Текст книги "Хороший мальчик"

Серьезный случай синдрома дефицита внимания

Джесс

Блейк меня целует. Как, черт возьми, это случилось? И почему я его не останавливаю?

Ладно, я знаю почему. Потому что это так приятно.

Учитывая его телосложение и серьезный случай синдрома дефицита внимания, можно было бы ожидать, что он целуется небрежно. Но нет. Блейк действует с поразительной нежностью. Его губы теплые и мягкие, и он всегда усердно работает языком. Помню это с нашего прошлого раза.

И эффект все такой же мощный.

Он накрывает ладонью мой затылок и углубляет поцелуй. Мужчина проводит горячую линию по нижней губе. Открыв глаза, я вижу, что он зажмурился. На его прекрасном лице выражение сосредоточенности, и это вызывает у меня улыбку. Язык проскальзывает между губами и касается кончиком моего. Разряд электричества пробегает по позвоночнику.

Между бедрами жар скручивается спиралью. Все так быстро и неожиданно, что я отскакиваю.

– Ну уж нет. Говорила же, ничего не будет.

Он открывает свои зеленые глаза, в них горит желание.

– Но я хочу повторить.

– Нельзя всегда получать то, что хочешь, парень.

– Ты так со мной жестока.

– Кто-то должен таким с тобой быть. – Я стараюсь успокоить дыхание. Сердце бьется слишком быстро, и, черт, почему я не надела нижнее белье? Я не хотела, чтобы было видно очертания трусов, но сейчас вполне уверена, что по шкале унижения мокрое пятно намного ужаснее.

– В Торонто ты не была со мной жестока…

Нет, не была. И посмотрите, к чему это привело: я скакала на члене Блейка, как на пружине, пока брат чуть не умер в другой комнате.

Блейк более проницателен, чем я думала. Или, может быть, он просто читает мысли.

– Ты не виновата, что у Бомбы Джея в ту ночь был жар. У него была пневмония. Если бы мы смотрели телевизор в одежде, это ничего бы не изменило.

Головой я это понимаю. Но если я не сосредоточусь на чувстве вины, то могу начать думать о чем-то другом… Например, как приятно было чувствовать под собой мускулистое тело Блейка, какой полноценной я была с ним внутри себя.

Он не мой типаж. Даже наоборот, его противоположность. Он крупный, наглый… качок. Мне нужен кто-то интеллигентный, с кем я смогу вести серьезный разговор, а не тот, кто говорит «хоспади» и другую ерунду в стиле студента из братства.

Секс на одну ночь – ладно. У меня он был. Но нет смысла повторять это еще раз, если я знаю, что с этим парнем нет будущего.

Блейк, однако, не был бы собой, если бы не стоял на своем.

– Той ночью мы здорово повеселились, малышка Джей. Давай еще раз.

– Нет, спасибо.

– Ты всегда такая упрямая?

– Ты всегда такой назойливый?

– Конечно, ясен пень. – Он ухмыляется. – А может, так? Мы не будем трахаться. Я просто хочу еще один поцелуй.

Я закатываю глаза.

– А может… нет?

Взрослый мужчина дуется, и это должно выглядеть нелепо, но меня вновь привлекает сексуальный изгиб губ, и… а-а! Нет. Я больше не буду его целовать.

– Один поцелуй, – настаивает он.

– А потом что? – настороженно спрашиваю я.

– А потом вернемся на вечеринку, и, может быть, ты пару раз поколбасишься со мной на танцполе. Или нет. Ты многое упустишь, если откажешься: я неплохо двигаюсь, Джесси. Но я не давлю.

«Ясен пень». «Поколбасишься». Этот мужчина не глубже лужи.

Я опять смотрю на его рот.

Почему я задумываюсь об этом?

– Ладно. Еще один поцелуй, – говорю я сдержанным тоном. – Но только чтобы ты от меня отстал. – Ха. Какая же я щедрая. Ведь это никак не связано с тем, что губы покалывает от предвкушения.

Он расплывается в широкой улыбке. Потирает ладони и щелкает суставами, словно готовится не к поцелую, а к драке.

– Я не могу тут сидеть всю ночь, приятель. Хочешь поцелуй – действуй. А то… – Слова застревают в горле, когда он опускается передо мной на колени. – Что ты делаешь?! – визжу я.

Большие теплые ладони проскальзывают под низ моего платья, медленно подтягивая сатиновую ткань вверх.

– О чем ты? – невинно спрашивает он.

От удивления у меня учащается пульс.

– Где мой поцелуй?

Не обращая на меня внимания, он поднимает платье до самой талии и стонет так громко, что я испуганно оглядываюсь. Но никого с лужайки отсюда не видно, а значит, и гостям нас тоже.

– Без трусов? – выдавливает он. – Серьезно? Мы шли до алтаря, а на тебе не было трусов? Ты хочешь меня убить?

Я все еще слишком ошеломлена тем, что он у меня между ног, чтобы ответить.

Блейк рвано вздыхает. Его лицо так близко к моей плоти, что я ощущаю теплое дыхание на клиторе. Я дрожу от желания и проклинаю себя за это.

– Вставай, извращенец, – ворчу я, пытаясь опустить платье.

Он сжимает мои ладони одной своей.

– Сначала я получу свой поцелуй. – В его глазах появляется озорной проблеск.

– Мои губы тут, козел.

Он еще больше изгибает губы, и его улыбка становится все похотливее.

– Ты сказала «поцелуй», милая. Но не уточнила куда.

А потом этот грязный рот касается моей ноющей плоти, и поганый язык лениво и тягуче ее облизывает.

Господи. Боже. Мой.

Ошеломляющая волна удовольствия прокатывается от клитора до груди и до… ну, до всего. Я ощущаю движение языка каждым сантиметром тела. Это так приятно, что мне не хватает сил оттолкнуть мужчину. Я даже делаю обратное: хватаю его за затылок и притягиваю ближе, а предательские ноги раздвигаются шире.

– Да, это и нужно, – бормочет Блейк в мою чувствительную плоть. – Раскройся мне, милая.

Я его ненавижу.

Ненавижу теплые губы и умелый язык.

Ненавижу, как ладони жалят внутреннюю поверхность бедер, а грубый кончик пальца касается моего отверстия.

Ненавижу…

Нет. Я обожаю это – все, что он со мной делает. Каждое движение языка по клитору, любой стон. Но от этого нет никакого освобождения. Нет никакого лекарства от этого узла напряжения, который стягивается внизу моего живота.

– Мне надо кончить. – Я почти вою.

Между ногами вибрирует его смех – мужской, хриплый, самодовольный. Он опять лижет меня языком и одновременно двигается пальцем ниже, проскальзывая внутрь.

Это все, что нужно. Я ахаю, когда оргазм разрывает меня на части, пульсируя в крови и заставляя дрожать колени. Я сжимаю волосы Блейка в кулак.

Когда я, наконец, успокаиваюсь, он поднимает голову и вытирает запястьем рот.

– Обожаю тебя целовать, – торжественно говорит он.

Мозг стал слишком медленным от пресыщения, чтобы ему ответить. Однако, несмотря на туман удовольствия в голове, я хотела его ударить.

С твердостью скалы

Джесс

Пусть пару часов назад между мной и Блейком произошло что-то сумасшедшее, покой нам только снится. Вечеринка крутится вокруг меня. Джейми и Уэс уже отчалили: в полночь лимузин отвез их в родительский дом, чтобы они могли немного поспать (или побыть наедине) перед медовым месяцем. А я начала уборку. Всю тяжелую работу сделают официанты, а мне надо забрать украшения, вернуть одолженные вещи, дать чаевые диджеям и вызвать такси.

Я слишком занята, чтобы думать о Блейке или искать его в толпе. Нет времени думать, что произойдет позже ночью в моей кровати…

– Джесс, можно тебя на минутку?

Стул, который я в этот момент складывала, валится на землю, потому что я слишком торопливо повернулась к маме.

– Эм, конечно. – Я выгляжу виноватой? Мама – женщина с лучшей интуицией в мире. Она поняла, что мой куст патрулировал шафер?

Но она только улыбается и дает маленькое лимонное печенье с тарелочки, которое предлагает всем.

– Я хочу попросить тебя о небольшом одолжении. Не могла бы ты проводить своего брата и Уэса в аэропорт в пять утра? Я думала, что сама займусь этим, но это будет за два часа до нашего отъезда. А бабушка ожидает горячий завтрак в шесть тридцать утра. Я не справляюсь с ней, когда сама буду зомби.

– Конечно, – быстро соглашаюсь я, наклоняясь вниз, чтобы опять расположить стул вертикально. Боже, надеюсь, на платье у меня нет мокрого пятна. – Я все сделаю.

Мать кладет руку мне на плечо.

– Я очень тебе благодарна. Ты прошла через все это с твердостью скалы. Любой, кто наймет тебя для организации праздника, будет счастлив.

Я содрогаюсь, когда она это говорит. Организовать чужую свадьбу легче, но у меня все равно нет желания делать это еще раз.

– Что такое, солнышко? – спрашивает мать, что-то заметив.

Может быть, дело в шампанском, но я говорю правду:

– Организация свадеб – не совсем мое.

Ее реакция следует незамедлительно, и это именно то, что я ожидала: она бледнеет.

– Слушай, – торопливо говорю я, – это не из-за того, что я не могу с этим справиться или мне скучно. Но я должна заниматься чем-то важным. Чем-то, что дает миру больше, чем выбор цветовых схем.

Мама вздыхает, и этот звук режет слух. Я именно тот ребенок, для которого она копит вздохи.

– Но прошло три месяца с тех пор, как ты объявила, что это твое будущее.

– Четыре, – поправляю я, хотя это не поможет. – И я бы продолжила этим заниматься. Я хороший организатор праздников. Это не похоже на дизайн египетских украшений, мам! Но, когда болел Джейми, я все поняла. Понадобилась пара месяцев, чтобы все обдумать, но я наконец-то в себе разобралась.

Мама сует в рот печенье. Понимаю, что вывела ее из себя. Обычно она избегает белую муку и сахар.

– Так расскажи мне. – Она кивает, призывая с этим покончить.

– Я хочу пойти в медицинскую школу. Знаю, что будет сложно, но я очень хочу этим заняться.

Она жует. Сглатывает.

Она сует в рот еще одно печенье.

Ох.

Наконец она берет меня за руку.

– Учиться в медшколе дорого, солнышко. И сложно. Если ты начнешь, то должна закончить.

– Закончу, – настаиваю я. – Уже подала заявки в четыре школы.

У нее расширяются глаза.

– Это много.

– Они, эм, дорогие, как ты и сказала. И там большой конкурс. Но я справлюсь. У меня «четыре» по органической химии. Для них это важно. Я достаточно умна, чтобы поступить.

– Я никогда в этом не сомневалась. – Она гладит меня по запястью. – Ты можешь справиться со всем, за что возьмешься. Но вот со старательностью проблемы: ты сдаешься, когда становится сложно.

Мне требуется вся сила воли, чтобы не начать спорить. Это не совсем правда, но так меня видит семья.

– Я хочу быть медсестрой, мама. Как сестра Берта. – Она ухаживала за Джейми, когда он лежал с пневмонией в больнице в Торонто. Мы с матерью ее боготворили. – Я всегда говорила, что хочу заниматься чем-то связанным с искусством, но ошибалась. Есть много способов привносить в мир красоту. Я хочу помогать людям, которые больны и напуганы. Это самое лучшее, что я могу сделать со своей жизнью.

Выражение на лице матери говорит, что я на верном пути. Она смотрит на меня так же, как на Тамми, словно я стою ее усилий.

– Сколько стоит учеба в медшколе? – мягко спрашивает она.

– Ну… – Я прочищаю горло. – Калифорнийский университет в Сан-Франциско, к сожалению, самый дорогой. Первый год стоит пятьдесят пять тысяч.

– Пятьдесят… – Мама издает такой звук, точно задыхается. – Солнышко, у нас нет таких денег.

Я уменьшаюсь в размере, когда это слышу. Конечно, это сумасшедшая сумма денег. Ни у кого в семье нет машины, которая столько стоит. Но в голове возникает вопрос: была бы реакция менее бурной, если бы то же самое нужно было другому ее ребенку?

– Это… я… – Мое достоинство сегодня принимает удары со всех сторон. – Я найду способ. – Это делает меня похожей на капризного ребенка, но я серьезно. Даже если родители не помогут, должен быть какой-то выход.

– Наверняка есть другие программы. – говорит мама, отходя от шока. – Дешевле. Я помогу тебе с поиском.

– Ладно, – медленно соглашаюсь я. Но я уже искала. Магистерские программы дорогие. А я все хочу сделать правильно. – Есть кредиты.

Она морщится. Мать не верит, что я доведу дело до конца.

– Мы что-нибудь придумаем.

– Нет, я со всем разберусь. Я должна все сделать сама. – Я не могу продолжать бегать к мамочке за финансированием всех моих начинаний. Не в этот раз. Знаю, что с советами Дайсона я смогу с этим справиться. И быть независимой – единственный способ показать матери, что я серьезна.

– Джесс?

Я поднимаю взгляд и встречаюсь глазами с самым несерьезным человеком на Земле. А затем дрожу, потому что Блейк Райли в этом костюме слишком привлекателен. Его широкие плечи – выступ, на котором девушка может удобно расположить голову. На его гладком лбу лежит прядь непослушных волос.

Мужчина привлекателен, но мне совершенно не подходит. Он большой игривый парень. А в следующем году мне будет не до игр: жизнь будет крутиться вокруг достижения целей.

– Ты готова вернуться в свою квартиру? – Он смотрит с широкой ухмылкой, которая совсем не невинна.

– Давай я дам тебе ключ, – наконец, принимаю решение я. – Вот. – Я хватаю со стола клатч. Мой ключ от дома расположен на отдельном кольце, требуется несколько лишних секунд, чтобы его снять. – Будь как дома, – твердо говорю я. – Приеду попозже.

Он склоняет голову набок.

– Уверена? Я могу тебе помочь?

– Спасибо, все под контролем.

Он подбрасывает ключ в воздух.

– Ладно. Я оставлю свет включенным. Спокойной ночи, Синди. Клевая вечеринка.

Моя мать широко улыбается, обнимает его и желает спокойной ночи.

Когда он уходит, я не смотрю ему вслед. Позже я буду настаивать, чтобы переночевать у родителей. Так удобнее завтра утром проводить Джейми и Уэса в аэропорт.

Блейк проведет ночь в моей кровати. Но меня там не будет.

Порывы высказаться

Блейк

Я вваливаюсь в раздевалку после тренировки, возбужденный до предела. Сегодня мы отожгли. Все отлично сработались. Катались как чемпионы. Даже тренер под конец стал улыбаться, а этот чувак всегда хмурый.

Мы выиграем чемпионат в этом сезоне. Помяните мое слово. Черт, мы могли бы это сделать и в прошлом году, если бы нам не помешали травмы во время первой серии плей-оффа. Я никогда раньше не побеждал в чемпионате. Интересно, такой ли тяжелый кубок, какой он на вид? Форсберг победил однажды с Чикаго несколько сезонов назад. Говорит, что трофей весит тонну, но, мне кажется, он просто смеется.

У соседнего шкафчика Уэсли стягивает с себя потные джерси и наколенники и валится на скамейку в одних хоккейных шортах. Его грудь блестит от пота, а в волосах полный беспорядок. Он проводит по ним левой рукой, и я хохочу, когда замечаю его безымянный палец.

– Чувак, когда ты это сделал? – Я хватаю его ладонь, где теперь у него свадебное кольцо-тату.

– Ай, – восклицает он, отталкивая мою руку. – Оно еще болит, придурок. Я сделал это вчера вечером.

– Слишком крут, чтобы носить настоящее?

– Нет, просто я устал постоянно снимать его перед тренировками, а не снимать не могу, потому что неудобно носить его под перчаткой.

– Плохой ход, чувак, – слышится голос Эриксона по другую сторону от меня. Я поворачиваюсь и вижу выражение ужаса на его лице. – Ты набил свадебное кольцо? Господи! Удачи с объяснениями перед тем человеком, с которым будешь встречаться после развода.

У меня отвисает челюсть.

– Братан, – предупреждающе говорю я. Это было совершенно не к месту. Понимаю, что у Эриксона тяжелый период, но Уэсли с мужем – все еще молодожены. И этот гаденыш только что проклял их брак?

Но Уэсли невозмутим.

– Этого слова не существует в моем словарном запасе, – весело отвечает он. – Мы с Каннингом вместе навеки. – Он выскальзывает из шорт и абсолютно голый уходит в душевую.

Я хмуро смотрю на Эриксона.

– Совсем не круто.

– Знаю. – Он потирает ладонью отросшую бороду, при этом ему хватает приличия выглядеть раскаивающимся. Он что, не брился с самой свадьбы? Очень похоже на то. – Мать твою. Пойду извинюсь. Просто… Кара сегодня утром подала заявление на право единоличной опеки.

– Блин, – реагирую я вслух.

– Я все понимаю. График не особо позволяет мне быть полноценным папой, но единоличная опека? Девочки могли бы останавливаться у меня, когда… – Он замолкает, чтобы подумать. Его мыслительный процесс ясен как божий день.

Когда бы близняшки с ним останавливались? Пару ночей в неделю, когда у него нет игр? Или когда команда играет дома? Возможно, но тогда ему пришлось бы оставлять их с няней в те вечера, когда он на стадионе. Или вне сезона? Несколько недель летом?

Я очень не хочу это говорить, но, может быть, его без пяти минут бывшая жена в чем-то права.

– Неважно, – резко говорит он. – Юрист с этим разберется. Нужно в душ: я воняю.

Он скрывается до того, как я успеваю ответить. Боже, мне его жалко. Иметь дело с разводом в начале сезона тяжело. Хотя сейчас еще предсезонный период, поэтому, возможно, к октябрю он будет со свободной головой.

– Серьезно? Никто не может ее подцепить? Тогда я это сделаю, – слышится самодовольный голос с другого конца раздевалки. – Эта девка – горячая штучка. Потрахаться с ней – это будет совсем другой уровень.

– Кончай с этим, – бормочет кто-то другой.

– Если тебя услышит Лемминг, получишь кулаком в челюсть, – предупреждает наш капитан Люко. Он говорит о другом нашем товарище по команде, который сейчас тоже проходит через разрыв. – Бывшие – вне зоны доступа, новичок.

Новичок, Уилл О’Коннор, только фыркает.

– Я не собираюсь держать рот на замке только из-за какого-то устаревшего кодекса мужской дружбы. Я трахнул двух бывших товарищей по команде в Нэшвилле, и смотрите, – он хлопает себя по точеной челюсти, – все еще цела.

«Ага, тогда почему ты теперь не в Нэшвилле?» – хочу ответить я, но держу свою пасть на замке, потому что уже успел пару раз поцапаться с этим подонком. Я чуть не давал ему в морду. Я – пацифист! Не бью людей вне льда. Я даже не думаю о том, чтобы их побить.

Но этот парень… О’Коннор молод и самодоволен. Он – заноза в заднице. Парень говорит хрень, не подумав, и однажды это обернется против него. Черт, уже обернулось. Не зря он переходит из клуба в клуб, это не из-за того, что его предыдущие команды хотят набрать новых игроков.

– Поддержи меня, Райли, – говорит О’Коннор, когда ловит мой взгляд. – Бывшая Лемминга. Ты бы ей вдул, да?

– Не-а, мне нравится, когда нос находится на месте – на моем хорошеньком лице.

Темноволосый новичок закатывает глаза.

– Ясно. Вы все такие слабаки.

Он проходит в душевую. Мы с Люко обмениваемся мрачными взглядами.

– Проблема, – бормочет наш капитан. – Ему еще надо повзрослеть. Присматривай за ним, лады?

Черт. Я знал, что не надо было соглашаться быть помощником капитана. Похоже, О-Капитан-Мой-Капитан[15]15
  Отсылка к стихотворению Уолта Уитмена «О, Капитан! Мой Капитан!»


[Закрыть] всегда поручает мне какую-то хрень.

Я иду в душевую, шлепаю Уэсли по заднице, проходя рядом, и сую голову под горячую струю. О’Коннор в другом конце заполненной паром комнаты намыливает свой член и всех игнорирует. Похоже, он злится, что никто не хочет подцепить с ним на пару бывшую Лемминга. Господи, я надеюсь, что он ничего не предпримет. Клэр была с моим товарищем по команде два года, прежде чем от него ушла. Друг охренеет, если новенький бабник положит на нее свои грязные руки.

– Что у нас сегодня на ужин? – спрашиваю я Уэса. Одно из преимуществ соседства с ним – мне никогда не приходится есть одному. Надо спуститься на лифте вниз на пять этажей, и там меня ждет приветливая компания на ужин.

Ну, может быть, не всегда приветливая. Иногда они не очень мне рады и пытаются меня вышвырнуть, но это просто забавы ради. Уэс и Джеймс выплакали бы все глаза, если бы я перестал с ними дружить.

– Ты сегодня сам по себе. У нас с Каннингом планы.

Я оживляюсь.

– Обожаю планы. Куда мы идем?

Он смывает с волос шампунь и смотрит на меня.

– Ты идешь домой, – сухо говорит он. – А мы будем играть в грузчиков.

– Звучит как какое-то извращение.

Он хихикает.

– Если бы. Ты когда-нибудь пытался таскать коробки по суперузкому коридору в общежитии?

– В общежитии? – Я морщу лоб, проводя мылом по телу. – Вы что, дружите с каким-то первокурсником?

– Типа того. У Джесс на этой неделе начинается учеба в медшколе, поэтому…

– У Джесс? – перебиваю я. – Какой Джесс?

Я знаю только одну. Но она не может быть в Торонто. Я бы почувствовал колебание в силовом поле. Горячее, дерзкое, светловолосое колебание.

– Моя любимая золовка. – Уэсли фыркает. – Она только что перестала быть в списке ожидания медицинского колледжа в Торонто. Нехило. Ей позвонили четыре дня назад. Она была вынуждена продать машину и по-быстрому упаковать вещи в коробки. Эта школа лучше, чем муниципальный колледж, в котором она должна была начать учиться на следующей неделе.

– О. Круто, – слышу я свои слова. Но это не совсем так. После свадьбы Джесс превратилась в какого-то амиша[16]16
  Амиши – представители религиозного меньшинства, проживающие в закрытых общинах и ведущие традиционный образ жизни.


[Закрыть] и начала меня избегать.

Мы точно должны были переспать в июне. Она этого хотела. Я заставил ее кончить так сильно, что она не могла двигаться, мать твою.

А потом она меня кинула. Дала ключ от квартиры и не появилась. Я не мог остаться на следующее утро, потому что надо было на самолет. Мать убила бы, если бы я не вернулся вовремя – на день рождения моей сестры Райли.

Я написал Джесс из самолета. Она не ответила. Я писал ей все лето, но она молчала, даже когда я прислал лучшую фотку своего члена. Я поэкспериментировал со светом, чтобы подчеркнуть и длину, и обхват, а она даже не потрудилась прокомментировать, как великолепно выглядит Змей Райли?

Уэсли закрывает кран.

– В общем, мы поужинаем в новом жилище Джесс. Я бы пригласил тебя, но не знаю, сколько продлится переезд, и не хочу, чтобы ты нас ждал.

«Я могу помочь с переездом», – чуть не говорю я, но прикусываю язык. Это редкость, но иногда я способен контролировать свои порывы.

Джесс явно не хочет меня видеть, иначе бы сама сказала, что переезжает в Торонто.

Посвистывая, Уэсли заворачивается в полотенце. Я тоже выключаю воду. Но двигаюсь медленно, пытаясь переварить этот поворот событий.

– У тебя в Торонто есть сестра, Уэсли? – говорит О’Коннор из-под полотенца, которым он сушит волосы. – Она горячая? Можно ее телефон?

Уэс рычит:

– Тронешь Джесс и умрешь. Понял?

О’Коннор хмыкает, и этот звук раздражает, я несознательно сжимаю кулаки. Мы с Джесс не вместе и никогда не будем, и все же хочется растереть новичка в пыль только за шутку о ее номере.

Странно.

Видимо, пора ужинать.