Текст книги "Весьма вероятные приключения Морского Конька и его невозможной команды"

– А ну довольно! – закричал Сэм. Он, конечно, был парнем с железными нервами, но когда над тобой потешается лес – это уже перебор. – Да кто вы такие?! Что вы здесь устроили?!

– Простите, – пытаясь остановить смех, простонал прежний голос. – Просто у нас так давно не было гостей. Не было людей. И мы давно уже так не веселились.

И старейшина говорящих деревьев всё рассказал. Жили они, поживали, не знали горя в Песочном архипелаге. Стоял плавучий остров рядом с другими, вполне обитаемыми и населёнными людьми. Деревья дружили с соседями, и люди частенько заглядывали к ним в гости. И все было хорошо, пока однажды ночью толстые вековые корни, которые держали остров на месте, не отпустили подводную гору, за которую держались испокон веков.

– Как так, отпустили? Не сами же они отпустили? Это корни кого-то из ваших? – удивился Беспечный Танцор.

– Это корни острова, – ответило дерево. – Видите ли, он тоже живой. И у него есть свои корни. Так вот, представьте себе, одно юное и беспокойное создание, которое очень хотело посмотреть на мир, уговорило наш остров отправиться путешествовать!

Сотни ветвей недовольно зашелестели вокруг. Сразу стало понятно, что идея путешествовать здесь не всем была по душе. Скорее даже, она почти никому не нравилась.

– Нас унесло ветрами и течением далеко от обитаемых мест, – продолжал древесный старейшина. – Да так и болтало по миру, пока корни нашего острова не зацепились за другую подводную гору здесь. Так мы и живём теперь – совсем одни. А вы представляете, как может быть скучно от одной только мысли, что тебе предстоит прожить полторы тысячи лет в компании только своих соотечественников?!

Перспектива представлялась ужасной, что и говорить. Команда «Морского конька» качала головами, цокала языками и разводила руками. Делала все то, что положено делать вежливым гостям, чтобы проявить сочувствие к хозяевам. Хотя они-то были уверены, что нет ничего лучше, чем путешествия.

– А что же случилось с этим юным бунтарём, который не хотел жить на одном месте? – все так же вежливо поинтересовался Сэм.

– Да что с ним поделаешь, – отвечал старческий голос. – Наложили на него чары молчания, чтобы не вздумал острову нашему больше голову морочить. Да выселили поближе к пляжу. Пусть хоть смотрит на море. Дурак дураком, и натерпелись мы из-за него. Но жалко все-таки. Так и мечтает мир посмотреть, бестолочь, даром что дерево.

Мануш, Сэм и Беспечный Танцор поглядели друг на друга. Это был тот самый момент, когда хорошая мысль приходит всем одновременно.

– У нас есть идея! – почти хором сказали они.

Идея эта всем понравилась. Даже юному баламуту, который был наказан. С «Морского конька» сняли поломанную мачту и на её место осторожно поместили живое дерево. Оно проросло корнями через палубу и трюм, и прочно встало на положенное место. Высоты и толщины оно оказалось подходящей, а от настоящей мачты отличалось только тем, что на самой верхушке у него росли покрытые свежей зеленью ветви. К стволу привязали реи, а Мануш хитро подвесил к ним площадки – чтобы не причинять беспокойства их новому члену экипажа. Теперь юный бунтарь мог увидеть мир – как он и мечтал. А у моряков появилась новая мачта.

Они долго махали руками с палубы, когда уходили от острова говорящих деревьев. И вслед им шумели густые кроны и неслись голоса:

– Нанесите это место на карту – пусть к нам приходят в гости!

– Возвращайтесь! Мы вам очень рады!

Мореходы улыбались и кивали. А высоко над ними гордо шуршало листьями единственное в мире дерево, которое отправилось путешествовать.

Глава V

Птицелов

Ловил меня Птицелов —

Это не тяжело.

Только я далеко не птица —

Я стрела под его крылом,

Я боль его под другим крылом.

Я жизнь.

С тех пор, как вместо мачты на «Морском коньке» завелось живое дерево, всё изменилось. Теперь моряков никогда не беспокоили дневной зной или дождь – пышная крона из зелёных листьев надёжно укрывала палубу от превратностей погоды. Это даже создавало некоторые проблемы – моряки часто просто лежали на палубе жаркими летними днями, бездельничая в приятной тени, глядя не лениво перекатывающиеся волны, болтая о чём-нибудь отстранённом. Сэму пришлось принять по этому поводу меры – он строго-настрого запретил команде валяться на палубе без дела. Теперь всем приходилось валяться с книгами по навигации.

Нужно сказать, что дереву жизнь, полная приключений, тоже пошла на пользу. Его крона стала воистину королевской – густой, изумрудной и величественной. Она, будто корона, венчала изящный силуэт «Морского конька». Это было очень красиво. Когда корабль входил в порт, весь город собирался, чтобы полюбоваться этим замечательным зрелищем.

– Как я узнаю твой корабль? – спрашивали в портовых трактирах Мануша, когда он звал очередного новоиспечённого приятеля в гости на борт.

– Ты узнаешь! – только и отвечал ром. И всегда оказывался прав.

А в один прекрасный день, моряки вышли из квартердека, потирая заспанные лица, и обнаружили, что дерево покрылось мелкими фиолетовыми цветами. Они так и замерли, раскрыв рты от изумления. На несколько недель палуба превратилась в лесной храм. В это время фрегат обычно шёл совсем медленно – чтобы лепестки не облетели фиолетовой метелью в июльский день. Морякам хотелось подольше задержать у себя это чудо.

– Что ты делаешь? – как-то спросил Сэм, увидев Беспечного Танцора, стоящего с подзорной трубой на палубе. Странно было то, что юноша смотрел не на море и не на далёкий берег. Он направил линзу куда-то в недра зелёного шатра.

– Там что-то движется. – Танцор сосредоточенно крутил окуляр.

– Конечно. Это ветер в кроне.

– Нет. Там что-то другое! Что-то движется не в такт остальным листьям.

– Что там? – Мануш, как всегда, появился рядом совершенно бесшумно.

– Он считает, что в кроне что-то движется, – Сэм осторожно попытался забрать у друга подзорную трубу, но тот не дал.

– Я уверен! Там что-то есть!

В этот самый момент порыв ветра качнул зелёный полог и на друзей посыпались вперемешку фиолетовые лепестки и зелёные листья. А следом, медленно вращаясь и танцуя в утреннем воздухе, на палубу опустилось серое пёрышко.

На волшебной мачте «Морского конька» завелись птицы.

Беспечный Танцор очень обрадовался. Он полюбил наблюдать за пернатыми. Кажется, даже вёл дневник наблюдений.

Сэм очень обрадовался. Он залезал на дерево, чтобы поправить паруса и снасти, и подолгу любовался смешными пушистыми птенцами, которые выглядывали из гнезда и тоненько пищали.

Мануш средне обрадовался. С одной стороны, он подбирал упавшие перья и прилаживал их себе на шляпы. С другой стороны, он постоянно ворчал, что птицы оставляют на палубе гадкие белые пятна, и её постоянно приходится мыть.

– Палубу и так хорошо бы постоянно мыть, – заявлял капитан. – Дни жаркие, и если не мочить её каждые пару часов – дерево ссохнется, образуются щели, и в них в непогоду будет заливаться вода. «Если у корабля сухая палуба – то это единственное, что есть сухого на корабле», – он многозначительно поднимал палец, назидательным голосом цитируя одну из своих обожаемых книг.

Миклош и Нильс покатываются со смеху. Кайса довольно похоже предала интонацию первого помощника. К тому же, это была та самая цитата, которую он повторял почти каждый день.

– Ну, так это же правда! – вспыхивает первый помощник. – Вот будет утренняя вахта – палубой как раз и займётесь!

Ночь тихая и звёздная. И день обещает быть ясным и жарким. В такой день совсем не сложно лить воду на палубу, шлёпая по ней босыми ногами в закатанных до колен штанах.

– Да, я именно так и говорю, – спокойно отвечает девушка. – Все-таки, у нас история о корабле, хоть и волшебном. Должна в ней быть хоть какая-то правда.

Со временем птиц стало больше. Они прилетали и вили гнёзда. Кажется, в кроне поселились даже соловьи. На закате воздух вокруг фрегата начинал дрожать и как будто бы искриться, наполненный трелями и переливами. Команда «Морского конька» постепенно привыкла к такому соседству. Они по щебету пернатых определяли время суток, а Сэм даже научился предсказывать погоду. Мануш изукрасил перьями все войлочные шляпы и петлицы жилетов, которые имелись в наличии. Беспечный Танцор научился пересвистываться со скворцами.

Тогда-то и появился Птицелов.

Однажды капитан фрегата вышел на палубу, потому что заметил странное – тишину. Все голуби, соловьи и скворцы разом замолчали. Будто опустилось лезвие гильотины, и оно фатальным ударом отрубило голоса от их хозяев. Птицы онемели.

Сэм вначале высунул голову из люка около бака и принялся удивлённо вертеть головой. А потом уже выбрался полностью, козырьком приложив ладонь к глазам. Он смотрел на вершину дерева, и теперь там было кое-что – чтобы разглядеть это, не нужна была подзорная труба.

Нечто огромное и чёрное сидело на верхушке. Это было немыслимо, потому что ветви там были совсем тонкими, они никак не могли выдержать это почти двухметровое существо. Казалось, что гость презирает закон всемирного тяготения. Сэм смотрел на пришельца против солнца и не мог разглядеть – птица это, человек, сам чёрт или китайский дракон. Тишина расползалась и становилась давящей, скворцы и голуби перепугано жались к стволу дерева, ища у него защиты, притихли соловьи.

– Мать честная! Цыганская женщина! – это Мануш вышел на палубу. – Этого я и боялся!

– Чего? – с каждой минутой Сэму все сильнее становилось не по себе. – Что это такое?

Не забывайте, что самый элегантный из ромов по эту сторону океана знал все на свете легенды и сказки. Прежде чем ответить, он поправил изящные черные и серые перья, торчащие из петлицы его жилетки. Потом прочистил горло и бросил быстрый взгляд наверх.

– Если мне не изменяет зрение, то это Птицелов.

В это самое мгновение непрошеный гость спикировал на палубу. Сэму на секунду показалось, что он сделал это, расправив огромные крылья, простёршиеся от горизонта до горизонта. И будто темнота под ними была такой густой и непроглядной, что сквозь неё можно было заглянуть на изнанку мира.

Тем не менее, теперь перед ними стоял очень высокий и худой мужчина, укутанный в чёрный плащ. Глаза его были похожи на два остывающих уголька, а антрацитовые волосы казались припорошенными не сединой, а пеплом. Гордый остроносый профиль выглядел надменным, тонкие губы кривились в едва заметной насмешливой улыбке.

Незнакомец молчал. Сэм молчал. Мануш теребил перья на жилетке.

– У нас гости? Привет! – Беспечный Танцор появился из квартердека, сияя, как новенький медяк. Он страшно любил гостей и крутился вокруг них с энтузиазмом золотистого ретривера. – Хотите кофе?

Птицелов молчал. Ветер трепал подол его плаща. Солнце отражалось от начищенных сапог.

Тогда Мануш зашептал:

– Никто не знает, кто такой Птицелов и откуда он взялся. Говорят, что он приходит туда, где разводится слишком много пернатых, и где становится слишком много счастья. Он приходит, чтобы забрать голоса у птиц и некоторых из них посадить в клетки. Но иногда бывает так, что он забирает с собой людей. И никто не знает, что происходит с ними дальше. Они возвращаются через год, постаревшими на целую жизнь, и совершенно немыми.

– Но кого же из людей он забирает? – так же шёпотом спросил Сэм.

– Самых счастливых.

И тут все многозначительно посмотрели на Беспечного Танцора. Всем было известно, что он – самый счастливый член экипажа. И, кажется, дела его теперь были плохи.

– Почему ты улыбаешься? – вдруг спросил Птицелов. Он тоже смотрел на Танцора.

Юноша ответил на взгляд гостя без страха.

– Потому что жизнь прекрасна. Потому что день погожий. Потому что море красивое, а дружба – существует. Потому что я счастлив.

– Почему ты счастлив? – чёрная фигура склонила голову набок, каким-то нечеловеческим движением. Так сделал бы ястреб или коршун. В этом жесте было любопытство охотника, наблюдающего за будущей жертвой.

– Потому что я беспечен! – засмеялся Танцор и принялся отбивать ритм и приплясывать на палубе. – Потому что мне ничего не принадлежит!

А дальше все происходило как в медленном немом кино. Незнакомец вскинул руку в чёрной перчатке, и плащ повторил его движение. Показалось, будто крыло цвета ночи заслонило ровно половину мира и ещё одного рыжеволосого юношу. В этой половине мира все исчезло – солнце погасло, волны прекратили движение, колёса в телегах перестали вращаться, а матери прервали свои колыбельные. И только золотой луч света вспарывал темноту и продолжал кружиться – приплясывать и вздрагивать посреди черноты. Но с каждым мгновением луч становился все бледнее, пульсировал всё слабее – будто сама жизнь покидала его.

Мануш и Сэм замерли, не понимая, что им делать. Ясно было одно: их друг в беде. Дерево-мачта принялось мелко дрожать, осыпая палубу фиолетовыми цветами и листьями, птицы захлопали крыльями. Стон – медленный и полный боли – перечеркнул тишину. Друзья узнали голос Беспечного Танцора. Это мгновение тянулось мучительно долго – как капля смолы, ползущая по умирающему стволу.

– Остановитесь.

Это был спокойный голос. Холоднее Ледовитого океана, прозрачнее весенней капели, непреклоннее океанского прилива. Голос произнёс всего одно слово. Темнота замерла, гаснущий луч света замер, казалось, что замерло вообще все вокруг.

Ундина стояла на палубе, и глаза её полыхали чёрным пламенем на бледном неподвижном лице.

– Ты хочешь счастья, Птицелов? Я дам тебе счастье. Но ты не посмеешь тронуть моих друзей.

Тонкие губы незнакомца чуть сильнее растянулись в улыбке. Не усмешке, не оскале – нет. В приветливой улыбке, будто он, и в правду, был рад видеть эту маленькую женщину.

– Ты птица? – он снова склонил голову хищным нечеловеческим движением, отвернувшись от Беспечного Танцора, бессильно упавшего на палубу.

– Нет. Но тебе понравится моя песня, – отвечала морская дева. И она принялась петь. Голосом низким и глубоким, как медленные течения у самого дна океана. Над «Морским коньком» стали сгущаться тучи. Сэм мог бы поклясться, что близится настоящая буря – так быстро потемнело небо. Ундина вскинула руки, и темноту прорезали два жёлтых луча: свет двух маяков на прибрежных скалах. Конусы света раз за разом выхватывали из тени тонкое лицо незваного гостя. И с каждой вспышкой света в нём что-то менялось. Оно казалось мягче и человечнее. И с каждым разом рост темной фигуры уменьшался – вот на палубе уже стоял просто высокий человек в плаще. Только глаза его продолжали гореть, как два уголька в гаснущем очаге.

Поднялся ветер. Он трепал чёрный плащ незнакомца и подол платья Ундины. Её волосы обрамляли лицо развевающимся пепельным облаком.

– Выходи из клетки! – женщина протянула руку к тому, кто раньше был Птицеловом, и он упал на колени. Тяжело и печально, как падают старые деревья в реликтовом лесу. По лицу его текли слёзы. – Выходи из клетки! – снова приказал её голос.

Человек в чёрном медленно поднял голову и посмотрел ей в глаза:

– Ты птица?

– Пусть тебя не обманывают оперение и пение. Я не птица, я – стрела. И чем сильнее ты сожмёшь ладонь, тем глубже порежешься.

А потом произошло что-то совсем непонятное. Ундина прикоснулась пальцами к щеке Птицелова – там, где слёзы оставили солёные следы. Она попробовала эти слёзы на вкус, а затем склонилась над темным силуэтом, обняла его холодными тонкими руками и прошептала что-то ему на ухо.

Птицы, такие быстрые, что их было толком не разглядеть, будто капли чернил брызнули во все стороны от Птицелова. В следующий момент пустой чёрный плащ упал на палубу.

Морская дева стояла, закрыв лицо руками. А когда она отняла ладони, моряки увидели, что её щеки блестят от слёз, а над правой бровью красуется порез от птичьего когтя. Кровь ундины была голубой – как и положено крови всех волшебных морских существ.

– Что ты с ним сделала? – робко спросил Сэм. Плащ тенью распростёрся на палубе, и его уже прикрывали осыпающиеся фиолетовые лепестки.

– Я выпила его слёзы. Знаешь, в нем было целое море невыплаканных слёз. А когда они закончились, он стал свободен.

– Он умер? – Мануш осторожно поддел тёмную ткань босой ногой.

– Нет. Он стал другим. Пока у него нет тела, и он парит над волнами. Но скоро он поймёт, кем хочет стать и примет ту форму, которую сам выберет. Чтобы быть счастливым.

– Но все эти птицы под его плащом… – капитан не отводил взгляда от места, где совсем недавно стоял Птицелов. – Получается, он и сам был птицей?

– В некотором смысле. Он хотел их себе присвоить. Сажал в клетки, запирал, привязывал к себе. А мы всегда постепенно превращаемся в то, что присваиваем. Так работает с чем угодно, кроме счастья.

– Если присвоить себе счастье, оно бледнеет, теряет краски, истончается и ускользает, – прошептал Сэм.

Ундина ничего не ответила. Она уже отвернулась и склонилась над Беспечным Танцором. Он сидел на палубе – бледный, как холщовая рубаха, и казалось, что даже огненные его волосы потеряли цвет.

Из его глаз тоже катились слёзы:

– Мне показалось, что счастье покидает меня. Что я знаю, когда оно совсем закончится.

И тогда морская дева выпила и его слёзы. Но Танцор не исчез. Напротив, он снова засиял как новенькая датская крона. Он стал медным и золотистым, а на лице его расцвела улыбка.

– Счастье никогда не закончится, пока ты сам этого не захочешь, – спокойно сказала ундина. – Я тебе обещаю.

Потом она, как всегда, сделала шаг за борт и ушла в воду без брызг и всплеска. Будто сама стала частью морской воды.

– Опасная она баба, – задумчиво произнёс Мануш, глядя ей вслед. – Мы же с вами понятия не имеем, на что она, вообще способна.

– Зато, кажется, она на нашей стороне, – заметил Сэм.

– Пока – да, – покачал головой его друг.

А Беспечный Танцор уже носился и кружился по палубе:

– Какой же отличный плащ! Можно я его оставлю себе?

Команда «Морского конька» закатила глаза, но особых возражений не имела. А Мануш даже подарил Танцору подходящую чёрную шляпу. Только птичьи перья предварительно с неё убрал.

– Этот Беспечный Танцор – какой-то неадекватный, как по мне, – заявляет первый помощник. – У него нет никакого инстинкта самосохранения. Кстати, почему у него ещё и имени нет? У всех есть, а у него – нет.

– Я художник, и я так вижу, – усмехается Кайса. – Возможно, ещё не пришло время узнать его имя. А, возможно, его вовсе нет.

– Ты его не придумала, правда?

– Вот ты пёс неприятный. Убийца веселья! – Нильс крайне возмущён, хотя не перестаёт улыбаться. – Пусть она сама решает, когда и как назвать своего любимого героя!

– С каких это пор Танцор её любимый герой? – это уже Миклош отрывается от наблюдения за компасом. – Я был уверен, что ей больше всех нравится Мануш. Она его создала настоящим красавцем.

– Тише, дети, тише, – девушка обращает к ним раскрытые ладони. – Я их всех люблю одинаково. И пока даже убивать никого не планирую. Конечно, если вы будете хорошо себя вести.

– Кто убивает героя – весь день драит палубу, – бурчит первый помощник. – Потому что если на корабле сухая палуба….

Окончание фразы тонет во всеобщем смехе.

Глава VI

Самый красивый фонарь на всем побережье

Зелёное, алое, голубое,

Медное и еловое.

Птичка в зарослях чертополоха,

Чего тебе принести?

Зёрнышек или хлебных крошек?

У птички такое быстрое сердце,

У птички такие добрые вести:

Эта зима будет хорошей —

Самой хорошей, самой волшебной

Из всех королевских зим.

Все члены команды «Морского конька» были опытными мореходами.

Ну, точнее, как сказать… Никто из них этому не учился в специальном месте. Вы ведь знаете, что быть моряками люди учатся в специальных местах? Скорее, даже не так.

Когда людям исполняется двенадцать, их отправляют на дружескую лодку. Или просто берут с собой, если им повезло родиться в семье рыбака или морехода. Там люди набираются опыта, запоминают все узлы, снасти, учатся карабкаться по мачтам, ходить по реям, скатывать и отдавать паруса, предсказывать погоду, разбираться в ветрах и направлениях, драить палубу, готовить грог. Так что, к появлению бороды, люди уже всё знают и вполне готовы выходить в море.

А если в двенадцать ты не попал на корабль и неосмотрительно вырос библиотекарем, трубачом или водителем кареты скорой помощи? Что ж, тогда в ближайшем порту просись на любое судно, где нужны рабочие руки, и учись всему сам. И, как правило, на своих ошибках.

Вся команда «Морского конька» так и училась. Прямо там, частенько набивая шишки. Потому что, на самом деле, Сэм был клерком, Мануш – плотником, а Беспечный Танцор… Думаю, не так сложно догадаться, кем он был.

Эта неделя выдалась не из простых. Фрегат взялся доставить из одного порта в другой ценный груз – полторы тысячи редких и дорогих, нежных и капризных розовых орхидей. Почему команда «Конька» на эту работу согласились? Потому что были глупенькие.

Начиналось все неплохо. Они погрузили на борт цветочные кадки. Их было так много, что весь трюм, кают-компания и даже капитанская каюта превратились в оранжерею. Косые лучи проникали через световые люки, капельки воды маленькими бриллиантами сверкали на нежных лиловых петалиях. Казалось, что пышные тропики захватили внутренние помещения «Морского конька». Будто вот-вот огромные бабочки или колибри начнут порхать вокруг, а тишину прорежет далёкий трубный рёв слонов.

Друзья с восторгом смотрели на эту красоту и нарадоваться не могли.

– Может, оставим себе хотя бы один цветочек? – в тайне думал каждый из них. – Не потому, что мне, суровому моряку, нравятся цветы. Нет! Просто на память. Да и хорошо же, когда на борту есть зелень. И нашему дереву будет повеселее. Может, они подружатся?

Нарадоваться они не могли ровно до тех пор, пока уже далеко в океане, на корабль не опустилась ночь. Каждый из таких хрупких и уязвимых цветков проснулся. И начал источать аромат.

Когда орхидея одна, этот запах даже приятен. Если их несколько – лучше не оставлять эту роскошь на ночь в спальне. Если же у вас на борту полторы тысячи этих ночных жительниц, будьте готовы к целой неделе головной боли и тошноты. Именно так действует на людей концентрированный аромат этих цветов.

К тому же, у Сэма обнаружилась аллергия именно на эти растения. Так что, он ходил сонный и злой, с постоянно текущим распухшим носом, красными воспалёнными глазами и мелкой зудящей сыпью на всей обозримой поверхности тела.

Одним словом, когда фрегат прибыл в порт назначения, друзья без сожаления расстались со всей этой диковинной красотой. Даже одного цветочка себе не оставили. И заодно поклялись больше никогда не возить опасные грузы.

После этой адской недельки команда три дня просто приходила в себя. А потом решила, что не мешало бы им и отвлечься. Все-таки, заработанные за доставку груза монеты сами себя не потратят.

– Знаю я одно местечко, – тоном старого интригана и заговорщика произнёс Мануш, – где подают самый крепкий, самый ароматный, настоящий чёрный кофе. А в довершение всего, после третьей чашки тебе могут оказать особую услугу, – он подмигнул.

– Мы не заинтересованы, – сразу же запротестовал Беспечный Танцор.

– Я говорю о гадании на кофейной гуще, – с самым невинным видом ответил заговорщик. – а ты что имел в виду?

Танцор ничего не сказал. Но если вы не знали, то рыжие люди краснеют очень легко и стремительно. И так же стремительно уходят в трюм, чтобы скрыть своё смущение.

Но решение было принято. Кофе так кофе. Особенно, если это лучший кофе на всём побережье.

Пробовать его полагалось в маленьком городке, почти ничем не примечательном, кроме, разве что крошечной церквушки с цветными витражами и статуями святых, стоящей на холме. Ровно в полдень и в полночь церковный колокол отбивал двенадцать ударов, а по праздникам разражался радостными переливами. Улицы в городе были узкими – двум телегам не разминуться – и вымощенными брусчаткой. Крыши были красными и черепичными, окна и двери домов были выкрашены в яркие цвета. И среди соседей бытовало негласное правило – цвета трех соседних жилищ не должны повторяться. Летом над городом витал запах печёных яблок, а зимой – ватрушек с корицей. В общем, ровным счётом ничего примечательного.

«Морской конёк» подошел к причалу глубокой ночью. Колокол на холме как раз отбил двенадцатый удар. Все благочестивые жители поселения – а других здесь и не водилось – давно уже крепко спали на пышных перинах, набитых гусиным пухом.

Нужно ли говорить, что после цветочных похождений экипаж корабля был далеко не в форме. В самый ответственный момент швартовки, когда каждый дюйм имеет значение, Сэм шумно втянул ртом воздух и неожиданно – чихнул… Скрип, хруст, скрежет! Не понятно, как это произошло – но факт оставался фактом.

Нос фрегата врезался в фонарь на набережной и сломал его!

– Ай-яй-яй! – сказал Мануш.

– Вот это да, – сказал Беспечный Танцор.

А Сэм ничего не сказал. Потому что, то, что он сказал, в сказках повторять не принято.

Экипаж долго смотрел на фонарь, переломленный пополам.

– Невозможно врезаться носом корабля в фонарь и сломать его, – это Нильс подаёт голос из темноты.

– Вообще-то, мы однажды именно так и сделали, – это первый помощник.

– Что? Как?!

– Бог помог, – голос звучит невесело. – Правда, стукнулись тогда не носом, а реем одного из парусов. Но проблем было столько, что уже было не важно, чем врезались.

Оставить это так, конечно, они не могли. Шутка ли: прославленный экипаж, который изо всех сил старался казаться опытным – и такое натворить!

– Нужно чинить, – это виноватый Сэм подал

голос.

Первым делом, следовало залезть под бак. Это такое место на носу корабля, где хранят всякий хлам. То есть, там должны бы хранить инструменты для починки, верёвки, разные полезные вещи и запасные части. Но ещё ни разу в истории мореплавания такого не было, чтобы хотя бы подобие порядка сохранилось в этом месте.

На «Морском коньке» под баком хранили всё, что только можно было вообразить.

– А что мы ищем? – Беспечный Танцор растерянно стоял между скатанных кусков парусины, огромных банок с ламповым маслом, мешков с пухом и пустых картинных рам.

– Что-нибудь, чем можно заменить сломанную часть фонаря, – Сэм рылся в тюках с неопределённым содержимым. – Вот оно!

Он извлёк на свет божий огромную толстую корягу. История умалчивает о том, кому и зачем она могла понадобиться на корабле.

Тем временем, Мануш уже отделял изломанные, крошащиеся и ощетинившиеся острыми щепками участки фонарного столба. Он ловко орудовал пилой и ножовкой – опилки так и летели во все стороны. А ещё он что-то насвистывал под нос. Вероятно, одну из озорных балканских песенок, которых знал в избытке.

Когда все, что подлежало отделению, было отделено, моряк взялся за корягу. Друзья изумлённо смотрели, как, будто по волшебству, она превращается в гладкие, ровные элементы, которые, словно фрагменты головоломки, встают на пустующие места в фонарном столбе. Наждачная бумага, густой смоляной клей, ещё немного возни – Мануш закончил пляску вокруг столба и сделал шаг назад, любуясь своей работой. Что ни говори, а плотником он был замечательным! Участки дерева, которые он заменил, отличались по цвету, но идеально подходили по форме, и найти тоненькую линию стыка между ними на ощупь было почти невозможно.

– Как же быть с тем, что фонарь теперь разноцветный? – Беспечный Танцор задумчиво проводил ладонью по многострадальному фонарю. – Сразу бросается в глаза, что с ним что-то произошло.

– А мы его разукрасим! – засмеялся от радости Сэм.

Мало кто знает, но капитан «Морского Конька» с детства обожал рисовать. Просто делать это ему доводилось совсем редко.

Там же, под баком, нашёлся набор кистей и красок. Вместо палитры была использована старая доска. Сэм увлечённо работал, не замечая, что его пальцы, одежда и волосы уже покрылись разноцветными пятнами. Даже на кончике носа красовалась жирная жёлтая клякса.

Постепенно, столб превратился в целую картину. Ровно посередине его была изображена поверхность океана – сияющая и немного неспокойная. Вниз от неё простирался подводный мир – чем ближе к основанию фонаря, тем гуще становился синий цвет. Надо ли говорить, что вся толща нарисованной воды была наполнена рыбами, водорослями, скалами. Кое-где, в расщелинах между камнями покоились огромные перламутровые раковины, кокетливо приоткрывающие створки, показывая спящие внутри жемчужины. Кое-где строгие мордочки мурен глядели из тёмных пещер. У самого основания фонаря рыбы на картине становились странными и замысловатыми, искажёнными фантазией художника. Они были насыщенных глубоких цветов, неожиданных форм. У некоторых из них совсем не было глаз, другие же имели во лбу светящиеся фонарики. Ещё ниже очертания предметов едва угадывались – там все сплошь было залито темными красками. В завершение всего, огромная иссиня-чёрная смутная тень покоилась у самого дна.

Надводный же мир на картине был светлым, лёгким, наполненным солнечными лучами и ветром. Там красно-белый маяк стоял на скале, чуть тронутой кудрявой зеленью. Парусники тихо шли мимо него. Рыбаки забрасывали сети с маленьких плоскодонных лодочек. В ярком голубом небе над морем клубились облака, и чайки висели в воздухе, расправив крылья и высматривая добычу далеко внизу. У самой верхушки фонаря Сэм изобразил бело-жёлтое солнце, похожее на спираль из коротких, решительных мазков.

Верхняя часть столба была картиной мирной приморской жизни. От неё было спокойно и радостно. Экипаж «Морского конька» даже замер на некоторое время, любуясь этим чудесным зрелищем. А потом перед ними в полный рост встала новая задача.

У фонаря было разбито стекло. То самое, через которое свет струился наружу. Без этого прозрачного щита газовый огонёк гас на океанском ветру и отказывался освещать набережную.

Было совершенно не понятно, что делать. В оконце фонаря зияла ровная круглая дыра. Не большая – с голову новорожденного котёнка или крупный грецкий орех. Но исправить эту беду было совершенно нечем. На «Морском коньке» вообще не было никаких стёкол.

Ночь была на исходе. Приближался рассвет. Фонарь источал слабый газовый аромат и отказывался светить.

– Я знаю! – вдруг закричал Беспечный Танцор. Он бросился куда-то на квартердек – где висели гамаки и лежали личные вещи. Несколько минут – и вот уже он возвращается на палубу, сжимая в кулаке что-то подвижное и блестящее.

Это был медальон на цепочке. В золотой оправе переливалось зелёное, красное и голубое. Цветные стёклышки были вставлены в плоский диск.

Беспечный Танцор очистил дыру от кусачих осколков, и вставил в прореху медальон. Он сидел, как влитой. Через минуту, едва заметный огонёк разгорелся в фонаре, и он наполнился удивительным разноцветным светом. Зелёное, красное и голубое танцевало на узкой набережной, отражалось от стены ближайшего дома. Цвет, свет и движение складывались в замечательный узор.