Текст книги "Осколки"

Вещи падали на ковровое покрытие. Темно-синее, в нелепую мелкую крапинку. С блузки оторвалась пуговица. «Это не важно», – только и подумал Серджио. «Главное – запомнить, куда упала», – подумала Инес.

Мэринелла сидела за столом. Джин, ее студентка, подробно рассказывала ей, как именно она будет защищать свою научную работу.

– Джин, не переживай, у тебя хорошая работа, ты проделала большой путь и очень многое смогла сделать и доказать. Поэтому тебе не нужно волноваться, умерь свои эмоции, они могут подвести тебя в последний момент. Если будешь реагировать нервно на какие-то вопросы, могут подумать, что ты «плаваешь» или недостаточно глубоко изучила свою тему, но мы обе знаем, что это не так. Тебе нужно держаться увереннее и научиться более четко выражать свои мысли не только на бумаге, но и в речи. Твоя работа хорошо структурирована, в ней достаточно материала и анализа, все сбалансировано. Для многих студентов именно правильное соотношение различных частей работы, раскрытие темы и доказательство тезисов является большой проблемой. Если ты будешь держаться неуверенно, твоим словам мало кто поверит. Ты должна верить в себя, ведь ты сделала все очень хорошо. Ты знаешь, я, как твой научный руководитель, пристрастна и не смогу повлиять на оценку, но пока есть время, я могу дать тебе несколько советов. Вот, я вижу, ты уже начинаешь успокаиваться. Это то, что нам нужно, – говорила Мэринелла спокойным ровным голосом. – Перейдем к конкретным замечаниям, – добавила она, открывая свою записную книжку, в которой чуть неровным почерком были по пунктам расписаны ее идеи по поводу дипломной работы ученицы.

Джин перестала нервно постукивать пальцами по столу и принялась что-то записывать в свою тетрадь. Она деловито кивала, старалась ничего не упустить. Мэринелла радовалась, глядя на нее. Удивительно, как молодые люди способны отдаваться с неподдельной страстью какому-то делу. Возможно, именно поэтому Мэринелла и любила свою работу. Она любила смотреть в горящие глаза своих студентов. Кто-то поначалу был равнодушен, кто-то так и оставался равнодушен и только писал и писал в свой конспект ее лекции, а потом просто механически и заученно отвечал на экзамене. Но таких были единицы. Кто-то смотрел на нее дружелюбно, кто-то с любопытством, кто-то даже со страхом. Кто-то, наоборот, смело задавал неоднозначные вопросы. Кто-то обожал ее, не пропуская ни единого занятия, некоторые из таких ее студентов уже и сами были молодыми преподавателями и учеными в других штатах и даже в других странах.

Мэринелла вспомнила, как давным-давно они с Серджио переехали в Америку. Ее, еще совсем молодую преподавательницу, все-таки позвали в Университет. Как же она радовалась тогда! И одновременно боялась. Она хотела уехать из Италии, на год-два, не больше, чтобы поработать в Штатах, но она не хотела расставаться с Серджио. Знала ли она тогда, что и ему понравится в США, и что их дела пойдут в гору, да так они и останутся здесь? Откуда ей было знать! Она прилетела в новую страну с такими же горящими глазами, полными надежд и амбиций. И (даже страшно об этом сейчас думать) сбылись все ее даже самые смелые мечты.

И сейчас, слушая, какие хорошие работы делают студенты последнего курса, которых она учила столько лет, она чувствует только гордость и счастье. За себя и за них. И еще грусть. Потому что многих из них она больше никогда не увидит, они разлетятся кто куда, как птенцы, которые уже научились летать. Она снова почувствовала радость от осознания того, что это она научила их летать. И гордость – потому что, наверное, они ее никогда не забудут. А она их. Мэринелла вздохнула. Ничего, осенью придут новенькие группы. Джин собрала бумаги в папку, поблагодарила наставницу и вышла из кабинета.

Дел сегодня вечером было не очень много – после Джин ее ждали еще два студента, потом нужно было заехать за дочкой и отвезти ее на танцы. Маркус еще неделю назад сказал, чтобы они не приходили на концерт его группы, потому что им все равно не понравится то, что там будет. Мэринелла рассмеялась тогда и сказала: «Спасибо, что освободил от этой обязанности!». Она невольно улыбнулась, вспомнив это. И зачем она это сейчас вспомнила? «Маркус, правда, смешной. Девчонки с такими дружат, но влюбляются – редко, – подумала вдруг Мэринелла. – Что ж, так только лучше для него. По крайней мере, в этом возрасте!» Мэринелла продолжала думать о своем. «Значит, вопрос с ужином решен: Серджио в Лондоне, Маркус на концерте, а мы с Тиной будем есть фрукты с йогуртом! Господи, почему я об этом думаю сейчас? Зачем я об этом думаю?» – отругала себя Мэринелла, вспоминая, кто именно должен подойти к ней и что они должны успеть обсудить за следующие полчаса. «Нет, все-таки я понимаю, почему ученых мужчин больше, чем женщин. Они не должны думать о том, кто забирает детей и что готовить на ужин, их никто не обвинит в том, что они полностью сфокусированы на науке, и они при этом могут быть абсолютно счастливы, если найдется та, которая захочет подарить им тепло и уют. Сиди себе в кресле с монографией, думай о высоком, а все остальное сделают за тебя. Можешь даже сварливо бурчать что-нибудь о поверхностных людях и земных радостях, никто тебя не осудит. Более того, можешь быть абсолютно счастлив, даже не имея жены и детей, сиди себе в своей холостяцкой квартире или любимом захламленном кабинете, делай, что хочешь, и никто не будет жалеть тебя: «Несчастный, пожертвовал семьей ради науки!» А мы, женщины, должны умудряться балансировать хитрым образом, чтобы успевать все, что нужно, и все, что действительно хочется». Мэринелла вздохнула. Иногда ей хотелось, чтобы у нее было несколько жизней, так, чтобы она могла максимально сильно сфокусироваться на интересующих ее вещах в каждой из них. «Жалко, так сделать нельзя, – продолжала думать Мэринелла. – Так бы я вместо летней сессии и домашних дел вернулась в Рим и провела там целое жаркое лето в архивах и на побережье, встретилась со старыми друзьями и жила бы хоть немного в свое удовольствие, не заботясь ни о ком. Но увы… увы…»

Кёрли бросил велосипед в высокую траву.

– Эй, Брит! Давай, сюда! – прокричал он, показывая жестами место своего «приземления». Брит подъехала несколькими секундами позже, почти так же небрежно кинула велосипед среди осоки, тот чуть громыхнул звонком и стал, как будто сам собой, медленно опускаться, приминая своим весом густую, упругую, едва начинавшую желтеть траву. Брит рассмеялась и легла рядом с Кёрли.

– Вкусная? – спросила она, вынимая у него изо рта травинку. Кёрли рассмеялся, как ему показалось, немного неловко. Он чуть растерялся от этого ее жеста: «Зачем же ты так со мной?» – подумал он.

– Ну и как тебе? – спросил Кёрли, прищурившись.

– М-м-м, – сказала она, открывая один глаз и хитро глядя на него. – Не пойму. Фу! – Брит резко вынула травинку изо рта и выкинула ее. – Я тут подумала, а вдруг тут гуляла какая-нибудь собака и пописала на нее, а потом все это высохло, мы же не можем знать? О, фу, какая же гадость! – она высунула язык и сделала вид, что оттирает его от грязи.

– Ну ты и дурочка! – Кёрли рассмеялся. – Тебе нечего опасаться, я же первый ее в рот взял, так что, можно сказать, принял удар на себя! – попытался он утешить Брит.

– Да ты герой! – рассмеялась в ответ Брит. – Аха-ха, теперь я не буду с тобой целоваться!

– А что, ты раньше хотела? – продолжая улыбаться, спросил Кёрли. Он старался придать голосу нотки издевки, чтобы она не подумала, что его очень сильно волнует ответ на этот вопрос.

– Господи, какой же ты дурачина! – улыбнулась Брит, посмотрев ему прямо в глаза. Наверное, она вкладывала в этот ответ определенный смысл, но Кёрли никак не мог взять в толк, что она имела в виду. То, что она, конечно же, хотела с ним поцеловаться, или то, что она ни при каких обстоятельствах не стала бы с ним целоваться. Он рассмеялся – у него хорошо получилось, естественно. Он уже натренировал такой смех, чтобы она ни о чем не догадалась. Хотя иногда ему до смерти хотелось, чтобы она все-таки догадалась, а еще больше ему хотелось, чтобы она сама хотела целоваться с ним так же сильно, как этого хочет он. «И почему все так сложно?» – подумал Кёрли. Брит взъерошила его густые кудри.

– О чем задумался? – спросила она. Кёрли не мог собраться с мыслями, он чувствовал, как ее тонкие пальцы чуть касаются кожи головы, запутавшись в его темных кудрях. Голова чуть кружилась от этих прикосновений. Но разве она могла знать? Стала бы она так делать, если бы знала, что она, в самом деле, делает с ним в эти секунды?

– Не скажу, – хитро улыбаясь, отвечал он.

– Такая ужасная тайна? – Брит снова посмотрела ему в глаза.

– Ты влюбился? – она лукаво прищурилась.

Кёрли ненавидел, когда она так смотрела на него: он был готов сразу признаться в убийстве папы Римского, в том, что спал с королевой английской Елизаветой Второй, или в тайном сговоре с КГБ – короче говоря, был готов признаться в чем угодно на полном серьезе, когда она так смотрела на него. Потому что отрицать свою причастность и смеяться ей в лицо бессмысленно – она не поверит ему, а он только так и мог реагировать на этот ее взгляд. Он сразу начинал глупо улыбаться. Он не знал, что ей ответить на этот вопрос. Он как будто проглотил язык.

– Все, можешь не отвечать, я поняла! – отвечала Брит, многозначительно приподняв брови.

И снова Кёрли не знал, что же значит это ее «я поняла». Вот что она поняла? Что он влюблен? Что он влюблен в кого-то? Что он влюблен в нее? Мысли крутились в голове Кёрли, и он совершенно не знал, что делать. С одной стороны, он чувствовал в себе достаточно смелости, чтобы взять и выпалить все, что он думает о ней, прямо сейчас. С другой стороны, момент был не очень подходящий, потому что он был не уверен в ее чувствах, а он хотел быть уверен. Потому что боялся поставить её в неловкое положение и на полном серьезе опасался показаться дураком. Ведь «дурачиной» она его называла не со зла, так как-то повелось, и было это совершенно не обидно. Он посмотрел на нее и уверенно произнес:

– Конечно! – По крайней мере, думал Кёрли, ему не нужно уточнять, кто это.

– Все с тобой ясно! – отвечала Брит, поправляя розовые солнечные очки.

– Помогает видеть жизнь в правильном свете? – спросил Кёрли.

– О, да! Особенно круто в пасмурную погоду! – отвечала Брит.

– От солнца и от глупых вопросов про розовые очки, к сожалению, они не спасают.

– А еще ты похожа на внучку Джона Леннона, – сказал Кёрли специально, чтобы ее еще больше позлить какой-нибудь избитой фразой. Брит очень не любила предсказуемые сравнения. Она шутливо стукнула его по плечу. Этого он и добивался, довольная улыбка расплылась по его лицу.

– Ты еще и радуешься? – она привстала на локтях, глядя ему в лицо. Кёрли продолжал улыбаться. – Ух, был бы это не ты, я бы тебя поколотила! Ты ведь знаешь, как я бешусь!

– Ты сразу такая хорошенькая, когда злишься! – добавил он еще больше предсказуемости.

– Кёрли, ты знаешь… – лицо Брит раскраснелось.

– Ну поколоти меня, поколоти, пожалуйста! – шутливо взмолился Кёрли. Он и вправду хотел этого, чтобы она колотила его, а потом потеряла равновесие и упала на него, и чтобы они целовались в траве, или чтобы он ее, прямо как в кино, крепко обнял, пытаясь сдержать напор кулаков, а потом поцеловал, чтобы она не ругалась.

– Ни за что! Слышишь, ни за что не сделаю то, о чем ты меня так просишь! – отвечала она, мотая головой. Кёрли подумал, какое же искушение попросить ее ни в коем случае его не целовать. Но, конечно, он понимал, что это выдаст его с потрохами и что… это не сработает. Он хмыкнул и стал смотреть на небо, плывущие мимо облака успокаивали его: они плыли себе и плыли, медленно и плавно меняя свои очертания, сливаясь друг с другом или разделяясь на несколько частей, стебли травы чуть щекотали лицо, когда дул ветер. Лето было в самом разгаре, приближался его день рождения. Кёрли понимал, чего хочет больше всего на свете, и старался думать об этом как можно чаще и как можно незаметнее.

* * *

Инес торопливо встала с кровати.

– Ну что ты, совсем как мужик, сразу вскочила? – спросил Серджио.

– Не терпится! – бросила она. Серджио смутился. Он не понимал, чем мог огорчить ее.

– Я тебя обидел чем-то? – спросил он вкрадчиво. Инес подернула плечами.

– Нет, с чего ты взял? Просто я хочу курить! – отвечала она, роясь в сумочке.

– Полежи со мной немного! – попросил ее Серджио, ему совершенно не хотелось, чтобы она уходила.

– В этом номере можно курить? – спросила она, приподняв бровь.

– Нет, но у меня есть электронная сигарета. Полежишь со мной зато! – отвечал Серджио.

– Я не терплю компромиссов, – сказала она, накинула на голые плечи свой длинный жакет и вышла на балкон. Серджио вздохнул и тоже встал, чтобы к ней присоединиться. – Надеюсь, ты не хочешь, как всегда, побыть одна? – спросил ее Серджио.

– Нет, все нормально, кури, – отвечала она.

Серджио ничего не мог с собой поделать. С того времени, как они впервые оказались наедине, с той ночи в Лондоне, прошло чуть больше трех месяцев, а Инес очень изменилась. Хотя, возможно, он просто лучше ее узнал. На работе она была все той же, сдержанной, скромной, покладистой и исполнительной, иногда даже робкой, но уже не с ним. Часто она вила из него веревки, и он это прекрасно понимал. Она добилась, чтобы он предоставил ей больше полномочий, теперь она была не просто ассистентом руководителя, но и получила свои собственные проекты, пусть и несложные. Она позволяла себе быть очень смелой и амбициозной, и это нравилось ему, но одновременно – пугало. В отношениях она была то нежной и понимающей, то колкой и даже равнодушной. Она никогда не звонила ему, не писала первой, на все его письма, точнее, почти записки (такими короткими, но эмоциональными они были) отвечала холодно. И только во время их встреч Серджио мог понять, что же она на самом деле чувствует, скучала ли она, нужен ли он ей как человек, как мужчина, как любимый или только как средство достижения целей. Хотя возможно, именно во время встречи он и заблуждался больше всего в том, что же он значит для нее. Легко обманываться, когда тебя страстно целует обнаженная женщина, в которую ты влюблен как мальчишка. Легко и приятно, поэтому неприятные мысли Серджио старался от себя отгонять. Его даже заводила эта ее холодная манера. Он устал от того, как себя ведет его жена. Он хмыкнул, осознав, что сейчас по поведению больше похож на Мэринеллу, чем на себя самого. А вот Инес как раз ведет себя так, как он раньше. Ему нравилось, как она резко говорит ему что-то. Раньше ему не нравилось чувствовать себя в ее власти, потому что он становился робким и не знал, как себя вести. Теперь он был готов расцеловать ее всю, но за что? За то, что она так холодно посмотрела на него, но все же разрешила покурить с ней на балконе? Или за то, что перед этим холодно подернула плечами?

Она сидела, курила и не смотрела на него. Серджио, наоборот, любовался ею. У нее смазался макияж, и от этого ее карие глаза казались ему еще выразительнее и красивее. Она сидела на стуле, положив ногу на ногу. На ней был надет только ее жакет. Наступил ранний вечер, и город еще не успел остыть от дневной жары. Она курила, сигарета иногда подрагивала между ее тонких пальцев, на одном из которых поблескивало кольцо с крупным черным камнем. Она однажды попросила купить его ей, засмотревшись на витрину, пока они гуляли по городу. Серджио любил исполнять маленькие женские капризы, которые иногда стоили как большие мужские. Серджио понимал, что любит ее сильнее, чем она его, если она вообще к нему испытывает хоть что-то. Впервые в жизни это его не волновало. Впервые в жизни он чувствовал зависимость от женщины, слабость перед нею. И ему одновременно нравилось и не нравилось это ощущение. Но больше нравилось. Точнее, он уже иначе не мог. Когда он думал об этом, ему казалось, что Инес – его персональный наркотик, без мыслей о котором он не может жить и дышать. Стоило ему хлопнуть дверью, уходя от нее, как он уже начинал скучать. Вся жизнь начинала проходить по касательной, он вел себя как робот, как существо, лишенное эмоций, по старым схемам, которые были прописаны в нем годами. Он делал все по привычке, и если раньше ему было от этого уютно, то теперь ему просто было никак. Потому что жил он только в те моменты, когда Инес была рядом. Серджио понимал, что это неправильно, плохо, в первую очередь, для него самого. Моральная сторона вопроса его в принципе не задевала, поскольку Мэринелле он изменял давно и успел настолько сильно к этому привыкнуть, что супружеская измена не казалась ему чем-то из ряда вон выходящим. Если не принимать во внимание тот факт, что каждый раз, когда он пытался поспорить с собой и представить, что Мэринелла тоже изменяет ему, его передергивало, и он тут же говорил себе: «Мэринелла – это другое». Что именно «другое» – он формулировать не хотел. Одним словом, связь с Инес не вызывала у него угрызений совести, и он не навешивал на нее ярлык «порочная связь». «Разве обожание может быть порочным?» – думал Серджио.

* * *

Было ранее летнее утро. Мэринелла потянулась на свежих атласных простынях нежно-сиреневого цвета. Серджио что-то пробурчал во сне и перевернулся на другой бок. Она закрыла глаза и постаралась представить, как бы хотела провести эту субботу. Она вдруг отчетливо почувствовала, что совсем не хочет будить Серджио, Маркуса, Тину, готовить всем завтрак, погружаясь в приятную рутину выходного дня, которую так любят изображать производители кукурузных хлопьев и стиральных порошков. Она хотела оказаться где-нибудь в самом сердце Нью-Йорка, побыть одной, погулять среди шума и суеты, наслаждаясь… ощущением заполненности. Чтобы ее заполнили не суетливые мысли, не обыденные планы, не банальные размышления и пустые тревоги, а просто звуки, образы, людские голоса. И чтобы все это не имело к ней ни малейшего значения, как звуки настраивающегося оркестра. В такие моменты она как нельзя лучше чувствовала себя саму. Но как же редко ей удавалось прислушаться к своим истинным желаниям!

Мэринелла вздохнула. Она не могла найти ответа, почему так получилось. Может быть, потому, что ей всегда было важнее быть такой, какой ее все знают. Может быть, потому, что она давно привыкла жертвовать своими потребностями ради других людей. Может быть, потому, что иначе слишком страшно. Или бесполезно и бессмысленно. Кому станет хорошо оттого, что она проведет день одна, созерцая мир вокруг, размышляя о себе и своем в нем месте? Едва ли это кому-то нужно, даже ей самой. Ведь это ни к чему не приведет. А зачем ей пути, которые никуда не ведут? «Жить нужно ради результата! Ни к чему все эти твои пустые размышления! Размышления – воздух, а ты дело сделай, сразу поймешь, что к чему!» – так часто говорила ее мать. Она была очень строгой, и Мэринелла не всегда находила с ней общий язык, но эту фразу она запомнила очень хорошо. Для себя она сократила ее: «Жить нужно конструктивно», и вот уже, наверное, лет тридцать ей удавалось следовать этому девизу. Она нехотя встала с постели, накинула халат, умылась. Через несколько минут она уже делала субботние вафли, которые все домашние так любят. Мэринелла поняла это, когда ее руки украшали первую порцию свежей малиной, мятой и сахарной пудрой. Она успела удивленно подумать: «Как же так получилось, что я не помню даже, как взбивала яйца или наполняла тестом раскаленную форму?» Мэринелла не нашла ответа на этот вопрос. Размышляла она над этим недолго. В голове пульсировало слово «конструктивно». «Как будто я робот, и у меня что-то заело в микросхемах, – вдруг подумала Мэринелла улыбнувшись. – Пора будить Серджио и детей, завтрак готов».

До спальни доносился приятный запах свежеприготовленных вафель. Серджио уже давно проснулся, но все лежал, не отваживаясь спустить ноги с кровати. Ему казалось, что его день начнется, как только большой палец ноги коснется пола. Серджио не хотел, чтобы этот день начинался здесь. Ему хотелось очутиться в совершенно другом месте, возможно, даже в другом времени. И ему хотелось, чтобы рядом была Инес. Не важно, вечер это, день или утро. Ему хотелось обожать ее, насытиться ею, в конце концов. «Хотя, это невозможно, – думал Серджио, – Инес ведь бесконечна, и наслаждаться ею можно очень долго». Серджио хмыкнул, посмеявшись над самим собой: «Я стал излишне романтичным, это может плохо кончиться для меня».

Серджио смотрел в потолок и думал, как восхитительно можно было бы провести эту субботу, если бы не домашние. Дети всю неделю ждут субботы, потому что ее они почти всегда проводят вместе с родителями в кругу семьи: веселятся в парке развлечений, едят сладкую вату, катаются на американских горках, взлетают вверх на ракетах, любуются на огромных аквариумных рыб, пьют газировку, шутят над мамой, гладят смешных косматых пони, с любопытством разглядывают зверей в зоопарке. «Звучит здорово, – продолжал думать Серджио, – но это только первое время. Как же это успевает надоесть! А детям нравится до поросячьего визга, да и Мэринелла радуется как ребенок в такие дни. Было бы глупо лишать всех домашних такой радости просто из-за своей прихоти побыть с молодой любовницей. Со своей молодой любовницей, м-м-м, как же сладко! Вот бы притвориться больным, остаться дома, удрать к ней, быть с ней, медленно раздевать ее. Нет, быстро раздевать ее…». Серджио настолько глубоко задумался, что не заметил, как Мэринелла вошла в комнату. Она бросила взгляд на Серджио и довольно улыбнулась.

– Может быть, не стоит пока будить детей? – спросила она с надеждой в голосе.

Кёрли сидел на переднем сиденье автомобиля и смотрел на быстро сменяющие друг друга виды в окне. Он ждал, когда же, наконец, в окне можно будет увидеть что-нибудь вроде мелькающих деревьев или поля. Дома рябили в глазах. Хотелось видеть небо. «Когда ты видишь небо, ты видишь меня», – напевал он песенку, недавно написанную Брит. Он приоткрыл окно и высунул руку. Встречный поток нагретого солнцем воздуха был плотным и густым, почти осязаемым. Он старался не думать, куда едет и зачем. Кёрли закрыл глаза и пытался явственно запомнить только одно ощущение: как рука сталкивается с воздухом и как возникает иллюзия, что можно его схватить и удерживать между пальцев как тонкую материю. Ему нравилось это ощущение. «Все равно, что пропускать между пальцев светлые волосы Брит. Интересно, что она подарит мне на день рождения, ведь уже совсем скоро! Что бы ни подарила, все будет приятно, конечно. Но Брит любит знаковые подарки, и мне интересно, что же она скажет мне…», – думал Кёрли, когда машина выехала из коттеджного поселка и помчалась мимо поля. Вдалеке паслись лошади. Кёрли подумал, как было бы круто ехать не на машине, а на велосипеде. Чтобы чувствовать ветер не только рукой, но и всем телом, всем своим существом. Как будто комфортабельный автомобиль отрезал его от прекрасной реальности. Там, за окном, был настоящий мир: можно было четче ощущать дорогу, наезжая тонкими колесами на маленькие камешки, можно было остановиться и провести рукой по пушистым зеленым колоскам, можно было вдыхать настоящий воздух, у которого есть вкус. Тот воздух, который в машине, он как пластиковый: вычищенный и охлажденный специальной системой кондиционирования. А тот, который хочется вдохнуть, вдохнуть невозможно, потому что если открыть окно авто на большой скорости, он сразу набивается в рот и в нос, как густой безвкусный пудинг, и его остается только проглотить. Кёрли думал, как было бы здорово взять фотоаппарат и поснимать все, что он видит. Медленно, никуда не торопясь. Сейчас, через окно, все равно ничего не получится. Они приехали к месту назначения через полчаса. Кёрли нехотя вышел из машины, поправил фотоаппарат на шее и сделал пробный кадр, проверяя настройки. Он вдруг подумал, что единственный способ получить удовольствие от сегодняшней поездки – это переосмыслить ее. Он довольно улыбнулся. План того, что и как он должен снимать, четко вырисовывался в его голове.

Кёрли увлеченно снимал облака розовой сахарной ваты и думал, как симпатично будут смотреться счастливые дети, если применить обработку «негатив». Одна иссиня-черная вата чего стоит! Кёрли снимал, как проезжают мимо разноцветные вагончики с кричащими людьми. Он старался скомпоновать кадр так, чтобы динамика вращения поневоле вызывала тошноту. Кёрли снимал капризничающих детей, виснущих на руках у родителей, уставшие лица мам и пап, пытающихся уговорить свое чадо вести себя спокойно. Кёрли с наслаждением поймал момент, когда ребенок, весь зеленый после аттракциона с вращением, не успевает предупредить родителей о грядущей катастрофе. Мать ругает его, доставая влажные салфетки, начинает вытирать девятилетнего пацана как маленького, тот ударяется в слезы. Тогда отец пытается его успокоить, потом резко берет за руку и ведет несчастного сына в туалет, а там наверняка очередь. «Парк развлечений!» – думает Кёрли и смеется, потому что в его голове только что созрело отличное название для серии снимков. «Могут ли подростки быть счастливы в таком месте? – продолжал думать Кёрли. – Комнаты страха лет с десяти уже не пугают по-настоящему, с колеса обозрения не увидишь ничего нового, в тире призами служат дурацкие мягкие игрушки. Американские горки, даже самые страшные, только в первый раз вызывают легкий приступ паники и страха, а потом быстро к ним привыкаешь». Кёрли вдруг подумал, что если бы тут была Брит, все, возможно, было бы иначе: «Что, если я бы ее поцеловал прямо там, где вагончик набирает высоту перед «свободным падением»? Что, если бы я подарил ей вот того огромного плюшевого медведя? Нет, дурачина. Она же ненавидит предсказуемость…»

Кёрли принялся снимать свою сестру, та с грустью в глазах жевала мармеладных змей.

Тина смотрела на брата и думала, какой же он везучий, что у него есть фотоаппарат и он может делать то, что ему нравится, а не кататься на аттракционах. Они ездили сюда почти каждые выходные. Вначале ей нравилось, но сейчас все детские горки надоели, а на взрослые ее не пускали из-за маленького роста, да и, честно говоря, самой страшно. Не зря же все так кричат! Что Маркус здесь делает? Он совсем большой и может делать все, что захочет. Это ее родители сюда затащат в первой половине дня и вытащат около семи вечера, а он-то что здесь потерял?

Уже тысячу раз Тина намекала маме, что хочет сходить на мюзикл, чтобы посмотреть вживую, как танцуют взрослые. Тина обожала танцевать, танцы ей нравились до того сильно, что она была готова заниматься ими каждый день. И желательно вместо школы. Зачем ей математика, зачем география? Хотя нет, может быть, на гастролях полезна география. Но математика-то точно не нужна! С подсчетом гонорара она как-нибудь справится сама.

Тина вдруг представила, какой она будет, когда вырастет. У нее будет грудь, как у мамы. И бедра будут. И красивая талия, и ноги как у преподавательницы по танцам: красивые, длинные, и видно каждую мышцу. А не как сейчас – тонкие палки. У нее будет взрослое черное трико и профессиональная обувь, а не простецкие чешки. Она будет важно натягивать теплые гетры перед тренировкой, чтобы согреть мышцы. И еще у нее будет большой чемодан бежевого цвета, из кожи. И много-много наклеек из разных стран на нем. «Весь заклею!» – подумала она и улыбнулась. И конечно, у нее будет много поклонников. «Мама говорит, что у меня от них отбоя не будет!» – вспоминала Тина, представляя те самые толпы поклонников. Ей представлялись почему-то танцоры из русского балета, мимы с красными розами и взрослые дядьки в смокингах. «Что же со всеми ними делать?!» – думала Тина и озабоченно морщила лобик.

– Ну что, решила, на какую горку ты хочешь? – спросил ее папа вкрадчивым голосом.

– Нет! Не хочу на горку! – сказала Тина, набравшись смелости.

– Как это не хочешь? – удивилась Мэринелла, нежно улыбаясь. – Мы что, с папой зря сюда приехали? Смотри, вот Маркусу все нравится! Он уже прокатился раз пять и все бегает, щелкает. Разве не здорово? Может, ты проголодалась? Хотя нет, ты уже испортила себе аппетит этими змеями. Они ужасно вредные! Может, ты хочешь пить? Или в туалет?

– Я не маленькая! – Тина даже топнула ногой от досады. – Я должна сама решать, что я хочу, а что нет! Вот вам хочется, вы и катайтесь!

– Тина! – неодобрительно покачал головой отец. – Веди себя хорошо, не капризничай, пожалуйста! Никто тебя не заставляет кататься на горках. Устала – иди, посиди с мамой в кафе, выпей сока, а потом иди кататься. Ты еще не пробовала ту карусель с лошадками? Она новая, только на прошлой неделе поставили! Тебе должно понравиться!

Тина вздохнула, понимая, что от карусели с дурацкой музыкой ей не отвертеться. Вот если бы там была красивая музыка, как было бы классно сесть верхом на одну из белых лошадок с фиолетовой гривой! А то, что там играет, похоже на сломанную музыкальную шкатулку. Тина терпеть не могла, когда фальшивит музыка, ей казалось, что ее уши этого не выдержат, а голова лопнет как попкорн. Но разве это можно объяснить родителям? Только скажут «не задавайся» или «не придумывай», им и в голову не приходит, что ей неприятно. Чтобы оттянуть карусель, она смиренно сказала, сделав вид, что поменяла свое решение:

– Хочу сока!

Мэринелла сидела в кафе с Тиной, и та очень медленно пила холодный сок через трубочку. Мэринелла снова ощутила себя не в своей тарелке. Все звуки: смех детей, голоса взрослых, стук подносов, звон посуды, шум аттракционов, особенно того вагончика, который проезжал над ее головой каждые пять минут, начинали ее раздражать. Как будто каждый из них был не на месте, был лишним. Тина начала пускать пузыри.

– Прекрати баловаться! – невольно повысив тон, сделала замечание Мэринелла.

– Ну ма-а-ам! – Тина перестала пускать пузыри. Мэринелла медленно выдохнула.

– Прости меня, я не хотела на тебя кричать. Просто голова разболелась.

– Дать тебе твою сумку? – спросила Тина, уже протягивая ее матери.

– Спасибо, зайка моя! – отвечала Мэринелла.

– Теперь можно пускать пузыри? – Тина смешно подняла брови.

– Нет, я еще не успела выпить таблетку, – отвечала Мэринелла, снисходительно улыбаясь.

Несколько минут Мэринелла сидела, дожидаясь, пока таблетка подействует. Потом ей вдруг никуда не захотелось уходить: вот еще! Звуки станут еще громче, лучше здесь подождать. Она предложила Тине молочный коктейль, та, обрадовавшись возможности еще как-то потянуть время перед ненавистной каруселью, охотно согласилась. Они сидели в кафе, наверное, больше получаса. За это время Мэринелла успела подумать, как же хорошо, несмотря на ее смешанное настроение, проходит этот день: Тина наслаждается шоколадным коктейлем, ее прошлый каприз всего лишь от переизбытка впечатлений: ей всегда очень нравилось в парке аттракционов, да и какому ребенку не понравится? Маркус куда-то запропал, наверное, стоит в очереди на самый экстремальный аттракцион. Серджио, скорее всего, с ним: редкая возможность, когда они могут побыть вместе – отец и сын. Мэринелла улыбнулась про себя – она радовалась, что между Серджио и Маркусом с самого начала установилась и сохраняется удивительная связь. Они любят общаться друг с другом, у них много схожих черт, они часто понимают друг друга с полуслова, с полувзгляда. Она редко наблюдала подобное в других семьях, чаще у сыновей с отцами, особенно в подростковом возрасте, постоянное противостояние. Возможно, это везение. Возможно, все еще впереди. Но Мэринелла надеялась, что как-нибудь обойдется. Потом она вдруг подумала, все ли успела предусмотреть к грядущему дню рождения сына?