Текст книги "Заветный ковчег Гумилева"

– Потому что мне все равно, что со мной будет, – выдавила я.

– Не говорите так. У вас все… – И он замолчал.

– Вот видите, – слабо улыбнулась я. – Утешитель из вас плохой.

– Нет. Просто я не хочу внушать вам ложных иллюзий, и все же я уверен, что все… – он запнулся, – все наладится. Вы только не должны пугаться и нервничать.

– Когда отъезд? – спросила я.

– Я же сказал – сегодня. Сейчас к вам придет сиделка и принесет необходимые вещи. Как вы себя сегодня чувствуете?

– Как всегда, – с горечью сказала я.

– Это уже хорошо. Я должен вас покинуть на некоторое время, но скоро вернусь за вами.

Сиделка принесла мне одежду, помогла облачиться в платье, плащ, шляпу. Без ее помощи я бы не смогла одеться. Руки были как ватные, ноги не слушались. Куда меня отведут? И не будет ли это ловушка? Все равно! Зато я выйду на улицу!

Вдруг я поняла, что не знаю, что такое «улица». Я слышала это слово много раз, но не могла вспомнить, что оно означает. Спросить об этом не могу, буду выглядеть смешной и жалкой. «Улица» – что-то очень популярное, а я не представляю, как это выглядит. От огорчения мне хочется плакать. По моим щекам бегут слезы. Сиделка смотрит на меня, но ничего не говорит. Хмурится. Мне хочется услышать слова одобрения или утешения, но она по-прежнему молчит.

Мы выходим из дома. На голове у меня шляпка. Я поправляю ее дрожащей рукой. От порыва ветра шляпка чуть не слетает, и я внезапно смеюсь, однажды порывом ветра унесло когда-то шляпку моей мамы. И я бежала за этой шляпкой по зеленой лужайке…

– Идите, не останавливайтесь, – говорит мне сиделка.

Мы выходим из дома, по тропинке направляемся к воротам. Сбоку – калитка, мы проходим через нее, и, повернув голову вправо, я вижу около забора черный автомобиль.

– Вам туда, – говорит сиделка.

Я не могу сделать ни шагу, ноги становятся тяжелыми, непослушными. Кто в этом автомобиле? Рихард? Или кто-то другой? Сейчас меня увезут неизвестно куда. Я останавливаюсь.

– Пожалуйста, поторопитесь, – настойчиво говорит мне сиделка. – Идите к машине. Прошу вас!

Но я стою как вкопанная, и она чуть ли не силой тянет меня за руку. Внезапно дверцы машины распахиваются, и я вижу Рихарда. Он подбегает ко мне, подхватывает на руки и несет к машине. Я утыкаюсь носом в его шею. И шепчу:

– Лизбетта гуляла с Гансом…

– Какая Лизбетта? – также шепотом спрашивает он. – О чем вы?

– Не знаю. – Я снова утыкаюсь в его шею. – Откуда-то вспомнилось… Наверное, детская считалочка.

Мы уже в машине. Он усаживает меня на заднее сиденье, а сам садится на переднее. Оборачивается:

– Как вы?

От свежего воздуха и от недавней близости мужчины я прихожу в расслабленное состояние.

– Хорошо. – Мои глаза слипаются, и я проваливаюсь в легкую дрему.

Просыпаюсь от толчка.

– Приехали, – говорит Рихард. – Выходим быстро. Под руку. Как будто бы мы пара.

– Хорошо, – соглашаюсь я.

Он открыл мне дверцу, и я ступила на асфальт. Свежий ветер ударил мне в лицо, и нахлынули запахи. Все эти запахи, о которых я забыла, а сейчас вспомнила! Горечь осенних листьев, запах легкого дыма, свежего хлеба, человеческого тепла. Запахи пьянили меня, кружили голову…

Я стояла, оглушенная запахами, звуками.

– Что с вами? – озабоченно спросил Рихард.

– Не знаю, – честно ответила я.

Он взял меня под руку, и мы быстро вошли в подъезд дома серого четырехэтажного дома. Но мне хочется обратно. Теперь я вспоминаю, что то место, где мы только что были, и называется «улица»…

– Лизбетта гуляет с Гансом… – говорю я. – Мне хочется пройтись по улице.

– Нельзя! – тихо отвечает Рихард.

– Почему?

Он молчит. Мы поднимаемся пешком на третий этаж. Он достает ключ, открывает дверь. Я вхожу в коридор. Впереди комната с тяжелыми темно-коричневыми шторами.

– Я теперь буду жить здесь?

– Да.

– Долго?

– Я не могу на это ответить.

– Вы не можете ответить, кто я, не можете ответить, где я, не можете ответить, как долго я буду здесь… На что вы вообще можете ответить?! – кричу я.

Но он зажимает мне рот рукой.

– Не кричите! Это опасно.

– Опасно? – шепотом спрашиваю я. – Почему?

– Вас могут убить! – говорит Рихард.

– А может, лучше – смерть, чем такая жизнь?

– Вы еще не знаете жизни, чтобы судить о ней.

Я молчу, я и вправду не знаю жизни…

– Сейчас придет женщина. Она будет с вами. К окнам подходить нельзя, вас могут увидеть с улицы.

– А гулять?

– Гулять тоже нельзя… Пока. Потом все будет можно!

– Правда?

Я усаживаюсь в кресло – темно-кремовое глубокое кресло – и утопаю в нем. Я чопорно складываю руки на коленях.

– Это правда? Вы меня не обманываете?

– Нет, – отвечает Рихард.

– Я вам верю.

– Почему?

– Вы не похожи на обманщика!

– В вашей жизни было слишком много обманщиков, и вы хорошо разбираетесь в них? – с улыбкой спрашивает Рихард.

Мы оба смеемся. И вдруг я понимаю, что это – первый мой смех за долгое время. Я давно не смеялась.

Я резко замолкаю. Рихард смотрит на меня с недоумением:

– Что-то не так?

– Все так! – вздыхаю я. – Все так…

В моем поведении проявляется странная чопорность, как будто бы меня воспитывали в строгости и сдержанности. Я выпрямляю спину, мой подбородок поднимается вверх. Я поворачиваю голову и смотрю на Рихарда.

– Боже мой! – восклицает он. – Как вы похожи на… – И резко обрывает себя, виновато отводя взгляд.

– Уходите! – прошу я. – Уходите и оставьте меня одну…

Это выше моих сил! Я так мечтаю узнать: кто я на самом деле, а он знает и не хочет мне сказать. Это поистине невыносимо!

Рихард уходит, кивнув на прощание. А я подхожу к окну, и только я собираюсь открыть шторы, как сзади меня раздается:

– Этого делать нельзя. Отойдите, пожалуйста, от окна.

Я оборачиваюсь. В дверях стоит молодая женщина. Она красива какой-то холодной кукольной красотой. У нее темно-каштановые короткие волосы и большие голубые глаза. Гладкое лицо, без единой морщины – ровное, розово-белое.

– Отойдите от окна. – Она говорит эту фразу по-немецки, потом – по-французски.

Неохотно я отхожу обратно к креслу.

– Вы хотите есть?

– Пока нет. Только пить.

Она приносит мне стакан сока, и я жадно пью. Женщина двигается: легко, грациозно – как кошка.

Мои зубы стучат о стакан.

– А когда придет Рихард? – говорю я и тут же спохватываюсь.

На лице женщины недоумение. Ах да, она же не понимает русский!

– Как вас зовут? – задаю я вопрос по-немецки.

– Мария.

Я с облечением выдыхаю. «Не Лизбетта», и мне почему-то становится весело.

И все-таки мне было не по себе от своей новой сиделки-телохранительницы. Она была слишком вызывающе красива, и это меня смущало. Я прекрасно понимала, что не могу сравниться с ней, а еще больше меня смущало, что я вообще об этом думаю. Но и не думать – не могла.

Рихарда не было три дня, и все эти дни я отвратно себя чувствовала: сильно болела голова, тошнило, я постоянно ощущала головокружение. Все дни я пролежала в кровати, глотая таблетки, которые приносила мне Мария.

Когда он пришел, я, наверное, была похожа на полуживой труп и только могла, что кивнуть головой в знак приветствия.

– Как мы себя чувствуем? – спросил он, наклонившись надо мной.

– Не очень, – призналась я.

– Вижу, да, действительно вы выглядите не лучшим образом. И что теперь делать?

Мария стояла рядом и озабоченно смотрела то на меня, то на него.

– Не знаю, – прошептала я.

– И я не знаю, – проговорил он и вдруг спросил: – А не прогуляться ли нам в парке?

Я не верила своим ушам, но Рихард словно в подтверждение сказанного кивнул:

– Да. Я не шучу. Одевайтесь, мадемуазель, мы с вами идем на прогулку.

Мария что-то сказала Рихарду на незнакомом мне языке. Но по интонации женщины мне показалось, что она возражала. Между ними вспыхнул довольно бурный спор, который, впрочем, закончился победой Рихарда, потому что он посмотрел на меня и повторил:

– Одевайтесь, я буду ждать вас на кухне.

Я думала, что надену то, в чем приехала, но Мария подошла к шкафу и распахнула его. Там висели всевозможные наряды – шубы, длинные пальто, накидки, платья. Она выбрала мне платье и длинное пальто. Потом причесала меня и даже подала коробку румян, пудру и тюбик помады. Я припудрилась, нанесла немного румян и накрасила губы. Красивая одежда, прическа и приукрашенное лицо меня преобразили.

Я вышла на кухню. Рихард сидел и читал газету. При виде меня он довольно произнес:

– Очень хорошо. – А потом подошел и поцеловал руку.

У меня навернулись слезы, а он ободряюще сжал мне руку и сказал:

– Идемте, мадемуазель.

Мы вышли на улицу. Наверное, до самой своей смерти я буду помнить эту прогулку. Стройные здания, серый камень мостовых, немногочисленные прохожие и нежное небо в шаловливых облачках, которые словно стайка резвых барашков паслись на голубой лужайке, гоняясь друг за другом… Стояла осень, мне было прохладно в пальто, но все равно я наслаждалась прогулкой. Неяркое солнце, деревья с желто-бурыми листьями, пронизывающий ветер – меня все радовало.

На углу улицы Рихард купил мне букетик цветов, и я почувствовала себя необыкновенно счастливой. Мы зашли в кафе, он заказал для меня кофе. Необыкновенно вкусный, с булочкой. Это был странный забытый вкус. На мгновение я задумалась, но отблеск воспоминания мелькнул и погас. В кафе играла тихая негромкая музыка.

– С вами все хорошо? – спросил Рихард, внимательно наблюдая за мной.

– Да, благодарю, вы так добры. – Я оперлась локтями на столик. – Прошу вас, Рихард, расскажите мне о себе. Ведь я ничего не знаю. Кто вы? Чем занимаетесь? Почему приезжаете ко мне?

Мой вопрос смутил его, но он быстро овладел собой.

– У меня свой бизнес. А сопровождать вас – моя почетная обязанность.

– Кто я, вы по-прежнему мне не скажете? – со вздохом заключила я.

– Пока, увы, не могу. – Он виновато улыбнулся.

На обратном пути я молчала, мне не хотелось возвращаться, хотелось гулять в парке, по улицам, пусть даже ветер треплет мои волосы и пронизывает насквозь. Но я понимала, что все хорошее заканчивается. Закончилось и на этот раз.

Когда мы пришли, Мария вопросительно посмотрела на Рихарда. Он кивнул. Я прошла в свою комнату, а они какое-то время тихо переговаривались на кухне. Я подошла к зеркалу и внимательно посмотрела на себя. Мои щеки окрасил румянец, глаза блестели. Я была ужасно хорошенькой, конечно, не такой красивой, как Мария, но все же…

В комнату заглянул Рихард:

– Спокойной ночи, мадемуазель!

– Спокойной ночи! – прошептала я.

В следующий раз Рихард пришел через неделю и велел мне быстро собираться. Я поняла, что мы опять куда-то переезжаем. Он ничего мне не объяснял, был хмурым и сосредоточенным. Мария помогла мне собраться. Мы вышли из дома, сели в машину и поехали. Я, как и в прошлый раз, сидела на заднем сиденье, а он впереди.

Рихард привез меня в какую-то маленькую квартирку и сказал:

– Какое-то время вам придется пожить здесь. К сожалению, то, что было запланировано вначале, придется отменить, а я вынужден уехать. Но когда вернусь, я обязательно все вам расскажу. Больше не будет никаких тайн. Я вернусь к вам очень скоро. – Он замолчал, а потом, глядя мне в глаза, сказал очень странную вещь: – Если что – запомните: вас зовут – Анастасия. Вы чудесным образом спаслись при расстреле. Вас ранили, вы потеряли сознание, и вас приняли за мертвую. Вас спас солдат по фамилии Чайковский, вместе с ним вы добрались до Бухареста, у вас был ребенок, Чайковский погиб в драке, ребенка вы оставили у родных. Потом вы приехали в Берлин, чтобы встретиться с родственниками… Запомните? Повторите…

Я повторила эти слова несколько раз, не зная зачем. А потом робко спросила:

– Но кто я? За что меня хотели расстрелять?

– Не сейчас. Я все открою вам после, – отрывисто сказал Рихард.

Он строго-настрого запретил мне куда-либо выходить. Я ждала до вечера, но он не вернулся, не было и Марии. Я осталась совершенно одна. Это было непривычно и страшно. Я выскочила на улицу. Где я, в каком городе, в какой стране, я не знала. Улицы были пустынны и незнакомы. Некоторое время я шла, не разбирая дороги, а потом у меня закружилась голова, и я упала…

Дальше все смешалось и было похоже на дурной сон. Какие-то незнакомые люди, подвалы, холод, голод, страх, одиночество… Я ничего не понимала и не знала, что должна делать. У меня остался лишь один выход, я решила уйти из жизни.

Я стояла на мосту, в моей памяти всплывали лица родных, какими я их видела в последний раз – скорбные, грустные. Они были как живые. Но разве они не были живыми?

Вода манила и притягивала. Лучше было покончить со всем разом, окончательно и бесповоротно, чем дальше влачить скорбное существование на этой земле. Вода была мутной и грязной, но это было не важно. Важным было только то, что я сейчас расстанусь с жизнью и вознесусь на небеса. В тот момент я свято и исступленно верила в это, верила, что я наконец-то соединюсь со своими родными, которых горячо любила и по которым все время тосковала. Я перекрестилась, пытаясь набраться мужества перед тем, как покончить с собой, но чем дольше я стояла и смотрела в воду – тем быстрее таяла моя решимость.

Не колеблясь больше, я шагнула вперед и прыгнула. Вода была повсюду, она тянула меня вниз. Ко дну. Свет перед моими глазами тускнел, грудную клетку сдавливало все сильнее и сильнее… Жизнь разматывалась передо мной как лента, и я медленно, неотвратимо погружалась в темноту.

А потом – был свет.

Я открыла глаза, яркий свет ударил по ним, заставляя меня вновь зажмуриться.

– Она жива! – услышала я громкий мужской голос.

– Сумасшедшая, – сказал еще кто-то уже тише.

Другой голос возразил:

– Бедняжка!

Я прислушивалась к себе, пытаясь понять: что происходит, где я и как тут оказалась. И вдруг, словно горячая волна, на меня нахлынули воспоминания. Все, что моя память упрямо прятала, вдруг стало мне доступно. Я вспомнила, кто я. И слезы беззвучно потекли по щекам.

– Мы отправим ее в Елизаветинскую больницу, – услышала я все тот же громкий голос. – На Лютцештрассе. Быстрее, быстрее, дорога каждая секунда.

Я лежала, чувствуя, как меня куда-то несут, везут. Как люди разговаривают и суетятся вокруг. Но была словно в оцепенении. Меня раздирали противоречивые чувства. С одной стороны, я была рада, что осталась в живых, с другой, понимала, что никакой радости мне эта жизнь отныне не сулит. Возможно, было бы лучше, если бы меня не спасли. Но судьба сделала выбор, и мне оставалось только покориться ей.

Дальнейшие дни я помнила весьма смутно…

Меня пытались расспросить: кто я и почему решилась свести счеты с жизнью. Я наотрез отказалась говорить о себе, несмотря на весьма настойчивые расспросы. Кто-то, не помню кто – все расплывалось, как в тумане, назвал меня по имени: «Анастасия». Но может быть, это был просто голос из прошлого… Однако я была взволнована. Меня узнали! Я не была отныне просто безымянной единицей, я становилась самой собой – Анастасией. Дочерью российского императора. Но думать, почему я здесь и почему одна, было слишком больно. Я помнила, но не хотела помнить. И тем более не хотела говорить об этом.

Тянулись дни… Не добившись никакой информации, меня отправили дальше – в психиатрическую больницу в Дальдорфе. Этот поворот в моей судьбе я приняла со смирением. А что мне еще оставалось делать? Отыне смирение должно стать частью моего «я». Могу ли я роптать на Господа Бога, что мне была уготована именно такая участь?

Мои мысли часто путались, сознание меркло, в голове яростно и громко шумели разные голоса. Я слышала то бесконечно родной и усталый голос матери, слова: «Ну вот и все», – сказанные с бесконечной грустью. Покашливание отца. Крики солдата. Тихий плач Татьяны. Слова доктора: «Теперь вы в безопасности». Все смешалось в моей голове.

Иногда я забывала, как попала в эту больницу. И что это за больница. Может быть, меня все-таки выкрали и поместили сюда для наблюдения? А если я скажу, кто я, – меня упекут в тюрьму или расстреляют. Я твердо решила молчать, но это было нелегким делом, мне часто хотелось поделиться с окружающими своей тайной, хотелось понять: как жить дальше…

Я стремительно худела, мое состояние ухудшалось. Я уже думала, что все-таки мой удел – быть среди мертвых, а не живых, но появилась женщина… Женщина, которая узнала меня…

Москва. Наши дни

– Аня! – позвал Василий.

– М-м-м, – откликнулась Анна, отвлекаясь от текста. Она тщательно перечитывала документ.

– Что тебя смущает во всем этом?

– Смущает? – удивилась она. – А почему ты выбрал это слово?

– Я хотел обозначить точным словом то, что выделяется из общей картины, не согласуется с ней. Ты изучила дополнительные материалы?

– Да. – Анна хлопнула ладонью по папке. – Кое-что даже распечатала, чтобы изучить еще раз. Вообще эта история наделала шумихи в свое время.

– Да. Самозванок было много, но самой известной среди них стала Анна Андерсон. И вопрос открытый – кто она? Действительно, уцелевшая дочь последнего русского императора или все-таки женщина, которая пыталась выдать себя за Анастасию? Что ты скажешь?

– Однозначного ответа нет… – осторожно начала Анна.

– Говори, что думаешь, – прервал ее Вася.

– Если Анна Андерсон была самозванкой, ее бы разоблачили раньше. Или она сама бы отступилась. Слишком сильное было давление со всех сторон, слишком велика опасность, что психика не выдержит, сломается… Нормальный человек не стал бы так упорствовать, если бы он не являлся тем, кем был на самом деле. По ее версии – во время расстрела царской семьи ее ранили, она потеряла сознание, спас ее солдат, некий Александр Чайковский. Вместе с ним и его семьей она бежала в Бухарест, у нее был ребенок. Но вскоре Чайковский был убит в уличной драке, и Анна Андерсон решила добраться до Берлина, чтобы встретиться с немецкими родственниками. Ребенка она оставила в семье Чайковских. В Берлине она предприняла попытку суицида, бросилась в канал, но ее спасли…

– Логика в твоих рассуждениях есть, – согласился Вася. – Но все-таки ее диагноз… Если она попала в психиатрическую клинику не просто так? И мнения людей, знавших Анастасию, разделились. Одни твердо стояли «за», другие «против». Но здесь мы должны приподняться до высот мировой политики…

– Подожди немного, – сказала Анна. – Я сейчас чай налью, и продолжишь.

Анна любила слушать Васю, соглашаться, спорить с ним. Его гипотезы всегда были очень интересны и близки к истине. Она не представляла себе другой работы, другого занятия и была рада, что все сложилось именно так.

С того момента, когда она познакомилась с Василием Курочкиным, доктором наук и многообещающим ученым, талантливым историком, прошло около двух лет, а столько уже вместе прожито-пережито! Вася часто повторял: «Аня, ты мне больше, чем сестра». «Почти возлюбленная», – шутила Анна. «Можно сказать и так», – серьезно подтверждал он.

Тот момент, когда она впервые появилась в его научно-историческом центре, Анна помнила хорошо. Это было чистой случайностью, но как она убедилась – в жизни никогда не бывает чистых случайностей – во всем есть рука судьбы, которая управляет событиями.

Ради того, чтобы работать с Васей, она поменяла тему диссертации, но никогда не жалела об этом [2]2
  Подробнее об этом в романе Екатерины Барсовой «Роковое пророчество Распутина».


[Закрыть].

Сегодня их совместная фирма процветала. Наверное, потому что они оба были влюблены в свою работу и в науку и работали дружной, сплоченной командой. Да, были трения и мелкие споры, но никогда дело не доходило до крупного разрыва – они дорожили друг другом.

Но больше всего Анне нравилась домашняя обстановка на работе. Когда их сложная кропотливая работа напоминала неформальные посиделки. Анна любила забраться с ногами на диван, обхватив чашку чая или кофе двумя руками, слушать Васю и одновременно расслабляться.

– Ты точно хочешь чай? – спросил Вася. – Может быть, тебе нужно кофе? Надя привезла из Израиля отличный кофе.

Последняя подруга Васи – Надежда – отличалась от всех его прошлых пассий. На этот раз он изменил своим привязанностям к крашеным бойким блондинкам с недалеким интеллектом. Анна всегда удивлялась непритязательному Васиному вкусу. Неужели все мужчины в большинстве такие? На словах им нужны скромные, порядочные, умные женщины, а на самом деле – глупые карикатурные блондинки.

Но Надя была брюнеткой, орнитологом, кандидатом наук и старше Васи на восемь лет. Ей было за сорок, она имела взрослую дочь и больного внука. По словам Васи, Надя была героической женщиной, ютившейся вместе с дочерью и внуком в маленькой двушке, доставшейся после двух грабительских обменов – с бывшим мужем и зятем. Надя тянула жизненную лямку с достоинством, не жалуясь и не плача.

Вася был покорен Надей, но рассказывал о ней неохотно, а Анна не пыталась расспрашивать. Раз и навсегда она вывела для себя в общении с Васей следующую формулу: если надо – расскажет сам. Если же он не говорит, значит, не хочет.

– Давай кофе.

– Он потрясающе вкусный. Надя умеет выбирать.

Анна забралась с ногами на диван, пока Вася колдовал над туркой. Когда кофе был готов, он повернулся к ней.

– Ваш напиток, мадам.

Кофе был терпким, пах ванилью и шоколадом.

У Анны зазвонил телефон, она посмотрела на номер и улыбнулась.

– Перезвоню позже. Сейчас я занята.

– Данила? – спросил Вася.

– Нет… – Анна наморщила лоб. С одной стороны, ей не хотелось говорить Васе правду, но с другой: зачем тянуть? – Мы с Данилой временно расстались.

– Вот как? – удивился Вася. – И почему? Мне казалось, вы прекрасно подходите друг другу.

– Если честно, то любовь на расстоянии не вдохновляет. Что-то уходит из отношений. Я не знаю, с кем он проводит дни и ночи. Кто поверит, что молодой привлекательный мужчина живет монахом? Наши встречи стали слишком редкими. В последнее время я иногда просыпаюсь и понимаю, что не могу отчетливо вспомнить его лица… И я испугалась… Подумала и решила – надо расстаться. Ни к чему хорошему такие отношения не приведут. Я стала нервной, раздражительной… Ты, наверное, и сам это заметил, – заключила Анна, понизив голос.

Вася молчал.

– А почему ты решил, что звонил Данила?

– Твой тон… Он был слишком теплым, так ты разговаривала только с Данилой.

Анна невольно рассмеялась.

– Нет, ты ошибаешься. Представляешь, недавно надо мной появился новый сосед, какой-то недотепа. Залил меня, пришел извиняться… Так мы и познакомились. Переехал недавно и еще не освоился.

– Не освоился настолько, что забыл выключить кран с водой? – иронично спросил Вася.

– Именно! Если бы ты его видел! Классический ботаник, у которого руки растут не оттуда, откуда надо. Маменькин сыночек. А теперь он звонит мне, предлагает сделать ремонт для ликвидации последствий залива. Видимо, боится, что я обращусь в суд.

– Серьезно залил?

– В коридоре вздулся паркет, придется менять и переклеивать обои.

– Повезло тебе!

– Не говори! Но чего мы о моих проблемах в самый разгар рабочего дня? Я тебя слушаю. Что там с Анастасией? – подобралась Анна. – Как она связана с политикой?

Вася кивнул, налил кофе и себе и начал:

– Как ты знаешь, практически все императорские семьи состоят в родстве. А Первая мировая война развела родственников – кайзера Вильгельма и Николая Второго – по разные стороны баррикад. Или вернее – по разные стороны фронта. Дружеские отношения были забыты, когда на авансцену выступила политика. Каждый искал выгоды для своей страны. Именно выгода и целесообразность с тех пор и определяли поступки кайзера Вильгельма и короля Великобритании Георга Пятого, который когда-то дружески называл Николая Второго кузеном Ники. Нужно сказать, что отказ Георга Пятого принять российского императора вместе с семьей потрясла даже членов Временного правительства. Интересен факт, что позднее документы, касающиеся этой стороны международной политики, исчезли из официальной корреспонденции – бумаг английского короля и министерства иностранных дел той эпохи сейчас не найти…

* * *

Двери лифта раскрылись, и Анна вышла на темную лестничную площадку.

«Опять перегорели лампочки», – отметила она машинально.

Лампочки перегорали часто, но вкручивала их только Анна, остальным до этого не было никакого дела, и если бы она не проявляла заботу об общем коммунальном хозяйстве, то на лестничной площадке все время царила бы темнота.

Иногда она спорила с Васей Курочкиным – является ли такой пофигизм приметой сегодняшнего дня или равнодушие к окружающему миру, к тому, что лежит за пределами собственного пространства и собственного «я», было свойственно человеку всегда? Анна стояла на позиции, что это характерная черта современности. Вася уверял, что такое отношение можно найти и в других эпохах.

– Ничто не ново под луной, – любил говорить он. – Не преувеличивай, Анна, и не демонизируй сегодняшний век. Все повторяется. Просто на разных витках истории…

– Не знаю, – возражала ему Анна, – не знаю. Все-таки мне кажется, что наше время характеризуется удивительным бессердечием и равнодушием. И никто не сможет переубедить меня в обратном…

Из темноты на Анну надвинулась какая-то фигура, она вскрикнула, и сумки с продуктами выпали у нее из рук.

– Простите, я напугал вас, – раздался глуховатый голос, принадлежавший тому самому соседу-недотепе, который залил Анну. – Это я – Матвей.

– Господи! Матвей, что вы здесь делаете?

– Вас жду. А вы подумали – грабитель? Кажется, в вашей сумке, судя по звуку, что-то разбилось.

– Да. Наверное, бутылка вина… – Анне стало стыдно, что Матвей подумает о ней как об алкоголичке, которая в одиночестве хлещет вино. Но последнее время бокал-другой помогал ей успокоиться, давал чувство эйфории, она забывала о Даниле. Ведь как бы Анна ни хорохорилась перед Васей – разрыв с Данилой дался ей нелегко. Тяжелые мысли о неустроенной судьбе и одиночестве просто так прогнать не удавалось.

– У нас намечается семейный праздник, – фантазировала на ходу Анна, радуясь, что в темноте не видно, как она покраснела. – Вот я и решила прикупить вино.

Тут же ей стало неприятно: что она оправдывается перед чужим человеком?

– Простите, – виновато проговорил Матвей. – Давайте, я помогу донести сумки.

Анна открыла дверь. Матвей поставил сумки на пол в прихожей и застыл.

– Так что вы хотели, Матвей?

– Еще раз осмотреть ущерб, который я вам нанес.

– Ущерб? – не поняла Анна.

– То, что я залил.

– А… Проходите, смотрите. Я буду на кухне.

Анна чувствовала себя не просто усталой – вымотанной. Она сидела в офисе до последнего, потому что не хотела идти домой. Дома была тишина. И пустота. И собственные глупые мысли.

Вино залило продукты. Анна выбросила разбитую бутылку в мусорку и рухнула на табурет, прикрыв глаза.

Очнулась она от того, что кто-то легонько тряс ее за плечо.

– Вам плохо? – склонился над ней Матвей.

– С чего вы взяли? – с некоторым раздражением спросила Анна.

– Ну вы такая бледная, уставшая… Мало ли?

– Все со мной в порядке, – проговорила она, но поняла, что срывать злость на постороннем человеке – последнее дело, и мягко добавила: – Но спасибо за заботу.

Новый сосед был ее ровесником или чуть моложе. Худой, долговязый, с длинными, как у девушки, ресницами и длинными темными волосами, которые он собирал сзади в хвостик. Черты лица у Матвея были приятные. А двигался он осторожно, даже робко, словно боялся чего-нибудь разбить.

– Думаю, вам стоит отдохнуть, – сказал Матвей. – А давайте в знак извинения, что напугал вас, я приготовлю вам ужин? А вы пока приляжете немного вздремнуть.

Конечно, это было странно. Малознакомый мужчина на ее кухне будет готовить ужин, пока она спит… Но Анна настолько устала, что не стала спорить.

Проснулась Анна от невероятного аромата, плывущего по комнате. Пахло мясом, приправами, зеленью… Она не сразу вспомнила, почему у нее в пустой квартире так вкусно пахнет. Матвей! Точно, ее новый сосед, который захотел накормить ее ужином!

Она вышла на кухню. Матвей сервировал стол.

– Выспались? – улыбнулся он при виде Анны.

– И долго я спала?

– Всего два часа.

– Два часа! – ахнула Анна. – Я же собиралась передохнуть несколько минут.

– Сон – это полезно, – улыбнулся Матвей. – Уставший организм забастовал на ходу. Не жалеете себя. Работаете, наверное, много?

– Да, в последнее время работы навалилось много… – вздохнула Анна и только теперь обратила внимание, что стол был сервирован по всем правилам, с салфетками и приборами.

– Ну и ну! Вы, наверное, учились на повара или… – она хотела сказать «официанта», но подумала, что это звучит несколько оскорбительно, – хозяина ресторана? Собирались открыть собственное кафе?

– Ни то ни другое… – ответил Матвей. – Просто я готовил для мамы. Она несколько лет болела, не вставала с постели, мне хотелось доставить ей радость.

– Простите, – смутилась Анна.

– Ничего. Все в порядке. Мойте руки – и к столу.

На ужин Матвей приготовил мясо с картофельным пюре, сделал салат. И даже сварил компот.

– Нашел у вас в шкафу сухофрукты, – смущенно улыбнулся он. – Компот – очень полезный напиток.

– Не помню, когда я пила домашний компот. Не столовский, а своими руками сделанный, – улыбнулась Анна. – А для себя вы тоже так готовите?

– Нет. – Матвей отвел глаза и грустно проговорил: – Когда мама умерла, я стал редко готовить…

– Ох, простите! – воскликнула Анна. – Мне так жаль!

– Вам не за что извиняться. Я уже почти пережил эту трагедию. Мы с мамой и младшей сестрой попали в аварию. Сестренка умерла сразу, мама стала инвалидом, а я отделался травмами. Полгода назад мама умерла. Когда я понял, что схожу с ума в той квартире, решил продать ее и переехать. Так я попал в ваш дом. Но весьма неудачно, если сразу же залил вас.

– Это пустяки. Я все равно собиралась делать ремонт, – успокоила его Анна.

– Ну нет! Раз я виноват, то мне все и ликвидировать, – твердо сказал Матвей. – Можете даже не беспокоиться на этот счет. Я сделаю вам ремонт.

– Что ж, если вы так хотите, – сдалась Анна.

Ужинали они в молчании. Анна не знала, что говорить, а Матвей был погружен в собственные мысли.

– Спасибо за ужин, – сказала Анна. – Я могу вам на правах хозяйки предложить чай или кофе?

– Не откажусь от чая, – ответил Матвей.

– Отлично, я сейчас сделаю…

Во время чаепития позвонил Василий.

– Не спишь еще? Выбрось все переживания из головы! – бодро начал он. – Ты красивая, умная, отзывчивая, и у тебя все наладится.

– Вася, ты составляешь перечень моих достоинств для сайта знакомств? – усмехнулась Анна. – Не беспокойся, у меня все в порядке, я не раскисла и слезы не лью.

– Точно? – засомневался Василий.

– Точно, Вася. А ты чего не спишь?

– Я еду к Наде, она осталась одна. Дочери с ее сыном дали путевку в санаторий. Я взял такси и еду к ней…

– Понятно, значит, тебя завтра на работе не ждать?

– Почему? Буду. Но не с утра.

– Хорошо вам провести время.

– Спасибо.

– Это мой начальник, – пояснила Анна, нажав на отбой. – Беспокоится обо мне. А вы работаете?

– Пока нет, – ответил Матвей. – В поисках. Ну, мне пора, Пафнутий заждался. – Он поднялся из-за стола.