Текст книги "Вечерня"

– Чего-нибудь легкого?

– Нет, ничего, спасибо, – ответил Карелла.

Она налила чего-то темного в невысокий бокал, бросила несколько кубиков льда и вернулась к дивану.

– За хорошую жизнь! – произнесла она, загадочно улыбаясь, как будто это была шутка, которой ему никогда не понять.

– Мисс Финч, – сказал он. – Как мы...

– Эбби! – Она укоризненно подняла брови.

– Да, Эбби, – согласился он. – Как мы понимаем, вы ходили к отцу Майклу, чтобы просить его о помощи...

– Да, как-то в марте. В конце марта. Я узнала, что мой сын валяет дурака с черной магией...

– Ну, конечно, не с черной магией...

– А, это одно и то же! Поклонение дьяволу? Еще хуже!

И вновь загадочно улыбнулась.

– И вы просили его о помощи, хотели, чтобы он поговорил с вашим сыном...

– Да, конечно! А как бы вы отнеслись к тому, что ваш сын впутывается в такие дела? Я пошла к отцу Майклу, потому что церковь Безродного была недалеко от Святой Екатерины. И я думала, если к Эндрю обратится патер... он воспитывался как католик, знаете... то его слова будут иметь определенный вес.

– Как вы обнаружили, что ваш сын ходит на те службы... или как это у них называется...

– Мессы, – поправила она. – Я так думаю. Не помню уже, кто мне сказал. Я с кем-то случайно встретилась, и меня спросили, знаю ли я, что мой сын спутался с сатанистами? Эта женщина знала и меня, и его.

– Почему это вас встревожило?

– Простите, что?

– Вы разорвали с сыном отношения, почему же вас обеспокоило то, чем он занимается?

– Мой сын молится дьяволу! – воскликнула она, – как вам такое нравится? Узнать, что ваш сын – гомосексуалист да еще и замешан в сатанизме!

– Вы хотите сказать... ладно, я не совсем понял, что вы имеете в виду. Вы опасались, что это как-то отразится и на вас?

– Ну, конечно же! Богу известно, я не самая примерная, но никто не имеет права напрочь забывать о своем воспитании, ведь так?

И снова загадочно улыбнулась, как будто подсмеиваясь над своими словами.

– И вы пошли к отцу Майклу... – сказал Карелла.

– Да, я часто бывала в этой церкви. До своего грехопадения, – поправилась она и опустила глаза, как монашка, и снова он почувствовал, что она подсмеивается над ним, но ему ни за что в жизни не догадаться, почему.

– Понимаю, – кивнул он. – И вы рассказали ему...

– Я рассказала ему, что мой сын молится дьяволу. Всего лишь в трех-четырех кварталах от его церкви! И я попросила его связаться с Эндрю...

– Что он и сделал?

– Да.

– И это страшно разозлило вашего сына?

– А мне наплевать, как это его разозлило! Я просто хотела, чтобы он перестал ходить в эту проклятую церковь!

– И это было в конце марта? Когда вы были у священника?

– Да, это в первый раз.

– Как? Выходит, вы приходили еще?

– Понимаете, я...

Его вдруг осенило, что она – блондинка!

Плюс ко всему ее вызывающая сексапильность!

– Сколько раз вы встречались с ним? – спросил он.

– Один или два.

– Включая ваше первое посещение в конце марта?

– Да.

– Тогда, значит, два раза?

– Ну да. Может быть, три.

– Что?

– Не исключено, что и три раза.

– Начиная с конца марта?

– Да.

– Когда вы были у него в марте?

– Вы не могли бы мне сказать?..

– Вы помните, когда?

– Почему это так важно для вас?

– Потому что его убили, – просто сказал Карелла.

Ее взгляд вместе с почти неуловимым пожиманием плечами как бы говорил:

«Ну и какое мне до этого дело?»

– Так когда в марте? – снова спросил он.

– Это было в пятницу, – ответила она, – а когда точно, не помню.

Карелла вынул свой блокнот и взглянул на календарь в самом конце.

– Последняя пятница марта – тридцатое. Это было тридцатого?

– Нет, до этого.

– Двадцать третьего?

– Возможно.

– А в следующий раз?

– Где-то в апреле.

– Вы не могли бы припомнить дату?

– Простите, не могу. Слушайте, я понимаю, убили человека, но...

– Были ли вы у него в воскресенье на Пасху? – спросил Карелла.

Обыкновенно, когда вы задаете такие вопросы, собеседники думают, что вы уже располагаете какими-то фактами. И они у вас были. Эти люди не знают, каким образом вы их добыли, но вам уже что-то известно, поэтому лгать – бесполезно.

– По правде говоря, была, – сказала она.

Этот «Расемон» никогда не кончится!

Карелла уже выслушал пять изложений, еще раз подсчитаем, да, пять вариантов Пасхальной саги, как это ныне известно всему литературному миру, но вот появилась еще одна версия, принадлежащая Эбигайль Финч, ее история, и она собирается сейчас ее выложить, без стеснения, что было понятно из ее первых восьми слов: «Я пришла туда, чтобы заниматься с ним любовью».

К тому времени...

Это было пятнадцатого апреля – ненастным днем, очень подходящим для того, чтоб заниматься любовью где-нибудь в уютном уголке каменного дома священника...

К тому времени они занимались этим самым – так и эдак, вверх и вниз, так сказать – уже добрых две недели, с того самого первого апреля, когда она пришла к патеру во второй раз. По ее словам, это случилось в тот самый апрельский День дураков, когда из озорных побуждений, воспользовавшись случаем, она совратила святого отца. Очарованная при их первой встрече его улыбкой Джина Келли и его раскованными светскими манерами, она стала задумываться, а что же он носит под этой дурацкой сутаной, и твердо решила выяснить это. И поразилась, узнав...

Ибо она знает, что является немыслимо притягательной, желанной женщиной, которая тщательно следит за собой, а сюда входят не только физические упражнения, но и езда на велосипеде в парке, молочные ванны для улучшения кожи. Знающие люди говорили, что она одна из первых красавиц города, которых сегодня много. Конечно, она не хочет выглядеть нескромной...

...но, тем не менее, она была в то первое апреля невероятно удивлена его крайней степенью готовности. Как будто какая-то женщина заранее его приготовила для нее – обрабатывала, разрыхляла почву, так сказать, – потому что, как выяснилось, добрый патер оказался весьма слабым противником, этакий мистер Подкаблучник; многозначительный взгляд, приоткрытая ножка – и через минуту он был на ней, лихорадочно расстегивая блузку и признаваясь, что когда-то, до вступления в сан, он занимался этим в первый и последний раз с четырнадцатилетней девочкой по имени Фелисия Рэндолл.

Эбби созналась Карелле, что было как-то восхитительно грешно заниматься этим со священником. Было что-то такое, что заставляло ее приходить к нему...

– Простите меня, – сказала она.

...в церковь снова и снова, три-четыре раза в неделю, утром, днем и ночью...

– Я лгала, что видела его лишь несколько раз...

...что-то привело ее в церковь и на Пасху. Но в конце концов это же праздник, Пасха, ведь так? Воскресение Христа и все прочее. Так почему бы это не отпраздновать? Поэтому пришла ее очередь в этот святой день рассказать шестую историю «Расемона», о Пасхе пятнадцатого апреля в году Господа нашего, аминь!

Она надела по случаю двенадцатого ограбления патера – а она считала свои визиты с того первого апреля – простой шерстяной костюм, как раз по прохладной погоде, под ним – пояс и шелковые в сеточку трусики, которые она купила в «Секрете Виктории», и чулки со швом. Больше ничего. Патер не раз говорил, что ему нравится смотреть на ее обнаженные груди, когда они высвобождаются из расстегнутой блузки. Может быть, вызывают похожие воспоминания о юной, но пышнотелой Фе-лисии на крыше дома. Но к ее удивлению, он вдруг говорит ей, что хочет покончить со всем этим, что их отношения переполняют его чувством вины и раскаяния по отношению к своей церкви, своему Богу и святым обетам, что он даже замыслил самоубийство...

– Многие мужчины мне это говорили, – сказала она.

...поэтому, прошу тебя, Эб, давай кончим все это, я просто схожу с ума, Эб...

– Он обычно называл меня Эб, это больше прозвище, чем имя...

...пожалуйста, пощади меня, отпусти меня, прошу тебя, драгоценная...

– Он еще называл меня драгоценной...

...к чему его Эб, его драгоценная не имела ни малейшего стремления. Как это покончить! Она испытывает такое наслаждение от этого греховного путешествия в самое сердце религиозности, от этого развращения священника, столь привязанного, так сказать, к Богу, в его собственном доме, о, нет! Она и не думает останавливаться сейчас. Не сейчас, когда она – на вершине блаженства, а он доходит до исступления. Ну, и она говорит ему...

– Я сказала ему, что, если он прекратит эту связь, я расскажу о ней всему свету.

Она загадочно улыбнулась Карелле.

– Вот тогда он начал...

– Тогда он начал кричать, что это – шантаж, – сказал Карелла.

– О! – удивилась Эбби.

– Вас слышали и вас видели, – сказал Карелла, лишь чуть-чуть солгав, потому что Алексис не видела ее лица.

– Да, как раз это он и кричал: «Шантаж! Это шантаж! Как ты смеешь!» Как, в самом деле, глупо! Я сказала ему, что делаю это для его же блага. Потому что я была невероятно добра к нему.

– Что же потом?

– Все, – сказала Эбби. – В церковь вбежал черный мальчик в крови, кто-то ломился в дверь, которая в конце концов поддалась, и банда белых подростков помчалась за ним. И, знаете, должна вам сказать, я тут же удрала через черный ход.

– Когда вы его увидели вновь?

– Кого?

– Отца Майкла.

– Никогда. Я решила, что если он расхотел, то хрен с ним.

Она посмотрела на Кареллу и улыбнулась.

– И вы бы расхотели? – спросила она.

Он не ответил на вопрос.

– Где вы были между шестью тридцатью и семью тридцатью вечера двадцать четвертого мая?

– На убийство патера не ходила! Уж это точно!

– О'кей. Теперь мы знаем, где вы не были. А не могли бы вы сказать, где вы были?

– Это уже из области моей частной жизни, – улыбнулась она все той же приводящей в бешенство загадочной улыбкой.

– Мисс Финн... – сказал он.

– Я была здесь всю ночь, с мужчиной по имени Дуайт Колби. Можете проверить. Его номер – в справочнике.

– Благодарю вас, – сказал он, – проверю.

– Он – чернокожий, – сказала она.

* * *

И вновь появляется урод.

– Que tal?

Это его первые слова для напоминания, что разговор будет идти только по-испански, на его языке. Она подчиняется этому. Завтра все будет кончено, и все будет позади навсегда.

Она сказала по-испански: «Yo tengo el dinero».

«Деньги у меня»

– О! – удивился он. – Очень быстро!

– Я вчера вечером встретилась со знакомым. Это долго объяснять, но...

– Нет, объясни!

– Не по телефону. Ты должен это понимать! Я хочу сказать, что все оказалось проще, чем я предполагала.

– Что ж, это неплохо, а?

А веселость в голосе – наигранная!

«Pero, eso esta muy bien, no?»

– Да, – согласилась она. – Не мог бы ты прийти ко мне завтра днем?

– Я не уверен, что мы хотим идти к тебе, – сказал он. – Ты живешь в опасном месте. Там может не поздоровиться любому!

Напоминая ей, что за ней еще числится должок! За то, что порезала красавчика. И эти два миллиона – за убийство Альберто Идальго... наверное, такие мысли были у него в голове в эту минуту. Она твердо знала, что это страшилище не успокоится, пока не отплатит за все раны...

– Прошу прощения, – сказала она, – но я не собираюсь разгуливать по городу с двумя миллионами наличными!

Высовывая как бы уголок «зеленых».

– У тебя вся сумма?

– Вся.

– Какими купюрами?

– Сотнями.

– И сколько всего сотен?

Он почти поймал ее. Наверняка она должна была пересчитать эти деньги при получении! И, конечно же, должна знать, сколько стодолларовых банкнот составляют два миллиона! В ее мозгу лихорадочно щелкал свой калькулятор. Без двух нулей получим...

– Двадцать тысяч, – сразу же отреагировала она, а потом еще и приукрасила ложь. – Двести пачек, в каждой – стодолларовые банкноты.

– Хорошо, – сказал он.

– Так вы сможете прийти завтра в три?

Завтра Уиллис снова будет дежурить днем. Он уйдет из дому в восемь пятнадцать, а вернется не раньше четырех пятнадцати – четырех тридцати. К этому времени все будет закончено.

– В три тридцать, – сказал он.

– Нет, это слишком...

– В три тридцать! – повторил он.

– Ладно, – вздохнула она, – вы пересчитаете деньги за пятнадцать минут и уберетесь.

– Надеюсь, на этот раз не будет никаких трюков! – сказал он.

Слово «trucos» имеет это значение только на испанском. «Трюки». У него нет второго или третьего смысла, как в английском, где «трюком» может быть и клиент проститутки, и услуга, которую она ему оказывает. Он не собирался делать какого-либо завуалированного намека на ее собственную профессию или род занятий его дядюшки. Для такого джентльмена это – слишком! Это вам не Шед Рассел! Его ум и остроумие не для низов общества!

Он просто предупредил ее, чтоб не было никаких сюрпризов.

– И без оружия, – добавил он, – без ножей, понятно?

Снова намек на невыплаченный должок!

На раны красавчика.

– Да, без трюков, – сказала она. – Хоть бы скорей все это кончилось!

– Да. И нам бы хотелось того же!

И что-то такое снова проскользнуло в его голосе! Обещание? Какая-то глубина и ледяной холод под поверхностью его слов!

– Увидимся завтра в три тридцать, – сказала она и повесила трубку.

И только сейчас обнаружила, как дрожит.

Глава 13

В пятницу первого июня он вновь посетил церковь. На этот раз в полдень. Он заранее справился по телефону, можно ли ему просмотреть документы убитого патера, и отец Орьелла ответил, что его это вовсе не потревожит, у него назначена встреча в центре города с архиепископом, и его не будет в офисе большую часть дня. «Если вам понадобится какая-то помощь, – добавил он, – обращайтесь к Марселле Белле».

Как оказалось, Марселла Палумбо обедала, когда пришел Карелла. Миссис Хеннесси провела его в дом священника и там – в маленький офис. В этом месте, где в ночь убийства повсюду были разбросаны документы и стояли коробки, когда сюда въезжал новый настоятель, сейчас царили порядок и полная гармония.

– А что вы ищете? – спросила миссис Хеннесси.

– Пока еще не знаю, – признался Карелла.

– Тогда откуда вам известно, где следует искать?

Хороший вопрос!

Опять бумажная работа! Для одних ад олицетворяло вечное пламя, для других адом было застрять в автомобильной пробке в центре города. А для Кареллы им была бумажная работа. Он сейчас нес наказание за то, что когда-то, много лет назад покинул церковь, не произнеся покаяния. Мстительный Господь и одарил его за это бумажной волокитой.

Он спросил у миссис Хеннесси, знает ли она, куда отец Орьелла положил списки, счета и аннулированные чеки, которые полиция ему возвратила. Она сказала, что, кажется, миссис Палумбо вложила их в ящик с литерами «М – Z», хотя она понятия не имеет, почему этой женщине понадобилось класть их туда, если и счета, и списки начинаются на "С". И тогда отчего бы их не положить в ящик с литерами «А – С»? Кареллу тоже это немало удивило. Но слава Богу, что они лежали сразу в передней части ящика «М – Z». Он поблагодарил миссис Хеннесси, отказался от чашки кофе, сел за письменный стол и начал в очередной раз листать эти материалы.

Как и раньше, в календаре встреч патера не оказалось ничего полезного для следствия. В день убийства он отслужил праздничные мессы в 8.00 утра, в 12.00 дня и затем сотворил Чудотворную Медаль Новены по окончании обедни. В два часа он встретился с помощником Общества алтаря, а в четыре – с членами Общества розариев. На восемь вечера было назначено совещание Совета прихода, скорее всего, на время после ужина. И этому плану уже не суждено было сбыться. Таковы записи, датированные 24-м мая. Карелла пробежал взглядом по страницам предыдущей недели. Снова ничего существенного!

Он отложил календарь в сторону, взял из ящика чековую книжку римско-католической церкви Святой Екатерины, начал проверять корешки чеков, заполненные священником в мае. И опять пошли счета за фотографии, гараж, закладные, обслуживание, медицинское страхование, цветы, служебники и тому подобное. Постепенно Карелла добрался до корешков чеков за 24-е мая.

На первом корешке стоял номер 5699. По почерку было видно, что писано не отцом Майклом. Карелла предположил, что его заполняла Кристин Лунд. На корешке было видно, что чек был выписан на «Брюс Маколи Три Кэр, Инк.» за опрыскивание, проведенное 19 мая на сумму $ 37.50. Так же, как и в прошлую пятницу в дежурной комнате, Карелла перелистывал корешки один за другим, и все они были датированы 24 мая и шли под номерами:

5700

Кому: US Sprint

За что: Услуги 17.05

$ 176.80

5701

Кому: Isola Bank and Trust

За что: Июньская закладная

$ 1480.75

5702

Кому: Alfred Hart Insurance Co.

За что: Honda Accord LX, Policy номер HR 9872724

$ 580.00

5703

Кому: Orkin Exterminating Co. Inc.

За что: Майские услуги

$ 36.50

5704

Кому: The Wanderers

За что: Задаток за оркестр

$ 100.00

Это был последний чек, выписанный рукой отца Майкла в день его гибели.

Карелла закрыл чековую книжку.

Ничего!

«Эх, эта бумажная работа!» – подумал он. Для этого он здесь и сидит. Сущее наказание! А этот разграбленный ящик «G – L»! Еще раз пройтись по нему – равносильно восьмому кругу ада, а надо попытаться определить, что же из него пропало! Потому что зря никто не будет набрасываться на какой-то ящик, вытаскивать его, в спешке рыться в нем, небрежно расшвыривать по полу бумаги, если этот некто чего-то не ищет! А если что-то было найдено и унесено из офиса патера, то это что-то и может быть причиной для его убийства. Так что если исследовать эти бумаги в том порядке, в котором они были разложены, то у него может оказаться шанс выявить разрыв, провал, пропуск, белое пятно в записях. А тогда уж, изучая соседние документы и используя свои слабые, по общему признанию, способности к дедуктивному анализу, он рассчитывал все-таки вычислить, что именно было похищено. Короче, он намеревался идти до конца.

Вдруг ему пришла в голову мысль, что отец Орьелла мог поменять картотеку «G – L» погибшего патера на свою. Но нет – педантичная Марселла положила бумаги прежнего владельца точно в то место, где они были в вечер убийства, на случай, если его преемнику понадобится что-нибудь выяснить в делах церкви. Карелла выдвинул ящик – нижний слева, – вынул первую по очереди папку, удобнее устроился за письменным столом и начал проверять папки одну за другой.

Прежде всего он заметил в папке «Водосточные желоба» отсутствие одного документа. Прошлой осенью отец Майкл переписывался с неким Генри Нортоном-младшим из компании «Бесшовных желобов братьев Нортон», намереваясь провести ремонт и замену водосточных труб и желобов в церкви. В письме от 28 сентября он договорился с мистером Нортоном, что тот прибудет на место и оценит стоимость работ. Потом он написал еще одно письмо, в котором заявлял, что хотел бы получить расчет затрат в письменной форме, а не в устной, как это сделал мистер Нортон во время своего приезда. 16 октября он пишет еще одно письмо, сообщая, что получил этот расчет, и это может служить основанием для соглашения об условиях. В конце письма говорилось, что он с нетерпением ждет информации о том, когда начнется ремонт. Не хватало самого письменного расчета, который, по словам отца Майкла, он получил. Однако позже обнаружилось, что его вложили не на место. Карелла наткнулся на него позже, в папке «Общество Святого Имени». Там он и был. На печатном бланке «Norton Brothers Seamless Gutter Company». Расчет затрат в $ 1,036 на ремонт водосточных труб и желобов в церкви Святой Екатерины. Он находился между протоколами январского и февральского заседаний «Общества Святого Имени».

Последняя папка в картотеке с этикеткой «Ссуды» оказалась тяжелой по весу. Карелла внимательно прочел каждый документ из этой папки.

Больше в ящике «G – L» не было ничего.

Тяжело вздохнув, он положил папку на дно ящика и задвинул его назад. Но ящик до конца не закрывался! Он снова выдвинул его. Чуть ослабил защелку. И все равно ящик не задвигался до конца! Он выпирал из корпуса стола на дюйм или чуть больше. Стив снова выдвинул его и осмотрел направляющие полозки. Ящик прочно сидел на своих роликах, мешать ему ничто не могло. Тогда что за черт?..

Карелла попробовал задвинуть ящик еще раз. Он скользнул было внутрь, но вдруг застрял. Что-то на задней стенке ящика, а может, за ним, не давало ему войти до конца. Он снова вытащил ящик, встал на четвереньки и просунул руку в стол. Там что-то прощупывалось. Ему не было видно, что, но...

Он отдернул руку от внезапной боли!

Тоненькая струйка крови пробежала по кончикам пальцев.

Это «что-то» – нож!

Он нашел орудие преступления.

Оскар Лоринг, адвокат защиты, наклонился поближе к Уиллису и спросил:

– В котором точно часу это было, детектив?

У него были щетинистые усы, а изо рта несло так же, как от льва, отобедавшего бородавочником. На часах было без пятнадцати три. Уиллис на этом месте свидетеля уже отстоял полтора часа до обеда, а сейчас он опять здесь с двух часов – с тех пор, как возобновилось заседание суда. Он пытался объяснить, почему, во-первых, он затребовал ордер на арест без предупреждения, а во-вторых, почему убил человека, стремившегося застрелить его из винтовки «АР-15». Все это произошло в октябре прошлого года во время облавы в поисках тайников. И вот дело только что дошло до суда. Лоринг пытался создать впечатление у присутствующих, что в своих письменных показаниях Уиллис лгал: когда он обратился за ордером на обыск, у него не было достаточных оснований считать, что в подозрительной квартире находится оружие или какая-то контрабанда, и что на самом деле он подложил и оружие, и контрабанду после того, как они взломали дверь!

А сейчас он, видите ли, желал знать точно, в какое время Уиллис – и Боб О'Брайен, и четыре копа из ПУКП в униформе – взломали дверь в эту квартиру!

– Было девять часов утра, – сказал Уиллис.

– Точно девять часов? – спросил Лоринг.

– Я не помню, сколько было точно. Мы проводили облаву, намеченную на девять часов, и, я думаю, мы собрались к девяти и вышли в девять.

– Но если вы не помните, было ли точно...

– Извините меня, – вмешался судья, – но к чему весь этот разговор?

Его звали Морис Уайнбергер – лысоватый мужчина с редкими седыми бакенбардами. Он любил рассказывать собеседникам, что все свои волосы он потерял в тот момент, когда его назначили на это место.

– Ваша честь, – сказал Лоринг, – в деле моего подзащитного важно знать, в какое точно время произошло это незаконное вторжение...

– Протестую!

Это подал голос прокурор. Способный парень из офиса окружного прокурора оставлял Лорингу надежду не испачкаться в дерьме.

– Протест поддерживаю. Какая разница, мистер Лоринг, вошла ли полиция за минуту до девяти или через минуту после?

– Если ваша честь мне позволит...

– Нет, не думаю, что смогу. Вы держите этого офицера здесь вот уже два с половиной часа, цепляясь за каждую несущественную деталь облавы, проведенной под защитой ордера, должным образом подписанного судьей Верховного суда! Вы выяснили все, что касалось его честности, его мотивов, методов и всего прочего, кроме разве что законности его рождения, которой, я уверен, вы еще займетесь...

– Ваша честь, есть еще жюри при...

– Да, я помню об этом. Я также знаю, что мы теряем здесь уйму времени, и, если вы мне не скажете, почему так важно зафиксировать время прихода, я должен буду попросить вас избрать другую линию допроса.

– Ваша честь, – сказал Лоринг, – мой подзащитный проснулся и завтракал в девять часов.

– Ну и что?

– Ваша честь, этот свидетель утверждает, что они взломали двери в девять часов и обнаружили моего клиента в постели. Спящим, ваша честь!

– Ну и что?

– Я здесь просто допускаю предположение, ваша честь, что, если этот детектив лжесвидетельствует в...

– Протестую!

– Протест принимается. Это исключено, мистер Лоринг! Вы это хорошо знаете.

– Если детектив ошибается в отношении событий, происходивших в то утро облавы, тогда, возможно, он допустил подобную ошибку и в оценке этого дела!

– Вы имеете в виду выдвинутые основания для ордера на обыск?

– Да, ваша честь!

– Детектив Уиллис, – сказал Уайнбергер, – почему вы полагаете, что в той квартире были оружие и контрабанда?

– Ваша честь, до облавы там несколько раз делал покупки секретный сотрудник полиции. Брал наркотики, и не что-нибудь, а кокаин! И он сообщил, что видел там оружие. Могу добавить, что оружие было именно того типа, из которого стреляли в нас в тот момент, когда мы проникли в квартиру.

– Как его зовут, этого тайного сотрудника?

– Офицер Чарльз Сивер, ваша честь!

– Какой участок?

– Тот же, где и я, ваша честь. Восемьдесят седьмой...

– Вас такое объяснение удовлетворяет, мистер Лоринг?

– Впервые слышу, ваша честь! Об этом в заявлении детектива Уиллиса не было ни слова...

– Я говорил, что информация основана на моих личных сведениях и...

– Вы не упомянули об офицере полиции...

– Какая разница? Ордер был обоснован, не так ли? Я пришел в эту проклятую квартиру...

– Минутку, минутку! – прервал Уайнбергер.

– Прошу прощения, ваша честь, – сказал Уиллис.

– Мы можем пригласить сейчас офицера Сивера? – спросил Уайнбергер.

– Мне нужно время, чтобы подготовиться, ваша честь, – сказал Лоринг.

– Тогда переносим заседание на завтрашнее утро. Будьте готовы к опросу в девять утра.

– Ваша честь...

– Заседание суда переносится на завтра на девять утра, – сообщил Уайнбергер, стукнул молотком и резко поднялся.

– Всем встать! – крикнул секретарь суда, и все встали в то время, как Уайнбергер покидал зал заседаний, как лысый Бэтмен с вьющимся за ним черным шлейфом.

Настенные часы показывали 14.55.

* * *

Они должны прийти в 15.30.

Когда они сообщат о себе по домофону, она им скажет, что дверь открыта. Они входят в прихожую, она говорит: «Я здесь». А когда они войдут в гостиную...

Дом уже был перевернут вверх дном.

* * *

Весь последний час она была занята тем, что вытаскивала из шкафов ящики с одеждой и сваливала на пол их содержимое, выключала телевизоры и стереоустановки, собирала в кучу в гостиной серебро, украшения, меховые пальто, чтоб казалось, что они все это натащили сюда во время ограбления ее дома. Она расскажет полицейским, как, войдя в дом, натолкнулась на двух вооруженных мужчин...

Она надеялась, что они будут вооружены. А если нет, то ей придется переделать свою легенду...

...двух вооруженных мужчин, которых она застрелила в целях самообороны. Застрелила двух вооруженных грабителей, которые, ворвавшись в ее дом, считали, что здесь никого нет. Уиллис как-то показывал ей данные на них – у каждого список преступлений в милю длиной! Открыла и закрыла! Не плачь, Аргентина, по мне!

Конечно, у нее не было разрешения на ношение оружия, которое она купила у Шеда Рассела, но она не хотела, пока не пришло время, ломать голову над этим вопросом, пусть даже ей придется опять идти в тюрьму. Самое важное – сделать так, чтобы на Уиллисе все это никак не отразилось! Она еще не знала, как это сделать. А на часах уже было без пятнадцати три. Он придет домой не раньше 16.15 – 16.30. К тому времени все закончится. Все.

Она опять взглянула на настенные часы.

Без семи минут три.

Взяла кольт, купленный у Рассела.

Специальный «кольт» 38-го калибра. Шесть патронов в барабане. По три выстрела на каждого. Ей надо будет стрелять быстро и точно.

Она крутанула барабан, убедилась, что револьвер заряжен полностью, потом вернула в первоначальное положение.

На часах было без пяти три.

* * *

Из школы на углу Седьмой и Калвер-авеню по ступенькам спускались две девочки. На обеих были зеленые плиссированные юбки, белые блузки, синие гольфы, коричневые туфельки и синие куртки с золотой эмблемой школы на левом нагрудном кармане. Обе хихикали над тем, что сказала их подружка. Они спускались, прижимая книги к своим многообещающим грудям, девичий смех рассыпался в весеннем воздухе, чистом и прозрачном после только что прошедшего дождя. Одна из них была убийцей.

– Здравствуйте, девочки, – сказал Карелла.

– Привет, мистер Карелла! – сказала Глория. Синие глаза ее сверкали от смеха, длинные черные волосы при ходьбе как будто танцевали на солнце.

– Привет, – сказала Алексис. У нее был серьезный взгляд даже после смеха, задумчивые карие глаза, сосредоточенное лицо. «А я – никто!» – вспомнилось Карелле. Светлые волосы падали на плечи, подскакивая при каждом шаге. Если бы не цвет волос, их можно было бы принять за близнецов. Но одна из них была убийцей!

– Пока, – помахала им рукой подружка, проходя мимо.

Они стояли под солнцем, детектив и две школьницы. Было ровно три часа. Школьники продолжали высыпать из дверей. Вокруг слышались юные голоса. Внешне ни одна из девочек не выглядела особо озабоченной. Но одна из них была убийцей!..

– Алексис! – сказал он. – Я хотел бы с тобой поговорить, не возражаешь?

Она взглянула сперва на него, потом на Глорию. Вдруг в ее серьезных карих глазах появилась тревога.

– О'кей, – сказала она.

Он отвел ее в сторону. Они спокойно болтали. Алексис не сводила взгляда с его лица, вникая во все, что он говорил, кивая, слушая. Прошептала случайно несколько слов. Девочка в форме учащихся Грейм-скул и взрослой кепке, как у греческого рыбака, только раскрашенной в оранжево-синие цвета этой школы, вприпрыжку спустилась по лестнице, крикнув на ходу «Привет, Лекс!», и побежала к телефонной будке на углу.

На небольшом удалении Глория наблюдала за их разговором, прижав книги к своей узенькой груди и щурясь на солнце.

Карелла подошел к ней.

– У меня к тебе есть несколько вопросов, – сказал он.

– Пожалуйста, – ответила она. – Что-нибудь случилось?

Она все еще прижимала к себе книги.

Позади нее и чуть слева на школьных ступеньках сидела Алексис, подобрав под себя юбку и с недоумением наблюдая за ними.

– Перед приходом сюда я разговаривал с Кристин Лунд, – сказал Карелла. – Я спросил ее, видела ли она тебя в церкви в день убийства. Она сказала, что нет. Это правда?

– Прошу прощения, но я не понимаю вопроса!

– Приходила ли ты в церковь, не важно в какое время до пяти часов вечера в день убийства?

– Нет, не приходила!

– Я также разговаривал с миссис Хеннесси. Она тоже сказала мне, что не видела тебя.

– Потому что меня там не было, мистер Карелла!

Широко открытые невинные синие глаза. Но с блеском интеллекта.

– Глория! – сказал он.

Ее взгляд застыл на его лице.

– Когда я на прошлой неделе беседовал с Алексис, – а только что я проверил у нее, чтоб убедиться, что не ошибся, – она сказала мне, что у тебя есть чек на задаток за оркестр, и ей хотелось знать, состоятся ли эти танцы. Это было во вторник днем, двадцать девятого мая. Правильно? В то время чек был у тебя?

– Ну и что?

В глазах появилась настороженность.

– Когда отец Майкл дал тебе этот чек?

– Не помню!

– Постарайся вспомнить, Глория!

– Должно быть, в среду. Да, кажется, в среду я зашла после школы, и он вручил мне этот чек.

– Ты говоришь про среду двадцать третьего мая?

– Да.

– То есть за день до убийства?

– Да.