Текст книги "Весьма вероятные приключения Морского Конька и его невозможной команды"

Теперь фонарь был готов. Он стоял на прежнем месте, но разительно отличался от своих соседей.

– Всё готово, – сказал Мануш.

– Это лучшее, что мы могли сделать, – сказал Беспечный Танцор.

– Господи, как же стыдно, – сказал Сэм.

«Морской конёк» медленно отходил от пристани маленького городка. Ни о каком кофе его команде больше и не мечталось. В лучах восходящего солнца они могли только желать оказаться как можно дальше от места своего позора.

Горожане проснулись с первыми лучами холодного зимнего дня и принялись собираться на утреннюю мессу. Их завтрак был привычен и прост: кофе и круассан, абрикосовый конфитюр, свежие сливки и приятная беседа. До чего же милые и простые были эти люди и их быт.

– Мама, мама! – вдруг закричал маленький мальчик, который первым выбежал на улицу, чтобы бросить крошки со стола красногрудым птичкам – они гнездились в зарослях чертополоха, разросшихся у самой набережной.

Мама малыша выбежала из дома, запахивая шерстяной платок, и стала свидетельницей удивительного зрелища. Её сынишка указывал пальцем на фонарь на набережной. И это был самый красивый фонарь на всём побережье.

Он был покрыт замечательными рисунками, которые можно было разглядывать часами. Прекрасный золотой медальон с цветными стёклами, свет в которых танцевал, кружился, менял направления и становился просто волшебным – венчал это произведение искусства.

Через четверть часа все жители городка уже зачарованно глядели на чудесный фонарь.

– Что это? Что это? – плыл по толпе горожан шёпот.

– Это – Рождественское чудо! – громко заявил местный священник, многозначительно подняв указательный палец и сделав важное лицо. – А теперь – марш все на мессу! Благодарить за чудеса!

Беспечный Танцор грустно смотрел в пенящуюся за кормой воду. Ему было немножко жалко медальон – его подарила девица, с которой он когда-то плясал. Сэм сидел рядом, с весьма задумчивым видом, оттирая краску с пальцев. Ему очень хотелось побывать в городском трактире, а вместо этого всю ночь пришлось рисовать. Жёлтая клякса на носу делала его лицо печальным.

– Эй, выше носы, псы бедовые! – вдруг загрохотал за их спинами голос Мануша. Ром держал в руках начищенный до блеска медный поднос – и где только успел его добыть? – а на подносе стояли три крошечные, с напёрсток, чашки с горячим, ароматным и сладким, как недостижимые мечты, кофе. Пейте свой кофе, и я по гуще предскажу вам будущее!

– Что? А ты умеешь? – заволновались друзья.

– Обижаете, – развёл руками моряк, выпуская из трубки облачко табачного дыма.

Так и получилось, что кофе пообещал Сэму запутанную историю, Манушу – безудержное веселье, а Беспечному Танцору – сердце, полное любви.

– Здесь какая-то ошибка, – запротестовал юноша. – Не может у меня быть никакой любви! – он-то знал наверняка, что у него не может быть не только любви, но и сердца.

– Кофейная гуща не ошибается, – снова выдохнул облачко дыма толкователь.

Да, с некоторыми вещами в мире невозможно спорить. Например, с рождественскими чудесами, гравитацией и судьбой, предсказанной горячими напитками. И скоро – очень скоро – нашим друзьям пришлось в этом убедиться.

Глава VII

Здесь могут водиться чудовища

На самый край —

В ужасы моряков.

Вместе с волшебным кораблём Сэму досталось и всё его содержимое.

Нужно сказать, не всё оно было чем-нибудь замечательным. Например, в рундуках валялись поношенные тельняшки и рыбацкие плащи. Самый нелепый – кожаный, провощённый, потёртый и странный – капитан оставил себе. В пустой бочке водились стоптанные сапоги. Многие из них были без пары, но команду «Морского конька» это нисколько не смущало.

На камбузе скучали самые обычные котлы, чугунные сковородки, вилки, ложки, плошки, ножи – в общем, все, что нужно, чтобы скрасить роскошным ужином суровые морские будни.

Настоящие сокровища обнаружились в капитанской каюте.

Во-первых, глобус. Он был старым и смешным. Многое в мире изменилось с тех пор, как художник нанёс на его поверхность очертания континентов и стран.

Во-вторых, компасы и секстанты. Нет ничего надёжнее для определения местоположения корабля и прокладывания курса, чем два этих инструмента, дополненные светлой головой.

В третьих, карты. Старые морские карты с обозначенными на них контурами материков, островами, рифами. Они были выполнены на пожелтевшей от времени, хрупкой и тонкой бумаге. А вот чернильные линии на них ни капельки не поблекли. Все рисунки и надписи были плавными, стремительными, будто выполнены одним-единственным росчерком. По таким сразу видно, что художник был человеком с твёрдой рукой и решительным нравом.

Сэм страсть как любил разглядывать эти карты. Прикидывать, где их фрегат уже побывал, прокладывать новые курсы. Но самой притягательной и манящей частью любой из карт, конечно, была та, где привычные контуры побережий обрывались, и все пространство было заполнено рисунками волн.

«Здесь могут водиться чудовища» – гласила надпись на неисследованных просторах жёлто-чёрного океана. В подтверждение этих слов рядом были нарисованы морские драконы с раскрытыми пастями. Какой простор для воображения оставляло это отсутствие, эта заполненная белым шумом пустота. Все самое прекрасное, все самое страшное и то, чего вообще нельзя вообразить – все помещалось в этой части карты.

И какое это было искушение. Какой соблазн! Как часто перед отходом ко сну Сэм крутил в голове эти слова. «Здесь могут водиться чудовища». Как будто там начинался другой мир – новый, интригующий, полный тайн и чудес.

– Вот тайн и чудес у них как раз мало, – Миклош стоит рядом, задумчиво скручивая верёвки. – Нужно ещё подкинуть.

– Иди-иди, – прикрикивает на него Кайса. – Иди куда шёл!

Несколько раз за вахту Миклош проходится по палубе и проверяет все снасти. Перфекционизм не даёт ему сидеть спокойно.

Однажды за утренним кофе капитан решился:

– А не отправиться ли нам в те края, которые не отмечены на карте? Что думаете?

Команда смотрела с недоумением. Они и так болтались по океану все больше без цели, особо не зная, где находятся, до тех пор, пока не упрутся носом в какой-нибудь остров или прибрежную деревушку. И надо сказать, приключения сами находили их с завидной регулярностью.

Тогда Сэм показал им старую карту и повторил свой вопрос.

Беспечный Танцор был умеренно против. Мануш был умеренно за. Сам капитан прямо-таки горел желанием. Так что начальственным произволом было решено перепроложить курс и отправиться в неизвестность. Чтобы следовать не совсем уж не пойми куда, а хотя бы куда-нибудь, маршрут построили прямо к нарисованному на карте морскому дракону. И сочли это неплохой шуткой, между прочим.

Первые три дня плаванья прошли как обычно. Волны в борт, ветер в паруса, ровный, как по линейке прочерченный, горизонт. А потом Мануш уснул во время своей ночной вахты. Ненадолго – всего на минуточку.

Товарищи его сладко спали в гамаках, петли убаюкивающе поскрипывали в такт движениям корабля. Мануш стоял у руля с погасшей трубкой в зубах и вёл корабль прямо на узенький серп луны. Большие спелые звёзды низко висели в небе и иногда срывались от собственной тяжести – как часто бывает в августе.

Моряк моргнул. Потом ещё раз. С каждым движением его веки поднимались все медленнее, так что на третий раз они просто остались закрытыми, неподвижными и благостными. Тело рома обмякло и навалилось на штурвал.

Мануш проснулся почти сразу же. Под его весом рулевое колесо провернулось, и он чуть не свалился на палубу. Моряк встрепенулся и хотел было сверить курс по луне и звёздам. Но вот что было странно – в небе больше не было ни луны, ни звёзд.

– Ты смотри, как быстро затянуло, – пробормотал мореход. Курс он сверил по компасу, и остаток ночи провёл, как и положено рулевому, в бодрствовании и скуке.

Утро окрасило океан в акварельные полутона: вначале лиловые и розовые, затем апельсиновые и жёлтые, а потом – алые.

– Странно как, – подумал Мануш и потёр глаза. – Наверное, от усталости кажется. Ничего, скоро спать пойду.

– Это ещё что за дрянь?! – воскликнул возникший на палубе Беспечный Танцор. – Вода! Красная! Это как?!

Сэм уже стоял рядом с ним и тёр глаза. Но факт оставался фактом. Со всех сторон, до самого горизонта, океан переливался не привычными оттенками индиго и лазури, а бордовым, алым, малиновым и коралловым. Кое-где даже встречался цвет жжёной сиены, паприки, фиесты и киновари.

Но команде «Морского конька» от этого цветового разнообразия было не легче. Они понятия не имели, где находятся, и что произошло. Ведь, как и было задумано, «Морской конёк» оказался в водах, не нанесённых на карту.

– Может, просто повернём обратно? – подавляя зевок, предложил сонный Мануш.

Как Сэму ни хотелось продолжить путь, решено было возвращаться. Но вот странно. Ветер был попутный, и паруса раздувались как в лучший из дней, а по ощущениям корабль двигался все медленнее и медленнее.

Беспечный Танцор спустил на верёвке ведро – зачерпнуть и поднять на палубу диковинной красной воды. Жидкость была странной: вязкой, скорее похожей на клубничный сироп. Моряки так и эдак наклоняли ведро, чтобы поглядеть, как она медленно перекатывается из стороны в сторону.

– Просто-таки малиновый конфитюр, который варила моя бабуля, – высказался Мануш. Но на вкус жижу пробовать не стал. А «Морской конёк» тем временем замедлился ещё сильнее. Потом ещё сильнее. А потом замер. Да так плавно, что экипаж не сразу и заметил. Ведь когда корабль садится на мель или встречает подводный камень – это всегда стук, срежет и рывок. Не то, что в этот раз.

– Корабль не движется, – Беспечный Танцор перегнулся через борт. – Смотрите!

Океан замер. Его поверхность по-прежнему оставалась покрыта волнами, но они были совершенно неподвижны. Разве что мелко дрожали от ветра.

– О! А теперь похоже на холодец, которым мой дед любил цуйку закусывать! – с восторгом заорал Мануш. Товарищи ошалело глядели на него. Они слыхом не слыхивали ни о каком холодце, ни о цуйке, ни о деде, ни о застывшем в середине августа красном океане. Сам ром, тем временем, уже перелезал через фальшборт и твёрдо намеревался попробовать на прочность этот самый холодец.

Гладкая красная поверхность немного прогнулась под босой чумазой пяткой, но с весом справилась. Она пружинила, но держала. И тогда Мануш разжал ладони, которыми держался за борт, и побежал. Он мчался среди неподвижно вставших валов, подпрыгивая и хохоча. Иногда забирался на какую-нибудь особо высокую волну и с гиканьем с неё скатывался.

– Он что, с ума сошёл? – прошептал Беспечный Танцор.

Сэм только плечами пожал. Он вглядывался в полупрозрачную кровавую поверхность и угадывал под ней какое-то движение. Как будто рябь иногда пробегала по алому желе.

– Вон там, – капитан указал туда, где только что застывший гладкий океан немного сморщился. – Видишь, что-то движется в глубине?

– Да, – Танцор тоже это видел. – Кажется, там какая-то тень… внутри.

Длинная, огромная змеевидная тень все отчётливее проступала под слоем малинового желе. Она пугала своей неопределённостью – не ясно было, где она начинается, где заканчивается, в какую сторону двинется.

И тут Сэм с Беспечным Танцором услышали вой. Вначале им показалось, что это была стая волков или голодных собак. Но нет, звук был другим. В нем был настоящий, ввергающий в ужас голод. Тот самый голод, который обгладывает кости, а потом высасывает костный мозг и грызёт, грызёт, грызёт – пока не перемелет в порошок все, что попалось ему в зубы. От этого воя хотелось сжаться в комок и проситься на руки к маме – будь ты хоть трижды морской волк, хоть старый бородатый рыбак, хоть прославленный пират. Пусть она защитит, пусть она спрячет – ведь такой неподдельный, безоглядный ужас бывает только в сказках, которыми пугают малышей. Да ещё в темноте, которую твоё воображение населяет чудовищами.

У друзей перехватило дыхание. Нужно было спасать Мануша. Он был где-то там, на багрово-красном горбатом теле океана, где воет воплощённый кошмар, и мерзкая змеевидная тень копошится под неверной поверхностью.

Они должны были закричать. Позвать товарища. Броситься ему вслед и вернуть. Но мореходы не могли издать ни звука. Руки и ноги отказывались их слушаться – будто конечности их удлинились, а ладони и ступни теперь находились за сотни морских миль. Пальцы стали медленными и чужими. Голова наполнилась вязко клубящимся плотным туманом. Они могли только выглядывать из-за борта и с ужасом осматривать окрестности. И самым скверным, непоправимым, недопустимым было то, что Мануша нигде не было видно.

Никто не знает, как долго они просидели там. Но в какой-то момент палуба вздрогнула. Глухой удар сотряс корабль. Потом ещё один и ещё. Наконец, что-то тяжёлое и тёмное перевалилось через фальшборт. Друзья медленно, как во сне, повернули головы и увидели…

Кайса делает многозначительную паузу.

– Ну эй, – нетерпеливо кричит Миклош с главной палубы, где всё ещё возится с верёвками. – Ты не можешь вот так останавливаться на самом интересном месте!

Нильс только хмыкает. У него, кажется, на этот счёт своё мнение, но он держит его при себе.

– Ну не томи, что там было? – подаёт голос и первый помощник. – Огромный чёрный червь этот? Или морское чудовище? А холодец сделан из крови? А кто воет? Мануша съели уже?

…и увидели третьего члена экипажа «Морского конька». Он запрыгнул на борт и стоял, улыбаясь от уха до уха.

– Ты живой! – вырвалось у Сэма.

– Ну да. А вы здесь чего? Пойдёмте, – он махнул куда-то за борт. – Там так весело!

– Нееет! – замотали головами моряки и начали наперебой рассказывать об ужасном вое и страшной тени под поверхностью океана.

Их друг почёсывал бороду и, нахмурившись, вглядывался в алую поверхность:

– Но ничего этого нет.

– В каком смысле, нет?

– Нет никакого воя. И нет там никакой тени.

– Да вот же, вот же она, – снова заголосили мореходы, тыча куда-то пальцами. – Воет! Слышишь? Ты оглох что ли?

Больше Мануш в этот день никуда не ходил. Он просидел до вечера рядом с друзьями, успокаивая их, и уговаривая, что ничего ужасного не происходило. И за весь день ничего жуткого так и не случилось. Вечером моряки уснули прямо на палубе, утомлённые страхом. Ром принёс им одеяла и ещё с час бродил среди неподвижных волн, иногда скатываясь с крутых вершин. Из-за низкого солнца казалось, что мягкие коралловые валы светятся изнутри. Это было красиво.

Когда совсем стемнело, Мануш лёг на палубе рядом с Сэмом и Беспечным Танцором, утомлённый весельем. Он был готов охранять их сон. От любых ужасов, которые нарисует их воображение, поражённое неизвестностью. Наш герой умел говорить на любых языках мира и хранил один секрет. У него было большое доброе сердце, золотые руки и отважная душа. Но не было разума, а значит – и воображения. Он видел мир таким, каков мир есть. Ведь его разум не порождал чудовищ.

Когда все трое уснули, «Морской конёк» медленно тронулся с места. Синий-синий океан привычно плескался вокруг. И были в нём и бирюза, и лазурь, и индиго, и небесно-голубой, и ультрамарин, и кобальт, и грозовой, и сапфировый, и электрик. И острый серп луны карабкался из-за горизонта – все выше и выше по небесному склону.

Проснулись друзья тоже одновременно – от хлопающих парусов. Мир вокруг был вполне привычным.

Беспечный Танцор молча встал к штурвалу. Сэм отправился заваривать чай и крупно резать лимон в толстые глиняные кружки. А Мануш так и остался глядеть в небо, высунув лицо из шерстяных одеял. Там спелые звезды висели совсем низко. Такие привычные спелые звёзды.

Глава VIII

Мальчик и его сердце

Я выбираю тебя, каждое утро – тебя.

Только тебя.

Никто не знал наверняка, почему у Беспечного Танцора не было сердца. Может быть, он сразу таким родился. Может быть, оно потерялось на одной из бесконечных дорог, по которым ему довелось пройти. Не исключено, что сердце похитили. Можно предположить, что, как и многие, Танцор сам подарил его кому-нибудь, кому ни к чему были такие дорогие подарки, – и сердце попросту выбросили, как безделушку, или случайно разбили. Ещё поговаривали, что однажды в полночь на перекрёстке четырёх дорог, одна из которых вела на кладбище, он встретил самого Дьявола, и добровольно отдал ему своё сердце в обмен на умение танцевать танцы всех народов мира…

– Я думал, это про блюз, – прерывает первый помощник.

– Что? – Кайса открывает глаза. Она лежит на палубе, и можно было бы подумать, что она вообще спит, если бы её усталый, хрипловатый от долгой ночи голос не продолжал историю.

– Ну да, – подтверждает Нильс. Он все так же стоит у рулевого колеса. – Я тоже слышал эту легенду. На таком вот перекрёстке встречаешь Дьявола. Он тебе – умение играть блюз, ты ему – бессмертную душу.

Кайса молчит с полминуты.

– Если бы у меня были силы держать глаза открытыми, я бы сейчас их закатывала.

Когда у человека нет сердца, его почти невозможно отличить от всех остальных. Он точно так же ходит, разговаривает, видит сны, танцует, встречает друзей, ест блинчики с малиновым вареньем, которые готовит его мама воскресным утром. Отличие есть всего одно, и разглядеть его невооружённым глазом очень трудно. Такой человек – не выбирает. Он просто следует за потоком. Летит, куда несёт ветер. Любит, когда любят его. Горюет, когда горюют вокруг. Становится тем, кем подворачивается возможность стать.

Это не делает его плохим! Ни в коем случае! Просто в нём отсутствует та маленькая, но важная часть личности, которая может стукнуть кулаком по столу и сказать: «Нет! Я не хочу быть актёром, как мои родители – я буду шахтёром. Потому что недра земли манят меня, и потому что угольная пыль – мой лучший грим. Потом что я в этом чертовски хорош, и плевать, что на тысячу вёрст вокруг нет ни единой шахты! Я отправлюсь туда, где есть». Ровно эта же маленькая, но важная часть отвечает за долгую нежную переписку с человеком, с которым ты был знаком три дня, но именно эти три дня затронули и сдвинули что-то у тебя внутри. Будто кусочек головоломки зашатался и выпал. И ты вдруг понимаешь, что всё это время кусочек был неподходящим. Он почти соответствовал, но оставлял маленькие зазоры, неровности, где-то приходилось тесниться, а где-то – и с силой подгонять почти (но не совсем) подходящую деталь. И теперь от этой маленькой пустоты, оставшейся на месте кусочка головоломки, от крошечной незавершённости – одновременно сладко и больно. Она наполняется грёзами: тем, чему никогда не суждено сбыться, тем, чего никогда не было, и тем, чего ты так отчаянно хочешь, но даже имени этому не можешь дать.

Беспечный Танцор никогда не выбирал. Всегда выбирали его. Видит бог, это было не сложно: он был приветлив, хорош собой, трудолюбив и ласков. Но все же, однажды, ему пришлось сделать выбор.

Истории о приключениях «Морского конька» и его странной команды распространялись как пожар или срамная болезнь: от таверны к таверне, от порта к порту, от побережья к побережью. Скоро они уже не могли войти в гавань неузнанными. И не только потому, что сами были примечательны и хороши как на подбор. А ещё потому, что высоко над палубой шумела зелёная крона их легендарной мачты, при виде которой капитаны встречных судов салютовали фрегату задолго до того, как могли разглядеть его название.

Одним словом, как только «Морской конёк» появлялся на горизонте – весь портовый городок был в курсе, кто именно собирается просить местечка у их причала.

Возможно, это и стало причиной того, что в одном из портов Беспечный Танцор получил письмо. Он с привычной улыбкой принял белоснежный конверт без обратного адреса из рук почтальона, страшно гордого тем, что он доставил сообщение такому знаменитому человеку.

– Это письмо уже пару недель болтается у нас по всему побережью, – таинственным голосом произнёс сотрудник почты. – Все почтальоны округи передавали его друг другу и бились об заклад – в чей городок «Морской конёк» придёт первым. Так вот, – он многозначительно поднял брови, – теперь все остальные почтальоны нашего берега должны мне по головке лучшего овечьего сыра.

– Вы бились об заклад на сыр? – рассмеялся Танцор.

– Ну не на колбасу же нам биться об заклад, в самом деле! – возмутился почтальон. – Она быстро портится. А на кону ставки от двадцати восьми человек, между прочим. Теперь мне сыра хватит до самого Рождества.

Почтальон откланялся, а юноша все смеялся – ну что за чудак!

Потом он открыл конверт, достал из него сероватый, сложенный вдвое лист, на котором было написано всего несколько строчек… И улыбка погасла на его лице. Так солнце заходит за облако. Так весёлая мелодия запинается и замирает.

Никто из друзей никогда не видел Беспечного Танцора таким.

– Что-то плохое случилось? Кто-то умер? Ты заболел? – спрашивали они обеспокоенно. Но рыжеволосый плясун только качал головой и беззвучно шевелил губами, будто не мог вымолвить ни слова.

Он исчез с корабля на несколько часов, а когда вернулся – на нём не было лица.

Вечером в кают-компании, команда сидела в мрачном молчании. Тяжёлое предчувствие свинцовой наковальней повисло над Сэмом. И даже вечно занятый корабельными делами Мануш почувствовал что-то неладное.

Капитан писал письмо ундине. Как и обещал. Аккуратно обмакивал кончик пера в чернила, рассказывал об их приключениях. Благо, событий в последнее время было достаточно. Но разве можно рассказывать о своих подвигах, если твой друг грустит? Нехотя, постепенно, Сэм принялся писать о том, что происходит с Беспечным Танцором. Что друг их получил таинственную записку и с тех пор стал мрачен и ни с кем не говорил. Что он не принялся танцевать, когда Мануш взялся за аккордеон – а это уж и вовсе было немыслимо.

Постепенно, все события минувшего дня излились на бумагу, свернулись в маленькую трубочку, проскользнули в бутылочное горлышко и отправились в море. Как все прочее, что должно было принадлежать ундине.

Наконец, Беспечный Танцор заговорил.

– Завтра я покину «Морской конёк».

Сэм и Мануш ничего не ответили. Это было так невероятно, что поначалу они подумали, что ослышались.

– Что? Что ты сказал?

– Завтра я покину «Морской конёк», – повторил юноша. Он не смотрел на друзей – его взгляд был прикован к собственным рукам, лежащим на столе. Изящным белым рукам с длинными тонкими пальцами. Какими же неуклюжими и беспомощными они виделись сейчас хозяину.

Сэму показалось, что ему с размаху отвесили пощёчину. Нет, скорее, даже – врезали поддых. Потребовалась целая вечность, чтобы медленно сделать вдох и выдох. Не вскочить, не закричать, не ударить кулаком по столу, не начать трясти за плечи своего глупого товарища, который не хочет признаваться, что же происходит, а вместо этого уходит без объяснений и ломает их прекрасную жизнь, их чудесные приключения, их дружбу! Такую дружбу, какой у Сэма в жизни никогда не было! Это так ужасно, не честно, не справедливо!

Больше Беспечный Танцор ничего не сказал. Он молча поднялся и отправился собирать нехитрые пожитки в заплечный мешок. А потом так же молча лёг спать.

Капитан и Мануш долго сидели в кают-компании. Говорить не хотелось. Да было и не о чем. Мануш почёсывал бороду, Сэм пытался листать книгу по навигации. Спать ушли мрачными и тихими.

Капитан проснулся с первыми лучами зари. Он все боялся, что Беспечный Танцор уйдёт не прощаясь, пока все спят. Но гамак покачивался под тяжестью тела, тихое сопение доносилось из-под груды одеял – ещё никто не ушёл. Команда «Морского конька» последнее утро была в сборе.

Сэм немного постоял среди спящих друзей, прислушиваясь к их размеренному дыханию, а потом вышел на палубу полюбоваться восходом. Все равно уснуть уже не получилось бы – слишком тяжёлым было чувство преждевременной утраты. Слишком тревожным.

Море было ласковым. Вода казалась нежной и розовой – нежнее весеннего бутона, свежее песни жаворонка, легче поцелуя далёкой любимой.

На палубе сидела ундина. В том же платье цвета морской волны – длинном, до самых босых пяток. Тоненький силуэт на фоне сияющей рассветной глади.

– Ты пришла, – прошептал Сэм. – Это значит, что ты нам поможешь?

Морская дева покачала головой:

– Ты знаешь, почему он уходит?

– Нет, – у капитана вдруг ком встал в горле.

– Он уходит потому, что у него нет сердца. – в белоснежных руках её показался перламутровый гребень. Она принялась расчёсывать волосы. – Те, у кого нет сердца – не выбирают. Их выбирают. Сейчас он выбран кем-то ещё, куда-то ещё. И он должен идти – так опавшие листья тополиными лодочками уходят вниз по чёрной воде осенних рек. Ни я, ни ты не можем ничего поделать, – ком в горле Сэма все рос и рос с каждым её словом. И вот уже он почти не давал дышать. – Только он сам мог бы выбрать остаться. Но он не может. Ведь у него нет сердца.

– Значит, надежды нет, – прошептал капитан.

– Есть, – гребень прочертил длинные борозды в пепле волос и снова взлетел вверх. – Я могу вернуть ему сердце.

Они не стали дожидаться, пока Беспечный Танцор проснётся. Ведь могло случиться так, что как только он откроет глаза, его унесёт потоком событий – дальше, дальше, в новую неизвестную им жизнь.

Ундина касалась его лица. Ладонь у неё была холодная. Но это был не одинокий холод зимней степи, не ледяной озноб смерти. Это была утоляющая жажду прохлада горного ручейка.

– Просыпайся, – шептала она. – Просыпайся. Сегодня большой день. Что бы ни случилось, для тебя сегодня закончится одна история и начнётся другая.

Глаза юноши распахнулись и наполнились

изумлением:

– Я думал, ты мне снишься.

– Я обязательно приснюсь тебе в другой раз, – улыбнулась морская дева. – А сейчас, просыпайся.

Она всё рассказала Беспечному Танцору. О том, что есть способ вернуть ему сердце. Но это способ не из простых. Да и потом с этим сердцем мороки не оберёшься…

– Знаешь, каково это?

Он знал. Помнил, что сердце умело болеть, разбиваться, наполняться грустью и даже беспросветной тоской, замирать от ужаса, выпрыгивать из груди, не находить себе места, ожесточаться.

И, тем не менее, он умоляюще посмотрел на Сэма, который сидел рядом, скрестив руки:

– Пожалуйста. Выбери за меня.

И капитан коротко кивнул.

Они ушли в море – так, чтобы берега скрылись из виду. Сэм отрешённо смотрел, как возле борта деловито проплывает стайка рыб: с глубоководья в сторону берега. Они были серыми, с холодным стальным отливом, но спинка у каждой была бирюзовой. Они полностью завладели вниманием Сэма.

«Наверное, набрали эту лазурь на глубине и теперь несут к мелкой воде. Там они отряхнутся, отдохнут немного и снова отправятся в открытое море за новой порцией бирюзы. Маленькие подводные труженики. Так вот, почему вода у берега всегда такая светлая и ласковая…» – думал Сэм.

Стайка рыб скрылась из виду. Капитан оглянулся через плечо. За его спиной происходило странное, хотя уж чего только не видывал «Морской конёк».

Там Мануш крепко привязывал Беспечного Танцора к мачте. Потому что скоро ундина будет петь для него. Остальные члены команды заткнут уши воском, но Танцор должен эту песню услышать. И если верёвки окажутся прочными, а узлы – надёжными, если юноша не вырвется, не бросится, не сгинет навсегда в морской глубине, если ундина не ошибётся ни словом, ни звуком, если пустота в груди не заполнена злостью или страхом – тогда будет у Беспечного Танцора новое сердце.

Фрегат бросил якорь у отмели. Сэм и Мануш тщательно заткнули уши и некоторое время орали друг на друга, чтобы убедиться, что ни один звук не проникает через плотные пробки. Но всё было надёжно.

Дальше для них все события происходили совершенно беззвучно. Ундина протянула руки к морю и, повинуясь её жесту, из солёных волн поднялась скала. В мгновение ока дева оказалась на ней, обернулась к кораблю, замерла, высоко вскинув голову.

И начала петь.

Воск в ушах не давал друзьям расслышать ни слова. Но это и хорошо. Потому что моряков и без того накрывало волнами – сладостью, болью, светлой грустью, тоской по тому, чего нет и никогда не было, короткой хрупкой радостью от того, что есть, чем-то спокойным и вечным, чем-то великолепным и быстротечным, чем-то тёплым, шершавым, знакомым на ощупь, понятным, разделённым, сияющим… Они не знали, что происходило с Танцором – перед глазами их мелькали чудесные видения. Иногда – просто краски. Иногда – подводные миры, летающие острова, невероятные животные, люди, похожие на птиц, небеса со множеством лун, бесконечная череда перевоплощений…

Это было древнее и сильное волшебство. То, которое способно рождать новые миры. То, которое пронизывает пространство и время. То, у которого есть сила, способ и право создавать. Это была любовь.

Никто не знает, сколько это продлилось. Солнце клонилось к закату. Море все ещё было тихим, как озеро.

Сэм и Мануш лежали на палубе и смотрели в небо. Морская дева сидела под мачтой, рядом с небрежно сброшенными верёвками, которыми сегодня утром был привязан их друг.

Капитан вскрикнул, но не услышал своего голоса, а потому принялся выковыривать воск из ушей.

– Где он?!

Казалось, ундина не услышала вопроса. Она все ещё пела. Но не ту, великую песню, а просто какой-то мотивчик.

Сэм проследил за её взглядом. Там, на самом высоком рее, под кроной живого дерева, танцевал рыжеволосый юноша. Он высоко вскидывал руки, отбивал ногами ритм, кружился в огненном вихре и все время сиял, сиял, сиял, как весенний лучик.

Беспечный Танцор снова стал собой. Весёлым, приветливым, светлым. Что же изменилось? Он больше не следовал за течением, больше не желал быть выбранным. Он делал то, чего сам хотел. Он выбрал остаться на «Морском коньке».

– Спасибо, что не дал мне уйти, – пожал Танцор руку своему капитану. – Я бы не хотел, чтобы все приключения, которые нас ждут, достались только вам двоим.

Никто не стал говорить ему, что без него, возможно, и не было бы никаких приключений.

– Если у меня теперь есть сердце, то я могу в тебя влюбиться? – спросил Танцор ундину, когда она собралась их покинуть.

– Когда у тебя есть сердце, ты можешь всё, что угодно, – отвечала она. – Но я бы на твоём месте влюбилась в Сэма.

– Дурацкая шутка, – говорит Нильс от рулевого колеса. Миклош конём ржёт где-то в темноте. Первый помощник ухмыляется.

– А с чего ты решил, что это шутка? – возмущается Кайса. – Вот посуди сам: Сэм больше всех о Беспечном Танцоре волновался. Так расстроился, когда тот сказал, что уходит. Да и любить можно по-разному. Как друга, как брата. В конце концов, как верного пса, сидевшего у гамака хозяина.

Ухмылка первого помощника превращается в кислую мину. Миклош продолжает кататься по палубе. Нильс стоит у руля. Девушка готовится начать новую сказку.

Всё идёт своим чередом. Корабль летит над волнами.