Текст книги "Друг государства. Гении и бездарности, изменившие ход истории. Предисловие Дмитрий GOBLIN Пучков"

Писатели и деятели искусства

Неутраченные иллюзии. Александр Дюма (1802–1870)

Он появился в блестящем Париже с пустыми карманами, а еще – с наивной мечтой посетить знаменитый театр «Комеди Франсез». Капиталом юноши были четыре зайца, двенадцать куропаток и два перепела, подстреленные по дороге из родного городка Вилле-Котре в столицу. Отдав добычу хозяину гостиницы, он получил возможность два дня прожить в комнатенке под самой крышей. Но судьба была благосклонна: великий актер Тальма, знавший когда-то отца молодого человека, подарил ему билет на свой спектакль. В тот вечер провинциал поклялся, что на сцене главного театра Франции будут идти его пьесы, а он станет лучшим из всех живших на земле драматургов. И пусть сегодня мало кто способен назвать хотя бы одну пьесу этого человека, его имя известно даже далеким от литературы людям.

Тот, кого сегодня мир знает под именем Александра Дюма-отца, поначалу представлялся Дюма-сыном, так как его родителя звали тоже Александром. Это был человек знаменитый для своего времени. Мулат, лишенный отцом всех прав, внебрачный отпрыск маркиза де ля Папетри и его чернокожей рабыни, он стал героем революционных войн Франции и за отчаянную отвагу получил яркие прозвища Черный Дьявол и Баярд. Ходили слухи, что подвигам и популярности бастарда завидовал сам Наполеон, тогда еще молодой талантливый полководец. Между Дюма и честолюбивым Бонапартом поначалу завязались дружеские отношения, однако во время Египетского похода отец писателя, принимавший участие в операции, имел неосторожность заявить будущему императору, что тот заботится о личной славе, а не о славе Франции.

Откровенность дорого обошлась храброму офицеру. Когда, через много лет, он, полуслепым, глухим и почти парализованным, вернулся на родину из австрийского плена, Наполеон, ставший пожизненным консулом, отклонил все просьбы друзей Дюма помочь генералу и его семье.

Но, перестав быть героем для наполеоновской Франции, генерал оказался примером для своего маленького сына. Отец – первый и самый большой кумир великого романиста, именно к его бесстрашию, благородству и чести восходят подобные качества Д'Артаньяна, графа де Бюсси, Эдмона Дантеса и других знаменитых персонажей Дюма. Тем ужасней была для маленького Александра смерть родителя. Когда его не стало, мать сказала осиротевшему мальчику, что отца забрал Бог. Малыш взял охотничье ружье и стал карабкаться по лестнице на чердак.

Когда его спустили вниз набежавшие взрослые, ребенок объяснил, что хотел застрелить Бога, отнявшего у него папу.

Госпожа Дюма не смогла дать сыну достойное образование. К двадцати годам ее чадо умело читать, писать, а также освоило три арифметических действия: сложение, вычитание и умножение (делить Александр не научился до конца жизни). Этого хватало лишь на то, чтобы исполнять мелкую канцелярскую работу в конторе местного нотариуса.

Возможно, из Дюма получился бы обыкновенный деревенский балбес, не случись ему как-то увидеть спектакль заезжего театра. Вот тогда-то у юного повесы и появилось страстное желание посетить «Комеди Франсез». А по возвращении Александра из Парижа во всем Вилле-Котре только и было разговоров, что о роскошной парижской сцене и игре гениального Тальма.

Вскоре Дюма отправился покорять столицу. Сослуживец отца устроил юношу переписчиком в канцелярию герцога Орлеанского. Постепенно честолюбивый паренек начал заполнять огромные белые пятна своего образования. Он познакомился с произведениями Шекспира, Мольера, Шиллера, а любимой книгой Дюма стала «Всемирная биография», включавшая жизнеописания крупных исторических личностей. Будущий создатель «Трех мушкетеров» штудировал ее неоднократно и однажды почувствовал: пора самому взяться за перо.

Так на свет появилась пьеса «Христина Шведская», которую Дюма, преисполнившись достоинства, тут же понес… в «Комеди Франсез». Взяв штурмом – иначе об этом не скажешь – особняк королевского комиссара театра барона Тейлора, молодой литератор предстал пред хозяином, принимавшим в то время ванну. Шокированный напором Тейлор милостиво согласился выслушать первый акт, надеясь быстро отделаться от бесцеремонного гостя, но когда чтение было закончено, барон произнес коронную фразу, вскоре облетевшую весь Париж: «Ну что же вы молчите? Продолжайте! Разве вы не видите – я мерзну!» На следующий день пьесу Александра Дюма приняли к постановке.

Нельзя сказать, что с этого момента все в жизни Дюма пошло гладко, однако в целом ему действительно сопутствовала удача. Да и сам он никогда не унывал. Например, когда выяснилось, что «Христина» не может попасть в репертуар театра из-за козней ведущей актрисы, для которой в пьесе не нашлось роли, хитрый драматург тут же написал другое произведение. Естественно, с учетом «пожеланий» самолюбивой примы. Спектакль «Генрих III и его двор» имел оглушительный успех. После этого сын легендарного Баярда стал настолько знаменит, что знакомством с ним начал хвастаться даже герцог Орлеанский.

Александр бросил работу и посвятил жизнь литературному труду. Вскоре к нему за консультацией стали обращаться другие авторы. Некоторые из них просили поставить фамилию под их опусами, ведь драматургия Дюма пользовалась огромным спросом и соответственно оплачивалась. Так постепенно образовалась целая «фабрика пьес», а затем – и «фабрика романов».

Дело в том, что в 1829 году была изобретена журнальная формула «продолжение следует». Мастерам «нескучных» жанров это позволило не только увеличить свою популярность, но и значительно повысить доходы.

Дюма особенно преуспел в этом. Обильно используя диалоги (платили построчно) и не забывая про захватывающий сюжет, он вместе с «помощниками» буквально пленил всю Францию. Когда в журналах ежедневно печатались главы «Графа Монте-Кристо», парижане с ночи занимали очереди в редакцию. Газеты вырывали из рук торговцев. Кто-то обмолвился, что по славе Дюма занимает второе место вслед за Наполеоном.

Оборотной стороной громкой известности стала травля со стороны многочисленных завистников: чаще всего звучали обвинения в плагиате. Однако они были далеки от истины. Как писал Андре Морга, Александр Дюма «вовсе не эксплуатировал своих сотрудников, скорее, наоборот, он придавал их трудам слишком большое значение. Легкость, с которой он превращал любого мертворожденного литературного уродца в жизнеспособное произведение, заставляла его предполагать талант в самых бездарных писателях».

«– Никак не могу понять, – обмолвился он однажды, – чего не хватает Мальфилю, чтобы быть талантливым писателем.

– Я вам скажу, – ответил собеседник, – по всей вероятности, ему не хватает таланта.

– И правда, – сказал Дюма, – а мне это никогда не приходило в голову!»

Известности писателя весьма способствовал оригинальный стиль жизни. Праздники, задаваемые им, напоминали гулянки русских купцов, бурные романы с блестящими женщинами снабжали темами для разговоров все салоны Парижа, колоссальные долги заставляли романиста скрываться от кредиторов… Творческой лабораторией Дюма был роскошный сераль, а вовсе не башня из слоновой кости. Вместе с тем в нем никогда не было гордыни и презрения. Александра всегда отличали доброта, отзывчивость, искренность и хорошее чувство юмора.

Александр Куприн приводит такой забавный рассказ о французском романисте. Некий русский классик, придя как-то навестить Дюма, стал свидетелем странной картины. Хозяин работал за письменным столом, а на коленях у него сидела декольтированная юная девица. Гость полушутя обмолвился в разговоре, что ситуация, в которой он застал собрата по перу, вероятно, не особенно удобна для творчества. «Ничуть, – решительно воскликнул француз. – Если бы на другом колене у меня сидела вторая женщина, я писал бы вдвое больше, вдвое охотнее и вдвое лучше».

Современники утверждали, что число подруг Дюма превышало три сотни. При этом он был женат на актрисе Иде Ферье, не блиставшей ни особой красотой, ни ярким талантом. По одной из версий, свадьба состоялась после того, как Дюма вместе с Идой, тогда еще не женой, посетил прием у герцога Орлеанского. Писатель надеялся, что это нарушение этикета останется незамеченным, но герцог подошел к нему и сказал, что счастлив видеть у себя госпожу Дюма. После такого заявления не жениться было невозможно. Однако уже через шесть лет брак распался. Ида, устав от постоянных ссор с мужем, завела себе постоянного поклонника, итальянского князя, и вскоре уехала к нему. Все дети Дюма были рождены вне брака. Матерью его старшего сына Александра была белошвейка Мари-Катрин-Лор Лабе, с которой писатель познакомился в первые месяцы своего пребывания в Париже. Актриса Белль Крельсамер (сценический псевдоним – Мелани Серре) родила ему дочь Мари-Александрину. И, наконец, замужняя дама Анна Бауэр осчастливила романиста еще одним отпрыском – Анри. Последний так походил на знаменитого отца, что для всех было очевидным: официальный супруг мадам Бауэр тут ни при чем. Книги Дюма чрезвычайно любили в России. Однако император Николай I к писателю не благоволил. Причиной тому был роман «Учитель фехтования», посвященный восстанию декабристов. Рассказывали, что императрица Александра Федоровна читала его, когда строгий супруг внезапно вошел в будуар. Увидев, что жена прячет книгу, он сказал: «Я уверен, что вы читаете роман Дюма, ведь это последнее произведение, которое я запретил». Лишь после воцарения нового государя – Александра II – автор «Трех мушкетеров» посетил нашу страну. Везде в России его ожидал горячий прием, а в Дагестане Дюма торжественно провозгласили королем литературы.

Дюма был на четверть негром. И это, увы, являлось еще одной причиной нападок на него. Так, однажды некий господин позволил себе отпустить расистскую шуточку в присутствии писателя. Тот не прореагировал. Тогда нахал обратился прямо к нему: «По-моему, вы являетесь большим знатоком негров, не так ли, господин Дюма?» – «Естественно, – невозмутимо ответил тот, – отец мой был мулат, дед – негр, а прадед – обезьяна. Как видите, моя семья начинается с того, чем кончается ваша».

Легковесное отношение к писательскому труду, казалось бы, не позволяет признать Дюма классиком. И по сей день интеллектуалы спорят о том, можно ли считать его произведения серьезной литературой. Историки утверждают, что романы ненаучны. Писатели и литературоведы говорят, что они художественно неполноценны. И с этим можно было бы согласиться, если бы не одно «но». История не терпит бездарности. И если вот уже без малого двести лет все мы запоем читаем «Трех мушкетеров», значит, есть в этой книге что-то великое и бессмертное, без чего не может обойтись ни литература, ни наша жизнь вообще. Известный публицист Петр Вайль понял феномен так: «Лучшие герои Дюма архетипичны, с ними проще отождествиться, что доступно каждому школьнику; тут и в самом деле не надо никакой подготовки, как незачем готовиться к восприятию сказок и мифов. С героя настоящего, сказочного – и спрашивать нечего: он парит. Кто-то из англичан сказал: “Тому, кто создал Д'Артаньяна, можно простить что угодно”. Это относится и к создателю, и к созданиям».

А в дополнение к Вайлю еще один факт – для обдумывания. Александр Дюма-сын отказался участвовать в «фабрике пьес и романов». Он стал «серьезным» литератором и добился популярности и бессмертия не «Тремя мушкетерами», а «Дамой с камелиями». Но когда младшего Дюма спросили, кому он наследует как писатель, тот, не раздумывая. ответил: «Отцу».

Тайна капитана. Жюль Верн
(1828–1905)

Среди героев приключенческой литературы одна из самых романтических биографий – у капитана Немо. Его создатель, великий фантазер и провидец Жюль Верн, сделал своего героя индийским принцем Даккаром, некогда возглавлявшим восстание сипаев против английского владычества. Когда мятеж был подавлен, победители жестоко расправились с семьей героя, но сам он выжил и превратился в сурового ангела мести, бороздящего морские просторы на чудо-подлодке и уничтожающего военные корабли британского флота. Почему же прославленный романист выбрал для «господина Никто» именно такую судьбу? Были ли у него прототипы среди вождей реального восстания? Ответы на эти вопросы не так однозначны, как кажется на первый взгляд…

Идею написать книгу о странствиях под водой Жюлю Верну подарила его почитательница Жорж Санд. Прочитав в 1865 году несколько книг беллетриста, она прислала письмо, где помимо дифирамбов было такое предложение: «Я надеюсь, скоро вы увлечете нас в пучину моря и заставите ваших героев совершить путешествие в подводной лодке, которую усовершенствуют ваши знания и ваше воображение…» Мысль пришлась писателю по вкусу. Но наряду с занимательным сюжетом и невероятными приключениями Жюлю Верну захотелось ввести в текст и политический мотив. В начале 60-х годов XIX века романист внимательно следил за трагическими событиями в Польше, где вспыхнуло очередное восстание поляков против русского самодержавия. Уступки и увещевания царских властей не помогли, и Александр II подавил мятеж силой; генерал-губернатор Западного края М. Н. Муравьев, непосредственно руководивший «наведением порядка», в демократической среде получил прозвище Вешатель. Император французов Наполеон III, который втайне грезил если не об аннексии католической Польши, то уж точно о ее независимости от России, приложил максимум усилий, чтобы Европа видела в русских исключительно палачей и сатрапов. Поэтому общее настроение во Франции было чрезвычайно сочувственным по отношению к полякам. Если к этому прибавить, что Жюль Верн был страстным противником любой тирании, можно понять, почему своему издателю Пьеру Жюлю Этцелю он сообщил следующее: «Героем произведения будет уроженец Польши, принимавший участие в последнем восстании. Все его родные и близкие погибли от пуль карателей. Он чрезвычайно образован, одарен, он ученый, но это фигура трагическая. Путешествуя на изобретенном им подводном корабле, он вступает в бои с царскими военными судами и топит их». Но Этцелю эта идея решительно не понравилась. Политическая ситуация менялась быстро, между Россией и Францией вновь наметилось сближение, и издатель уверил автора, что цензура не пропустит такой сюжет. Он предложил сделать героя американцем-аболиционистом, который мстит южанам-работорговцам. Но теперь заупрямился Верн: «Война между Севером и Югом закончилась искоренением рабства. Герою больше не с кем бороться, в этом нет никакого смысла». Тогда Этцель посоветовал превратить Немо в абстрактного философа, противника деспотии в любом ее виде, но писателю все же хотелось иного. В итоге споры так затянулись, что из романа «Двадцать тысяч лье под водой» читатели так и не узнали, кто же на самом деле этот загадочный незнакомец, взявший в плен профессора Аронакса и его друзей. Лишь спустя несколько лет, работая над книгой «Таинственный остров», писатель окончательно определился с судьбой своего любимца: чтобы удовлетворить и себя, и Этцеля, он решил сделать Немо вождем мятежных сипаев. Их борьба за национальное освобождение пробуждала в душе писателя горячее сочувствие, а описания тонущих британских фрегатов у французских цензоров могли вызвать только злорадную ухмылку.

Сипаи – это солдаты туземных войск (индуисты и мусульмане), присягнувшие британской короне и за это получившие определенные привилегии по сравнению с соотечественниками. Да, они жили в бараках, а не в уютных бунгало и не могли подняться по карьерной лестнице выше чина сержанта, но зато им платили приличное жалованье и выдавали казенное обмундирование. Почему же они решили променять свое привилегированное положение на изнурительную войну, победа в которой изначально была очень сомнительна? Очевидно, среди сипаев были патриоты, движимые мечтой о независимости родины, но роль детонатора сыграли обстоятельства иного рода. Во-первых, английское колониальное иго отнюдь не казалось благом для всех слоев коренного населения. Англичане с их откровенной претензией на расовое превосходство для большинства индийцев были отнюдь не благородными цивилизаторами, несущими «бремя белого человека», а чужаками-завоевателями, которые сами собой никуда не уйдут. Как метко сказал много позже Махатма Ганди, «Взгляните на историю Британской империи и британской нации; любовь к свободе, как бы сильна она ни была, не поможет народу, который не стремится взять ее своими руками». Во-вторых, у отдельного класса туземцев был вполне конкретный интерес, отличный от патриотических абстракций: индийские феодальные князья, служившие в сипайских войсках, желали возвращения земель, которые отняли британцы.

Кроме того, в сипайские полки проникли члены радикальной мусульманской секты, начавшей действовать на территории Индии за несколько десятилетий до этого, – ваххабиты. Они истово призывали единоверцев, страдающих от голода и нищеты, к священной войне против «неверных».

Крупнейший советский востоковед Григорий Бонгард-Левин отмечал: «Ваххабитская пропаганда среди этих сипаев находила благодатную почву… Идея восстания, таким образом, давно вынашивалась, но неправильно представление, что восстание было планомерно организовано, – оно вспыхнуло стихийно».

Поводом к мятежу весной 1857 года стала новая британская винтовка Энфилда, поступившая на вооружение сипайских частей. Патроны к ней якобы были пропитаны свиным салом и говяжьим жиром.

Соответственно, их скусывание было греховным для исповедующих и ислам, и индуизм. Британцы не только не смогли переубедить индийцев, но, более того, подвергли отказавшихся повиноваться публичным наказаниям. В городе Мирут разъяренные сипаи попросту вырезали своих мучителей и отправились на штурм Дели. После этого сработала цепная реакция, и по всей Северной Индии начались стихийные солдатские бунты.

Единого лидера, своего «принца Даккара», у повстанцев не было. Опьяненные свободой сипаи выглядели не как боеспособная армия, а как разъяренная толпа, из которой постепенно исчезали начатки организации. Современник событий Карл Маркс справедливо писал об этих событиях: «Разнородная масса восставших солдат, которые перебили своих офицеров, сбросили с себя узы дисциплины и не смогли выдвинуть человека, на которого можно было бы возложить командование, – такая масса была менее всего способна организовать длительное и серьезное сопротивление». Она его и не организовала: мятеж был подавлен отлаженной военной машиной британцев с хладнокровной жестокостью.

Расправы сипаев над англичанами, которые привели колонизаторов в неистовство, надо признать, носили зверский характер. Так, британский гарнизон Канпура согласился на капитуляцию при условии, что местный сипайский предводитель Нана Сахиб позволит всем сесть в лодки и доплыть по Гангу до британской Калькутты. Но как только ворота города открылись, на побежденных набросились обезумевшие индийцы: все мужчины были растерзаны, а женщин и детей Сахиб заточил в тюрьму, долгое время использовал как заложников, а когда превосходящие силы британцев подступили к его цитадели, приказал перерезать пленникам горло.

Месть королевских сил была ужасной. Английский аристократ лорд Элфинстон честно констатировал, что «преступления, совершенные нашей армией после взятия Дели, неописуемы. Месть пала на всех: и на друзей, и на врагов». Подполковник Т. Райс Холмс сообщал: «Группы туземцев предавали суду Военного Комиссариата или специальных комиссаров, каждый из которых был наделен исключительным правом миловать и казнить от имени правительства. Судьи эти были совершенно не склонны к проявлению милосердия. Почти все представшие перед судом были признаны виновными, и почти все, кого признали виновными, были приговорены к смертной казни. На видном месте в городе установили виселицу площадью четыре квадратных фута, и каждый день на ней вешали по пять-шесть обвиняемых. Вокруг сидели британские офицеры и, попыхивая сигарами, наблюдали за конвульсиями жертв». Впрочем, суды чаще всего не требовались. Отец военной журналистики корреспондент «Таймс» Уильям Говард Рассел сообщал: «При взятии Лакхнау начались поджоги и всеобщее избиение, в котором не делалось никаких различий. С несчастным, который попадал в руки наших солдат, будь он сипай или аудский крестьянин, расправлялись на месте, не спрашивая ни о чем. Разве не было достаточно того, что у него темная кожа? Веревка и сук или пуля в голову быстро кончали с беднягой». Однако и это было не самое страшное. Тот же Рассел свидетельствовал: «Все виды возмездия, нехристианской пытки вроде зашивания мусульман в свиную кожу, обмазывания свиным салом перед казнью, сжигание их тел, принуждение индусов осквернять себя являются позорными и в конце концов оборачиваются против нас самих. Все это духовные пытки, и прибегать к ним у нас нет никакого права, и мы бы не посмели прибегать к ним на глазах Европы». Между тем в Индии они применялись самым широким образом.

В произведении Жюля Верна англичане бесчеловечно убивают и семью создателя «Наутилуса». Правда, подробностей его участия в восстании писатель нам не сообщает. Его принц Даккар – человек европейски образованный, технологический гений и полиглот. Никого подобного среди сипайских предводителей не было. Так что же, капитан Немо чистой воды вымысел?