Текст книги "Высотка"

Питер

В один из выходных мы проснулись ближе к обеду, втроем на Самсоновом диване (Андрюха с пятницы загулял, поэтому диван и прочие радости достались нам). Петя дрых, укатанный ночными разговорами о смысле жизни, которые удалось пресечь только на рассвете, когда мы уже почти уперлись в истину лбом. Оставалось чуть-чуть поднажать и истина поддалась бы, но Баев некстати всхрапнул на своем краю дивана. Мы расхохотались, спиритуальность тут же испарилась и просветление пришлось отложить до утра.

Петя спал, я его изучала. Без очков Петино лицо выглядело милым и беспомощным, хотя с него даже во сне не сходило выражение напускной суровости («ненавижу сопли»). Кожа светлая, почти фарфоровая, без единого пятнышка, как у младенца, вынутого из ванны. Захотелось поцеловать его в нос, но Баев бы не одобрил, и я не стала. Петькины руки, которыми он обнимал подушку, заметно контрастировали со всем остальным, что было доступно для разглядывания; они казались странно рельефными, как будто чужими – голова от одного персонажа, руки от другого. Приходилось вам видеть котов как бы с пришитыми хвостами? Сам белый, гладенький, а хвост полосатый, трубой, явно пересажен от другого кота. Вот и у Петьки так.

На прошлой неделе у нас даже случился острый момент. Надела на него наушники – вот, послушай, забавная песенка:

 
He’s such a delicate thing,
but when he starts in the squeeze
you’d be surprised,
 
 
He doesn’t look very strong,
but when you sit on his knees
you’d be surprised.
 

Петька поморщился – она же не поет, а мяукает. Но зато как! – сказала я, к тому же песня-то про тебя. Ты что, не любишь Мэрилин? Я думала, все мужчины любят. Он залился краской, нахлобучил наушники мне на голову и пошел ставить чайник. Я осталась наедине со своими мыслями о том, каково сидеть у Петьки на коленях и почему это место до сих пор вакантно. Ведь Петька такой милый… все умеет… и вообще…

(Вот, опять! Опять! Рассуждай потом о дружбе между мужчиной и женщиной. Старайся быть нейтральной/ным. А моменты все равно возникают.)

Баев обнимал меня, спине было жарко, словно в постель подложили грелку. Я смотрела на Петьку и думала о том, как это здорово – втроем и без моментов, как в детском садике, где днем укладывали спать, на белые простынки, под белые одеяльца, но никто не хотел укладываться, сначала дрались подушками, потом успокаивались, по одному ныряли в сон, а там уже и полдник, самое вкусное время суток.

Что бы учудить, сказал Баев, живем семейно-келейно, двери на ночь запираем. Наконец-то выспались, но для чего? Сердце мое рвется к морю, душа хочет перемен, а тело – покушать. Что у нас есть поесть?

Ничего нет, ответила я. Зато Пашкиной заварки пруд пруди. И как это Андрюха сберег? Я вчера ходила вокруг нее, ходила, но потом не выдержала и решила посягнуть.

– Умница моя, – протянул Баев, потягиваясь. – Значит, на первое чай, на второе тоже.

– Можем спуститься вниз, перекусить в столовке, – сонно отозвался Петя. – Если ты, старый дуралей, будешь возражать, отпусти хотя бы девушку.

– А, проснулся!.. С добрым утречком, – сказал Баев. – Как спалось? Что во сне привиделось?

– Я снов не вижу, – ответил Петя, – ерунда это на постном масле. Кстати о масле – мы идем завтракать или как?

– Денег нет, – сказала я, – только на метро осталось. Поэтому разжиться бесплатным столовским хлебушком не помешало бы.

Тут Баева осенило, он сел в постели и провозгласил:

– Я все понял. Есть нечего – это раз. Покоя нам в ближайшее время здесь не будет, это два. Через несколько дней явится Самсон и разнесет эту халабуду вдребезги пополам, я цитирую, но неважно. Итого большая и малая посылка в наличии. Вывод: мы едем в Питер, там и позавтракаем. Это три. Конец сообщения.

– Данька, повторяю, у меня только на метро, – продолжала занудствовать я.

– А стипа на что?

– Дали?!

– Ага, догнали и добавили. Я получил за себя и за некстати отсутствующих. Дениска домой уехал, вернется через неделю.

– Нет, так не пойдет. – Правило не брать в долг относилось к разряду священных и я пока умудрилась через него ни разу не переступить.

Петя, который все это время лежал, закинув руки за голову, и слушал нашу беседу, повернулся на бок и сказал:

– А мне идея нравится, честное слово. Но. Билетов может не быть.

Вот тут он попал в точку. Баев оживился, это был его выход.

– Билеты ни к чему. Я все устрою, если вы, законопослушные граждане, рискнете пожить пару деньков по моим правилам. А в моих правилах о билетах ничего не говорится.

– Петя, это святое, – пояснила я. – Баев их не покупает, он заяц-виртуоз. Это серьезный вид спорта, посерьезнее, чем автостоп. Правда, я его в деле не видела, разве что по мелочам, в городском транспорте…

– На крыше поедем, как Шапокляк? – поинтересовался Петя.

– Если его как следует развести на слабо, то и в СВ можешь оказаться.

– СВ не обещаю, остальное без проблем. Аська, собирайся, – скомандовал Баев. – Возьми мой рюкзачок, но не набивай под завязку, мы кое-что из Питера привезем.

– По такому случаю могу вообще ничего туда не класть, – обрадовалась я.

– Вы о чем? – спросил Петя.

– О чем, как не о пирожных!.. Кондитерская «Норд», то бишь «Север», слыхал? С ней вообще легко управляться, – сказал Баев, стягивая с меня одеяло. – Ходжа Насреддин в таких случаях привязывал морковку к веревочке, веревочку к палке, потом садился на осла…

– За осла ответишь, – я ухватилась за край одеяла, завязалась потасовка, Петя невозмутимо за нами наблюдал. – Эй ты, отпусти, а ты закрой глаза, я не одета, то есть почти.

– Она опять не одета, – вздохнул Баев, – это такая форма кокетства. Петька, если и сейчас глаза закроешь, то снова ничего не увидишь.

– Да чего я там не видел, – сказал Петя, покраснев, но глаза закрыл.

– Дураки, – я вылезла из постели и огляделась. – Где мои джинсы? Сейчас возьму твои и поеду в них. Мы все одинакового размера – махнемся не глядя? Люблю мужскую одежду. Рубашки, свитера, мне идет. Штаны еще не пробовала.

– Эй, – забеспокоился Петя, – не трогайте мои штаны.

Полуоткрыв один глаз, он подобрал с полу джинсы и поплелся в ванную. На нем были синие боксерские трусы с кармашками и белым кантиком. Мы с Баевым покатились со смеху, ничего особенно смешного, просто настроение хорошее.

– Обиделась?

– На дураков не обижаются.

– Да ничего он не видел. Для Петьки девушка его друга – сакральный объект, который он будет всячески оберегать от посторонних, а если надо – то и от самого себя. Хотя мне показалось, что в последнее время ему для этого требуется гораздо больше усилий, чем раньше. Иди сюда. Хватит торчать посреди комнаты в неглиже.

– А ты всячески осложняешь ему задачу. Одеяло зачем стягивать?

– Ну ладно, не дуйся. Я знаю волшебное слово, даже два – пирожное «шу». Ты же сама рассказывала. Я о твоей кондитерской осведомлен не больше, чем ты о моем автостопе, но верю как эксперту. Еще полдня и пироженце твое.

– Убери свою морковку.

– Я осел, признаю.

– Ах, как жаль, что Петя не слышит, свидетелей нет.

– Это мы сейчас исправим, – обрадовался Баев, выскочил в коридор в чем был и заорал: – Граждане, я осел! Эврика! Спешите видеть!

Бодрое утро, однако… Хотя какое к черту утро – два часа дня. Быстро покидать вещи в сумку – и на вокзал.

Вернулись из Питера вечером того же дня. До баевских безотказных схем дело не дошло, вокзал был оцеплен. Нас не пустили бы даже к кассам.

– Ну, Саныч, ты прокололся, – сказала я, открывая дверь. В обеих комнатах темно, Андрюха не появлялся.

– Аська, ты не догоняешь – бомба тоже часть плана. Не так ли, маэстро? – уточнил Петя.

– Ясен пень, – подтвердил Баев.

– И ведь самое обидное, они все перетряхнут и ничего не обнаружат. Ложный шухер. Почему именно сегодня!..

– Забудь о пирожных, Аська, – сказал Петя сочувственно.

– Ошибаетесь, граждане пассажиры, – Баев поставил на стол рюкзак и вынул из него пакет с сушками. – Мы едем в Питер прямо сейчас, фирменным поездом «Красная стрела».

Этот номер со шляпой фокусника я уже видела, и не однажды. За сушками последовали хлеб и сыр, а вместо волшебного кролика появилась курица-гриль в промасленной бумаге (наверняка перепачкала в рюкзаке все остальное, подумала я и тут же устыдилась – какое мещанство!.. ну перепачкала… что бы там ни было, шоу маст го’он!).

Когда он же успел, ведь мы были на виду друг у друга целый день?

– А теперь – гвоздь программы! – объявил Баев и достал из рюкзака полиэтиленовый мешок с конфетами. – Извини, пирожных не выдали, но тут кое-что на замену. Питерские, «Мишка на севере».

– Если честно, я видел, как ты их покупал у вокзала, – сказал прямодушный Петя.

– Видел он… Мне мужик мамой клялся, что они только вчера прибыли в Москву, утром с поезда.

Петя развернул конфету, положил ее в рот и причмокнул:

– Божественно. А что тут у нас написано? Кондитерская ф-ка им. П. А. Бабаева, Москва.

– Дай сюда, – Баев выхватил у него фантик. – Действительно.

– Подумаешь, – сказала я. – Дайте мне.

– Между прочим, это еще не все, – продолжал Баев, чувствуя, что аудитория теряет к нему интерес. – Попрошу аплодисменты.

В рюкзаке оказалось две бутылки токайского.

– А давайте разложим диван и устроим симпозиум, – сказала я.

Очень хотелось есть.

Пили за клуб винопутешественников, за Питер среди нас, за относительность пространства и времени, благодаря которой мы, не слезая с диванчика, переместились в культурную столицу нашей родины, лежим на травке у музея, обнимаемся на ступеньках Инженерного замка, идем по Фонтанке, взявшись за руки, я посерединке.

(Последнее, что сказал Гарик, когда перестал плакать и сморкаться – если узнаю, что ты поехала с ним в Питер, прокляну. Не смей, это мой город. Мальчикам из гитлер-югенда там не место.)

Потом Баева непреодолимо потянуло на юг.

Как, вы не знаете, что такое Одесса первого апреля? Да вы ничего в этой жизни не знаете! – возопил Баев, которого осенило третий раз за сегодняшний день, если считать осла, а осел дорогого стоил, его надо было посчитать. Отличная задумка, похвалил он сам себя, едем через Киев, потому что прямых билетов на Одессу в это время нет – ни платных, ни бесплатных. Позвоню одноклассничкам, они присоединятся. Из Одессы рванем ко мне, предъявим Аську родителям. И попробуйте что-нибудь возразить, несогласных отдам на съеденье Самсону, живьем. Кстати, за время нашего отсутствия он потеплеет, соскучится по мне и позабудет о плохом, только надо привести комнаты в порядок. Завтра с утречка я на вокзал, а вы с Петькой – за уборку. Петух, тебе сколько билетов – один или два?

Петя смущенно ответил, что он пока не знает.

Любопытно, любопытно. Определись до понедельника, мы подождем, ну и уборку заодно отложим, в субботу грешно.

А как же практикум? – робко спросила я.

Отработаешь, ответил Баев. Первое апреля один раз в жизни бывает, если оно действительно первое.

Потом Петька заснул, привалившись к баевскому плечу, а мы продолжили вчерашний разговор о людях, которым ведом сверхсмысл. Несомненно, такие люди есть – БГ, например, или Пинки, особенно ранние, времен «Meddle». Ты слушаешь, сверхсмысл летит прямо в лицо, как огненный шар, и не надо уклоняться, надо ловить. Это очень просто: вот сейчас мы говорим, а над нашими головами зависают оранжевые шары, их можно передавать, перебрасывать друг другу, и мы оба как будто внутри тюльпана, который раскрылся и занял всю комнату, от стены до стены. Чувствуешь?

Не надо глаза пялить, лучше зажмурься и представь, имэджин, включи третью передачу, аккуратно, потому что в правом углу висит такая штуковина, похожая на смятую консервную банку, и наблюдает за нами. Она нехорошая, мы ее сейчас общими усилиями подвергнем аннигиляции. Сосредоточься и вообрази узкий голубой луч. Бац! – и она обратилась в пепел. Теперь следи, как он оседает – перышками, спиральками… Туда ей и дорога – не люблю наблюдателей. Вечно понаставят по углам.

Запомни, лучшие цвета для путешествий, продолжал наставлять он, это оранжевый и зеленый. Если ты в них – значит, поле к тебе расположено. Фиолетовый – цвет опасности, не суйся в него, тем более в одиночку. Я-то опытный лоцман, проведу по фарватеру и без потерь. Но вообще-то подобные игры – опасная штука. Не играй в них с теми, кого ты плохо знаешь. А потом, когда освоишь азы, я покажу, как выходить из тела.

Заметив мое недоумение, он поспешно добавил, что выходить из тела прямо сейчас было бы непростительной ошибкой, потому что оно источник всяческих благ, отказываться от которых глупо. Кроме того, бродить в виде астральной сущности по коридорам ГЗ – преотвратнейшее занятие, кого только не встретишь. Да не пугайся ты, это шутка, сказал он и расхохотался, несколько инфернально, как мне показалось.

Баев, ты что – любитель эзотерики? – изумленно спросила я.

Нет, ответил он, ни в коем случае. Сам дошел, эмпирическим путем. Не хочешь – не играй, но это хорошо тренирует интуицию. Ты угадываешь, что вижу я, и наоборот. И так, пока не наступит полное единодушие. Пете я не говорил, он существо приземленное, физик, что с него взять. А ты вполне способна обучиться цвету. Во-первых, мы с тобой сможем общаться без слов, во-вторых, ты будешь лучше понимать людишек, или управлять ими, если угодно, но это уже отдельная тема, для тебя, судя по всему, не слишком актуальная.

Сосредоточься-ка на тюльпане, дюймовочка. Он обнимает нас своими алыми лепестками, а мы внутри, защищенные, настроенные друг на друга как никто, как нерожденные близнецы, а Петька подкидыш, он подсадной, но не выгонять же его из тюльпана.

Наигравшись в цвета, прослушав «Meddle» («Echoes» – дважды), перешли к важнейшему из искусств. Я сбегала к Машке, взяла кассету, и ничего, что посреди ночи, Машка почти не ругалась, а Серега даже не проснулся. «Zabriskie Point» – история о нас, возбужденно шептала я. Тот парень, он ведь безбилетник, да? Угнал самолет. Не сомневаюсь, ты на его месте поступил бы также.

Э, нет, возразил Баев, не делай из меня придурка. Если бы я угнал самолет, за ради тебя покатать, то потом аккуратно стер бы пальчики со штурвала и оставил бы дивайс в пустыне. Кому надо найдут. И вообще, я созрел для чая, сказал он, зевая, но тут отрубили свет.

– Опаньки. Ни музыки, ни кино, ни кипятка. Впрочем, чай можно из-под крана заварить – здесь вода идет градусов восемьдесят, почти белый ключ, – оживился он.

– Она же противная, – сказала я.

– Давай попробуем! – настаивал Баев.

– Отравитесь, – заявил Петя спросонок, но довольно отчетливо.

– Ты не спишь?

– Спу. А который час?

– Четыре с хвостиком.

– Черт, опять маме не позвонил, – пробормотал он и отключился.

Мы переложили его на край дивана.

Пойдем на крышу? Или на смотровую, погуляем?

Аська, я бы придавил часик-другой, сказал Баев умоляюще. Нет, все хорошо, прекрасно и удивительно, и мы умеем сгорать как спирт в распростертых ладонях, но… День должен когда-нибудь кончаться, дюймовочка. Нажмем на паузу, ладно?

Гражданское состояние

Баев позвонил домой, чтобы сообщить о приезде, и между делом прибавил – буду не один.

С Пашей? – спросила мама. – Нет. – С Петей? – Может, и с Петей. – Данька, перестань крутить, скажи, с кем? – С одной девицей. –?.. – Ну мама, ну что тут непонятного – с девицей!.. – сказал Баев сурово и связь оборвалась. Петя, присутствовавший при разговоре, заметил, что это первый случай на его памяти, когда Баев забуксовал и даже смутился, и что он, Петя, жаждет продолжения и просит зарезервировать место в первом ряду, потому что на смотринах еще ни разу не присутствовал.

(Ага, позубоскалил, а потом сел в ту же лужу. Взял да и поехал с девицей.)

Назавтра Петя раструбил по факультету, что собирается в Одессу и взял бы кого-нибудь на прицеп. К нему подошла первокурсница и спросила – а правда, что ты едешь, и он ответил – правда, и она сказала – я тоже хочу, а он ей – давай. Вот и вся история, которую Петька изложил нам нарочито безразличным тоном. Бедняга еще не догадывался, что его ждет, однако в надежде на лучшее взял билеты в купе, на все четыре места, чтобы сдать два верхних перед отправлением поезда и остаться с первокурсницей наедине.

(Интересно, это Баев его надоумил или он сам сообразил?)

Таким образом, первый ряд на смотринах был зарезервирован именно для нас. Почему Петька ее прячет! – волновалась я. Когда нам, наконец, покажут девицу? Если у него что-то серьезное, то нам с ней жить. Нет, возразил Баев, если это серьезно, то Петю мы потеряли. Вот и думай теперь, что лучше. Я бы предпочел, чтобы он остался холостым. Или нет.

Погоди, сказала я, надо сначала ее увидеть, а выводы потом. Какая свекровь пропадает, хихикнул Баев, погляжу я на тебя лет через двадцать… Но сейчас – во избежание несчастных случаев – давай тему не муссировать, девушку не обсуждать и тем более не пугать, если она действительно есть в природе.

Когда мы подошли к поезду «Москва – София» Петька и его подружка стояли у своего вагона. Дистанция между ними была пионерская, подружка молчала, энергично обрабатывая во рту жвачку. Петя, помявшись, представил ее как Аню и был несказанно рад тому, что правильно вспомнил. По всему выходило, что он видел ее второй раз в жизни, а мы с Баевым обыкновенные паникеры. Ничего у нее не получится, шепнул Баев, не наш размерчик, в смысле калибр, или как это у вас там – страта не та. Простовата девушка, без изыска.

Они с Петькой поболтали немного, потом Аня, махнув хвостиком, повела Петю в купе. Навестите нас, не пожалеете, у нас плюшки, крикнул Баев, и мы понеслись к себе, давясь от хохота. Ты видел? а ты? только не обсуждать, мы же договорились!

Плюшки Петю не привлекли. Мы съели половину, забрались наверх, строя самые разные предположения, подождали еще немного. Глаза слипались и Баев ушел на свою полку. Сцепили руки – давай так заснем?

(Проснулась, вижу: Баевская рука свешивается вниз, раскачиваясь взад-вперед. Держался до последнего?)

Выйдя из поезда в городе Киеве, обнаружили, что Аня надела желтые штаны.

Нет, они были не просто желтые. Они были цыплячьи, канареечные, попугаистые, подсолнуховые и одуванчиковые – верный маячок, по которому Петю можно будет отыскать в любой толпе. К чудо-штанам прилагалась футболка с портретом Курта Кобейна, розовая куртка и бейсболка со стразами. Петя выглядел сердитым, Аня жевала и щурилась на солнышко. Ну что, пошли?

Здешняя весна была куда убедительнее московской, все цвело и щебетало, девушки носили туфельки на шпильках, белые крутые улицы говорили – бегите, там за поворотом вы найдете. Но Аню ничто не радовало. Сначала она захотела есть и надо было искать вегетарианское, потом она потеряла заколку и долго хныкала, что потеря невосстановима, хотя Петька широким жестом предложил купить новую. Аня предложение отвергла, выудила из кармана засаленную резиночку, накрутила ее на хвост и заявила, что у нее только что поднялась температура и дальше она идти не может.

Как ни жаль было Петю, мы оставили его с девицей и двинули в город. Петя тоскливо посмотрел нам вслед.

Достопримечательности города Киева остались неоцененными, потому что главнее была погода, свобода и горячий кофе, остальное петитом. На Андреевском спуске прибились к компании хиппов; потусили с ними полдня, поняли, что теряем время, и сбежали. Бродили по улицам, втайне радуясь тому, что Петя вышел из строя; под вечер оказались в гидропарке, прошли его до конца; с каждым шагом солнце все ниже, тени все длиннее; мы два гиганта на негнущихся ногах, от воды тянет сыростью; фонари зажигаются по цепочке – один, потом другой – как будто птица летит впереди или кто-то подает знаки – я здесь, я рядом; обыкновенный ангел, занятый обыкновенной ангельской работой, объясняю я, и Баев соглашается: да, нам определенно требуется покровительство какого-нибудь святого, специализирующегося на безбилетниках. Знать бы еще, как его зовут. Дорогой невидимка, не осчастливите ли нас двумя проездными документиками в сторону Одессы, а лучше четырьмя, ибо у нас на шее двое малолетних детушек, не бросать же их в Киеве? Кажется, нет такой жертвы, которой я бы сейчас не принес, чтобы побыстрее завершить переброску наших тел в пункт назначения.

И тут он дернул меня за руку. Стой, ни с места. А вот и привет от небесного покровителя! Просвистели бы мимо, если бы не моя необычайная наблюдательность. И будь я проклят, если это мираж.

Мы стояли возле старого морщинистого тополя, к стволу которого был прибит компостер.

Как ты думаешь, зачем такая нужная вещь на дереве, вечером, когда автобусы уже не ходят или ходят не туда? – спросил Баев. Не знаешь? Сейчас объясню.

Полез в карман, вынул паспорт, раскрыл его, сунул в пасть левиафана и пропечатал. На страничке «Семейное положение» появилась составленная из семи дырочек буква «А».

Поняла?

Поняла, ответила я. Твой паспорт теперь недействителен.

Зато он теперь отражает мое душевное и гражданское состояние, сказал Баев, пряча паспорт в карман. С буквой «А» они молодцы, вовремя подсуетились. Столько народу нам сочувствует, Аська, потому что мы особенные. Нам велено помогать. На вокзале сочувствующие тоже найдутся, так что не беспокойся, уедем по графику.

Вокзальные ангелы – билетные жучки, неотличимые друг от друга, в одинаковых куртках из кожзама, с одинаково ушлым выражением лица – утверждали, что могут отправить нас в любую точку земного шара «без обмана», прямо сейчас, до Одессы пожалуйста, но суммы просили почему-то разные, и никаких гарантий взамен не предоставляли, кроме личного знакомства с проводницей или начальником поезда. Аня сидела в зале ожидания и жевала таблетки, которые ей купил Петя по случаю температуры. Ей было все равно, где сидеть – тут или в поезде. Наши поиски ее совершенно не волновали.

Мы выбрали самого наглого из жучков – и не ошиблись. После беседы с ним две огненно-рыжие проводницы-ангелицы любезно приняли нас на борт, в разные вагоны. Мы опять пошли провожать Петю, и он снова грустно посмотрел на нас, и сказал, что предстоящая ночь его заранее не радует, потому что если прошлую он провел за уговариванием Ани, то теперь она только чихала на него и все тут.

В самом деле, Аня беспрерывно чихала и кашляла, стоя у газетного киоска в раздумьях, какую жвачку ей предпочесть. Если так пойдет и дальше, сказал Петя, то завтра утром мне придется выносить ее из поезда на руках и везти в больницу. Тем не менее Аня выглядела вполне довольной, хотя и не слишком привлекательной, но и это ей было, по-видимому, безразлично. Идите, сказал Петя, это мой крест, я сам виноват. Не надо знакомиться с девушками в коридорах физфака, есть места и получше.

Я открыла дверь нашего купе и обомлела. Скатерть, цветы, минералка. Появилась проводница и медовым голосом предложила чай-кофе. Баев, как ты это устроил!.. – не выдержала я. Баев молча улыбался, наслаждаясь эффектом. Проводница ждала особых указаний, но не дождалась и сказала – я прослежу, чтобы вас не беспокоили. Ее уже никто не слышал.

Когда мы проснулись, поезд стоял и стоял, было очень тихо, никто не совал в окна жареные беляши, не повторял как заклинание «семечки, семечки, семечки», не предлагал «СПИД-инфо», и мы решили еще немного поспать. Но сон не шел, и я, прихватив полотенце, отправилась умываться.

Первое, что бросилось в глаза – огромные буквы «Город-герой Одесса» и золотая звезда на макушке вокзала. Голуби гуляли по перрону, пассажиры давно высадились и едут по домам, а мы сейчас отправимся на запасный путь. Нас, как и было обещано, никто не побеспокоил.

Похватали вещи, спрыгнули с подножки, поезд тронулся; из соседнего вагона, чихая, вывалился Петя с двумя сумками, за ним заспанная Аня; хвостик у нее был растрепан, наверное, она не снимала резиночку со вчерашнего дня – а зачем?

Петя был похож на утопленника, бледный, опухший от досады, он хотел только покоя и больше ничего. На этот раз у нас не хватило бы духу бросить его одного, но он сдался сам. Поставил сумки, попросил подождать и решительным шагом направился к кассам, а через двадцать минут вернулся с билетами на московский поезд (в обратную сторону, отметила я, почему-то всегда легче).

Его путешествие закончилось.

Потом он рассказывал, что «эта ужасная девица» (кажется, он снова забыл, как ее зовут) приехала в Москву абсолютно здоровая, потребовала довезти ее до университета и там растворилась среди первокурсниц в розовых курточках, кивнув Пете на прощанье. Он поначалу решил сдаться в лабу, но передумал, и поехал домой лечиться.

А нас уже ждала Одесса.