Текст книги "Наполеон"

– Продолжайте, – сказал Ферзен. И Бомарше продолжил:

– На рассвете Казот подъехал к моему дому. Было четыре пятнадцать, и лейтенант уже ждал его ровно пятнадцать минут. Я в полудреме слушал, как они разговаривали. Явление четвертое: Казот и лейтенант… Фигаро, текст за обоих!

Фигаро начал монотонно читать:

– «Вы что же, вправду никогда не спите, лейтенант? Ремарка: лейтенант только пожал плечами и сказал:

– Вы не находите, что жизнь слишком коротка, чтобы ее просыпать? Три часа на сон – это три часа, выброшенных из жизни. Поверьте, и это – мотовство…

Ремарка: Казот заметил книгу в руках лейтенанта.

– Что вы читаете?

– Кодекс Юстиниана. Я не читаю – учу наизусть.

– Зачем?

– Это мне пригодится.

– Вы хотите… издавать законы?

– Скорее, управлять теми, кто будет их издавать.

Ремарка: добрый Казот был несколько растерян. Но, помолчав, спросил:

– Как вы относитесь к королю?

– Я не могу его понять.

– А именно?

– Как он мог разрешить увезти себя в Париж? Как он мог покориться толпе черни, пришедшей в Версаль?

– Но что он мог поделать?

– Поставить две пушки у ограды и одну напротив центрального балкона. Три выстрела, уверяю, рассеяли бы эту сволочь!

– Но это были женщины! Они пришли просить хлеба!

– Пушки не занимаются определением пола. Пушки стреляют.

– Людовик – добрый король. Он не мог…

– Когда я слышу: «Добрый король», я говорю: «Какое неудачное в стране правление». Но скоро настоящая власть вернется во Францию.

– Вы думаете?

– Уверен. Люди уже устали от свободы. Свобода предполагает личную ответственность. Вы плохо спите, вы говорите себе: «Так ли я живу, и почему кто-то живет лучше и преуспел больше?» Совесть, страдание и, главное, ощущение собственной неполноценности… эти итоги свободы мучают. То ли дело, когда король или диктатор отнимает у граждан проклятую свободу и вместе с ней самое тяжкое – бремя выбора, решений. Он выбирает за них. Они имеют право сказать себе: «Мы хотели, но не можем. Мы не состоялись, и не потому, что бездарны, а потому, что правитель мешал нам». К ним возвращается состояние детства, совесть имеет право замолчать, они безгрешны. Только истинный диктатор возвращает людям это чувство. И я уверен, что люди, прогнав короля, уже скучают по его власти – власти Отца нации.

– Значит, вы думаете, что король вернется?

– Король – никогда, ибо с ним могут вернуться аристократы. И хотя народу не нужна свобода, но равенство ему необходимо. Люди ненавидят привилегии соседа… Нет, король не вернется, но вернется Власть! Новый хозяин страны даст всем равные права. И в том числе равенство общего подчинения ему – Отцу нации.

Ремарка: комната была тускло освещена. Казот долго молчал, сидя в рассветном сумраке. Наконец сказал:

– Это ужасно, но вы правы. Однако дело, ради которого я пригласил вас, требует службы королю.

– Я говорил вам о велениях истории. Но практики могут изменять ее ход, во всяком случае, на время.

– Дело обещает быть очень опасным…

– Но именно за это вы хорошо заплатите – так я понял из слов гражданина Ронака. Что же касается опасности… Вы можете зарыться на сто футов в землю, но если пуля предназначена вам, она вас и там найдет… Думаю, я сказал достаточно, чтобы вы могли понять, соответствую ли я рекомендациям, которые дали те, кто видел меня в деле. Позвольте откланяться. Я прошу сообщить ваше решение не позже чем послезавтра.

– Надеюсь, не в пять утра?

– Если решение будет положительным, то лучше в четыре, чтобы не терять драгоценного времени. Мсье Ронак знает, как и где меня найти».

Тут заговорил Бомарше:

– После его ухода Казот прошел ко мне в комнату и сказал… Фигаро, продолжай читать текст Казота!

– «Он ушел, даже не попрощавшись… А кто такой мсье Ронак[5]5
  Ронак – анаграмма фамилии Карон.


[Закрыть]?»

– «Так я называю себя, когда пускаюсь в сомнительные предприятия. Я предпочитаю, чтобы он знал меня под этим именем… Что вы о нем скажете?»

– «Страшный молодой человек. Когда он взглянул на меня… это был взгляд, от которого я почему-то задрожал».

– «Это – тот человек».

– «Несомненно. Но вам придется убедить в этом королеву. Она теперь занимается всем. Это поразительно: она, которая жила только для развлечений и без зевоты не могла слушать о политике, принимает министров, ведет тайную переписку со всеми дворами и готовит побег. Король в прострации, нынче наш король – она. Вы должны с ней поговорить. Сейчас это, кстати, несложно: так как газеты не перестают трубить о бегстве короля, королева придумала, как успокоить публику – Ее Величество и сестра Его Величества принцесса Елизавета вечерами гуляют в Булонском лесу. Завтра они будут там между шестью и семью вечера. Как зовут вашего лейтенанта, граф?»

«Какое-то корсиканское имя, которое невозможно запомнить…»

«Вы не хотите мне сказать?»

«Да, пока вы не решитесь – так мы с ним условились. Он, конечно же, не хочет стать известным в неизвестной ему истории. Я обещал…»

И вот тогда наступила одна из кульминаций пьесы. Явление пятое: в Булонском лесу в шесть вечера – Бомарше, королева и принцесса Елизавета. Антуанетта так изменилась! Вчерашняя взбалмошная девочка, «королева рококо», стала прекрасной печальной женщиной… Фигаро, передай мадемуазель текст королевы!

Мадемуазель де О., несколько опьяневшая, нетвердым голосом начала читать:

– «Здравствуйте, Бомарше. Я рада, что вы с нами».

– «Ваше Величество, я ваш верный слуга».

– «Надеюсь, я не подведу вас и сыграю свою новую роль не хуже, чем в Трианоне».

– «Я в этом уверен. Но, Ваше Величество, мы должны думать и об успехе всей пьесы. А здесь многое будет зависеть и от партнера».

– «Поверьте, мой партнер достоин вашей пьесы».

– «Я уверен в этом. Но сможет ли он быть с вами на протяжении всего действия?»

– «Увы, нет».

– Вы торопитесь, – обратился Бомарше к мадемуазель де О., – а здесь ремарка.

Мадемуазель прочла ремарку:

– «Она прелестно вздохнула: «Увы, нет».

– «А у меня, Ваше Величество, есть великолепный протеже на роль… конечно, не партнера, но заботливого и умелого слуги. Мсье Казот имел возможность его увидеть и сможет подтвердить. Я прошу вас обсудить это с мсье Казотом, избегая отвергнутого судьбой партнера. Ибо по опыту могу сказать: актеры не терпят умелых соперников на сцене. А мой протеже создан самой судьбой для опасных ролей».

– «Ах, Бомарше, я не знаю, чем все это закончится, но знаю, что ни о чем не буду жалеть. Нельзя покорно сносить унижения».

– «Так как насчет моего протеже, Ваше Величество?»

– «Мсье Казот вам передаст… Я переписываюсь с ним ежедневно».

– И Казот вскоре передал мне ответ королевы: «Нет»… Что ж вы молчите, граф? – обратился Бомарше к Ферзену. – Это ведь был привет от вас… который столько раз губил ее своими советами, который и сейчас лжет, будто не знал о моем участии. Знал и жалко ревновал! Этот безумец ревновал ее к людям, цветам, даже срубленным деревьям… Да, я любил ее, а вы погубили!.. Пистолеты в вашем распоряжении. Я закончил.

Граф сказал, как-то сразу охрипнув:

– Вы… вы ничтожный…

– Простолюдин, – улыбнулся Бомарше.

– Вы посмели охотиться за нею. Она рассказывала, как на репетиции вы смотрели на нее…

– Даже это рассказывала? Да, мой друг, я люблю дам – молодых и не очень, красавиц… и не очень. Всех, кто репетировал в моих пьесах. – Бомарше засмеялся. – Впрочем, и в чужих тоже… Но это вы погубили ее! Как мы с вами теперь хорошо знаем, мой корсиканец не умел проигрывать. Он спас бы и ее, и Семью.

Граф Ферзен поднялся.

– Как, вы нас покидаете, граф? Не убив меня?

– Достаточно того, что вы убили меня. Будьте прокляты!

– Однако каков финал! За это непременно следует выпить!

– Наконец-то! – воскликнул маркиз.

Граф остановился в дверях и с волнением следил за Бомарше.

Бомарше поднял бокал и оглядел присутствующих:

– Может быть, кто-нибудь скажет тост? Но все молчали.

– Ну что ж, тогда скажу я: за финал! И он медленно выпил вино.

– Браво! – прошептал маркиз.

А Ферзен, не прощаясь, вышел. Точнее, выбежал из комнаты.

– И граф торопливо покинул нас, – засмеялся Бомарше. – А теперь, – обратился он к мадемуазель де О., – за ним! Фигаро посадит тебя в карету и объяснит, как найти логово несчастного графа. Вперед, мадемуазель! Граф хорошо заплатит. Ему надо забыться… в объятиях королевы. И если он ударит тебя – не отставай. Он сдастся… или сегодня же покончит с собой. – Бомарше засмеялся. – Нет, сдастся, бьюсь об заклад!

– А если прогонит? – Мадемуазель, торопясь, допивала оставшееся на столе вино.

– Если прогонит, то Бомарше – плохой писатель. Но это не так. Прощай!

– А разве мы не увидимся? – мадемуазель обращалась сразу к маркизу и Бомарше.

– Уверен – нет. Он заберет тебя с собой. Прощай, шлюха! И будь счастлива, королева.

Мадемуазель расхохоталась и выбежала из комнаты.

Фигаро степенно уложил листы в красную папку и направился к выходу.

– Возвращайся скорее, Фигаро. Я хочу успеть с тобой попрощаться. – Бомарше обнял молчаливого слугу.

Фигаро кивнул и молча вышел вслед за мадемуазель.

– Послушайте! – вскричал маркиз. – Кто дал вам право распоряжаться мадемуазель? Эта наша общая собственность…

– Иначе он и вправду покончит с собой. Я не хочу, чтобы его жизнь была на моей совести – особенно сегодня. Дадим ему утешение… Бедный граф, – усмехнулся Бомарше, – он так и умрет, ничего не поняв. Ведь он, как и вы, не знает, на что способна интрига в настоящей пьесе.

– Ну не мучьте, я страшно любопытен. Что вы могли еще придумать? Какой еще блестящий и оттого банальный ход? – Маркиз исследовал пустые бутылки на столе. – Проклятье, шлюха выпила все вино!

– Вы хотите узнать всю пьесу? – Бомарше положил рукопись в секретер и демонстративно повернул ключ в замке.

– И заодно попросить немного вина.

– Вино будет по возвращении Фигаро. Что же касается пьесы… вас ждет много приятных и неожиданных сюрпризов… Пьеса продолжалась. Явление шестое: дом Бомарше после побега. В полночь король и Семья благополучно бежали из Парижа. Бомарше спит. В четыре утра его будят – оказывается, юный лейтенант пришел за ответом. В суете приготовлений к побегу я о нем совсем забыл… Спросонья я велел Фигаро сказать, что все изменилось, что его услуги не нужны, и дать ему денег… немного. И выгнать негодяя, нарушившего хрупкий сон старого писателя! Но он не ушел… От этого маленького человечка исходит какая-то странная энергия. И Фигаро – думаю, к собственному изумлению – привел его ко мне. Он сел перед кроватью и вместо приветствия начал читать слова Фигаро из пьесы: «После того как за мной опустился подъемный мост тюремного замка, я хотел только одного: чтобы люди, которые так легко подписывают эти грозные бумаги, сами попали сюда однажды». После чего он спросил: «Неужели вы передумали, гражданин Ронак?»

«Именно так», – сказал я ему.

«Но если они вернутся к власти – конец вашему Фигаро. Сейчас они в беде и оттого милы. Люди в беде всегда милы… Но когда вернутся с армией – будут беспощадны».

«Молодой человек! «Я все видел, всем занимался, все испытал» – это все тот же мой Фигаро из пьесы. И теперь я уверен: несправедливость не зависит от строя, это свойство рода человеческого. И монархисты, и революционеры, когда они во власти, одинаково гадки. Чего вы хотите еще, лейтенант?»

– Браво! – сказал маркиз. – Наконец-то слышу хоть и банальное, но верное…

– «Я хочу, мсье Ронак, – сказал этот молодой дьявол, – только одного: чтобы вы подтвердили, правильно ли я догадался. Птички решили покинуть клетку?»

«Послушайте, но вы же поклялись служить этому делу. Вы с самого начала лгали?»

«Нет. И вы это знаете. Получив деньги, я выполняю соглашение. Всегда. Но, к счастью, мне отказали, и я свободен. Я не хотел бы отдать им то, что должно по справедливости принадлежать Фигаро… То есть мне».

Я промолчал. Он же весело расхохотался.

«Спасибо. Не возразив, вы подтвердили мою догадку. Итак, они бегут. Когда это должно случиться?»

«Позвольте мне выпить кофе, друг мой, прежде чем я вам отвечу…»

Я выпил кофе, не торопясь оделся, написал несколько деловых писем. Был уже шестой час. Семья была в пути почти пять часов, и их наверняка уже встретили верные гвардейцы. Пьеса фактически закончилась, интрига умирала… Пять часов преимущества дал я старой власти в моей пьесе. Почему бы не дать призрачный шанс их недругу Фигаро? В конце концов, он прав. Мы должны любить своих героев, даже если в будущем они убьют нас. Тем более что это вновь оживит интригу…

И я позвал его и сказал засмеявшись: «Птичка уже улетела».

«Проклятье! Я так и подумал: в полночь, тотчас после ухода генерала Лафайета!»

«Ну и что же вы собираетесь делать? Донести?»

«Кому? Этим глупцам? Тем более что наступает утро, через каких-нибудь полчаса они и сами хватятся…»

«Значит, поздно, лейтенант».

Однако он остался совершенно спокоен и сказал: «Неумная фраза. Ответ, достойный Фигаро, может быть только один: «Ничто не поздно, пока у тебя есть лошадь и шпага»… Прощайте».

И он не торопясь ушел. Повторю: не торопясь…

Но как только дверь захлопнулась, я услышал дробь каблуков: он буквально скатился по лестнице.

И пьеса продолжилась. Вы не знаете ее подробностей, но знаете финал!

– Ужасно, – сказал маркиз:– Но вы же любили ее!

– Я ее желал… Но, в отличие от вас, я не могу погрузить весь мир в пещеру между ног. Удачная пьеса забавней любви… особенно когда она управляет историей… А какие персонажи сыграли в ней свои роли! Клянусь, этот лейтенант был убежден, что спасает трон для себя. Он уже тогда знал, что родился стать цезарем… Однако время – пора ко сну. Прощайте, маркиз. Какой чудный обед приготовил мой Фигаро! И главное – какое отличное вино! Не так ли?

– Тут вы правы, совершенно правы, – с плохо скрытой усмешкой ответил маркиз, – вино отличное.

– Не позже чем через полчаса вы поймете, что ваша реплика была неудачна… Как прекрасно вставать и слышать: «С добрым утром, Бомарше!» Прекрасней этого только не вставать… Да, вот еще: я долго думал над вашим сочинением, которое нашел тогда на площади.

– Так вы его все-таки взяли! Взяли! – закричал маркиз.

– Конечно. Взял, потому что меня поразила длина свитка. Он буквально летал по площади, изгибаясь, как змея, и я смог поймать его, только наступив сапогом.

– Прочли?! – маркиз задыхался.

– Ничего отвратительнее не читал. И я сжег вашу рукопись почти с ужасом.

– Вы лжете!

Бомарше помолчал, потом сказал:

– Так что вы зря мечтаете порыться в моих бумагах.

– Вы… негодяй!

– Я уже говорил графу: это банальная, плохая реплика. Реплика-сорняк… И потом, уже после того как я сжег свиток, я продолжал думать над прочитанным. И все пытался понять, кем же вы были, несчастный человек? А вы были предтечей – предтечей дьявола. Сами того не понимая, вы протрубили миру о его приходе и грядущем торжестве. Об этом – все ваши жестокости, извращения и ужасы. И дьявол пришел… с именем Революции. И, думаю, вы правы, он еще прославит вас… А Бомарше? Он сделал то, что мог: сжег ваш свиток… Прощайте, грядущий Хам, о котором все столько твердили. Я иду спать.

– Прощайте, – с угрозой сказал маркиз.

В комнату вошел Фигаро.

– Шлюха пристроена.

Фигаро молча кивнул.

– Рад, что я не ошибся… Я отправляюсь спать, мой друг. Постели мне сегодня в маленькой комнате, – сказал Бомарше и обратился к маркизу: – Вы можете еще посидеть и выпить вина – Фигаро принесет. Тем более что у вас здесь есть дела… Вы ведь не верите, что я сжег вашу рукопись?

– Не понял…

– В том-то и дело, простодушный маркиз. Вы тоже не поняли пьесу… Позволь мне проститься и с тобой, мой Фигаро. Поцелуй меня.

Фигаро подошел к Бомарше. И поцеловал его.

– Браво! Вы уверены, маркиз, что это был банальный поцелуй Иуды. Но Бомарше всегда оригинален. – Бомарше улыбнулся Фигаро. – Ты старательно играл в моей пьесе. Я хочу, чтобы ты вернулся туда, откуда я тебя когда-то взял. Возвращайся в театр! Жизнь, конечно, тоже театр, но слишком грустный и банальный. В пьесах она интересней… И запомни, – Бомарше подмигнул, – пьеса должна кончаться или гениально, или хотя бы неожиданно.

Итак, идет моя последняя реплика: «И Бомарше исчез за пыльным занавесом. Навсегда».

Засмеявшись, он поднял вишневую занавесь и исчез в маленькой комнате. И стена за ним закрылась.

– Что он здесь нес? – грубо обратился маркиз к Фигаро.

– Не знаю. У него привычка говорить непонятно.

– Ты нас обманул?

– Нет. Все, как договорились, – вино убьет его. Через полчаса его не будет.

– Ключ от секретера, – повелительно сказал маркиз.

– Вы торопитесь, сударь.

– Это мое дело. Добрый граф дал тебе, прохвост, целое состояние…

– Ключ у хозяина. Потерпите полчаса, сударь.

Но нетерпеливый маркиз не слушал. Он уже приготовился воевать с секретером и рванул крышку, которая… легко открылась. К его изумлению, секретер был не заперт. И почти пуст – там лежала только толстая рукопись в вишневой папке.

Маркиз торопливо открыл ее. Сначала шел ворох неразборчиво исписанных листочков, озаглавленных: «Пьеса». А под ними лежали два десятка листов, аккуратно переписанных тем же почерком и озаглавленных:

Бегство в Варенн, точно записанное господином Бомарше по показаниям участников – Шевалье де Мустье и герцога Шуазеля

Более в секретере ничего не было.

Маркиз начал читать:

«Прежде чем записать все это, я, Пьер Огюстен де Бомарше, долго беседовал с милым Мустье, а также с его другом герцогом Шуазелем. И обстоятельства, услышанные от них, излагаю в нижеследующем документе».

«Все прошло как по маслу. Пьеса Бомарше «Побег из дворца» оказалась совершенна.

В десять часов вечера королева оставила гостиную, чтобы «уложить детей». На самом же деле, впустив через потайную дверь шевалье де Мустье, она быстро одела дофина и дочь и препоручила их его заботам, после чего вернулась в салон. В это время, как обычно, во дворец приехал генерал Лафайет – проверять Семью. Он беседовал с королем о делах в Париже.

Мустье вывел детей через потайной ход прямо на площадь Карузель. Под покровом ночи он отвел их в фиакр, спрятанный на улице Лешель. Дети тотчас уснули. Граф Ферзен, переодетый кучером, сидел на козлах и сторожил их.

Мустье вернулся во дворец за королевой. Она все еще беседовала в салоне с Лафайетом и королем. Около одиннадцати она объявила, что уходит спать. Лафайет пожелал ей доброй ночи. Когда королева ушла, генерал поднялся, чтобы покинуть дворец.

Вернувшись в свою комнату, королева быстро переоделась в то самое сиреневое платье Розины, которое ей сшила мадам Бертен для «Цирюльника». Надев шляпу с полями и дорожный черный плащ, она вместе с Мустье прошла по потайному ходу на площадь Карузель и… едва не попала под вылетевшую из ворот дворца карету Лафайета, за которой скакал эскорт национальной гвардии! Королева не потеряла самообладания, только прошептала Мустье: «Идите вперед один, если эти негодяи нас заметят, все пропало». И отступила в тень портика дворца…

Некоторое время королева стояла, сдерживая сердцебиение. Потом она объяснила Мустье свой ужас: ей показалось, будто Лафайет ее увидел, даже встретился с ней глазами. «Я видела… видела его изумленный взгляд».

Но карета благополучно проехала, и королева возблагодарила Бога, что Лафайет ее не узнал!

(Хотя, думаю, узнал… Может быть, благородный генерал хотел, чтобы они бежали из Парижа? Может быть, он понимал, что уже бессилен защитить их от революционной черни?)

Когда Лафайет проехал, Мустье благополучно отвел королеву к фиакру. Он тоже был взволнован и даже не смог сразу найти дорогу.

Потом он вернулся за королем и вскоре привел его в фиакр. Увидев короля, Антуанетта расхохоталась и сказала: «Ваше Величество, вы зря не участвовали в наших спектаклях». Действительно: в широкополой шляпе, в парике неуклюжий и толстый король выглядел совершеннейшим дворецким. Затем из дворца вывели принцессу Елизавету и воспитательницу детей мадам де Турзель.

Теперь вся Семья тесно сидела в маленьком фиакре. Занавески опустили, было душно. Дети по-прежнему спали.

Граф Ферзен хлестнул лошадей. Фиакр беспрепятственно доехал до заставы Сен-Мартен.

В темноте пустой улицы высился огромный дорожный экипаж. На козлах сидел шевалье де Валори.

Ферзен подогнал фиакр впритык к экипажу, и Семья перебралась туда, не ступая на землю. Наконец-то все разместилась с удобствами.

Граф рванул за удила лошадей, запряженных в фиакр, так, что тот опрокинулся. Перевернутый, будто из-за несчастного случая, фиакр бросили на дороге. Мустье и Мальден вскочили на освободившихся лошадей. Ферзен сел на козлы дорожной кареты.

Шел первый час ночи, когда экипаж, сопровождаемый всадниками, оставил заставу Сен-Мартен.

Мустье и Мальден скакали рядом с экипажем. Оба были теперь одеты в платье правительственных курьеров – желтого цвета камзолы, лосины, круглые шляпы. Они должны были объявлять, что в карете везут казну – деньги для армии, стоявшей у границы. Третий гвардеец, шевалье де Валори, в таком же обличье курьера был отправлен далеко вперед, чтобы заблаговременно готовить сменных лошадей.

Граф Ферзен не переставал нахлестывать лошадей. Экипаж весело несся в кромешной тьме безлунной ночи.

Так Семья доехала до Бонди.

Как только застава в Бонди осталась позади, состоялось прощание графа Ферзена с королевской четой. На козлы сел Мальден. При первой же смене лошадей решено было нанять настоящего кучера.

Король вышел из кареты, и граф низко поклонился ему. Тучный монарх неловко обнял стройного шведа и сказал, что никогда не забудет того, что граф для них сделал. Король был растроган…

Королева из кареты не вышла. Но занавеска поднялась, и они «обменялись взглядами, и какими взглядами!» – так сказал Мустье. Троим сейчас было не до ревности и не до пересудов. На кону были жизнь и смерть…

До Шалона скакавший рядом Мустье слышал непрерывный смех и веселый голос Антуанетты за занавеской кареты.

«Я представляю лицо Лафайета! – Она заливалась смехом. – Почему вы такой мрачный, сир? Если они и хватились нас, то только что… мы выиграли целую ночь», – приставала она к молчаливому королю.

А тот монотонно повторял: «Мадам, я неудачник в жизни и по-прежнему сомневаюсь, что путешествие удастся».

«Ваше Величество хочет обвинить меня заранее?»

«Я благодарен вам, мадам. Мы обязаны были сделать это. Бегством из собственного дворца мы объясним народу, что его король несвободен и должен бежать из своей столицы, как из неволи».

Но он волновался и потому пил много воды и постоянно ходил оправляться. Мустье слезал с коня и заслонял его. Впоследствии шевалье поведал, как Его Величество, поправляя брюки, сказал: «Если нас постигнет неудача, всякое дальнейшее сопротивление насилию этих безумных уже бесполезно. Общественное мнение нельзя будет убедить даже воззванием к народу, которое я оставил на камине в своем кабинете».

К Шалону подъехали без приключений.

Так что повторюсь с удовольствием: пьеса, придуманная Бомарше, была безукоризненна.

В Шалоне начинало действовать «сочинение» графа Ферзена. И оно быстро показало свою бездарность.

После Шалона за безопасность кареты должен был отвечать маркиз Буайе – единственный генерал, который согласился отдать своих солдат в распоряжение короля. Его корпус стоял на границе с Люксембургом, у Стенея. Неподалеку от этого города Семья предполагала пересечь границу.

Видимо, герцог Орлеанский продолжал что-то подозревать (или до него дошли какие-то слухи). Накануне побега Семьи к Буайе прискакал Лозен. Вчерашний воздыхатель Антуанетты, а ныне сторонник и друг герцога Орлеанского был теперь генералом Революции. После долгого разговора о том, как герцог любит своего монарха и как их поссорили завистливые придворные, Лозен заговорил о грозной ситуации для короля в Париже. «Им нужно срочно бежать», – сказал Лозен и вопросительно посмотрел на Буайе.

Буайе только усмехнулся, пожал плечами и сказал, что не понимает, к чему клонит Лозен.

Так что герцог Орлеанский опять ничего не узнал…

Как условились граф Ферзен и Буайе, на всем пути следования экипаж должны были поджидать отряды, высланные генералом. Они должны были обеспечить полную безопасность движения от Шалона до границы. Первый эскадрон гусар должен был ожидать карету у въезда в Шалон, другой отряд – в Понт-де-Соммевеле, пятьдесят драгун – в Сен-Менеуле, отряд графа де Дама – в Клермоне и, наконец, еще один гусарский эскадрон поджидал Семью в Варение. Любой отряд мог легко освободить карету, если ее задержат. Гусарами в Варение, последнем городе на пути к границе, командовал сын генерала Буайе. Он и должен был доставить карету к своему отцу, после чего сам Буайе во главе немецкого полка (на французских солдат полагаться было опасно) должен был эскортировать Семью до границы.

Этот немецкий полк в несколько сотен всадников стоял в Стенее. Он мог за несколько часов достигнуть любой точки на пути следования кареты и отбить короля, если бы с Семьей приключилось что-то неладное. План этот неоднократно обсуждался графом Ферзеном и маркизом Буайе, который под предлогом инспектирования границы много раз выезжал осматривать дорогу.

Все было проверено, но, как и предполагал я, Бомарше, они были дурными сочинителями, ибо не учитывали, что их пьесу обязательно будет править Революция.

Невезение, которого так ждал король, началось в Шалоне.

Никакого эскадрона, который должен был встречать их у заставы, Мустье не увидел. Но он решил не расстраивать короля и ни слова не сказал ему об этом.

В Шалоне наняли опытного кучера со свежими, крепкими лошадьми. Но когда карета покидала город, все четыре лошади загадочно пали. Будто пораженные ударом молнии, они лежали на земле, смотрели покорными глазами, и бока их судорожно вздрагивали – они хрипели…

Мустье схватил кучера за горло: «Почему ты взял таких лошадей?»

Но тот, задыхаясь, уверял: «Эти были самые лучшие. Сам не понимаю! Может, что-то в овес подсыпали…»

Лошадей пришлось бросить подыхать на дороге. Хорошо, что с каретой ничего не случилось… Царственные путники сидели испуганные за занавесками и молчали.

Долго искали новых лошадей. К счастью, Мустье наконец нашел их, и эта удача вселила великое оживление в короля. Он сказал, что «его звезда впервые благоволит ему», ибо он загадал: если они благополучно проедут Шалон, то оставшаяся часть пути не доставит никаких трудностей. Королева расхохоталась и посоветовала всегда слушаться ее.

Карета покинула город. Был рассвет, и домики на окраине утопали в сонной тишине и цветах. Лошади бежали бойко. Король пришел в самое беззаботное, веселое расположение духа и первый раз заговорил о еде.

«Он даже не заметил, что в Шалоне нас никто не встретил», – рассказывал потом Мустье.

Семья приступила к трапезе. Король ел с большим аппетитом. Ее Величество подозвала Мальдена к окну кареты, предложила ему и Мустье поесть. Она пошутила насчет их смешной формы, сказала, что на ближайшем маскараде, который непременно устроит ее брат в Вене, «надеется видеть их в тех же костюмах». Еще она сказала, что, без сомнения, сейчас, когда они беседуют, «Лафайету весьма не по себе». И расхохоталась.

Она была очень весела.

Два раза, покуда меняли лошадей, король выходил оправиться. Мадам де Турзель искреннее страдала, видя, как рушится этикет.

Король шутил, сказал, что, согласно этикету, прикрывать его должно не шевалье, а графу. Так что на этот раз его загораживал от любопытных взглядов граф де Мальден. Королева и дети «сделали свои дела» в маленьком леске на холме. Мальден помог всем спуститься и снова сесть в карету.

Но необъяснимые вещи продолжали происходить. По прибытии в Понт-де-Соммевель они опять не нашли встречающих гусар.

В этот момент мимо проезжал какой-то щуплый, похожий на девочку, лейтенантик. Он был весь в пыли и дорожной грязи. И лошадь его уже с трудом шла – видно, бешеная была скачка.

Он остановился у кареты и спросил, где можно сменить лошадь.

Мустье объяснил, что «они сами тут проездом, везут казну и мало что знают».

Лейтенант хлестнул несчастную лошадь, и Мустье только успел крикнуть ему вслед: «Если встретите отряд гусар, ожидающий нас, передайте: пусть немедля скачут сюда!»

Лейтенант кивнул и продолжил свой путь.

«Наверное, они дожидаются в следующем городе, так как увидели, что тут нет никакой для нас опасности», – весело сказала королева.

Король, свято веривший в дисциплину и в то, что все распоряжения Буайе должны быть точно исполнены, предложил поискать гусар.

Гусар искали, но безуспешно.

Мустье и Мальден, уже начавшие догадываться, что происходит, уговорили Семью продолжить путь…

В Сен-Менеуле все повторилось: и здесь не было драгун. Король уже открыто негодовал, и Мустье отправился на поиски. Зная солдатские нравы, он ожидал найти драгун в трактире.

Около трактира, откуда слышались пьяные голоса, к нему торопливо подошел человек в разорванном мундире. Мустье с изумлением узнал в нем командира драгун графа д'Андуина. Не глядя на Мустье, граф просвистел шепотом: «Немедленно уезжайте, если задержитесь – все пропало. Торопитесь!» И тут же удалился.

Только на обратном пути шевалье узнал подробности: отряд из Сен-Менеула был разоружен и арестован национальными гвардейцами совсем незадолго до их приезда. Драгуны д'Андуина не только отдали оружие без сопротивления, но радостно орали: «Да здравствует нация!» Командир пытался усовестить их, говорил, что они «оставляют без охраны казну, которая должна скоро прибыть». Однако в ответ звучали выкрики: «Толстопузую казну и дырку австрийской шлюхи, куда не лазил только ленивый, охранять не хотим! По этой семейке фонарь давно плачет!»

Откуда-то они уже все знали…

Все закончилось потасовкой: на графе разорвали мундир, его с трудом отбили от своих же драгун национальные гвардейцы. Потом драгуны отправились в трактир, а д'Андуин, сообразив, что скорее всего их и будут искать там, решил быть поблизости…

Во время короткого разговора Мустье и графа д'Андуина случилось, как выяснится потом, необратимое.

Король, услышав шепот графа, приоткрыл занавеску. Мустье дал знак немедля ее закрыть. Но было поздно. На площади перед трактиром стояли двое молодых людей и рассматривали прибывшую карету. Один из них, некто Друэ, был сыном городского почтмейстера, второй – его друг, местный пьяница.

«Надо бы проверить документы у хозяев такой богатой и большой кареты», – предложил Друэ, служивший до революции в полку принца Конде и знавший толк в каретах.

Услышав эти слова, Мустье молча вынул из сумки подорожную и паспорта.

«Значит, этот толстяк – дворецкий? – усмехаясь, сказал Друэ, возвращая документы. – Сдается мне, что этот дворецкий, который прячется за занавеской… очень похож на свое изображение на пятидесятиливровой купюре».

Мустье почел за лучшее не понять иронии. Он подал знак, и карета тронулась. Не сменив лошадей, они отправились далее – в Клермон.