Текст книги "Уроки ненависти. Семейный роман"

Уроки ненависти
Семейный роман
Егор Александрович Киселев

© Егор Александрович Киселев, 2017

ISBN 978-5-4485-9705-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть I

1

Есть особая прелесть в маленьких южных городках. Время в них течет размеренно, спокойно, без рывков и разрывов, постепенно замирая к выходным. Стоит провести в таком месте зиму, и будешь узнавать в лицо каждого горожанина. А в Балаклаве новые лица появляются и вовсе только в пляжный сезон. Даже после отмены пропусков она сохранила свой особенный шарм. Здесь мало молодежи, но много детей, и, стоит признать, что это лучший город для детства. Пусть здесь нет столичных гимназий и каких-то иных «европейских» изысков, никакие школы и заработки не возместят простой и понятной жизни. Многие люди живут здесь в своих домах. А близость к земле вопреки брезгливым взглядам столичных снобов есть самое естественное и правильное человеческое состояние. К тому же это лучшее лекарство от всех болезней из всех, представленных ныне на рынке. И потому здесь заметно присутствие старшего поколения: оно сохраняет силы в старости. Не рассыпается на лавочках у подъезда, а штурмует горные тропы, легко обгоняя задыхающихся туристов. Человек вышел из праха и в него возвратится. Близость к истоку, который благодарит за вложенный труд самыми сладкими плодами, создает в душе ощущение ясности жизни. Туристу трудно заметить, но здесь еще сохранилось доверие к человеку, терпеливая вера в добро и добрососедство.

Однако даже в истории милых сердцу городков встречаются темные страницы: во время последней из них Балаклава перестала быть тихим райским уголком, где так хотелось жить. В ней стало слишком много вынужденных переселенцев, авантюристов, гастролеров. Крепкие работящие мужики спасали здесь семьи от ужасов войны, а разномастные аферисты с тяжелым криминальным прошлым искали легкой поживы. Привыкшие к порядку горожане с тоской наблюдали, как их любимый город приобретал черты послевоенной Одессы из старых анекдотов. Появилось много ушлых людей, относящихся к Балаклаве как ко временному пристанищу, перед которым нет ни долга, ни совести. Все это тяжело переживал и Степан Трофимович: в этом городе он прожил всю жизнь, не считая нескольких лет вынужденных скитаний из-за войны. Место это было для него свято: в Севастополе пропал без вести его отец – он был артиллеристом на береговой батарее – здесь же двумя годами позже, в сорок четвертом, погиб и родной брат отца. Точного места захоронения его семья так и не узнала, и мальчик Степа, вернувшийся сюда, на каждый памятник Великой Войны смотрел как на могилу своего родителя. С болью Степан Трофимович наблюдал, как безответственно молодежь и новые жители Балаклавы относились к его родному городу.

Особенно тяжело на душе становилось от того, что из памяти о далеком прошлом постепенно выветривались дурные воспоминания. Он всегда боялся превратиться в сварливого старика, поскольку всю жизнь о чем-то переживал и тревожился, но однажды обнаружил, что в целом был доволен жизнью и хорошего помнил больше, чем худого. В этом, не считая, конечно, семьи, и заключался источник его сил. Но в этом же крылась его главная слабость. Порой он становился настолько счастливым, что, казалось, любил весь мир, отчего ему бывало мучительно больно, когда действительность разительно отличалась от его воспоминаний. Бывало, он возвращался домой в тяжелом настроении и подолгу молчал. Такие настроения очень сильно пугали его жену, но обычно ей удавалось его разговорить, и, отринув тяжелые мысли, он утешался тем, что главный столп и утверждение его жизни, его Ласточка, Анна Ивановна, была, как и все эти годы, рядом. А уж она своим терпением и мудрой любовью к нему была самым надежным доказательством, что лучшие его чувства не были обманом, а нынешние беспорядки временны и обязательно скоро пройдут. Обязательно разъедутся по домам эти пьяные рожи, справляющие нужду, где придется, уймутся политики в новостях, оденутся в бетон ржавые скелеты долгостроев, и люди на улицах снова станут приветливыми и вежливыми, как было когда-то.

Слишком требовательным Степан Трофимович никогда не был. Жил по средствам, в быту был неприхотлив и, как любой советский человек, привык все делать своими руками. Свободное время он проводил в трудах и заботах, постоянно что-нибудь ремонтировал в доме, мостил дорожки, крышу у сарая перекладывал, не говоря уже о работе в саду и уходе за домашней скотиной. Анна Ивановна всю жизнь проработала учительницей и даже на пенсии не оставила школу, подтягивая отстающих учеников на дому. Она была замечательным педагогом и в целом человеком одаренным, но порой ее очень сильно утомлял быт, и в тяге мужа к садоводству она видела блажь. Анна Ивановна была сугубо городским человеком, а в Севастополь попала по распределению. Родилась в интеллигентной семье, но, будучи ранним ребенком, подолгу оставалась с бабушкой. А та за любую шалость наказывала внучку уборкой. Это воспитало в ребенке не только стойкую неприязнь к протиранию пыли, но и маниакальную педантичность, и склонность к порядку. В этом смысле хлопотливый Степан Трофимович стал для нее настоящей находкой: он был незаменим в мире, где всякую вещь нужно было доводить до ума. В их доме никогда не скрипели двери и полы, сломанные электроприборы чинились в тот же день, всегда были заточены ножи, вбиты нужные гвозди, исправны розетки и сантехника. Впрочем, порой Анна Ивановна тосковала по мужу, ей казалось, что слишком уж много времени он посвящал порядку.

Познакомились они на танцах. Анна Ивановна случайно заметила робкого юношу, ничем не приметного среди офицеров и матросов. Он стоял поодаль и казался совсем потерянным, чем, собственно, и привлек к себе ее внимание. В Севастополе, особенно в годы их юношества, служба на флоте была, пожалуй, самой естественной перспективой для мужчины. И Степан Трофимович мечтал о кадровой службе, но детские болезни, перенесенные им во время эвакуации, голод, тяжелые условия жизни, поставили крест на военной карьере. Решив, что тоска по морю рано или поздно выпьет из него все соки, он поступил в политехнический на радиофизику, чтобы и вовсе его не видеть. Таким образом, флот навсегда остался для него мечтой, и, не смотря на постоянные расстройства, он часто ходил в бухту смотреть на подлодки. Долгое время в компании моряков и офицеров он чувствовал себя карликом, отчего отчаянно ревновал будущую жену. Черный китель был для него ярче белого халата отца Анны Ивановны со всеми научными степенями и действующим членством в академии наук.

Любовь к флоту и всему, что с ним связано, которую Степан Трофимович до конца так и не поборол в своей душе, дала всходы. Старший сын его, Константин, неожиданно для всех поступил в военно-морское училище и пошел служить. Анна Ивановна с тревогой восприняла новость о решении сына, а Степан Трофимович радовался, хотя жене своих чувств не показывал, дабы лишний раз ее не расстраивать. Для вида он, конечно, изобразил удивление, но наедине одобрил «твердое и взрослое решение» сына. После окончания училища Константина Степановича перевели из Севастополя на север, и видеться с отцом они стали редко, за что, при случае, Анна Ивановна укоряла Степана Трофимовича, дескать, не досмотрел, не воспрепятствовал. Он пытался парировать, что Кости и так никогда не было дома, а у Анны Ивановны, если ей некого нянчить, остался младший сын, которого, напротив, из дома калачом не выманишь. И действительно, младший, Александр, был человеком совсем другого склада. Рос он мальчиком домашним, в отличие от старшего брата был даже избалован и временами капризен. Эта черта характера произрастала, конечно, из недостатка педагогического таланта Степана Трофимовича и Кости: они пытались мерить Шурика своими мерками, не по возрасту воспитывали в нем характер, встречая отчаянное сопротивление Анны Ивановны и самого мальчика. Александру же все детство казалось, что отец и брат против него сговорились, и раз уж он никак не может им угодить, оставалось только противиться всякому их решению. Так оно обычно и случалось: вместо рыбалки или долгих прогулок в горы он оставался перед телевизором, что печалило родителей и его самого. Лишь Костя про себя иногда радовался возможности побыть с отцом, не выслушивая вечного недовольства младшего брата. Он заметно тяготился его выходками и не мог понять дипломатичности отца и матери в этом вопросе. Они-то души в младшем сыне не чаяли, и, как говорил когда-то Константин, «все детство с ним просюсюкались».

Из-за внушительной разницы в возрасте (девять лет) доверительных отношений между братьями не сложилось – все самые важные периоды своей жизни они проживали в одиночку. И после, когда старший отбыл на службу, а младший поступил в киевский университет, виделись только у родителей, когда семья собиралась под одной крышей. А это бывало не часто. Константин убеждал отца, будто Саша стесняется своей семьи и не хочет тратить на них «свое драгоценное время». После свадьбы младшего сына Степан Трофимович и сам в это поверил – расписались молодые осенью, когда старший брат жениха нес тяжелую вахту. Правда, никакого торжества не было: были родители и пара ближайших друзей. Вместо праздника молодые устроили скромный обед, на этом все и закончилось. После Степан Трофимович долго размышлял в бессонном плацкарте, как сильно судьба раскидывает людей. Всю жизнь он был убежден, что трудиться нужно на благо земли, на которой родился: сколь яблоню ни тряси, яблоки далеко не укатятся. А их разбросало. И сложно сказать, как и когда это случилось. Он вспоминал, где живет родня, включая семьи невесток, и невольно дивился широте фамильной географии. Оказывается, родственники есть в Донецке и Ленинграде, в Москве и Смоленске, в Могилеве, даже в Сибири и на Дальнем Востоке. Он мысленно чертил на карте Союза прямые, соединяющие Севастополь с городами, где все они жили, и, засыпая, думал, что если все советские семьи так крепко армируют фундамент страны, не страшны никакие потрясения.

Но, увы, никакие родственные связи не смогли уберечь страну. Горькая правда жизни в том, что империи разрушаются порой без видимых причин, порой вопреки здравому смыслу, а чаще всего вопреки воле и желанию людей. И теперь между всеми ними пролегла вполне конкретная граница, с таможней и пропускными пунктами, с пограничниками и досмотрами, с разночтением в законах и ожиданием. Но с развалом Союза между ними возникла не только граница, между ними встала политика, история отечества со всем министерством образования, СМИ и деятели искусств, между ними вдруг возникла необходимость наводить мосты. Но проводить границы оказывалось дешевле и проще, и реальный распад государства повлек за собой распад символический, границы прорезались в умах и сердцах людей. Произошло новое разделение языков.

Граница прошла и по семье Степана Трофимовича. Сам он остался в Севастополе, хотя где-то в глубине души он надеялся, что Крым, по крайней мере, Севастополь, войдет в состав России. Старший сын получил Российское гражданство. А младший сын к тому времени перебрался с женой на западную Украину и был, пожалуй, единственным в семье, кто видел в распаде СССР для себя новые возможности.

Степан Трофимович постоянно переживал за Александра. Они, бывало, ссорились из-за этого, но до самой свадьбы младшего сына отец звонил с бытовыми расспросами. Александра это выводило из себя. Он жаловался Анне Ивановне, но это был единственный пункт в воспитании младшего сына, в котором она была полностью солидарна с мужем. Вопросы отпали сами собой, когда Саша представил им свою невесту. Правда, Степан Трофимович остался недоволен тем, как сын обставил этот вопрос. И тем, что с ее родителями они познакомились за день до ЗАГСа, кратко поужинали и разошлись. Утром состоялась регистрация, обед, и сразу на поезд, поскольку разместить родителей на вторую ночь было негде. Но даже такого краткого свидания было достаточно, чтобы Степан Трофимович понял – его сын уже вырос, и молодая жена его, Ксения Игоревна, расслабиться ему не даст.

Женитьба старшего сына прошла согласно всем брачным канонам. Свою избранницу с родителями Константин Степанович познакомил задолго до свадьбы. Да и сама невеста – Ирина Михайловна – была им удивительно созвучна. Поначалу Анна Ивановна пыталась найти в ней какие-то недостатки: то она казалась ей простоватой, то слишком восторженной. Но со временем первое впечатление сгладилось. Не считая короткого приступа родительской ревности, невестку приняли как родную дочь. Молодые поженились еще до того, как Ира окончила институт, и диплом она защищала, будучи беременной. Когда вышел срок, Анна Ивановна убедила ее приехать в Севастополь, что она и сделала за две недели до родов. Молодой отец был в море, и Егора, как решили назвать ребенка, увидел только через полтора месяца. Имя удивило Константина Степановича, но он не возражал. Таким образом, его первенец продолжил славную традицию предков рождаться в городе Русской славы.

Появление внука что-то серьезно изменило в семье Тихомировых. Степан Трофимович изредка стал задерживаться на рыбалке, иногда возвращался без улова, стал задумчивым и тихим. Анна Ивановна заметила перемену в муже, но расспросов не устраивала, знала, что он привык молча встречать сложности. О природе его размышлений она догадывалась, замечая про себя, что подобные переживания посещают ее уже несколько лет.

Сомнения Степан Трофимович окончательно смог победить только через пять лет, когда в том же Севастопольском роддоме на свет появилась Настенька. Глядя на Егора, Степана Трофимовича посещало чувство, будто ему он приходится скорее дядькой, другом отца, пусть и самым близким, как в фильме «Офицеры». Это ощущение усиливалось тем, что Константин Степанович действительно был ему другом, и разница в возрасте между отцом и сыном не казалась теперь такой уж большой. С рождением Насти старший Тихомиров наконец-таки нашел в себе силы принять возраст, как нечто уже случившееся. В его душе постепенно поселились новые заботы и тревоги. Он все чаще размышлял, что еще полезного можно дать детям и внукам.

2

Степан Трофимович с женой серьезно переживали за младшего сына. Александр забывал родителей, писем не писал, созванивались они редко. В телефоне звучал обычно усталый голос. Анна Ивановна отмечала, что у Саши совсем нет инициативы, а это очень плохо для жизни. Она постоянно твердила, что нужно взять себя в руки, менять жизнь, найти другую работу или еще одну, если не хватает денег, и родить уже, наконец, ребенка. Всякий раз она ставила в пример старшего брата: «Нечего тянуть с самым важным. Сейчас упустишь время, потом не наверстаешь». Александр Степанович тяжело вздыхал, выслушивая бесконечные сравнения с Константином, но по-настоящему выходил из себя, когда мать переключалась на его супругу. «Нельзя, сынок, чтобы жена впереди паровоза шла, – повторяла она из раза в раз, – не хорошо это, понимаешь?». Александр все понимал и пытался убедить родителей, что Ксения Игоревна человек очень талантливый, и негоже ему мешать ее росту. «Да ты не мешай, конечно, подожди еще пару лет, ничего страшного. Вот только уйдет она от тебя, такого непутевого! – негодовала мать, – Помяни мое слово! Не слушаешь меня, и ладно, жизнь научит». На этом Саша обычно вешал трубку.

Судьба Александра Степановича складывалась не так гладко, как он об этом мечтал. Он поступил в медицинский и думал, что на этом поприще сделает серьезную карьеру. Получит после защиты хорошее место по распределению, а, может быть, даже квартиру. К политике он был равнодушен, и разговоры о перестройке его раздражали. Но ко дню подписания Беловежских соглашений он успел проникнуться настроением своих сокурсников и постепенно стал убежденным сторонником независимости Украины. Он был уверен, что так быстрее получится достичь западного уровня жизни. Конечно, для преобразования потребуется время, но разговоры о частной врачебной практике, о том, как богато живут врачи в ФРГ или Америке, внушали оптимизм и надежду на будущее. На волне обновленческих настроений он и познакомился со своей будущей женой Ксенией Игоревной. Тогда она казалась ему наивной гимназисткой, поскольку не понимала и сотой доли возможностей, открывшихся с развалом СССР. Ее беспокоило, что добрая половина родственников, братьев и сестер, в одночасье оказалась за рубежом. Она переживала за родителей: они были русскими людьми и тяжело восприняли развал страны. Александр утешал ее тем, что государственная граница дружбы народов не отменяет. Говорил, что он и сам русский. Более того, у него в России остался родной брат, но это не помешает им видеться. И так постепенно, рассказывая о прелестях частной собственности (в чем сам он понимал немного), частной практике, домах у моря, о новой счастливой жизни, которая их непременно ждет, Александр сумел добиться ее расположения.

Жизнь постоянно ломала планы Александра. Он рассчитывал, пока страну будет лихорадить, закончить ординатуру, написать диссертацию, выйти из университета специалистом высочайшего класса. В дальнейшем, открыть частную практику, или вовсе эмигрировать на Запад. Сначала в эти планы вмешалась любовь. Отношения развивались очень стремительно, и Александр быстро понял, куда дует ветер. Но брак обязывал его решать бытовые вопросы. Можно было, наверное, поселиться в общежитии, но Ксения бы на это никогда не согласилась. Две недели он ломал голову, а потом решил – бояться нечего: подвернется какая-нибудь педагогическая практика, курсовые, стипендия, двоечники – что угодно. Беда пришла, откуда не ждали. Научный руководитель объявил, что по семейным обстоятельствам вынужден переехать. Он уже нашел место в другом вузе, и если Александр хочет продолжить работу, ему следует иметь это в виду.

Все это прибавляло хлопот, но по-настоящему из колеи Александра Степановича выбивала ревность. Очень быстро его супруга оставила свою школьную наивность и начала раскрываться с самой неожиданной стороны. Оказалось, что она была человеком деятельным и активным. Она ввязывалась в любой вопрос общественной жизни, до которого только могла дотянуться. В какой-то момент проекты разрослись настолько, что стали влиять на их семейную жизнь. Планы были расписаны на много дней вперед, и далеко не в каждый выходной супругам выпадало провести время вместе. К тому же, она раньше закончила учебу и вышла на работу.

Прокручивая в уме возможности, Александр пришел к мысли, будто решит все свои проблемы, если последует за своим научным руководителем. В столице больше конкурентов, и жизнь в целом дороже. Да и для семьи очевидная польза: Ксения Игоревна, наконец, вернется домой. Александр Степанович боялся потерять жену. С молодых ногтей он усвоил, что мужчина должен быть главным в семье. И без постоянных упреков матери понимал, что главное место он должен занять сам: Ксения Игоревна вовсе не должна жертвовать своей жизнью из-за его малодушия и нерешительности. Он тяжело переживал, что там, на деловых встречах, бесконечных обедах, конференциях его супруге интереснее, чем дома.

Было ясно, что одна только мысль о переезде вызовет у нее протест. Нужно было решаться, и, запинаясь, глядя куда-то в пол, он заговорил. Ксения Игоревна оборвала его речь на первом же предложении. Она поняла, к чему клонит ее супруг, и ответила, что ей будет тяжело покинуть столицу, но если от этого переезда так сильно зависит его карьера, выбора у нее нет. Он тут же бросился убеждать ее, что на новом месте он сможет, наконец, навести порядок в жизни.

Но дела у Александра не клеились. Оказалось, его научный руководитель договорился о переводе только на словах, и в этом разговоре речь о его аспирантах вообще не шла. С горем пополам он поступил в аспирантуру, но с работой все стало еще хуже. В местной больнице его специальность была не нужна, преподавательский корпус университета был под завязку укомплектован кандидатами и докторами, предложений по работе было гораздо меньше, чем в столице. После первых же неудач Александр Степанович погрузился в уныние. Жилье здесь стоило дешевле, чем в Киеве, но перспектив не было вообще. А у Ксении получалось все, за что бы она только ни взялась. Она применила весь свой опыт и за работу принялась с удвоенной силой. Со временем она запустила небольшой бизнес и даже открыла офисы в других городах.

Вся эта история тщательно скрывалась от родителей. Только из коротких разговоров с Ксенией Тихомировы узнавали, что дела у молодых идут неплохо. Их беспокоило бездумное отношение к работе младшего сына, но Ксения заступалась за мужа, утверждая, что ее деловые успехи никак не связаны с необходимостью искать средства к существованию (на самом деле это было не так). Для себя бездействие мужа она объясняла тем, что сейчас у него есть благоприятная возможность защититься. И если потребуется, он тут же выйдет на работу. Анна Ивановна расстраивалась – с таким отношением к жизни нечего и думать о детях.

Подробности стали известны только в девяносто седьмом, когда вся семья собралась в Балаклаве на дне рождения Анны Ивановны. Александр был молчалив, кушал плохо, зато плотно налегал на вино. К вечеру он прилично захмелел и решил пойти освежиться.

– Ты чего закручинился? – догнал его за домом старший брат.

– А-а, – махнул рукой Александр Степанович, – глупости.

– На тебе лица нет, из-за глупостей так себя не изводят.

– Ну, не глупости, – ответил он, глядя под ноги. – Но я в любом случае говорить об этом не хочу.

– Не говори, – выдохнул в сторону старший брат, – а я все равно с тобой пройдусь. Не возражаешь?

– А если бы возражал, ты бы ушел?

– Нет.

– Ну, и какой смысл тогда возражать, – заговорил Александр обиженным голосом. – Только скажи мне, ты вечно будешь за мной шпионить? Чего ты боишься?

– Смешной ты, братец, – отозвался Константин, – никто за тобой не шпионит. Мама волнуется, да. Ну, так ты и повод даешь.

– Будто уже и погрустить нельзя.

– Да грусти на здоровье, кто ж запрещает-то! Ты б хоть звонил родителям изредка, меньше вопросов было бы. Они ведь и не знают, что думать.

– Как-то у тебя все просто получается. А если мне нечем их утешить?

– Значит, скажи правду. Пока они не знают, что у тебя происходит, на ум приходит самое страшное.

– Ладно-ладно, расскажу, так уж и быть.

– А что с тобой все-таки стряслось, ты и слова за вечер не сказал?

Александр долго посмотрел на брата, а потом, стараясь говорить как можно тверже, ответил:

– Не все у меня так просто в жизни, как у тебя. Впрочем, я уверен, ты не поймешь.

– Ты за меня-то не решай.

– Да глупости все, я же говорю.

– Значит, рассказывай глупости.

Александр какое-то время молчал, пытаясь сообразить, как объяснить брату ситуацию, не взболтнув при этом лишнего. Константин Степанович с тревогой наблюдал борьбу на лице младшего брата. Он понимал, что Александр и сам хотел выговориться, но проблемы, мучившие его, были гораздо сложнее будничных неурядиц. Они вышли к набережной, в вечернюю пору здесь было меньше людей, закрывались сувенирные лавки, рыбаки сворачивали снасти и потихоньку собирались по домам.

– Ну, вот как тебе объяснить, – начал Александр. – Гляди. Мне повезло с женой, так?

– Так, – отозвался Константин.

– А ей со мной повезло?

– Это с какой стороны посмотреть.

– Видишь! Видишь! Вот об этом я говорю! На этот вопрос нет простого ответа, – он тяжело вздохнул, пытаясь взять себя в руки, – хотя я могу ответить на этот вопрос однозначно.

– Ты за нее-то не решай.

– И не думал даже. Мне б за себя решить.

На какое-то время воцарилось молчание. Александр смотрел на старшего брата с досадой:

– Если честно, я думал, ты станешь со мной спорить. Даже обидно: оказывается, и прав я был не до конца. Вы меня тоже за человека не считаете.

– С чего ты взял?

– Не прикидывайся, тебе это не к лицу. Я, может быть, и не заслуживаю большого уважения, но ничего особого не требую. Хотя бы просто по-человечески, по-братски можно меня уважать?!

– Можно, конечно.

– Так почему же вы меня не уважаете?

– А как тебя нужно уважать?

– Не знаю, – тихо отозвался Александр Степанович, – сложно вот так сказать, – он несколько секунд смотрел брату в глаза, раздумывая над ответом. – Вы не даете мне права быть собой.

– Вот откуда ты это берешь? – резко остановил его Константин Степанович. – Ну откуда, скажи мне?

– Да оттуда. У вас в жизни все просто и ясно. И вы этой простотой мне всю плешь уже проели: не знаю я, как нужно жить, чтобы все получалось, как у тебя с отцом. Кроме претензий у родителей ко мне никаких больше слов не осталось, вечно они чем-то недовольны. Что такое уважение? Уважение – это когда дают право на собственную жизнь. Когда это право признается как нечто безусловное, святое, может быть. Когда дают возможность иметь свое достоинство, а не подгонять жизнь под чужие лекала. Ну, что ты так смотришь? Что я могу поделать, если меня каждый день жизнь ставит перед выбором: уважать ли мне себя самому, или бороться за уважение других? А совмещать ведь не получается! И куда бы я ни шел, везде одно и то же, даже дома нет покоя!

– Так, остановись на минутку, – Константин твердо, но осторожно придержал Александра за руку. – Что у тебя в жизни происходит? Тебя жена что ли пилит?

– Нет, не пилит.

– Тогда чего ты бесишься?

– Иногда лучше, чтоб пилила. Когда пилит, хоть понятно, что ей не все равно, существую я вообще на этом свете или нет. Иногда бывает, что и вовсе не замечает, будто я не человек, а чучело какое-то, не живое, а мертвое, – Александр Степанович посмотрел на брата и не спеша пошел дальше.

– А сам-то ты признаки жизни подаешь?

– Ну, знаешь! – Александр даже задохнулся от нахлынувшей злобы, он долго подбирал слова, но ничего подходящего в голову не пришло. Он сильно сощурился, чтобы скрыть обиду, – вечно вы так. Слова человеческого от вас не дождешься.

– А что ты прикажешь, жалеть тебя? – мягко начал Константин. – Мне-то не сложно, только какая тебе от этого польза?

– Мне поддержка нужна, а не жалость и бесконечные упреки. Дайте мне, наконец, самому разобраться в собственной жизни! И если уж я разберусь, примите меня таким, каков я есть, не пытайтесь меня переделать.

– Да никто не пытается.

– Как же не пытается. Всю жизнь пытаетесь, – он долго посмотрел на брата. – Ты, может быть, и не пытаешься, тебе просто пофигу. А родители – постоянно. Изо дня в день, изо дня в день!

– Ты взрослый человек?

– Да, – замешкавшись, ответил Александр.

– Так и веди себя как взрослый. Взрослость в том и состоит, чтобы принимать решения без оглядки на других людей. Никто не скажет, что для тебя правильно, равно как и ответственности за твой выбор на себя никто не возьмет. Если это тяжело: привыкай, дальше будет сложнее. Если нужна помощь или поддержка, скажи – мы не телепаты, а ужимки эти, обидки на взрослых людей не действуют.

– А как быть, если все вокруг считают, что я поступаю неправильно, выбираю, не то, что нужно, и, главное, считают своим долгом высказывать мне это?

– Шли их и дело с концом.

– Вас мне тоже слать?

– Ну, попробуй.

– Иди-ка ты… сам знаешь куда.

– Молодец, – кивнул Константин Степанович, – только с родителями все же подбирай слова.

Александр ничего не ответил.

– А вообще послать – дело не хитрое. Хитрость нужна в том, чтобы дела привести в порядок. Жить по уму.

– Мне достанет ума, не беспокойся, – сказал младший брат в сторону, – даже если кто-то считает, что я не справлюсь. Надеюсь, мне никогда мне придется унижаться перед вами, прося о помощи.

– Унижаться?! – возмутился Константин. – Да что ты несешь?! Что мы за люди, по-твоему?!

– Да обычные вы люди, самые обычные, обыкновенные. В семье, знаешь ли, не без урода.

– И кто из нас урод, по-твоему?

– Я, конечно же, кто ж еще!

– Лечиться тебе надо, братец.

– А тебе надо перестать меня, наконец, лечить! – Александр, повышая тон, даже взвизгнул на последнем слове. – Мне надоело слушать этот покровительственный тон, эти бесконечные нравоучения! Ты не представляешь, как меня бесит, что родители постоянно тебя в пример приводят. Костя то, Костя это, Костя молодец! Совершенство! Временами я тебя прямо-таки ненавижу!

Константин Степанович опешил, услышав, такие речи. Александр в эту минуту выглядел жалким и затравленным. Казалось, будто поддавшись чувствам, он, как бывало в детстве, может расплакаться.

– Ну-ну, – Константин похлопал брата по плечу, смиряя обиду.

– Убери руки! – закричал Александр. – Зачем ты вообще за мной пошел?!

– Поговорить, – тихо отозвался старший брат, – коню понятно, что у тебя что-то не так. Мы волновались за тебя.

– Да не нужна мне ваша забота, – процедил он сквозь зубы. – Оставьте меня, наконец, в покое!

– Я ценю твою прямоту, – помолчав, заговорил Константин, – но, боюсь, пока ты не возьмешь себя в руки, мы все-таки будем за тебя беспокоиться. Ты прости, что наша забота так тебя тяготит. Может, тяготила бы меньше, если бы ты с нами хоть изредка разговаривал.

– Как с вами разговаривать, если вы меня не слушаете?

– А тебя нужно как-то особенно слушать? – спросил с обидой Константин.

– На все случаи жизни у вас уже заготовлен ответ: руки-ноги есть, голова на месте, стало быть, и проблем никаких нет. Беспроигрышная логика, – он замолчал на несколько секунд. – Можете уже не слушать, поздно.

– Короче, Склифосовский! Хватит пострадавшего разыгрывать. Я тебе не мамка, нянчить тебя не собираюсь. Говорить ты не хочешь, но почему-то все никак не заткнешься.

Александр посмотрел на старшего брата, нахмурившись.

– Говори уже, что у тебя стряслось, а нет, так я пошел, – не унимался Константин Степанович, – не хватало мне еще гадости от тебя выслушивать. Мал еще, чтобы со старшими в таком тоне разговаривать.

– Да ничего не стряслось, из аспирантуры я ушел.

– Почему ушел? – строго спросил Константин.

– В двух словах не расскажешь, – потупился Александр.

– Расскажи в трех.

Александр Степанович задумался. Перемена в брате была для него такой внезапной, что он даже немного отрезвел. И как бы обидно ему сейчас не было, желание выговориться было сильнее.

– Да не знаю я, как объяснить, – он посмотрел на Константина виновато. – Тем более тебе. Еще засмеешь.

– Не засмею.

– Как пить дать, – он тяжело вздохнул. – Ладно. Только в голос не смейся. Вот скажи: твоя жена умнее тебя?

– Нет.

– А моя гораздо умнее меня.

– Правда? Ты ж вроде умный?

– На меня напрягаешься, а сам дуешься, как школьник!

– Оставим. Продолжай, я слушаю.