Текст книги "Царство селевкидов. Величайшее наследие Александра Македонского"

Первая кампания 334 г. до н. э. поставила Александра на место Великого Царя в областях, которые держали азиатские греки. Теперь надо было посмотреть, как же будет выглядеть их «автономия» на деле. В любом случае есть некая мера вмешательства во внутренние дела городов, которой, как кажется, требуют интересы самой автономии. Контроль иностранных держав – эллинских и варварских – в прошлом, как мы уже видели, не принимал форму одного лишь давления извне. Он работал так: партию внутри города, которая благоприятствовала этой державе, приводили к власти. Падение иностранной державы, таким образом, не освобождало немедленно и ipso facto угнетенную партию. Тирании и олигархии, которые в эти города посадило персидское правительство, остались на своих местах и когда власть Великого Царя исчезла. Поэтому первым для освободителя делом стало свержение существующих правительств во многих городах и установление на их месте демократий. Поступая так, он мог справедливо утверждать, что действует в пользу великому принципу автономии, а не во вред ему. В то же самое время, ввиду действительных примеров такого изменения конституции, осуществленного внешней силой, которые дает нам история времен и до, и после Александра, можно видеть, как эта практика превращается в лицемерие: как легко правитель может использовать ту самую меру, которой он якобы утверждает автономию в городе, чтобы привязать этот самый город более прочно к себе. Каждый греческий город оказался разделен: «Подобного рода государство неизбежно не будет единым, а в нем как бы будут два государства: одно – государство бедняков, другое – богачей. Хотя они и будут населять одну и ту же местность, однако станут вечно злоумышлять друг против друга»[178]178
  Платон. Государство, VIII. 552 (пер. А.Н. Егунова).


[Закрыть]. Действительно, можно было считать, что автономия заключается в господстве демоса, а не олигархов, но на самом деле это была лишь борьба одной фракции против другой, клики людей, чье влияние проистекало из их способности привлечь на свою сторону голоса народа, и другой – партии тех, чье влияние основывалось на знатном происхождении или богатстве. Неизбежно, если одна из этих партий обращалась за помощью к внешней силе, противоположная партия становилась на сторону врагов этой силы. Любая иностранная держава могла представить партию, дружественную ей, как истинную душу города. Неудивительно, что автономия эллинов, поскольку ей можно было найти такое полезное применение, была буквально у всех на устах – не только у городских политиков, но и у иностранных властителей[179]179
  Diod., XVIII. 55.


[Закрыть].

Греческие города Малой Азии в том виде, в котором нашел их Александр, находились под властью тиранов и олигархов, действовавших в интересах Персии. Таким образом, его первым шагом стало установить везде демократию[180]180
  Эфес (Arr. Anab. I. 17, 10); эолийские и ионийские города (Arr. Anab. I. 18, 2); Амис (App. Mith. 8); Хиос, Michel, No. 33. В Гераклее угроза революции была, но ее предотвратила дипломатия тирана Дионисия. Мемнон, 4 = F.H.G. III, p. 529.


[Закрыть]. Он осторожно контролировал эти новые правительства. В письме на Хиос он приказал, чтобы город выбрал номографов, которые составили бы улучшенный кодекс законов, но их работа должна была быть представлена царю, чтобы он одобрил ее[181]181
  Michel, No. 33. Ср. διαγραφή, посланную Александром в Эрес, где предписывалось, как следует судить бывших тиранов, Michel, No. 358.


[Закрыть]. Итак, в каком же отношении этот обновленный город должен был стоять к правителю Азии? Было три основных пути, согласно идеям греков, которыми было можно нарушить автономию города: потребовав от него дань, введя туда гарнизон и когда повеления высшей власти вмешивались в дела конституции или администрации[182]182
  Полибий, XXI. 43, 2.


[Закрыть]. Насколько в этих отношениях сохранялась автономия греческих городов Азии при Александре и его первых наследниках?

Во-первых, об уплате дани. Об Александре особо сказано, что он во многих случаях отменил дань, которую город выплачивал персидскому царю[183]183
  Эолийские и ионийские города, Arr. Anab. I. 18, 2. Ср. об Эрифрах, Michel, No. 37; Илион, Страбон, XIII. 593.


[Закрыть]. Это он, очевидно, считал существенной частью своего труда по освобождению. В Эфесе он повелел, чтобы дань, которую платили варварам, отныне выплачивалась в сокровищницу местного храма Артемиды[184]184
  Arr. Anab. I. 17, 10.


[Закрыть]. С другой стороны, Аспенду он приказал платить дань македонцам[185]185
  Ibid. 27, 4.


[Закрыть]. Однако случай с Аспендом был исключительным: его нужно было особо наказать. И даже здесь сказано, что наложение дани было не постоянным, но лишь на определенное число лет[186]186
  φόρους ἀποφέ ρειν ὅσα ἔτη Μακεδόσι.


[Закрыть]. Очевидно, это было лишь исключение, подтверждавшее правило.

Однако было бы слишком просто, если бы мы из факта отмены дани сделали бы вывод, что с городов никаких денег не требовали. Демонстративный акт великодушия в истории нередко прикрывал старую беду новым обличьем. Город, который уже не был обязан платить налог в качестве подданного, мог быть вынужден выплатить изрядную сумму как союзник. Насколько это было действительно так при самом Александре и его наследниках – мы точно сказать не можем. В случае с Аспендом, очевидно, такая реквизиция имела место – потребовали пятьдесят талантов и лошадей, которые содержал в городе персидский двор, что и спровоцировало ссору с Александром. Освобожденному Хиосу приказали за счет города предоставить имперскому флоту контингент из двадцати трирем, снабженных командой, и снабжать временный гарнизон[187]187
  Michel, No. 33.


[Закрыть]. Рескрипт Александра, относящийся к Приене, особым образом прощает городу «контрибуцию» (σύνταξις)[188]188
  Inscr. in the Brit. Mus. No. 400.


[Закрыть]. Деньги, которые внесла Митилена, Александр вернул: это был признак особого благодеяния[189]189
  Curtius, IV. 8, 13.


[Закрыть]. И после смерти Александра мы видим, как Антипатр потребовал, чтобы города внесли свой вклад в войну[190]190
  χρή ματα εἰς τὸμ πόλεμον εἰσφέρην, Michel, No. 363.


[Закрыть], и города посчитали этот приказ неприятным бременем. Антигон говорит о больших расходах своих союзников в войне против Кассандра и Птолемея[191]191
  J.H.S. XIX (1899), p. 334.


[Закрыть].

Второй из трех упомянутых выше способов, которым могла быть нарушена автономия города, – это размещение в нем гарнизона. Действительно, это немедленно сводило все атрибуты свободного города к комедии. Это было одно из самых ненавистных воплощений грубой силы. Мы, конечно, можем верить в то, что Александр не хотел бы выставлять в нелепом свете свои собственные действия как освободителя так открыто. Лишь временно, или там, где владение города в важном месте находилось под угрозой со стороны внешних врагов, или если были какие-то признаки враждебности со стороны населения, Александр позволял себе оставить македонский гарнизон в эллинском городе. Например, в Митилене в то время, когда персидский флот в 333 г. до н. э. еще господствовал в Эгейском море, мы находим контингент наемников, которые были посланы Александром «во исполнение союзного договора»[192]192
  Arr. Anab., II. 1, 4.


[Закрыть]. На Хиосе новый демократический режим, подразумевавший возвращение изгнанников, выполнялся под наблюдением гарнизона. Пока все не утряслось, гарнизон должен был оставаться в городе[193]193
  Michel, No. 33.


[Закрыть]. И мы можем предположить, что пример Хиоса был типичным и что революции, проведенные Александром в греческих городах, в других местах также предполагали такую временную оккупацию имперскими войсками. Например, в Приене случайное упоминание показывает наличие гарнизона[194]194
  Inscr. in the Brit. Mus. No. 400.


[Закрыть]. Родос был обременен гарнизоном на момент смерти Александра[195]195
  Diod., XVIII. 8, 1.


[Закрыть].

Но даже если город пользовался свободой от налогов и в нем не было гарнизона, невозможно, чтобы его дела не привлекли внимание правителей данного региона или чтобы, когда они его привлекли, город продолжал бы действовать бесконтрольно. Действительно, при Александре представители царской власти в провинциях самого царства, сатрапы, не получили никакой регулярной власти в греческих городах, за исключением таких особых случаев, как в Аспенде[196]196
  См.: Niese I, p. 162.


[Закрыть]. Однако самого царя постоянно побуждали вмешаться: «царские рескрипты»[197]197
  βασιλικὰ προστάγματα или διαγρά μματα.


[Закрыть], как грубые реалии, должны были вторгаться в мечту о независимости. Даже при самом учреждении свободы и демократии в Эфесе (334 до н. э.) Александр повелел, как потратить те деньги, которые раньше взимались как дань двору, и он был вынужден личным вмешательством сдержать яростные излишества восстановленных во власти демократов[198]198
  Arr. Anab., I. 17, 12.


[Закрыть], показав с самого начала всем, у кого были глаза, насколько пустой при таких обстоятельствах является претензия на независимость. До конца своего правления он опубликовал знаменитый олимпийский эдикт, повелевая городам в греческом мире везде вернуть своих изгнанников[199]199
  Diod., XVIII. 8. Такой приказ, судя по всему, был отдан некоторым городам по отдельности, например Хиосу (Michel, No. 33), несколько раньше. Ср. отношения Александра с Эресом (Michel, No. 358).


[Закрыть]. Это значило вмешаться в жизненную суть всех городов – опрокинуть власть городского правительства в его самой интимной сфере, в глазах всего мира свести к нулю сам принцип автономии. Таким образом, грубо обнажился реальный факт македонской власти, который был прикрыт столькими пристойными политическими выдумками.

Однако, несмотря на все эти расхождения с совершенным идеалом автономии, у греческих городов Азии с устранением персидского ярма началась более богатая и энергичная жизнь. Сам царь стал их усердным покровителем во всех сферах, которые не нарушали его авторитета, и начались общественные работы в более широких масштабах, чем позволяли бы ресурсы отдельных городов. В Клазоменах тот остров, на который жители перенесли свой город из страха перед персами, Александр связал с большой землей перешейком[200]200
  Paus., VII. 3, 5.


[Закрыть] длиной в четверть мили[201]201
  Chandler, Travels in Asia Minor.


[Закрыть]. Однако соседний мыс Мимас с городом Эрифры он решил сделать островом – операция, которая поставила бы Эрифры в более выгодное положение для прибрежной торговли; к несчастью, эта работа после ее начала оказалась неосуществимой[202]202
  Paus., II. 1, 5; Plin. N.H. V. § 116.


[Закрыть]. Характер Александра был таков, что он был особенно чувствителен к историческим или легендарным ассоциациям, и царь обращал свой особый интерес к местам, освященным великим прошлым. В Малой Азии он не стал размещать в варварских регионах новые греческие города, как он сделал на более дальнем Востоке[203]203
  Дройзен смог найти лишь один греческий город в варварской части Малой Азии, который однозначно говорил об Александре как о своем основателе, – Аполлония во Фригии (II, p. 661), и это притязание появляется только в эпоху Римской империи.


[Закрыть], но уделил большое внимание старым городам на греческом побережье. Превыше всего его воображение было воспламенено идеей сделать гомеровский Илион снова великим и блистательным. Он уже нашел на кургане близ побережья (современный Гиссарлык) старый храм Афины, вокруг которого сгрудился небольшой городок или деревня, заселенная людьми, говорившими по-гречески. Деревня претендовала на то, что является той самой Троей из эпоса[204]204
  Современные раскопки подтвердили тот факт, что она действительно стояла на месте доисторического города.


[Закрыть]. Здесь простодушный путешественник мог лицезреть алтарь Зевса Геркея, у подножия которого был убит Приам, и щиты, побитые в Троянской войне, которые висели на стенах храма. С такой легендой храм долго пользовался престижем среди греков. Ксеркс, проходя этим путем, принес тут жертву с большой торжественностью[205]205
  Hdt., VII. 43.


[Закрыть]. Греческие полководцы также последовали его примеру[206]206
  Xen., Hell. I, 4.


[Закрыть]. Храм, согласно Страбону, внешне был маленьким и жалким[207]207
  μικρὸν καὶ εὐτελές, Strabo, XIII. 593.


[Закрыть]; перед ним валялась статуя филэллина Ариобарзана[208]208
  Diod., XVII. 17, 6.


[Закрыть]. Александр не мог не посетить это историческое место и не принести жертвы, когда он впервые вступил в Азию[209]209
  Arr. Anab. I. 11; Diod., XVII. 17, 6; Plutarch, Alex. 15.


[Закрыть]. После Граника он снова приехал сюда и обогатил храм несколькими новыми вкладами. Он заявил, что отныне Илион уже не деревня, но эллинский город с полными правами; и, чтобы факты соответствовали его желаниям, он повелел царским чиновникам создать некую основу для города, построив здания соответствующего масштаба. И снова после уничтожения Персидской державы Александр пишет в Илион с новыми обещаниями того, что он хочет сделать для города и храма[210]210
  Strabo, XIII. 593.


[Закрыть]. Его внезапная смерть оставила ему время лишь на великолепные намерения. Среди официальных документов, которые были обнародованы после его кончины, был проект превратить храм Афины в Илионе в нечто превосходящее чудеса Египта и Вавилона[211]211
  Diod., XVIII. 4, 5.


[Закрыть].

Распространить привилегии греческих храмов, внести свой вклад в их расширение, украшение и поддержание в рабочем состоянии, наполнить их сокровищницы драгоценными сосудами – все это не только демонстрировало благочестие, но и было для царя, у которого было больше ресурсов, чем у любого частного лица, возможностью продемонстрировать свою полезность греческим городам, не теряя достоинства короны. Почести, оказанные городскому храму, касались не только чести, но и карманов горожан. Престиж и блеск городского храма привлекали молящихся и посетителей: благодаря им праздники были многолюдны, торговля росла и в город текли деньги[212]212
  Ср. точку зрения серебряника Димитрия, Деян., 19: 24 сл.


[Закрыть]. Все эти мотивы подвигали Александра к тому, чтобы посвятить себя прославлению эллинских храмов и привлечь внимание греков к своим действиям. Согласно истории, которую рассказывает Страбон (основываясь на Артемидоре), Александр предложил эфесцам взять на себя все расходы по реставрации храма, былые и текущие (он сгорел в день рождения Александра)[213]213
  Plutarch, Alex. 3.


[Закрыть], если он сможет написать свое имя как посвятивший новое строение, – условие, на которое эфесцы пойти не могли[214]214
  Strabo, XIV. 640.


[Закрыть]. Надпись, найденная в Приене, является свидетельством как щедрости Александра к храму Афины Полиады в этом городе, так и того, что горожане оказались более сговорчивыми, чем эфесцы, – ибо Александр фигурирует тут как единственный посвятитель[215]215
  Michel, No. 1209 (подлинник этой надписи можно увидеть в вестибюле Британского музея).


[Закрыть].

Под солнцем благодеяний нового Великого Царя, с ростом торговли после македонского завоевания греческие города Азии ждал новый расцвет. Праздники, которые являлись такой важной частью жизни греческого горожанина и отражали материальное благосостояние, стали отмечаться с новым рвением. Великий религиозный союз двенадцати ионийских городов во времена персидского владычества сократился до союза всего лишь девяти городов, и им пришлось перенести свое собрание и праздник из Панониона на мысе Микале в более безопасное убежище в Эфесе[216]216
  Diod., XV. 49, 1; Dionys. Hal. IV. 25. См.: Judeich, Kleinasiatische Studien, p. 241, note 1.


[Закрыть]. При Александре старый порядок был восстановлен. Знаменитый алтарь Дидименского Аполлона в Бранхидах в области Милета, молчаливый и заброшенный в период власти персов, был восстановлен в своей прежней славе и снова изрекал пророчества, прославляя эллинского царя[217]217
  Strabo, XVII. 814; ср. Haussoullier, Rev. de Philol. XXIV. (1900), p. 244.


[Закрыть]. О том, в каком свете видели Александра, свидетельствует поклонение ему, сохранявшееся в Ионийском союзе вплоть до римских времен[218]218
  В надписи, относящейся к первым десятилетиям III в. (Michel, No. 486), день рождения Александра соблюдается Ионийским союзом как праздник; его праздник, Александрия, не связан с каким-то одним из двенадцати городов. У Страбона упоминается особый священный участок Александра на Истме близ Теоса (Strabo, XIV, p. 644), и именно здесь Ионийский союз отмечал его праздник. Это, видимо, более поздняя стадия, чем та, что отражена в надписи.


[Закрыть].

Развал империи не был для городов безусловным благом. Если, с одной стороны, он открыл путь к свободе, если Родос теперь мог изгнать свой гарнизон[219]219
  Diod., XVIII. 8, 1.


[Закрыть], а Кизик бросил вызов сатрапу Гелле-спонтской Фригии[220]220
  Ibid. 51.


[Закрыть], с другой стороны, он втянул греческие города в постоянную войну и сделал их уязвимыми перед вторжением того или иного из соперничавших властителей. Они уже не стояли лицом к лицу с неодолимой мощью единой империи; но державы низшего порядка в ходе борьбы друг с другом гораздо меньше были склонны щадить их чувства, нежели всемогущий царь-отец. Знаком того, что в Малой Азии воцарились новые порядки, стала попытка, предпринятая в 319 г. до н. э. Арридеем, сатрапом Геллеспонтской Фригии, навязать Кизику свой гарнизон. Теперь впервые[221]221
  Ibid. 52, 3.


[Закрыть] македонский вождь сделал частью своей политики введение гарнизона в греческий город без всякого предшествующего конфликта. Однако угроза со стороны Антигона, видимо, не оставила Арридею другого выбора. Примерно в то же время Клит поступил так же в Лидии, и греческие города, из которых персидские гарнизоны были изгнаны пятнадцатью годами раньше македонским освободителем, теперь увидели, что их место занимают македонские гарнизоны[222]222
  Diod., XVIII. 52, 6.


[Закрыть].

Этот шаг со стороны двух сатрапов, даже если он и был продиктован стратегическими причинами, принес большую политическую выгоду сатрапу Фригии. Он действительно решил быть верховным властителем Малой Азии и теперь смог преследовать свои амбиции как защитник автономии эллинов. Антигон незамедлительно принял эту роль перед всем миром и с этого времени тщательно старался отличить свою политику этой блестящей особенностью от политики своих врагов. Клит едва ли успел захватить ионийские города, как Антигон явился как их освободитель и вырвал великий город Эфес у тех, кто владел им. Сатрап Лидии уже оставил свою провинцию и ушел в Македонию. Антигон повел себя так же по отношению к Арридею. Он немедленно после осады Кизика послал посольство, чтобы прочесть ему лекцию о правах эллинских городов, и вскоре подкрепил свои слова силой[223]223
  Ibid. 52.


[Закрыть]. К следующему году (318 до н. э.) он уже вторгся в сатрапию и загнал Арридея в город Киус[224]224
  Ibid. 72, 2.


[Закрыть]. Греческие города Пропонтиды – Византий, Калхедон, Кизик – считали его своим другом и были готовы помочь ему. Его морская победа над Клитом на Босфоре обеспечила ему обладание провинцией Геллеспонт. Мы не знаем, что сталось с Арридеем.

Греческие города, над которыми Антигон теперь распростер свое покровительство как повелитель Азии, были, однако, уязвимы перед атаками со стороны его врагов с моря. Асандр, сатрап Карии, с которым у Антигона не было еще времени разобраться, к 315 г. до н. э., когда Антигон вернулся с Востока, бросил свои войска в Северную Каппадокию и осадил Амис[225]225
  Ibid., XIX. 57, 4.


[Закрыть]. Тогда, когда началась великая война между Антигоном и другими вождями, греческие города вдоль всего побережья Малой Азии несли бремя набегов враждебных войск. То, что в тот момент симпатии эллинов в Азии лежали на стороне Антигона, ясно из того, что Родос позволил ему строить корабли в своих гаванях[226]226
  Diod., XIX. 58, 5.


[Закрыть]. Но они оказались в опасном положении. Силам Антигона приходилось быстро передвигаться вдоль побережья и по островам, чтобы отогнать врагов, нападавших на них. Амис и Эрифры получили помощь в 315 г.[227]227
  Ibid., 60.


[Закрыть], Лемнос в 314 г.[228]228
  Ibid., 68, 4.


[Закрыть] Даже греческие города на европейском побережье Черного моря оказались в сфере интересов Антигона. В 313 г. он попытался послать войска на помощь Каллатию, который изгнал гарнизон Лисимаха и «завладел автономией»[229]229
  Ibid., 73, 1.


[Закрыть]. В тот же год Антигон довел до конца свою атаку на сатрапа Карии. Асандр, как Арридей и Клит, ввел гарнизоны в греческие города своей провинции. Об их освобождении громко говорится в манифестах Антигона. Его полководцы появились перед Милетом, призвали граждан к свободе и выгнали гарнизон из цитадели. Траллы тоже были захвачены (неизвестно, был ли там гарнизон, или просто там правили приверженцы Асандра). Кавн также был взят, хотя гарнизон держался в одной из двух цитаделей. Иас был вынужден заявить о своей приверженности делу Антигона[230]230
  Ibid., 75, 5.


[Закрыть]. Книд вскоре после этого фигурирует как дружественное Антигону государство[231]231
  Ibid., XX. 95, 4.


[Закрыть].

В то время Родос быстро расцветал, заняв положение первостепенной державы: его характер греческой республики выделял Родос как защитника греческой свободы, и теперь Родос формально признал Антигона защитником священного дела и заключил с ним договор, по которому дал ему десять кораблей «ради освобождения эллинов»[232]232
  Ibid., XIX. 77, 2.


[Закрыть]. Когда в 311 г. до н. э. в великой войне была временная пауза, особая статья в мирном договоре предполагала автономию эллинов. Теперь все македонские династы заявляют о своей приверженности этому принципу; все еще было возможно интерпретировать его так, что это не помешало бы, а помогло их эгоистическим планам[233]233
  Ibid., 105, 1.


[Закрыть].

Недавно было обнаружено письмо (или значительная часть его)[234]234
  “A letter from Antigonus to Scepsis”, J.A.R. Munro, J.H.S. XIX (1899), p. 330.


[Закрыть], где Антигон объявляет городу Скепсис, как одному из своих союзников, о заключении мира. Главная его забота – продемонстрировать, что в ходе всех этих переговоров свобода греков была для него на первом месте. Дабы обеспечить приверженность этому принципу Кассандра и Птолемея, он поступился своими собственными, существенными для него интересами. Он не хотел, чтобы что-либо стояло на пути соглашения, которое поставило бы свободу греков на прочное основание. Греков, как мы видим, он старательно трактует как союзников: ожидается, что каждое государство само по себе примет клятву, которую принесли македонские вожди в качестве глав каждой из федераций принципу эллинской автономии и другим условиям мира. Зачастую История впоследствии с иронией смотрит на государственные документы. Не прошло и десяти лет, как жители Скепсиса были изгнаны из собственных домов декретом того же Антигона с тем, чтобы они стали частью нового города, который он воздвиг во славу себе самому.

Сам Антигон не смог избежать размещения гарнизонов в некоторых городах[235]235
  Diod., XX. 19, 3.


[Закрыть]. Например, в Кавне после того, как ему удалось покорить враждебный гарнизон, он счел необходимым разместить в обеих цитаделях собственные гарнизоны[236]236
  Ibid., 27, 2.


[Закрыть]. Следствием этого, конечно, было то, что он дал своим врагам нечто вроде рычага – как раньше дали ему Арридей и Клит. Теперь Птолемей (309) явился на берегу Малой Азии под видом освободителя. Он отобрал у Антигона Фаселиду и Кавн[237]237
  Ibid., 27, 1 f.


[Закрыть]. Галикарнас был осажден, но к этому городу вовремя подоспел Деметрий, чтобы спасти его[238]238
  Plutarch, Dem. 7.


[Закрыть]. В следующем году (308) Минд и Кос оказываются во власти Птолемея, и, пройдя через острова, он изгоняет с Андроса гарнизон Антигона[239]239
  Diod., XX. 37. Ср. выражения «несиотов»: ἐπειδηʼ ὁ βασιλεὺς καὶ σωτὴρ Πτολεμαῖος πολλῶν καὶ μεγάλων ἀγαθῶν αἴτιος ἐγένετο τοῖς [τ]ε Νησιώταις καὶ τοῖς ἄλλοις Ἕλλησιν, τάς τε πόλεις ἐλευθερώσας καὶ τοὺς νό μους ἀποδόυς [κ]αὶ τὴμ πάτριον πολίτειαν πᾶσιγ καταστήσα[ς κ]αὶ τῶν εἰσφορῶγ κουφίσας, Michel, No. 373.


[Закрыть].

Растущее охлаждение между Антигоном и Родосом отмечено тем, что в 306 г. до н. э. Родос отказался отречься от своего нейтралитета, поддержав Деметрия в его атаке на Птолемея[240]240
  Diod., XX. 46, 6.


[Закрыть]. В следующем (305) году произошло нападение на сам Родос, где Антигон откровенно выбросил на помойку все заявления, которые он делал годами. Великолепная оборона Родоса обеспечила мир, в условиях которого было открыто сказано, что город должен быть автономным, что в нем не должно быть гарнизона и он должен управлять своими собственными доходами[241]241
  αὐτόνομον καὶ ἀφρούρητον εἶναι τὴν πόλιν καὶ ἔχειν τὰς ἰδίας προσόδους, Diod., XX. 99, 3.


[Закрыть].

Переписка Антигона с гражданами Теоса примерно в 304–303 гг. до н. э.[242]242
  Здесь он уже «Царь».


[Закрыть], сохраненная для нас в камне[243]243
  Michel, No. 34.


[Закрыть], любопытным образом освещает его действия по отношению к греческим городам. Речь шла о синойкизме Лебедоса и Теоса. Эти времена были неблагоприятны для большого количества маленьких городов, и меньшие старались слиться друг с другом или быть поглощенными большими общинами. Этот процесс, который мог быть спонтанным (как в случае с Родосом), Антигон начал намеренно подталкивать, как мы увидим в Троаде. Лебедос был случаем, когда миграция жителей казалась вполне уместной. Маленький город, расположенный между Эфесом и Теосом, видимо, не мог держаться самостоятельно[244]244
  Ad. Wilhelm полагает, что город пострадал от землетрясения, Ath. Mitth. XXII (1897), p. 212.


[Закрыть]. Переселение жителей в Теос могло казаться выгодным как им самим, так и большому городу, число жителей которого приросло бы. Однако такой шаг подразумевал ряд практических трудностей. Должны ли новоприбывшие строить дома рядом с существующим городом Теос, или же теперь, когда население выросло, следует перестроить город и протянуть его далее к полуострову?[245]245
  Cf. l. 70.


[Закрыть] Как между тем следует разместить людей из Лебедоса? Что станет с общественными обязательствами, которые заключил Лебедос? Как следует рассудить существующие между двумя городами споры? До этого у каждого города были свои законы, и по какому закону должны теперь жить эти объединившиеся люди? Антигон вынес свое решение по этому и подобным вопросам. Однако в документе мало что показывает, действительно ли синойкизм происходит по его команде: дает ли он на это свой приказ как монарх, или же он просто действует как арбитр по вопросам, которые добровольно представили ему города. Для греческих городов того времени было вполне в порядке вещей выносить свои споры на суд нейтральной державы. Естественно, они вполне могли избрать для этого греческого царя, с которым теперь они граничили, не предполагая при этом, что он владеет какими-либо суверенными правами над ними самими. Его вмешательство во внутренние дела как добровольно избранного арбитра должно было носить совершенно иной характер, нежели вмешательство высокомерного властителя. Антигон в данном документе говорит мало такого, что предполагало бы в нем властителя. Только однажды проглядывает неприглядная реальность. Александр приказал хиосцам предоставить ему свою новую конституцию для одобрения. Антигон полагает, что необходимо осуществлять такой же контроль. «Далее, вы пошлете нам, – пишет он, – те законы, по поводу которых вы пришли к соглашению, и укажете те, что были введены номофетами, и те, что были составлены другими гражданами, дабы, если окажется, что какие-то люди вносят законы, которые не являются желательными, но совсем напротив, мы могли бы обратить на них наше осуждение и наказание»[246]246
  l. 53 f.


[Закрыть]. Это отнюдь не речь просто третейского судьи!

Таковы были отношения, насколько мы теперь можем судить, между Антигоном и старыми греческими городами Малой Азии. Однако наряду со старыми городами при Антигоне стали появляться новые греческие города, которые создавали эллинские цари. У нас нет никаких свидетельств основания каких-либо новых греческих городов в области к северу от Тавра до того времени, как эта область попала под власть Антигона. Два города, прославленные в позднейшие времена, считали Антигона своим основателем. Один из них возник на плодородной равнине на восточной границе Асканийского озера, на дороге между Фригией, где располагалось правительство, и Босфором. Он мог считать себя по самой своей форме городом нового времени: его план представлял собой правильный квадрат. Каждая сторона городской стены была четыре стадии в длину с вратами в середине, улицы пересекались под точными углами и были вычерчены так правильно, что с камня в центральном гимнасии можно было увидеть городские ворота – все четыре[247]247
  Strabo, XII. 565. Любопытно, что новые города в Америке и в Австралии точно так же отличаются своей механической регулярностью от городов Европы.


[Закрыть]. Другой город должен был стать морским портом Троады. Это был случай синойкизма. Население небольших городов в округе переселили насильственно в новый город – Ларисса, Колоны, Хриса, Гамаксит, Кебрена, Неандрия и Скепсис, таким образом, были поглощены[248]248
  Strabo, XIII. 593, 604.


[Закрыть]. Таковы были два города, обязанные своим существованием Антигону Одноглазому. Оба он со своим неизобретательным эгоизмом назвал Антигониями; однако каждому суждено было прославиться под другим именем.

Третий город, заложенный Антигоном, должен был быть скорее возрождением старого города, чем основанием нового. Название Смирна еще за четыреста лет до этого перестало обозначать живой город: лишь группа деревень отмечала то место, которое некогда было главным портом этого берега[249]249
  Hdt. I. 149, 150; Strabo, XIV. 634.


[Закрыть]. Важность Смирны рано поставила ее под удар со стороны лидийских царей[250]250
  Hdt. I. 15; Paus. IV. 21, 5; IX. 29, 4.


[Закрыть]. Когда пришли персы, от Смирны осталось лишь несколько древних храмов, такие как храм Немесиды[251]251
  Paus, VII. 5, 1.


[Закрыть], и несколько беспорядочно разбросанных деревенек. Однако слава старой Смирны жила в песнях греков, и теперь, при Антигоне, новая Смирна начала подниматься в двух милях от старого места на южной стороне бухты[252]252
  Strabo, XIV. 646. Традиция, которая приписывает основание новой Смирны Александру (Paus. VII. 5, 1), отвергается Дройзеном на основании сообщения Страбона.


[Закрыть], построенная по модной схеме, с правильными улицами, которые пересекались строго под прямыми углами. Так эта Смирна начала свою вторую жизнь, которой суждено было быть долгой. По иронии судьбы этот город, который, казалось бы, погиб раньше других, пережил всех своих соперников и все еще носит свое древнее имя, господствуя над берегом, когда Эфес и Милет уже забыты.

Через два года после снятия осады с Родоса господство Антигона в Малой Азии начало разрушаться (302 до н. э.). Над греческими городами легла тень новой личности. Лисимах, сатрап Фракии с 323 г., теперь, как и другие династы, именовавший себя царем, переправился в Азию. Приняли его в разных городах по-разному. Из тех городов, что были под властью Антигона, невозможно в каждом случае сказать, определялись ли действия города его гарнизоном – или же страхом либо истинной преданностью. Сам Лисимах действительно не тратил много времени на греческие города: целью его было ударить по центру власти его соперника во Фригии; он стремился внутрь страны, оставив своего подчиненного, Препелая, чтобы тот разобрался с городами. Лично он посетил лишь те, что лежали у него на пути, – Лампсак и Парий, которые добровольно присоединились к нему, Сигей, который пришлось покорять силой, и Абидос, осаду которого он начал, но не продолжил. В Сигей он ввел гарнизон. Из греческих городов, к которым подходил Препелай, Адрамиттий он покорил по пути, Эфес запугал так, что город починился, Теос и Колофон также объявили о своей покорности – видимо чувствуя свою слабость; Эритры и Клазомены, в которые полководцы Антигона послали войска по морю, держались[253]253
  Diod., XX. 107.


[Закрыть]. В Эфесе в любом случае Препелай разместил гарнизон. Этот гарнизон был через несколько месяцев изгнан Деметрием, который ввел туда свой. Когда Деметрий отправился на Геллеспонт, Лампсак и Парий опять переметнулись на другую сторону[254]254
  Ibid. 111, 3.


[Закрыть]. Между тем Лисимах ушел на север и привязал к себе личными узами Гераклею, женившись на Аместриде, которая правила этим городом, как вдова почившего тирана[255]255
  Ibid. 109.


[Закрыть]. Все эти годы Гераклея представляла собой особый случай среди греческих городов Азии. Здесь старая династия тиранов – реликт дней Ахеменидов – все еще продолжала существовать. Причиной тому был тиран Дионисий, у которого оказалось достаточно здравого смысла, чтобы укрепиться в городе, опираясь на доброжелательное отношение подданных; с помощью достойной восхищения дипломатии ему удалось сохранять добрые отношения со следовавшими друг за другом македонскими правителями. Его союз с Антигоном был особенно близким и был скреплен браком между двумя семьями. После его кончины, которая произошла тогда, когда Антигон все еще правил Азией, последний продолжал защищать его вдову, которая теперь правила Гераклеей в качестве регента при своих маленьких сыновьях.

Аместрида была замечательной женщиной, личность которой все еще связывала настоящее с исчезнувшим прошлым. Она была племянницей последнего Великого Царя Персии и провела первые годы своей жизни в царском гареме. После того как Персидская империя была разрушена Александром, она стала супругой македонского вождя Кратера. После смерти Александра Кратер передал ее Дионисию. Теперь, управляя уже некоторое время греческим городом, она получила третьего мужа – Лисимаха[256]256
  Memnon 4 = F.H.G. iii. p. 529 f.


[Закрыть].

Раздел после Ипса утвердил Лисимаха во владении западом Малой Азии. Некоторые греческие города действительно некоторое время оставались в руках Деметрия, прежде всего Эфес, самый важный из всех. Надпись[257]257
  Michel, No. 492.


[Закрыть] говорит о прибытии в этот город посланника, посланного Деметрием и Селевком совместно, чтобы объявить об их примирении (около 299 до н. э.). Эфес, естественно, в этом официальном документе фигурирует как независимое государство, принимающее послов иностранных держав. Ни одним словом не упомянуто, что гарнизон, состоявший в основном из пиратов, все это время определял политику города, как это, видимо, было на самом деле. Однако к 294 г. все или большинство этих городов оказались в руках Лисимаха[258]258
  Plutarch, Dem. 35.


[Закрыть]: в Эфесе его полководец Лик перекупил пиратского предводителя Андрона[259]259
  Polyaen., V. 19.


[Закрыть]. В 287–286 гг. Деметрий был принят в Милете Эвридикой, отвергнутой супругой Птолемея. Неясно, чьи силы – Деметрия или Птолемея – владели в этот момент Милетом. Возможно, другие города после Ипса перешли в руки Птолемея[260]260
  Niese (ii. 101) предполагает, что после Ипса Птолемей возвратил свои завоевания 309–308 гг. до н. э. на побережьях Малой Азии.


[Закрыть].

Появление Деметрия в Малой Азии в 287–286 гг. до н. э. привело к тому, что он вернул в свои руки некоторые города, «некоторые присоединились к нему добровольно, другие уступили силе»[261]261
  Plutarch, Dem. 46.


[Закрыть]. Какие это были города – нам не говорят, но на следующий год Кавн все еще находился в руках его войск[262]262
  Ibid., 49.


[Закрыть], и поэтому он либо никогда не был потерян, либо Деметрий его вернул. Это, конечно, было лишь временным непорядком во владениях Лисимаха: вскоре города были вынуждены вернуться к своему прежнему «союзу»[263]263
  Trog. Prol. xvi.


[Закрыть].

Есть доказательства того, что рука Лисимаха тяжелее легла на греков, чем рука Антигона. Возможно, не случайно, что теперь надпись[264]264
  Michel, No. 485; Ath. Mitth. xxv. (1990), 100.


[Закрыть] в первый раз показывает нам, что над городами Ионии появился управитель, назначенный македонским царем. В письме в Приену Лисимах говорит о том, что он «послал в город приказ, чтобы тот повиновался его стратегу»[265]265
  Надпись Brit. Mus. No. 402; Lenachau, De rebus Prienensium [Leipziger Studien, xii. 1890, p. 201].


[Закрыть]. В Лемносе, как говорят нам, афинские колонисты обнаружили, что Лисимах решил сыграть роль хозяина особенно неприятным образом[266]266
  Athen., VI. 255 a.


[Закрыть]. У нас есть примеры его автократических замашек. Город Астак был стерт с лица земли[267]267
  Strabo, XII. 563.


[Закрыть]. Эфес он решил заменить новым городом Арсиноей[268]268
  Форма этого имени была ̓Αρσινόεια, а не ̓Αρσινόη, Ath. Mitth. loc. cit.


[Закрыть], который назвал в честь своей последней жены, дочери Птолемея, и построить его на более удобном месте, поближе к морю. Когда граждане стали возражать против того, что по капризу царя их гонят из старых домов, Лисимах в дождливый день перекрыл сливы, и город затопило. Это вынудило горожан переселяться. Чтобы увеличить новый город, Лебедос[269]269
  Его синойкизм с Теосом, видимо, так и не состоялся окончательно из-за падения Антигона.


[Закрыть] и Колофон были лишены своего населения и превращены в деревни. Колофонцы с трогательной отвагой дали битву войскам царя, и их чувства были увековечены в жалобе местного поэта по имени Феникс. Новый город Лисимаха процветал, однако он все еще оставался Эфесом и никогда по-настоящему не стал Арсиноей[270]270
  Strabo, XIV. 640; Paus. I. 9, 7; VII. 3, 1.


[Закрыть]. С другой стороны, жителям Скепсиса, которых Антигон скопом переселил в новый город в Троаде, Лисимах позволил вернуться на прежнее место[271]271
  Strabo, XIII. 597, 607.


[Закрыть].