Текст книги "Пока ещё лето"

Для начала я поговорил с Капитаном, и тот начал выжимать из мотора всё, что можно, уводя баркас подальше в нейтральные воды. Затем провел беседу с участниками миссии, сразу же забыв о наших натянутых отношениях, и как мог подготовил их к отражению абордажа.

Мы перевели всех женщин на левый борт и попросили их лечь на пол. После нескольких объяснений и напоминаний мужчины расселись вдоль борта так, чтобы их не было видно. Помощник капитана раздал им заранее заготовленные самодельные зажигательные «гранаты» из стеклянных бутылок, наполненных бензином и маслом. Я попросил всех надеть одежду с длинными рукавами и намочить ее. Показал, как нужно бросать подожженную бутылку, чтобы не облить себя горящим бензином.

Николь также решительно хотела принимать участие в отражении абордажа, и я объяснил, чем она может быть полезна. Тут же в руках у нее появился кусок мокрого брезента, чтобы тушить пожар на нашем борту, если кто-то при броске случайно разольет горящую жидкость на себя или на палубу.

Джабиру и Капитану, как самым надежным, на мой взгляд, бойцам, я поручил вооружиться топором и ломом для того, чтобы сбрасывать штурмовую лестницу или веревку с крючьями. А возможно и того, кто попытается по ней подняться на борт. Сильно побледневший де Клюс достал пистолет и слегка трясущимися руками начал проверять его. Мне пришлось подойти к нему и помочь, попутно напомнив, что его первой задачей является не подстрелить кого-то из нас или свою ногу.

Монахини начали молиться. Николь прижалась ко мне и стала нервно и испуганно расспрашивать, чем нам может грозить захват судна.

Я старался успокоить ее и убеждал, что мы с легкостью сможем отогнать пиратов. Хотя, если честно, уверенности в этом у меня не было.

Вскоре мне пришлось оставить девушку укрывшейся за рулевой надстройкой, а самому залезть на крышу и залечь там.

Моторки были уже близко, и пошли параллельно нашему курсу, понемногу приближаясь.

Я осторожно выглянул и увидел, что в каждой длинной лодке находится по четыре-пять вооруженных человек. Минимум у троих были автоматы Калашникова, у троих – охотничьи ружья и еще у одного – пистолет. Остальные были вооружены топорами и мачете.

Вскоре лодки подошли еще ближе, и темнокожие пираты начали что-то хрипло кричать и махать нам руками. Видимо, они требовали заглушить двигатель и дать им подняться на борт.

Такая погоня продолжалось довольно долго. Наконец пираты сделали несколько выстрелов по капитанскому мостику и ещё активнее замахали руками. Я не знал их языка, но понял, что это было последним предупреждением.

Затем всё резко закрутилось и события понеслись вскачь.

Лодки быстро преодолели оставшиеся метры до борта нашего баркаса. Я почувствовал, что уже холоден и рационален. Никакого страха или сомнений.

Я быстро поднялся и привстал на одно колено. Ещё не успев прицелиться, уже выпустил сверху вниз длинную очередь. Префайр, так сказать.

Вся очередь ушла в ближайшую лодку.

После этого я тут же упал на крышу рубки, перекатился по ней и спрыгнул на борт с другой стороны. Безопасность была сейчас важнее точности.

С обеих лодок открыли беспорядочную стрельбу по тому месту, где меня видели секунду назад. Я услышал, как хрипло и зло закричал наш помощник Капитана. Как и было условлено, после того, как я отвлек огонь на себя, наши бойцы начали кидать за борт бутылки с зажигательной смесью. К сожалению, за раз всего четыре штуки. И затем должны были кинуть еще четыре.

Для меня всё это происходило где-то на фоне, пока я, максимально быстро, полз на коленях к носу баркаса.

Мешали медсестры и монахини – они лежали вдоль дальнего борта, и я наступил кому-то на руку.

Секунд через пять я уже дополз до самого носа и, приподнявшись над бортом, выпустил ещё одну длинную очередь во вторую лодку.

Снова не особо целясь, лишь бы воспользоваться фактором неожиданности и не дать противнику открыть по мне прицельную стрельбу. Только бы не находиться на виду дольше, чем нужно.

Сразу же я опрокинулся на спину и, оттолкнувшись ногами от борта, перекатился подальше.

Пули уже рвали то место, где я только что стоял.

В те несколько мгновений, что я стрелял, я увидел, как пираты с ближней лодки пытались закинуть к нам на борт лестницу, но они так и не смогли зацепить её за край перил. Лестница упала в воду и, привязанная основанием к борту лодки, теперь бестолково и терлась о наш борт.

Из пяти зажигательных гранат четыре упали в воду и уже остались позади за бортом. Лишь одна разбилась о борт пиратской лодки. К сожалению, снаружи, прямо перед двумя большими спаренными моторами синего цвета. Огонь был плохо виден в свете дня, но вот черный дым, густо идущий от горящей смеси бензина и масла, был заметен отлично и явно не добавлял пиратам решимости.

Один из них уже криво лежал на корме, и под ним растекалась большая черно-красная лужа. Второй сидел рядом и, выронив охотничье ружье, держался за предплечье – видимо, моя первая очередь задела их обоих. Оставалось только надеяться, что вторая была не менее эффективной.

Повсюду слышались крики и выстрелы. Я отметил это как в тумане и снова двинулся к надстройке.

Когда я дополз до капитанской рубки, несколько женщин уже рыдали, а Амандин де Клюс успела заглянуть мне в глаза с немым вопросом или мольбой. Не знаю. Её зрачки были просто огромными, а лицо было бледно до какого-то неестественного зеленого оттенка.

Стараясь остаться незамеченным, я опять вскарабкался на крышу рубки. Быстро встал и направил ствол автомата туда, где рассчитывал увидеть лодки. Но их там уже не было.

Падая обратно ничком на крышу, я заметил, что они остались позади.

Одна из лодок горела, хотя и не сильно. Возле неё всё так же бултыхалась в воде штурмовая лестница.

Со второй лодки кто-то еще стрелял в нашу сторону, однако из-за волн и разницы в скоростях эффективность этой пальбы была близка к нулю. Расстояние между нами и пиратами постепенно увеличивалось. Их лодки встали борт о борт и гасили усиливающийся пожар.

Похоже, мы отбились.

Весь бой продлился не больше двух-трех минут. Всё было очень быстро. Я подумал, что пираты растерялись, получив такой неожиданный и слаженный отпор. А когда у них появились первые раненые и убитые – это совершенно отбило у выживших охоту продолжать абордаж. Как известно, именно беззащитность жертвы порождает самую страшную жестокость.

Я ощупал свой перевязочный пакет и осмотрел себя со всех сторон, чтобы убедиться, что не получил ранений. В бою, из-за адреналина, их можно просто не почувствовать. По счастью, со мной всё было в порядке.

Затем я поставил автомат на предохранитель, сменил магазин и слез на палубу. Тут и стала мне видна цена этой пары минут.

Сперва я увидел Николь, помощника капитана и де Клюса. Втроем они склонились над раненым человеком. Под ногами у них быстро расплывалась огромная лужа темной крови. Она смешивалась с морскими брызгами и превращалась в розовые ручейки. Врачи профессионально и без криков перебинтовывали раненого. Но я понимал, что ранение смертельно и все усилия тщетны.

Это был помощник де Клюса. Один из тех, кто мне по-настоящему нравился.

Пули калибра 7,62 вырвали из борта баркаса большие куски дерева. Там зияли настоящие дыры. Не очень много, но разбросаны они были на порядочном удалении друг от друга. Очевидно, свою роль сыграла качка и высокая скорость наших судов.

Однако одно из этих отверстий было прямо напротив лежащего в луже крови человека.

Я оглянулся – капитанской рубке тоже досталось. Из всех стекол уцелело лишь то, что было в дальней двери. В передней стенке зияло несколько дыр. Крыша получила ещё три попадания. Прямо там, где в первый раз лежал я.

Внутри рубки уже стоял наш Капитан. Он был бледен, а по лицу стекала кровь.

Я поспешил к нему на помощь, но осмотр показал лишь несколько порезов на лбу, видимо, от разбитых стекол, да пару заноз в руках.

У меня начали дрожать руки и немного ослабли колени. Адреналин схлынул, и организм начало трясти от пережитого страха и напряжения.

Я молча сжал плечо Капитана и, стараясь держать лицо, кивнул его помощнику – тот выглядел на удивление спокойно и даже безмятежно.

Затем подошел к Николь, крепко обнял её за плечи и направился на нос корабля – я сделал свою работу. Дальше дело за медиками

Тем же вечером мы прощались с Жаком – так звали помощника главврача. По морскому обычаю его завернули в кусок брезента и готовились отдать тело волнам.

Я узнал, что Жак был холост. Он нравился всем вокруг за спокойствие и добродушие. Все плакали и, честно говоря, я тоже.

Даже не знаю почему, ведь мы не были так уж близко знакомы.

Думаю, это из-за душевного надлома. Мне кажется, что все, пережившие уничтожение мира, оказались надломленными навсегда.

Хотя мы и привыкли за последние пять-шесть лет, но эта травма уже никогда не исчезнет. В памяти снова всплыл весь тот ужас от увиденного и то отрицание происходящего. Я вспомнил, что когда война только началась, мы смотрели в мониторы и просто не могли поверить в то, что видели. Психика не могла в полной мере признать то, что видели наши глаза. Невозможно было поверить, что у тебя на глазах испаряются многомиллионные города. Почему-то всё время крутилась мысль о том, что это просто какая-то нелепая шутка с использованием реалистичной графики. Но потом мы поверили.

На церемонии прощания не плакали только Капитан, его помощник… и Жером.

Из-за него я разозлился, и ветер быстро высушил мои щеки.

Де Клюс, его жена Амандин и матушка Кристел сказали прощальные слова.

Капитан закурил. Николь взяла меня за руку и уткнулась лицом в плечо – она рыдала, закусив нижнюю губу.

Через минуту Капитан с Джабиром подняли завернутое в ткань тело и аккуратно опустили его за борт.

Раздался негромкий всплеск, и Жак навсегда ушел в океан. Несколько женщин разрыдались во весь голос.

Я крепче обнял Николь и, немного не к месту, подумал, что теперь всем уже стала понятна серьезность задуманного пути.

Темнело, и врачи развели в большой кружке спирт с водой и глюкозой. Мы все довольно крепко напились.

В ту ночь мы с Николь спали, крепко обнявшись. Я просто провалился куда-то в черноту.

Несколько следующих дней мы шли всё дальше на север. Все были подавлены и молчали. Повсюду слышались кашель и сморкание.

Несколько человек лежали вдоль борта и временами стонали – у них поднялась высокая температура, с которой врачам с трудом удавалось справляться. Постоянная качка, вкупе с сыростью, тоже не добавляла нам комфорта.

Николь снова замкнулась и всех сторонилась, включая меня.

Заканчивалась питьевая вода.

10. Пешком

Ужин мне, довольно неожиданно, принесла матушка Кристел.

Впрочем, я вспомнил, что не так давно она уже приносила мне еду и после этого заводила беседу о нравственности и морали.

Она посмотрела прямо мне в глаза и сказала:

– Вы страшный человек. Когда вас впервые принесли к нам и потом, когда вы уже выздоровели, я думала что вы милый, измученный жизнью юноша. Но на моих глазах вы убиваете и калечите людей. Вокруг всё горит и рушится, а вы как ребенок кувыркаетесь в волнах и счастливо смеетесь. Я это видела. Вам ведь всё равно, правда?

Я молчал. Матушка тоже замолчала.

Она плотно сжала губы и продолжала сверлить меня взглядом.

– Наверное, ты рад всему, что случилось? Ты силен, жесток и умён. Ты видишь всё. Всё можешь понять. И пусть весь мир горит в последнем пламени, ты всё равно улыбаешься, ешь и любишь, как животное. Да?

Она снова помолчала несколько секунд.

– Думаю, что в старом мире, еще до войны, такому как ты не было места. Я убеждена – сейчас ты счастлив, что можешь показать свое звериное естество.

Я думал о том, что мне не всё равно. И я совсем не рад тому, что вся моя прошлая жизнь и все близкие мне люди исчезли разом, в один день.

Просто я уже слишком много видел. Моя психика вынуждена была принять слишком много. Именно поэтому я и стал постоянно уставшим и апатичным. Наверное, со стороны это выглядело как черствость и безразличие. У меня появилась привычка заползать в укромное место и просто лежать там по несколько часов, свернувшись в позу эмбриона. В такие часы я ни о чем не думал. Никуда не смотрел. Просто ждал, когда всё закончится. Всё. Я много думал о принятии и о том, что жизнь конечна. Теперь я сознательно заставлял себя радоваться мелочам жизни, иначе уже давно нашел бы свою смерть.

Если бы я начал всё это объяснять матушка мне не поверила бы. Да и не было у меня совершенно никакого желания говорить с ней о своих чувствах. Ни с кем, вообще. Но что-то я всё же ответил:

– Думаете, лев доволен тем, что он – Царь зверей, матушка? Думаете, он испытывает удовольствие, от того, что он сильнее газели? Нет. Не испытывает. Это просто часть жизни. Так же, как и все, он бывает несчастен. И так же, как все, иногда чему-то радуется в прошедшем дне. Он живет и чувствует так же, как все. Да, в чем-то вы правы. Я с детства знал, что такая жизнь – это мое призвание, что я смогу жить войной. Но в детстве я не знал, что выживу лишь я. Не думал, что все-все близкие превратятся в пепел. Не знал, что ветер развеет их по пустой и выжженной земле. Я никогда не задумывался о том, что останусь совсем один.

Что даже вдалеке, где-то за горизонтом, не будет никого, кто любит меня и кого любил бы я.

Она молчала. Затем отвела взгляд и, повернув голову, посмотрела на далекий темный горизонт.

– И, тем не менее, – продолжила Матушка твердым голосом, – я должна сказать вам спасибо.

Она слегка кивнула мне, удалилась, высоко подняв голову. Я глядел ей вслед и тоже молчал.

Затем я заметил пристально глядящие на меня глаза. Это из тени, отбрасываемой козырьком рулевой рубки, на меня смотрел помощник капитана.

Я не сразу поймал его взгляд.

Вдруг он плавно и спокойно пошел ко мне. А подойдя, протянул открытую пачку с сигаретами. Я слегка пожал плечами и вытащил одну. Он взял себе вторую, прикурил её и протянул мне зажигалку.

Мы оперлись локтями о борт и молча закурили. Я глядел на едва различимый берег неродной для меня Африки.

– Отлично ты его отделал, – вдруг сказал сухощавый моряк. – Ну, того здоровяка. Если бы не вмешались женщины, то ты бы его прирезал. Я уже видел такое.

Я закашлялся от дыма: курю раз в несколько лет.

Джабир продолжал, как ни в чем не бывало:

– Я уже видел таких. Сначала на Кубе, еще в детстве. А потом уже в тюрьме. У тебя стальная воля. Ты всех гнешь. Я это уважаю.

– На Кубе? – переспросил я, удивленно подняв брови и пропуская мимо ушей всю ту чушь про стальную волю.

– Да. Я был там в детстве. Жил с мамой два года. Она была коммунисткой и поехала туда с группой товарищей, чтобы выучиться и стать политическим руководителем, а затем возглавить борьбу за нашу независимость. Это была редкая чушь, но я посмотрел мир.

Теперь мои брови поднялись ещё выше – я и вправду был удивлен историей этого маленького и неприметного человека.

– Подожди, – собираясь с мыслями, сказал я. – А в тюрьму ты как попал? Сменилась политическая линия и твоя мать стала неугодной режиму?

– Нет, – ответил он и покачал головой. – Она после Кубы ещё в СССР ездила учиться. Но мне это всё казалось тупым, и я начал гулять с крутыми ребятами. А потом кражи, веселье, драки, и в конце концов мы убили одного продавца в магазине, когда грабили его. Мать умерла от стыда, а я попал в тюрьму и просидел там восемь лет. Меня отпустили раньше срока. Это было давно.

Он затянулся последний раз, выбросил бычок далеко в океан и, не прощаясь, пошел обратно в рулевую рубку. Это был странный и неожиданный разговор.

Оба этих разговора были неожиданными и странными, думал я.

А на следующее утро у нас заглох двигатель.

Я и де Клюс встретились у входа в капитанскую рубку. Оттуда нам навстречу вышел Капитан.

– Нужно причалить к берегу, – сказал он хмуро.

Де Клюс растерянно посмотрел на меня.

– А что случилось с двигателем? – спросил я, размышляя над тем, уж не решил ли Капитан нас обмануть и бросить посреди марокканского пустынного побережья.

– Клапаны не закрываются. Двигатель старый уже. Нужно чистить, – ответил Кэп.

– А как же мы до берега тогда дотянем? – поинтересовался я, стараясь, чтобы мой вопрос прозвучал нейтрально.

– Как-нибудь дотянем, – Капитан пожал плечами.

Мне это всё совершенно не нравилось. Я задумался над тем, как проверить правдивость слов капитана и, к сожалению, ничего не сообразил. Конечно, я мог воспользоваться автоматом и заставить показать нам двигатель, но никто из участников миссии, в том числе и я, не разбирался в корабельных силовых установках.

Очевидно, нам ничего не оставалось делать, кроме как идти к берегу.

За следующие четыре часа Капитан несколько раз запускал двигатель, и тот через некоторое время замолкал. Я следил за руками старика, но так и не заметил, чтобы он что-то предпринимал для этого.

Западный берег Африки постепенно приближался, и к обеду превратился во вполне различимые песчаные дюны.

Мы шли вдоль побережья, постоянно останавливаясь и слушая ругань Капитана. Лицо его помощника было совершенно непроницаемым.

Ближе к вечеру мы заметили на берегу четыре прямоугольных здания, каждое этажа в два-три высотой. Они были окружены десятком сооружений поменьше. На солнце поблескивала гигантская цистерна, а в океан вдавался пирс, рядом с которым стоял небольшой кран. Можно было предположить, что это ремонтная база или завод по переработке морепродуктов. Всё – такого же песочно-коричневого цвета, как и пустыня вокруг.

Метрах в пятистах от берега, дальше, за базой, виднелось присыпанное песком шоссе. Еще с прошлых времен я помнил, что оно тянется вдоль всего побережья Марокко и дальше на север.

Капитан решил причаливать тут. Место было подходящим – казалось, там могли помочь починить наш двигатель. Оставалось только надеяться, что нас примут без проблем, и что мы сумеем договориться о ремонте и пресной воде.

Когда мы подошли к пирсу, нас никто не вышел встречать. Вообще не было похоже на то, чтобы кто-то здесь находился. Пирс, заваленный всяким мусором, казался полностью белым от густо покрывавшего его помета чаек. Видимо, война и прекращение постоянного судоходства сделали нерентабельным постоянное пребывание здесь персонала базы.

Все же я снял автомат с предохранителя и первым спрыгнул на бетон пирса.

Я внимательно следил за окнами ближайшего здания и готовился нырнуть в воду при малейших признаках опасности. Было очень тихо. Шум издавали только оставшиеся на борту баркаса французы да слегка шелестели волны.

Я осторожно двинулся по пирсу к берегу.

Минут через десять я вернулся к кораблю, не обнаружив ни одной живой души во дворе и в ближайшем здании. Всё здесь, видно, было давно заброшено.

Участники миссии уже сошли по трапу – всем давно уже не терпелось стать на твердую сушу.

Слышался сдавленный кашель и приглушенные разговоры. Нас слегка покачивало и казалось, что земля колышется под ногами. Помощник капитана сидел на причальной тумбе и меланхолично курил сигарету.

– Что вы там нашли? – спросил меня де Клюс.

– Пока ничего интересного, – ответил я. – По всей видимости, это место заброшено уже несколько лет. Песка кое-где намело по пояс.

Мы договорились с главврачом, что на корабле всё время будет находиться пара человек для ненавязчивого наблюдения за Капитаном. А я пойду проверить все здания на базе – не хотелось бы столкнуться с неожиданным и неприятным сюрпризом в каком-то из дальних уголков двора. Кроме того, я планировал найти мастерскую, которая непременно должна была находиться где-то рядом с пирсом.

Я предложил Джабиру пойти вместе, но он ответил, что они с Капитаном сейчас начнут снимать крышку двигателя и выяснять, как устранить поломку.

Мне это не нравилось, но проверить периметр, раздобыть воды и найти инструменты действительно было необходимо. И я снова двинулся вглубь заброшенной территории.

Часть окон в зданиях была выбита. На растрескавшемся асфальте стоял ржавый и пыльный автомобиль – он давно и безвозвратно был сломан.

Я обошел здание справа и увидел довольно большую площадь, которую обрамляли скелеты давно высохших деревьев.

«Если тут и есть мастерская, – думал я, – то она наверняка вон в том крытом жестью строении». Стараясь ступать тихо, я двинулся в сторону ангара.

Когда я подошел к металлическим воротам, покрытым облезшей краской, и взялся за навесной замок, с берега послышался звук взревевшего дизельного двигателя и приглушенные расстоянием крики.

«Черт, он нас кинул!» – только и успел подумать я, рванув обратно к пирсу.

Когда я выбежал из-за угла здания, то увидел, что баркас уже успел отойти метров на двадцать от причала. Казалось, что он двигается совсем неторопливо, и я ещё успею его догнать. Но я знал, что это была лишь иллюзия. Я плаваю намного медленнее, чем баркас, врубивший двигатель на всю мощность.

В зеленоватой воде бултыхались два человека – это был наш караул, оставленный для того, чтобы присматривать за Капитаном и его помощником.

Я перешел с бега на шаг и уже не спеша приближался к сгрудившимся на бетоне причала людям.

Вскоре я услышал рассказ о том, как Джабир подошел к французам, неожиданно выхватил нож и заставил их прыгать за борт. А Капитан тем временем вовсю жал на газ. Причальный трос скинул помощник. Пользуясь тем, что единственный человек с автоматом ушел на разведку территории, наши темнокожие товарищи отправились домой. А мы застряли посреди безлюдной пустыни.

Баркас уже отошел далеко в океан и казался не больше муравья.

Вместе с баркасом уплыли почти все наши вещи. Мало кто последовал моему примеру и закинул на спину рюкзак.

Похоже, эта глава нашего путешествия была окончена. Жаль только, что не так, как нам хотелось бы.

До самой ночи все бурно и довольно нервно обсуждали, кто во всем виноват.

В этот раз козлом отпущения и негодяем оказался наш Капитан. Обсуждали, что же нам теперь делать. Все вопросительно смотрели на меня и де Клюса.

Пришлось сказать им, что для начала нам нужно понимать, какие ресурсы у нас есть сейчас. Осмотреть базу. Найти воду и транспорт. И подумать.

Подумать над тем, как нам продвинуться дальше на север.

Простые понятные задачи несколько успокоили всех. Люди занялись делом.

Мы наспех осмотрели базу и на первый взгляд не нашли ничего полезного – видимо, её разграбили давно и старательно.

Ближе к полуночи мы собрались в одном из покинутых трехэтажных зданий и, разложив костер, стали устраиваться на ночь. Николь и де Клюс с матушкой Кристел подошли ко мне и спросили, что я всё-таки планирую делать с утра.

– Завтрашний день мы проведем тут, отдыхая и подыскивая всё, что может нам пригодиться, – сказал я. – А вечером мы все выйдем на шоссе, пойдем по нему на север и будем надеяться найти транспорт. Рано или поздно мы дойдем до населенного города и договоримся с кем-то, чтобы доставили нас до побережья Средиземного моря. По счастью, до него уже не так и много осталось.

«Сейчас нам нужно найти воду и емкости для неё – совсем скоро это может стать нашей главной проблемой. Также было бы хорошо раздобыть еды и патронов для моего автомата», – думал я, прикидывая, на сколько у нас хватит имеющихся запасов.

Следующий час мы проводили ревизию всего того, что удалось забрать с корабля.

Еды было совсем мало. В основном галетное печенье из моего рюкзака и разная мелочь из карманов остальных участников миссии. Несколько бутылок с водой. И большая, хорошо укомплектованная аптечка, которую сохранил у себя в рюкзаке молодчина де Клюс.

Снова начал бурчать Жером, но, встретившись со мной взглядом, недовольно отвернулся и начал что-то рассказывать сидящей рядом с ним монахине.

На ночь я выставил посменный караул, назначив свое дежурство в «собачий час» – перед самым рассветом. К моему удивлению, никто не стал возмущаться, что придется вставать посреди ночи. Видимо, мои попутчики наконец осознали всю опасность нашего путешествия.

Постепенно все улеглись спать. Костер догорал, и в темноте светились только красные угли.

Николь сегодня спала со мной и казалась мне такой мягкой и бархатной, как никогда прежде. Её голова лежала на моей руке, я слышал ее дыхание.

Мы оба смотрели, как в оконном проеме постепенно темнеет небо, и оранжевые перистые облака, высоко вверху, становятся сиреневыми, а затем постепенно сереют. Небо, еще светлое у далекого океанского горизонта, неспешно становилось глубоким и черным. На нем появились сияющие точки звезд, и постепенно стало совсем темно.

Я нежно и сильно обнял Николь за попу и притянул к себе, но она только недовольно проворчала что-то под нос и, положив ладонь мне на грудь, решительно оттолкнула меня.

Хотя и не очень далеко, только чтобы я не лез.

Что ж, даже так было невероятно приятно и уютно обнимать её за теплую сильную спину и целовать ушко. Николь заснула и расслабилась.

Дыхание её стало спокойным и глубоким.

А я думал о том, насколько же людям важно в тяжелые времена чувствовать себя в стае. Чувствовать, что ты не один и рядом есть другие человеческие существа. Думал о том, что ты чувствуешь себя защищенным, когда вокруг твои соратники, а на расстоянии метра тлеет костер. Стены давали нам ощущение защиты и скрывали от всего мира. А ведь эти чувства так обманчивы. По сути, в своих инстинктах и рефлексах мы совсем недалеко ушли от наших пещерных предков. Достаточно людям лишь попасть в передрягу, подобную нашей, и они очень быстро откатываются назад, до уровня первобытных дикарей. Всю интеллигентность и эрудицию сдувает, как пух порывом ветра.

За окном шумел океан. В вышине сияли яркие звезды…

Утро началось для меня рано. Еще до того, как солнце показало свой край над барханами и осветило казавшиеся бесконечными волны океана.

Я обошел с автоматом в руках всё здание и внимательно рассмотрел территорию базы с самого верхнего этажа – ничего не шевелилось, всё было тихо.

Спустя два часа сонного и тихого караула я разбудил матушку Кристел и напомнил ей о том, что нужно делать. Затем я опять завалился спать, обняв Николь. Солнце к тому моменту уже успело подняться довольно высоко, и за окном слышались крики каких-то прибрежных птиц. Утро уже полноправно хозяйничало на дворе.

Когда меня разбудили в следующий раз, то на костре булькала большая кастрюля, а все, кроме меня, уже бодрствовали. Николь вновь обозначила дистанцию между нами. Затем рассказала, что они уже успели обойти ближайшие сооружения и нашли несколько емкостей для воды.

В одном из сараев обнаружилась колонка, установленная над скважиной с водой. Заставить её работать было непросто, и вода поначалу оттуда лилась очень грязная. Но Жером, как ни странно, справился с этой проблемой.

Скорее всего, именно благодаря этому источнику здесь и возникла эта база.

Это было отличной новостью, я был приятно удивлен.

Дальше последовал скудный завтрак. Я сходил искупаться в океане, чтобы проснуться. Долго нырял. Казалось, что под водой нет никаких наших проблем. Казалось, что мне снова десять лет, и я поехал с родителями на море.

Затем мы начали уже методично осматривать всё имеющиеся тут постройки. Было жарко, ветрено и солнечно.

Повсюду лежал песок, а в одном из домов мы обнаружили обжитый кем-то уголок. Видно, тут жил человек, но наше прибытие спугнуло его. Спальное место было грязным и захламленным. Постелью бедолаге служила куча пластикового мусора и вылинявшие тряпки. По-видимому, этот несчастный скрывался здесь от всего мира и с трудом сводил концы с концами.

Тем не менее, я повторил для всех запрет ходить по одному.

Мы, как могли, подготовились к дальнему переходу. Набрали воды во все емкости и соорудили пару вещевых мешков из оборванной на чердаке гидроизоляции.

Теперь мы сами всё больше становились похожи на банду грязных и опустившихся бродяг.

Когда солнце повернуло к закату, я твердо приказал всем лечь поспать два-три часа перед выходом в дальнюю дорогу. Я даже не представлял, сколько нам придется пройти до того, как мы найдем транспорт. Может десять километров. Может сто. А может и всю тысячу.

Конечно, я не стал говорить этого моим попутчикам, а только подбодрил их заявлением, что мы все фактически здоровы и уже преодолели две трети пути до берегов Испании. А там уже и до Франции как-то доберемся.

Мои увещевания, впрочем, были встречены весьма сдержанно и не очень жизнерадостно. Повсюду слышался кашель, а свежие воспоминания о погибшем Жаке явственно говорили нам, что не всё будет так уж легко и радужно.

Заснуть удалось, видимо, только мне – старый армейский навык, из юности.

Когда я проснулся, остальные так же сидели или бродили около костра.

За окном уже садилось солнце, погружаясь в воды океана. Оно протянуло по волнам сияющую солнечную дорожку, прямо к нашему пристанищу. Над водой, хрипло крича, носились белые чайки.

Я громко объявил, что через пять минут мы выдвигаемся и нужно попить перед выходом. Затем я помог товарищам приторочить за спины тряпичные узлы с нашими скромными пожитками и попросил всех плотно затянуть обувь.

После этого мы оглядели наше временное жилище и пошли к открытым ржавым воротам. Они вели на дорожку, идущую с территории базы к растрескавшемуся шоссе.

Было все еще жарко, но шагалось легко и как-то… оптимистично, что ли. Я радовался, что мы двигаемся вперед.

Понемногу становилось темнее и прохладнее. Мы шли на север.

Вскоре стало понятно, что пеший поход – не такое уж и приятное занятие: ночью мы все не на шутку замерзли. А морской бриз, такой освежающий в дневную жару, выдул остатки тепла из наших тел. В придачу оказалось, что лишь несколько человек могут нормально ходить на дальние дистанции. Первые протесты и просьбы сделать привал начались буквально через пятнадцать минут, когда мы только-только свернули с подъездной дорожки на шоссе.

В дальнейшем просьбы идти помедленнее или отдохнуть звучали всё чаще. Подгонял всех и заставлял двигаться вперед только холод.

Позади я слышал, как Амандин устраивает тихую истерику де Клюсу, а он убедительно ей что-то объясняет приглушенным голосом. Слева бесконечно тянулся пляж и океанские волны. Впереди и позади – засыпанное песком шоссе. Ни там, ни там не было видно ничего примечательного. Справа темнели громады барханов с редкими вкраплениями коричневых камней.

До рассвета мы прошли совсем немного.

Весь наш «Великий исход через пустыню» продолжался несколько ночей. Постоянно вспыхивали какие-то глупые скандалы. Мне постоянно жаловались и спрашивали, долго ли нам ещё идти. Амандин и Жером без остановки возмущались и требовали что-то сделать, ведь так, по их словам, продолжаться просто не могло.

Я снова был порядком на взводе, да ещё и ухо продуло ветром, и теперь оно болело и щелкало. Это тоже не улучшило моего настроения.