Текст книги "Взрослая психология. 11 простых правил жизни"

Мне тридцать один. Бабушка болеет. Кто-то становится все дальше. Кто-то ближе. А совсем скоро Новый год, и я уже купила половину подарков. И да, я безмерно и совсем уже навсегда влюблена в Париж, в мужа и в свой новый ежедневник на следующий год. Он голубой. Лошадь, как оказалось, будет голубая.

2008

Мне двадцать шесть. У нас родился мальчик. И нам его отдали. Я не знала, что так бывает. Мне казалось, что детей нынче никогда тебе не отдают, даже если ты выносила их все долгие девять месяцев.

Я так счастлива и так устала, что только Фрэнк Синатра своим обволакивающим голосом, поющим про цикличность жизни, дает нам с мужем потанцевать по ночам. Сыну уже два месяца, а я все еще не могу на него насмотреться. Никогда не смогу.

Мне двадцать шесть. Я работаю. Немного, но мне это нужно.

До этого два года пройдут как в кошмарном сне, поменяют меня навсегда и оставят с самым большим сожалением в жизни, которое я никому, кроме Мужа, никогда не расскажу.

Мне двадцать шесть, и я стала мамой. Навсегда. Я очень надеюсь, что навсегда.

2003

Мне двадцать один. Я учусь на четвертом курсе Ленинки на инязе, живу в Москве на Октябрьском Поле с Димкой, и у нас мыши. Мы тщетно пытаемся от них избавиться, но на первом этаже очень старого дома, где мы снимаем квартиру, это невозможно. Я даже научилась смешивать цемент, чтобы самостоятельно заделывать все существующие в квартире дыры, но мыши падают с потолка, а я, так и не привыкнув, с криками убегаю с кухни. Я и мыши несовместимы.

Мне двадцать один. Я работаю в EF English First на другом конце Москвы. Мне платят семьдесят пять рублей за час, я очень устаю, но мне безумно нравится быть преподавателем. Дети рисуют мне портреты, подростки говорят, что я их самый красивый педагог, а взрослые уже тогда вызывают бурный интерес.

Мне двадцать один. Я каждую субботу езжу в Дмитров на электричке. Со своим котом. Кота я взяла в переходе метро. Его зовут Укроп. Укропа я сажаю себе в пушистую дубленку, и мы отправляемся в долгий путь. Метро, электричка, маршрутка, дом. В электричке мы всегда на двоих покупаем стаканчик филевского мороженого. Мы едим его пополам.

Мне двадцать один. У моей лучшей подруги свадьба, и я в длинном красном платье. Я хороша. Я первый раз в жизни понимаю, что я хороша.

1998

Я в десятом классе. Мне шестнадцать. И я, как всегда, отличница, активистка и устраиваю вечера по Высоцкому. Моя учительница по литературе строго-настрого велит исключить из рассказа тот факт, что он был наркоманом. Я тогда еще не умею противостоять чужому мнению, отличному от моего, но точно знаю, что мне это жутко не нравится.

Мне шестнадцать. Я живу с Бабушкой. Моим родителям наконец дали квартиру, а я все равно убегаю со своими чемоданами книг в старую квартиру на улице Маркова. Скоро родители разведутся, но я об этом еще не догадываюсь. Как не догадываюсь о том, что у папы где-то далеко другая семья. Я ничего этого не знаю, но дома с родителями мне невыносимо грустно, и я от них сбегаю.

После я всегда буду сбегать.

От людей.

От ситуаций.

От себя.

Мне шестнадцать, и я безумно влюблена. Безнадежно, с Земфирой в плеере, всей Цветаевой наизусть и эйфорией. Именно это слово я потом совершенно подсознательно буду писать дочке в записках по утрам.

Эйфория. Эмоция сладости, невероятности и конечности бытия.

Мне шестнадцать. Я сбегаю с уроков географии, чтобы ходить на курсы английского к Ольге Николаевне. Ее интеллигентность и спокойствие выстраивают в моей голове модель преподавателя. Я буду ей всегда следовать потом, когда сама стану преподавать.

Я обожаю алгебру, недолюбливаю русский и физкультуру и положительно увлечена английским.

Моя младшая сестра все еще приезжает к нам на все лето на каникулы. В этом году в последний раз. Там, где закончится наше с ней детство на двоих.

1993

Мне одиннадцать. Я в шестом классе. Я сижу на уроке русского языка в гимназическом классе, попасть в который была моя мечта, и с ужасом смотрю на первую в своей жизни двойку по русскому. Мне кажется, что это конец света.

Для гиперответственной девочки с синдромом отличницы это катастрофа.

Я выучу урок и с тех пор не получу ни одной двойки.

Мне одиннадцать, и за партой я сижу с девочкой с огромными бантами. Девочку зовут Наташа, и мы продружим всю школу, вместе влюбляясь, ссорясь, мирясь и точно понимая, что дружба потом будет очень разная, но что она точно есть.

Весной, когда совсем холодно, мы ездим на мотоцикле «Урал» сажать десять соток картошки. С мамой, папой и шоколадками. Это мое любимое время года.

Мне одиннадцать. Летом Дедушка возит нас на дачу, и самое большое счастье – это на обратной дороге домой сесть в автобусе возле автомата с билетами, куда нужно кидать монетку и откручивать билетик.

Мне одиннадцать. В киоске продают невероятно вкусные клубничные жвачки. Самые вкусные жвачки на свете. У них навсегда будет вкус детства.

1988

Мне шесть. У меня два огромных банта и я ненавижу сад. Я категорически не переношу там еду. Мне не разрешают не есть. Я, давясь рвотными рефлексами, считаю секунды до окончания дня. Бабушка меня жалеет и забирает с обеда. Бабушка знает, что счастье не в пресловутой социализации ребенка, а в его спокойствии.

Мне шесть. У меня целый двор подруг. Я целый день все лето на улице. Мы играем в казаков-разбойников, прыгаем в резинки до упаду (ох уж эти пешеходы на вторых, пятьдесят по два или двадцать пять по одному на третьих, а уж четвертые!), убегаем играть в козла за дом, ходим босиком и обмениваемся вкладышами от жвачек. Настоящее детское счастье. И да, я мечтаю пойти в школу.

1983

Мне год. Я родилась семимесячной, и мою маму все мое младенчество пугают, что я не выживу. В какой-то момент она устает им доказывать, что все не будет плохо, и забирает меня из больницы домой.

Дедушка фотографирует нас на пленку, и папа на этих фотографиях такой счастливый держит меня в руках. Эта фотография так и останется навсегда моим единственным доказательством, что он меня любил. В нашей семье почему-то было не принято детей обнимать и целовать.

Именно поэтому тридцать лет спустя я буду целовать своего мальчика и девочку по три тысячи раз на дню, каждый день говорить им, что люблю их до луны и обратно, и оставлять им по утрам записки про эйфорию, любовь и что скоро вернусь, когда в ночном зимнем городе наступит утро.

Здравствуй, ты это же я.

Мне кажется, вспоминать того, кем ты был пять, десять, двадцать лет назад, очень важно. Путешествие к себе такому, каким ты был когда-то, имеет терапевтический эффект. Вспомните, кем вы были, выбрав любой отрезок времени, три, пять, десять лет, и отмотав время назад этими годами.

Из дневников

Про жизнь по ту сторону холма, или Короче, мне тридцать

Последняя

Скоро последняя из нас перешагнет начерченную на асфальте мелом линию.

И на той стороне останутся только дети.

Когда-то давным-давно я думала, что тридцать – это черт знает как далеко, старость не радость и это же я совсем буду дряхлая.

Теперь я, естественно, думаю, что сорок – это конец настоящей молодости (вероятно, в сорок планка опять отодвинется).

Жизнь после тридцати только начинается, или Все признаки потустороннего кризиса без купюр, зато со стиральной машинкой

Признаки того, что мне исполнилось тридцать, и вам, может быть, тоже:

– Я изменила свою прическу (чем удивила своего парикмахера, которая, вздыхая и не имея на меня никакой надежды, говорила: «Ну что, Катюш, опять прямо?»). Всю жизнь мечтала сделать химию, решилась только неделю назад. Пойду теперь куплю себе зеленое платье, ах нет, оно у меня уже есть.

– У меня уже есть одна подруга, которая развелась, одна подруга, которая эмигрировала в Америку, и одна подруга, которая получила кандидатскую степень.

– Я научилась читать ярлыки на одежде и сортировать грязное белье по цвету. Последний свитер, который я порвала в стиральной машинке, был еще в институте.

– Мои ученики перестали смотреть на меня большими испуганными глазами, когда я прихожу к ним в первый раз, в ужасе, что хороший преподаватель никак не может быть такой молодой.

– Я впервые в жизни захотела поехать в отпуск на море в отель «все включено».

– И я хочу черный купальник.

– Мне иногда лень ездить в метро.

– Я не поняла половину из того, что говорили две прекрасные пятнадцатилетние красавицы, сидящие рядом со мной в самолете Париж – Москва, и я подумала: «Ну как можно быть такими громкими?! Ох уж эта молодежь!»

– Я не знаю названий сериалов, которые смотрит моя ученица-девятиклассница.

– Я не понимаю феномен Джастина Бибера.

– Я уже:

…ругала детей за то, что они не убрали игрушки,

…представляла, какой я буду belle-mère (я отказываюсь быть тещей и свекровью),

…делала замечание, когда кто-то хотел пролезть без очереди,

…забыла половину детских сказок, которые мне читали в детстве,

…запыхалась, когда поднялась на седьмой этаж,

…научилась сносно готовить, и мой супруг называет меня «наша итальянская мама»,

…переслушала всего Фрэнка Синатру, Бреля и Эдит Пиаф.

– Я часто зову мужа – папа, а маму – бабушка, привычка, о которой я когда-то зареклась, что «никогда в жизни».

– Когда я покупаю себе игрушки, все думают, что это для детей.

– Я знаю, кто такие Стивен Фрай, Петров и Васечкин, и когда-то мечтала летать на аппаратах, как в «Алисе».

– Я была октябренком и мечтала стать пионером, но в год, когда меня должны были принимать, все отменили.

– Я уже говорила фразу: «Вы, наверное, не помните, но в моем детстве…»

– У меня уже было ощущение, что современное образование страсть как хуже того, что было в мое время.

– Ко мне пару раз обращались «женщина» вместо «девушка», и я содрогалась.

– У меня уже появился свой стиль, и он все больше тяготеет в классике.

– Я наконец прониклась симпатией к Шанель, твиду и хочу мокасины.

– Ди Каприо уже тридцать восемь, Джулии Робертс сорок четыре, Ричарду Гиру шестьдесят три, а Одри Хепберн давно нет.

– На день рождения мне подарили форму для киша, и я была этому несказанно рада.

– Мне показалось вчера, что брюки клеш – это уже точно не мое.

В общем, кто еще опасается, не бойтесь, у нас тут хорошо и бесплатно выдают крем от морщин.

ФАКТОР БОЛИ

У каждого человека есть свой уникальный фактор боли. Я проверяла. Это точка, при легком надавливании на которую человек теряет контроль, сознание и свою человечность. Это то, что проявляет в нас худшие качества, делает нас не очень адекватными, не очень разумными и совсем не теми нами, какими мы сами хотим себя видеть. Уровень нажима и сама точка отличаются, лишь один факт остается неизменным: боль ломает всех.

У меня два фактора боли. Первый – когда я опаздываю. Второй – когда мне кто-то врет.

Я с раннего детства ненавижу опаздывать. В школу, когда мне разрешили ходить самой, я приходила в семь утра, хотя уроки начинались в восемь. Дабы не давать техничке повода заподозрить что-то неладное, я говорила, что мои родители рано уходят на работу, – ну и мне тоже приходится, сами понимаете, чего уж тут! Техничка жалостливо и подозрительно на меня поглядывала, но ничего не говорила.

В институте ситуация незначительно улучшилась: вместо того чтобы лишние тридцать минут поспать, я упорно шла на самую раннюю электричку и потом засыпала на всех лекциях.

На все свои уроки я приезжаю минимум минут за двадцать и сижу себе радостная в машине, кафе или метро и читаю. Мне всегда кажется, что если я выйду на две минуты позже обычного, то всё, дорогу мне перегородят перегонщики слонов, случится землетрясение или на третьем кольце будет самая страшная пробка года. Так все и происходит, разве что вместо слонов переводят жирафов.

Мужу достается больше всего. В ситуации опоздания я из любимой смеющейся жены превращаюсь в жуткую, испепеляющую взглядом все вокруг Круэллу (волосы у меня тоже, как у Круэллы, самопроизвольно вьют на голове сами из себя птичьи гнезда). Круэлла, однако, оказалась читающая и подсунула мужу рассказ Роальда Даля «Путь на небеса», в котором такая же больная, как и я, мадама (крайне милая во всех остальных отношениях, прошу это внести в протокол) оставила своего мужа умирать в застрявшем лифте, потому как тот всегда изводил ее больной, не умеющий опаздывать разум долгими сборами. Муж смирился, перестал собираться по три часа, не трогает меня в моменты опасности и втайне молит всех известных ему богов о пощаде, когда мы опаздываем хотя бы на десять минут. Справедливости ради, с возрастом я научилась контролировать свое душевное заболевание, но это так, больше для виду нормальности, если совсем честно.

Про ложь еще проще, я физически не переношу, когда мне врут. А недоговаривание правды тоже считаю ложью. Пару раз даже с мужем из-за этого чуть не развелась. Мы долго и мучительно спорили с ним о том, что такое правда и что такое полуправда. Одним словом, вы уже поняли, как мужу со мной «повезло».

Сначала я думала, что я такая больная одна, пора идти ложиться куда-нибудь, ну или, по крайней мере, найти себе психоаналитика, что ли, а потом стала замечать, что у всех есть свой фактор боли, уникальный.

У моей любимой Бабушки фактором боли были еда и желание всех накормить. Эту болевую точку без ведома установили на кожу всем детям, пережившим войну. Бабушка крайне ревностно относилась к моментам, когда нас кто-то кормил кроме нее, а пакеты из McDonald’s раз в полгода в субботу расцениваются как смертный грех и тут же отправляли всех, посмотревших на них, куда-нибудь в преисподнюю.

У моей сестры фактор боли – голод. О, скажу я вам, голодная сестра моя пострашнее самого дикого голодного тигра, смотрящего на вас из противоположного угла клетки. За годы нашего общения я четко уяснила себе правила поведения в такой ситуации. Первое правило: когда Ленка пришла голодная с работы, нужно, чтобы на столе или в крайнем случае в кастрюле на плите была еда. Правило второе: нельзя с Ленкой разговаривать или хотя бы здороваться, пока она не поест. Третье: лучше вообще уйти с кухни и переждать, когда съеденная котлета наконец пошлет сигнал в мозг, что кризис миновал.

У одной моей подруги фактор боли – это сама боль. Она категорически не переносит любые, даже малейшие дозы боли. Когда в институте ей бедной удаляли ноготь с пальца, то на пустынном этаже поликлинике в историческом доме с колоннами недалеко от Арбата слышались такие крики, что я в ужасе забегала в кабинет с дубиной наперевес и кричала: «Руки прочь от моей подруги, изверги!» И милая медсестра качала головой и говорила, что они никак не могут сделать ей укол для обезболивания пальца и начала операции. В боли она была страшна так же, как я, опаздывающая на важную встречу.

Если ты не знаешь о факторе боли человека, то, скорее всего, будешь на него очень обижаться. Важно знать.

Фактор боли есть у каждого, и у каждого он свой: иногда как у всех, иногда крайне странный, а иногда ты сил нет как боишься бабочек. Не нажимайте на болевые точки тех, кого вы любите. Это садизм. Дайте человеку право на его фактор боли, и тогда он даст вам право на ваш.

ТИРАНЫ, МОРОЖЕНОЕ И ТЕМНАЯ СТОРОНА ЛУНЫ

Когда-то в живом журнале у меня был пост про тиранов, вот он.

Из дневников

Расскажу вам, пожалуй, про тиранов, раз уж решила быть полностью откровенной.

Не то чтобы про совсем тиранов, а про совсем-совсем тиранов, таких как… я. На слово «тиран» на Pinterest выдаются либо картинки дам с безразмерной грудью и жирными губами, либо милая нарисованная птичка с романтичным названием «Тиран саванны». Остановимся в целях антропологического исследования на птичке и изучим семь неутешительных истин про тиранов.

Истина первая. Тиранами не становятся, тиранами рождаются

Вот мои любимые психоаналитики (с которыми мы, конечно, обсуждаем Юнга, Фрейда и Эдипов комплекс, но исключительно на английском и исключительно в рамках повторения прошедшего продолженного времени) послушали бы меня и покачали головой сейчас, сказав, что все это, увы и ах, исключительно приобретенное качество, и никак иначе. А я покивала бы головой и осталась уверена, что нет, тираном нужно родиться, получив в подарок какой-то специальный тиранический ген. Из чего следует вывод первый неутешительный: тирана не изменить, с тираном нужно учиться жить.

Истина вторая. Тиран тоже человек, ему тоже хочется иметь друзей, собаку и есть мороженое вдвоем

Тиран тоже человек, ничто человеческое ему не чуждо, и жажда социализации не исключение. Тиран тянется к людям, ну, во-первых, хотя бы потому, что нужно кого-нибудь тиранить, и этим можно и нужно пользоваться. Тиран может быть искренним другом и любящим супругом, и ради этого тиран думающий готов идти на уступки, пытаться гневаться внутри себя и, как мантру, читать на ночь: «Если муж купил не тот вид помидоров в банке, это не конец света, не конец света, не конец света, не конец све…», мирно засыпая, как и другие особи человеческого вида.

Истина третья. Лучше тирана не злить, так всем будет лучше

Несмотря на то что тиран готов работать над собой, если он тиран адекватный, лучше минимизировать в быту ситуации, которые заведомо будут ему неприятны, и покупать именно те помидоры, которые, по глупому и необъективному мнению этого самого тирана, являются слаще всех остальных, например. И не выключать в душной квартире батареи без ведома жены-тирана. Так всем будет лучше.

Истина четвертая. Болезненно-правдивая

Не врите тирану и не пытайтесь сделать что-то за его спиной. Потому как все и всегда выплывает наружу, а осознание, что что-то было сделано без его, тирана, ведома, за его спиной, и он – о ужас всех небес! разрази вас гром! – на секунду озарения понимает, что контролировать все невозможно (а это, поверьте мне на слово, самое ужасное для него осознание), приводит тирана в ярость. А в ярости тиран страшен.

Истина пятая. Про тигра не в клетке

У всех нас есть темная сторона луны, но у тиранов мистер Хайд настолько же властен, как и доктор Джекил, и может иногда этого бедного Джекила ненароком задушить. И тогда, глядя на тирана, не удивляйтесь, что вы видите совершенно другого человека, холодного и неприступного, это по-прежнему он и есть. Просто темная сторона у тиранов так же сильна, как и светлая (при ее наличии, конечно).

Истина шестая, близкая к ереси, но оттого не менее правдивая

Тиран тоже может быть вполне себе хорошим человеком, если знает себя, научился со временем контролировать мистера Джекила и понимает, что сложно нам, тиранам, в обществе, но кому, собственно, легко?! И скажу больше, такие адекватные тираны могут быть еще в несколько раз активнее и продуктивнее других и нередко становятся большими начальниками.

Истина седьмая, заключительная и не оправдательная, но с надеждой на хороший исход

Жить с тираном можно. Хочется или нет – выбор каждого. Нас, тиранов, не так уж и мало, Пикассо с нами, Лев Николаевич и Руссо. Ведь как говорил мой любимый Ги де Мопассан, тоже, видимо, один из сочувствующих: «Тиран, если он умен, может принести очень много добра». Я себе это вместо медитации повторяю и сочувствую всем вокруг.

ПРО УТРО КАК САМОЕ ЛУЧШЕЕ ВРЕМЯ ДНЯ. ДЛЯ МЕНЯ, ПРОШУ ЗАМЕТИТЬ

Сначала мне нужно сделать признание. Пусть оно будет сделано вот этим текстом, написанным в мастерской Екатерины Эдуардовны Ляминой по автобиографии. Задание было – «Основополагающее воспоминание». У меня получилось вот такое.

Основополагающее воспоминание

Темно на улице. Рано и темно. В большой мрачной комнате с застекленным балконом никогда не бывает много света. То, что пора вставать, можно понять по загорающимся на перчаточной фабрике окнам. Ровно в шесть каждый день, без выходных и праздников. Грузное пятиэтажное кирпичное здание упирается в наш дом своей широкой грязной раскрошенной грудью. Сначала свет появляется на первом этаже, потом на третьем, потом на четвертом, пятом и втором. Похоже на клавиши аккордеона.

Я встаю. Босыми ногами слезаю с кресла-кровати, на котором нужно спать не дыша, вытянувшись всем телом в тонкий лист стекла, иначе доска проваливается и ты больно ударяешься головой. Подушки кресла давно разбиты в попытке найти себе гнедых скакунов для игр.

Холодный пол, осень, топить еще не начали. Тихо дышит дедушка, он всегда спит очень тихо, только кричит иногда посреди ночи, страшно так, завывая и махая руками. То, что его обожженные крики – результат пройденной семнадцати лет войны, я еще не знаю, они меня просто будят иногда и пугают. А Бабушка не кричит, но храпит захлебываясь. Но ее не слышно, встала уже.

Свет не включать. В большую комнату, по узкому коридору мимо закрытой комнаты родителей, в туалет, где стены оклеены тонким линолеумом, в некоторых местах порванном и лохмотьями образующим разные фигуры. Я давно нашла в обрывках профиль Пушкина. Смотрю на него каждое утро смазанными сном глазами. Через много лет выберу себе мужа, похожего на Пушкина.

На кухню. Бабушка у плиты. Спиной ко мне. Жарит пышный омлет, который, кроме нее, так никогда и никто больше не готовил. Табуретка, белая, потрескавшаяся временем. Сажусь и смотрю на свои тонкие голые ноги, свисающие вниз и не достающие до пола. Бабушка расчесывает меня и плетет косу, которая развяжется к середине дня. Но мне так больше нравится, мама, если и встает меня проводить утром, то затягивает всю меня так туго, что я до боли закрываю глаза и считаю до двадцати трех, счастливого числа папы. Собираю портфель, одеваюсь. Бабушка никогда не целует меня, меня в детстве почему-то никто не целует, но она каждый день провожает меня, стоя сначала в дверях, а после у окна. Я оборачиваюсь много раз, чтобы увидеть, как она машет мне с шестого этажа.

В подъезде темно и холодно. Никого нет. Я ничего не боюсь. Я пока не умею бояться людей. На улице промозгло, днем еще будет тепло, но утром уже проедает осень. Те, кто встает рано, всегда ощущают все времена года первыми.

Иду вдоль детского сада, направо, мимо аллеи шиповника, где в начале лета мы всегда собираем божьих коровок, и в школу.

В школе темно. Я каждый раз боюсь, что там никого не будет, когда я приду. Но там всегда старый, седой охранник, похожий на Крылова своей внушительной фигурой и бакенбардами. Он лишь однажды спрашивает меня, почему я так рано, я вру, что у меня родители уходят на работу и мне негде остаться. Он понимающе кивает и больше со мной никогда не разговаривает. Это странное желание вписаться в общепринятую нормальность и спрятать свои ненормальности останется со мной на многие годы, а может, навсегда.

Я раздеваюсь, вешаю куртку на дальний крючок раздевалки, переобуваюсь в сменку и сажусь на пустую реечную лавочку в раздевалке. В школе никого. Совсем никого, кроме меня и Крылова, но тот вновь спит.

Мне очень хорошо и спокойно.

Я иду в класс. У меня есть ключ, я бессменная ответственная за все на свете от огоньков до подтягивания Лешки Ганьшина по математике, в том числе и за уборку. Назначаю, кто и когда приходит мыть полы, – должность, которую я бессовестно использую не по назначению, ставя лучшую подружку убираться с мальчиком, который ей нравится, и отслеживая популярность Пети Парамонова среди девочек, на него всегда очередь.

У меня всегда есть ключ. Я не знаю, почему и после в жизни мне все спокойно будут отдавать ключи от многочисленных офисов и даже квартир.

В классе нужно опустить стулья с парт и сесть на место. Через час начинают приходить одноклассники.

– И что? Ты просто так и сидела? – спросит меня муж через много лет, когда я ему об этом расскажу.

– Просто так и сидела, – отвечу я.

– И о чем же ты думала?

– Не помню, ни о чем особенно.

Осознав свой роман с пустыми помещениями довольно рано, я очень долго не буду понимать, что самое важное в том, что скоро сюда, где я сижу почти одна, не считая Крылова и Пушкина, кто-то придет. Абсолютно пустых и заброшенных домов я панически боюсь до сих пор».

Роман с утром, как видите, длится у меня с самого детства. Ученые утверждают, что наши биоритмы врожденные, при этом имеют тенденцию меняться с возрастом. Так, маленькие дети имеют тенденцию быть жаворонками, подростки – совами, а к старости люди опять начинают просыпаться рано утром. Я, однако, всегда просыпалась рано.

Есть и те, для кого мои пять утра покажутся абсолютной нелепостью, потому что они встают в 2:30 ночи! Да-да, есть и такая новая мода. Марк Уолберг, голливудская звезда, встает именно в это время. Управляющий директор Apple встает в 3:45, а Боб Игер, начальник Disney, в 4:25 уже в спортзале. У такого расписания есть как свои преимущества, так и недостатки. Это время является уникальным временем для самого человека, когда его не беспокоят ни звонки (естественно, что все нормальные люди спят), ни коллеги. Они проводят его, занимаясь спортом, решая важные проблемы, которые требуют свежего взгляда и спокойствия, и уделяя качественное внимание самому себе. Однако таким людям чаще всего приходится рано ложиться спать, и они упускают возможность пообщаться с друзьями или установить важные контакты в неформальной обстановке, например за ужином. Такая привычка больше похожа на исключение, нежели претендует на правило.

Мне кажется, это подходит далеко не каждому. Вот, к примеру, мой муж до восьми утра, если и встанет, то потом вряд ли вспомнит, что делал, так еще и будет бурчать весь день. Его активное время – это ночь. Он может с чистой душой и любовью ко мне пообещать мне не забыть что-то сделать, если я его попрошу, а потом напрочь забудет, утверждая, что просьбы моей как не бывало.

Однако в том, чтобы вставать рано, все-таки есть очень много преимуществ.

ЧТО МОЖНО УСПЕТЬ СДЕЛАТЬ, ПОКА ВСЕ СПЯТ?

Первое. Прогулка с собакой

Так как наша собака по имени Ватсон еще очень маленькая и ему нужно гулять несколько раз в день, мой день теперь начинается с прогулки.

Второе. Зарядка

Я не самый спортивный человек в мире, об этом мне нужно сказать заранее, однако утреннюю зарядку стараюсь не пропускать. Для меня это пятнадцать-двадцать минут йоги по видеоурокам. Каждый день я делаю что-то новое: иногда это активный комплекс для бодрости, иногда растяжка, иногда упражнения для осанки и спины, которая у меня после третьих родов стала предательски часто болеть. Мне скучно делать одно и то же каждый день, поэтому я использую разные комплексы.

Третье. Чай и дневник

У меня есть дневник, о котором я уже писала в своей книге «Воспитание. Простые правила». Это дневник на пять лет, где каждая страница посвящена одному дню и разделена на пять секций. Каждый год нужно писать по немного впечатлений за день, а когда дневнику исполнится год, вы сможете увидеть, что происходило в этот день год, два, три назад. Это очень интересно. Так, например, я заметила, что в один и тот же день в ноябре я постоянно заболеваю, в другой постоянно устраиваю вечеринку, а как интересно сравнивать свои ощущения сегодня и год назад!

Это время, когда нельзя бежать, нужно спокойно собраться с мыслями и подумать о том, что произошло. Делать такие остановки крайне важно для каждого человека. Мне это позволяет прежде всего объяснить самой себе все, что происходит вокруг, перестать бежать и сделать время осязаемым.

Четвертое. Писать!

Помню, как в интервью, которое я брала у Гузель Яхиной для журнала Seasons, она сказала, что если до рассвета уже что-то написано, то это очень хорошо. Я тогда подумала, что это было сказано будто про меня. Для того чтобы писать, мне нужно полное спокойствие, чтобы никто и ничто меня не отвлекали от процесса. Я могу писать утром и вечером, дома или в кафе, но я не могу писать, когда рядом находятся мои близкие люди или друзья. Мне нужно быть полностью одной. Кстати, шум голосов в кафе или на улице меня не отвлекает, как и незнакомые люди, а вот если прибегают дети и задают один крошечный вопрос, процесс прерывается, и мне сложно его потом возобновить, к сожалению. Именно эти утренние часы для меня очень важны и являются самыми продуктивными.

Пятое. В кафе с самой собой

Одиночество очень важно, для людей, склонных к интроверсии, – это воздух, которым они дышат. Для меня одиночество – очень важное состояние. И осознав это, я начала искать возможности интегрировать его в свою жизнь.

Иногда, если я понимаю, что дома побыть в тишине не получится, я ухожу писать в кафе или в офис, где у меня утренняя группа. Я сажусь за один и тот же столик в углу, заказываю себе кофе, сырники и открываю либо записную книжку, либо ноутбук. Меня успокаивает шум кофемашины и голоса незнакомых людей. Ходить в кафе с самой собой – очень важно. Такие свидания позволяют тебе не терять себя в очень шумной и быстрой жизни.

За утро можно очень многое успеть, это время, которое принадлежит только вам, если вам нравится быть с самим собой, мне кажется преступлением его упускать.

Стоит ли пытаться ломать свои биоритмы, если утром так хорошо? Я, честно говоря, не уверена. Если никто еще не написал книгу «Волшебный вечер», это совершенно не значит, что вечером нельзя быть настолько же продуктивным, как и днем. Я даже где-то слышала, что вечером есть момент, когда человек становится очень креативным, сбиваются бастионы разума и логики, и человек может придумать что-то абсолютно невероятное.

У Яна Фабра, известного современного художника, есть проект, в котором он перерисовывает знаменитые художественные полотна шариковой ручкой Bic. Проект так и называется «Bic-арт». Вот что об этом проекте написано в Википедии:

«В этом специфическом цвете он видит так называемый «Синий час». Это момент, когда ночные насекомые засыпают, а утренние существа еще не просыпаются. В этот момент энергия темноты и света сливаются. Этот цвет уже не черный, но еще и не белый, а имеет синий оттенок, рожденный метаморфозой жизни, переходящей из одного состояния в другое. Это истинное значение «синего часа», произведения искусства, созданного из энергии тех крайних границ жизни, где каждый раз рождается новая жизнь».

Я, как человек, склонный верить красивым легендам, верю и в эту. Просто мой портал связи со Вселенной открывается утром, а когда открывается ваш, нужно найти вам самим.

Из дневников.

Про то, когда никто не видит и дети под дождем

Когда никто не видит, я наливаю себе самую большую чашку ромашкового чая, достаю трехсотпятидесятиграммовую плитку шоколад Cadberry, того самого с миндалем и изюмом, который по необъяснимой причине у нас больше не продают и который мне привозит из поездок мама, и, как в детстве, макаю шоколад в горячий чай, пока он не начнет плавиться.

Когда никто не видит, я записываю в свой блокнот с Эдинбургом французские слова и начинаю готовиться к сдаче DALF.

Когда никто не видит, я расчесываю волосы, потому что ненавижу, когда они спутаны.

Когда никто не видит, я долго сижу и глажу огромного кота Укропа, потому что это нравится нам обоим.

Когда никто не видит, я беру зонт и иду гулять в самый дождь, когда на улице не остается никого.

Когда никто не видит, я по пять раз пылесошу перед приходом гостей.

Когда никто не видит, я всегда приезжаю на уроки минимум за полчаса, потому что ненавижу опаздывать.

Когда никто не видит, я делаю вид, что ищу нам квартиру в Париже и мысленно мило улыбаюсь ее продавцу, чтобы он сбросил нам цену.

Когда никто не видит, я мечтаю пойти учиться в Le Cordon Bleu и совсем не затем, чтобы стать великим шеф-поваром, а затем, чтобы лучше всех резать петрушку и варить самый сливочный бешамель.

Когда никто не видит, я ем яблоки вместе с косточками, а арбуз ложкой.

Когда никто не видит, я смотрю, как спят мои дети.

Когда никто не видит, я сижу одна на балконе.

Когда никто не видит, я занимаюсь йогой в коротких шортах и таком же коротком топике.

Когда никто не видит, я смотрю британское телевидение и читаю «Лолиту».

Когда никто не видит, я вижу сумасшедшие сны, которые всегда боюсь записывать и поэтому забываю.

Когда никто не видит, я не очищаю кожуру апельсинов, а режу их на четыре дольки и ем.

Когда никто не видит, я пишу посты в Instagram, сказки и долгие списки, многие из которых так никогда и не осуществляются.

Когда никто не видит, я делаю вид, что я парижанка, когда я в Париже.

Когда никто не видит, я смотрю на фотографию Бабушки, которая стоит у меня в книжном шкафу, и пересматриваю по сто раз наши семейные видео.

Когда никто не видит, я плачу над фильмами и книгами.

Когда никто не видит, я прихожу рано-рано в офис, наливаю там себе кофе и пишу одна в пустом офисе.

Когда никто не видит, я переставляю свои книги в книжном магазине с нижних полок на верхние.

Когда никто не видит, я съедаю все конфеты, которые купила детям для адвент-календаря еще до 1 декабря.

КАК ВСТРЕТИТЬСЯ С СОБОЙ, ЕСЛИ СОВСЕМ НИЧЕГО ПРО СЕБЯ НЕ ЗНАЕШЬ

Самая большая удача и проблема в жизни – встретиться с самим собой. У меня этот процесс занял долгий и интересный период, который длится до сих пор. Моя первая попытка встретиться с собой вылилась в проект «Сто один факт обо мне», а потом еще «Сто один факт обо мне». Это отличное упражнение, которое когда-то помогло мне начать с собой знакомиться. Прочитайте, что получилось, и напишите свои.