Текст книги "Почему я отвлекаюсь. Как распознать синдром дефицита внимания у взрослых и детей и что с ним делать"

Случай 2. Каролина

Каролина Довилль пришла ко мне во второй половине дня, «просто поговорить». Записываясь на прием из другого города, она сказала с сильным южным акцентом: «Голубчик, я знаю, что со мной. Я просто хочу посидеть, покивать и послушать».

Каролина оказалась дамой под метр восемьдесят, в пастельно-оранжевом шифоновом платье, белом шарфе и бежевой широкополой шляпе. Губы были накрашены персиковой помадой, а приятный тонкий аромат ее духов сразу наполнил помещение. Как и духи, Каролина быстро заполнила собой все пространство.

– Ничего страшного, если я закурю? – спросила она, зажигая сигарету. Вдохнув дым, широко распахнула голубые глаза и посмотрела прямо на меня.

– Чувствую себя в гостях у старого друга. Я видела ваши выступления. Читала некоторые ваши статьи. У нас обоих СДВ. Я психотерапевт, вы психотерапевт. Господи, мы почти соседи. Правда, живу я за пять тысяч километров отсюда, в Калифорнии.

– В Калифорнии? – удивился я. – Я думал…

– По моему акценту вы решили, что я откуда-то из южных штатов, и вы правы, потому что выросла я в Новом Орлеане. Но свадьба номер два забросила меня к Золотым воротам[6]6
  Мост «Золотые ворота» (Golden Gate Bridge) построен над одноименным проливом в Северной Калифорнии и соединяет Сан-Франциско с округом Марин. Прим. ред.


[Закрыть], и больше я оттуда не уезжала.

– По телефону вы сказали, что хотите просто побеседовать.

– Я уже двадцать лет работаю психологом и последние десять специализируюсь на СДВ. Никогда никому не рассказывала свою историю, и мне показалось, что будет хорошо начать с вас. Мне понравилась ваша манера говорить.

Мы запланировали несколько сеансов. По мере того, как она рассказывала о себе, я все больше изумлялся ее стойкости и находчивости.

– Я сирота. По крайней мере была. Моя мама забеременела вне брака, а католичкам Луизианы в 1930-е годы не делали абортов. Так на свет появилась я. В два года меня удочерили. Мы с приемной мамой оказались совершенно не похожи друг на друга. Она была настоящей леди, такой манерной и организованной. Я, как бы это сказать, другая. У мамы никак не получалось приучить меня вести себя как подобает. Я сидела, раздвинув ноги, грызла ногти, юбка у меня задиралась, иногда я грубила, устраивала беспорядок. Первое воспоминание – как я сбежала из католической школы. Мне было четыре года, и на уроках стало ужасно скучно. Мы с Джимми Тандурасом тихонько выскользнули из задней двери и побежали по дорожке к реке. Через некоторое время Джимми испугался и пошел обратно, но я не такая. Я бродила по городу, пока не уснула. Меня нашли тем же вечером в придорожной канаве. Мама меня сильно наказала. Наверное, она жалела, что вообще пошла когда-то в этот приют.

Следующее, что хорошо помню, – я сижу на водонапорной башне. Мне точно было не больше шести. Когда научилась туда забираться, меня было не согнать. Выучившись читать, я иногда брала книгу, забиралась после обеда на башню и читала до вечера. Представляете? Проезжая мимо такой башни сейчас, я вздрагиваю. Это же ужасно высоко! А тогда, помню, болтала ногами, смотрела вниз и повизгивала от восторга.

– Вам никто не говорил, что туда не надо лазить?

– А никто не знал, – прошептала Каролина, как будто хранила секрет до этого дня. – Я была просто маленьким дьяволом. Мама меня сама так называла, хотя очень любила. Все дело в том, что у меня вечно были неприятности. Я терпеть не могла субботу – меня охватывало необъяснимое беспокойство. Тогда я не понимала, откуда оно берется, но сейчас думаю, это из-за того, что по субботам раскрывались все мои грехи за неделю. Мама работала учительницей, в будни была слишком занята и ничего не замечала, но потом приходила суббота, она осматривала мою одежду и обнаруживала, что белая хлопковая перчатка из парадной пары для церкви потерялась или вся в грязи. Или что я порвала шарф. Или что не хватает чего-то из одежды. У меня была привычка отдавать одежду приютским детям. Я тогда не знала, что меня удочерили, так что не представляю, зачем давала им одежду. Мама была просто в отчаянии.

– А ваш отец?

– Папа был как Крысолов из сказки. Он обожал детей и крепко любил меня. Это было замечательно, потому что мне нужна была вся любовь, какую только можно получить, особенно после того, как я начала ходить в школу и родился Уоррен. После всех осложнений мама наконец-то забеременела, уже в менопаузе, и родила Уоррена, моего брата. Он был ангелом. А школа? Первое школьное воспоминание – как меня отшлепала миссис Кимбл за то, что я не могла спокойно лежать в кроватке. Я вообще никогда не лежала и не сидела спокойно.

Я медленно училась читать, но, когда научилась, стала глотать книги одну за другой. «Маленькие женщины»[7]7
  Олкотт Л. М. Маленькие женщины. М.: Эксмо, 2014. Прим. ред.


[Закрыть], «Таинственный сад»[8]8
  Бёрнетт Ф. Маленький лорд Фаунтлерой; Маленькая принцесса; Таинственный сад: Повести. М.: Русская книга, 1992. Прим. ред.


[Закрыть] и «Ханс Бринкер, или Серебряные коньки»[9]9
  Мейпс Д. М. Ханс Бринкер, или Серебряные коньки. М.: ТриМаг, 2011. Прим. ред.


[Закрыть] – мои любимые. На крыше водонапорной башни, под столом на кухне – везде, где удавалось найти укромное место, я вытаскивала из кармана книжку и читала. С арифметикой же все было ужасно. Помню, были такие карточки с задачками и кто-то из одноклассников их раздавал. Так я специально берегла свой десерт, чтобы подкупить раздающего и получить самые легкие. Особенно мне нравились примеры с нулями: один плюс ноль равняется?.. Я всегда была в отчаянии, когда десерт не получалось спрятать в карман или под платье – пудинг, например.

– Но, несмотря ни на что, вы, похоже, были счастливым ребенком, – заметил я.

– Да, это правда. Я всегда была довольна. У меня такой темперамент, и это самое большое в мире счастье. Я всегда находила причину для радости. Как-то раз, во втором классе, меня наказали за то, что я ударила Нэнси Смитт: мне было сказано стоять за столом, в стороне от других детей. Это было утром, когда в школу приходили родители, поэтому стоять где-то сбоку было особенно неприятно и унизительно. Вы знаете, что я сделала? Стол доходил мне как раз до талии, поэтому я начала о него тереться и в воображении унеслась куда-то далеко. Вокруг было много народу, но уверена, что никто не заметил, когда я мастурбировала прямо на глазах второклассников. Я, наверное, сама не поняла.

– Я всегда любила поболтать, – заметила Каролина, как будто намекая, что не изменилась. Но мне так не казалось. Мне очень нравилось слушать ее истории. Она рассказывала их приятным, густым, мягким южным голосом, переходя от одного случая к другому.

* * *

– Самая большая проблема была в том, что меня постоянно дразнили, а я всегда бурно реагировала. Все мои эмоции как на ладони. Кто-то состроит гримасу, а я в ответ высовываю язык. Кто-то шепнет что-нибудь про меня, а я прыгаю ему на спину. А еще меня было проще простого довести до слез. Стоило лишь задеть – и готово, слезы ручьем. Вы сами знаете, как дети обращают внимание на такие вещи, поэтому меня постоянно провоцировали. Папа учил игнорировать их, но ничего не получалось. В третьем классе на игровой площадке я побила двух мальчиков, а это были времена, когда девочки вообще не дрались, не то что с мальчишками. Мама была совершенно подавлена, а папа отвел меня в сторонку и сказал, что гордится.

Бедная мама, ей часто приходилось краснеть за меня. В шестом классе учительнице так надоел беспорядок на моей парте – какие-то клочки бумаги, скатанная жвачка, гнутые вилки и даже остатки старых десертов, – что она взяла пару пакетов, сгребла весь этот мусор и после уроков отнесла нам домой, чтобы показать маме. Та просто остолбенела.

Она так пыталась сделать из меня леди. Однажды я захотела покраситься пергидролем, но мама не позволила. Тогда я сделала очень нехорошую вещь. Я взяла губную помаду и попробовала сделать на волосах полоски, но получила в результате какое-то жирное месиво.

Но, несмотря на все это, я как-то справилась. Я много читала и, скорее всего, благодаря этому на экзаменах получила хороший балл и стипендию на учебу в колледже. Все, и я в том числе, были в полном восторге. Ходили даже слухи, что я жульничала. Но с высоты сегодняшнего опыта думаю, что сильная мотивация переключила меня в сверхсосредоточенное состояние, которое встречается у людей с СДВ. Хоть раз маме не пришлось за меня стыдиться. С грехом пополам окончив колледж, я продолжила обучение, чтобы получить степень – в свободное время, потому что у меня уже появились дети. Потом на несколько лет оставила учебу, а затем вернулась, защитила диссертацию и стала тем человеком, который сидит сейчас перед вами.

– Вы не знали, что у вас синдром дефицита внимания? – спросил я.

– Нет, не знала, до тех пор пока сама не поставила себе диагноз, спустя долгое время после получения диплома. Что вы думаете? Картина похожая?

– Да, безусловно. А что вы почувствовали, когда обнаружили, что все это время болели СДВ?

– Только огромное облегчение. У меня наконец появилось название для этого состояния, особенно эмоциональной реактивности, которая меня так нервировала. Раньше я считала, что это типичная женская истерика или что-то в этом духе. Все остальное тоже прояснилось: то, что я не могла сидеть спокойно, залезала на башню, эти драки, беспорядок, проблемы в школе. Все встало на свои места. Самое лучшее, что у всего этого было название. К моменту, когда я поняла, что это болезнь, уже научилась довольно хорошо с ней справляться.

– А почему вы решили со мной встретиться? – поинтересовался я.

– Чтобы услышать второе мнение, – ответила Каролина. – Надо чтобы кто-то, кроме меня, подтвердил диагноз.

– По-моему, это довольно классический случай СДВ. Можем сделать пару анализов для подтверждения, но вы ведь наверняка сами их провели. По-моему, вы и так знаете, что у вас СДВ. Это точно единственная причина, по которой вы пришли на прием?

Каролина, до сих пор говорившая почти без запинки и передышки, замолчала. Она сняла шляпу, показав открытое лицо с широким лбом и острым, волевым подбородком, а затем поправила светло-каштановые волосы. Высокая, элегантная, уверенная в себе. Ее слова удивили меня.

– Я хочу, чтобы вы меня похвалили. Скажите, что я хорошо справилась, – попросила она мягко. – Я знаю, это звучит по-детски, но вы себе не представляете, каких усилий мне это стоило. Я надеялась, что вы знаете, каково это. Ведь вы видите столько похожих на меня людей.

– Таких как вы – единицы, потому что вы не получали никакой помощи, побороли все обстоятельства одной интуицией и упорством. Вы проделали удивительную работу, Каролина. Вы молодец! Можете собой гордиться.

– Спасибо, – сказала она. – Мне важно было услышать это от человека, который по-настоящему разбирается в теме.

История Каролины в чем-то примечательна, а в чем-то характерна. В детстве у нее были типичные симптомы: гиперактивность, стремление к острым ощущениям, проблемы в школе, интенсивные эмоции и импульсивность. У нее было и много положительных качеств, о которых часто забывают, говоря об СДВ: смелость, упорство, настойчивость, обаяние, способность к творчеству, скрытые интеллектуальные таланты. Примечательно, что она сумела развить свои качества без особой помощи извне. Она не дала задушить себя неодобрением окружающих, не потеряла положительного образа самой себя и своего будущего. Самым опасным аспектом недиагностированного и нелеченого СДВ во многом оказывается удар по самооценке, который обычно получают такие люди. Они редко используют свои таланты, потому что сдаются, чувствуют себя потерянными и глупыми. Каролина – чудесный пример человека, который победил.

Случай 3. Мария

Мария Берлин пришла на консультацию после того, как прочла в газете про СДВ у взрослых.

– Я не знала, что такая болезнь существует, – призналась она, скрестив ноги и откинувшись на мягком кресле в моем кабинете. – Муж показал эту статью, и я задумалась.

– Расскажите немного о себе, – попросил я.

Когда видишь пациента впервые, всегда сложно понять, с чего начать. Есть стандартная методика сбора анамнеза[10]10
  Анамнез – совокупность сведений о больном и его заболевании, полученных путем опроса самого больного и (или) знающих его лиц и используемых для установления диагноза, прогноза болезни, выбора оптимальных методов ее лечения и профилактики. Прим. ред.


[Закрыть] – имя, адрес, формулировка проблемы и так далее, но такой подход бывает излишне формальным и не дает человеку сказать то, что он на самом деле хочет. Поэтому я обычно начинаю с предложения рассказать о самом важном по мнению пациента, хотя, конечно, это может запутать: неизбежное на первом сеансе волнение способно увести его далеко от темы.

Мария, однако, сразу перешла к делу.

– Я не знаю, что со мной не так. Может быть, все нормально. В любом случае я такая. Сколько себя помню. Мне сейчас сорок один. Главная проблема в том, что я никак не умею собираться и делать то, что запланировала. Вероятно, у меня просто такой ритм жизни. Я замужем, у меня двое детей – одному одиннадцать, другому восемь, и семья отнимает много времени. Но я уже несколько лет работаю над диссертацией, а она готова только наполовину.

– Вы где-нибудь работаете?

– Да. Точнее, когда хочу, тогда работаю. Я устроилась в городскую библиотеку, там очень гибкий график. Но вообще я пытаюсь открыть при нашем оздоровительном клубе секцию лечебной физкультуры для женщин после сорока. Я уже неизвестно сколько времени хочу написать брошюру на эту тему. Руководство в клубе очень лояльное, и, если я когда-нибудь возьмусь за дело, можно будет заниматься этим как собственным бизнесом и платить им только небольшую арендную плату. Они считают, что для клуба это хорошая реклама.

– А диссертацию вы пишете по…

– …По совершенно другой теме. Английская литература. Только не спрашивайте, какая связь между литературой и физкультурой. Я уверена, что какая-то связь есть, но в чем она состоит, понятия не имею. Моя диссертация должна быть о Юджине О’Ниле[11]11
  О’Нил, Юджин (1888–1953) – американский драматург, лауреат Нобелевской премии по литературе, лауреат Пулитцеровской премии. Прим. ред.


[Закрыть]. Я влюбилась в него, когда подростком прочла A Long Day’s Journey into Night («Долгий день уходит в ночь»), и в институте любовь не прошла. Но, вы знаете, лучший способ что-то разлюбить – это начать писать на эту тему диссертацию. Я устала от О’Нила. Грустно, правда? Одно время думала, что смогу сказать про него что-то оригинальное, но теперь мне просто все равно.

– А вы помните, что вы тогда собирались сказать?

– Ой, пожалуйста, только не заставляйте меня это вспоминать. Там речь шла о превращении автобиографического импульса в искусство. Избитая тема, да? Но у меня было новое видение, по крайней мере мне так казалось. Может быть, я просто фантазировала.

– Вы сбились с темы?

– Сбилась? – переспросила она и широко улыбнулась. – Вся моя жизнь – одно большое отклонение от курса. Я должна была выйти замуж за Артура, а вместо этого встретила Джима, и сейчас мы уже шестнадцать лет как женаты.

– А от мужа вы не отклонялись?

– Нет. Он для меня как якорь. Сама не знаю почему, но мне кажется, что он тоже за меня держится. Вообще, «якорь» – плохое слово. Оно звучит так, как будто Джим не дает мне двигаться, а на самом деле он дарит мне стабильность. Не знаю, что бы я без него делала.

Энергия, открытость Марии и вся ее история пока представлялись совершенно типичными для СДВ, как и ее свойство отклоняться от курса – в жизни и в разговоре.

– Расскажите мне еще что-нибудь.

– О чем? Что конкретно вы хотите узнать?

– Например, расскажите что-нибудь о своем детстве. Вы любили школу?

– Школа вызывала какие-то смешанные чувства. Я с первого дня очень любила читать, но делала это очень медленно. Школа, в которой я училась, была неплохой, но и не слишком требовательной. Я получала хорошие оценки. Все говорили, что я способна на большее, но мне было интереснее смотреть в окно или на других учеников, а уроки казались слишком уж нудными. Во всяком случае, лично для меня там ничего занятного не было.

– Вы окончили школу?

– С трудом. Зато потом, в колледже, училась прекрасно, представляете? Я осталась, чтобы получить магистерскую степень, но это, видимо, было большой ошибкой. Знаете, проблема в том, что я сама не знаю, умная я или нет. У меня были и хорошие, и плохие периоды, меня и хвалили за одаренность, и ругали за то, что тугодум. Я сама не знаю, какая я.

– В этом нет ничего необычного. Когда больные СДВ получают образование, непоследовательные, хаотичные истории не редкость, – сказал я. – Вы были гиперактивным ребенком? Может быть, какие-то проблемы с дисциплиной?

– Нет-нет, я была хорошей девочкой. Мне хотелось при любой возможности всем угодить – до такой степени, что я даже старалась быть внимательной на уроках, ведь папочка сказал, что, если я хочу его порадовать, надо слушать учителя. Не было такого, чтобы я капризничала или не слушалась. Просто я всегда могла уйти в мир грез.

– Вам быстро становилось скучно?

– Я бы сказала, что да. Но еще, может быть, сами учителя были занудные. В колледже мне скучно не было.

– А что вам мешает сейчас?

– То же, что и всегда: переменчивая натура. Я то сосредоточиваюсь, то отвлекаюсь. Ничего не довожу до конца. Начинаю, а потом меня куда-то уносит, и я забываю о деле.

– Как вы пришли к физкультуре? – спросил я. Мария явно была в хорошей форме. Она выглядела не на сорок с небольшим, а лет на десять моложе. Темные волосы, красная помада, румяные щеки. Меня не удивило, что она занялась спортом. В нашей культуре это считается крайне важным, и к тому же это замечательная терапия при СДВ. Упражнения помогают и сосредоточиться, и снять напряжение.

– Как и ко всему остальному. Это случилось само собой. Одна подруга попросила ходить с ней на аэробику. Я сказала, что лучше умру, но она меня все же уговорила. К изумлению, мне очень понравилось. Я совсем не помешана на фитнесе: мне просто нравятся ощущения, которые дает аэробика, и связанные с этим социальные аспекты. Поэтому я познакомилась с членами клуба, стала брать дополнительные уроки, сдала экзамены на инструктора, а потом придумала идею «для тех, кому за сорок». Я и сейчас считаю ее прекрасной, но, наверное, руки до этого не дойдут.

– Как вы до сих пор с собой справлялись? – спросил я и тут же подумал, что вопрос глупый. Но Мария, кажется, поняла, что я имею в виду.

– Действовала по обстоятельствам. Постоянно казалось, что я какая-то ненормальная. Однажды даже сходила к психиатру – это было время, когда я все еще боролась с диссертацией. Решила, что, может быть, мне мешает какой-то комплекс и я смогу вылечиться. Но мы вообще ни к чему не пришли, и я перестала ходить на сеансы. Теперь вот вы.

– Да, теперь моя очередь, – согласился я. – Вы пришли, потому что муж настоял?

– Нет, это была моя идея. Он просто показал мне ту статью. Так что вы думаете? Я совсем безнадежна? – спросила она с драматизмом в голосе.

– Вы, конечно, шутите, но я догадываюсь, что для вас это состояние более болезненное, чем вы говорите.

– Так и есть, – согласилась Мария и посмотрела мимо меня в окно. – Это такая коварная штука. Я всегда знала: что-то не так, но это глубоко в меня въелось, понимаете? У меня двое детей, муж, много дел, и я не позволяла себе слишком об этом задумываться, но было бы очень неплохо хотя бы начать доводить дела до конца.

– Да. Вижу, что вас это очень раздражает. А как насчет чтения? С этим нет проблем?

– Если вы в том смысле, чтобы прочесть написанное, то нет. Но я всегда очень медленно читала. Плюс я могу отвлечься в середине страницы, и неизвестно, когда вернусь к ней.

– Мария, – сказал я, – мне кажется, у вас может быть синдром дефицита внимания. Надо провести некоторые анализы и подробнее поговорить о вашем прошлом, но все рассказанное вами заставляет предполагать, что СДВ у вас с детства. Сны наяву; то, как вы читаете; то, что постоянно отклоняетесь от курса; ваша переменчивость, как вы ее называете; непостоянство. Все это может быть проявлением СДВ. Вы хорошо компенсировали синдром, то есть нашли способ с ним жить, но своих целей пока не достигли.

– И что это значит? Моя жизнь может измениться?

– Всегда сложно ответить на этот вопрос, потому что никогда не знаешь заранее, как пойдет лечение. Но вообще – да, если терапия поможет, все будет иначе.

Оказалось, что Мария не реагирует на лекарства. Я применяю при СДВ несколько препаратов, и какой-то из них дает хороший результат у 85 % взрослых пациентов. Однако остальным лекарства по тем или иным причинам не помогают. У некоторых возникают побочные эффекты и непереносимость, кому-то просто не нравятся ощущения после приема, другие вообще не хотят пробовать медикаменты. А в некоторых случаях, как и у моей пациентки, лекарства просто ничего не дают.

Однако лечение СДВ одними таблетками не ограничивается: большое значение имеют просвещение, коррекция поведения, психотерапия. Марии все это пошло на пользу.

В первой фазе лечения мы сосредоточились на тщательном анализе СДВ. Узнав про этот синдром, женщина пересмотрела многие укоренившиеся взгляды на себя: что у нее «не все дома», а она ни на что не способна, ущербна.

Когда Мария осознала, что многие ее проблемы связаны с необычайно легкой отвлекаемостью, мы начали работать над планированием, чтобы помочь ей сосредоточиться. Она старалась задействовать положительные черты характера, которыми прежде не пользовалась в полной мере: работала в течение коротких промежутков времени, концентрировалась с помощью физкультуры, упражнялась в составлении списков, напоминаний, расписаний и ритуалов. Большие, на первый взгляд невыполнимые задачи можно разбить на несколько маленьких и посильных, при этом обязательны частый контроль и поощрения, а также полезно иметь своего рода тренера, который не даст сбиться с курса. В этом случае таким тренером стал я.

Это была не традиционная психотерапия, а ее разновидность, которую я называю тренировкой, чтобы подчеркнуть активную, воодушевляющую роль тренера-психотерапевта. Я не указывал Марии, что делать; скорее, спрашивал, чем хочет заниматься она сама, и потом регулярно, раз за разом напоминал об этом. Можно сказать, что в начале лечения мы согласовали «план игры», и моя роль тренера заключалась в том, чтобы подбадривать ее, не давать упускать из виду поставленные цели и задачи и не позволять сбиваться с курса. Люди с СДВ настолько легко отвлекаются, что внешний контроль бывает крайне полезен.

Врач готов выслушать и обсудить надежды, страхи, фантазии и мечты пациента. Тренирующая терапия поощряет появление озарений, и такие догадки – один из самых мощных трансформирующих факторов в работе с больными СДВ.

Следует подчеркнуть, что авторы этой книги отдают должное ценности психоанализа в лечении, равно как и в исследовании человеческой психики. Психоанализ продолжает оставаться очень авторитетным и самым важным лечением в случаях, которые часто называют невротическим конфликтом[12]12
  Невротический конфликт – это основное психологическое противоречие, способное повлечь развитие невроза. Например, конфликт между бессознательным (желанием) и сознанием (чувством долга). Прим. ред.


[Закрыть], или болью. Однако мы не рекомендуем применять его в качестве специфической терапии при синдроме дефицита внимания. Психоанализ пациента с недиагностированным СДВ может оказаться безнадежно неэффективным, но, если эта болезнь обнаружена и вылечена, психоанализ помогает. Не вызывает сомнений, что у людей с СДВ встречаются виды невротических конфликтов, которые полностью вылечиваются психоанализом и не поддаются методикам, рекомендуемым при СДВ. В таких случаях психоанализ принесет большую пользу, но лечения СДВ не заменит.

Мария пересмотрела взгляды на себя и свою жизнь. Совместная работа над просвещением, поощрением, тренировкой и анализ ситуации преобразили ее. Она завершила брошюру для оздоровительного клуба и открыла собственный бизнес, ставший успешным. Она пришла к выводу, что не будет заканчивать диссертацию. Как и многие люди с СДВ, она поддерживала проект только как организующее начало, как ось, позволявшую ей сосредоточиться, хотя и приносящую регулярную и предсказуемую боль и тревогу. Когда она начала добиваться успеха там, где действительно хотела, это стало для нее новым, намного более рациональным организующим принципом. Прежде всего появилось понимание, как работать над собой, как выжать максимум из своих способностей и научиться обходить свои ограничения.