь» – наши умы «совместно извратятся».

Экстаз творческого вдохновения

Художники, значит, создают миры фантазий, которые гипнотизируют и уносят нас. Но сознательный ли это навык или дар подсознания? Фредерик Майерс был одним из первых психологов, который стал изучать творческое вдохновение. Он предполагал, что «гений» – это необычная способность (возможно, генетическая) подключаться к творческой силе подсознания в сочетании с сознательным навыком отделять сокровище от мусора. Он приводил пример Чарльза Диккенса, который иногда слышал или видел персонажей своих книг прямо перед собой, как призраков (он и в самом деле один раз перешел на другую сторону улицы, когда увидел одного из своих героев). В опросе, который проводили в рамках проекта «Слышание голосов» в Даремском университете, 70 % современных писателей ответили, что герои их произведений разговаривают с ними. Творческие способности – это шаманская способность открыться голосам и образам подсознания[105]105
  См. Myers, Frederic. Human Personality and its Survival after Bodily Death. New York: Dover Publications, 2005. Также см. главу, посвященную гению в Kelly, Edward, and Emily Williams Kelly. Irreducible Mind: Towards a Psychology for the 21st Century. London: Rowman & Littlefield, 2007. Исследование про писателей и слышание голосов см. Fernyhough, Charles. The Voices Within: The History and Science of How We Talk to Ourselves. London: Profile Books, 2016.


[Закрыть]. Художник, писал Э. М. Фостер, «опускает, условно говоря, в свое подсознание ведро и вытягивает то, что обычно недосягаемо».

Как и шаманы, художники используют техники экстаза для того, чтобы получить доступ к своему подсознанию. Многие режиссеры, в том числе Феллини, Тарковский и Куросава, включали содержимое своих снов в фильмы. Дэвид Линч использовал трансцедентальную медитацию для того, чтобы открыть ум и «поймать большую рыбу», плавающую в его подсознании. Тед Хьюз на самом деле отправлялся на рыбалку, чтобы войти в «слегка загипнотизированное» состояние «выжидающего внимания», в котором идеи и образы возникали из его подсознания[106]106
  Линч, Дэвид. Поймать большую рыбу. Медитация, осознанность и творчество. Москва, Эксмо, 2009. Hughes, Ted. Poetry in the making. In Winter Pollen. London: Faber & Faber, 1995. Исследование поэзии, творчества и экстаза читайте в Hirsch, Edward. The Demon and the Angel. New York: Houghton Mifflin Harcourt, 2002; и Moores, D. J. The Ecstatic Poetic Tradition. Jefferson: McFarland Press, 2014.


[Закрыть], в то время как Альфред Теннисон повторял как мантру свое имя, чтобы ввести себя в состояние транса. Другие, как Вордсворт или Руссо, отправлялись на долгие прогулки на природе, чтобы войти в состояние созерцательной мечтательности, в котором раскрываются подсознательные творческие способности. Кольридж, де Квинси, Бодлер и Рембо употребляли наркотики, чтобы видеть сновидения в состоянии бодрствования. Йейтс, Гертруда Стайн и другие использовали автоматическое письмо, чтобы подключиться к творческим способностям подсознания.

Если вы пытаетесь получить доступ к своему подсознанию, важно на время выключить внутреннего цензора, который может прийти в ужас от мрачности того, что иногда выходит наружу. Фридрих Шиллер сказал однажды: «В творческой голове, напротив того, разум снимает с ворот свою стражу, идеи льются в беспорядке и лишь затем он окидывает их взглядом, осматривает целое скопление их»[107]107
  Цитата по Фрейд, Зигмунд. Толкование сновидений.


[Закрыть]. Но, конечно же, способность открыться своему подсознанию не гарантирует художественное качество того, что оттуда появится, – база данных RERC полна боговдохновенных стихов, которые просто ужасны. Человек также должен обладать сознательным умением отделить сокровище от мусора.

Вдохновение – это дар свыше?

В магическом мире прошлого творческое вдохновение рассматривалось как сверхъестественное, дар муз, духов, Бога. Современные художники также говорят о нем как о чем-то сверхъестественном, но Михай Чиксентмихайи, который изучал психологию творческого вдохновения, сказал мне: «Большинство художников говорят метафорически или аллегорически. Не думаю, что встречал хоть одного, который бы действительно верил [в сверхъестественное]». Если это правда, то, определенно, Чиксентмихайи не очень утруждал себя поисками. Многие великие художники последних трех веков действительно верили в сверхъестественное происхождение творческого вдохновения. Тед Хьюз писал, что поэтическое «я» живет «своей собственной и большей частью скрытой от обычной личности поэта жизнью… оно неподконтрольно ему… и сверхъестественной природы». Польский поэт Чеслав Милош писал: «Всю свою жизнь я нахожусь под властью божества, и как появляются стихи, которые оно диктует, я так до конца и не понимаю»[108]108
  Эта и предыдущая цитата из Hirsch. The Demon and the Angel.


[Закрыть]. Китс также говорил об общении с «моим демоном Поэзией». Художникам может казаться, что они общаются с духом или ангелом, как часто думал Блейк, как считал Рильке в «Дуинских элегиях», или что они служат проводниками своей культуры, как Элиот в «Бесплодной земле». Они могут считать, что через них говорит дух умершего писателя, который вдохновлял их, – так Китс думал, что он служил проводником Шекспира, а Пико Айер считал, что транслирует Грэма Грина, о котором он писал. Впрочем, Айер был не до конца уверен, действительно ли ему являлся дух или ему так просто казалось[109]109
  Iyer, Pico. The Man Within My Head. London: Vintage Books, 2012.


[Закрыть]. Многих художников вообще не волнует этот вопрос до тех пор, пока их посещает вдохновение.

Брайана Ино раздражает сверхъестественное объяснение творчества: «Я антимистик. Мистицизм – это не объяснение. Это способ уйти от проблемы. Вы не знаете, что происходит, и называете это Богом. А мне интересен сам механизм». Но он по-прежнему подчеркивает важность выхода за пределы эго. Ино оптимистично считает: когда вы уберете свое эго с пути и откажетесь от контроля, начнут происходить интересные и творческие вещи. Его также раздражает излишняя сосредоточенность Майерса на индивидуальном гении. Ино использует слово «сцений», чтобы описать культурную экосистему, из которой возникают творческие способности – меценаты, соавторы, соперники, публика, технология. Но можно объединить гений со сцением[110]110
  Сцений – неологизм, введеный в обращение Брайаном Ино. Его определение этого понятия таково: «Сцений означает ум и интуицию определенной культурной среды. Это коллективный гений».


[Закрыть] – у Дэвида Боуи был гений в майеровском значении этого слова, способность погружаться в свое подсознание, но у него также были невероятные соавторы, такие как Брайан Ино.

Искусство как коллективная фантазия

Может ли искусство по-настоящему быть заменой религии? Кажется, что в большей или меньшей степени это именно та роль, которую оно выполняло в западной культуре последние четыре столетия. Искусство подарило нам набор методов, позволяющих выйти за пределы обычного эго и перенестись в мир фантазий так, что это будет приятный, исцеляющий, вдохновляющий и объединяющий опыт.

Искусство исцеляет нашу психику разными способами, один из них заключается в том, что оно выводит нас за пределы тревожного эго и погружает в блаженное сосредоточение на чем-то прекрасном. Искусство работает с нашими реакциями на перемены, страдание, зло и смерть. Оно – к ак светская литургия, дает нам слова, когда у нас нет слов. Когда в 1850 году умер Вордсворт, Мэтью Арнольд сокрушался: «Кто, ах, кто теперь заставит нас чувствовать?» Художники вызывают в нас чувства, о существовании которых мы и не подозревали, которые были глубоко погребены под защитной оболочкой эго и которые могут быть невероятно исцеляющими. Можно вспомнить Джона Стюарта Милля, который страдал от нервного срыва, а потом прочел поэму Вордсворта и пришел к ощущению, что «в спокойном созерцании присутствует настоящее, постоянное счастье». Важнее всего, искусство – как и сны – помогает нам встретиться и ощутить связь с нашей тенью, сочувствие к сломанным и раненным аспектам нашего «я», а также к сломанным и раненым аспектам нашего общества. Теперь мы знаем, что не уникальны в своей запутанности, мы понимаем, что каждый пребывает в ней, каждый испытывает трудности, многие прошли через ситуации столь же тяжелые, что и наша, и даже хуже. Это приводит нас к катарсису освобождения из тюрьмы стыда и страха.

Художник создает истории, мифы и символы, которые помогают нашему обществу выйти за пределы обычных конструкций эго и встретиться с тем, что подавлено, игнорируется или умалчивается. В скептический век искусство дарит нам «полуверу» в магический мир, мир запредельной любви и надежды, даже если мы не до конца уверены, правда это или лишь одна из историй.