Текст книги "Жизнь в разумной Вселенной. Путешествие нейрохирурга к сердцу сознания"

Сын Стюарта был немного старше моего старшего сына Эбена IV, и мы часто говорили о радостях отцовства и рассказывали друг другу о проделках сыновей. Стюарт приобщил меня (к большой радости Эбена IV) к компьютерной игре «Вихрь», которую любил его сын. Суть ее в том, что маленький мультяшный космический корабль стреляет по пролетающим мимо ракетам, астероидам и кометам. Космические обломки летят обычно по одному и по два, но иногда по экрану пролетают целые группы комет и дают возможность быстро заработать много очков. Когда это удается, игра издает громкое «ура!». Наши маленькие сыновья часами играли в «Вихрь», и мы играли с ними и соревновались друг с другом. Я до сих пор слышу это смешное «ура!».

Стюарт сдал устный экзамен по нейрохирургии на ученую степень в ноябре 1994 года. Они с женой Уэнди планировали отметить это и сразу после сурового боевого крещения (каким обычно были эти экзамены) поехать вместе с тремя маленькими детьми во Флориду.

Вот тогда-то наши пути трагически разошлись.

В то утро 18 ноября я был очень занят одной из своих любимых нейрохирургических операций. Я проводил задне-мастоидную краниотомию при микроваскулярной декомпрессии тройничного нерва. Иными словами, делал отверстие диаметром меньше монеты в пятьдесят центов в кости за ухом пациентки, а затем, используя операционный микроскоп, очень осторожно входил в ствол ее головного мозга и рассекал артерию, чтобы она не пульсировала рядом с главным черепным нервом, передающим сенсорную информацию от лица. Такие пациенты обращаются с острой лицевой болью или невралгией тройничного нерва, которая бывает столь тяжелой, что вынуждает их покончить с собой, – вот почему эта серьезная операция оправданна лишь для тех пациентов, которым не помогают обезболивающие препараты.

Самая ответственная часть таких операций проходит в темноте – когда хирург пользуется операционным микроскопом (у которого есть собственный очень яркий источник света), лампы в операционной гасят. Этот гигант весит больше четырехсот килограммов, но он так хорошо продуман, что хирург может привести его в нужное положение легким касанием пальца.

В ходе этой части операции помещение обычно наполняется тихим шепотом примерно десяти человек, ассистирующих хирургу. Я был так сильно сосредоточен на сложном рассечении тонких кровеносных сосудов и нервов, опутывающих ствол головного мозга, что едва заметил, как дверь в операционную открылась, кто-то вошел и пошептался с медсестрой. Несколько минут слышался их легкий шепот, а потом воцарилась оглушительная тишина. Но я был так погружен в работу, что едва заметил ее, хотя зафиксировал где-то в подсознании.

Обитатель «того света» может связываться с нами через мир микроэлектроники. Есть много историй о включавшихся светильниках и телевизорах, телефонных звонках и сообщениях от ушедших близких.

– Хм. Интересно… – промелькнуло у меня в голове, но я продолжал свою тонкую работу, пока осторожно не отодвинул причиняющую боль артерию за губчатую тефлоновую перегородку, защищающую поврежденный нерв от дальнейшего травмирования. Через десять минут после того, как воцарилась тишина, я удовлетворился своими хирургическими стараниями и отодвинул микроскоп от операционного поля, объявив:

– Включите свет. Пора заканчивать.

И только после этого старшая медсестра объяснила причину загадочной тишины.

– Звонит Уэнди Мэссич. Она хочет с вами поговорить.

Я знал, что это что-то очень важное. За шестнадцать лет, что я проработал в больнице, меня ни разу не отвлекали во время операции.

– Что случилось? – я немного забеспокоился.

– Доктор Мэссич, – еле выговорила медсестра. Ее глаза наполнились слезами, и, оглядев комнату, я увидел, что плачут еще несколько человек. Они услышали трагическую новость, пока я работал с микроскопом, но мудро решили не отвлекать меня, пока я не завершу самую сложную часть операции.

Я попросил своего ординатора закрыть операционное поле, а сам снял хирургический халат и пошел в кабинет старшей медсестры. Другая сестра с заплаканными глазами передала мне телефонную трубку.

– Я его потеряла, – сказала Уэнди. – Стюарт погиб.

Голова у меня закружилась, я пытался осмыслить эту новость. Уэнди продолжала рассказывать, что накануне в Форт-Лодердейле прошел ураган, а утром небо очистилось, и они отправились с детьми на берег. Вода была взбаламучена после шторма, и на пляже висели красные флаги, сигналя о том, что нужно держаться подальше от обманчиво спокойной воды, поскольку есть угроза подводных течений.

Их восьмилетний сын взял буги-борд у одного из безлюдных стендов на пляже и понес его к воде, чтобы поплавать в океане. К тому моменту, как Стюарт и Уэнди его заметили, он уже был в пятнадцати метрах от берега, и его уносило в море. Стюарт помчался его спасать. Когда он подплыл к сыну, тот бросил доску и обнял Стюарта за шею.

Скоро Уэнди заметила, что голова Стюарта не видна на поверхности. Она стала звать на помощь, и двое мужчин отплыли метров на тридцать от берега туда, где виднелся ребенок, держащийся за тело отца. Они спасли невредимого мальчика и вытащили из воды безжизненное тело Стюарта, а потом безуспешно пытались вернуть его к жизни.

Наш маленький коллектив нейрохиругов был сокрушен этой потерей. Стюарта все любили. Мы, нейрохирурги и ординаторы, все, кроме дежурной бригады, собрались лететь в Северную Каролину, в Уинстон-Сейлем, на похороны Стюарта. Уэнди и дети должны были лететь туда из Флориды, и она попросила меня заехать к ним домой и захватить несколько вещей для похорон.

Когда я входил в их дом, глаза мне застилали слезы. Я собирал вещи, которые просила привезти Уэнди, и меня переполняла грусть. Я вспоминал о замечательных днях, проведенных вместе со Стюартом. Для меня это была невосполнимая утрата блестящего хирурга, коллеги и прекрасного друга.

Собравшись уходить, я заметил ноутбук Стюарта. На экране светилось приглашение поиграть в «Вихрь». Я принял его и сел за стол.

– Ладно, Стюарт. Сыграем в последний раз. Только для тебя, – проговорил я тихо.

И начал играть, стреляя по пролетающим объектам и набирая очки. Я был не в себе, потрясенный ужасным завершением поездки Стюарта и списком дел, которые мне нужно было выполнить, чтобы помочь Уэнди пережить несколько следующих дней. Я играл бездумно, с каким-то смутным чувством, что делаю это в память о нем и прекрасных днях, проведенных вместе.

Чем сильнее я ощущал трагизм потери Стюарта, тем больше комет вылетало на экран компьютера. Звук летящих комет и крики «ура!» слились в какофонию, какой я никогда не слышал. В самой большой группе комет, которая мне попадалась раньше, было не больше десяти штук, но теперь на экране бушевал буран из тысяч комет, из динамиков несся слившийся в один вопль крик «ура!», а поток очков моментально превысил мой рекорд в игре в двадцать раз.

Что, черт возьми, произошло? Игра, кажется, полностью нарушила свои же правила. Что изменилось? Почему такое случилось именно сейчас?

Какая-то часть меня – та же, которая ощущала безмолвное приглашение сесть и поиграть, – знала ответ. Я знал, что это было приветом от еще не ушедшей души Стюарта, и для меня было облегчением чувствовать ее рядом. Но рациональный нейрохирург, сидящий во мне, не позволял так думать. Я строго укорил себя за утешение, которое подарило мне это событие, и отнес его к разряду «неизвестное». Я никому не рассказал о случившемся. Просто это было слишком странно и делало меня слишком уязвимым. А моя профессиональная сторона не была готова признать возможность общения с миром духов.

Это отличный пример того, как обитатель «того света» может связываться с нами через мир микроэлектроники. Для людей, изучающих общение с умершими, такие контакты не новость. К примеру, мать Карен рассказала, что в ночь, когда умер ее муж, все потолочные вентиляторы в доме включились сами собой. Я слышал много подобных историй о включавшихся или выключавшихся светильниках и телевизорах, необъяснимых телефонных звонках и сообщениях от ушедших близких.

Сама эфемерная природа взаимодействия сознательной осведомленности и физического мира дает возможность духам влиять на наш мир. В своей книге 1987 года «Границы реальности» Роберт Джан и Бренда Данн из Лаборатории Принстонского инженерного факультета по изучению аномальных явлений (PEAR) показали, как ум влияет на микроэлектронику. Они собрали огромный массив данных человеческого воздействия на микроэлектронный генератор случайных чисел – устройство, рандомно составляющее последовательности нулей и единиц. Участники этих опытов смогли заметно повлиять на числа, которые выдавал компьютер. С помощью метаанализа четыреста девяноста исследований Дин Радин установил, что частота таких результатов составляет 3,050 к 1. Хотя доказано лишь влияние живых людей на квантовую сферу микроэлектроники, можно расширить этот пример и включить в него умы, больше не связанные с физическим мозгом в нашем земном мире (то есть души умерших).

Блестящие умы, бьющиеся над одной из величайших тайн науки, часто сталкиваются с неожиданными аномалиями в собственной жизни. Никола Тесла по праву считается одним из величайших ученых-мыслителей XX века. Наш современный мир, работающий на электричестве, стал таковым благодаря его гениальным научным прозрениям, а некоторые из его наиболее передовых идей, связанных с «управлением свободной космической энергией», только предвещают будущее.

Обладатель Пулитцеровской премии, биограф Джон Дж. О’Нил, прекрасно описал жизнь Теслы, с которым очень близко дружил[20]20
  О’Нил Дж. Дж. «Prodigal Genius: The Life of Nikola Tesla». New York: Ives Washburn, Inc., 1944, 265–267.


[Закрыть]. В своей книге О’Нил пишет, что Тесла открыто признавался в попытках разгадать тайну смерти, но может назвать только одно событие в своей жизни, которое мог бы истолковать как сверхъестественное. Это было предчувствие, возникшее, когда умирала его мать.

Однажды Тесла побывал у своего друга сэра Уильяма Крукса, чья эпохальная работа по лучистой материи побудила его начать изучать электричество. Однако во время последней их встречи они говорили не о науке, а о спиритизме. Тесла размышлял об интересе Крукса к потустороннему и тогда, когда его вызвали в Нью-Йорк к больной матери. В последние дни ее жизни он подолгу сидел у ее постели и так измучился от длительного бодрствования, что в один из вечеров его пришлось отнести домой. И хотя Никола боялся, что его может не оказаться рядом с матерью, когда она умрет, он чувствовал, что все будет хорошо.

Под утро ему приснился фантастический сон, в котором он увидел «облако, а на нем фигуры ангелов дивной красоты, один из которых долго смотрел на меня с любовью и постепенно приобретал черты моей матери. Видение медленно проплыло по моей комнате и исчезло, а я проснулся от неописуемо нежной песни, которую выводили множество голосов. В этот момент я почувствовал уверенность, не объяснимую никакими словами, что моя мать только что умерла. И это оказалось правдой».

В последующие месяцы, когда Тесла приходил в себя после этой потери, он был склонен вернуться к «рациональным убеждениям» и приписать свое видение воспоминанию о картине, которую разглядывал перед смертью матери. Но биограф упрекает его за ненаучную попытку быть «ученым» и напоминает нам об «уверенности», которую Тесла ощущал в тот момент, и о том, что его экстраординарное видение возникло, когда его мать как раз умирала.

«Ненормальные» личные переживания часто игнорируют, когда не могут интегрировать их в свое мировоззрение или систему убеждений. Я думал, что мой опыт с компьютером Стюарта покажется остальным безумием, и ни с кем не делился им, пока не вышел из комы. Теперь я стал гораздо более открытым и признал, что общался с умершим другом и видел другие проявления важной информации о тайне сущего, пусть даже определенные события я до сих пор не понимаю.

Блестящие умы, бьющиеся над одной из величайших тайн науки, часто сталкиваются с неожиданными аномалиями в собственной жизни. Никола Тесла открыто признавался в попытках разгадать одну из таких тайн.

У Этуотер, решительной и энергичной женщины, дико интенсивная жизнь с 1977 года, когда за три месяца она испытала три ОСП. С тех пор темп ее жизни не снижается. Она скрупулезно изучила все о путешествиях по ту сторону бытия, узнала, что часто после околосмертных переживаний люди резко меняют свою судьбу, и тщательно исследовала уникальные особенности детских переживаний. Мы встретились на ежегодной конференции МАИОСП спустя три года после моей комы. Энергия и энтузиазм Этуотер были заразительны, хотя ее заключительные слова, с которыми она обратилась ко мне в конце конференции, как я теперь понимаю, остались неуслышанными.

– Эбен, вы пока находитесь в той волшебной фазе интеграции ваших переживаний, когда все кажется таким удивительным и волнующим, неясным и наполненным духовностью. Я пришлю вам по электронной почте схему четырех стадий интеграции. Пожалуйста, отнеситесь к этому серьезно. Пройдет некоторое время, вы приземлитесь и сможете привести свою жизнь в равновесие… Еще я вышлю вам мой специальный информационный лист по электрической составляющей гроз и землетрясений, которые влияют на многих переживших ОСП, возможно, и на вас тоже. Будьте особенно осторожны на обратном пути в Вирджинию и постарайтесь уделить себе время. Внутри вас бушует ураган энергии!

Действительно, в первые дни моего выздоровления я ощущал постоянный избыток энергии, остро чувствовал себя живым и осознающим – это было возбуждающее физическое ощущение. Возможно, именно это заметил мой старший сын Эбен IV, изучавший в то время нейробиологию в колледже, когда увидел меня через два дня после выписки из больницы.

КОГДА МЫ ПРИЗНАЕМ ПРИОРИТЕТ СОЗНАНИЯ И ПРИНИМАЕМ СИЛУ, ПРИСУЩУЮ ГЛУБОКОМУ МЕТАФИЗИЧЕСКОМУ ИДЕАЛИЗМУ, МНОГИЕ ОГРАНИЧЕНИЯ ИСЧЕЗАЮТ. А ВОЗМОЖНОСТИ КОЛОССАЛЬНОГО ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО ПОТЕНЦИАЛА КРУЖАТ ГОЛОВУ!

– Ты такой открытый, сосредоточенный… гораздо более настоящий, чем раньше. Как будто светишься изнутри, – сказал он, крепко обняв меня. Это было в 2008 году, когда Эбен IV приехал домой на День благодарения.

Уличные фонари мигали, когда я проходил под ними. Мой ноутбук часто ломался. Я сменил три пары наручных часов, пока не нашел те, что работали на моей руке. Сначала я не знал, что все это обычное дело для переживших ОСП, и списывал поломки на пришедшую в упадок городскую инфраструктуру, плохую китайскую сборку Apple и низкий уровень американской промышленности. Эта бурлящая энергия могла быть побочным эффектом менингоэнцефалита – я очень трудно засыпал. Пониженная потребность во сне медленно, за несколько лет, прошла, но прежде принесла мне пользу, дав больше времени для чтения, учебы и размышлений.

Проблемы с техникой тоже постепенно исчезли, хотя иногда они снова поднимают голову. Так, я ощутил невероятный прилив энергии во время конференции МАИОСП 2011 года, когда пообщался с другими пережившими ОСП и исследователями этого явления. Когда люди, которые признают Коллективный разум и соглашаются, что наше сознание едино, собираются вместе, резонанс общих переживаний вносит вклад в коллективное знание, намного превосходящее простой вербальный обмен мнениями.

Из-за бурлящей энергии открытий, переполнявшей нас в тот день, я испытал творческий зуд. Дискуссии об ОСП устроили мне энергичную встряску и побудили записать свои мысли в самом полном виде, на какой я только был способен. Едва приехав домой, я сел за рукопись, которая позже стала книгой «Доказательство рая». Полночь застала меня погруженным в творческий поток, умиротворенным тихим постукиванием легкого осеннего дождя за окном…

Хрррясь!

Оглушительный треск и раскат грома за окном ошеломили меня, и я застыл с громко колотящимся сердцем. Очень странно, что не было вспышки или молнии – вообще ничего! Я всматривался во двор сквозь стекло, но разглядел лишь то, что в кромешной темноте по оконному стеклу стекает дождь. Наконец, я различил листья дерева и решил, что упала ветка. Однако, выйдя на задний двор, я был поражен – половина ствола двадцатипятиметрового дуба упала вдоль задней (северной) стены дома, как раз под маленьким окном моего кабинета, в котором я так лихорадочно печатал. Рухнувшая громада вытянулась вдоль заднего двора, от одного соседского участка до другого. Я упросил сына помочь мне отрубить отдельные ветви, чтобы спасти другие деревья и кусты. Мы занимались этим примерно до половины третьего утра, пока не сделали все возможное, чтобы сохранить растения в нашем маленьком садике.

Изучая наутро дерево, я был озадачен отсутствием видимых причин его падения. Во время слабого, тихого дождя не было никаких вспышек молний, хотя ужасающий треск, который я слышал вначале, мог быть громом. Я уже видел деревья, в которые попала молния, и всегда замечал пораженную кору и подпалины, вызванные нагревом до температур, в пять раз превышающих температуру поверхности Солнца. А тут – ничего. Ствол диаметром семьдесят сантиметров ничего не сообщал о причине несчастья.

– Нужно дождаться мнения эксперта, – подумал я.

Однако дерево продолжало чудить. Назавтра я энергично печатал в своем угловом кабинете, когда с ужасом снова услышал «хрррясь!» и увидел, как еще один ствол того же дуба падает под прямым углом к первому – они охватили северо-западный угол дома, где находился мой кабинет. Этот второй ствол, даже толще первого, упал вдоль западной стены дома в сторону палисадника и улицы. Он был таким большим, что, лежа на земле, одним суком доставал до крыши двухэтажного дома.

Я получил несколько предложений относительно вывоза дерева, но не отыскал никакого удовлетворительного объяснения его безвременной кончины. Эксперты были так же озадачены, как и я.

– Обычно я могу объяснить, почему дерево упало, – сказал один из моих консультантов, профессиональный лесовод с тридцатилетним стажем, – но это дерево разбило меня в пух и прах. Просто не представляю. Дерево выглядит идеально здоровым, никаких признаков повреждений насекомыми, гнилью, ветром или молнией. Однако вам безумно повезло – оба ствола такие тяжелые, что прошли бы сквозь дом, как горячий нож сквозь масло, до самого цоколя, если бы упали не вдоль его стен. Забавно, что они оба промахнулись мимо дома.

Он снова осмотрел место происшествия.

– Проклятое чудо! – заключил он и направился к грузовику, медленно качая головой.

– Вероятно, мне следовало почитать метеосводку, – пронеслось у меня в голове.

Вопрос, что тогда произошло, до сих пор остается открытым. Психокинез – это общий термин для описания чистого влияния ума на физическую материю, и его роль в мире микроэлектроники уже обсуждалась. Однако оказалось, что на более крупные объекты тоже можно воздействовать силой мысли (макропсихокинез). Разумеется, мой рациональный ум не решался рассматривать связь между приливом сил после конференции и падением векового дуба. Но, обнаружив другие истории, подобные моей, и особенно богатое разнообразие синхроничностей, о которых сообщали многие люди, я понял, что мудрые так легко не отвергают возможные взаимосвязи. Духовные переживания (или предельно незаметные феномены), кажущиеся столь нереальными в нашей современной культуре, на самом деле Божья милость. Когда мы признаем приоритет сознания и принимаем силу, присущую глубокому метафизическому идеализму, многие ограничения исчезают. А возможности колоссального человеческого потенциала кружат голову!

Глава 7 Сила молитвы

«Благодарность – это не только величайшая добродетель, но и мать всех других добродетелей».

Цицерон, древнеримский государственный деятель

Наше мировоззрение постепенно эволюционирует, так что мы приближаемся к истине обо всем сущем и обретаем обновляющее освобождение и осознание – причем не человечество в целом, но каждый человек, идущий этим путем открытий. Когда мы переходим от скупых умозаключений чистого научного материализма к более широкому пониманию роли сознания в проявленной реальности, выясняется, что большая осведомленность о нашем внутреннем мире – полученная через медитацию или сосредоточенную молитву – дает нам массу возможностей взять на себя ответственность за собственную жизнь, используя силу любви и сострадания духовного мира.

Как врач, я привык купировать приступы, назначать медикаментозное лечение и рекомендовать изменить привычки. Как хирург, я проводил операции. Однако любая хирургическая процедура связана с риском, а моя цель – максимально помочь пациенту и избежать любых возможных осложнений. Головной и спинной мозг не прощают ошибок – способность восстанавливаться после повреждения у них гораздо меньше, чем у других систем тела, из-за сложности их внутреннего строения.

Как неоднократно предупреждал меня один мой учитель, «вы всегда можете сделать операцию, но никогда не сможете вернуть все обратно». Важно исчерпать все возможности консервативного лечения, прежде чем делать этот шаг. В огромный перечень моих обязанностей входило изучение новых, более безопасных и эффективных видов лечения. Например, я помог полностью переделать технологию МРТ, и теперь ее можно использовать прямо в ходе операции. Для пациента улучшенное изображение в сочетании с меньшей инвазивностью означает снижение возможных негативных последствий.

Через три года после комы, в январе 2011 года, я открыл для себя еще более деликатные виды лечения. Как-то меня пригласили выступить на симпозиуме под названием «Научное сопоставление околосмертных переживаний», который проводили по просьбе Международной ассоциации околосмертных переживаний в Вирджиния-Бич для Ассоциации исследований и просвещения Эдгара Кейси. За неделю до выступления я общался с людьми, больными довольно опасным респираторным вирусом и, конечно, надеялся, что не заразился. Однако вскоре после дневного семинара я почувствовал, что у меня закладывает нос, болят горло и мышцы – симптомы, предвещающие приступ мерзкой простуды.

В числе ста двадцати пяти участников симпозиума было много врачей, практикующих альтернативную медицину, и присутствовал немалый коллектив сотрудников хосписов (которые, ежедневно сталкиваясь с умирающими, далеко продвинулись в понимании духовных аспектов человеческого здоровья). Когда я закашлялся на сцене и попытался прочистить горло, быстро заполняющееся слизью, доброжелательная темноволосая женщина лет пятидесяти, сидевшая во втором ряду, подняла руку.

– Доктор Александер, вы себя хорошо чувствуете? – спросила она мягко.

– Кажется, я заболеваю гриппом, – ответил я, снова кашляя.

Публика отреагировала оперативно. Действуя как слаженная команда, они быстро сдвинули четыре стула и уложили меня на них, как на кушетку. Поначалу я немного смущался – я приехал туда, чтобы обсудить свое необычайное путешествие и его взаимосвязь с выздоровлением, и вдруг из врача превратился в пациента.

– Лягте сюда, – сказала женщина, спросившая о моем состоянии. – Закройте глаза и глубоко вдохните.

Вокруг меня собралось как минимум двадцать человек. Они протянули руки ладонями ко мне и приготовились поделиться со мной целительной энергией. Я закрыл глаза и замедлил дыхание. Один человек отбивал мягкий размеренный ритм на маленьком барабане, остальные тихо читали нараспев, и можно было расслышать, что они бормочут что-то вроде молитв, хотя слов было не разобрать. Я позволил себе погрузиться в мягкий и доброжелательный покой окружившей меня энергии.

Я не очень хорошо помню, что делали целители. Я чувствовал лишь благожелательно настроенных людей, окруживших меня, и то, как они объединились для общей цели. Так продолжалось около пятнадцати минут. Скоро я ощутил, что горло очищается, а острая боль начинает исчезать. Сошли на нет и боли в мышцах, начавшиеся перед обеденным перерывом. Очень скоро я снова почувствовал себя здоровым, все симптомы болезни исчезли.

Группа, казалось, нисколько не удивилась столь быстрому улучшению моего состояния, но я был поражен. Оставшиеся несколько дней семинара я чувствовал себя просто прекрасно, и вирус меня больше не беспокоил. Эти люди каким-то образом использовали невидимые силы, чтобы стимулировать изменения в моем физическом теле. Это напоминало воздействие молитвы. Мне явно еще многое предстояло узнать о целительстве, и особенно о силе любви и общей взаимосвязи, содействующих человеческому благополучию.

Прежде, до комы, я, несомненно, проигнорировал бы это событие, счел бы его простым совпадением. Мои личные знания и понимание возможностей альтернативной медицины все еще довольно фрагментарны, но я вижу преимущества такой подготовки на примере моего старшего сына Эбена IV, который учится в медицинской школе на остеопата.

Остеопаты практикуют не только традиционное медицинское лечение, что было разрешено им в 1980 году, когда я получал диплом врача в Медицинской школе при Университете Дьюка, но также мануальную диагностику и лечение и холистический подход к здоровью пациента. Этим они дополняют лекарственные препараты, хирургию и другие медицинские методы, популярные в западной медицине.

«Вернуться в сердце, отыскать в нем важнейший центр и пробудить основополагающие глубины нашего существа». Такая молитвенная практика использует тишину, чтобы приостановить мысли и болтовню интеллекта.

В остеопатии акцент делается на мануальную диагностику и лечение всего тела. К примеру, движение костей черепа тесно связано с центральной нервной системой и циркуляцией лимфы и спинномозговой жидкости (то есть головным, спинным мозгом и лимфатической системой). Остеопаты учатся чувствовать пальцами ритмические движения и изменения в черепе, деформацию его костей и фасций головы. Умело воздействуя руками, остеопаты корректируют эти деформации. Цель лечения – повысить способность тела исцелять себя, исправив анатомические нарушения. Подходящий метод для работы с общей витальностью пациента! Учеба Эбена IV открыла мне глаза на целый пласт бесконтактных методов лечения. Сам Эбен IV больше сосредоточен на велнесе и фитнесе – он считает, что этот подход шире, чем собственно медицина, ориентированная на поиск проблем и излечение болезней, и лучше способствует миру здоровых людей.

Сейчас меня вдохновляет мой сын, а до этого всю жизнь образцом для подражания для меня служил отец. Блестящий ученый, он постоянно был в курсе главных событий в физике, химии, биологии и особенно нейронауке, руководил программой подготовки нейрохирургов в будущей Баптистской больнице и медицинской школе Университета Уэйк-Форест в Уинстон-Сейлеме штата Северная Калифорния. Как и многие другие ведущие нейрохирурги 1950–1960-х годов, отец оттачивал мастерство на полях сражений Второй мировой войны и потому был очень уверен в себе и весьма компетентен. Я знал его не только как отца, но и как наставника. Мою детскую жизнь разнообразили визиты ученых-нейрохирургов с мировым именем – его близких друзей, которые часто останавливались у нас и делились за ужином колоритными историями и размышлениями о жизни.

Отец был очень религиозен, вернее, духовен. Его глубоко аналитическая научная методика, ежедневная работа с пациентами и чтение лекций нейрохирургам-ординаторам, которым предстояло стать лучшими в своей области, органично сочетались с глубоко духовными религиозными убеждениями. Он считал свою роль в излечении любого больного мизерной и верил, что главные пути к исцелению – это сила молитвы и всемогущий всеведущий Бог. Его исключительное чувство этики и справедливости было для меня чудом, путеводной звездой, по которой я ориентировался в жизни.

Отец привил мне привычку молиться, и мое детство было накрепко связано с церковью, а позже с религиозными традициями. Временами я молился, чтобы у моего друга быстро прошел грипп или чтобы сложная операция прошла успешно. Или просил поддержать моих сыновей и помочь им сдать важный экзамен в школе. Перед едой и сном я повторял вместе с сыновьями знакомые слова. Просьбы и молитвы сами всплывали в моей памяти, и я полагал, что так оно и работает: «Просите, и дано вам будет».

Я никогда не получал прямых ответов, и, если замечал, что иногда мои молитвы помогают, не мог решить, сдал ли сын экзамен потому, что ему помог Бог, или просто потому, что он хорошо подготовился. Хотя я молился, что-то во мне всегда удивлялось, если все получалось, как я хотел. Я не знал, работают ли мои обращения ко Всевышнему, но такая привычка меня утешала. В 2000 году личный кризис вынудил меня отбросить мысли о любящем Боге, и восемь лет, окончившихся комой, я совсем не молился.

После болезни молитва воспринимается совсем иначе. Первые месяцы, пока мой мозг восстанавливался после менингита, я почти без усилий входил в то всепоглощающее чувство любви, которое испытал во время своего духовного путешествия. Теперь я ощущал постоянный поток эмоциональной поддержки и вечной любящей силы, и молитва текла очень естественно, разительно отличаясь от моих молитв до комы. Я как будто был все время подключен к другому миру, и особенно к тому чувству любви и единения, которое ощущал в Ядре.

Я стал молиться совершенно иначе. Я научился «центрирующей молитве», популяризированной в 1960-х годах отцами Томасом Китингом и Томасом Мертоном, которые советовали «вернуться в сердце, отыскать в нем важнейший центр и пробудить основополагающие глубины нашего существа». Такая молитвенная практика использует тишину, чтобы приостановить мысли и болтовню лингвистического интеллекта[21]21
  Лингвистический интеллект – это способность мыслить и выражать свои мысли, даже очень сложные, понятными для всех словами.


[Закрыть]. Впервые мои молитвы стали простым, но мощным выражением благодарности за милости, которые я то и дело получал. Они были не просьбой вмешаться, а верой в то, что «все будет хорошо».

Одно из самых замечательных моих воспоминаний о пребывании в глубокой коме связано с мириадами существ, которые окружили меня, когда я близился к окончанию своей одиссеи. Эти фигуры обходили меня по дуге, а потом исчезали во мгле, а большинство из них опускались перед этим на колени. Многие были в капюшонах, другие держали свечи, и у всех руки были сложены на груди, а головы склонены. Я ощущал исходящую от них очень приятную эманацию, которую можно назвать любящей и целительной энергией, и слышал едва различимое неразборчивое бормотание. Самым поразительным и запоминающимся было громадное чувство облегчения, которое приносило мне их бормотание. Эмоциональное наслаждение от купания в этой энергии сравнимо с трансцендентным блаженством, которое я ощущал во Вратах и Ядре. Никогда этого не забуду. Я часто задавал себе вопрос, не эти ли молящиеся фигуры помогли мне выздороветь.

Согласно имеющимся сведениям, молитвы начали исследовать в 1872 году, когда сэр Фрэнсис Гальтон – ученый-новатор с весьма разносторонними интересами, изучавший метеорологию, генетику и психологию, – сравнил продолжительность жизни выдающихся религиозных и нерелигиозных деятелей. Казалось бы, духовенство молится больше других и потому должно жить дольше. Однако результаты оказались неоднозначными, как и во многих других подобных исследованиях, проводившихся позже. Ученые столкнулись с тем, как трудно спланировать подобное изучение. Как доказать вмешательство божественного фактора? Сложный процесс научной оценки молитвы в контролируемом окружении отнимает много душевных сил. Также непонятно, можно ли сравнивать такую искусственную форму молитвы со спонтанными искренними обращениями к Богу. Трудно бесспорно доказать важность молитвы, хотя есть много эмпирических доказательств ее ценности.