Текст книги "Царство селевкидов. Величайшее наследие Александра Македонского"

Глава 11
Сирия

Выше мы проследили царствования первых Селевкидов в том, что касается Малой Азии: это была длительная борьба за владение этой страной. Но хотя существующие свидетельства показывают их именно в этом свете – возможно, так оно и было, – наследники Селевка хотели также править жизнью того более дальнего мира, который греки открыли для себя за Тавром, быть господствующей державой над древними народами, арамеями и вавилонянами, над земледельцами и всадниками Ирана. Но что осталось от тех трудов, которые они совершали здесь, от городов, которые они строили, от эллинских общин, которые они расселяли то тут, то там, что мы знаем о том, как местные народы смотрели на этот новый элемент, появившийся среди них, и на своих чужеземных господ?

Селевкидские владения на севере состояли, как мы уже видели, из трех основных подразделений, земель непосредственно к югу от Тавра – то есть Киликии, Северной Сирии и Месопотамии; земель нижнего Евфрата и Тигра – то есть Ассиро-Вавилонии и, наконец, Ирана. Мы возьмем каждый из этих регионов отдельно и посмотрим, что мы можем узнать о селевкидском правлении там до восшествия на престол Антиоха III. Данные о всех них двоякие – как литературные, так и археологические; и те и другие достаточно скудны. Во фрагментах сочинений историков лишь иногда то тут, то там встречаются заметки, относящиеся к какой-либо области этих стран в той степени, в которой их затрагивали бесконечные войны; из трудов географов можно узнать названия городов, которые свидетельствуют об эллинизирующей деятельности селевкидских царей; иногда они показывают, вокруг каких основных осей вращалась жизнь с географической точки зрения. Со временем путешественники и археологи могут увеличить наши познания в археологии; но на данный момент практические сложности не дают нам рассмотреть большую часть этой области и у нас нет ряда селевкидских надписей, как в Малой Азии. Наконец, кое-что могут сказать нам монеты, хотя, поскольку место их чеканки остается исключительно неопределенным, эти данные служат нам очень интересным, но ненадежным руководством.

Земля, которую мы называем теперь Сирией, образуется горной цепью, идущей с Тавра на севере до залива Акаба в Красном море. Горы отделяют ее от Аравийской пустыни, которую пересекают Евфрат и Тигр, и не дают ей подойти к восточному берегу Средиземного моря. Они образовывают пояс обитаемой земли между простором моря и морем песка. Благодаря своему положению Сирия всегда была мостом между Европой и Азией. Но ее пересекал не только всемирный путь с севера на юг и обратно: ее переходили на восток и на запад дорогами из Вавилона и с Дальнего Востока, и эти дороги на ее берегах находили ближайший выход к Средиземноморью, а в Киликийских Воротах – к Малой Азии. Она относилась к землям Средиземноморья и в то же время из этих земель была ближе всего связана с великими очагами азиатской цивилизации.

Горная цепь, образующая Сирию, двойная. С одного до другого конца впадина разделяет ее на два параллельных хребта. Иногда «дно» этой впадины поднимается вместе с горами на значительную высоту над уровнем моря, как в Бекаа (Келесирия в узком смысле слова) между Ливаном и Антиливаном; иногда она опускается ниже уровня моря, как в долине Иордана. Сами горы именуются по-разному в разных частях горной цепи. Иногда они слишком высоки и обрывисты, чтобы на них можно было жить близ вершин; в этом случае они образуют преграду между людьми, обитающими в долине, и жителями наружных склонов; иногда они достаточно низки, чтобы быть обитаемыми по всей ширине. Иудея занимает возвышенности между Средиземноморьем и Мертвым морем. Во впадине находятся ложа нескольких рек – Оронта, Эль-Литани, Иордана; две первых прорываются через западную цепь к Средиземноморью; Иордан уходит в песок, не найдя выхода.

Само название Сирия, однако, распространяется несколько дальше, чем на два параллельных горных хребта и земли, орошаемые стекающей с них водой. Оно подразумевает и прилегающие к ним земли на севере, куда вода течет с Тавра и его подножий и которые простираются на восток до самого Евфрата, там, где он ближе всего подходит к Средиземноморью. Они поднимаются над уровнем моря и долин, которыми уже упомянутая впадина кончается на севере. Они возвышаются между этими долинами и Евфратом как нечто вроде плато, выступающего из Тавра. Упомянутые долины являются естественным центром Северной Сирии, куда впадает с юга Оронт, а также потоки с Тавра на севере; через устье нижнего Оронта они сообщаются с берегом; легкий подъем ведет на плато внутренней Сирии. Климат плато отличается от климата равнин и берега. Это гораздо более сухая и голая земля. Если тяжко трудиться, то земля дает плоды, но она обычно камениста. Зима здесь длиннее, а лето – суше. Но ее пересекают дороги на Евфрат, и в Алеппо жизнь современной Сирии находит свое средоточие.

Административную систему, согласно которой была разделена Северная Сирия при Селевке и его первых наследниках, нельзя проследить с полной ясностью. Мы знаем, что Селевкида состояла из четырех сатрапий – Антиохии, Селевкии, Апамеи и Лаодикеи[621]621
  Страбон, XVI. 749 f.


[Закрыть], а вне всего этого на север лежали Киррестика и Коммагена. К югу границей между селевкидской и птолемеевской Сирией, возможно, на побережье была река Элевфер[622]622
  Ibid. 753.


[Закрыть], а во внутренних районах – какая-то точка в долине под названием Марсий или Массий[623]623
  Полибий, V. 45, 8; Страбон, XVI. 753.


[Закрыть].

В этой стране греки-завоеватели скоро почувствовали себя совершенно как дома. Сирия стала «новой Македонией». Ее области и реки были переименованы в честь их родины. Горная область к северу от устья Оронта, возможно из-за ее некоторой схожести с горами к северу от Темпе, стала Пиэрией, сам Оронт – Аксием и так далее. Нашлись и местные привязки к старым греческим легендам. В Дафне, в четырех милях от Антиохии, показывали место, где нимфа Дафна, преследуемая Аполлоном, превратилась в лавр. Именно в этой области Тифон был поражен Зевсом; фактически ложе реки образовал извивающийся змий. Бродячие герои греческой мифологии были особенно полезны для создания таких связей. В горах Аман Орест освободился от своего безумия, как и доказывает их имя: Аман – «отсутствие мании». Естественно, свои следы тут оставили и Ио, и Триптолем, как мы вскоре увидим.

Установление эллинских общин в варварской Азии, конечно же, не было результатом лишь спонтанной иммиграции: скорее в этом мы можем увидеть установленную царями политику. Греческое население могло существовать, лишь собравшись в греческих городах, и цари усердно строили такие города. Несомненно, их гражданами в значительной степени были греки, которых прогнали со старой родины политические или экономические причины или же привлекла надежда на выгоду, но это были и воины, как греки, так и македонцы, поселенные тут по приказу царя, а также, как можно считать, и местные жители, и полукровки, которые переняли внешние атрибуты эллинизма. Низшие классы, наверное, были откровенно варварскими; но каково бы ни было истинное происхождение этого коллектива граждан, как в теории, так и по виду он был македонским или греческим. Именно в долине Оронта жизнь селевкидской Сирии пульсировала наиболее энергично. Из четырех великих городов, основанных Селевком Никатором, здесь располагались три – Селевкия, Антиохия и Апамея.

Селевкия в Пиерии охраняла устье реки. Побережье Северной Сирии, укрепленное холмами, которые выходят в море скалистыми мысами, не слишком дружественно для кораблей. Однако там, где Оронт пробивает эту стену, бухта шириной около десяти миль проходит от горы Корифей (современная Джабал-Муса) на севере к величественному ориентиру побережья – возвышающейся над ним горе Касий (современная Джебели-Акра) на юге. Вдоль внутренних подступов к бухте находится долина в форме полумесяца, обращенная к морю краем песчаных дюн и соляных озер, но дальше от моря она покрыта полями пшеницы со смоковницами и гранатовыми деревьями и окружена богатой «оправой» из лесистых холмов. На южном краю долины, прямо под горой Касий, Оронт впадает в море; на северном краю, примерно в пяти милях оттуда, был построен город Селевкия, над местом, где в те дни находилась главная гавань этих берегов. Гора здесь выступает из моря целым рядом уступов или террас. С набережной[624]624
  Полибий, V.59.9.


[Закрыть] можно было подняться на уровень, находившийся в 20 или 30 футах над водой, за которым гораздо более высокий уступ поднимался среди зубцов скал на 400 или 500 футов. Именно на этой террасе лежала верхняя часть города Селевкия. За ней были дикие очертания Пиерийских гор. У ее подножия лежал нижний город, где были гавань, склады и «внешний город» (προάστειον). Селевкия, лежавшая на утесах, славилась своей неприступностью[625]625
  ἐρυμνοτάτη, Страбон, XVI. 749.


[Закрыть]. Скалы дополняли могучие стены – труд селевкидских царей. Карабкавшиеся в гору улицы и каменные ступеньки связывали верхний и нижний город. Встававшая уступами земля выставляла напоказ храмы и постройки в их полном великолепии. Селевкия была достойна быть вратами в великое царство[626]626
  Страбон, XVI. 749; Полибий, V. 59.


[Закрыть].

Один поздний автор рассказывает легенду о том, как Селевк Никатор основал Селевкию после жертвоприношения на горе Касий[627]627
  Malalas, p. 198 (Bonn).


[Закрыть]. Не приходится сомневаться в том, что основателем города был именно первый Селевк. Город носил его имя и почитал его как бога. Антиох I даровал городу останки царя, и над его могилой был построен храм со священным участком – Никатореем[628]628
  Аппиан. Сирийские дела, 63.


[Закрыть].

Для тех, кто плыл в Антиохию, высаживаться в Селевкии было необязательно. Вплоть до самых крестовых походов по Оронту можно было доплыть до самой Антиохии. Путешественник, поднимавшийся от устья реки, видел по левую руку от себя равнину Селевкии, а по правую – подножие горы Касий. Этот регион некогда был полон жизни. Касий был облечен бессмертной святостью как священная гора некоего семитского Ваала, которого греки, конечно, звали Зевсом. Вершина его была слишком священна, чтобы на нее подниматься[629]629
  Элий Спартиан. Адриан, 14.


[Закрыть]. Праздники этого бога время от времени привлекали толпы веселых паломников из столицы. Сегодня это пустошь, где пируют шакалы, хотя среди зарослей олеандров все еще можно увидеть следы древних построек и хоженых дорог. Далее, если путешественник продолжит подниматься по реке, то горы замкнутся и слева от него; он окажется в ущелье длиной примерно в шесть миль, через которое Оронт пробивает горную цепь, стремясь к морю, – в месте необычной, романтической красоты, похожем на фессалийскую Темпею. Из устья он выходит на долины внутренней Сирии. Однако вершина Касия справа продолжает быть видной вблизи берега: она великолепно покрыта лесом и цветущими кустарниками; тысячи горных потоков стекают с нее в Оронт. Горная цепь кончается горой Сильпий, вокруг которой Оронт поворачивает на запад, идя с юга. За горой Сильпий на восток находится открытая земля, долина Амика (קמצ), а далее, примерно в десяти милях, начинаются великие просторы озера Антиохии[630]630
  Полибий, V. 59, 10.


[Закрыть].

Под северными склонами Сильпия поднялся новый селевкидский город. Красота, которой славилась Антиохия, отчасти происходит от ее местоположения; задний фон – дикая гора – приятно контрастирует с богато обработанной и хорошо орошенной долиной. Благодаря своему положению город становился все более великим и богатым. Климат, если не считать кое-каких вредных ветров с севера, был прекрасным; почва – весьма плодородной; и в дополнение ко всем этим преимуществам город был прекрасно расположен в отношении мировой торговли. Долина Оронта здесь выходит на долины, которые, как мы уже сказали, являются естественным центром Северной Сирии. По этому пути шли правильно устроенные дороги по суше из Вавилонии и Ирана в Средиземноморье. Но были и кое-какие неудобства. Главным были частые в Северной Сирии землетрясения. Кроме этого, многочисленные потоки, текущие с Сильпия, которые добавляли городу очарования и благодаря которым Антиохии особенно везло с питьевой водой, тоже имели свои недостатки: иногда они разливались, их нельзя было перейти, и они опустошали склоны горы.

До Селевка Антигон выбрал эту область как место для одного из главных своих городов. Однако два плана не были совершенно одинаковыми. Селевк обнаружил только что основанный город Антигония к северу от Оронта на реке (Аркевт, современный Карасу), через которую излишек вод Антиохийского озера попадал в Оронт[631]631
  До Малалы упоминаний об Антиохийском озере нет, однако аргумент ex silentio не может считаться доводом за то, что его не существовало в более ранние времена.


[Закрыть]. Селевк же расположил Антиохию на южном берегу Оронта, на ровной полосе земли шириной в две мили между рекой и горой. Опасаясь горных потоков, он не стал строить на склоне. Город был спланирован архитектором Ксенарием[632]632
  Malalas, p. 200.


[Закрыть] согласно обычаям того времени – по правильному плану, с расчерченными по линейке улицами. Он образовывал вытянутый прямоугольник: главная улица проходила по нему параллельно с рекой, по ней открывался вид от одного конца до другого.

Легенда об основании Антиохии, в том виде, как ее приводит Малала, – это именно то, что антиохийцы хотели бы представить как правду об основании своего города. Названия различных составляющих, из которых образовывалось первоначальное население, возможно, отражают какие-то исторические факты. Согласно этой легенде, Антиохия может претендовать на звание одной из первых греческих колоний – это не какой-то македонский город-выскочка. Она претендовала на родство с Афинами и Аргосом: здесь умерла Ио, дочь Инаха, и аргивский отряд под командованием афинянина Триптолема, который отправился искать ее, поселился на склоне горы Сильпий, а их наследники составили ядро Антиохии. Антиохийцы ссылались на название, которое местные жители-арамеи дали их великому городу – Ионе, как произносили его греки[633]633
  Страбон, XVI. 750; Libanius, Antioch., p. 289.


[Закрыть]; конечно, это на самом деле значило всего лишь «город греков» (ионийцев). Вполне возможно, что в населении, которое впервые поместил в Антигонии Антигон, а Антиох перевел в Селевкию, был и афинский элемент[634]634
  Malalas, p. 201.


[Закрыть]: как монеты, так и памятники Антиохии говорят о связи с Афинами. Малала считает вполне возможным, что значительная часть первоначальных колонистов была македонцами; упоминается и о критянах и киприотах.

Во время царствования первых преемников Селевка Антиохия продолжала расти. К первоначальному городу Селевка был добавлен второй город со своей отдельной стеной – его основал, согласно Страбону, «коллектив поселенцев», что бы это ни значило[635]635
  τοῦ πλήθους τῶν οἰκητόρων ἐστι κτίσμα, Страбон, XVI. 750.


[Закрыть]. Третий городской квартал появился на острове на Оронте напротив уже существующего двойного города, когда Селевк II, изгнанный из Малой Азии, сделал Антиохию своей резиденцией. Возможно, именно в этом островном квартале был расположен дворец позднейших Селевкидов. Конечно, его связывал с берегом мост, и Антиохия, таким образом, стала «триполисом». Селевк II, возможно, только начал строить здесь, поскольку Либаний[636]636
  Antioch. p. 309.


[Закрыть] говорит об островном городе как о постройке его сына, Антиоха III.

Судя по всему, при основании новых городов в то время учреждался культ Фортуны города, то есть некоего духовного воплощения города, и устанавливалось ее изображение. Согласно историям, которые рассказывали в позднейшие времена, в жертву действительно приносили деву, и, таким образом, она как-то отождествлялась с душой города; но, может быть, эти истории не основаны ни на чем, кроме самого изображения. Образ Антигонии, когда Селевк разрушил город, основанный соперником, был перенесен в Антиохию: его почитали в новом городе, пока его снова не перенесли в Росс на берегу[637]637
  Это сделал Деметрий, сын Антигона Полиоркета, после кончины Селевка, как говорит Малала; какой смысл можно извлечь из этого путаного сообщения – загадка.


[Закрыть]. Однако у Антиохии была своя Фортуна. Скульптор Евтихид из Сикиона, ученик великого Лисиппа, был призван сотворить это изображение[638]638
  Paus., VI. 2, 4.


[Закрыть]. Из всех великих произведений искусства, которыми была украшена Антиохия Прекрасная, это – единственное, которое можно увидеть в наши дни. Мраморная его копия находится в Ватикане и выглядит точно так, как она показана на многих антиохийских монетах[639]639
  См.: реверс монеты Тиграна на Иллюстрации IV.


[Закрыть]. Персонифицированная Антиохия восседает с какой-то благородной свободой: в руке у нее колос, голова увенчана цветами, и небольшая фигура, воплощающая реку Оронт, поднимается из земли у ее ног. Оригинал должен был обладать тем драматическим воздействием, которое характерно для произведений греческой скульптуры III в. до н. э.[640]640
  Стандартная работа по Антиохии: Karl Ottfried Müller, Antiquitates Antiochenae (1839), однако важным дополнением к литературе на эту тему является статья: R. Förster в Jahrbuch d. kaiserl. deutsch. archäolog. Instututs, xii. p. 103 (1897).


[Закрыть]

Основной достопримечательностью Антиохии был сад Дафны, который находился между рекой и горой примерно в четырех или пяти милях ниже города. Сегодня это место отличается пышной зеленью и бурными ручьями – «Дом вод» (Байт-аль-Маа). В древние времена эти ручьи струились под сенью гигантских кипарисов, окружавших храм Пифийского Аполлона. В их тени или же среди лавров и олеандров население Антиохии проводило часы досуга. Стадион для игр, покровителем которых был этот бог, – подражание греческим Пифейским играм, – был устроен близ храма, и Дафна постоянно наполнялась шумом праздников и блеском веселых процессий. Образ Аполлона, который установил Селевк I, был работой афинянина Бриаксида. Он изображал Аполлона в образе Мусагета – с лирой и в длинных одеждах до пят. Другие, меньшие, храмы вставали среди деревьев. Это место было святилищем и как святилище, видимо, отнюдь не служило к уменьшению преступности в соседнем огромном городе. Окружность его составляла восемьдесят стадий[641]641
  Strabo, XVI. 750 и ссылки в Müller, Antiq. Antioch. p. 46; см. также: Ritter, Erdkunde, viii. 2te Abtheil. 3ter Abschnitt.


[Закрыть].

Должность верховного жреца Аполлона в Дафне была выгодной и достойной. Судя по всему, она была не годовой, но постоянной, поскольку мы видим, что Антиох III дарует ее одному из своих отличившихся слуг, который после длительных кампаний в Малой Азии был слишком измучен для дальнейших трудов[642]642
  Philologus xvii. (1861), p. 345. Интересная и малоизвестная надпись.


[Закрыть].

Третий великий город Селевка, Апамея, господствовал над средним Оронтом. Течение реки между областями близ Апамеи и тем местом, где она выходит из гор, чтобы повернуть на запад вокруг Сильпия, известно очень плохо. Около Апамеи долина расходится, превращаясь в болотистую низину. С холмов на востоке туда постоянно вливаются ручьи; там цветет буйная растительность. Вдоль реки простираются заросшие камышом лагуны. Кажется, что этой области не место в пустынной Сирии. Апамея стояла на нижних склонах восточных холмов. К югу от нее находится один из тех провалов в горных цепях, которые открывали легкие пути сообщения между долиной Оронта и Востоком. Селевк, судя по всему, обнаружил тут более раннее поселение македонских воинов, которые назвали свой город Пеллой в честь македонской столицы[643]643
  Strabo, XVI. 752. Малала (p. 203) странным образом говорит, что Селевк назвал Апамею Пеллой потому, что так именовалась богиня Тихе – покровительница Апамеи, и добавляет еще одно объяснение: что сам Селевк был уроженцем Пеллы. Если дейстительно существовало более раннее македонское поселение под названием Пелла, где почиталась его богиня-покровительница, как Тихе Пеллы, то Селевк вполне мог приказать из суеверных причин, чтобы старое имя продолжали использовать для ритуальных целей.


[Закрыть]. Можно сомневаться, действительно ли алтарь Зевса Боттиэйского, который почитался в городе, был поставлен самим Александром, как гласила традиция. Апамея стала военной штаб-квартирой Сирии, если не всей селевкидской империи. Здесь находились центральное управление армии (τὸλογιστήριον τὸ στρατιωτικόν) и военные школы. Здесь находились правительственные конюшни, где одновременно насчитывалось более 30 000 кобыл и 300 племенных жеребцов. Здесь Селевк разместил и 500 слонов, которых он получил из Пенджаба.

Окрестности Апамеи, видимо, были усыпаны поселениями воинов, которые образовывали маленькие городки, зависевшие от большого города. Страбон приводит названия – Касианы, Мегара, Аполлония и Ларисса. Местонахождение ни одного из них не известно, кроме Лариссы. Ларисса – это современный Шайзар, расположенный на скале из красновато-желтого известняка; обрывистый утес высится над западным берегом Оронта. Прямо к югу от него река вытекает из узкого ущелья, которое сравнивали с рекой Уай у Чипстоу, и Ларисса, таким образом, находилась в положении, которое всегда было стратегически важным: она охраняла входы в бассейн Апамеи. Поселенцами в Лариссе были фессалийцы, и именно в честь фессалийской Лариссы был назван город на Оронте. Они давали всадников в первую агему царской кавалерии, и их потомки как минимум больше ста лет после кончины Селевка сохраняли традиции воинской доблести и отваги[644]644
  Diod., XXXIII. 4 a.


[Закрыть].

Последний из четырех великих городов находился уже не в долине Оронта, а в одной из немногих безопасных гаваней вдоль скалистого берега – Лаодикея, названная в честь Лаодики, матери Селевка. Она находилась на берегу напротив Апамеи в долине Оронта и была отделена от нее горами, дороги через которые соединяли ее как с Апамеей, так и с Антиохией. Однако говорят, что эти дороги были труднопроходимы зимой, и у Лаодикеи не было тех преимуществ, которыми обладали Селевкия и Антиохия, расположенные на большом торговом пути между Средиземноморьем и Востоком. Однако здесь была хорошая гавань, ближе, чем в Селевкии, для кораблей, которые приходили с юга или с Кипра, и она могла экспортировать свою собственную продукцию; в основном это было вино. Холмы за городом были почти доверху покрыты террасами, где располагались виноградники, и лаодикейское вино имело большой рынок сбыта в Египте[645]645
  Strabo, XVI. 752.


[Закрыть].

Эти четыре города показывают нам главные центры жизни в Селевкиде. Но они стали лишь первыми в растущем числе общин, греческих по речи и структуре, которые распространились по всей стране во время правления македонских царей и римских императоров. Холмы и долины полны остатков этой прежней жизни. Однако сами названия городов в основном потеряны. Несколько можно найти у древних авторов, но в большинстве случаев их нельзя с уверенностью привязать к определенным местам. На берегах бухты Исс находилось место, основанное Александром, – Александрия (современная Александретта). Ее относительная важность, конечно, не была так существенна, как сегодня, когда она стала главным портом Северной Сирии. Мы слышим о Гераклее и об Антиохии в Пиэрии[646]646
  Steph. Byz. s.v.


[Закрыть], о Мелеагре, «обнесенной частоколом» (Μελεάγρου χάραξ) на равнине Антиохии[647]647
  Strabo, XVI. 751.


[Закрыть], о Платане на дороге через холмы из великой Антиохии в Лаодикею[648]648
  Itiner. Anton.


[Закрыть], о Лисии[649]649
  Strabo, XVI. 760.


[Закрыть] и Селевкобеле[650]650
  Steph. Byz. s.v.; Hierocl. p. 712; Σελεύκεια πρὸς Βήλῳ, Ptolem.; Seleucia ad Belum, Plin. V. § 82; Σελευκό βολος, Theoph. Chron. p. 533 (Bonn). Возможно, это то же самое, что Σέλευκος πόλις περὶ τῇ ἐν Συρίᾳ Ἀπαμείᾳ, Steph. Byz.


[Закрыть], которые, видимо, были городками, подчиненными Апамее. Древняя Аретуса, колония Селевка I, согласно Аппиану[651]651
  Syr. 57.


[Закрыть], это – Эррастан. В регионе верхнего Оронта и озера Кадеш, вокруг которого есть остатки некогда многочисленного населения, некоторые из них античного времени, была Лаодикея на Ливане[652]652
  Λαοδίκεια ἡ πρὸς Λιβάνῳ, Strabo, XVI. 755; Itiner. Anton.; Polyb., V. 45, 7.


[Закрыть]. К югу от нее Ливан и Антиливан смыкаются и образуют узкую долину, которую древние называли Марсием. В ней находилась Халкида[653]653
  Strabo, XVI. 755; Joseph. Arch. XIV. § 40 и т. д.


[Закрыть], а близ истоков Оронта – Гелиополь (современный Баальбек).

Великая пустыня к востоку от Оронта – пробел в анналах цивилизации. Только вблизи холмов, которые отделяют пустыню от долины, находится полоска земли, голая и безлесная, но весною – покрытая травой и цветами: она способна отплатить за труд по ее орошению. Вдоль нее также есть многочисленные следы пребывания людей, которые жили здесь во времена расцвета греческой и римской культуры, – их могилы, погребенные города и высохшие цистерны. Дальше, к северу, пустыня заканчивается: начинаются горы. Мы доходим до плоскогорья внутренней Сирии. Здесь следы великих народов еще гуще, чем раньше. На Аль-Джабал-аль-Аала (самом северном из холмов, окружающих долину Оронта с востока, которые с противоположной от долины стороны постепенно спускаются к плоскогорью) находится «в двадцать раз больше греческих и римских древностей, чем во всей Палестине». Дорога из Антиохии в современную Дану, к северо-востоку от Аль-Аала, – это один сплошной ряд руин по обеим сторонам пути. Именно здесь, как говорил один путешественник, у него перед глазами постоянно были руины архитектурных сооружений, и с одного места можно было увидеть иногда десять – двенадцать развалин[654]654
  Walpole, The Ansayrii, iii. p. 246.


[Закрыть].

Плато разделяет река Халус (современный Кувайк), которая течет с гор Киррестики[655]655
  У Страбона (XVI. 751) Киррестика, видимо, не включает плато Берои.


[Закрыть] и теряется в соляном болоте на границе пустыни. Начиная с холмов, которые отделяют плоскогорье от Антиохийской равнины, до долины Халуса холмистую землю можно обрабатывать: некогда эта страна была многонаселенной. Теперь она заброшена и в основном превратилась в пустыню. Долина Халуса гораздо более плодородна. Там, где она переходит в богатую равнину, несомненно, задолго до Селевка стоял сирийский город Халеб. Он стал новым греческим городом под названием Бероя. Через него проходил путь из Антиохии в Гиерополис, и город, должно быть, черпал свое богатство как от дороги, так и с полей. Алеппо (так мы зовем его) сегодня является самым важным центром Северной Сирии. Близ Берои и, очевидно, к северу от нее Страбон упоминает Гераклею, местонахождение которой неизвестно. Помимо дороги из Антиохии к Евфрату, которая пересекала долину Халуса у Берои, была еще одна, южнее, которая доходила до Евфрата у Барбелисса (современный Балис). Эта дорога пересекала Халус всего лишь в миле выше соляного болота, в которое уходит река, и здесь, на низкой террасе холмов, которые стоят над нею, находился город Халкида. Современный Киннасрин, пограничный город у края пустыни, который по своему положению соответствует Халкиде, занимает весьма подчиненное место по отношению к Алеппо. При Селевкидах сравнительная важность двух городов, возможно, была обратной. Мы почти ничего не знаем о внутренней Сирии в те дни, но кое-что можно вывести из того факта, что регион нижнего Халуса именовался не в честь Берои, но Халкидикой.

Страна между Халусом и Евфратом сегодня почти пуста, это ровная «овечья дорога». Мы слышим о селевкидской колонии Маронее или Марониаде, которая, судя по всему, находилась на дороге из Халкидики в Барбелисс[656]656
  Ptolem., V. 15, 18; App. Syr. 57.


[Закрыть]. Но достопримечательностью этого региона был древний сирийский город Мабог примерно в двенадцати милях от Евфрата. Он стоит в центре скалистой равнины примерно в 600 футах над рекой; там нет проточной воды или какой-либо другой выгодной особенности, которая могла бы сделать из него важный центр. Его значимость лежала в религиозной плоскости. Люди собирались сюда к великому храму Богини-матери, которую семиты почитали под разными именами (здесь – как Атаргатис). При греческом правлении его временно назвали Гиерополем; согласно одному утверждению, сам Селевк переименовал его[657]657
  Ael. Hist. An. XII. 2.


[Закрыть]. Город чеканил монеты при Антиохе IV и поэтому, безусловно, был эллинизирован еще раньше. Его древнее название в греческой форме (Бамбике) все еще использовалось и дожило до нашего времени как Манбидж.

Плато Берои находилось к востоку от равнины Антиохии; к северу от этой равнины поднимались нижние отроги Тавра. Возвышенности там были достаточно благоприятны для эллинской колонизации. Хотя почва в основном была легкой и каменистой, яровые давали хороший урожай, а климат был здоровее, чем на равнине. В начале правления Антиоха III войска, набранные в этом регионе в числе 6000 человек, состоявшие, несомненно, из македонских и греческих поселенцев, образовывали существенный элемент в царской армии[658]658
  Polyb., V. 50, 7. f.


[Закрыть]. Настроение этих колонистов могло повлиять на все политическое положение в Сирии[659]659
  Ibid. V. 57, 4.


[Закрыть]. Все это указывает на то, что в регионе было размещено достаточно много эллинских общин. Однако из наших источников мы не можем извлечь названия новых поселений – за исключением, может быть, одного или двух. Кирр, город, в честь которого вся страна именовалась Киррестикой, взял свое название от Кирра в Македонии[660]660
  Он располагался на месте теперешней деревни Курус в сорока милях к северо-западу от Алеппо на склонах Тавра.


[Закрыть]. Впоследствии другой город, Гиндар, в долине, которая открывалась на равнину Антиохии, видимо, занял первое место. Страбон именует его «акрополем Киррестики»[661]661
  XVI. 751.


[Закрыть]. В бурные времена поздних Селевкидов он, возможно, стал тем, чем его именует Страбон, – гнездом разбойников. Один из греческих городов в этих холмах, возможно, восходит к самому Александру – Никополь. Он находился на восточных склонах Амана, в долине реки, которая теперь именуется Кара-Су, на том месте, где останавливался Дарий, пересекая Аман, чтобы встретиться с Александром при Иссе[662]662
  Droysen ii. p. 663, note 10. Любопытно, что на монетах он назван Σελευκίδος. Понятие «Селевкида», видимо, включало и Киррестику.


[Закрыть]. К северу от Киррестики над Евфратом лежала горная страна – Коммагена. Здесь эллинизм, видимо, утвердился позже. Как скоро Самосата, ее столица, стала греческим городом, мы не знаем. Антиохия ἐπὶ τῷ Ταύρῳ, упомянутая в Коммагене, могла быть основана одним из позднейших Селевкидов или даже полуиранской династией, которая правила здесь в последнем столетии до Рождества Христова и использовала имя Антиох как царское, дабы показать свое родство с домом Селевка. Были ли Долиха и Хаония греческими городами – вопрос.

Есть целая цепочка греческих городов вдоль Евфрата на местах бродов, и, переходя на восточный берег, мы попадаем в провинцию Месопотамия. Под этим названием греки понимали страну между Тигром и Евфратом выше Вавилонии. Только та часть Месопотамии, которая лежала достаточно далеко на севере, чтобы ее омывали воды с Тавра, была обитаема, и этот регион отделяла от Вавилонии великая пустыня. С другой стороны, от Сирии ее отделял только Евфрат, и, таким образом, по своему географическому положению, а также по однородности населения Сирия и Месопотамия фактически были одной страной.

Самый северный брод на Евфрате находился у Самосаты в Коммагене, и здесь, на месопотамском берегу напротив Самосаты, находилась еще одна Селевкия[663]663
  Droysen (ii. p. 728) подозревает, что Страбон (XVI. 749) путает Зевгму у Самосаты с Зевгмой, которая лежала ниже, но, как мне кажется, веских оснований для этого нет.


[Закрыть]. Гораздо более важной переправой была та, где понтонный мост пересекал реку на прямой дороге между Антиохией и Эдессой. У обоих концов моста стояло по греческому городу, основанному первым Селевком. На сирийском берегу находилась Зевгма, названная в честь самого моста, на месопотамском – Апамея (современный Биреджик) с исключительно мощной скалистой крепостью. Там, где дорога из Сирии на Восток через Гиерополис доходила до Евфрата, был Европ, названный в честь родного города Селевка I[664]664
  Plin., V. § 86; Procop. De aedific. ii. 9; Lucian, Quom. hist. conscrib. 24, 28.


[Закрыть], а рядом с ним – Никаторида[665]665
  Steph. Byz.


[Закрыть]. Древняя дорога между Сирией и Вавилоном пересекала Евфрат у Тапсака[666]666
  «Анабасис»; Alexander.


[Закрыть], а примерно в двенадцати милях ниже по течению на противоположном берегу был Никефорий, основанный, согласно Исидору и Плинию, Александром, а согласно Аппиану – Селевком I[667]667
  Isidore, 1; Pliny, VI. § 119; App. Syr. 57.


[Закрыть]. Был ли Каллиникон, который, согласно «Пасхальной хронике» (134-я Олимпиада), был основан Селевком II Каллиником, идентичен с Никефорием – вопрос спорный[668]668
  Droysen (ii. p. 742) полагает, что не был, и считает, что Каллиникон мог находиться в месте, именуемом Харугла (то есть Гераклея), а Никефорий – в Ар-Ракке, немного ниже. Каллиникон и Никефорий отождествлены на карте Киперта.


[Закрыть]. По соседству, видимо, были и другие греческие города. Исключительная важность переправы в Тапсаке, как одного из ключевых мест в мировой торговле, несомненно, заставила греческих правителей стараться ее мощно укрепить. Амфиполь, который, как говорят, был основан Селевком I[669]669
  Steph. Byz.; App. Syr. 57.


[Закрыть], Плиний отождествляет с Тапсаком[670]670
  Plin., V. § 86.


[Закрыть]. Возможно, он лежал рядом со старым местным городом. Город под названием Эн также упоминается напротив него или рядом[671]671
  κατὰ Θάψακον, Steph. Byz.


[Закрыть]. Близ Никефория, как пишут, находился Зенодотий[672]672
  Steph. Byz.; Plutarch, Crass. 17; Dio Cass., XL. 13.


[Закрыть]. На Евфрате ниже Тапсака мы не знаем других греческих городов, пока не достигнем Вавилонии, – кроме одного, Европа, примерно на полпути между Никефорием и Вавилонией. Это был эллинизированный местный город Дура, и население продолжало пользоваться старым названием[673]673
  Isidore, 1.


[Закрыть].

Теперь мы переходим к греческим городам внутри Месопотамии. Их появление придало этой стране новый характер. При власти старых восточных империй продолжалась с незапамятных времен деревенская жизнь – хотя были и города, такие как Харан и Нисибис. Теперь же повсюду в греческих городах появлялись новые центры жизни[674]674
  Mesopotamia tota Assyriorum fuit, vicatim dispersa praetor Babylona et Ninum. Macedones eam in urbes congregavere propter ubertatem soli: Pliny, VI. § 117.


[Закрыть]. Эти города строились, как мы уже видели в Сирии, в основном в речных долинах. В Месопотамии самые западные из потоков, стекавших с Тавра и его подножий, сливались, образуя Белихас (современный Эль-Белих), перед тем как впасть в Евфрат у Никефория. Если подниматься по Белихасу от Евфрата, то в месте, где еще одна река впадает в Белихас с запада, мы приходим к Ихнам, названным в честь города в Македонии: его называют «эллинским городом, колонией македонян»[675]675
  Isidore, 1.


[Закрыть]. Во время похода Красса это была едва ли больше, чем крепость (τεῖχος)[676]676
  Dio Cass., XL. 12.


[Закрыть]. В долине западного притока мы видим Батны, место сбора купцов (поскольку здесь великий восточный путь из Гиерополя пересекал долину), названные македонской колонией[677]677
  Municipium… conditum Macedonum manu priscorum. Amm. Marc., XIV. 3, 3.


[Закрыть], а близ истока этого притока – Анфемусию, первую остановку на дороге от Апамеи в Вавилон[678]678
  Isidore, 1; Tac. Ann. VI. 41. У Страбона и Птолемея «Анфемусией» называется не город, а область. Когда Страбон говорит об Аборре, что она находится περὶ τὴν ̓Ανθεμουσίαν (XVI. 748), он, возможно, говорит несколько небрежно и имеет в виду только то, что эта река находится в Северо-Западной Месопотамии.


[Закрыть]. В долине самого Белихаса, которая, видимо, включала и долину Скирта (современный Дайсан), находились два важных города Западной Месопотамии. Оба были преображенными старыми местными городами. Более северный, Урхай, или, как греки писали это название, Орроэ, получил новое македонское название – Эдесса. Местному элементу позволили здесь сохранить свое место в большей степени, чем обычно допускалось в новых городах. Согласно Малале, Селевк сначала назвал его Антиохией, с отличительным эпитетом μιξοβάρβαρος. В позднейшие времена город стал одним из главных центров сирийской литературы, где гордились чистым диалектом. Современная Урфа сохраняет старое название. Еще одним городом на Белихасе был Харран, который для нас связан с историей Авраама. Его превращение в македонскую колонию Карры, судя по всему, справедливо приписывается самому Александру. Селевк, как мы уже видели[679]679
  P. 53.


[Закрыть], нашел в 312 г. до н. э. здесь поселение македонских воинов. Однажды оно приобрело трагическую славу благодаря разгрому Красса.