Текст книги "Пожар Саниры"

Эд Данилюк
Пожар Саниры

© Данилюк Э., 2016

* * *

Любое совпадение персонажей с реальными людьми является случайным. Трактовка исторических событий, а также явлений и концепций может не соответствовать общепринятой. Поступки и высказывания персонажей отражают их эпоху вне зависимости от точки зрения автора.

Вступительное слово автора

Никто не знает, когда люди стали обживать земли, на которых ныне стоит Володимир. Так или иначе, с длительными и короткими перерывами это происходило на протяжении тысяч лет.

Скромному нынешнему существованию города предшествовали века величия, когда он был столицей королевства и княжеств. В год крещения Руси киевский князь дал ему своё имя. В конце IX века город, говорят, открыл свои ворота венгерскому вождю. В середине VII века поселение разрушил неизвестный враг[1]1
  Некоторые археологи полагают, что это были авары на своём пути в подаренную им императором ромеев, т. е. императором Византии, Паннонию, современную Венгрию. – Примеч. историка.


[Закрыть], и люди переселились ближе к реке, как раз туда, где Володимир находится в наше время…

Собственно, мы обнаруживаем в тех краях остатки жилищ, построенных ещё в конце ледникового периода. Почти сто тысяч лет утюжил, выравнивал эту землю лёд чудовищной, полукилометровой толщины. Окажись его обломок в нашем времени, птицы бы летали ниже его верхней кромки – пернатые редко поднимаются от земли на высоту более трёхсот-четырёхсот метров. Выжить в той белой пустыне было невозможно. Никому.

Когда стало понемногу теплеть и безжизненная, жестокая Антарктида начала отступать, на обнажившуюся из-подо льда землю пришли люди. Они начали строить гигантские по тем временам посёлки из пяти-семи яранг, населённые невероятно большим количеством жителей – человек тридцать, а то и пятьдесят.

Ледники продолжали таять; уровень Мирового океана повышался; залив к северу от перемычки Босфора всё больше наполнялся водой, пока не превратился в Чёрное море. Благодатные долины были постепенно затоплены, и целым народам пришлось искать себе новую родину на тех землях, что ещё недавно граничили с безжизненным льдом[2]2
  В середине 90-х годов XX века исследователи из США У. Райан и У. Питман реконструировали отнесённый ими к середине VI тыс. до н. э. так называемый Черноморский потоп. В настоящее время большинство учёных полагает, что имело место постепенное, не носившее катастрофического характера заполнение Чёрного моря вследствие таяния ледников. При этом дата этого события отодвинута вглубь на несколько тысячелетий. Эпоха городов древних земледельцев в Европе началась в пятом тысячелетии до н. э. – Примеч. историка.


[Закрыть].

Семь с половиной тысяч лет тому назад произошло новое потрясение – появился народ, который знал, как прокормить бо́льшее количество ртов, как организовать огромное количество людей, как привести к единому порядку жизнь на необъятных территориях, как строить невиданные до сих пор поселения – города. От Полесья до устья Дуная, от Днепра до Карпат этот народ построил множество городов, весьма странных городов, городов-ферм, городов-улиток, в которых подчас жило более десяти тысяч человек.

Жизнь в тех поселениях настолько отличалась от всего известного нам, что любое её описание покажется фантазией, даже фэнтези. И тем не менее это реально существовавший мир, который населяли настоящие люди, обуреваемые, в общем-то, теми же страстями, что и мы.

Эта цивилизация просуществовала почти три тысячелетия и исчезла из-за нового изменения климата. Когда её люди прожили примерно половину отведённого им срока, возник первый шумерский город-государство. А когда жизнь на тех землях уже катилась к закату, первый фараон заложил основы Древнего Египта.

Мы не знаем, как эти древние люди называли себя сами, поэтому вынуждены называть и их и всё, чем они жили, нашим собственным словом – «Трипо́лье», по имени маленького села, возле которого было обнаружено поселение этого народа.

С точки зрения трипо́льцев будущие окрестности Володимира, скорее всего, считались малопригодными для житья – холодно, густой лес, маленькие луга, далеко от цивилизованного мира. И всё же погоня за драгоценной медью и высококачественным кремнём заставила их прийти сюда. Может быть, даже построить небольшой временный посёлок.

Именно в этом посёлке и рассказал однажды поздним вечером историю о пожаре Саниры гревшийся у пылающего очага старый торговец. Купца звали так же, как и героя его повествования, и слушатели снова и снова спрашивали, не о себе ли он говорит, но странник каждый раз лишь улыбался в ответ.

Весна 3512 г. до н. э.

День первый

1

Дом Ленари

Через веки Саниры дома Ленари пробилось какое-то дрожание. Юноша приоткрыл глаза и некоторое время глядел прямо перед собой, ничего не понимая. Багровые отсветы плясали на ярко-красных стенах комнаты, и казалось, что дом загадочно сияет собственным светом.

Потом Санира не столько осознал, сколько почувствовал что-то неладное, и его будто подбросило на подстилке. Он кинулся к единственному окну и отшвырнул в сторону заслонку. Та ударилась об алтарь, опрокинув жертвенный сосуд, и откатилась к скамье, на которой кто-то спал.

В сонное безмолвие комнаты ворвались крики людей, лай собак и громкий ровный гул гигантского столба огня, падающего снизу вверх, в небо.

«Интерьер жилища»

Через маленькое отверстие круглого окна, конечно, не было видно соседских строений справа и слева, но по отсветам на земле было понятно, что те горят. Санира, однако, не смотрел на отсветы. Противоположная сторона улицы, внешний овал домов, превратилась в сплошную стену огня. Жилища тонули в ярком пламени – тоненькие чёрные язычки в буйстве алых лепестков роскошных цветов.

Юноша оторопело смотрел на это невиданное зрелище, пока из двери жилища напротив не выбежала с едва слышными в гуле криками старая Барири. Вслед за ней бросилась по стене хищная лапа огромной трещины. Из дыры забил ввысь столб чёрного дыма.

Откуда-то возник вырвавшийся из пут вол. Ослеплённый огнём, обезумевший от ужаса, он стремительно мчался, не разбирая дороги и не обращая внимания на людей. В одно мгновение его затупленные рога оказались в каком-то шаге от ничего не видящей Барири, едва не задев её. Женщина упала, сбитая с ног волной воздуха, летящей за огромным животным, сразу вскочила, не удержалась и снова повалилась на покрытую тонким налётом горячего пепла землю. Вол отчаянно заревел. Его туша дымилась от жара, на шкуре алыми искрами тлели угольки. В следующий миг он исчез из виду.

И только тут в голове Саниры в первый раз проскользнула мысль, что это, должно быть, пожар, наверное, именно так выглядит пожар.

– Что там такое?! – услышал он за спиной крик Ленари. Бабушка уже знала, что происходит, она почувствовала это сразу, в миг пробуждения, и голос её не спрашивал, а метался по комнате, резкими пощёчинами вырывая из сна людей дома.

Санира с трудом просунул в крошечное окно голову и посмотрел вниз.

К лицу бросились языки пламени. В какой-то момент они, казалось, настигли его, но не смогли дотянуться и замерли, трепеща от бессильной злобы. Руки ощутили жар, исходивший от стены.

Санира отшатнулся, больно стукнувшись затылком о край окна.

– Мама! Мама! – кричала у него за спиной тётка Гарули. – Мы горим!

– Дура! – одновременно с ней кричала бабушка. – Пожар! Хватай детей!

Юноша метнулся к выходу. Споткнулся о старый чиненный-перечиненный верстак для выделки глины, непонятно как удержался на ногах; станок же закачался от удара, накренился и с грохотом повалился на пол. Конечно, прямо на пальцы.

Юноша запрыгал на одной ноге, превозмогая боль.

Тут и там вскакивали тёмные фигуры, разбиваясь на множество чёрных, пляшущих по стенам теней, кидались кто куда, каждый к своему самому дорогому – к ребёнку, застывшему посреди комнаты, к тряпичной кукле, оставленной в углу после игры, к одежде, сваленной на полу. Тени извивались, проходили друг через друга, прыгали то на потолок, то на пол, скользили дальше по бесконечному кольцу стен.

На скамье прямо перед Санирой лежали скомканное тряпьё и кусок шкуры для укрывания, но старшей сестры Такипи уже нигде не было видно. Какая быстрая!

Вообще-то, поскольку так же когда-то звали их маму, девушку чаще именовали Такипи-младшая, хотя уже много лет она была единственной Такипи в доме Ленари.

Рядом была дверь, и можно было бы выскочить на портик, но Санира вспомнил о Чивати, младшей сестре. Повернувшись, он столкнулся с бабушкой. Полуодетая Ленари без лишних рассуждений треснула его наотмашь по затылку и исчезла где-то в черноте дома.

Санира схватил ещё не успевшую заплакать сестрёнку на руки и шагнул к выходу.

– Где богиня-Земля? – услышал он крик какой-то из своих тёток. Голос бился о стены, становясь неузнаваемым. – Я не могу найти богиню-Землю!

– Все вон из дома! – кричала бабушка где-то около купола печи.

Санира прыгнул через распахнутую дверь на портик и тут же, едва ощутив под ногой глиняный пол, оказался на лестнице. Попытался удержаться одной рукой за перекладину, другой прижал к себе сестру. Пальцы чиркнули по дереву, зацепиться не сумели, и юноша мгновенно провалился вниз, в черноту ночи. Всё замерло вокруг, будто исчезли и Город, и пожиравшее его пламя. Осталось лишь ощущение лёгкого удивления. Куда подевалась лестница?

Уже в следующее мгновение Санира грохнулся спиной на землю. Замер, скорее ошарашенный, чем напуганный. Тупая боль разлилась по спине, но была она не слишком сильной, гораздо слабее, чем того можно было бы ожидать при падении со второго этажа. Сырая по весне земля, кое-где ещё покрытая оставшейся с осени травой, была мягкой и упругой.

Юноша глянул на прижатую к груди сестру. Пострадать она никак не могла, но это существо и от меньшего визжало во всю глотку.

Чивати, однако, молчала. Зато в Саниру впился вопль бабушки:

– Где мой внук?!

– Я здесь! – вскрикнул он и не узнал собственного голоса. Звук, вырвавшийся изо рта, был высоким, дрожащим, боязливым. Едва взмыв в воздух, он тут же разорвался на части, противные, тоненькие, слабенькие, совсем детские.

– Санира! – с облегчением вскричала Ленари. Но уже в следующее мгновение от радости в её голосе не осталось и следа: – Санира, змеиные потроха! Шкуру спасаешь? Хоть бы Чивати вынес!

– А я и выношу Чивати! – вскипел он. Голос на этот раз оказался грубым, вполне мужским, таким как надо. – Я именно это и делаю!

– Он меня бросил на землю! – тут же раздался капризный голос сестры, и она наконец заревела.

– Ах ты!.. – где-то в вышине, на втором этаже, бабушка выкрикивала что-то резкое, оскорбительное, но Санира её не слушал. Слабость, охватившая его в момент падения, вроде бы прошла, и он, перевалившись на четвереньки, подполз к дому. Нужно было выгнать скотину.

Краем глаза он заметил какую-то неясную фигуру, двигавшуюся посреди улицы, и была она столь неуместной здесь, посреди пожара, что он невольно оглянулся. К центру Города неторопливым обрядовым шагом шла женщина. Она почтительно склонила голову; лица было не разглядеть, однако, судя по церемониальным одеждам, это была старшая жрица, служительница сестёр-богинь. Её волосы покрывал большой кусок полотна – как ни странно, с рисунком змеи. Извивающееся волнами тело гадины было намечено поспешными, даже небрежными движениями уголька. Ткань трепетала на ветру, так, что змея, казалось, стремительно ползёт вперёд.

Женщина, как и положено при вознесении песен, коснулась ладонью макушки, и полотно сдвинулось по её руке, обнажив мощные бугрящиеся мышцы.

Юноша мотнул головой. Чего только не померещится на пожаре!

Женщина продолжала двигаться вперёд. Руку она уже опустила.

Санира решительно отвернулся и навалился на дверь первого этажа. Заскрипела ось на поворотном камне, и изнутри дохнуло запахами множества животных. Юноша всё так же, на четвереньках, перевалился через глиняный порог[3]3
  Да, именно глиняный порог – такие не раз были найдены во время раскопок. – Примеч. историка.


[Закрыть] внутрь, в темноту.

Будто только этого ожидая, пламя, пока ещё маленькое, игрушечное, красивое, поползло оранжевым покрывалом по внутренней поверхности стен. В его неверных отсветах возникли клубы чёрного дыма, закручивающиеся под потолком. Через миг багрово-жёлтый шевелящийся свет выскользнул изо всех углов и щелей, ярко осветив комнату.

В самое ухо заревела оказавшаяся рядом коза. Она метнулась куда-то в сторону, прямо по ногам, больно воткнув свои остренькие копытца в голень. И тут же Санира почувствовал удар в спину и внезапный напор чего-то живого и тяжёлого. Раздалось пронзительное блеяние, едва узнаваемое, надрывное. Юношу бесцеремонно и беспощадно отшвырнули обратно к порогу. Нечто вскочило на Саниру, придавило копытцами к земляному полу, чтобы тут же с неожиданной силой оттолкнуться от его тела и взвиться в спасительное пространство за дверью, в живительный воздух ночи.

Животные прыгали вокруг Саниры, на него, с него, не церемонясь и не боясь причинить боль. Лишь верный Рарара остался подле, повизгивал, беспокойно метался. Пёс то принимался вилять пушистым хвостом, то опускал его в тщетной угрозе багровым языкам пламени.

Повезло Рараре. Теперь его уж точно не принесут в жертву богиням…

Едва Санира выбрался наружу, как наткнулся на Такипи-младшую.

– А она?! – жало обиды пронзило всё его нутро, заполнив звенящей пустой дрожью грудь. – А она почему никого не выносит?! Шкуру, значит, не спасает?!

Но ему никто не ответил. Даже Такипи.

Санира повернулся к Чивати и стал стряхивать с её одежды грязь.

Девочка продолжала рыдать, отталкивая его от себя с внезапной для такого маленького ребёнка силой. Саниру вмиг охватило раздражение. Он же её спас! А она визжит! Юноша с трудом поборол в себе желание хлестнуть ревущую Чивати по лицу, показав ей наконец, что его терпение тоже имеет пределы.

– Сестрёнка! – закричала Такипи-младшая, выхватывая у него девочку. – Какое счастье!

– «Сестрёнка»! – передразнил её Санира. – Чем «сестрёнкать», лучше бы вынесла её из огня!

Снаружи дом выглядел ужасно. Клубы густого дыма ползли по нему, то прижимаясь, то отскакивая. Изнутри их подсвечивали яркие языки пламени. На втором этаже их было ещё мало, но вот двухскатная крыша уже занялась, и видно было, что она долго не выстоит.

– Сёстры-богини! Это ваш верный Санира дома Ленари, всегда приносящий вам жертвы… – забормотал юноша. Коснувшись ладонью макушки, он в два безумных прыжка, каждый раз через несколько перекладин лестницы, взлетел на портик второго этажа.

В доме царил всё тот же хаос. Над головами мечущихся людей тут и там извивались змеи открытого пламени. Горячим, полным дыма воздухом было трудно дышать.

Санира кинулся в дальний конец комнаты, к жертвеннику. Почти немедленно тяжёлая ладонь бабушки отбросила его обратно к двери.

– Куда? – кричала Ленари. – Вон отсюда! Прочь!

На них налетела Жетиси, тётка Саниры, рано овдовевшая и теперь ставшая мачехой ему с сёстрами. Она мчалась, не разбирая дороги, и юноша на мгновение получил свободу. В два прыжка он достиг своей цели и упал на колени. Хлопнул руками под лавкой у самой стены, опёрся о горячий глиняный пол и нащупал заплечный мешочек со своими кремнёвыми поделками.

И тут дом издал звук, новый, не такой, как до сих пор, что-то вроде щелчка, короткого и тихого. Его едва ли можно было расслышать во всеобщем шуме, но он пронёсся страшной, пугающей дрожью по ногам и рукам. Сердце гулко застучало. Что-то противное сжалось в животе.

В необъяснимом страхе Санира оглянулся. Внутри, освещённая пламенем пожара, оставалась только Ленари. Она застыла, глядя на внука, не шевелясь, не произнося ни слова.

Звук повторился, столь же тихий, едва слышный, пробирающий до самого нутра.

Санира вскочил. В стремительном броске, едва касаясь ногами пола, он метнулся к бабушке, обхватил её и прыгнул к двери.

Позади что-то с оглушительным хлопком треснуло. Перекрытия чердака с грохотом рухнули вниз, в нескольких местах пробили пол, и тот в мгновение ока весь покрылся сетью широких трещин, из которых забили густые струи дыма.

Волна жара с силой толкнула Саниру и Ленари в спину.

Весь дом зашатался. Внутрь обрушился огненный дождь пылающего очерета[4]4
  Травянистое болотное растение рода Тростниковых. Из-за сходства мест обитания и строения стебля очерет часто путают с камышом.


[Закрыть], залив слепящим алым светом всю комнату.

На алтарь с глухим стуком вывалились куски охваченных пламенем деревянных плах. В стене рядом с окном во всю высоту комнаты, от пола до потолка, образовалось отверстие. Через него можно было бы увидеть звёздную ночь, если бы не заслон из сплошного огня.

Санира, не чувствуя тяжести Ленари, вновь взвился в воздух. И тут же глиняный пол под ним рухнул, на лету разваливаясь на куски. Проглянула чёрная, казавшаяся бездонной яма первого этажа. Будто в страшном сне, юноша увидел, что они с бабушкой остались в пустоте, между медленно падающим на них, охваченным огнём потолком и землёй далеко внизу. Дальняя стена издала пронзительный свист и столь же медленно обрушилась внутрь.

В то же мгновение Санира и Ленари, пролетев через дверь, упали на портик. Руки юноши не смогли удержать бабушку, и та покатилась вперёд, к лестнице.

Весь дом снова задрожал, и горящие стены все разом стали крениться друг к другу. То, что осталось от крыши – толстое одеяло сплошного пламени, больше ничем не поддерживаемое, – устремилось вниз.

Санира, сам не понимая как, рванулся всем телом к кромке помоста, наткнулся на бабушку и вместе с ней перевалился через край. Ни в тот миг, ни после юноша не верил, что у него могло хватить на это сил.

Площадка вдруг резко задралась вверх, и весь портик заскользил внутрь пылающего дома, в самое пекло.

Ленари и Санира упали на землю, едва не придавив отца юноши, Мадару, пытавшегося их поймать. Столкновение с мужчиной смягчило удар, и все трое покатились по грязи.

Стены второго этажа наконец сложились внутрь. Раздался оглушающий треск, в небо взмыл столб пламени, во все стороны брызнули снопы искр, и плотная волна нестерпимого жара обдала метавшихся вокруг людей.

2

Дом Ленари

Город горел всю ночь. Под утро насытившийся змей пожара опал, прячась среди пустых остовов домов и зарываясь в золу. Он ещё дышал потемневшими язычками огня в глубинах сгоревших жилищ, ещё испускал своей горячей чешуёй струи дыма, но тело его, гудящее столбами огня, уже уползало в дали прошлого.

Богиня-Небо закрыла жёлтый глаз и отвернула тёмное лицо, именуемое людьми «Ночь». Её светлое, голубое лицо ещё не полностью обратилось к опустошённому холму, но краешек дневного глаза уже выглядывал из-за богини-Земли. Брови туч угрюмо хмурились, затмевая своим одеялом алую кайму меж двумя ликами небесной богини.

Непонимание пронизывало собой весь людской мир, и лишь растерянность – одно из его воплощений – отражалась в себе, как пустое отражается в пустом, тень – в тени. Взрыв кипучей деятельности, когда никто не говорил – все кричали, никто не ходил – все бегали, ничего не тащили – всё швыряли, – миновал. На смену ему пришли опустошённость и бессилие. Не хотелось ни разговаривать, ни двигаться.

Санира тоже ощущал свою беспомощность перед случившимся. Вся его одежда, кое-где в подпалинах, пропахла дымом. Голова раскалывалась от тяжёлой боли. Санира то подолгу замирал на одном месте, то бесцельно шатался по пепелищу. Юноша невидящим взглядом смотрел на последние язычки огня, на то, как прогоревшая зола, вторя порывам ветра, подёргивается белым поверх алого.

В очередной раз Санира перебрался через обугленные брёвна, в очередной раз нырнул в колодезь чёрной тени меж кучами спёкшейся глины. Тут и там виднелись почерневшие стебли рогоза – наиболее старые, уже начавшие гнить, не прогорели. Обильная зола от очеретяной крыши была повсюду, но даже её толстое одеяло не могло скрыть знакомые формы того, что некогда было домашним очагом.

Границы между домами стёрлись. Ещё вчера плотно прижатые друг к другу, будто образующие единую, сплошную стену, теперь они перемешались – обгоревшими остатками несущих столбов, растрескавшимися колодами оснований, обуглившимся колотым деревом стен, рухнувшими перекрытиями[5]5
  Почти такую же картину видят археологи во время раскопок, с той разницей, что на пепелище остаются только обожжённые глиняные остатки перекрытий (изредка – стен) с отпечатками деревянных конструкций, а также те детали интерьера, которые были изготовлены из глины. – Примеч. историка.


[Закрыть].

Санира миновал приготовленные на сегодня связки хвороста – целую гору, выше его роста. Расстояние и дувший в другую сторону ветер сохранили их в целости и сохранности. Это ж надо! Дом сгорел, а топливо для его сожжения осталось…

Юноша зашёл под навес над зерновой ямой. Она была пуста, потому не накрыта. На её краю лежало несколько уцелевших керамических мисок, но Санире не хотелось их подбирать. Он отвернулся и ушёл.

Одно из брёвен того, что некогда было перекрытием между первым и вторым этажами, торчало из завала вверх наискосок. Санира, даже не спросив себя, зачем он это делает, не усомнившись в крепости прогоревшего бруса, не обращая внимания на треск бревна, пошёл по обугленной поверхности. Он ощущал тепло, даже жар под босыми заледеневшими ногами, и это было приятно.

Не сделав и нескольких шагов, юноша замер. Осмотрелся, не понимая, что его остановило, что заставило сердце сжаться в трепыхающийся комочек. Снова оглянулся…

«Дом»

Вокруг дымилось множество множеств остатков домов – чёрных пятен, сливавшихся в овалы того, что некогда было улицами. Саниру окружали гигантские, в небо, сизые столбы, целый лес столбов спереди и сзади, по одну руку и по другую, со всех сторон.

Но даже не это казалось самым страшным. Нет. Гораздо страшнее была пустота…

Всё, что обычно задерживало взгляд, не давало заглянуть вдаль, за дома соседей, исчезло. Совсем…

Всю свою жизнь Санира видел в Городе вокруг себя только стены. Куда ни глянь, всегда его окружали жилища. Они загораживали от него весь мир, они и представляли собой мир. Теперь их не было! Ни одного!

Обнажилась вся земля до самого своего края – все холмы, поля, Лес, Река, а в другую сторону – центральная площадь, а за ней – опять холмы, поля и Лес, и одного взгляда было достаточно, чтобы увидеть это всё разом…

Гигантская пустота навалилась на юношу. Необычайно светлая пустота размером со всю землю…

Санира почувствовал, как по его телу пробежал озноб.

Сгорело всё! Всё! Дотла!

Вместо Города, вместо множества множеств домов, ещё вчера тянувшихся и тянувшихся спереди, сзади, справа, слева, вместо огромного и сложного целого – родного очага – была лишь пустыня!

И целый лес сизых дымовых столбов…

Тоска, невесть откуда взявшаяся, пробившаяся через бесчувственность, резкой волной поднялась внутри, сжала сердце…

– Сёстры-богини, это я, Санира дома Ленари, всегда приносящий вам жертвы… – губы сами зашевелились, руки сами прикоснулись к макушке, и юноша погрузился в искреннюю – пожалуй, одну из самых искренних за всю свою жизнь – песню.

– Немыслимо… – услышал он чей-то голос.

Всё ещё в плену чувств, Санира опустил взгляд. У его ног стоял старый Тотара дома Зунати, чёрный дрозд в ветвях времени.

– Как же так?! – тихо произнёс юноша, не в силах оторвать взгляда от открывшейся перед ним картины. – Как же так!

Старик молчал.

Вдали слышались приглушённые звуки песнопений и музыки. Жрицы проводили обряд, стараясь заученными словами и ритуальными жестами заглушить свой ужас.

Тотара вздохнул и мягко, будто прося прощения, произнёс:

– Трудно пережить подобное. Даже когда это предание города сёстрам-богиням, всё равно наворачиваются слёзы, и сердце будто разрывается на части. Все понимают, что это неизбежно, но всё же… Я слышал, люди даже умирают от горя. А пожар…

Чёрная ворона опустилась перед Санирой. Совершенно не боясь, она важно зашагала по бревну, что-то выискивая в саже.

– Воронья развелось… – сказал старик. Потом добавил: – Вообще, всё идёт как-то не так. Зимы всё холоднее. Урожая всё меньше. Люди болеют чаще. Теперь вот и Город сгорел…

Санира вновь коснулся обеими руками своей макушки, на этот раз чтобы отогнать переносимое воронами дыхание зловещей богини птиц. Мысли, однако, были заняты другим, и пришлось повторить жест.

Звуки музыки усилились. Из-за изгиба холма появились три женщины в церемониальных накидках. Они просили богинь сгоревших домов не гневаться. Пели жрицы на языке древних времён, и слова часто были непонятны. Горожане, до того безучастно сидевшие во дворах, стали медленно подтягиваться к улице.

Залаяли собаки. Они тоже были напуганы случившимся, и священная процессия дала им повод выразить своё смятение. С каким надрывом они бы воззвали к богиням, если бы могли осознать, что сегодня днём большинство из них было бы принесено в жертву! Удивительно: пожар уничтожил Город, но спас собак…

– Детей всё меньше, – Тотара тоже глядел в сторону жриц и уходить не торопился. – Раньше в каждом доме бегало с тринадцатьраз. Теперь, бывает, ни одного.

Юноша спрыгнул на землю, не глядя, не примеряясь, не обращая внимания на то, что прыгает с высоты больше своего роста. Мягко приземлился, легко выпрямился. Посмотрел на Тотару:

– Что с нами будет? Чем мы так прогневали сестёр-богинь? Что они с нами делают?

Сосед пожал плечами. Потом вздохнул:

– Не знаю… – Хлопнул Саниру по плечу и невесело улыбнулся. – Знаешь, за свою жизнь я много раз думал, что случилось непоправимое, что жизнь закончилась, что дальнейшее существование невозможно… – он посмотрел на юношу и покачал головой. – Потом каждый раз всё налаживалось.

Санира хмыкнул. Как может наладиться, когда сами сёстры-богини ополчились против людей!

Тотара пожал плечами, заковылял к своему дому. Обернулся и добавил:

– Ты подумай вот о чём. Может, легче станет. Сегодня в полдень мы бы всё равно Город сожгли…

3

Дом Ленари

Над всё ещё существующим порогом уже несуществующего дома стояла на коленях Ленари. Она тихо пела, обращаясь к глиняной фигурке богини-Земли. Бабушка просила высшее существо о милости и благосклонности, но мысли старухи разлетались по оврагам неуверенности. Никто не знал, что теперь произойдёт с жителями Города, и страх мешал, сковывал, застилал глаза.

Неподалёку Санира и мужчина одной из его тёток, Донира, сооружали временную ограду для домашней живности. Дело было предельно простым – вколотить в землю не сгоревшие до конца жерди, колья, деревяшки. Неровная, некрасивая стена загона уже образовала почти полный круг. Позволят ли богини людям жить дальше или уничтожат уже в следующий миг, но скотину лучше было загнать за огорожу. И побыстрее – животные так и норовили разбрестись по улице.

Чуть поодаль сидел Мадара, греясь в тепле пожарища и баюкая чернокосую Чивати.

– …И тогда мудрая Ромуди указала обеим армиям на своего брата, непобедимого Ромуду… – тихо бормотал он, склонившись над дочерью.

Древняя история о славных временах, великих свершениях, сильных и бесстрашных людях и воле богинь, расколовших некогда единый народ на два враждующих лагеря, плавно близилась к концу. Чивати, как сонный птенец, безо всякого интереса слушала песню, которую ей однажды предстояло выучить наизусть.

Санира схватил очередную обуглившуюся палку и стал забивать в землю. От усталости на его лбу, сбоку, ближе к виску, пульсировали две перекрещивающиеся синие жилки, на коже проступала испарина, руки дрожали, но Санира не останавливался – гордость за самостоятельно выполняемое дело прыгала в его груди, не позволяя сдаться.

– Подожди, – сказал Донира, который в этот момент вколачивал в землю какую-то ветку. Видя, что юноша даже ухом не повёл, он повторил громче: – Подожди меня!

Санира раздражённо дёрнул плечами. Он не нуждался в Донире, чтобы сделать такую простую вещь, как забить деревяшку.

– Осторожнее, сломаешь, – вновь повысил голос мужчина.

Санира сделал вид, что не услышал. Только движения его стали быстрее и сильнее.

В этот момент от очередного удара полусгоревшая палка в его руках раскололась. Кусок спёкшейся глины, который Санира использовал вместо молота, пронёсся в воздухе, лишь по благосклонности богини-Земли разминувшись с ногой.

– Ну вот! – крикнул Донира, не скрывая своего раздражения.

Санира распрямился. Ну почему, почему так всегда! Ведь ясно же, что эта палка раскололась бы в руках у любого! Но она раскололась именно в его руках! И теперь в очередной раз они будут говорить, что были правы, а он…

Ленари бросила на внука сердитый взгляд, но песни своей не прервала.

– Всё по-своему делаешь? – съязвила Такипи-младшая.

Она сидела у лохани с водой и, глядя в отражение, делала себе какую-то замысловатую, вычурную причёску, заодно примеряя спасённые из огня украшения. Занятие довольно необычное для Такипи. Во всяком случае, в последние луны.

Сестра была старше Саниры и считалась засидевшейся без мужчины женщиной. Юноша одно время винил во всём родинку, мерзким бугорком черневшую под её подбородком. Потом понял, что большинство парней всё же считают Такипи красивой. Нет, дело было не в родинке. Просто сестра слишком сильно когда-то влюбилась в Радигу дома Зунати, слишком долго с ним ходила, слишком глубоко потом переживала разрыв. И пропустила те несколько лет, когда девушки обычно связывают свои руки.

Недавно, однако, с Такипи произошла разительная перемена. В неё влюбился один из пришедших в Город торговцев, и она вновь расцвела.

Теперь даже пожар, гнев сестёр-богинь и всеобщее отчаяние не могли испортить ей настроение. Сестра продолжала сиять.

Что, конечно, не давало ей права дразнить Саниру.

– А ты бы помолчала! – огрызнулся он.

Такипи-младшая вскипела и хотела было выкрикнуть что-то резкое, но вмешался Мадара:

– Милостью сестёр-богинь! – прорычал он. Замолчал, переводя хмурый взгляд с сына на дочь. Те отвернулись друг от друга. Мужчина снова склонился к Чивати и, стараясь говорить тихим, спокойным, убаюкивающим голосом, продолжил: —…И две армии слушали мудрую Ромуди, глядя, как Ромуда чертит на земле длинную линию, теперь границу меж их городами…

Чивати, как потревоженная птичка, вдруг закопошилась на его коленях, свалилась на землю и, вздымая босыми ногами облачка пепла и пыли, подскочила к Санире. Ладошка, маленькая, как крылышко, и жёсткая, как перо, взлетела к его лицу и стала тыкать в подбородок.

– Смотрите! Смотрите! – кричала Чивати.

Санира оторопел. Какая наглость! Его голова непроизвольно дёрнулась назад.

– Видите? Смотрите! – продолжала прыгать вокруг него младшая сестра, будто пытаясь вспорхнуть.

Все повернули головы в их сторону. Даже Ленари скосила глаза.

А девочка вновь ткнула пальцем в подбородок брата.

Гнев в груди Саниры зашипел и вскинулся к самому горлу. Юноша дёрнулся от обиды, схватил руку сестрёнки за запястье и с силой сжал её. Ещё когда его растопыренная пятерня летела в воздухе, Чивати начала говорить что-то, но её руку вдруг прострелила острая боль, и слова замерли в воздухе. И тут лишь Санира понял, что хотела сказать сестра:

– У него борода!

Копоть и пепел, обильно украшавшие его лицо, оттенили незаметные до сих пор реденькие волоски.

У него борода! Борода! Наконец-то! После столь долгого ожидания!

Юноша разжал кулак, но было поздно. Лицо Чивати перекосилось, рот широко открылся, глаза увлажнились, и пол-Города услышало её крик.

– Да тихо ты! – зашипел на неё Санира.

Девочка отскочила назад, продолжая вопить.

Юноша был готов провалиться на месте. Неуклюжий, неловкий стыд, огромный и тяжёлый, переваливаясь, заворочался внутри, будто пытаясь прижать к земле. Гнев ещё жил здесь, но силы его были уже не те. И зачем только нужно было причинять Чивати боль!

Бабушка, всклокоченная и сердитая, как злая ворона, одним точным движением разбила о порог сгоревшего дома фигурку богини-Земли[6]6
  Во время раскопок большинство статуэток находят расколотыми. Предполагают, что трипольцы во время магических обрядов специально разбивали фигурки. Факты разрушения изображений божеств, людей и животных известны также по этнографическим данным. – Примеч. историка.


[Закрыть], выпуская песнь на свободу.

– Ты что же делаешь?! – закричала она, брызгая слюной в лицо, толкнула Саниру в грудь и, повернувшись к нему спиной, склонилась над плачущей девочкой.