Текст книги "Дневник провинциальной дамы"

(NB. Вполне можно было бы написать свою, отечественную версию «Урагана над Ямайкой» о необычайном детском бессердечии.) На страницах «ВНЖ» как-то развернулась оживленная дискуссия о vraisemblance[130]130
   Правдоподобии (фр.).


[Закрыть] поведения ямайских детей. Теперь уверенно встаю на сторону автора. Вполне допускаю, что дорогая Вики при необходимости укокошила бы сколько угодно матросов.

23 мая. Неожиданное потепление. Дети сбрасывают обувь и босиком шлепают по лужам. Хозяйка пансиона говорит, она не раз замечала, что такое бывает накануне отъезда. Иду прогуляться по скалистому берегу и к концу часа мне становится очень жарко в теплом твидовом жакете. После того как дети ложатся спать, пакую чемодан, твердо решаю, что, пока я жива, у нас на столе не будет пареного чернослива в молочном креме, и с радостью пишу Роберту открытку о том, во сколько мы завтра прибываем домой.

28 мая. Возвращается Мадемуазель, и, к моему огромному облегчению, дети встречают ее с энтузиазмом (возможно, я зря боялась, что Робин и Вики совсем как те ямайские дети). Мадемуазель в новой юбке в черно-белую клетку, белой блузе с оборками, черных лайковых перчатках с белой вышивкой и в черной соломенной шляпке, сплошь усыпанной букетиками фиалок, сообщает мне, что весь наряд сшит ею собственноручно и обошелся в один фунт, девять шиллингов и четыре с половиной пенса. Французы, без сомнения, экономны и искусно владеют иглой, но не могу отделаться от ощущения, что при менее суровой экономии результат был бы лучше.

Мне Мадемуазель от всей души дарит две витые вазы голубого стекла, в произвольных местах украшенные золотыми пупырышками. Вики получает большую красную розу из шелка, которая, к счастью, ей очень нравится, а Робин – проволочное устройство, по словам Мадемуазель предназначенное для извлечения косточек из вишен.

(NB. Интересно, сколько этих гениальных изобретений удается продать за год?)

Весьма тронута щедростью Мадемуазель. Хотелось бы научиться у французов искусству преподносить petit soins[131]131
   Маленькие знаки внимания (фр.).


[Закрыть]. Ставлю вазы на видное место, которым оказывается каминная полка в столовой, и, к счастью, успеваю предотвратить комментарий, готовый сорваться с губ Роберта, когда он садится обедать.

После обеда Роберт отвозит Робина обратно в школу, а мы с Мадемуазель пересматриваем летний гардероб Вики и обнаруживаем, что она выросла абсолютно из всего.

30 мая. Из свежего номера «ВНЖ» узнаю, что мне присудили одно из двух вторых мест за очаровательную литературную миниатюру, которая, по моему мнению, заслуживает большего.

Попытка Роберта удостаивается почетного упоминания. Узнаю псевдоним победителя – это Мэри Келлуэй. Хотелось бы сказать, что испытываю всеобъемлющую радость за дорогую подругу, но не уверена, что это так. Задание этой недели – триолет, но я терпеть не могу эту литературную форму и никак не запомню, по каким правилам она сочиняется.

Звонят Фробишеры и зовут к ним на обед в воскресенье. Принимаю приглашение не столько из желания с ними увидеться, сколько потому, что всегда приятно поесть что-нибудь отличное от домашнего ростбифа и пирога из крыжовника. Более того, в наше отсутствие у прислуги будет меньше работы. (NB. Попытка осмыслить истинные мотивы своих поступков зачастую приводит к очень неприятным открытиям.)

Меня мучает совесть из-за данного Барбаре обещания навещать старую миссис Бленкинсоп. В деревне многие участливо интересуются, полностью ли я оправилась после кори, однако все поголовно, такое впечатление, престранным образом считают это очень серьезное заболевание пустяком.

В коттедже старой миссис Б. проводится непредставимая там прежде гигиеническая процедура: сквозное проветривание (без сомнения – идея кузины Мод). Окна распахнуты настежь, занавески хлопают, порывы очень холодного восточного ветра более чем ощутимы. Лицо миссис Б. (шалей точно меньше, чем раньше), сидящей рядом с открытым окном и недалеко от открытой же двери, приобрело любопытный бледно-голубой оттенок, и вся она периодически подрагивает. В комнате сильно пахнет воском для мебели и графитом. Камин как раз представляет собой образчик недавнего успешного применения этих средств, огонь же в нем, судя по всему, не разводили уже давно. Эта «новая» миссис Б. молчаливее прежней и ничего не говорит про положительные стороны или что-нибудь подобное. (Может ли оптимизм улетучиться от постоянной жизни на сквозняке?) Почти сразу же в комнату входит кузина Мод. Я уже виделась с ней однажды и напоминаю ей об этом, но она ясно дает понять, что та встреча не произвела на нее впечатления и совершенно выветрилась из головы. Кузина Мод явно из тех, кто гордится своей прямотой. На ней краснокирпичный свитер, который она, без сомнения, связала сама, твидовая юбка с укороченным передом и крупный жемчуг. Разговаривает она бодро, напористо и употребляет множество новомодных словечек.

Интересуюсь, есть ли новости от Барбары, и миссис Б., чей голос кажется тихим блеянием по сравнению с голосом кузины Мод, отвечает, что дорогое дитя заедет повидаться перед отплытием и что разлука с детьми – удел пожилых, но так устроена жизнь. Начинает казаться, что передо мной прежняя миссис Б., но тут кузина Мод громогласно заявляет, что нечего нести околесицу и как же хорошо, что бедняжка Барбара наконец-то вырвалась на свободу! Затем мы обсуждаем турнирные таблицы по гольфу, школу Роден[132]132
   Роден – одна из ведущих школ для девочек в Великобритании; основана в 1885 г.


[Закрыть] (альма-матер кузины Мод) и малыша-«остина». Точнее было бы сказать, что обсуждает кузина Мод, а мы слушаем. Вокруг нет никаких признаков «Жизни лорда Биконсфилда» или прочих литературных занятий, коим прежде предавалась старая миссис Б. Спрашивать, как она теперь проводит досуг, мне не хочется, поскольку есть тревожное подозрение, что таковой организуется без учета ее пожеланий.

В подавленном состоянии откланиваюсь. На прощание старая миссис Б. закатывает глаза и бормочет что-то насчет того, что ей недолго осталось быть на этом свете, но ее слова тонут в громогласном смехе кузины, которая заявляет, что миссис Б. – старая Лгунишка и еще Всех Нас Переживет.

Кузина Мод провожает меня до калитки и говорит, что старой миссис Б. иногда полезна небольшая встряска, и разве не прекрасно просто чувствовать себя Живой в такую бодрящую погоду? Хотелось бы ответить, что не всем лучше быть живыми, но не хватает духа, и я вяло соглашаюсь. Дальше она бы непременно похлопала меня по спине, поэтому торопливо ухожу.

Собиралась вечером написать Барбаре милое письмо и сообщить, что миссис Б. поживает прекрасно и совсем не грустит, но теперь это невозможно, и, подумав, не пишу вообще никакого письма, а весь вечер пытаюсь хоть как-то увязать между собой записи в расходной книге, корешки чековой книжки и довольно бездушное послание из Банка.

1 июня. Воскресный обед с Фробишерами и четырьмя их гостями, которых нам представили как полковника и миссис Брайтпай[133]133
   Bright pie (англ.) – яркий пирог.


[Закрыть] (не может же быть такой фамилии), сэра Уильяма Редди (или Риди, или Реди, или даже Реддей) и «сестрицу Вайолет». Последняя – на удивление миловидная особа в восхитительном платье индийского шелка, которое я, как обычно, мысленно примеряю, только чтобы грустно констатировать: на мне оно будет смотреться как на корове седло.

За обедом полковник сидит рядом со мной, и мы говорим о рыбалке, которой я никогда не занималась и которую считаю жестоким обращением с животными, о чем лицемерно и трусливо умалчиваю. В соседках у Роберта «сестрица Вайолет», и временами я слышу, что он почему-то рассказывает ей про свиней, но вид у нее довольный, так что, возможно, ей интересно.

Разговор неожиданно становится общим, поскольку леди Ф. поднимает животрепещущую тему зуболечения. Мы все, кроме Роберта, который жует хлеб, торопимся высказаться.

(NB. Направлять разговор в подобное русло всякий раз, когда у меня гости и за столом привычно воцаряется мертвая тишина.)

Погода мокрая и холодная. Я была почти уверена, что экскурсии по саду удастся избежать, однако сразу после ланча мы выходим в сырость. Вода капает с веток на голову, под ногами хлюпают лужи, но рододендроны и люпины, без сомнения, выглядят впечатляюще, а сорт камнеломки, названный в честь Рут Дрейпер[134]134
   Рут Дрейпер (1884–1956) – американская комедийная актриса, известная своими блестящими монологами.


[Закрыть], упоминается не чаще обычного. Оказываюсь рядом с миссис Брайтпай (?), которая, похоже, знает о садоводстве все, что только можно. К счастью, она с готовностью самостоятельно комментирует все увиденное, так что мне достаточно лишь время от времени восклицать: «Какой прекрасный сорт!» и т. п. Единственный вопрос, который она мне задает, – это удалось ли мне хотя бы раз заставить прекрасную голубую Grandiflora Magnifica Superbiensis (или как-то так) цвести в полную силу в нашем климате. Мой абсолютно честный отрицательный ответ вызывает у миссис Брайтпай явное облегчение. Неужели вся ее жизнь представляет собой борьбу за акклиматизацию этой самой грандифлоры? И что бы она ответила, если бы я заявила, что у меня эта прелесть разрослась по всему саду как сорняк?

(NB. Не поддаваться склонности все чаще погружаться в подобные бесплодные размышления, из-за которых в обществе я, возможно, произвожу впечатление рассеянной особы.)

После долгого осмотра сада возвращаемся по той же тропинке, и я оказываюсь рядом с сэром Уильямом Р. и леди Ф., которые беседуют о траве. Неожиданно с ужасом понимаю, что мы направляемся в конюшню. Не пойти нельзя, остается только держаться от лошадей как можно дальше и совсем ничего не говорить, чтобы не показать: про этих животных мне известно только то, что я их боюсь. Роберт смотрит с сочувствием и встает между мной и страшным зверем, который глазеет на меня из стойла и скалит зубы. В душе благодарю Роберта и в конце концов покидаю конюшню с расшатанными нервами и насквозь промокшими туфлями. Вежливо раскланиваюсь с хозяевами и говорю, что мне очень у них понравилось.

(Уже не впервые задаюсь вопросом: неужели в светском общении невозможно проявлять хотя бы такой минимум честности, который приглушил бы голос совести? Ответа пока нет.)

Роберт идет на вечернюю службу, а я играю в халму с Вики. Она заявляет, что хочет в школу, и приводит целый ряд убедительнейших аргументов, почему это необходимо. Обещаю подумать, но по предыдущему опыту знаю, что Вики обладает необычайным талантом добиваться своего, и, возможно, этот раз не будет исключением.

После унылого воскресного ужина (холодная говядина, печеный картофель, салат и остывший пирог со скудной начинкой) пишу письма Роуз, в Сухую Чистку, в магазин «Арми энд нейви» и Секретарю Женского института, а Роберт засыпает над «Санди пикториал»[135]135
   Sunday Pictorial – британская газета, предшественница Sunday Mirror, выходившая с 1915 г. Основными освещаемыми темами были политика и спорт, а статьи впервые сопровождались крупными фотографиями.


[Закрыть].

3 июня. Погода поразительно и как по волшебству становится теплой. Выношу стул, письменные принадлежности, плед и подушку в сад, но меня зовут взглянуть на Раковину в Кладовке, похоже засорившуюся. Попытка вернуться в сад проваливается ввиду получения из деревни записки, касающейся подготовки к Садовой Ярмарке и требующей немедленного ответа, затем – необходимости поговорить по телефону с мясником и неожиданного осознания, что еще не составлен Список Белья в прачечную, а Фургон оттуда будет в одиннадцать. Когда он приезжает, приходится говорить с фургонщиком насчет скатертей, что приводит, уж не знаю как, к долгому обсуждению Дерби[136]136
   Эпсомское дерби – престижные скачки лошадей-трехлеток, учрежденные Эдвардом Смитом Стэнли, графом Дерби в 1780 г.


[Закрыть]: фургонщик высокого мнения об аутсайдере по кличке Клетчатые Штаны, а я считаю, что шансы выше у Серебряной Вспышки (в основном потому, что мне нравится кличка).

Вскоре после этого из деревни приходит миссис С. за всякой всячиной для распродажи на Садовой Ярмарке, на это тоже уходит время. После ланча на небе собираются тучи, и Мадемуазель с Вики любезно помогают мне затащить стул, письменные принадлежности, плед и подушку обратно в дом.

Со второй почтой Роберт получает известие о смерти своего девяностосемилетнего крестного и решает поехать на похороны пятого июня.

(NB. Забавно, но факт: похороны – единственное мероприятие, которое большинство мужчин посещает охотно. Хотелось бы понять почему, но вместо этого приходится извлекать на свет божий цилиндр и прочие атрибуты траура и пытаться выветрить из них нафталин.)

7 июня. Получаю письмо (боже, ну почему не телеграмму?) от Роберта, в котором он сообщает, что крестный оставил ему в наследство Пятьсот Фунтов. Новость настолько невероятная и грандиозная, что я проливаю слезы облегчения и радости. Мадемуазель застает меня за этим занятием и после разъяснений целует в обе щеки и восклицает: «Ah, je m’en doutais! Voilà bien ce bon Saint Antoine!»[137]137
   «Ах, я и не сомневалась, что так будет. Хвала святому Антонию!» (фр.)


[Закрыть] Заключаю, что это она так поблагодарила небеса от нашего имени, и снова едва не плачу от умиления. Весь вечер с удовольствием планирую, на что потратить наследство: заплатить по счетам, выкупить драгоценности, помочь друзьям, приобрести то и это… Слегка смущает тот факт, что итоговая сумма по списку составляет тысячу триста двадцать фунтов.

9 июня. Роберт вернулся вчера, и, несмотря на неразговорчивость и отсутствие бурных проявлений радости, есть все основания полагать, что он очень доволен новообретенной финансовой стабильностью. Он великодушно поддерживает мое намерение выкупить бабулин бриллиантовый перстень из ломбарда, чтобы надеть на ближайшем общественном увеселении, то есть на Садовой Ярмарке, и я сажусь на первый же автобус в Плимут.

Возвращаюсь не только с перстнем (взглянув на календарь, хозяин ломбарда поздравил меня с тем, что я успела как раз вовремя), но и с новой шляпкой, рулоном материи на платья Вики, игрушечной железной дорогой для Робина, граммофонными пластинками и маленькой лиловой сумочкой для Мадемуазель. Чрезвычайно довольная, распоряжаюсь, чтобы на ужин подали лобстера и фруктовый салат, хотя Роберт не в восторге и замечает (но по-доброму), что, выбирая подобное меню для праздничного ужина, я руководствовалась скорее только своими вкусами. С сожалением признаю, что в этом есть доля правды. Вечер проходит за приятным обсуждением наследства. Предлагаю устроить прием и совместить его с Садовой Ярмаркой. Роберт отвечает (и я в итоге с ним соглашаюсь), что это не будет способствовать успеху каждого из этих мероприятий в отдельности, и от идеи приходится отказаться. Еще Роберт просит меня сначала провести Садовую Ярмарку, а уж затем придумывать что-то еще. Соглашаюсь.

12 июня. Все говорят только о погоде (пока она к нам благоволит, но кто знает, что будет семнадцатого числа?), о том, где лучше устроить Чаепитие: под дубами или рядом с теннисным кортом, сколько просить за тот или иной товар на Благотворительной Распродаже, целесообразно ли продавать мороженое в лимонадном киоске и прочих подобных темах. Дата Садовой Ярмарки, по счастью, совпадает с началом коротких каникул у Робина, и я считаю, что он должен приехать и приедет домой по такому случаю. Ведь расходы теперь не имеют для нас значения. Роберт уступает. Я теряю благоразумие, решаю позвать еще гостей и пишу Роуз. Она принимает приглашение.

По странному совпадению моя старинная школьная подруга Сисси Крэбб пишет, что 16 июня едет к мысу Лендс-Энд[138]138
   Лендс-Энд – скалистый мыс в графстве Корнуолл, самая западная точка Великобритании.


[Закрыть], и нельзя ли остановиться у нас на две ночи? Да, можно. Роберт как-то не рад новости о том, что ему придется уступить свою спальню Сисси Крэбб, поскольку Роуз расположится в гостевой, а Робин будет дома. Все, теперь у нас полный дом гостей.

17 июня. Все поднимаются практически с рассветом, чтобы завершить последние приготовления к Садовой Ярмарке. Мадемуазель отказалась от завтрака ради последних стежков на розовом атласном мешочке для обуви. Я точно знаю, что она трудилась над ним полтора месяца, и теперь он будет продаваться на Ярмарке в Модном Киоске. В десять утра прибегает Жена Нашего Викария спросить, что я думаю о погоде, и сказать, что она не может задержаться ни на минуту. В одиннадцать она все еще у нас, и к ней присоединяются хозяйки ларьков и надоедливая местная чета Уайтов, которые интересуются, будет ли проводиться Теннисный Турнир и, если нет, нельзя ли его срочно организовать. Даю краткий отрицательный ответ на оба вопроса, и Уайты уходят обиженные. Жена Нашего Викария говорит, что мы, возможно, лишились их присутствия на ярмарке, а ведь, по слухам, мать миссис Уайт, которая живет с ними, богата и могла бы легко пожертвовать нам фунта два.

К счастью, от этого разговора нас отвлекает неожиданное появление респектабельного бордового автомобиля, из которого выходят Барбара и Кросби Карразерс. Барбара бурно радуется, К. К. сохраняет спокойствие, но вид у него довольный. Жена Нашего Викария ахает и отшвыривает ножницы (после они обнаруживаются в Кадке с Отрубями, в которой закопаны Двухпенсовые Безделушки, и вызывают большой переполох, поскольку малыш, выудивший их из кадки, считает, что это его заслуженный приз, и отказывается с ними расставаться).

У Барбары цветущий вид. Она замечает, мол, как же это прекрасно, что родные и столь дорогие сердцу места ничуть не изменились за все это время. Не могу полностью с ней согласиться, поскольку она была здесь не далее как три месяца назад, но, к счастью, она, не дожидаясь ответа, говорит, что они с К. К. проведают старых друзей и вернутся днем к Открытию Ярмарки.

Роберт едет на станцию встречать старинную школьную подругу Сисси Крэбб и Роуз, а я помогаю приделывать ценники к одежде для Благотворительной Распродажи. (Порой расхожусь во мнении с организационным комитетом. Почему, например, моя серая горжетка, которую я оторвала от сердца в последний момент, оценена всего в три шиллинга и шесть пенсов?)

За приездом Сисси Крэбб (в забавной шерстяной шляпке, которая уместнее выглядела бы на Благотворительной Распродаже) следует холодный ланч. О специальных сэндвичах с орехами и бананами для Сисси я позаботилась, но забыла предупредить об этом Робина и Вики, и теперь очень трудно убедить их предпочесть холодную баранину с салатом. Сразу после консервированных ананасов и творожного мусса Робин сообщает, что гости начинают прибывать. На мне красный шарфик и красная же шляпка, но все сорочки, которые у меня есть, неожиданно оказываются либо слишком длинны, либо слишком коротки. Мадемуазель приходит мне на помощь и закалывает бретели английскими булавками, одна из которых позже отстегивается и причиняет мне ужасные страдания. Роуз, как обычно, милее всех в зеленом шерстяном муслине. Платье Сисси Крэбб тоже довольно интересное, но впечатление портят многочисленные кольца со скарабеями, камеи, газовые шарфики, эмалевые пряжки и крупные бусы. Более того, она не расстается (полагаю, напрасно) с маленькой шерстяной шляпкой, что выглядит странно. Робин и Вики смотрятся очаровательно, но три малыша Мэри Келлуэй в одинаковых бледно-розовых нарядах похожи на куколок. (У всех троих вьющиеся волосы, что несправедливо, однако ничего не поделаешь, и придется ждать, пока Вики вырастет и сможет делать перманент.)

Прибывает леди Фробишер (на десять минут раньше), чтобы открыть Ярмарку. Роберт водит ее по саду, пока Наш Викарий не произносит, что теперь-то уж мы все здесь собрались (подавляю глупое желание добавить: «Перед лицом Господа…»). Леди Ф. грациозно становится на небольшое возвышение под каштаном, Наш Викарий – рядом с ней, а мы с Робертом скромно устраиваемся в нескольких шагах сзади. Жена Нашего Викария любезно зазывает не тех людей к нам на «трибуну», но ход событий внезапно нарушается эффектным появлением громадного «бентли» с леди Б. в сапфирово-синем наряде, жемчугах и в сопровождении светской компании из мужчин и женщин, очевидно разодетых для Аскота[139]139
   Одно из главных светских мероприятий Великобритании – Королевские скачки, проводимые на ипподроме Аскот в графстве Беркшир с 1711 г.


[Закрыть].

– Продолжайте, продолжайте! – Леди Б. машет рукой в белой лайковой перчатке, попутно роняя сумочку, расшитую драгоценными камнями, кружевной зонтик и платок с монограм-мой.

Воцаряется неразбериха, но наконец все эти вещи удается поднять и вернуть владелице, и мы открываем Ярмарку. Леди Ф. говорит, что для нее – огромное удовольствие находиться сегодня здесь, что Сельский Клуб – столь долгожданное приобретение, и много всего подобного. Наш Викарий благодарит ее за то, что она почтила нас своим присутствием, несмотря на занятость. Роберт в необычайно лаконичной форме выражает согласие с его словами, и еще кто-то благодарит нас с Робертом за то, что мы предоставили столь великолепную площадку (теннисный корт, три цветочные клумбы и микроскопический куст). Роберт кивком показывает, что мне тоже необходимо высказаться, но Жена Нашего Викария меня опережает и, проявляя несомненное здравомыслие, напоминает леди Ф., что та забыла объявить Ярмарку открытой. Это незамедлительно делается, и все устремляются к ларькам и развлечениям.

Леди Б. останавливает меня и укоризненно говорит, мол, я ведь знаю, что она бы с радостью открыла Ярмарку, если бы я ее попросила, так что в следующий раз чтобы не колебалась ни секунды и сразу обращалась к ней. Затем она покупает лавандовое саше за девять пенсов и вновь отъезжает вместе со своей богато одетой компанией. Такое поведение дает нам пищу для оживленных разговоров на весь день.

Остальные посетители великодушно делают покупки, невостребованные товары разыгрываются в лотерею (но победитель все равно должен заплатить шесть пенсов), строятся предположения относительно содержимого запечатанных коробочек, количества смородины в большом пироге, веса окорока, имеющего желтушный оттенок, и так далее. Прибывших музыкантов размещают на лужайке, и они играют попурри на темы из «Гейши»[140]140
   The Geisha (1896) – оперетта британского композитора Сидни Джонса (1861–1946) на либретто Оуэна Холла и стихи Гарри Гринбэнка.


[Закрыть]. Мешочек Мадемуазель куплен импозантным джентльменом в сером костюме. При ближайшем рассмотрении покупатель оказывается Говардом Фицсиммонсом. Не успеваю окончательно отойти от этого открытия, как Робин в диком восторге сообщает, что выиграл в лотерею Козла (это старое и чрезвычайно дикое животное имеет устрашающую репутацию в округе). Успеваю сказать только «Очень мило!» и «Сбегай, расскажи об этом папочке», как на ярмарке появляются старая миссис Б., Барбара, К. К. и кузина Мод. (Не может же быть, чтобы все они поместились в малыше-«остине»?) Старая миссис Б. выглядит пободрее, чем в нашу последнюю встречу, и даже говорит, что денег у нее мало, но она всегда считала, что улыбка и доброе слово ценнее золота (с чем я не согласна).

Определенно рада видеть, что К. К. занял непробиваемо враждебную позицию по отношению к кузине Мод и встречает в штыки любое ее высказывание. Спортивные состязания, чаепитие и танцы на теннисном корте проходят успешно (хотя, если подумать о том, как потом играть на нем в теннис, то, может, и нет), и даже Робин с Вики не просят по лишнему рожку мороженого, а укладываются спать еще до десяти часов.

Роберт, Роуз, Сисси Крэбб, Хелен Уиллс и я сидим в гостиной в состоянии приятной усталости и поздравляем себя и друг друга. По сведениям Роберта (очень надежным, хотя источник их остался неизвестным), нам удалось собрать Трехзначную Сумму. Настоящее видится в розовом цвете.

23 июня. Играем в теннис в богатом и изысканном доме, куда мы с Робертом приглашены в первый (и, возможно, в последний) раз. О богатстве хозяев можно судить уже по превосходному ассортименту шезлонгов на веранде, совершенно устойчивых и удивительно чистых. Меня представляют моложавой даме в желтом и серьезному молодому человеку в очках в роговой оправе. Дама в желтом сразу же заявляет, что у меня, должно быть, прелестный сад. (С чего она так решила?)

Мне выделяют пожилого, но с виду энергичного партнера, и мы играем против роговых очков и хрупкого юного существа в дорогом крепдешине. Сразу понимаю, что все трое играют в теннис много лучше меня. И что еще хуже – тоже это понимают. В самом начале игры партнер торжественно меня предупреждает, что он левша. Не понимаю, каких действий он от меня ждет, теряюсь и невпопад отвечаю, что Это Превосходно.

Игра продолжается, я несколько раз ошибаюсь при подаче; пожилой партнер становится все мрачнее. В начале каждого сета он смотрит на меня и с ужасающей отчетливостью повторяет счет (неизменно не в нашу пользу), чем очень сильно меня нервирует. После «Шесть – один» мы уходим с корта и молча ищем места как можно дальше друг от друга. Оказываюсь рядом с Нашим Депутатом, и мы беседуем о церемониальном жезле, представительстве женщин в палате лордов (тут наши мнения расходятся), зимних видах спорта и восточноевропейских овчарках.

Роберт играет в теннис, причем хорошо.

Позже меня опять зовут на корт и, к невыразимому ужасу, велят снова играть с пожилым и энергичным партнером. Заранее извиняюсь перед ним, а он в ответ крайне пессимистично спрашивает: «Какое значение будет иметь этот проигрыш через пятьдесят лет?» Сидящая рядом дама, наверняка его супруга, сбивчиво заверяет меня, что в любом случае поиграть в теннис – огромное удовольствие. Хорошо понимаю, что она лжет, но, очевидно, с самыми добрыми намерениями, за которые я ей признательна. Играю еще хуже и почти не удивляюсь, когда хозяйка спрашивает, полностью ли я оправилась от кори, а то она слышала, что последствия порой длятся целый год. Шучу, что на игре в теннис последствия будут ощущаться гораздо дольше. По озадаченному лицу хозяйки вижу, что она совершенно не уловила эту довольно тонкую остроту. Все еще жалея о неудачной шутке, замечаю, что присутствующие загадочным образом перешли к обсуждению Соединенных Штатов Америки, о которых мы все высказываемся очень категорично. Да, американцы, без сомнения, гостеприимны, но как же военные долги?[141]141
   После окончания Первой мировой войны страны-получатели американских кредитов, в том числе Великобритания, должны были их выплачивать, несмотря на крайне сложное экономическое положение. В 1933 г. (через три года после написания «Дневника провинциальной дамы») конгресс принял закон, который обязывал страны-должники сделать полные выплаты или объявить себя банкротами.


[Закрыть] Сухой закон? Синклер Льюис[142]142
   Синклер Льюис (1885–1951) – американский писатель, первый в США лауреат Нобелевской премии по литературе.


[Закрыть], Эйми Макферсон?[143]143
   Эйми Элизабет Семпл Макферсон (урожденная Кеннеди) (1890–1944) – канадско-американская проповедница-евангелистка, основавшая собственную церковь. Запомнилась главным образом тем, что в 1926 г. инсценировала, как принято считать, собственное похищение.


[Закрыть] Смешанное образование? К концу обсуждения выясняется, что никто из нас в Америке не был, но у каждого имеется о ней твердое мнение, по счастью разделяемое всеми остальными.

(Вопрос: Что было бы, если бы некий необычайно смелый человек провел маленький эксперимент и высказал неожиданно свежий взгляд на Америку? Например, что у американцев манеры лучше, чем у нас, или что их законы о разводе намного прогрессивнее наших? Очень бы хотелось посмотреть, как эти или подобные заявления произведут эффект разорвавшейся бомбы, но, конечно, Роберту лучше при таком не присутствовать.)

Эти интеллектуальные размышления прерываются чаепитием.

Как обычно, поражена безграничным превосходством блюд, подаваемых в других домах, над тем, чем питаются в моем доме.

Заходит разговор о леди Б. Сначала все отмечают ее искреннее добросердечие, потом начинают рассказывать смешные казусы, иллюстрирующие ее менее привлекательные черты. Моложавая дама в желтом объявляет, что на прошлой неделе встретила леди Б. в Лондоне и у той был на лице толстый слой крема для искусственного загара. Вполне верится. Чувствую себя гораздо раскованнее, будто становлюсь частью некоей общности. Сей факт демонстрирует человеческую природу в несколько неприглядном свете, но что есть, то есть. Даже в теннис играется лучше, а все исключительно благодаря тому, что моя забавная история о том, как леди Б. вела себя на Благотворительной Распродаже, была встречена всеобщим одобрением. Меньше ошибаюсь при подачах, но никак не могу избавиться от убеждения, что любой, кто вызовется быть моим партнером, проиграет. Ведь не может же это быть простым совпадением.

По дороге домой говорю Роберту, что мне лучше забросить теннис. Роберт долго молчит. Надеюсь, он думает, как бы сказать что-то ободряющее, да так, чтобы это прозвучало реалистично, но он наконец говорит, что тогда не знает, чем мне еще заняться. Я тоже не знаю, поэтому вопрос отпадает и мы возвращаемся домой молча.

27 июня. Кухарка заявляет, что, если я не позволю ей вызвать Трубочиста, она не отвечает за плиту. Говорю, что, конечно, можно вызвать. Совершенно не обращая внимания на мой ответ, Кухарка говорит, что правда ни за что не ручается. Подтверждаю полную готовность сейчас же послать за Трубочистом, но Кухарка, отводя взгляд, повторяет, что, если я не соглашусь на Трубочиста, неизвестно, что случится.

Из-за этого диалога почему-то весь день хожу расстроенная.

30 июня. Появляется Трубочист и рушит все планы на день. Вода в ванне и еда одинаково холодные, а сажа неожиданно появляется в тех местах дома, которые никак не связаны с печными трубами. В середине дня Трубочисту просят выдать за работу двенадцать шиллингов и шесть пенсов наличными, но их у меня нет. И ни у кого в доме тоже. Наконец Кухарка объявляет, что к черному ходу доставили мясо и запишут его на счет, если я не против. Я не против. Трубочисту платят за работу, и он уезжает на своем мотоцикле.

3 июля. Обстановку за завтраком оживляет письмо от дорогой Роуз из райского местечка (синее море, рыжие скалы…) на южном побережье Франции. Она наслаждается безмятежным отдыхом в обществе умнейших и очаровательных подруг и делает мне неслыханное предложение: приехать к ней на две недели. Я до такой степени тронута, что восклицаю (пожалуй, довольно необдуманно), что, наверное, нет ничего прекраснее, чем быть бездетной вдовой! Роберт осуждающе молчит. Возвращаюсь в реальность и поясняю, что ничего такого не подразумевала.

(NB. Объяснить, что именно я подразумеваю, бывает весьма затруднительно во многих случаях. Зато я осознаю, что во многих ситуациях намеренно избегаю самоанализа. Однако не собираюсь углубляться в эту тему ни сейчас, ни потом.)

Говорю Роберту, что, если бы не расходы, отсутствие гардероба, проблемы с прислугой и нежелание уезжать от Вики, я бы серьезно подумала о предложении Роуз, и риторически вопрошаю, почему у леди Б. должна быть монополия на юг Франции. Роберт отвечает: «Что ж…» – и молчит так долго, что я начинаю волноваться и мысленно уже иду в суд по бракоразводным делам, но наконец он повторяет: «Что ж…» – и берет «Вестерн морнинг ньюс». Думаю, но не говорю, что такой ответ не назовешь равноценным участием в дискуссии, но скорее продолжу ее в одиночку, нежели вовсе откажусь от этой идеи. Продолжаю, но сначала на окно вспрыгивает Хелен Уиллс (Роберт рассеянно замечает: «Чертова кошка, утопить ее надо»), а затем гаснет лампа и нужно заменить в ней фитиль. Роберт уже готов позвонить в колокольчик, но я его останавливаю, говорю, что потом схожу сама, и завязываю себе на память узелок на носовом платке. (Увы, переполненная память подводит меня позже, на кухне, когда я не могу понять, то ли джем засахарился из-за слишком долгого пребывания в банке, то ли в овсянке просто больше комков, чем обычно. Но это небольшое отступление.)

Несколько раз перечитываю письмо Роуз и решаю, что такая возможность выпадает раз в жизни. Неожиданно для себя восклицаю, что Путешествия расширяют Кругозор. Совсем как Жена Нашего Викария, которая произносит подобную фразу каждый раз, перед тем как поехать с Нашим Викарием в двухнедельный отпуск на север Уэльса.

Роберт наконец снова говорит: «Что ж…», на этот раз немного снисходительнее, а потом спрашивает, неужели нельзя не трогать пузырек с солью для ванн у него на полке?