Текст книги "Царство селевкидов. Величайшее наследие Александра Македонского"

Птолемей не стал продолжать лично командовать азиатскими кампаниями. После своего набега на восточные провинции он возвратился в Египет, где произошли беспорядки, требовавшие его присутствия[551]551
  Just., XXVII. 1, 9.


[Закрыть]. Однако война с этим не закончилась. Птолемей оставил своих чиновников, чтобы те управляли от его имени как Востоком, так и Западом: в Киликии своего «друга» Антиоха, в провинциях за Евфратом – «еще одного полководца», Ксантиппа[552]552
  Ciliciam autem amico suo Antiocho gubernandam tradidit et Xanthippo alteri duci provincias trans Euphraten, Jerome in Daniel, 11, 9. Теория Нибура и Дройзена, согласно которой Антиох, о котором здесь идет речь, – это Антиох Гиеракс, младший брат Селевка, сейчас в целом отвергнута (Белох, Вилькен, Буше-Леклерк, Низе, Ассулье). Возможно предположение (Lenschau, De rebus Prienensium, p. 204), что это Антиох ὑπὸ τοῦ βασιλέως Πτολεμαίου τεταγμένος, который появляется в деле Самоса и Приены (Inscr. in the Brit. Mus. No. 403, l. 153). Если это так, Оссулье, возможно, прав, предполагая, что провинцией Антиоха было все побережье от Киликии до Ионии (в той мере, в которой оно подчинялось Египту) Revue de Philol. XXV. (1901), p. 145.


[Закрыть]. Хотелось бы знать, на каком принципе в этот момент Птолемей основывал свою политику. Его хвалили за мудрую осторожность: он отступил после своего победного марша. И действительно, традиционной политикой его дома было полагать разумные пределы своим амбициям. Однако тексты едва ли выставляют деятельность Птолемея III в подобном свете. Его личное возвращение в Египет не стало эвакуацией завоеванных стран. В этот момент опьяняющей славы, повергнув династию соперника, Птолемей III, судя по всему, на самом деле надеялся стать царем и Азии, и Египта. Он фактически собирался управлять Ираном из Александрии, как зависимой державой. Отнюдь не его осторожность, а сила обстоятельств заставила царя отказаться от этой идеи.

Но хотя возвращение Птолемея в Египет не означало прекращения враждебных действий, отсутствие царя означало ослабление давления на его врагов. Селевк теперь упорно принялся за повторное завоевание Северной Сирии и взбунтовавшихся городов побережья. В одной из гаваней Малой Азии собралась огромная армада и немедленно вышла в море. Однако она столкнулась с бурей, которая полностью ее рассеяла, – так же как флот сына Селевка потом был рассеян в этих же опасных водах, – и немногие, согласно Юстину, кроме самого царя, смогли добраться до берега[553]553
  Just., XXVII. 2, 1.


[Закрыть]. После этого, как рассказывает Юстин, города прониклись к Селевку таким сочувствием, что присоединились к нему по доброму согласию, – пассаж, над которым могут посмеяться современные авторы, возможно недооценивая роль, которую и сегодня чувства играют в человеческой политике. На самом деле кажется вероятным, что города Северной Сирии действительно были привязаны к дому, который заселил и поддерживал их, и что они считали себя не столько бунтовщиками против самой династии, сколько сторонниками ее оскорбленных представителей – Береники и ее сына, во имя которых их поднял египетский царь. Таким образом, было вполне естественно, что, как только стало очевидно, что дом Селевка может быть уничтожен полностью и что они будут аннексированы Египтом, их захватила настоящая волна раскаяния.

Об этом этапе войны, отмеченном отвоеванием Селевкидами Северной Сирии, не сохранилось никаких подробностей, если не считать краткого утверждения Евсевия, что в 142–141 гг. до н. э. (3-й год 134-й Олимпиады) Ортосия на берегу Финикии, осажденная войсками Птолемеев, получила помощь от Селевка, который привел подкрепления[554]554
  Eus. I. p. 251. Запись в Chronicum Paschale относит примерно к этому же времени основание Каллиникона на Евфрате, но, как отмечает Низе, хроника настолько кишит ошибками, что вряд ли можно придавать этому свидетельству большое значение. В любом случае очевидно, что в записи есть неточность: она датирует событие первым годом 134-й Олимпиады (244–243 до н. э.), но при этом приводятся имена консулов 242 г.


[Закрыть].

На следующем этапе войны Селевк переходит от возвращения территорий своего отца в Сирии к атаке на территорию Птолемеев. Оборонительная война стала наступательной. Между двумя войсками произошло столкновение, видимо, где-то в Палестине. Селевк потерпел сокрушительное поражение. Он увел разбитые остатки своей армии в Антиохию. Его положение снова стало критическим, поскольку у него не осталось войск, с помощью которых он мог бы нанести ответный удар по врагу[555]555
  Just., XXVII. 2, 4.


[Закрыть].

Операции в Сирии в основном заставляли селевкидского царя действовать в регионах к югу от Тавра: центром его царства стала скорее Антиохия на Оронте, чем Сарды или Эфес. Но между тем царица-мать, Лаодика, все еще правила в Малой Азии, и вместе с ней правил ее младший сын Антиох, мальчик, которому в то время было лет четырнадцать. В таком крайнем положении Селевк теперь обратился к младшему брату с просьбой пересечь Тавр и помочь ему[556]556
  Ibid. 2, 6.


[Закрыть]. Эта просьба, как кажется, показывает, что в Малой Азии Антиох обладал определенной независимой властью, или же ею обладали те, кто управлял от имени мальчика – его мать Лаодика и ее друзья[557]557
  Такой вывод из этого текста сделал Нибур, и, хотя его отождествление Антиоха Гиеракса с другом царя Птолемея следует отвергнуть, мне кажется, что его выводы в целом правильны. Альтернативная интерпретация (Wilcken, Pauly-Wissowa, i. p. 2457), согласно которой Селевк хотел только того, чтобы Антиох персонально пришел ему на помощь во главе селевкидских войск в Малой Азии, кажется неудовлетворительной. Вряд ли Селевк добивался именно того, чтобы во главе войск встал четырнадцатилетний мальчик, – ему нужны были сами войска; если бы они подчинялись только ему, то Селевку достаточно было просто приказать своим полководцам привести их.


[Закрыть]. И это вмешательство находит отдельное подтверждение в надписи из храма в Бранхидах[558]558
  Michel, No. 39.


[Закрыть]: здесь содержится список приношений, сделанных храму «царями Селевком и Антиохом». Антиох здесь представлен как человек, обладающий авторитетом монарха наряду с Селевком: то, что он выступает в этой роли как подчиненный, показывает тот факт, что письмо, сопровождающее дары, написано от имени одного царя – Селевка[559]559
  Я следую Ассулье (Revue de Philol. xxii (1898), p. 121; xxiv. (1900), p. 257), придерживаясь более старой точки зрения, что цари, о которых идет речь, – это Селевк II и Антиох Гиеракс, а не Селевк I и Антиох I (Зольдау, Вилькен и др.). С другой стороны, мне кажется более вероятным, что посвящение было совершено до формальной уступки страны за Тавром Антиоху, чем после этого, как предполагает Ассулье (Revue de Philol. xxv. (1901), p. 140). Безусловно, письмо к городу, расположенному в Малой Азии, не могло быть подписано именем одного царя Селевка, когда Малая Азия уже была передана Антиоху.


[Закрыть].

Чтобы обеспечить содействие двора своего брата, Селевк предложил разделить империю, уступив землю за Тавром Антиоху. Должна ли была эта уступка быть абсолютной, или же он оставил за собой какое-либо право сюзеренитета – мы не знаем[560]560
  Just., XXVII. 2, 6.


[Закрыть]. Если его мать и ее друзья уже были истинными правителями этого региона, предложение Селевка было просто признанием уже существующего факта. События, последовавшие за этим предложением, Юстин пересказывает так кратко, что едва ли возможно проследить связь между ними. Сначала двор в Сардах с ними согласился – или притворился, что соглашается. Войска в Малой Азии были приведены в движение, чтобы соединиться с войсками в Сирии. Сотрудничество между двумя селевкидскими дворами, как кажется, не входило в расчеты Птолемея, хотя почему он не ожидал того, что представляется самым естественным ходом событий – мы не можем сказать. Возможно, уже были какие-то признаки соперничества и раздора между двумя дворами. В любом случае, узнав о приближении войск из-за Тавра, Птолемей, вместо того чтобы развивать свою недавнюю победу, заключил с Селевком мир на десять лет[561]561
  Ibid. 2, 9. Белох предполагает, что Юстин здесь неправильно понял свой источник, где было сказано, что Птолемей заключил мир после войны, продолжавшейся десять лет, а не мир на десять лет. Конечно, это возможно; но в наших текстах, возможно, заключается еще много других ошибок, которые мы все-таки не можем исправлять по собственному произволу, не впадая при этом в безграничный скептицизм.


[Закрыть].

ВОЙНА БРАТЬЕВ

Однако Антиох не объединил свои войска с войсками Селевка. Уступка, которую сделал старший царь, как кажется, послужила только для того, чтобы еще более безраздельно сосредоточить всю власть в Малой Азии в руках сардского двора. Как только это произошло, маска была сброшена и было выдвинуто притязание на всю империю Селевкидов[562]562
  Just., XXVII. 2, 7.


[Закрыть]. Теми, кто стоял за спиной у юного Антиоха, конечно, были царица-мать Лаодика[563]563
  καὶ τὴν μητέρα συλλαμβάνουσαν εἶχεν, Plutarch, De frat. Amore, 18.


[Закрыть] и ее друзья. Среди них главное место занимал брат царицы, Александр, который, возможно, исполнял функции наместника в стране за Тавром[564]564
  См. Приложение L.


[Закрыть].

С этим расколом между братьями для Малой Азии начался период гражданских войн, который, должно быть, нанес стране более глубокие раны, чем война между Селевкидами и Птолемеем, затронувшая лишь побережье. Селевк, как бы его ни подкосило недавнее поражение в Палестине, все еще обладал достаточной властью в империи, чтобы собрать войска, с которыми он перешел Тавр, чтобы раздавить этот новый мятеж. Нигде по большой дороге сторонники Антиоха не остановили продвижение Селевка. Он уже был в Лидии, когда его армия встретилась с армией брата. Первая битва окончилась его победой. Он сразился снова – и снова успешно. Но победы прекратились при подходе к мощным укреплениям Сард, где партия Антиоха нашла надежное убежище[565]565
  Eus. I, p. 251.


[Закрыть].

Теперь уже было видно, какая опасность для центрального правительства заключалась во всех этих независимых элементах в Малой Азии. Такие беспорядки, как мятеж Антиоха Гиеракса[566]566
  Гиеракс, конечно – не официальное прозвище, а принятая в народе кличка – Ястреб.


[Закрыть], способствовали дестабилизации обстановки на всем полуострове. Задача Селевка бесконечно усложнялась. Антиоху нужно было только поднять руку, чтобы вызвать орды галатов. В некоторых областях на дело Антиоха и царицы-матери смотрели более благосклонно, чем на дело старшего царя, который фактически с начала своего восшествия на престол большую часть времени отсутствовал в стране.

Мы уже видели, как династ Понтийской Каппадокии использовал отряды галатов против сил Птолемея, очевидно, в союзе с селевкидским царем. С тех пор первый Митридат скончался в почтенном возрасте восьмидесяти четырех лет[567]567
  Lucian, Macrob. 13.


[Закрыть], и ему наследовал его сын Ариобарзан (в 266 до н. э.). О царствовании Ариобарзана мы не знаем ничего, кроме того, что у него возникли проблемы с галатскими наемниками[568]568
  Memnon 24 = F.H.G. iii. p. 538.


[Закрыть] и он не оставил своих монет. Ариобарзан скончался около 250 г.[569]569
  Reinach, Trois royaumes, p. 164.


[Закрыть], и ему наследовал еще один Митридат, который на момент кончины отца был еще мальчиком. При таких обстоятельствах проблемы с галатами еще усложнились, и понтийская территория подверглась таким набегам, что в народе начался голод. Гераклея, которая продолжала сохранять дружеские связи с домом Митридата, постаралась помочь, чем возможно, и ей, в свою очередь, пришлось вынести атаку галатов[570]570
  Memnon 24 = F.H.G. iii. p. 538.


[Закрыть]. И теперь, примерно десять лет спустя, разрыв в доме Селевкидов снова вывел на сцену понтийского царя. С этой иранской династией, как и с династией Северной Каппадокии, великий македонский дом также связывали родственные узы. Одна из сестер Селевка II была женой Ариарата; другую он выдал за Митридата II и дал за ней в приданое Великую Фригию (или, по крайней мере, так позднее утверждал понтийский дом)[571]571
  Eus. I. p. 251; Just., XXXVIII. 5, 3. См. Приложение M.


[Закрыть].

В этот момент Митридат высказался в пользу младшего из своих шуринов, Антиоха, и выступил на сцену во главе огромной армии галатов.

Вмешательство понтийского царя и его свирепых наемников придало этой борьбе новый поворот. Великая битва, одна из ключевых в это смутное время, состоялась около Анкиры[572]572
  Евсевий говорит: «в Каппадокии». Возможно, это следует понимать так, что Анкира находилась в той части Фригии, которую Селевк позволил Митридату присоединить к своему каппадокийскому царству. Произошедшая здесь битва, как кажется, была попыткой Селевка перерезать коммуникации между Сардами и Понтийским царством.


[Закрыть]. Войско Селевка было сметено нападением галатов. Говорят, что погибло 20 тысяч человек. В конце этого кровавого дня исчез и сам Селевк. В войске победителей говорили, что он погиб. Юноша, который в результате такого события стал единственным, не имевшим соперников владетелем селевкидского трона, выказал (или изобразил) великую скорбь. Антиох надел траурный наряд и заперся, чтобы оплакивать брата. Затем пришла новость, что он начал горевать (или ликовать) слишком рано. Селевк был еще жив. Он переоделся в телохранителя Гамактиона, командира царского отряда (βασιλικὴ ἴλη), и так спасся из роковой битвы. Теперь он был в безопасности, за Тавром, в Киликии, и снова собирал вокруг себя все, что осталось от его державы. Антиох вышел из своего уединения, принес благодарственную жертву за здоровье своего брата, объявил общественный праздник в подчиненных ему городах – и послал за Тавр армию, чтобы сокрушить Селевка, прежде чем у того было время опомниться[573]573
  Eus. I. p. 251; Just., XXVII. 2, 10; Trog. Prol. XXVII; Plutarch, De frat. amore, 18.


[Закрыть].

Одной из историй, которую запомнили греки в связи с этой битвой, был рассказ о Мисте, наложнице Селевка. Как древние персидские цари, Селевкиды брали с собой в лагерь женщин. Поняв, что все пропало, Миста тоже переоделась. Она была одета царицей; теперь она надела на себя платье обычной служанки и села среди покрытых плащами женщин, которые после битвы попали в руки победителей. Ее выставили на продажу вместе с остальными. Она была куплена каким-то работорговцем и отвезена на большой рынок на Родосе. Родос был государством, дружественным Селевку, и здесь она объявила, кто она такая. Родосские власти немедленно выплатили купцу требуемую за нее сумму и отослали ее со всем должным почтением обратно к царю[574]574
  Polyaen., VIII. 61; Athen. XIII. 593 c: оба автора заимствовали из Филарха.


[Закрыть].

АНТИОХ ГИЕРАКС И АТТАЛ ПЕРГАМСКИЙ

Битва при Анкире подорвала позиции Селевка II в Малой Азии. На некоторое время для него стало невозможно напасть на своего брата. Однако исчезновение Селевка значило не столько начало правления Антиоха, сколько анархию. Галаты сознавали свою силу: с их помощью было легко свергнуть любую существующую власть, однако было невозможно основать на их поддержке прочный трон. Жизнь самого Антиоха уже достаточно была полна превратностей: то он марширует по фригийским нагорьям во главе галатских отрядов, взимая дань, которую только из вежливости можно назвать налогом, уплаченным в царскую казну[575]575
  Eus., I. p. 251.


[Закрыть]; то он спасает свою жизнь, ведя переговоры с теми же галатскими отрядами[576]576
  Just., XXVII. 2, 11.


[Закрыть], а то едва спасается от них и скрывается в дружески настроенных к нему городах, таких как Магнесия[577]577
  Eus., loc. cit.


[Закрыть]; потом он встречается с галатами и разбивает их в открытом сражении – а потом снова совершает набеги вместе с ними[578]578
  Just., XXVII. 2, 12.


[Закрыть].

Несчастные азиатские греки искали освободителя от этого потопа анархии и варварства. Вот к чему пришла власть македонцев, которая, свергнув персов, обещала так много хорошего. Были две силы, которые, как казалось, сопротивлялись напору варваров в стране азиатских греков, – Птолемеи и Пергам. Птолемей спас по крайней мере те города, которыми владел, такие как Эфес и его карийские соседи, от варварского ига. Мы даже слышим – в рассказе о том, как Антиох порвал со своими наемниками – о том, как ему послали помощь из соседнего птолемеевского гарнизона[579]579
  Eus., I. p. 251.


[Закрыть]. Однако именно Аттал из Пергама теперь вышел на первый план, как основной защитник эллинизма и порядка.

Фигура этого человека, который наследовал своему кузену Эвмену в 241–240 гг. до н. э., воплощающая столько черт своего века, затемнена для нас пробелами в наших источниках. Но несмотря на это, Аттал значим для нас: в его лице уходящая эпоха соединяется с новым положением вещей. Когда он впервые явился перед глазами мира, великие македонские дома, наследники Александра, стали основными державами Восточного Средиземноморья; на смертном ложе он умолял народы Греции принять гегемонию Рима. Именно войны в защиту цивилизации в Малой Азии против варварских племен впервые прославили этого царя. Эти войны – славный, но почти забытый эпизод греческой истории. Действительно, мы можем полагать, что они были в какой-то степени искусственно преувеличены пергамским двором, который любил ставить их на одну доску с классическими войнами между светом и тьмой, порядком и хаосом, эллинизмом и варварством; ставить их рядом с войнами богов и гигантов, афинян и амазонок, греков и персов. Именно эти сцены вместе со сценами галатских войн представили взорам жителей греческих городов скульпторы, получившие заказ от правителей Пергама[580]580
  E. Gardner, Handbook of Greek Sculpture, p. 452 f.


[Закрыть]. Однако славу, на которую претендовал Аттал, он в основном заслужил – и это отрицать не приходится. Истинное чувство, казалось, взволновало греческий мир, когда он довел эту борьбу до победного конца. Широко известный оракул, которого цитирует Павсаний, изображает Аттала как освободителя, которого боги подняли на защиту азиатских греков и который сам – почти что полубог:

 
Узкий пролив Геллеспонта пройдя, станет дерзко-надменным
Войско галатов, несущее гибель; оно беззаконно
Азию будет громить; еще большие беды назначит
Бог для живущих по берегу моря в ближайшее время.
Скоро, однако, воздвигнет Кронион защитника в бедах
Милого сына быка, возросшего волею Зевса:
Смерти и гибели день принесет для всех он галатов[581]581
  Paus., X. 15, 3, trans. Frazer (русский перевод С.П. Кондратьева).


[Закрыть].
 

В те дни, когда искусство впало в упадок, поскольку старый энтузиазм уже умирал, война с варварством в Малой Азии вызвала к жизни новую и оригинальную школу, которая, не поднимаясь до вершин ясности и спокойствия, которых достигли дети победителей при Марафоне и Саламине, демонстрировала энергичный реализм, техническое мастерство и живое чувство драматического эффекта.

Никакого связного повествования об этих войнах не осталось. Историки упоминают их лишь в самых общих чертах. Когда даже дом Селевкидов был вынужден платить дань галлам, «Аттал, – как пишет Ливий, – первый среди всех обитателей Азии отказался. Против ожиданий всех он приял смелое решение, и удача сопутствовала ему. Он встретил их на поле битвы и одержал победу»[582]582
  Liv., XXXVIII. 16, 14.


[Закрыть]. «Его величайшее достижение, – пишет Павсаний, – было то, что он заставил галлов отступить от берега на ту территорию, которую они и сейчас еще занимают»[583]583
  Paus., I. 8, 1 (trans. Frazer, vol. i. p. 11).


[Закрыть]. Иногда говорят о какой-то определенной битве[584]584
  νικήσας μάχῃ Γαλάτας (Polyb., XVIII. 41, 7), что Ливий (XXXIII. 21, 3) переводит как victis deinde proelio uno Gallis.


[Закрыть], о «великой битве», как ее называет Страбон[585]585
  XIII. 624.


[Закрыть]; в «Прологе» к сочинению Трога она именуется «битвой при Пергаме»[586]586
  Prol., XXVII.


[Закрыть]. Согласно тексту Юстина[587]587
  XXVII. 3, 2.


[Закрыть], битва произошла немедленно после битвы при Анкире – прежде чем победители успели опомниться от последствий этого великого сражения; Антиох все еще был с галатами – если действительно Юстин в своем рассказе имеет в виду ту же самую битву, о которой говорится в «Прологе», а фраза «saucios adhuc ex superiore congressione integer ipse» не является антитезисом, написанным просто для риторического эффекта. Трудно понять, как победоносная армия из Анкиры могла завязать битву с Атталом в Пергаме более чем в 250 милях оттуда – до того как они оправились от ран, полученных в предыдущем сражении.

Однако, когда мы обращаемся от историков к тому, что осталось от камней Пергама, война Аттала не представляется делом, состоявшим из одной битвы и немедленной победы. Мы видим, что Аттал посвятил богам трофеи после целого ряда сражений. Иногда состояние камня позволяет нам прочесть обозначение врага и место, где происходила битва; иногда и то и другое – лишь догадка. В любом случае невозможно расставить эти битвы в какой-либо связный рассказ или даже определить их последовательность во времени. В одной объединены Антиох и два галатских племени – толистоагии и тектосаги; это битва, которая состоялась «близ Афродисия»[588]588
  Fränkel, Inschr. von Perg. No. 23 = C.I.G. 3536.


[Закрыть]: к несчастью, невозможно определить, что это за Афродисий. В другой упоминаются только толистоагии, а битва произошла «у истоков Каика»[589]589
  Fränkel, Nos. 20, 24.


[Закрыть]. В другом месте упомянут лишь один Антиох, а битва произошла в Геллеспонтской Фригии[590]590
  Ibid. No. 22.


[Закрыть]. В одной надписи сказано о битве, где Аттал победил толистоагиев и Антиоха во второй раз[591]591
  Ibid. No. 247.


[Закрыть]; идентична ли она какой-либо из упомянутых выше, мы не знаем. Из всего этого мы мало что можем понять, за исключением того, что война Аттала с силами анархии была продолжительной и охватила всю страну между долиной Каика и Вифинией[592]592
  Обсуждался вопрос (довольно бессодержательный, как мне кажется), сражался ли Аттал с галлами «как с нацией» или же как с наемниками Антиоха. Галлы не составляли единого государства, но были свободным элементом, который вел себя одинаково злокозненно вне зависимости от того, разбойничали ли они ради себя или во имя какого-нибудь селевкидского, вифинского или понтийского государя. Даже когда они сражались как наемники, они, а не их наниматели оставались, видимо, хозяевами положения. Аттал действительно и сам использовал отряды галлов в одном случае (Polyb., V. 77 f.), однако, судя по всему, под их власть он не попал, и именно поэтому ему пришлось прервать с ними отношения.


[Закрыть].

Эта военная кампания подняла пергамского царя на совершенно новую позицию в Малой Азии. Поскольку он перенял от дома Селевка тот труд, который, как они сами заявляли, они совершают в этой стране, а именно защиту эллинизма и цивилизации, – он принял и их достоинство. Действительно, после сражения при Анкире, когда старший Селевкид был вынужден бежать за Тавр, а младший превратился в предводителя разбойничьей шайки, власть Селевкидов в Малой Азии прекратилась. В той части страны, которая некогда повиновалась приказам из Сард или Антиохии, теперь по дорогам маршировали армии Аттала, а его чиновники начали требовать дань с лидийских и фригийских деревень. С этого времени пергамский династ принял титул царя[593]593
  Strabo, XIII. 624.


[Закрыть].

Греческие города, видимо, приветствовали смену селевкидского дома на пергамский. В любом случае эолийские города, а также Александрия, Илион и Лампсак стали его горячими сторонниками. Даже Смирна, которая так выделялась своей преданностью дому Селевкидов, теперь переметнулась, поклялась в преданности Атталу и отныне совершенно отстранилась душой от дела Селевкидов[594]594
  Polyb., V. 77 f.


[Закрыть]. Аттал предстал перед греками в самом привлекательном свете. Он не только был их защитником от варварства, как Селевкиды в свои лучшие дни, – он делал все, чтобы показать себя пылким эллинистом и чтобы выставить напоказ здоровую семейную жизнь при своем дворе: в глазах греческой буржуазии она контрастировала с варварскими пороками и жестокостью, которые процветали при дворах Селевкидов и Птолемеев. Его мать Антиохида была родственницей дома Селевкидов[595]595
  Об этом говорит ее собственное имя, имя ей сестры (Лаодика) и тот факт, что селевкидский царь выбрал свою супругу из этой семьи.


[Закрыть], однако сам Аттал взял в жены Аполлониаду – дочь обычного гражданина Кизика, женщину, которая, как говорит Полибий, «заслуживает упоминания и похвалы»: «женщина простого звания, Аполлониада сделалась царицей и сохранила за собой это достоинство до самой кончины не ухищрениями любовницы, но скромностью и обходительностью, серьезным и благородным характером»[596]596
  Polyb., XXII. 20 (русский перевод Ф. Мищенко).


[Закрыть]. Вместо братских раздоров и убийств в семье, которые казались правилом в других царских домах, дети Аттала и Аполлониады явили миру очаровательную картину простоты и естественной любви. Дом Аттала импонировал греческим республикам нравственным чувством, но не меньше – и своей любовью к литературе и искусству. «Пергам, – пишет историк александрийской литературы, – скорее всего, был источником того возобновления аттицизма, которому мы в значительной степени обязаны сохранением шедевров аттической прозы»[597]597
  Susemihl, Geschichte der griech. Lit. in der Alexand. vol. i. p. 4.


[Закрыть]. Аттал поддерживал тесные связи со многими великими литераторами того времени, особенно с афинскими философами. Афинский поэт Ктесифон получил у него высокую должность на гражданской службе[598]598
  δικαστὴς βασιλικῶν τῶν περὶ τὴν Αἰολίδα, Demetrius of Scepsis ap. Athen. XV. 697 c.


[Закрыть]. Царь поощрял и исследования достопримечательностей своего царства. Полемон из Илиона облек свой очерк о местных культах и божествах в форму «Письма к Атталу». Сам Аттал тоже брался за перо: сохранился фрагмент из одной его работы: там описывается определенная сосна в Троаде[599]599
  Strabo, XIII. P. 603.


[Закрыть]. Уже упоминалась школа художников, развившаяся под его покровительством. И не только сам Пергам стал городом, который в глазах греков был великолепно украшен памятниками и алтарями в память о галатских войнах: предметы искусств в других городах также говорили о щедрости царя Пергама. Особенно он любил чтить Афины[600]600
  См.: Frazer, Pausanias, vol. ii. P. 322.


[Закрыть]. Если идеал царя-филэллина, на который более или менее стремились походить все наследники Александра, был вообще достижим в жизни, то, казалось, он осуществился в Аттале.

О некоторых моментах наши знания неполны. Каковы были отношения между новой державой в Азии и домом Птолемея, у которого было столько опорных пунктов на берегу? Мы даже не знаем, каковы были отношения между Атталом и Селевком. Был ли царь, правивший на Оронте, рад видеть, как в Малой Азии поднимается новый правитель, который может уравновесить Антиоха Гиеракса, и как территория, которую он в любом случае не мог вырвать у своего брата, уходит из рук последнего?[601]601
  Niese (ii. p. 156, note 1) считает тот факт, что в надписи из Смирны говорится, что одна из копий союзного договора между Смирной и Магнесией должна быть установлена в храме в Гринее на территории Пергама, доказательством того, что Аттал был союзником Селевка. Однако, если надпись из Смирны относится ко времени до битвы при Анкире, она ничего говорит о том времени, когда ситуация в Малой Азии сильно изменилась.


[Закрыть]

Все это время Сарды продолжали поддерживать видимость столицы Селевкидов. Сколько там правила Лаодика, мы не знаем. Согласно Аппиану[602]602
  Syr. 65.


[Закрыть], в конце концов она была убита Птолемеем Эвергетом[603]603
  См. Приложение N.


[Закрыть]. Двор, где она царила, как сказано, продолжал существовать как двор царя Антиоха[604]604
  Монеты, обычно приписываемые Антиоху Гиераксу, не могут, как сказал мне г-н Макдональд, относиться к нему, поскольку их находят не в Малой Азии, а на дальнем востоке империи. Это ставит перед нумизматами двойную проблему: 1) чьи же это монеты? и 2) где же тогда монеты Антиоха Гиеракса? Пока, как считает г-н Макдональд, удовлетворительного ответа на эти вопросы нет.


[Закрыть]. Если Аттала поддерживал эллинский элемент в Малой Азии, то Антиох был тесно связан с варварскими державами. Он женился на дочери вифинского царя Зиаэла[605]605
  Eus. I. p. 251.


[Закрыть]. Он также, как мы видим, был союзником Митридата и, видимо, незадолго до его смерти даже хотел жениться на дочери понтийского царя, то ли после своей вифинской царицы, то ли одновременно с ней – мы не знаем. В любом случае дочь Митридата (по ее имени – Лаодика – можно предполагать, что ее матерью была сестра Антиоха) в какой-то момент оказывается в его руках[606]606
  Polyb., V. 74, 4; cf. VIII. 22, 11.


[Закрыть]. Среди писидийцев у Антиоха тоже были друзья; Логбасис, выдающийся гражданин Селг, был среди близких ему людей, и именно в Селгах среди писидийских холмов выросла и расцвела понтийская царевна Лаодика, на которой он, видимо, хотел жениться[607]607
  Polyb., V. 74, 4 f. Согласно одной из реконструкций Френкеля (Fränkel, Inschr. von Perg. No. 25), у нас есть эпиграфическое свидетельство союза между Антиохом и писидийцами: ἀπὸ τῆς παρ[ὰ τῆς πρὸς…] καὶ τοὺς Σελ[γεῖς καὶ ̓Αντίοχον μάχης]. Но с большей вероятностью мы должны реконструировать здесь τους Σελ[εύκου στρατηγούς]. См.: Gäbler, Erythrä, p. 48.


[Закрыть]. Даже с армянским царьком Арсамом у него была близкая дружба[608]608
  Polyaen., IV. 17, φίλος ὢν ̓Αρσά βης MSS. Форма ̓Αρσά μης встречается на монетах, Babelon, Rois de Syrie, p. cxciii.


[Закрыть].

Антиох, которого на западе оттесняло победоносное оружие Аттала, начал уже думать, чтобы восстановить свое положение за счет брата на востоке. Он попытался расшатать позиции Селевка в Сирии, перейдя через Евфрат высоко по течению и затем напав на Месопотамию через дружеское царство Арсама. Однако на равнине его уже ждали армии брата. Ими командовали Ахей и его сын Андромах, два самых высокопоставленных человека в царстве, ибо Ахей был тестем царя Селевка[609]609
  Другая его дочь была матерью царя Аттала, так что на тот момент он уже должен был быть пожилым человеком. Страбон (XIII. 624) говорит нам, что Антиохида, мать Аттала, была «дочерью Ахея», и обычно считается, что Ахей, о котором тут идет речь, – отец Андромаха и Лаодики, супруги Селевка II. Конечно, это мог быть и другой, более ранний Ахей, отец отца Андромаха.


[Закрыть]. С ними Антиоху не повезло. После своего поражения, постыдным образом злоупотребив обычаями, которые в древних войнах были связаны с погребением погибших, он позволил себе убить четыре сотни невооруженных воинов своего брата; но он все равно остался проигравшим[610]610
  Polyaen., IV. 17; Trog. Prol. XXVII.


[Закрыть]. Он нашел себе убежище при дворе каппадокийца Ариамна, где царицей была его сестра Стратоника[611]611
  Возможно, что именно это родство имел в виду Юстин, когда назвал Ариамна socerum suum, «его тестем».


[Закрыть]. Но он не успел пробыть там долго, как узнал, что, хотя с виду кругом него цвели улыбки, его хозяин договорился с Селевком и готовился выдать его брату[612]612
  Just., XXVII. 3, 7; Trog. Prol. XXVII.


[Закрыть]. Он снова бежал. Судя по всему, он совершил еще одно, последнее отчаянное нападение на Аттала (229–228 до н. э.). Нам говорят о четырех битвах – две «в Лидии», одной у озера Колоэ и одной – в Карии[613]613
  Eus., I. p. 253; cf. Fränkel, Inschr. von Perg. Nos. 26–28.


[Закрыть]. Они лишь довершили его падение. Нигде теперь в Азии он не был в безопасности: всюду его могли схватить либо Аттал, либо его собственный брат. Он перебрался в Европу, во Фракию, которая еще с войны Лаодики была захвачена войсками Птолемея, и положился на великодушие египетского царя (228–227 до н. э.). По приказу александрийского двора его строго охраняли. Однако с помощью какой-то девицы, сердце которой завоевал этот пленный царевич, он спасся от своих тюремщиков. Но дикие горы Фракии были отнюдь не безопасны для беглецов. Его маленький отряд встретился с мародерами-галлами, и именно от руки галлов, с которыми он столько имел дела за свою жизнь, Антиох Гиеракс и погиб. Его современник, историк Филарх, рассказывал, что конь Антиоха, когда галльский вождь Кентарет вскочил на него, прыгнул со скалы и отомстил за своего хозяина[614]614
  Eus., I. p. 253; Trog. Prol. XXVII; Just., XXVII. 3, 9 f.; Ael. Hist. An. VI. 44; Solin. 45; Plin. N.H. VIII. § 158.


[Закрыть].

Исчезновение со сцены Антиоха Гиеракса покончило с отдельным селевкидским двором в Малой Азии. Аттал теперь завладел тем, что некогда было землями Селевкидов к северу от Тавра. Селевку Каллинику теперь надо было решить, смириться ли с тем, что эти земли будут отобраны у его династии, или же потребовать у пергамского царя силой оружия их возвращения. Что он на самом деле сделал – мы точно не знаем. У него было мало времени, чтобы сделать что бы то ни было. Через год после кончины брата Селевк II погиб, упав с коня (227–226 до н. э.)[615]615
  Eus., I. 251, 253; Just., XXVII. 3, 12.


[Закрыть]. Он так и не вернул себе страну, в которой началось его правление[616]616
  В какой-то период своего царствования Селевк II, как показывают его монеты, носил бороду. Конечно, это было не очень обычно среди высших классов греческого мира в то время, за исключением философов и поэтов; иногда бороду отращивали в знак траура. Из-за этой бороды Селевк получил прозвище Погон, «Борода», Polyb., II. 71, 4.


[Закрыть].

СЕЛЕВК III СОТЕР

Задача восстановления царства, которая пала на его наследника, была трудной. Географический центр империи – Сирия, Вавилония и ближайшие иранские провинции – все еще держался, но и на западе, и на востоке от царства были оторваны огромные куски. Держава Птолемеев правила побережьями южной Малой Азии и даже в какой-то степени Сирии, владея Селевкией и устьем Оронта. Пергамская держава правила ионийским и эолийским побережьями, а также теми участками внутренней части страны, которыми не владели князья-варвары. Для этой задачи юноша, наследовавший Селевку Каллинику, подходил мало. Он был старшим из двух сыновей Селевка II от Лаодики, дочери Ахея. До этого его называли Александром, но, вступив на трон, он принял династическое имя Селевк. Официальным именем его было Селевк Сотер. Был он слабого сложения и, как можно судить по прозвищу Керавн, которое дали ему воины, подвержен приступам неконтролируемого гнева. Однако, судя по всему, он незамедлительно обратился к делу восстановления власти Селевкидов на западе. Его младшего брата Антиоха, видимо, поставили представлять царскую власть в восточных провинциях.

Из двух врагов на западе пергамский царь стал единственным, кого, насколько мы знаем, Селевк III прямо атаковал. Судя по всему, он готовился нанести удар с самого момента своего восшествия на престол[617]617
  Polyb., IV. 48, 7.


[Закрыть]. Надпись Аттала говорит о победах над «полководцами Селевка».

Сейчас юный царь сам пересек Тавр с большой армией. С этого времени до дня своей кончины он вел войну в Малой Азии. Было ли что-нибудь предпринято между тем против египетской державы? В Книге Даниила (11: 10) сказано, что «потом вооружатся» оба сына Селевка II «и соберут многочисленное войско». Если бы у нас были какие-либо основания предполагать наличие альянса между Пергамом и Египтом, то атака на Аттала могла бы считаться косвенной атакой на Птолемея. Однако оснований для такого предположения нет. Низе предполагает, что враждебные действия между селевкидским двором и Египтом снова разразились до кончины Селевка Каллиника и что они завершились решительным миром при Селевке Сотере[618]618
  Есть следующие основания предполагать, что война возобновилась: 1) Что Селевкия-в-Пиэрии была владением Селевкидов на момент восстания Стратоники, но опять оказалась в руках Птолемеев при восшествии на престол Антиоха III; 2) что Андромах, брат супруги Селевка II, командовал войсками, направленными против Антиоха Гиеракса около 230 г. до н. э., но был захвачен египтянами за некоторое время до 220 г. Ни один из этих доводов не является достаточным свидетельством. Предположение о заключении окончательного мира основано на том, что Полибий (V. 67) именует попытку Антиоха III захватить Келесирию προφανὲς ἀδίκημα и говорит о египетском после: εἰς παρασπόνδημα τὴν Θεοδότου προδοσίαν καὶ τὴν ἔφοδον ἀνάγοντες τὴν Ἀντιόχου. Следует, однако, заметить, что Полибий предполагает, что, поступая так, они преувеличивали, τό παρὸν ηὖξον ἀδίκημα.


[Закрыть]. В любом случае вполне возможно, что Селевк III сделал определенные приготовления для войны с Египтом, особенно имея в виду, что его главный министр, кариец Гермий, был основным сторонником агрессивной политики против Египта несколькими годами ранее, при Антиохе III. Если Селевк III решил, что война с Пергамом важнее войны с Египтом, то могло быть и так, что нападение на державу Птолемеев было по соглашению предоставлено союзному македонскому двору. Примерно в то же самое время, что Селевк воевал с Атталом во внутренних областях Малой Азии, Антигон Досон, правивший в качестве регента Македонии за малыша Филиппа, которого кончина Деметрия около 230–229 гг. до н. э. сделала царем, напал на берега Карии и изгнал гарнизоны Птолемеев[619]619
  Эта война в Карии известна только по двум упоминаниям: Ἀντίγονος… τὸν προκείμενον ἐτέλει πλοῦν εἰς τὴν Ἀσίαν, Polyb., XX. 5, 11. Quo (i. e. Demetrio) mortuo tutelam filii eius Philippi suscepit Antigonus, qui Thessaliam, Moesiam, Cariam subegit, Trog. Prol. XXVIII (Beloch (Beiträge zur alt. Gesch. ii. 1902) считает, что эта экспедиция произошла до кончины Антиоха Гиеракса).


[Закрыть].

Как развивалась война между Селевком III и Атталом, мы не знаем. В любом случае Селевк не мог поддерживать порядок даже среди своих сторонников. Результатом стал заговор против жизни царя, одним из руководителей которого был Никанор – несомненно, македонский офицер из антуража царя – и Апатурий, вождь наемников-галлов. Селевк был во Фригии летом 223 г. до н. э., когда план против него был претворен в жизнь. Его жизнь внезапно оборвалась – согласно одному сообщению, от яда[620]620
  App. Syr. 66; Polyb., IV. 48; Eus., I. 253; Jerome, in Daniel, 111, 10; Trog. Prol. XXVIII. // Смутное время, о котором рассказывается в этой главе, специально изучалось U. Köhler, Die Gründung des Königreichs Pergamon – Histor. Zeit. xlvii. (1882), p. 1 f.; Koepp, Rhein. Mus. xxxix. (1884), p. 209 f.; Beloch Histor. Zeit. lx. (1888), p. 500 f.; Bouché-Leclercq, Le Règne de Séleucus II (прекрасное обобщение материала и обсуждение различных теорий), перепечатано из Revue d. Universités d. Midi, iii. (1897) и у Haussoullier, loc. cit.


[Закрыть]. На дом Селевка обрушивалась одна беда за другой, и в тот момент казалось, что в скором времени он может совсем погибнуть.