Электронная библиотека » Эдвард Радзинский » » онлайн чтение - страница 44


  • Текст добавлен: 24 апреля 2018, 07:40


Автор книги: Эдвард Радзинский


Жанр: Историческая литература, Современная проза


Возрастные ограничения: +12

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 44 (всего у книги 68 страниц)

Шрифт:
- 100% +

И еще: начиная поворот, он должен был погрузить страну в атмосферу постоянного страха. Только страх мог предупредить возможное недовольство и родить покорность народа, необходимую для Великого перелома.

Так родилось это невиданное шоу: открытые процессы конца 20-х годов.

Гладиаторские бои

В то время города захватили выходцы из деревни, люди привыкли жить, есть и спать в одной комнате – все вместе, и взрослые и дети. Огромные барские квартиры стали коммунальными. Утром чужие, полураздетые люди беседуют друг с другом в очереди у туалета, у умывальника (это давно перестало смущать), и беседы эти, как правило, о процессах вредителей, которых постоянно разоблачает доблестное ГПУ.

Процессы с детективными сюжетами, страшными приговорами разнообразят тусклую жизнь обывателей. Это своего рода гладиаторские бои. И властительницей дум народа все больше становится тайная полиция.

Во главе ГПУ стоял Вячеслав Менжинский – сибарит из богатой семьи, с юности вступивший в революционное движение. В 1909 году он написал о Ленине в эсеровской газете: «Ленин – политический иезуит». Впрочем, после Февраля, когда Менжинский сблизился с большевиками, Ленин высказался о нем и ему подобных столь же тепло: «Наше хозяйство будет достаточно обширным, чтобы каждому талантливому мерзавцу нашлась в нем работа».

После Октября, получив пост наркома финансов, он привел дело в такой хаос, что был вскоре снят. Но в 1919 году, вспомнив, что Менжинский – юрист, Ленин подыскивает «талантливому мерзавцу» место в руководстве ЧК. Он угадал: мерзавец оказался незаменим в разработке головоломных провокаций. Менжинский принимает участие во всех страшных делах Красного террора, но брезгливо отсутствует при пытках и расстрелах.

Назначенный Генсеком Сталин тут же устанавливает тесную связь с этим странным человеком. Руководитель ЧК Дзержинский в то время совмещает множество должностей, и Менжинский фактически руководит большевистской спецслужбой. После смерти Дзержинского Сталин назначает его главой этого ведомства.

При этом снобе и сибарите лакействует его верный помощник, бывший фармацевт Генрих Ягода. Он развивает стиль мэтра: провокация становится постоянным приемом ЧК – ГПУ. Именно при Менжинском прокручивают операцию «Трест»: при помощи созданной ЧК «антибольшевистской организации «Трест» Менжинский заманивает в Россию своего бывшего знакомца, легендарного террориста эсера Бориса Савинкова, убийцу царских министров, неукротимого врага большевиков.

После долгих бесед в тюрьме с Менжинским Савинков вдруг объявляет: «Я признаю теперь советскую власть и никакой другой». За это сенсационное заявление Менжинский заменяет ему смертную казнь тюремным заключением. И видимо, обещает в будущем помилование. Но в 1925 году было объявлено о самоубийстве Савинкова. Правда, незадолго он предупредил своего сына: «Услышишь, что я наложил на себя руки, – не верь». Что ж, Менжинский знал это правило: врага можно простить, но предварительно его следует уничтожить.

При Менжинском в ведомство приходит много щеголеватых, образованных молодых людей – делать карьеру. У них отнюдь не пролетарское прошлое, но, выслуживаясь, они беспощадны. Вместе с ними, ненавидя их, продолжают работать истинные фанатики, бредящие мировой революцией.

В 1927 году Сталин устраивает грандиозное празднество – вся страна и партия отмечают десятилетие ГПУ – «карающего меча революции». Большинство из тех, с кем Менжинский был в Октябре и кто основывал его учреждение, потеряли власть. Теперь они сами – объект слежки ГПУ. Но Менжинский – на месте… Произносятся бесконечные речи, возносятся восхваления ГПУ. Особенно хороши слова интеллигентнейшего Николая Бухарина: «ГПУ свершило величайшее чудо всех времен. Оно сумело изменить саму природу русского человека». И он прав. Впервые в России доносительство объявлено доблестью, а тайная полиция – героической организацией. Менжинский вместо речи, которой от него ждали, произнес всего шесть слов: «Главная заслуга чекиста – уметь хранить молчание». И, усмехнувшись, отбыл с трибуны.

Теперь Менжинский уловил новый ветер. Еще недавно объявляли, что все главные враги искоренены, но вот Сталин официально провозглашает: враги не только не истреблены – их миллионы. И Менжинский понимает: предстоит большая работа. Вождь явно решил воскресить Красный террор.

Будущая гигантская работа не прельщает – после смерти жены Менжинский все чаще ощущает болезненную скуку. Сталин чувствует его усталость и теряет к нему интерес. В начале процессов он еще сотрудничает с Менжинским, но с конца 1930 года все больше работает с его заместителем Ягодой.

В 1930 году выгнан Сталиным еще один старый соратник Ленина и друг Менжинского – нарком иностранных дел Чичерин, большевик и потомок рода Нарышкиных, бывших в родстве с царями. Одинокий и странный, он затворяется в своей квартире и играет целыми днями любимого Моцарта. Вместо Чичерина Сталин назначает его врага – энергичного Литвинова. Еврей на посту главы внешнеполитического ведомства помогает ему избежать за границей обвинений в антисемитизме. Кроме того, Сталин уже думает, как наладить отношения с Америкой…

Менжинский часто навещает Чичерина. Чичерин играет Моцарта, а Менжинский молчит, знает: уши его ведомства – повсюду. Он все реже приходит на работу, сидит дома, изучает древнеперсидский язык, чтобы читать в подлиннике Омара Хайяма.

Сталин перестает звать его в Кремль, но не может отпустить в отставку – слишком много знает Менжинский. Он номинально возглавляет ГПУ до мая 1934 года, когда Ягода, видимо, дает яд этому странному обломку ленинской эпохи.

Отныне Сталин напряженно работает вместе с Ягодой.

Генрих Ягода обязан своим возвышением семейству Свердловых. Старик Свердлов верил в революцию. Этот богач купец из Нижнего Новгорода изготовлял фальшивые печати для подложных революционных документов. Его сын Яков, естественно, пошел в революцию и стал первым номинальным главой большевистской России.

Мальчиком Ягода работал на побегушках у старика Свердлова, который помог ему получить профессию фармацевта. Этим Ягода активно воспользуется, но позднее.

После Октября он оказывается в органах ЧК и по-прежнему держится могущественной семьи: его жена – родственница самого Якова. Ягода использует эти связи – уже в 20-х годах он в руководстве всесильного ГПУ. Именно он в первые годы советской власти опутывает страну сетью осведомителей, при нем формула Ленина «каждый партиец должен быть чекистом» сильно расширяется – теперь чекистом обязан стать каждый гражданин. Приглашение стать осведомителем становится доказательством доверия партии и предметом гордости.

В год славного юбилея ЧК – ГПУ в Донбассе были арестованы несколько десятков инженеров, обвиненных во вредительстве. Больше года шло следствие, точнее, репетиция невероятного спектакля. Следователи Ягоды были предельно откровенны перед изумленными подследственными – изумленными потому, что вначале они, естественно, старались оправдаться, но им объяснили, что в вину их никто не верит. И оправдываться не требуется – требуется сотрудничать. Несчастным разъясняли высокие идейные соображения их ложного обвинения: идет беспримерная стройка социализма, признание подсудимых во вредительстве должно поднять в народе гнев против капитализма, повысить бдительность против действительных врагов, а заодно и производительность труда, и прочее, и прочее…

За это им обещали жизнь.

20 мая 1928 года в Москве состоялась премьера: открытый процесс «шахтинцев» – вредителей на шахтах Донбасса. 53 инженера предстали перед судом. Ложа дипломатического корпуса была заполнена до отказа; присутствовали корреспонденты газет со всего мира. Спектакль прошел с успехом – все обвиняемые усердно занимались самобичеванием, даже попросили отвести защитников, которые «слишком их защищали». Они будто соревновались в обвинениях с прокурором Крыленко… Опытная интеллигенция сразу назвала шахтинский процесс «баснями прокурора Крыленко».

Прокурор потребовал двадцать два смертных приговора, но в благодарность за сотрудничество было велено казнить всего лишь пятерых. Всего пять невинных смертей – что они значили при планетарных задачах!

На пленуме ЦК Сталин смог подвести нужный итог: «Налицо зримое нарастание классовой борьбы… Нечего говорить, что подобные дела будут повторяться». Это была команда: на всех предприятиях начинают искать вредителей – «своих шахтинцев».

Конец правых

Весь 1929 год продолжаются сражения с Бухариным и правыми. Впоследствии один из них, член ЦК Рютин, дал характеристику вождя правых: «Бухарин… как политический вождь ниже всякой критики… умный, но недальновидный. Честный, но слабохарактерный, быстро впадающий в прострацию, неспособный на длительную борьбу с серьезным врагом… Легко впадающий в панику, не умеющий руководить массами и сам нуждающийся в руководстве…»

Но, превозмогая себя, Бухарин борется, и Сталин догадывается о главной причине его упорства. ГПУ доносит: молодые марксисты из Института Красной профессуры постоянно встречаются с Бухарчиком на квартире секретаря ЦК Постышева (пока тот в отсутствии, его жена, работавшая в институте Маркса-Энгельса, предоставляет им квартиру). Молодые называют себя «школой Бухарина». Сразу после Политбюро Бухарин шел на эту квартиру рассказывать о своих подвигах и речах. Обожание молодых марксистов (и молодых марксисток) так нравится нежному Бухарину…

Впрочем, пусть Бухарчик борется. Сталину сейчас помогает эта борьба. Громя правых, он созидает Страх. И потому все грубее обрушивается на Бухарина. Бить, бить, бить! На каждом пленуме Генсек изничтожает его… И свершилось: Бухарин испугался. Начинаются попытки примирения: Бухарин и Томский напоминают о дружбе с «товарищем Сталиным». А ведь совсем недавно величали его Чингисханом…

На очередном пленуме он им припоминает и приход Бухарина к Каменеву, и то, как этот «безупречный и лояльный член партии» тайно предлагал Каменеву изменить состав Политбюро.

В ноябре 1929 года произошла публичная капитуляция правых. Рыков огласил общее заявление: теперь они – за генеральную линию партии, за уничтожение кулака, за политику, которую еще вчера Бухарин называл «военно-феодальной эксплуатацией крестьянства». Но это заявление Сталин признал «неудовлетворительным». Теперь им предстояло долго публично ползать на коленях, а пока он вышвырнул Бухарина из Политбюро.

Правых клеймят по всей стране. На заводах, в институтах, в детских садах и даже на кладбищах проходят собрания сотрудников. Проклятия в адрес правых перемежаются с проклятиями в адрес вредителей. Процессы идут не переставая. В Троице-Сергиевой лавре – главном монастыре России – арестовывают представителей старой аристократии. Выброшенные из квартир, нигде не принимаемые на работу, они приютились в лавре, работали в музее, преподавали в семинарии. Теперь они объявлены вредителями и арестованы. Занялись и лаврой…

С самого начала власти большевиков религия – объект удара. Из письма заведующего секретным отделом ВЧК Самсонова Дзержинскому от 4 декабря 1920 года: «Коммунизм и религия взаимно исключаются… Разрушить религию не сможет никакой другой аппарат, кроме аппарата ВЧК… За последнее время в своих планах по разложению церкви ЧК сосредотачивает все свое внимание на поповскую массу. Только через нее, путем долгой напряженной кропотливой работы, мы сможем разрушить и разложить церковь до конца…»

Строя новое общество с новой религией, бывший семинарист следует заветам Ильича – внимательно следит за церковными кадрами.

ГПУ все время рядом с церковью. Активно, как завещал Ленин, продолжается уничтожение храмов…

Грохот стоит в Москве. И каменная пыль. Рушат знаменитую церковь Параскевы Пятницы в Охотном ряду, построенную в XVII веке. Толпы любопытных глазеют, как сбрасывают колокол в полтысячи пудов. В начале 1930 года 5000 человек с энтузиазмом разрушают древний Симонов монастырь. Апофеозом становится коллективное уничтожение многотысячной толпой храма Христа Спасителя. И как символ: на месте храма Сталин решил построить величайший храм новой власти – Дворец Советов, увенчанный гигантской статуей Боголенина.

Оставшиеся церкви превращают в склады, и смрад стоит от гнилой картошки, сваленной в алтарях. Детям в школах велят приносить иконы для публичного сожжения. И вот уже несчастная бабушка, вернувшись из церкви, видит, как на месте дедовской иконы весело щурит глаза Ильич с плаката, подаренного внуку в школе. В газетах печатают письма в редакцию: «Я, бывший священник, навсегда порвал с религией». И всюду лозунги: «Религия – опиум для народа».

Наряду с проклятиями гремят беспримерные славословия.

Весь 1929 год страна готовится к декабрю – дню его 50-летия (точнее, к выдуманному им дню своего 50-летия). Тысячи тысяч статей о любимом Вожде. Заводы и фабрики в честь Великого юбилея рапортуют о невиданных успехах. Разрывается приветствиями радио.

В московской психиатрической больнице сошедший с ума профессор математики безостановочно орал восхваления Вождю, перемежая их изощренными ругательствами в адрес вредителей.

В этот день Сталин мог подвести некоторые итоги. Его власть становится осязаемо абсолютной. Последний ленинский соратник изгнан из руководства. На предстоящем съезде должно произойти коронование. «Все ждут сенсации на съезде… Вождь покроет собой все», – записал в дневнике И. Шитц.

На все славословия он написал скромный ответ: «Всем организациям и товарищам, поздравившим меня… Ваши приветствия отношу на счет великой партии рабочего класса, родившей и воспитавшей меня по своему образу и подобию».

Не зря он употребляет церковное «по образу и подобию». И не зря он уже рожден не женщиной, но партией. Становясь царем, он решил стать заодно и богом. Так создается большевистская единосущая троица: Маркс, Ленин и он. Боги Земли.

Разбитые вожди правых все еще пытались помириться. В новогоднюю ночь на 1 января 1930 года Бухарин и Томский явились на квартиру Сталина с бутылками вина. Примирение состоялось. Бухарчик ему еще нужен. У него нет подобного теоретика. Все-таки оба они – Гималаи.

В год юбилея он и начинает Великий перелом.

Конец деревни

Пока Сталин праздновал с семьей, униженными врагами и холопами-соратниками Новый год, на бескрайних, застывших от холода просторах России – готовились. На железных дорогах уже стояли особые товарные вагоны. Прежде в них перевозили скот, теперь готовились перевозить людей.

В конце 1929 года, незадолго до своего юбилея, он опубликовал статью «Год Великого перелома» и определил в ней задачу – «ликвидация кулачества как класса».

В XX веке государство готовилось организованно истребить своих граждан, трудившихся на земле. Вместе с истреблением кулака должно было произойти уничтожение прежней русской деревни. Революция наделила крестьян землей. Теперь им предстояло вернуть землю, скот в коллективное пользование и вместо любезного крестьянскому сердцу «мое» учиться говорить «наше». Естественно, богатые крестьяне – кулаки – этого не захотят, будут препятствовать. Поэтому для экономии времени Сталин решил поступить по-революционному: попросту их уничтожить. Верного Молотова он назначил главой комиссии, которая должна была окончательно решить проблему.

Молотов много и кроваво потрудился. В кратчайший срок его комиссия разработала план тотального уничтожения кулаков. Их выселяли в северные и восточные районы – Урал, Казахстан и Сибирь. Знаменитые экономисты Кондратьев, Юровский, Чаянов предложили использовать этих самых способных, самых трудолюбивых крестьян для хлебопашества на целинных землях, сдать им в долгосрочную аренду неосвоенные просторы, брошенные казахскими кочевниками. Наивные ученые не могли понять – Сталин не занимался сейчас экономикой. Он выполнял политическую задачу: уничтожал класс. Формула революционера Ткачева «Надо думать о том, сколько людей оставить» торжествовала.

В феврале 1930 года Молотов и его комиссия разделили кулаков на три категории. Первая – «контрреволюционный кулацкий актив». Их – в лагеря или под расстрел, членов семей выселять в отдаленные районы. Вторая категория – богатые кулаки. Их выселять в отдаленные бесплодные районы. Третья категория – владельцы менее мощных хозяйств. Их выселять за пределы колхозов.

Никто точно не знал, кого к какой категории причислять?

Как определить, кто кулак? Как отличить от них середняков? Несчастные зажиточные крестьяне оказались в полной зависимости от ГПУ, партийных властей и главное – от злобной деревенской бедноты. Состоятельные крестьяне сами отдавали имущество в колхоз, умоляли не объявлять их кулаками. Но ленивая, пьяная крестьянская голытьба мстила: новые повелители были неумолимы.

«Раскулачивание идет при активном участии бедноты… Беднота большими группами ходит вместе с комиссиями и отбирает скот и имущество. По ночам по своей инициативе сторожит на дорогах при выезде из селений с целью задержания убегающих кулаков», – с удовлетворением писал в «Правде» И. Варейкис, член ЦК и молотовской комиссии.

По всей стране под вопли и слезы женщин сажали на подводы несчастных, и под надзором ГПУ двигались подводы прочь из деревни. Люди оглядывались на пустые дома, где жили из века в век их семьи. В пустых дворах выли собаки…

В секретных фондах хранились бесчисленные жестокие телеграммы. В северный край комиссия Молотова выселила 50 000 кулацких семейств. Крайком партии заявил, что он готов принять только 20 000: бараки (без тепла и света) были еще не готовы. Сталин отвечал: «ЦК не может согласиться с таким решением, опрокидывающим уже принятый партией план переселения».

«Новосибирск. Секретарю Сибкрайкома Эйхе. Провести все необходимые подготовительные меры для приема в середине апреля не менее 15 000 кулацких семейств. Сталин».

Во все крайкомы, обкомы Сибири летели телеграммы. И выполнялись его планы. Прямо в степь – в голодную пустоту, огражденную проволокой, разгружались вагоны с людьми. Уничтожался класс.

Успешно поработала комиссия. В нее входили новые «кремлевские бояре», поставленные уже Сталиным, – всесильные партийные вожди из провинций, секретари обкомов. И конечно, Ягода, представлявший ГПУ. Бывший глава комиссии Молотов удовлетворенно вспоминал: «Коллективизацию мы неплохо провели… Я сам лично разметил районы выселения кулаков. Выслали тысяч четыреста».

«Нанести действительно уничтожающий удар кулакам», – писал член комиссии, новый член Политбюро С. Косиор.

«Тракторные колонны роют могилу кулакам», – образно выразился Киров. Опасные слова. Если бы знал он – кому еще рылись могилы…

И Киров, и Косиор, и Варейкис – все погибнут. 19 из 21 члена комиссии скоро лягут в безвестные ямы – будут уничтожены в сталинских чистках. Но сейчас они напряженно трудились над уничтожением людей. Шли бесконечные поезда: в теплушках для скота везли крестьян. На крышах вагонов – прожектора, внутри – охрана с собаками.

Бедняки и уцелевшие середняки объединялись в колхозы. Ухоженный кулацкий скот, крепкие дома кулаков, накопленное веками крестьянское добро, деньги в сберегательных кассах – все подлежало передаче. С кровавого присвоения чужого имущества начались колхозы.

Все парторганизации лихорадочно брали повышенные обязательства – завершить поголовную коллективизацию в сжатые сроки. Естественно, провозглашался добровольный принцип поступления крестьян в колхозы (или, как шутили, добровольно-принудительный). С музыкой и песнями ГПУ загоняло туда крестьян. Местные партийные вожди знали: или стопроцентная коллективизация, или отдай партбилет. Старик Молотов вспоминал популярный тогда в народе анекдот: «Спрашивают крестьянина: «Как лечиться от вшей?» Отвечает: «Напиши на голове «колхоз» – и все сразу разбегутся».

И начались восстания. Кровавый бунт с убитыми председателями колхозов и уполномоченными ГПУ полыхал на Рязанщине. Восстание было жестоко подавлено. Именно тогда в городе появилась сестра моей няни – красавица Паша. И, засыпая в своей детской кровати, я слышал: Паша в соседней комнате рассказывала моей матери, как сожгла свою избу, «чтоб не досталась проклятым».

Подавлять восстания должны были красноармейцы. Но Сталин понимал, как все это может влиять на армию, состоящую в основном из детей крестьян. Он еще не усмирил страну, он еще должен об этом думать… И тогда он публикует статью «Головокружение от успехов» о том, как «отдельные товарищи», испытав головокружение от массового и добровольного стремления людей в колхозы, переусердствовали. Эти «отдельные товарищи» подчас коллективизировали насильно. И главное – путали середняка с кулаком.

Все эти «товарищи», конечно, будут объявлены вскоре «скрытыми троцкистами, которые обдуманно вредили коллективизации». От них и пошли «перегибы в правильной линии…»

И покатилась волна судов – на этот раз над «злостными перегибщиками». Он умело поддерживал напряжение страха.

В это время Римский папа призвал к молитве за гонимых в России христиан. Но он опоздал. За день до объявленного папой всеобщего молебна, 15 марта 1930 года, Сталин публикует постановление «Об искривлении партийной линии в колхозном движении». Оказывается, это все те же «злостные перегибщики» насильственно закрыли целый ряд церквей…

И хотя священников и монахов из ссылок не возвращали, хотя к концу года оказались закрытыми 80 процентов сельских храмов – все с восторгом говорили о нескольких церквах, которые Сталин повелел вновь открыть. Он умел строить любимый российский образ: хороший царь и дурные министры.

И после его статьи по всей стране продолжали идти этапы с детьми и стариками. Поезда, набитые погибавшими от холода и жажды людьми. Дети умирали в дороге, иногда матери убивали их сами, чтоб те не мучились. До 1932 года (по заниженным данным) переселили еще 240 тысяч семей. Гигантский революционный эксперимент удался. Класс, столь ненавидимый Лениным, – зажиточное русское крестьянство, – более не существовал.

И все это сопровождалось шумными процессами. Летом 1930 года по Москве и Подмосковью ездили машины – в городе и на дачах арестовывали интеллигенцию. Ягода создавал новое дело с большим размахом. Были арестованы академики, виднейшие специалисты в области науки и техники, экономисты. Одним из главных обвиняемых стал М. Рамзин – знаменитый теплотехник, директор Московского технологического института. ГПУ объявило: раскрыта мощная организация террористов чуть ли не в 200 тысяч подпольных членов. Оказалось, в стране действовала тайная «Промышленная партия», планировавшая захват власти.

Арестованные во всем признались. Как добивались от них нужных показаний, как мучили на круглосуточных допросах, не разрешая спать, – об этом написаны тома.

Но для меня оставался главный вопрос – о степени собственного участия Сталина в процессах. Только теперь, прочитав документы, я могу утверждать: он сам руководил процессами. И как руководил! Как обстоятельно создавал этот театр ужаса! И даже диктовал роли…

Автора!

«2 июля 1930 года. Сталин – Менжинскому. Только лично. Показания Рамзина интересны. Мои предложения: сделать одним из самых важных, узловых пунктов [будущих] показаний Рамзина вопрос об интервенции. И о сроках интервенции. Почему отложили интервенцию в 30-м году? Не потому ли, что Польша еще не готова? Может быть, Румыния еще не готова? Почему отложили интервенцию на 31-й год? Почему могут отложить на 32-й?»

Это была его выдумка. Обвиняемым сообщили: империалисты тайно готовят интервенцию против Республики Советов. Признав свое участие в готовящейся интервенции, обвиняемые тем самым сорвут ее, спасут страну. Им предлагалось оболгать себя из чувства истинного патриотизма. За это, естественно, обещали смягчение приговора.

Рамзин согласился признать на суде, что его партия приветствовала готовящуюся интервенцию капиталистических стран против СССР. Но Сталину приходится внести в его «интересные показания» уточняющие детали. Дело в том, что интервенции-то нет! И он отлично знает: не будет! Вот Сталин и предлагает несколько вариантов, объясняющих, почему ее до сих пор нет и почему ее не будет.

Но не все были так сознательны, как Рамзин. И Сталин раздраженно требует от Менжинского: «Провести сквозь строй господ Кондратьева, Юровского, Чаянова и т. д., хитро увиливающих от тенденции к интервенции. Мы сделаем этот материал достоянием Коминтерна. Тогда мы проведем широчайшую кампанию против интервенционистов и добьемся того, что подорвем, парализуем попытки интервенции на ближайшие 1–2 года, что для нас немаловажно. Понятно? Привет. Сталин».

Так что вся эта его выдумка служит «немаловажным целям». А то, что «увиливающие» невиновны, – это не так уж и важно.

Можно только догадываться, как «провели сквозь строй господ интеллигентов». Но все его задания были выполнены.

Сталин – Молотову: «Ты, должно быть, уже получил новые показания Кондратьева. Ягода привез показать их мне. Я думаю, что эти показания… следует разослать всем членам ЦК».

Готовящаяся интервенция, атмосфера осажденной крепости необходимы для страха, для непрерывного чрезвычайного положения, в котором он придумал держать страну.

В самом конце 1930 года состоялся новый грандиозный спектакль – открытый процесс «Промышленной партии». Государственный обвинитель – все тот же неутомимый Крыленко. Процесс прошел как по маслу. По всей стране собрания трудящихся требовали расстрела «гнусных вредителей». В зале суда – наоборот: судья вел процесс, поражая непривычной вежливостью с обвиняемыми. Им даже было разрешено курить.

Полно корреспондентов, идет съемка. Обвиняемые соревнуются в готовности признать себя виновными, охотно делятся разнообразнейшими сведениями о своей вредительской деятельности – о связях с враждебной эмиграцией, иностранными посольствами и даже президентом Франции Пуанкаре.

Правда, не все абсолютно гладко. Например, «подлый вредитель» Рамзин заявил, что, планируя интервенцию иностранных государств, он сформировал будущее правительство и предполагал на пост министра промышленности и торговли капиталиста-эмигранта Рябушинского, с которым он, Рамзин, вел успешные переговоры. Но выяснилось, что Рябушинский успел умереть до того, как с ним «велись успешные переговоры».

Сталин сумел быть благодарным. Главному обвиняемому Рамзину расстрел был заменен тюремным заключением, и вскоре он, имя которого проклинала вся страна, был освобожден. В конце концов Рамзин… снова стал директором института и даже лауреатом Сталинской премии.

Но Вождь заботился, чтобы кровь лилась – какой же страх без крови? И процессы интеллигентов, вредящих во всех областях народного хозяйства, шли безостановочно. Процесс ученых-бактериологов, обвиненных в падеже скота, – подсудимые расстреляны. Процесс работников пищевой промышленности, обвиненных в организации голода – 48 человек расстреляно. В Бутырках на цементном полу сидело в то время по 60–80 человек в камере, преимущественно профессора и инженеры. Тюрьмы уже давно назывались в народе «дома отдыха инженера и техника»…

И он неутомимо дирижирует.

Сталин – Молотову. 13 сентября 1930 года: «Надо бы все показания вредителей по рыбе, мясу, консервам и овощам опубликовать немедля. И через неделю дать сообщение, что все эти мерзавцы расстреляны. Надо всех их расстрелять».

Фантастика: он сам организует процессы, сам объявляет невинных преступниками и при этом искренне негодует по поводу их преступлений. Великий актер – он умел вписаться в роль.

Волна арестов нарастала, и его наркомы забили тревогу – совершенно исчезли квалифицированные кадры. Но Сталин и тут находит оригинальное решение: на прорывы, на обезлюдевшие производства начали возить инженеров… из тюрем, а вечером – возвращать их в тюрьмы. Истосковавшиеся по работе люди почитали это за счастье.

В июле 1930 года на XVI съезде Сталин поистине короновался.

Он был искренен и в своем докладе сказал прямо: «нэп был маневром». Все это время копились силы, чтобы в подходящий момент уничтожить старую деревню, провести индустриализацию.

«Партия правильно выбрала момент, чтобы перейти в наступление по всему фронту. Что было бы, если бы мы послушались правых оппортунистов из группы Бухарина, если бы отказались от наступления, свернули бы темпы развития индустрии, задержали бы развитие колхозов и совхозов и базировались бы на индивидуальном крестьянском хозяйстве? Мы наверняка сорвали бы нашу индустрию, остались бы без хлеба… мы сидели бы у разбитого корыта… Что было бы, если бы мы послушались левых оппортунистов из группы Троцкого и Зиновьева и открыли бы наступление в 26–27-м годах, когда мы не имели никакой возможности заменить кулацкое производство хлеба производством колхозов и совхозов? Мы наверняка сорвались бы на этом деле… Огульное продвижение вперед есть смерть для наступления. Об этом говорит опыт гражданской войны… Основная установка в партии в данный момент состоит в переходе от наступления социализма на отдельных участках хозяйственного фронта к наступлению по всему фронту».

Итак, с самого начала был тайный замысел наступления. Но чей замысел?

Завещание

Я вспоминаю: 70-е годы. Москва. Раннее утро в библиотеке, носившей тогда имя Ленина. Как только она открывалась, появлялся маленький тонкошеий старичок, поражавший своим пенсне, которое когда-то носили в царской России. Впрочем, пенсне и лицо этого человека тогда еще знали все посетители библиотеки. Это был Вячеслав Молотов.

Однажды мне удалось с ним познакомиться. Случилось это на какой-то премьере в театре имени Ермоловой. После спектакля я направился за своим пальто в администраторскую и у дверей увидел разгуливающего старого человека в пенсне – Молотова.

Администратор спросил меня: «Молотова видели? У меня разделся. Пришлось попросить обождать старичка. У нас сегодня важный гость – секретарь нашего райкома партии. Пусть он сначала оденется и уйдет, чтобы не вышла неловкость».

Неловкость заключалась в том, что Молотов был исключен из партии после столкновения с Хрущевым. И вот теперь старый вершитель судеб послевоенной Европы ждал, пока оденется какой-то секретарь райкома. Так проходит мирская слава.

Я взял пальто Молотова, его калоши, одежду его спутницы и вынес ему. Он был с какой-то старой женщиной (его жена умерла – видимо, это была экономка). Так мы познакомились.

Он жил рядом с театром, на улице Грановского, и оттого дорожил этим театром, боялся поставить администратора в неловкое положение. Я напросился его провожать. Был тихий зимний вечер. Я был глуп, нетерпелив – сразу заговорил о Сталине и почувствовал: он тотчас стал напряжен. Я начал с безобидных вопросов:


  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации