Текст книги "Приеду к обеду. Мои истории с моей географией"

– Подстыла? Аааа, щас подлечим. Пойдем.

И повела меня на пригорок у дома, где росло лекарство.

– Я сроду таблеток не пью, все целебное под ногами, смотри сама. Вот адонис, вон то жабрей, а там морковник. Еще бадана тебе нарву, он быстро на ноги поставит! Вскочишь и побежишь! Не догнать будет! Можно и бороду в твоем случае. Вон, вишь, с веток свешивается, – хозяйка показала на длинные серебристые патлы, которые свешивались со старой елки, доставая до земли, и действительно были похожи на бороду старого лешего. Чем таблетками травиться, вишь, заварил, выпил, голова очистится, ноги сами понесут. Земля ж просто абы что не родит, все пользу и смысл имеет, просто знать надо, приглядываться, прислушиваться. Но начинать, говорю тебе, каждый день надо с воды – 4 стакана, слышь, пока в горле не забулькает! Все плохое и выходит! Щас настой соберу, а ты пока листок пожуй, на.

Она наклонилась к какому-то кустику – к примуле, насколько я поняла – и сорвала парочку листов.

– Скоро володушка пойдет, потом таволга. А вот и манжетка, старообрядники ее недужной травой называли, от всех недугов она. Да ты листья-то жуй, жуй, скоро получшает! А потом, слышь, часов в пять к речке спустись, вздохни. Глубоко-глубоко! Гляди, тут мы на горке живем, и все травяные ароматы к вечеру сверху к реке спускаются. А ты постой около речки и подыши воздухом этим, ароматы через тебя к реке и пойдут! Не страшись, коль ботало услышишь, колоколец, иначе, то коровки на водопой отправились. А пожелаешь, залезь на горку, – хозяйка махнула рукой на самую вершину, – полюбуйся там. Эти два придурка, бля, Наполеон и Гитлер, хотели Россию до краев завоевать, так вглядись повнимательней, краев-то у России и нету…

А к вечеру и вправду похорошело после травок этих, ломота, как и было сказано, ушла в речку через травяные запахи, нос подсох и голова прояснилась, вот ведь чудеса.

– Ну, поздоровела, мил моя? Чем теперь порадовать? Самогон, медовуха или снова самогон? У меня такая последовательность! Могу и наиборот! Налью, сколь скажешь, да еще добавлю от души! Не всё ж листья жевать! У меня и свиридовка, и дубровка есть! Всё фамильное – наливайка от Свиридовых, да от Дубровых!! А еще хорошо б в баню тебе, чтоб наши успехи закрепить!

Всю жизнь, когда меня посылали в баню, – и в прямом, и в переносном смысле, – я всегда отказывалась. В детстве был неудачный опыт: мы с родителями ездили по Карелии, и в какой-то деревне специально для нас предложили затопить баньку по-черному. Мама ни разу в такой не парилась и от любопытства согласилась.

Помню черный, в саже, низкий потолок, по которому взрослые шаркали головами, скудный пар тонкой струйкой откуда-то сбоку, холодный и грязный пол, зябкость и огромные мурашки по всему телу. Потом слегла надолго с ангиной и температурой, испортила всю поездку. А детские впечатления, сами знаете, дело такое… И с тех пор нет и нет, ни в сауну, ни в турецкую, ни в русскую баню не хожу, все черный потолок мерещится, только под душ отмываться от детских впечатлений.

А тут на Алтае – рррраз, и сподобилась! Объяснили все подробно что да как, рассказали по-хорошему, с деталями, я и пошла-пошла своими ногами!

И правда, прогрелась вся насквозь, веником духмяным навздымалась, можжевеловыми запахами пропиталась, красота!

Очень нравится мне местный алтайский говор, вроде один русский язык, но есть какие-то местные словечки и милые интонации, цепляющие слух.

Спросила у хозяйкиного мужа, тутошнего, прокопченного солнцем мужичка, что особенно любят есть на Алтае.

– А чего спрашиваш? Подбаиваешься, что мы тут голодуем? Всё хорошо у нас, не бось! Хариуса и тайменя в горных речках помаленьку берем, чистая рыба, без червей, ее солькой подприсыпешь и в рот! Вода холодная, ни один червь не выживет. Дичи полно, косули, маралы опять же, медведи, кабаны. Ну а дома-то шти на бураках, картошки-то раньше не было, пироги с щавелем, чай на корнях и травах, это ты испробовала… И не только чай-то травяной, еще и банька на травах, пару поднапустили, веничком хорошенько набздавали, тело всё расшаперилось и снова живой! Ты ж уже попользовала баню-то! Есть и староверские рецепты, знаю такое, окрошку иху уважаю – на квасу, с квашеной капустой да всякой всякотой. Это окрошка чисто ранишная, старинная еще, от похмелья наутро самое оно, так-то мы ее не каждый день готовим…

Вот я и слушала эту почти песню, особо в суть-то не вникая, а просто удивляясь настоящести и чистоте языка, не отравленного модными «пофоткаемся», «пока-пока», «трындец» и сами добавляйте любимое. Да и люди здесь такие же, неотравленные, улыбчатые, основательные, спокойно радующиеся дню, почитающие родителей и живущие среди кедров.

Вот така всяка всякота в наше туевое время. (Туевое – от слова «туя». А вы что подумали?)

Рецепт староверской окрошки-то я подвыспросила, получайте!

Окрошка староверская – капустка квашена, отжата, рублена и присыпана сахарком, лук нашинкованный зеленый, редиска мелко-мелко, огурчик соленый или свежий шинкованный, мед опять же для сладкости, пару ложек, как нравится, горчицу можно маленько и сольку. Дать постоять чуток, чтоб капустка сок пустила, и заливаем квасом, лучше своим. Отак от!

А еще местная икра кабачковая мне понравилась. Проходили мимо какого-то дома, там хозяин у казана во дворе орудовал.

– Михалыч, здорова, ты чего там шуруешь? – спросил наш провожатый.

– Здорова, кабаки вот жарю. Девать некудова их, икру закручу.

Ну и я тут же подоспела со своими вопросами-выспросами про что, да как и поподробнее.

На 2 кг кабачков нужно брать всех овощей по 1 кг. Солить-перчить в самом конце, в начале, по просьбе Михалыча, об этом даже не думать. Лук, морковь обжарить отдельно на сковороде, перец обжарить в казане, туда пошинковать кабачки, помидоры и через минут 40 закинуть жареные лук с морквой. Можно перемолоть, а можно и натурально, кому как нравится. Резаную зелень и зеленый лук потом выставить на стол. Проще простого!

А я, кстати, из этого же набора овощей делаю немного другое. Лежат-лежат, скажем, невостребованные кабачки в самом низу холодильника, всеми забытые и покинутые, ждут своего звездного часа, а тебе или нагнуться за ними лень, или не лежит как-то душа к овощам, а хочется творожка, или еще чего, короче, начинают они задумываться. С ними так бывает. Идут старческими пятнами, сморщиваются, скукоживаются, мягчеют характером, а местами вообще начинают подтекать, ну вы знаете, как это у стариков бывает. И когда я вижу такую картину, то отступать уже некуда – пускаю их сразу на полезное дело при таком раскладе, ведь ради чего тогда вся их кабанчиковая жизнь? Ну и ищу, что им может оказаться в помощь.

Нахожу, что есть: перчик, скажем, залежалый или два, морковку, одинокий крепкий баклажан нового поколения, помидорку магазинную, почти искусственную, крепкую, красную и никакую, без вкуса и запаха, лук, чеснок, зелень, превратившуюся уже в желтень, видимо, одного года рождения с кабачками.

Ну и рублю все это, как Чапай. На икру такое пускать не всегда есть настроение, тогда б, не рубя, в духовку печься сунула. А можно вот сделать эдакий овощной «мусор» для макарон, который совсем не должен смотреться однородной замазкой. Не спрашивайте только, пожалуйста, про то, сколько чего, я всегда на глаз и по обстоятельствам, это ж не тесто там какое-то. Главное, все отдельно пожарить и лучше на нескольких сковородках, тогда быстрее: лучок с морковкой – раз, на другой сковородке кабачков-старичков, потом баклажанушку, и так до конца. Складывать все в одну большую сковороду, и когда уже все сложено, заправлено специями, чесноком, зеленью и перемешано, добавляю как всегда – внимание – тертое кислое яблоко! Оно пропечется, растает среди овощей и придаст что-то такое… молодильное, дерзкое, непонятно-восхитительное вашему-нашему блюду. Пусть еще потушится под крышкой на тихом огне и вперед, на макароны! Или можно так, живьем, на хлебушке! Ну вот, почти одинаковый набор, но с изюминкой!

#######

В один из приездов на Алтай пошли на водопад Жираф, то еще, скажу я вам, место, просто так не доберешься. Отправились сначала по берегу горной реки Шинок. Долго тряслись по бездорожью на «газиках», «Нивах» и джипах, торжественно въехали в отгороженную от общей территории деревянными воротами Республику Алтай и встали на стоянку в их лесу среди только что зацветших диких пионов и огоньков, красота несусветная.

Наш проводник Андрей, крепкий улыбчивый мужик, сказал, что восхождение он посвящает дню рождения Роберта Рождественского и всунул флешку, на которую заранее были записаны все – ВСЕ! – песни отца! Ну и не надо говорить, что и по дороге туда, и по дороге обратно мы все голосили, подпевая Кобзону, Магомаеву и другим прекрасным исполнителям, радуясь, как дети. С Андреем было еще трое местных – молчаливых, внимательных, надежных и основательных мужиков. Таких, как надо, таких, которых я бы занесла в Красную книгу.

Поход был неожиданно трудным – сначала мы, нежные и городские, бросились фотографировать цветочки и совершенно расслабились, но через пару сотен шагов стало намного сложнее – переход горной реки несколько раз вброд, падения, соскальзывания, слезы, ушибы и полное обессиливание после долгой, скользкой и почти отвесной тропинки вниз. Андрей перетаскивал нас на закорках через холоднющие речки (хотя на фига ему это было нужно?), тащил девичьи сумки с нелегкими фотоаппаратами, ну а про подавал руку я и не говорю. И другие мужики так же. Без слов, просто протягивали ручищу и тащили. Дошли туда с большими препятствиями, пошли обратно с бОльшими. Теперь надо было подниматься. Нескончаемо и как-то бесперспективно. Но снова поданная рука, улыбка, вовремя сказанное нужное слово, шутка какая-то, и вдруг откуда-то появляются силы, идешь и доходишь. А на стоянке нас ждал суп из косули, сваренный мужскими руками, вкусный, с кореньями, местный дикий мед и чай из золотого корня, который «торкает и штырит», и кружка с самогонкой на кедре, пущенная по кругу – чуче на местном. А когда я спросила для интересу, сколько же этой самогонки с собой, Андрей сказал, что, мол, обижаешь, мы порожняком не ездим, 2 литра на экипаж-то хватит – и достал спиртовые припасы. А потом мужики собрали все до салфеточки, погрузили в машину, развернулись аккуратно, след в след, чтоб лес больше не будоражить и не давить траву, и вдарили по газам.

На обратной дороге снова орали песни, отцовские, отборные, смотрели на красоту вокруг, на лошадей, кедры, горы и солнце, и показалось мне, что начинаю понимать я – красивая незагаженная природа рождает красивых и чистых людей. Как мне кажется.

Так и передвигались по Алтаю, с места на место, слушали замечательный местный говор, который прекрасно создает настроение и который сама с нескрываемым, каким-то очень детским удовольствием, пробуешь на язык! И ничего, что переезды длиннющие и не по самым хорошим дорогам – Алтай-то огромный, как все иначе посмотреть? Ничего страшного, это только оттеняет вечное удивление и восхищение от того, что видишь!

Только приехали в Солонешенский район, а навидали уже достаточно! С утра забрались на гору маралов смотреть, увидели пятерку рыжих, аж в красноту, очень торопливых. Один мимо нас гордо прогарцевал, словно какой кинозвездун по красной оскаровской дорожке. Продышались, на горы посмотрели: если вершина в снегу – белок называется. Потом сыры местные поели – много и самых разных, гурманских, из соседнего хозяйства привезли. Оттуда в другое хозяйство, за медом. Пасечник там совсем свежий, только недавно начал свое пчелиное дело, но весь аж горит от счастья, что пчелок завел! Блинов напекли, чтоб с медом пробовать, медовуху поставили, как водится. А куда здесь без нее – душа требует красоту по-своему осмыслить!

Показал нам, как эту медовуху дома строить. Напиток этот необычайно веселильный – у кого ноги отнимает, у кого язык заплетает, но настроение всем повышает, проверено на себе! Да и живой витамин В, который льется прямо в кровь! Рецептом своим поделился.

Значит, так, первым делом выбираем мед. У него все просто, далеко ходить не надо, бери да делай. А городским жителям проблематично. Мед хорошо бы свежий и самый ароматный, гречишный вот очень подойдет, например, или липовый. И надо следить, чтоб суррогат на рынке не подсунули, сироп какой-нибудь крашеный. А то вместо медовухи сироповуха получится.

Всего надо совсем немного:

300 г хорошего пахучего настоящего меда;

2 л воды;

1 ч. л. сухих дрожжей (или 25 грамм прессованных);

5 г шишек хмеля;

корица и мускатный орех как желаете, по вкусу.

Все это легко достать, а шишки хмеля в любой аптеке за три копейки можно купить, не редкость.

Кипятим воду и добавляем мед. Он сразу норовит прилипнуть ко дну, мы допустить этого не можем, поэтому усердно крутим ложкой, не прерываясь и не отвлекаясь на жизнь. Пенку собираем, не нужна она нам. Ну и начинаем добавлять то, что поправляет вкус и придает ему пикантность – корицу, шишки хмеля и мускатный орех. Еще немного мешаем, чтобы мед в горячем состоянии впитал эти ароматы, и убираем с огня. Даем немного остыть, не выше 30 градусов, и вмешиваем дрожжи. Если будет слишком горячо, то дрожжи сварятся, и наша медовуха не забродит. Переливаем в большую бутыль или банку и оставляем в теплом и темном месте, надо сделать так, чтобы зреющей медовухе было тепло и темно одновременно. Закрываем горлышко медицинской перчаткой с маленькой дырочкой на одном пальце, через которую будут выходить избыточные газы. Через несколько дней в кастрюле начнется жизнь – появятся пузыри и таинственное шипение через дырочку, медовуха заговорит. Говорить она будет около шести дней, потом брожение закончится, перчатка сдуется и можно фильтровать. Главное, не взбалтывать и не выливать целиком, а оставить осадок на дне, и аккуратно, через несколько слоев марли, разлить медовуху по бутылкам. И что ждать? Можно пить!

После медовухи все заголосили, запели песни и пошли, поддерживая друг друга, по машинам, улыбаясь во весь рот и жалобно икая. Отправились в таком состоянии на пикник. Поперли на джипах по бездорожью на самую верхнюю верхотуру! Там никаких дорог – одни направления! Трава в человечий рост, сочная, ярко-зеленая, аж трещщыт и соком брызгает, когда по ней едешь. А это только начало июня – как она к августу-то вымахает! Повсюду цветы белые, невесомые, зонтиками, все поляны собой заливают, словно зимним невесомым снегом, березы толстенные уж сколько десятилетий тут живут, могучие, красивые, отмытые дождями. И бабочек белых тысячи среди этого белого великолепия. И непонятно, где кончаются цветы, где начинаются бабочки. Такое ощущение, что цветы этих бабочек выдыхают…

Откуда столько этих летучих, спрашиваю.

– Да внимания не обращай! Ну их! Какие это бабочки! Это ж бывшие черви! Всю черемуху сожрали, как выстригли! Во всей округе, как зараза какая! А что мы без черемухи? Ни тебе цветов, ни запаха, ни пирогов, это ж они, сволота, традицию съели, пироги-то с черемухой!

Чувствую в голосе разочарование и недоумение, действительно, как на Алтае без черемуховой муки, меня еще бабушка этими скрипучими пирогами угощала, помню!

На пикнике снова богатство разложили – пирог с рыбой, овощи в количестве, копченого кабана, медовуху с кедровым самогоном, бутыль меда, да два котелка на огонь поставили – один для ухи, другой для чая. Чай-то сразу заварили, один из проводников отошел на пару шагов в лес, пособирал травок, да кинул в кипяток, вот вам и весь чай. Лучшего никогда в жизни и не пила. Он и пах именно жизнью, огненный, щекочущий, в меру пряный, лился прямо в кровь, оживлял и будоражил. А с медом… Картох кинули в угли по краю костра и стали резать пирог. Пирог интересным был и по вкусу, и по подаче. Нагрели его на сетке с двух сторон, он зарумянился еще больше, пошел ароматными пятнами и аппетитным запахом, вздыбился, тогда ему вскрыли верхнюю корку и стали есть целиком запеченную рыбу, обмакивая тесто в соус под рыбой. Прекрасно! Очень вкусный получается рецепт такой печеной рыбы. Смотрите, она запекается в тесте и получается как бы недопирог. Тесто может быть любое (дрожжевое или слоеное), мы его раскатываем, густо засыпаем резаным жареным луком, приправленным травками, перцем и лаврушкой. Это подушка. Сверху кладут любую некостлявую крупную потрошенную рыбу или филе. Можно запечь две разных рыбки под одним одеялом. Или три помельче. У нас там в походе две было, но кто они по национальности, я не поняла, главное, что вкусные до невозможности и без мелких костей. Рыбу солят, перчат, маслят, спецуют, лимонируют. Минут 20–30 пусть подождет. Потом нежно кладут тушки на луковую подушку, засыпают луком и накрывают оставшимся раскатанным пластом теста, закрепив хорошенько по краям. Делают небольшой надрез, чтоб рыбка дышала. И яичком разболтанным сверху для блеска, а как же! Ставят в горячую духовку и следят, как румянится. Ну и как готово – нет, не режем, как пирог, а вскрываем корочку, а таааам… На прелом луке лежит она! Диетическая, сочная, манящая! И ну ее дербанить, и ну глазки закатывать, да хозяев хвалить! И не знаю даже, чего вкуснее – корка с луком, пропитанная рыбой, или сама рыбка. Ведь весь рыбий дух не уходит, в тесте останавливается, насыщается, совсем другое блюдо получается. Испанцы, скажем, рыбу в соли запекают, в Сибири и на Алтае – в тесте, чтоб сытнее было, да и потом зачем столько соли выбрасывать, не по-хозяйски это.

#######

Едем дальше! Но дальше страшно – покажут, как обрезают панты у маралов. Я сначала попросила поподробней рассказать, как это происходит, чтобы понять, выдержу или нет. Поехала все-таки, сказали, что так или иначе маралы раз в год теряют рога, на воле или в неволе, результат один. Панты – это их молодые, неокостеневшие рога, покрытые нежной кожей и густо напитанные кровью. Маралов загоняют в специальный «станок», зажимают голову и срезают рога. Глаза у них в этот момент совершенно обезумевшие, испуганные, несчастные, оно и понятно, им больно и страшно. После снятия пантов в кровоточащие пеньки втирают жженые квасцы с солью или с нафталином для отпугивания насекомых, чтобы мухи не занесли заразу, и после этого марала отпускают в огромную огороженную территорию в десятки гектаров. В следующем году их ждет такая же процедура, плата, так сказать, за жизнь в маральнике. Но в природе маралы живут 25 лет, а в неволе 16.

Жизнь штука жестокая…

Препараты на основе пантов очень ценятся и считается, что они способствуют увеличению жизненной силы человека, повышают иммунитет, обеспечивают общее оздоровление, лечат суставы и всякую всякоту в организме, укрепляют кости и зубы, растворяют камни в мочевом пузыре, излечивают гнойные нарывы и даже, хоть это и странно звучит, умеряют вспыльчивость, то есть действуют практически как антидепрессант. В общем, используются для сохранения здоровья, силы и молодости и сравнимы по эффекту, пожалуй, только с женьшенем. Производство лекарства – дело довольно трудоемкое. Для того, чтобы растолочь панты в порошок, их нужно законсервировать, свежие никак не растолочь. Всё сложно и довольно долго: для начала их надо сварить, обмотав бинтами, чтобы во время варки губчатая макушка не лопнула, потом хорошенько прокалить и на два месяца повесить сушиться.

Охота на маралов шла столько, сколько живет человечество. Панты, маральи рога, растут неимоверно быстро, как на дрожжах, до 5 см в ДЕНЬ! Но только, пока трава зеленая, на сене панты у марала почти не растут. Сочность нужна. Вот эта мгновенная регенерация тканей у маралов всегда и привлекала людей.

По осени начинаются битвы за самку, часто со смертельным исходом или с медленной смертью в течение нескольких месяцев, ведь если ранение не смертельное, но глубокое, скажем, в брюхо, то марал начинает гнить изнутри и погибает. Это в природе. В неволе пантам отрасти, конечно же, не дают. Нещадно бьют одних, чтобы продлить жизнь другим.

Вообще маралы странные. Если беременная самка хорошо питается, то и рожает здорового, милого пятнистого, как Бемби, детеныша. А если время голодное, всяко бывает, то беременная мамаша питается этим самым зародышем, разлагая его на соки и витамины. Беременность и рассасывается. Вот такие дела… Но если самка всё же рожает, «Бемби» остается лежать на месте трое суток, ножки некрепкие, он пока не может встать. Мать ходит это время по окрестностям, и не дай бог ее спугнуть, забудет она тропинку и не найдет ребятенка. А через три дня, если все хорошо, встаем и идем за мамкой! Маралятам в неволе делают детские прививки, от БЦЖ, всякие другие, поэтому болеют они мало. Ну глистов еще прогоняют. В природе чуть что, лечатся травой и кореньями. Мамка – одиночка, у отца целый гарем, это не волчья или лебединая история, когда одна пара на всю жизнь. Поэтому функции марал выполняет только супружеские, оплодотворительные, защитные берет на себя мать. Зато самцы дружат между собой и могут прорвать любое заграждение, если вдруг дружбанов разлучат.

В общем, мараловодство дело жестокое, кровавое, но лечебное, никуда не деться. Для лечения в ход, помимо пантов, идет всё: хвосты, пенисы, мясо, жир, сухожилия. Пенисы есть сушеные, извините, мужики, метровые, и нашинкованные в водке – идет товар хорошо, что то, что другое, для радости в мочеполовой сфере. Но сушеный, конечно, выглядит убедительней, чем нарезка. На нарезку взглянешь и отвернешься – несолидно, брезгливо и страшновато.

#######

Еще в один приезд на Алтай отправилась по староверским местам, предки ж из алтайских староверов, из кержаков, любопытно ж, как оно раньше у них все было устроено. Поляков-староверов еще Екатерина на Алтай выслала, отсюда и корни. Ну и решила я как раз выйти в люди на Троицу, в большой праздник, в березовую рощу, куда съезжались все с окрестных деревень. Трава в роще высокая, сочная, душистая. Народу много, все в народных костюмах, в венках и лентах, даже дети, а старухи-то и подавно. Ну вот, выдали мне костюм под стать – все переодевались, а я что ж? Девки бегают махонькие, заплетаясь в длинных юбках, бабы голосят песни, венки из березовых веток плетут, мужики вышагивают важно в разноцветных косоворотках, мальчонки танцуют. А старух тех, что сидели поодаль, я сразу приметила и пошла на них, уж очень они были хороши. Морщинисты, кряжисты, улыбчивы и всепонимающи. Еще издалека приглянулись мне своей яркостью, основательностью и настоящестью, сидели за длинным тесаным столом и ели. В старообрядческих юбках, кофтах, головы покрыты разноцветными платками, чтоб волос не было видно, пояс ленточный, да бус разных по килограмму на груди. А я мимо так одна неторопливо иду, смотрю, как бы их сфотографировать, чтоб они не очень заметили.

– Давай-ка мимо не ходи, угостим тебя, что ты бродишь неприкаянно? – перегородила вдруг одна из бабулек мне путь. В синей кофте с янтарями, длинной синей юбке, боевая и крупная.

– Староверы ж к столу не зовут, – растерялась я.

– Дык у нас в деревне их и не осталось. Дед Семен доживает свои 100 лет и все, остальные старики перемерли. А чего ж, разве мы не можем гостью-то покормить?

Остальные бабы закивали, указали на место за столом. Я села и стала рассматривать хозяек. Как принято писать, 70+, все разные и фактурно-фигурные. Сначала налили полстакана чего-то красненького и прозрачного. Я хряпнула залпом, даже не понюхав. Бабка по-пацански присвистнула:

– Ну, ты, мать, даешь, стой, не дыши, щас за пловом сбегаю!

Самогон оказался жгучим, резким и мгновенно убившим наповал всю мою интеллигентность. Видимо, валил с ног и не таких, как я. Бабка плюхнула мне в руки миску с пловом, усадила и запела:

 
Не для меняяяяя придёт весна,
не для меня Дон разольётся,
Там сердце девичье забьётся,
с восторгом чувств не для меня.
 

Товарки мгновенно подхватили и по березняку полилась грустная тягучая песня.

Потом еще и еще, они уже не могли остановиться, их и просить не надо было, все пели и пели, а душа моя все замирала и замирала, хотя внутренне я обливалась слезами. Почему? Не знаю. Может, затронули они во мне что-то исконное, это не пафос, а так в жизни бывает, может, поразила меня их мощная энергия, абсолютно настоящая, прущая из них со страшной силой, из этих обычных, казалось, разодетых старух. Они все пели и пели, разное, древнее, и «Надежду», и матерные частушки, и «про тюрьму».

А мои внутренние слезы испарились уже и превратились в тихую радость, что есть еще такие бабы, слушать которых – счастье, что б они ни делали: пели б, говорили б, они основа, и надёжа, и счастье, что услышала их.

Ну и пригласили они нас потом на старообрядческую свадьбу в селе Сибирячиха, чтоб проникнуться, чтоб все по-правильному, почти по-настоящему. Жених у нас был из местных, из солонешенских, бывалый и чуть потрепанный жизнью, а невесту ему выбрали из дальних краев, из московских, балованную, молодую, красивую, Натахой звать. А я вроде как мать её, стало быть, роль мне такую дали. С иконкой хожу, благословляю, а у самой нет-нет, да и слеза наворачивается, жалко такую девку на сторону отдавать. Ну вот и начали, как встарь. Изба настояшша, староверска, внуки ее сохранили, не тронули, оставили, как при дедах было. Ну так вот, значит, невесту с женихом встретили, в избу провели и разъединили там молодых. А девку посадили косы заплетать и переодевать в бабье, отгородив от всех большим цветастым платком. Вот и окрутили – надели кичку и шашмуру, чтоб волосья-то не вылазили. Всплакнули, чего уж, самое время. И к столу я как мать их повела, хлеб-соль поставила. Тут-то и подарки стали раздавать: невеста жениху рубаху льняную расшитую, а жених невесте – туфельки кожаные, всем одинаково приятно. Гости расселись, по первой опрокинули, хлебным киселем закусили, загудели, денюжки стали собирать молодым на развитие хозяйства, в плошку кидать. Потом понаставили на стол курники да пироги, окрошку капустную на квасу, кашу пшенную томленую с молоком и яйцом. Ну и самогонка кедровая, без нее кака така свадьба? А поодаль уже кровать стоит под расшитой простыней, подухи лежат горкой, ждут молодых, чтоб придавили.

Но пока не пора, шум-гам, и песни, и все так вошли в эту жизнь красивую, в этот дух и широту, в эту простоту и благородство, что не хотелось из старинной избы уходить в современный мир.

Хорошо там было, чего уж…

#######

Ну и как поездить по Алтаю и не обойти Телецкое озеро? Горжусь, что есть еще уникальные сохранные территории, не загаженные людьми, плиткой, стекляшками и искусственными цветами. Счастье, что есть настоящая природная сказка, где живут озерные духи, могучие хранители гор, вековые старики-кедровики и воздушные неиссякаемые «водопадные».

Местные и живут по этим «телецким» законам: не навредить озеру, предостеречь пришлых, чтоб духов не злили и блюли правила, чтоб дышали, наслаждались и сохраняли красоту для детей. Многих чужаков Телецкое не приняло, отторгло, погубило. У него своё чутье на правильность.

Озеро богатое, отвесные берега из мрамора да сланца, поблескивают на солнце, когда мчишься по воде. Кто живет у метро «Павелецкая», знайте, что станция отделана Телецким мрамором. Сколько труда это стоило, в таких-то условиях мрамор отсечь, не представляю…

Озеро удлиненное, вытянутое, с загогулиной, маленько глубокое (до 350 м), рыбное и страшно холодное. То, что попадает на дно, так и застывает навечно. В начале этого века водолазы подняли почтальона, который утонул в один из дней 1910 года. За сто лет с ним почти ничего и не произошло – словно заснул во время работы, с сумкой, полной писем, телеграмм и газет. Правда, цвет лица чуток изменился.

Каждой горе вокруг озера есть своя история, каждому водопаду – свое имя. «Сорок грехов» – идите смывайте, чего встали! «Девичьи слезы» – видите, вон, в три ручья…

Островки попадаются – на одном, махоньком, березка уцепилась, три года как стоит, держится пока. Другой, в виде сердца, если смотреть сверху, остров любви. Сюда привозят на первую брачную ночь молодоженов-алтайцев, хотя, кроме нескольких кедров да подушки из мха, здесь и нет ничего. А с другой стороны, что еще влюбленным надо? На острове не страшно, хотя вокруг живности в избытке – медведь балует, олень-косуля трубят, ирбис, он же снежный барс, по ранней весне захаживат, ну а всякой мелкой всякоты немерено. В озере сиг телецкий да хариус, щука, налим да таймень.

Жить можно, однако…

А главное, нужно!