Текст книги "В районах малых городов"

До свидания, краля

 
В глазах смотрящего красоты,
В твоих – уродливый студент,
Черты которого до рвоты
Доводят, точно сиги «Кент».
 
 
Изнеможенный сей любовью,
Которой не было и нет,
Мечтаю рухнуть к изголовью
На дно земли под тяжесть лет.
 
 
Трещит по швам терпений воля,
Не нужен раненый поэт.
Тебе приятней Витька, Толя,
Да чей угодно силуэт.
 
 
Удачи, краля, до свиданья.
Опять брехня… Не отпустил.
Твои святые очертанья
Словами в сборник начертил.
 

Распутница

 
Шалындаюсь в городе странным аскетом,
Распутница, вспомни уже обо мне.
Побуду в душе я засушливым летом,
С грядущим сезоном родней, наравне.
 
 
Влетает заносчиво мерзость в кварталы,
Летает, летает, и прямо – в лицо.
Партак наколол на плече ради Аллы,
Которая нынче сошлась с подлецом.
 
 
Кенты все талдычили: «Плевое дело —
Умерить свой пыл, и забыться в вине».
Не лезет мне зелие, я неумело
Сгораю листвою в любовном огне.
 
 
Себя обозвал на Земле самозванцем,
Для русских поэтов амур не силен.
Глаза покрываются мокнущим глянцем,
И я опадаю как осенью клен.
 
 
Вопросов не меньше. Вернется? Навряд ли.
А я возвращаюсь бездольным домой.
На море бы в Сочи, Анапу иль Адлер,
Сменив эту серь волновой синевой…
 

Бархат наготы

 
Играют руки по спине —
Я платье полуголое
С тебя снимаю, и в огне
Я потеряю голову.
 
 
Горячий бархат наготы
Навек мое пристанище.
Ты – воплощение мечты,
Целую многозначаще.
 
 
Язык впивается в язык.
Горим. Объединение.
Объятья жаркие, впритык.
Колышет возбуждение.
 
 
Вживляет страсть приятный стон,
Сладит по нарастающей.
Ночное небо. Темный фон.
И месяц убывающий.
 
 
Рука в руке. Бушует кровь.
Мерцают искры нежности.
И это больше, чем любовь,
И больше, чем потребности.
 
 
Усилен ритм. Настал финал.
Заветная агония.
В раю как будто побывал,
А ты – моя гармония.
 

Тонкая леди

 
Бледнолицая тонкая леди,
Хладнокровием мучишь меня,
И застывшие лунные седи
Потушили блаженство огня.
 
 
Предначертано, может, судьбою
Погибать от бесчувствия рук,
Опустившихся вровень с травою,
По которым топтался каблук.
 
 
Ты развеяла думы поэта,
Безнадежно поставив клеймо.
Я смирился с отравой ответа,
Твое фото храня на трюмо.
 
 
Не увидел далекие дали,
И ослепла любовь впопыхах.
Я стучался туда, где не ждали,
Если ждали, то только во снах.
 
 
Грациозно-нескромная леди,
Не прощаюсь, увидимся ведь,
И касаются лунные седи
Твоих локонов нежную медь.
 

Однажды

 
Однажды сдохну в казино,
Напившись пали напоследок.
А жизнь, товарищи, говно
С числом обильным профурсеток.
 
 
В довесок к ним алкоголизм
И нервы, порванные в гневе.
Какой дешевый дебилизм
Страдать и плакаться по деве.
 
 
В таких влюбляюсь, вечно жду
Хоть маломальского ответа,
А получаю ерунду
Всегда, всегда, из лета в лето.
 
 
И нету толка. Все не так.
Шпыняют, к черту посылая.
Скажу одно: живу никак,
Чтобы попасть в ворота рая.
 

В городе уездном

 
В каком-то городе уездном
Ходил поэт по мостовой
И все другие, кто проездом
И кто на улицах вжитой.
 
 
Бычки валялись под ногами,
Бутылок – чертовая рать,
Но жил я разными мечтами
И смог тебя поцеловать.
 
 
По-над рекой блескучей, древней,
При страже желтых фонарей
Мы наслаждались ежедневно
Сердцами греющих огней.
 
 
И вот прошло часов немало
И дней, и месяцев, и лет.
Закат запомнился мне алый
И твой изящный силуэт.
 

Сойдемся вновь

 
Глянь на арку у старого парка,
Фонари одиночно грустят.
Мы сгорели, горевшие ярко,
Ну а звезды все также блестят.
 
 
И черемуха сладко запахла,
Отцвела безнадежно любовь.
Так бесстыже расстались и нагло,
И сойдемся, надеемся, вновь.
 

Гражданская лирика

Я на небе не вижу морщин

 
Я на небе не вижу морщин,
Вот бы лица, как солнце, сияли
Сквозь года, средь прожитых лощин,
Сквозь других, перед кем щеголяли.
 
 
И глаза б не пустели зазря,
Перед смертью б горели звездою.
Не кончалась бы в теле заря,
Начинаясь опять сединою.
 
 
Как замедлить безвыходный рок?
Как прожить, не шагнувши в могилу?
Человек все ж усвоил урок,
Что такое ему не под силу.
 

Мы и космос

 
Луна – фонарик бесконечный,
Светило космоса и далей,
И путь известный Млечный —
Свеча седых горизонталей.
 
 
И мы не в центре мирозданья,
Крупицы шара голубого.
Мы рождены для созиданья
Чего-то сложного, простого.
 
 
В нас льются чувства и желанья,
Обняв все души воедино.
Любовь, забота, расставанье,
Пожар, жара, снега и льдины.
 
 
Мы любим ночью бесконечный
Фонарик в небе бело-серый,
Который в путь попался Млечный,
Среди всех звездных кавалерий.
 

Изгнанник судьбы

Изгнанник судьбы закурил самокрутку,

На редкость, замечу я, в этих местах.

Седой, пожилой, ожидал он маршрутку,

Задумался в миг, и глаза все в слезах.

Обстрелы. Жара. И душманы в атаке.

Паленое тело от солнца. Война.

Он был в Кандагаре, лежал в буераке,

Стрелял, как велела родная страна.

Стреляли друзья, все его поколенье,

Не каждый вернулся в обратную жизнь.

Живой? Поздравляю – второе рожденье

В подарок за пули в защиту Отчизн.

А кто возвратился – судьбою забытый,

И люди забыли про подвиг ребят,

Который изрядно кровями омытый

Таких же младых и зеленых солдат.

Вчера проводил Он товарищей в землю

(Казалось Ему, что как будто вчера).

Седым с остановки ушел в вечный дембель,

На память с Афгана забрав вечера.

Замуруйте в кирпичные стены

Меня замуруйте в кирпичные стены

Хрущевок, что мимо всегда прохожу.

Им тоже, поверьте, нужны перемены,

Нужны перемены тому гаражу.

В районах, кварталах устало слезятся

И маются в плесени крыши домов.

Осталось за главу беспомощно взяться,

Как взялся придворный алкаш Иванов.

Нависшее небо с мотивами стали

Сереет на фоне барханов снегов.

Забылись народу счастливые дали,

Нависли пороки и рать из грехов.

Я загнан в трущобы, и все как по кругу —

Аллея, дорожки, леса, белый дым.

Мне жаль одичалую с горя округу,

Сводящую жизнь уж к годам нулевым.

На Сахзаводском, том районе не новом

Не новые мысли, ужасная мреть.

Мой прах замуруйте с кирпичным покровом

В хрущевке, где мне суждено умереть.

Память о памятнике истории

Окутан черствой немощью забвенья

Стоящий в центре памятник вождю.

Глава когда-то красного движенья,

Он каждодневно мокнет по дождю.

Утеряно величие персоны,

За лысого никто не пояснит

В тот век, когда вокруг одни салоны

Красот, на перекрестках общепит.

Не все ушло из памяти народной,

Он жив в сердцах докраховых времен.

А нынче стал фигурой чужеродной

Тем, кто тогда, в двухтысячных рожден.

Безотцовская жизнь

Узнал бы я отца как можно ближе,

Как все другие, как дворовая братва.

Не надо мне ни Лондона, Парижа,

Папашу бы на детство, юность, времена.

Он до беспамятства опять напился,

Поил бы сына лучше мудростью веков.

Я рад, конечно, что ваще родился,

Но жаль, что жил, живу в семье без мужиков.

Нет, не виню ни в коем разе папу,

Что стал не тем, кем мне хотелось очень стать.

Я не о том, как склеить в клубе бабу,

Я лишь о том, как в жизни мне мужчиной стать.

Толпа кричит без капли сожаленья:

«Не вешай нос, таких у нас уж пол страны».

Мне жаль сейчас все наше поколенье,

Отцы, как кислород Земле, всегда нужны.

Об актерах

 
Перед экраном в теплом пледе
Мы смотрим на актерскую игру,
На джентльменов и на леди,
На их, замечу, тяжеленный труд.
 
 
Играют с горестью, печалью
Возможно где-то в глубине души,
Для роли на лицо отчаянно
Натянут маску где-нибудь в тиши.
 
 
И вот они счастливые на сцене,
И в объектив улыбки нарасхват.
Прожить всю жизнь им на арене,
Актерство – это души напрокат.
 

Вечерний сумрак

 
В вечернем сумраке валяюсь,
Исчезла тяга к временам,
Где представлял, что я купаюсь
В любви по чувственным волнам.
 
 
Какой-то лепет у подъезда,
Но мне плевать на суету.
Я – жертва серого уезда,
Вот-вот в трущобы всем врасту.
 
 
Чтоб как-то скрасить этот будень,
Зайду, пожалуй, в Интернет.
Чтоб не скучать, сготовлю студень
Из рифм про тяжесть бренных лет.
 
 
Под ночь укутаюсь простынкой,
Такой же белой, как и снег.
Надеюсь, утром не остыну
И не уйду во тьму в побег.
 

Солдатская шинель

 
Прокурена солдатская шинель.
Висит в шкафу бесценным грузом.
Она еще запомнила шрапнель,
Солдат Советского союза.
 
 
И также вспомнится – была война.
Шинель любилась лейтенантом.
Висит в шкафу, но больше не нужна,
Хранится с красным транспарантом.
 
 
Земля родимая, святая кровь —
В кармане спрятаны трофеи.
Ей помнится давно глубокий ров,
Окопы, танки и траншеи.
 
 
Висит теперь солдатская шинель
В шкафу дубовом в полумраке.
Для лейтенанта это колыбель
И память о благой атаке.
 

Расплавится слезливая душа

 
Расплавится слезливая душа
Сентиментального поэта.
От зноя раскалится неспеша,
От зноя смерти силуэта.
 
 
Меня запомните таким, как есть:
Слегка задумчивым, серьезным.
В последний путь мне б под березой сесть
И помечтать под небом звездным.
 
 
Остынет тело, как зимой земля,
Осядет иней на мечтанья.
Запомнят с грустью голос мой поля
И хари грубой очертанья.
 
 
Поэт любил, но этим был убит,
Убит отверженностью женщин.
Стеклянных глаз огонь моих разбит,
Разбито сердце и не меньше.
 
 
Душа моя расплавилась от грез,
Сентиментальность вышла тенью.
Мой прах, прошу, заройте у берез
В родном центральном Черноземье.
 

Разделяют людей города

 
Разделяют людей города,
Разделяют несчастные мили.
Забывают порой навсегда
Тех, однажды кого приручили.
 
 
То что пусто в душе – не о том
Разговор я веду без скандала.
В нашем веке ничуть не святом
Все желают достичь идеала.
 
 
Коль ты любишь, люби уж за все,
А не любишь – тогда не играйся.
Не держи человека в лассо,
Не флиртуй, отойди и расстанься.
 

Четвертый лишний

 
По ушам прошлась нехило
Твоя лесть из сладких слов,
Что «за прОсто» полюбила.
Только много нас – ослов.
 
 
С одного походы в рестик,
А с другим и на кровать,
Третий – главный собеседник,
Мне пришлось четвертым стать.
 
 
Для тебя все не в новинку:
Роз букеты и вино,
И расстегивать ширинку
С кошельком уж заодно.
 
 
Как плевать на рифмы, строчки,
Не плевать на горсть купюр,
На реснички, ноготочки
И на платья от кутюр.
 
 
Что печалит – вас немало,
Как и нас, таких лохов.
И таким всегда все мало,
И запросы будь здоров.
 

Матери

 
Ты прости непутевого сына,
О моя престрадальная мать.
За окном притаилась рябина
За судьбу, как и ты, поучать.
 
 
Пусть не сбылись когда-то победы,
Что пророчили в жизни бывать.
Ты прости за все тяжкие беды,
Мне уж грустно о них вспоминать.
 
 
Очерствел залежавшимся хлебом,
Хоть и раньше златился, как рожь.
Под дождем, под размашистым небом
Притаилась сердечная дрожь.
 
 
Ты прости за обиды без дела,
За нечастый звонок или весть.
Вижу, мать, что еще постарела —
Сквозь года мне тогда бы прочесть.
 
 
Помню – днями бывало паршиво,
Что до мрака сгорала душа.
Ты давала совет бережливо,
В один такт уж со мною дыша.
 
 
Не ругай непутевого сына,
О моя престрадальная мать.
За окном притаилась рябина
За судьбу, как и ты, поучать.
 

Небосвод стального цвета

 
Небосвод стального цвета
Режет высь и с крыш бетон.
От зимы я жду ответа,
Отчего душевный стон.
 
 
На поля легли снежинки,
Целым пластом, как ковер.
И в чащобах все тропинки
Снегопад нечаянно стер.
 
 
Ну а город… Что же город?
Он укутан пеленой.
Окаймлен дорожный ворот
Толстой наледью смурной.
 
 
Солнце спряталось в окопы,
Воевать никак с зимой.
Нет дорог, одни лишь тропы,
Что народ топтал градской.
 
 
Несмотря на хлад и мерзость,
В спешке рвется кто куда.
Все в ответ на эту дерзость,
Что накрыла города.
 

У железной дороги

 
Замерзли и руки, немеют и ноги —
Я снова стою у железной дороги.
Ветрило мне дует морозный в лицо,
И чувствую гнилью себя, подлецом.
 
 
Колышется флаг над родною землею,
Сегодня проснулся я вместе с зарею.
Из домика валит чернеющий дым,
А мы вот с березкой у рельсов стоим.
 
 
Развеется жизнь по нахальному ветру,
Разрушусь навечно я по миллиметру.
Капризным ребенком воскрикнет душа,
Мой поезд придет и уйдет неспеша.
 

Я узнал из синего альбома

 
Я узнал из синего альбома
Школьный бал, разлуку, выпускной.
В девятнадцатом тогда из Дома
На рассвете в путь ушли большой.
 
 
Клятвы живы, также помнят стены.
Обещали мы не забывать
О себе в упреки переменам,
Иногда учились где бывать.
 
 
Но судьба нас всех поразбросала,
Разбросала жестко в города.
Кто в Москву, кто в горы, кто к Уралу,
Улетели все мы из гнезда.
 
 
И живут все также с нами клятвы,
Увезли с собой в далекий путь.
Школьный лист из памяти помятый,
Только в юность больше не шагнуть.
 

Золотодобытчикам

 
Здесь солнца порою не видно,
И ночь не сменяется днем.
Но только немного обидно,
Что лето не греет огнем.
 
 
Кругом возвышают барханы
Метель и буран из снегов.
Морозы пощиплют за раны
Душевные с разных фронтов.
 
 
Ну что, время снова на Север
Полярную ночь повстречать,
Карьеры для золота, ветер,
Что в сердце оставит печать.
 
 
Слабо на пол года, где наши,
Оставив семью и детей,
Для Родины маются в каше
Снегов и морозных огней?
 
 
Летит безобразно то время,
Что труд поглотил без следа.
Вам, на Чукотке, поэму,
Как памятник, бы навсегда.
 
 
Здесь нервы порою ни к черту,
И ночь не сменяется днем.
Мороз побивает рекорды,
И лето не греет огнем.
 

Не вернуть

 
К чертям долой дурные сплетни,
Из них корзиною сплетен
В глазах других, и я намедни
Узнал, что лик мой отменен.
 
 
Бойкот, объявленный народом,
Ничуть на тешит моих чувств.
Я мразью был, кому уродом,
Кому светилом из искусств.
 
 
И для друзей считаюсь тенью,
Для лучших (так их называл).
Я не опал ничуть сиренью
Я духом тоже не упал.
 
 
И говорил тогда Высоцкий,
Что не вернуть всех нужных нам.
Какой удар уж идиотский
Судьбы по страждущим сердцам.
 

Обыденный мрак

Обыденный мрак от отсутствия солнца

Плескается в омуте темных домов,

Машина едва по утру пронесется,

За водкой сходил уже бомж Иванов.

Казалось бы, серые дни переменны,

Линяют, как кошки. Меняется цвет.

Но мысли с судьбою по-прежнему тленны,

Не радует легкостью солнечный свет.

Не знаю, возможно, там где-то в столице,

В какой-то Москве с небоскребами жизнь,

Подобно семнадцатилетней девице,

Цветет и порхает под высь голубизн.

Иль в Лондоне вашем извечно промозглом

Неужто нет мрака от стали небес?

Вы знаете, словно всей огненной розгой

Проводят по плоти дрожащих телес.

Поверьте, что в сущности нет панацеи

От спрятавших радость лучистых деньков,

Что серостью кроет и мглою аллеи

И кроет скамейку, где лег Иванов.

Чужой звонок

Раздался звонок. Отвечаю: «Алло.

Опять ты напился, товарищ родитель.»

В ответ: «Я, сынок, в этой жизни на зло

В умате валяюсь, судьбы нелюбитель.»

И как же болезненно эти слова

Меня разорвали на долю минуты.

«Дурна с алкоголя, батянь, голова

И речь, там, внутри наводящая смуты.»

Заплелся язык, и сказал маргинал:

«Люблю я тебя, что ты есть. За здоровье!»

По слову отца я тогда не узнал,

И грузом я лег второпях в изголовье.

Закончился вызов. Все ж странный звонок.

Как видно, чужой при наборе ошибся.

А может был батя, раз кликал «Сынок»,

Наверно, ему наконец пригодился.

Горела настольная лампа

 
Горела настольная лампа,
И дождик стучался в окно,
Нелепые рифмы, как штампы,
Ложились в тетрадь заодно.
 
 
Бесшумно на фоне трудился
Экран с новостями про мир.
А я потихонечку слился
В квартире. Хотелось в трактир.
 
 
Любовь здесь потеряна к жизни,
Стихи сочиняю во тьме.
Я верен остался Отчизне,
Но люди не верны уж мне.
 
 
Продали они на базаре
Поэта и душу его.
Я сердце свое разбазарил,
Влюбляясь паршиво легко.
 
 
Жалею за оступ, ошибки,
Жалею за трусость и мрак.
Оставили рот без улыбки,
Оставили в сердце бардак.
 
 
Береза стоит одиноко
И с грустью все смотрит в окно,
Глядит в полутьму да с намеком,
Чтоб с ней постоял заодно.
 

О любимом факультете

 
Я врываюсь с своим багажом
Всех добытых старательно знаний
С языками, что за рубежом
Я б использовал для поддержаний
 
 
Разговоров культурных, еще
Для бесед мирового значенья.
Оттого факультет посещен
С понедельника до воскресенья.
 
 
Всем Hello, Bonjour, Guten Tag,
Я еще и товарищ учитель.
Помогу, освещу серый мрак,
Знаний как вечный бессменный хранитель.
 
 
Вы послушайте: ценный билет,
Что однажды я вытянул махом,
Он отправил меня в факультет,
С иностранным, замечу, размахом.
 

Разложусь по осколкам

Разложусь по осколкам на рыхлую землю,

Мне приказано сгнить у березных чащоб.

Я судьбе и словам ее с тяжестью внемлю,

Также внемлю обычным посылам трущоб.

Обнимается память с багряным закатом,

Накрывал что душистый и шелковый луг.

Вспоминается детство, где с горки накатом

Я катился средь скромных и бедных лачуг.

О поля златогривые, светлые дали —

Жаль забрать не под силу мне будет с собой.

Я хочу, чтоб тюльпаны ни в жизнь увядали,

Я хочу, чтоб народ был доволен судьбой.

Вы простите, просторы мои дорогие,

Не сберечь от траншей и окопов никак.

На мои стихотворные строчки благие

Люд ответит, что это наивный дурак.

Воронье, как бы всадники, вестники смерти,

Приземлятся на камень могильный ко мне.

Надпись будет: поэт пострадал в круговерти,

Разлегся у чащи при полной луне.

За победу

 
На границе сегодня шумят,
Самолеты разметили небо.
О погибших их вдовы скорбят,
И в победу им верится слепо.
 
 
Заметался пожар в берегах,
Даже реки чернеют от боли.
Льется кровь на пушистых снегах
За Отчизну, за жизни и воли.
 
 
Лихо реет с отвагою флаг,
За свободу, российские земли!
Сокрушителен каждый наш шаг,
Даже проигрыш никак не приемлем.
 
 
Прорубая враждебную круть,
Слово «честь» доказали мы делом.
Доблесть сплющила мерзкую жуть,
Духом крепнем, и крепнем мы телом.
 
 
Возгордится геройством страна
Всех ушедших и метящих в цели
За победы, за ночи без сна
И за то, что сдаваться не смели.
 

Покорение вершины

 
Под прицел у подножия гор
Ты невольно опять попадаешь.
Покорил бы вершину на спор?
И с судьбою в рулетку сыграешь.
 
 
Всем плевать на движенье лавин,
Что мы снега за жизнь не видали?
Средь морозов заборы из льдин
Согревают душевные дали.
 
 
Обжигается память о высь,
В детстве грезили к небу добраться.
По канату на верх заберись,
Чтобы там, как герой, продержаться.
 
 
Не стыдись, что подняться не в мочь,
Эти стены не раз покоряли.
Крепость духа лишь может помочь,
Коль ее у тебя не отняли.
 
 
Шаг за шагом. Страховка нужна.
Держит тело пока ты стремишься.
Высота – не жена. Не нежна.
И не ждет уж пока разгоришься.
 
 
Стиснув зубы, попал под прицел
Ледяной белоснежной вершины.
Ты не трус, и достигнута цель.
Ты судьбы покорил все глубины.
 

Времена года

 
Полюбил я дрожащую осень
За листву золотую и высь,
Что похожа на водную просинь,
Омыващую гористый мыс.
 
 
Полюбил я морозную зиму
За барханы пушистых снегов,
Что похожи на рать херувимов,
Заблудившихся в царствии льдов.
 
 
Полюбил я зеленые весны
За луга расцветающих трав,
Что похожи на хрупкие звезды
С изумрудных воспрявших держав.
 
 
Полюбил я и знойное лето
За рассветы, багровый закат,
Что похож на бутоны букета
Алых роз. Он похож в аккурат.
 
 
Полюбил я и кварталы года,
Как кварталы кирпичных домов.
Мне по нраву любая погода,
Свежий ветер и стук поездов.
 

Подъездные романтики

Маэстро! Моцарта, Бетховена иль Баха,

Хочу разбавить эту каменную мреть.

Как видишь – никакой, и мятая рубаха,

И жизнь помята. В ней готовый помереть.

Дружище! Все ж плесни в стакан сто граммов водки,

Чтоб снять с моих на вечер розовость очков.

С тобой в одной промаемся дырявой лодке,

Не потонуть среди б невежд и дураков.

Не даться бы принять культурные застои,

Как те в подъездах, смирно пьющие пивко.

Не поглотить бы те конкретные устои

Дворовых пацыков с полосками в трико.

Помочь братве б с понятно-ясным просвещеньем,

Кто даже с нехотью окончил ПТУ.

Чтоб восторгались прозой с наслажденьем,

Чтоб свет развеял в мыслях мрак и темноту.

Как угнетают, друг, хрущевские строенья

И мерзок их состаренный годами вид.

И нет ни капли в этом граде настроенья,

Стакан лишь с водкой грусть навек мою схранит.

Сонность пустоши вокзала

 
Сонность пустоши вокзала
Размешалась вдруг с тоской,
По секрету мне сказала,
Укатился чтоб долой.
 
 
Я качусь на электричке,
Из окна гнусавый вид:
Город. Утро. По привычке
В центре здесь массив стоит.
 
 
Кое-где мелькают горы
N-этажных с мраком стен.
Звук машин. Опять заторы.
Где ты, ветер перемен?
 
 
Все по-прежнему влюбленность,
А девчонке все равно.
Потерялась окрыленность,
Потерялась уж давно.
 
 
Лишь нашелся свежий ветер,
Задувающий в окно.
Переменами не бредит,
Просто мчится заодно.
 

Художник

 
Взмахом кисти так искусно
Созидал художник мир.
На картине он Иисуса
Возродил. Ушел в трактир.
 
 
Напивался до коленья,
И потом опять творить
Небеса до посиненья,
И поля опять творить.
 
 
Златость нив и краски леса,
Снежность гор и блеск вершин
На холсте возвел повеса,
И протектор в почве шин.
 
 
Целину освоил кистью,
Показав советский мир,
Со своей тревожной мыслью,
А потом опять в трактир…
 

Дембеля

 
На рассвете с дембелями
Поезд прибыл в город N
С долгожданными вестями
Для Светлан, Марин и Лен.
 
 
Вот и двери нараспашку,
За гудком еще гудок.
Вышел паря, встретил Машку,
И по телу холодок.
 
 
А к другому мать бежала
Со слезами на глазах,
Обняла и так прижала —
О чем грезила во снах.
 
 
Вот он, гляньте, с папиросой,
Голубой на нем берет.
Мчится он к рыжеволосой,
Придержав в руках букет.
 
 
Только сердцу не сдержаться,
Торопило календарь.
И настал момент встречаться,
Пролетел уж год-бунтарь.
 
 
Слезы. Гул. Объятья. Память.
Фонари. Ж/Д пути.
Льды времен решили стаять,
Пацаны смогли прийти.
 

Морозный ветер

 
Морозный игольчатый ветер
Вонзается в руки и под
Одетое тело. Под вечер
Я вяло смотрю в небосвод.
 
 
И жизнь пролетает как прежде
Звездой угасающей вниз.
Скитаюсь повсюду в надежде,
Ища недоступный каприз.
 
 
Сменил я недавно десяток
Так третий, и толку с того,
Когда уж в судьбе беспорядок,
Себя я забыл самого.
 
 
Стихи сочиняю от боли,
Мне скажут, что я графоман.
Вас плетью когда-то пороли,
Любовью, в которой обман?
 
 
Не раз, как щенка, предавали,
Топить удавалось не всем.
Как тряпку, безжалостно рвали
Заложники наших систем.
 
 
Потух, окончательно вымер
Звездой затаенной впотьмах.
Чернила о душу я вытер
И лег на пушистых снегах.