Текст книги "В районах малых городов"

Голубая тетрадь

 
Уложены мрачные дни
В голубую тетрадь.
Присутствием душат они,
Монотонная рать.
 
 
Горят в небе звезды, притом
Загорается месяц.
Но мысли всегда не о том
Тяжеленного веса.
 
 
Ветра задувают в балкон,
Задувая в лицо.
Им крикнуть бы резво вдогон
Роковое словцо.
 
 
На тумбе звонит телефон,
Никого я не жду.
Кирпич и холодный бетон
Вызывает вражду.
 
 
Но дни не уймутся никак,
Монотонная рать.
Уложен мой будничный мрак
В голубую тетрадь.
 

Потуги судьбы

По огрубевшей коже раненой души

Проходится коллекция из лезвий.

В опустошенной резать нечего тиши,

Но нож еще пошкрябывает резвый.

Прервались пОтуги насмешливой судьбы

Неотвратимо заломать мне руки.

Я отвердел, как сталь задымленной трубы,

И взял судьбу несчастно на поруки.

Я под узды ее. Брыкается она,

Ведет, не глядя, с*ка, на распутье,

И бесконечно долго тянется длина,

Как вдруг бросает в черноземы грудью.

Едва очнусь, я по-мертвецки огляжусь:

Судьба бежит, бежит, как сивый мерен.

Я в ездоки, к несчастью, может, не гожусь,

Но под узды держать ее намерен.

Погосты

 
Зарыт в промозглый чернозем
Солдат вчерашней перестройки,
Зарыт мой дед и лики зем,
Зарыты древние постройки.
 
 
Порой, не знаю их имен,
Но знаю точно – здесь уснули
Таланты, люди всех времен,
Они ушли, не обманули.
 
 
В палящий зной, в морозность зим
Лежат, укрывшись одеялом.
Желаем землю пухом им
Мы голосом немного вялым.
 
 
Погосты. Мрамор. Бугорки.
Кресты. Ограды. Липы. Ели.
Однажды там, где земляки,
Приляжем мы в одной постели.
 

Запыленные боты

 
Запыленные шаркают боты
По асфальту в подъезд номер два.
Я бездельник, живу без работы,
Называясь поэтом едва.
 
 
В этом городе, полном кручины,
Расплескался на внутренность яд,
И на ткань осеревшей штанины
Я бросаю с невольности взгляд.
 
 
Невозможно смотреть на прохожих,
Замечаю обманчивость лиц.
Я от холода малость скукожен
От кирпичных этажных гробниц.
 
 
Режут глаз новомодные стили,
И спасает лишь сад под окном,
Тот, что с дедом тогда посадили,
Тот, что служит на детство мостом.
 
 
Запыленные боты. Ступеньки.
Завалился в железную дверь.
Прохожу аккуратно по стенке,
Утомленный и загнанный зверь.
 

Билет в небеса

 
По веревке баланс акробатом
Нахожу, продвигаясь вперед.
Хоть не ебн*ться бы. Снова матом
Покрываю рисковый черед.
 
 
И карабкаться здесь не по силам,
И держаться за старый карниз.
Очевидны итоги – к могилам
Устремляется всякая жизнь.
 
 
Я едва прохожу на балансе,
На конце поджидает коса.
Сообщив о смертельном нюансе,
Мне вручили билет в небеса.
 

Нулевые годы

 
Там на лавке у пристенка
Засиделись две бабули,
Кот белесого оттенка,
И соседи травку дули.
 
 
Жигули затарахтели —
Это местный, дядя Ванька.
Свечи снова полетели,
Надо ставить спозаранку.
 
 
Заскрипели вдруг качели,
Ребятне еще не спится.
На аллее возле ели
Господа хотят напиться.
 
 
Пахнет дымом. Теплый вечер.
Нулевые греют годы.
А сейчас согреться нечем,
И вокруг одни уроды.
 

По вырезкам газетным

 
Учу по вырезкам газетным,
По заголовкам, интервью,
По книгам край авторитетным
Страны историю мою.
 
 
Случайно видел в «Коммерсанте»,
Что в Бога верит коммунист.
Еще узнал, кто был в десанте,
Кто под прикрытием чекист.
 
 
Еще из «Комсомольской правды»
Порой отъявленно пестрит,
Что раньше вот – другие нравы,
Что молодежь не ощутит.
 
 
Добыча газа, нефти, стали
Всегда в руках, из первых уст.
Что возродил товарищ Сталин,
Теперь я помню наизусть.
 
 
Из интервью почтенных важных
Про мощь страны вчера узнал.
Про «казнь» персон слегка продажных
Твердил в ТВ регионал.
 
 
Про споры в Лондоне однажды
Узнал, читая «РБК».
Там одного надули дважды,
Судился битый час пока.
 
 
Забыть скандальные разводы
Задача прессы нам не дать.
А «Курск» под Баренцевы воды
Ушел приказа ожидать.
 
 
Еще различные альянсы
Нас размести как пыль хотят.
Про их коварные нюансы,
Как СМИ, бабули говорят.
 
 
О страсти к переименовке
Мне «ТАСС» из ленты нашептал.
Менять опять формулировки?
О да! Всегда о том мечтал!
 
 
Еще жилищные вопросы,
Проблемы алчности, любви
Гордон решает. Их видосы
В мозгу шевЕлят течь крови.
 
 
Идет волна святых событий,
Меняют флаги и миры,
И государственных соитий
(Как никогда они быстры).
 
 
Пройдут года, пройдут столетья,
Газетный дух народ лечил.
Я расскажу об этом детям —
По ним историю учил.
 

События Ремарка

 
Казались сном события Ремарка
Мне, человеку странствующих дней,
Но в ходе лет свинцовая помарка
В сердца втирает слезы матерей.
 
 
Она залазит к каждому под двери,
Она живет на кладбищах, в гробах.
Как Моцарта, отравленным Сальери,
Она отравит судьбы на местах.
 
 
Дается право вдруг не замудрено
Лишать бесцеремонно жизни, прав,
И что нельзя – теперь хвалено.
Ах эта недосказанность держав.
 
 
Заполнены озерами окопы,
Их ключ – кровей алеющих вода,
И каждый миг случаются потопы —
Нам только верить, что не навсегда.
 
 
Запала в душу чувственность Ремарка,
Запали пули в сердце, черепа.
И в ходе лет свинцовая помарка
К людским навек страданиям слепа.
 

Граненый друг

 
Граненый друг наполовину пуст,
Или наполнен он наполовину.
Его коснуться жаром своих уст
Не покидает бледного мужчину.
 
 
Походу, два товарища нашлись,
Один – молчит, другой, напившись зелья,
Своим умом склонившись вниз,
Философом заделался с похмелья.
 
 
Припоминаются изрядно косяки,
Мужик прощенья у Господня просит,
А вдруг все в жизни станет по-людски,
И за грехи его родные прОстят.
 
 
Перед глазами встал цветной альбом,
Но для него теперь он черно-белый,
О стенку бьется, бьется, бьется лбом,
Ему полтинник вроде, но не зрелый.
 
 
Он шевелит в башке куски годов,
Там запахи надежд и новой жизни.
Но знаем мы таких из городов,
Изрядно сгубленных «Столичной» слизью.
 
 
Стакан граненый, то бишь его друг,
Остался с ним до новых начинаний.
Он был наполовину пуст, и вдруг
Он опустел в угоду всех мечтаний.
 

Весна

 
Весенний тенор певчих птиц
Украсил сонную усталость,
И долгожданный блеск зарниц
Разбавил приторную алость.
 
 
Проснулся, вышел на балкон,
На сердце сразу потеплело.
Как будто было испокон:
Без снега жил, лишь солнце грело.
 
 
Кругом воспрял зеленый вид,
Сокрывший мрак многоэтажек,
И восторгаться нам велит
Сиренью, запахом ромашек.
 
 
Ни что не скроет эту тишь,
Зеленоглазый лик древесный.
Настанет лето, и, глядишь,
Мир будет более чудесный.
 

Великим женщинам

 
Великих женщин сыновья,
Мы все воспитанные с детства
Одними ими, где семья —
Раскол междоусобных бедствий.
 
 
В ячейках общества, страны
Из матерей лишь состоящих
Мы были с честью взращены
В упрек отцам ничто дарящим.
 
 
Случался слезный водопад,
И в драках челюсти ломали.
Про жизнь мы думали, что ад,
Но духом юнош не упали.
 
 
И нас, как будущих мужчин,
Учили жить, обороняться.
На то есть множество причин,
Коль батя вздумал отказаться.
 
 
Как джентельменом стать для дам,
Как поухаживать достойно,
На удивление, от мам
Узнали мы. Но беспокойно:
 
 
Не стать бы тем, кто нас бросал
И кто оставил в сердце иней.
Я про великих написал,
И я воспитан героиней.
 

Жилец переходов

 
Тоннель. Обрюзгший переход.
Мелодия. Вокзалы. Шум.
Народ. Машин водоворот.
Метро. Бутик. Проспекты. ЦУМ.
 
 
Блестит, как рыбья чешуя,
В коробку брошенная медь.
У музыканта нет житья,
Хоть день прожить, не умереть.
 
 
Шныряют вглубь туда сюда,
Всем напевает песнь гармонь.
Хранят уж ноты города
Таких заброшенных тихонь.
 
 
Я музыканту положу
Еще два чирика, чтоб он
Сказал себе: «Я нахожу —
Сегодня будет закусон».
 

Солдату-срочнику

Ивану С.

На Севере нынче все так, как всегда:

Метель и пурга напевают мотивы.

Старинный поселок там есть Печенга,

Хранящий военные наши архивы.

Под гнетом снегов и под тяжесть границ

Там служит Отчизне ефрейтор отважный,

И много таких же молоденьких лиц,

Людей уж не видевших родственно-важных.

В его подчинении стая собак,

Друзей наших меньших, любимых и верных.

Во время морозов никто не слабак,

Во время сугробов огромных, безмерных.

Учения. Пули. Броня. Полигон.

Пробежка на пару км с автоматом,

И день замотался стремиться вдогон

По году тяжелому храбрым солдатом.

В награду за службу ефрейтор Иван

Сменил на плечах рядовые погоны.

А вы ожидайте – приедет пацан

Мужчиной-героем страны обороны.

Шахматная доска

Стратегии смертельно холодны,

Расходный матерьял – людские души.

А в тех, кто начал смуту, «нет вины»,

И трудно тем, кто нынче безоружен.

Я вам о тех, кто слег в госпиталях,

Кто потерял давно семью и ноги,

Но есть и те, кто танец на костях

Устраивают часто будто боги.

И на потертой шахматной доске,

Подаренной на день рожденья дедом,

Я представляю войнов на куске

На деревянном на дубовом этом.

Одни в живых, как новые, ферзи,

А пешки все засаленные слишком,

Все потому, что в мире чернь грязи

Не собирают граждане в пальтишках.

В них не играют, жалко, «сам с собой»,

Хотя бывает тоже перекликнет,

И вдруг один, не выиграв бой,

Всю доску от досады опрокинет…

Ветхая избушка

 
Там ветхая избушка
На улице одна,
А в ней жила старушка
В былые времена.
 
 
Там кустики малины
И яблони сады,
И гроздия рябины,
И валики скирды.
 
 
Села там нынче нету,
Один лишь дом стоит.
Я откопал монету
Советскую на вид.
 
 
Березка шелестела,
Там ветер вдруг подул,
На горы, горы мела
Я взгляд свой притянул.
 
 
Погост серел с крестами,
Там жители села
Остались жить веками,
Где юность их жила.
 
 
Блестели воды Дона
На солнце серебром,
С песчаного уклона
Я видел ветхий дом.
 

Мальчишки во дворе

 
Вчера дрались мальчишки во дворе,
Я лицезрел то зрелище с балкона.
Живется беззаботно детворе
В любое время этого сезона.
 
 
Но есть проблема – мяч не поделен,
Первее кто ударит по воротам.
И головой один похож на клен,
Другой – брюнет, стремящийся к чернотам.
 
 
Вопрос решен всего за пару мин.
За парочку мальчишеских ударов
И порванных футболок и штанин.
Тот день ушел в копилку мемуаров.
 
 
Им вспомнятся события дворов,
Уже успешным/неуспешным дядям.
Все ссоры, драки стареньких домов
В сохран предАны памятным тетрадям.
 

Школьный альбом

 
Мой старый друг из антресоли
С годов со школьных, золотых
Лежал нетронутым по воле
Времен изрядно занятых.
 
 
Но вот сегодня в хмурый вечер
Я как ларец его открыл
И понял – радоваться нечем,
Я после юности не жил.
 
 
В альбоме синем, беззаботном
Живет прекрасная пора,
Где сердце пело, как по нотам,
И были чудом вечера.
 
 
Мы в книге будущем согреты,
Стоим на школьном выпускном.
Кто стал успешным, кто – в поэты
На быстром круге временном.
 
 
Еще портреты всех великих
И нам знакомых там учителей,
Всегда приятных, многоликих,
Сумевших жечь умов огней.
 
 
Спустя года открою снова
Заветный синенький альбом.
Жалеть о юности не ново
На шаре этом голубом.
 

Левобережный Воронеж

 
Шумит вокзал «Воронеж-Южный»,
Гудят капризно поезда.
Там вдалеке «Машмет» натужный
Повеет страхом завсегда.
 
 
Заводы рядом задымили:
Воронежсинтез каучук
И Рудгормаш. Их полюбили
За вечный скрежет и за стук.
 
 
Деды советских дуновений,
Молчат панельные дома.
В контрасте этих построений —
Стоят пекарни, шаурма.
 
 
Чугунный мост – Вогрэс, Чернава
Все держат планку, и машин
Летит блуждающих орава
Чесать асфальт следами шин.
 
 
Народ тут честный и рукастый,
Он точно пролетариат.
И молоткастый, и серпастый
Здесь дух остался в аккурат.
 
 
Пока район Левобережный
Стоит солдатом во строю,
Я лик индустриально-нежный
В стихе, как война, воспою.
 

Пропойцы

 
В скверу пропойцы забухали:
Один на траву полетел,
Другой, которого не ждали,
С другим бутыль в руках вертел.
 
 
Какие, скажем, охломоны,
Синее цинковых небес.
Таких кочуют легионы,
Имея к белой интерес.
 
 
Они веселые ребята,
Но с жизнью как-то не в ладах.
То ли судьба уж к ним предвзята,
То ли виновные в грехах.
 
 
Работа их – надыбать бабки,
Чтобы с утра на опохмел
Все фуфыри нести в охапке,
Чтоб каждый, с*ка, охмелел.
 
 
Они найдут, им не в новинку,
Как не в новинку там сидеть,
Блевать, как черти, на травинку
И белку часто лицезреть.
 

Про Лондон, Париж и Россию

Я не бывал под впечатленьем от Парижа,

Не ел в кафе аристократом круассан,

И Эйфелеву башню с высотой престижа,

Ее я тоже никогда не видел стан.

Не шел по Лондону в промозглую погоду,

В плащ не впитался ливень странствующих вод.

К Биг Бену и Аббатству на поклон в угоду

Я не ходил и не встречал нигде восход.

Я по Воронежу хожу, как по Америке когда-то

Ходил небезызвестный Лондон Джек.

Вокруг шумиха и рабочие ребята

И свет неоновых табличек от аптек.

Когда я в Лиски с восхищеньем возвращаюсь,

Там прохожу, как неуспешный Дон Жуан,

И за свои поступки старые я каюсь,

И кем бы ни был я: поэт иль хулиган.

Везде своим уж принимаюсь по России,

О заграницах мне поведает YouTube.

Без Светы, Даши и Анастасии

Не смог бы там, хотя я вроде однолюб.

На даче у Сереги

 
Мы на даче с пацанами
Собрались в нечастый раз,
И Серега вместе с нами,
Самогона всем припас.
 
 
Задушевные базары
Отлетали с уст долой.
Мы свои резервуары
Заполняли не водой,
 
 
А покрепче точно чем-то,
Горячительным на вкус,
С отдающим в нос акцентом.
Шашлычок был на покус.
 
 
Задымились папиросы
У братвы в поддатых ртах.
Начались еще распросы
О несбывшихся мечтах.
 
 
Вечерок мы скоротали,
Кто бухал, а кто трезвел,
И к себе, в другие дали,
Каждый птицей улетел.
 

Городской массив

 
Оступаюсь. Иду. Оступаюсь.
Под подошвой скользит серпантин.
Улизнуть беглецом я пытаюсь
От стремленных на небо лавин.
 
 
Постоянные стройки и краны
Порождают величие стен,
Чье присутствие – это капканы
Для дальнейших других перемен.
 
 
Скоро лес подзаложат камнями,
Возведя бесполезный ЖК.
Они служат, по мне, якорями,
Ну а жизнь – неживая река.
 
 
Продается, в аренду сдается,
Затабличили все города.
Может что-то такое найдется —
Не купить, не продать никогда.
 
 
Магистрали проложены, трассы,
Урбанистский блистает прогресс,
Что продвинут в народные массы,
К ним в довесок хронический стресс.
 
 
Под ногами – проспекты, районы,
В голове – надоедливый шум,
Пред глазами мелькают неоны,
Прожигая с циничностью ум.
 

В районах малых городов

 
В районах малых городов
И на проспектах обнищалых
Асфальт, пустынный от следов,
Проложен в улках захудалых.
 
 
И в них вертелись пацаны,
Дымя под «Балтику» протяжно.
Не зная юности цены,
Они ушли во взрослость важно.
 
 
Тогда – в спортивках «Adidas»,
Сейчас – при галстуке с портфелем,
А кто-то также без прикрас
Остался дворным корифеем.
 
 
На их коленках толпы дам
Сидели, мило улыбаясь
Под дым табачный, под «Агдам»,
Рукой волос слегка касаясь.
 
 
Был запах «Бонда», «Винсточка»,
И пелена была тумана.
Их вспомнит память мужичка,
Когда-то в прошлом хулигана.
 
 
Живут кварталы, города,
Районы спальные рабочих,
Асфальт, пустынный от следа.
Лихие дни, глухие ночи.
 

По белым облакам

 
По сугробам, по воздушным,
То бишь белым облакам,
Я пройдусь вполне радушным,
Поплыву к небес рекам.
 
 
В этом мире все тоскливо,
Хоть хватает гор и рек,
И от времени дождливо,
Только смертен человек.
 
 
Ничего, перина, вроде,
Черт возьми, там тоже есть.
У поэтов было в моде
В небеса отчайно лезть.
 
 
Мы уходим в вечный наем
В золотые города.
Так бывает: засыпаем,
Не проснувшись никогда.
 

Шоферит мужичок

 
Шоферит мужичок по проулкам,
Десятос не жалея ни капли.
Он шерстит по сырым переулкам,
За рулем закимарив едва ли.
 
 
«Эй, бомбила, давай на Титова,
И на Ленина мне б остановку.»
«Не земляк ты, дружище? С Ростова?»
«Подработать решил на зимовку?»
 
 
Говорил он малеха и скудно,
Удивился такому таксисту.
И на дне у прогнившего судна
Прозвучала мелодия свиста.
 
 
Дребезжало от кочек торпедо
И вело, как дошло, диалоги.
Время трапезы, время обеда,
А не ездить с берлоги к берлоге.
 
 
Не поевший и с горестным видом,
Меня высадил, вновь развернулся,
Застоялись дома монолитом,
Хоть мужик бы поспал и проснулся.
 

запятые

 
запятые шли к черту
и заглавные буквы
этот стих полумертвый
и по ритму тут муки
 
 
и рассеялась рифма
современность поэты
а поэзия – нимфа
у которой раздеты
 
 
телеса уж донельзя
растлевает кто хочет
ты попробуй осмелься
под влиянием ночи
 
 
инноваторы люди
без заглавий и точек
честно и в абсолюте
уважаю их очень.
 

Мир забавный

 
Откупорив закрытое окно,
Я посмотрел на мир, и он – говно.
Не просто так абстрактные слова.
Воняет все же. Кругом голова.
 
 
Водоворот событий из щелей
Прольется в душу, делая больней.
Ассенизатор я своей судьбы,
Фекалий выгребаются столбы.
 
 
Как много люд на сердце наложил,
И по-дурацки я дышал и жил.
И жив пока, поскольку умирать —
На жизнь поставить черную печать.
 

Гражданин

 
Я – гражданин. Я – обыватель.
Я в человейнике живу.
По вечерам – поэт-мечтатель,
А по утрам – другим слыву.
 
 
Едва будильник на восходе
Сигнал назойливый подаст,
Как штык встаю, но по природе
Я не спортсмен и не гимнаст.
 
 
Гудит спросонья ретранслятор,
В котором дюжина идей:
За часть из них – мне в изолятор,
Другая часть – чутка святей.
 
 
Водой живой обмою тело,
Плесну чего-нибудь в стакан
И что-то в рот, чтобы осело
В желудке, вздувшимся от ран.
 
 
Открою двери шифоньера
И облачусь в родной прикид,
Чтоб выйти с этого вольера
В мирок кирпичных пирамид.
 
 
Как гражданин, как обыватель,
Как житель развитой страны,
По вечерам – поэт-мечтатель,
А днем – рабочий новизны.
 

Красное и новое время

 
Портрет вождя пылился на серванте,
Который дед по блату доставал.
Был коммунист, потом с приставкой «анти»,
А я – хорее-ямбный неформал.
 
 
Еще и бюст маячил пред глазами,
Он – снежно белый, рядом транспарант,
Омытый пролетарскими слезами:
Неся, пускал скупую демонстрант.
 
 
Теперь на крайне новую дорогу
Швырнул нас политический прогресс.
Теперь во ртах застыло «Слава Богу»,
И раньше слава, но КПСС.
 
 
И в доме года семьдесят четыре,
Все застоялось также, как тогда.
Ведь только там, и только там, в квартире
Пожить Союз остался навсегда.
 

Бесстыжие годы

 
Бесстыжие годы разбросаны в прошлом,
И ныне творится чертовский бардак.
Я грезил порою о чем-нибудь пошлом,
Не думав о будущем иль кое-как.
 
 
Вокруг феромоны вулканом взрывались —
Извергнута лава в незрелую жизнь,
И сколько таких, как и я, оступались,
Тянулись от бед в пустоту голубизн.
 
 
Поладило б то, что из костной коробки,
С мотором, гоняющим алую водь.
Оно пропадает в душевной подсобке,
И в черепе будто усохший ломоть.
 
 
Инструкции нет и пособия тоже,
Как взять под узды разноспектровость чувств,
Возможно, с годами мне возраст поможет
Навзрыд посмеяться над бездной безумств.
 
 
Какое дурное и лучшее время:
Кипит шебутная моя голова,
И молодость – это проросшее семя,
Не ставшее деревом цельным едва.
 

Хороший творец

Хороший творец – это мертвый творец,

Который ушел никому неизвестным.

Бывает, покинула муза в конец,

И он оказался для мира не местным.

Один на петлю акробатом успел

Забраться, повиснуть героем во славу,

Другой от недуга шприцов не допел,

Последний, видать, не устроил державу.

Из книжек играет все тот же мотив,

И мы под гитару душевно играем.

Творцы покидают, весь мир обхватив,

Уходят в иной (называется раем).

Корабль

 
Бегу по причалу. Корабль ушел
В другую далекую гавань.
Я судно второе легко бы нашел,
Ушедшее в память оставя.
 
 
Вперед на Ла-Манш и вперед на Босфор
К заморским и мАнящим далям,
Но нет, не могу я без палубных форм
Крутить чужеродным штурвалом.
 
 
Судьбу молодую – в подарок морям
И чайкам, кричащим на небе.
Не тянет меня уж к другим кораблям,
Посажен, как якорь, на цепи.
 
 
Суденушек утлых я много видал,
Бывали в сто раз современней.
Но дорого то, что ушло за причал
В глубины других направлений.
 

Весна в городе

 
Трубит изнеженное солнце,
Настал решительности час,
Когда проснулся в стихотворце
Калейдоскоп из связных фраз.
 
 
Поэт цветет, цветут ромашки,
Цветет душа, как зельнь полей,
И не смутят многоэтажки
Давнишней плесенью своей.
 
 
Пора, пора обворожиться
Девиц пьянящей красотой,
Которых лик ночами снится
С невинно-чистой простотой.
 
 
Пора, пора писать поэмы
Кварталам дальним, дорогим,
Седым заложникам системы,
Но в тоже время неплохим.
 
 
Уснул под тополем повеса,
Всю ночь по клубам промотав.
К чертям такое! А у леса
Воспряла рать берез держав.
 
 
О было время, будет время,
Когда с улыбкой сквозь года,
Отбросив всякие сомненья,
Припомню весны в городах.
 

Летний вечерок

 
Завод все дымил и дымил,
Закатик поигрывал в прятки.
Он нагло в глаза мне светил,
Касаясь дверной рукоятки.
 
 
Потом пропадал за окном,
Кидал из прощелины взгляды
На шаре на этом земном,
Домов окропляя плеяды.
 
 
Смутился на пару минут,
Сосед закурил на балконе
Не «Бонд», а скрутил самокрут,
И что-то бурчал на жаргоне.
 
 
К восьми подъезжали кенты,
Басы навалив на «Десятке».
А рядом – кусты и цветы,
Где как-то валялись ребятки.
 
 
И мы уезжали к чертям
Подальше от бездны дворовой
Навстречу ночным фонарям,
Навстречу судьбине фартовой.
 

Провинция

На улицах мощеных европейских

Нет шарма, нет святого огонька,

Не то что где-то в Курске или Ейске,

Пропитанных аромом табака.

Раскочевались мега-патриоты

С магаза до скамеечки во двор.

На закусон – удача, если шпроты,

Под беленькой заманчивый укор.

На этажах решетчатые окна —

Наверняка, защита от себя.

На небесах белесые волокна,

В них устремлен завод, трубой дымя.

Разложено гнилье от Автоваза

И приросло в промозглый чернозем.

В окраинах совковая турбаза

Расколота распадным декабрем.

Менты шуршат бумажной мелочевкой

От пойманных за тонер от водил.

Все служит мне на Родину путевкой

И памятью, где юность проводил.

Фабричный глобализм

 
Разобран день по гайкам, по шурупам,
На отдых замахнулся механизм.
Рабочий распластался бледным трупом,
Его накрыл фабричный глобализм.
 
 
Он на завод достойно потрудился
И был раздавлен боссовской ногой,
В которую зависимо вцепился
Ради семьи далекой, дорогой.
 
 
Передовик не умер, не подумай,
В груди станок изрядно подустал,
Но на вчера полученную сумму
Он масла для мотора не достал.
 
 
Стахановца сразили паразиты:
Тот поржавел к пятидясти годам.
Во время отдыха технической элиты
Он пил от безысходности «Агдам».
 
 
Дай Бог, проснуться в следующее утро
И отработать вынужденный стаж.
И день вчера закончился понуро,
По гайкам разобрался персонаж.