Текст книги "Ламповая Тян. Гейм Овер"

– А почему Марти я? А ты Док?

– А с чего ты взял, что ты – Марти? Может ты вообще собака Дока?! Не обольщайся.

Фримэн понял мой настрой и замолчал. Он буквально прилип к стеклу, рассматривая новую локацию, над которой мы пролетали. Мы парили над полями с цветущими вишнями. На одной из них я и решила сделать остановку, мягко приземлив транспортное средство рядом с розовыми кустами. Вид получился поистине красочный: над головой плыли маленькие тёмно-синие облачка, из них градом падали хлопья белоснежного снега, приземляясь на яркие розовые листья. Цветущие вишни тихо шелестели листвой, которая медленно опадала. Ветер подхватывал нежные листья и цветы и уносил их в неизвестном направлении. Под ногами текли весенние ручейки, издавая приятное журчание. Это была локация не для бродилок, не для стратегий. Сюда можно прийти и насладиться видом. Пространство, в котором нет ничего плохого, нет опасности и беспокойства.

– А что это за туннель? – Поинтересовался Доктор, заглядывая в маленький деревянный туннель у подножия большого холма, – это ловушка?

– Нет.

– А что это?

– Это проход в новую локацию.

– Давай ты первая зайдешь туда! Я чувствую опасность. Иди впереди!

– И правильно делаешь, там действительно очень опасно.

Мы зашли в деревянный тоннель, в конце которого нам в лицо светила луна. Только она была не совсем обычной, она была спрограммирована в красном свете. И эта кровавая луна освещала всё вокруг, делая вторую локацию загадочным и страшным местом. Высокие сосны с длинными ветками тянули к вошедшему свои «руки» и заставляли сжаться от страха в маленький комочек. Я знала все тайны этого пространства, поэтому уверенно шагнула из туннеля на свет.

Кровавая луна была не единственной достопримечательностью этого места. Помимо неё в локации был установлен режим 2D : каждый вошедший человек становился нарисованным мультяшным персонажем. Это было новое ощущение: смотреть на свои руки и видеть тени от карандашного рисунка, линии, очертания от краски и фломастеров. Фримэн был в полнейшем шоке. Он просто смотрел на свои ноги и топтался на месте. На пять минут полностью завис в этом положении. Я же стояла и смеялась. Он был точь в точь похож на героя из аниме: эта локацию превратила его лохматые волосы в стильную прическу, нос с горбинкой стал более изящным, разрез глаз слегка изменился. И всё это делало его аниме-персонажем, который стоял у входа в туннель и уставился на свои ботинки, потом стал рассматривать свои длинные пальцы на руках. Чуть позже я рассказала ему об этой особенности локации, но он всё равно находился в легком шоке и испуганно вскакивал при виде каждой тени от дерева. Чтобы не шокировать его ещё больше, я поспешила рассказать про оставшиеся тайны:

– Сейчас мы окажемся в старой деревне. Там я сконструировала несколько домов, у которых нас будет поджидать армия ниндзя.

– Армия ниндзя, – с лицом, больше похожим на белую маску, повторял Фримэн, – армия нинздя…Давай в другой раз, я ещё не привык к виду и ощущению своего 2D-тела, – он потянулся к красной кнопке на браслете.

– Нет, я же старалась. Пойдем. Нам надо сражаться. Не… – Я не успела договорить, мой напарник быстро нажал на кнопку выхода из игры, и его прекрасная аниме-внешность испарилась, рассыпавшись на тысячи пикселей, – не бросай меня одну! Да что такое…

Мне пришлось последовать за ним. Я тоже вышла из игры и, когда пришла в себя, не увидела Фримэна рядом с собой. Вокруг были лишь блоки питания, мигающие красно-зелеными огоньками. Чьи-то легкие шаги приближались ко мне. Присев на полу, я взглянула на того, кто вошел в комнату. Это была Сара. Секретарь быстро подошла ко мне, цокая по полу длинными каблуками, а затем всё тем же механическим голосом объяснила мне, передав какую-то папку:

– Новая информация. Мистер Кехельберг ждет ваши результаты через неделю. Была рада помочь, – натянутая улыбка в одну секунду исказила её симпатичное лицо.

– Сара, я хотела спросить… А что у вас с голосом? Это не в обиду вам.

– У меня? – Она надменно подняла брови, – у меня с голосом всё хорошо. Он искусственно синтезирован, поэтому иногда звучит не совсем по-человечески, если можно так выразиться.

– Боже мой, – я покачала головой, – и кто же сделал с вами такое?

– Рина, если вы не в курсы, то я вас уведомлю о том, что всё моё тело – это продукт, сотворенный «Итари Геймс». Короче говоря, я робот. Более сказать вам ничего не могу. Мои слова, мои действия – они контролируются. Каждое. Слово. Дорого.

– Дорого? Я вас не понимаю, Сара. Что значит…

– Каждое. Слово. Дорогое. В этих стенах. Чем больше знаешь, тем раньше руководство станет подозрительно присматриваться к тебе. Проговоришься – и тебя затянет в черную бездну мрака. Как бы глупо и смешно это ни звучало, но это так. Будь тише. Не раскрывай карты. И тогда сможешь, – она постучала себе по правому виску указательным пальцем, – спастись.

Сара вежливо попрощалась, развернулась и скрылась из помещения. Я последовала в главный офис нашей лаборатории. Немного взбудораженная и слегка потрясенная разговором с секретарем, я рассматривала лица клонов в поисках Фримэна. Он сидел за дальним столиком, что-то набирал на клавиатуре и пил кофе. Его физиономия была побитой. Быстрыми шагами я подошла к нему и кинула папку на стол:

– Сара приходила. Передала. А ты плохо сделал, что оставил меня.

– Слишком много нового в один день, – Фримэн внимательно изучал содержимое папки, – чуть позже обязательно вернусь, чтобы сразиться с ниндзя. Но, – он цокнул языком, – не сегодня.

Устало вздохнула. Не было даже сил что-то сказать, а уж возразить – тем более. Фримэн не тот человек, с которым стоит вступать в словесные дискуссии. Всё равно проиграю. Он намного умнее меня. Это очевидно. Поэтому, когда мой напарник попросил меня выразить своё мнение насчет нового плана по проекту, я лишь закивала, утвердительно одобряя его задумки. Фримэн запланировал несколько режимов в игре: аркадную часть и свободную. Обе будут содержать в себе несколько уровней и вариаций. Интересно. Ново. Инновационная составляющая в этих задумках потрясала, вдохновляла. И пугала.

Дни летели быстро. Дедлайн проекта приближался. Зимой часто выходила на улицу. Чаще, чем обычно. Заходила в придорожное кофе погреться. Покупала себе капучино, грела руки, черкалась в блокноте неровным почерком, пытаясь уложить события в своей голове в хронологическом порядке. Совсем перестала следить за своими мыслями. Каша в моей голове сменилась настоящим сумбуром. Осознанность. Как же мне этого не хватало. Программирую, планирую, раздаю команды, хожу по комнате туда-сюда, тут мне суют подписывать какие-то документы. И больше ничего из этого периода времени не вспоминается. Суета. Огромные хлопья снега за окном. Гололёд. Колючий холод пробирает меня до костей, а мне всё равно. Я словно больше ничего и не чувствую. Ступаю осторожно, обходя замерзшие лужи. Ощущение такое, будто бы холод с вьюгой попали внутрь, в самое нутро и теперь воют там беспрестанно. Издирают внутренние стены ледяными узорами. Люди ходят вокруг, а лица без эмоций, будто роботы. Нет, не роботы. Трупы – верное слово. Они – самые настоящие мертвецы. Клоны из моей команды намного живее тех, кто ходит по улице. И это верно. У них когда-то была настоящая жизнь. Мечты, амбиции, семья, будущее – всё было. А теперь нет.

Мне всегда хотелось знать больше, быть впереди. Обрести свободу. Исполнить заветные желания. Найти ответы на главные вопросы. Этой зимой я их нашла. В письме, которое обнаружила в кармане своего халата. Несколько белых листов с текстом, после прочтения которого я три дня не могла уснуть. Содержание было следующим:

«Рина, пойми информацию правильно. Не искажай мои слова. Я хочу донести до тебя всё в хорошем свете. Не хотелось бы тебя расстраивать или коим-то образом вводить в депрессивное состояние. Попытаюсь сказать это мягко. Так, чтобы не ранить. В общем, мне приказали тебя убить. И сделать клоном. Это не опечатка. И…странный случай. Ты же до сих пор жива. Хотелось бы тебя, конечно, прикончить уже. Выводишь меня из себя иногда. Но не убивать же мне тебя за это. Если хочешь жить, внимательно проследи логику в словах, которые я напишу далее.

Во-первых, клоны – это те люди, которые хранятся в подвале Мистера Кехельберга. Это ты уже знаешь, но догадываешься ли, почему мы их так называем? Клоны – это дубликаты, но у тех людей, которые работают с нами, прототипов нет. Вообще это обозначение придумала Анастасия Штейн. Женщина ненормальная, вульгарная и, честно говоря, головой двинутая. Попал к ней на сеанс в самом начале карьеры в корпорации. Потрясенный окружающей реальностью, напуганный человек с искалеченной психикой. Прихожу и говорю: « Анастасия, вы знаете, а я людей убил, убил. Они мертвы. И это я сделал. Виноват. И не могу дальше жить так». А она мне отвечает, мол, Алексей, прекратите, вы сделали открытие. Ошибаются все.

Ошибаются? Я почти никогда не ошибался. Врачебная ошибка дорогого стоит. Жизни, например. Никогда не рассказывал никому, но раз уж тут такое дело… До работы в «Итари» я служил простым врачом. Обычный хирург. Медицинского персонала, к тому же квалифицированного, сама знаешь, в нашей стране не хватает. В моей больнице тоже не хватало. Досадно. Ты представляешь, каково делать операцию на головном мозге? Я тоже смутно это понимал. Никогда не проводил её сам, лишь пару раз наблюдал со стороны. За всю мою, небольшую на тот момент, практику, это был случай, когда я впал в ступор. 17 июля 2006 года супружеская пара с маленьким ребёнком попала в аварию. ДТП. Ребёнок на месте скончался, мужчиной занимались другие специалисты, а вот женщину спасал я. Спасал. И спас, но не так, как ты это себе представляешь. В голове сразу возникает картина: она просыпается, живая и здоровая, родственники плачут, благодарят меня. Но нет. Это было по-другому. Совсем по-другому. Она проснулась с перевязанной головой и присела на своей больничной койке. Окликнул её. И как сейчас помню: смотрю на эту молодую женщину, волосы у неё кудрявые, рыженькие. Из-под бинтов высовываются. Носик аккуратный, вздёрнутый. И веснушки. Задорные, украшали её милое личико… А глаза были холодными, как лёд, но совсем не из-за цвета. Они у неё были карие. И бездушные. Я сделала из неё трупа. Живого. Ходящего. Трупа. Ничего не помнила, никого не узнавала. Сидела смирно в уголке и смотрела в одну точку. Скажешь что-нибудь ей сделать –сделает. Говорю ей встать, она встаёт, велю к зеркалу подойти. И она идёт. Спрашиваю её, кого она в зеркале видит. Она молчит. Я говорю ей сказать, что это она. Она выдаёт механически: «Это я».

С тех пор находится в психиатрической больнице. Её мужа реанимировали, но он так и не проснулся. Впал в кому, а когда его пульс замер, ты, наверное, догадываешься, кто был на ночном дежурстве? Правильно, я. И никто не пришёл, никто не приехал, никто не мог подсказать. Всё было, как в кошмарном сне. Мои руки тряслись, будто я принял тройную дозу морфию. Скальпель несколько раз падал на пол. Тиканье настенных часов в реанимационной в тот день навсегда осталось в моей памяти. Стрелки шли, а его жизнь ускользала. Будто бы сквозь пальцы. Он умирал. И тогда я решился. И сделал тот же надрез в височной области, как и его супруге. Как по инструкции. На следующий день он проснулся. И был точно таким же, как и она после пробуждения. Овощем. Я научился делать из людей овощи. Прекрасный хирург – нечего сказать.

Меня мучали вопросы. Бессонница. Недоедание. Я сам готов был уже превратиться в овощ. И вот. Однажды я задумался о том, что сотворил с этими людьми. Меня терзала совесть. Если бы не стал их оперировать, они бы, может быть, умерли и сейчас находились в каком-то другом месте. Не знаю, есть ли рай. Может, чистилище? Даже этот вариант лучше, чем находится в неосознанном состоянии. Не понимать, что с тобой происходит. Ничего не делать, не жить своей жизнью, как бы парадоксально это не звучало. Вдумайся в эти слова – они были живыми трупами. Марионетками. Я читал об этом раньше, но никогда не мог подумать, что такое случится со мной. В моей практике. Теоретически подобные случаи имеют место быть. Врачебных ошибок никто не отменял, но как подойти к этому с духовной точки зрения?

Они могли бы быть свободными. Двигаться дальше. Как сами хотят. Своим путём. Тогда же они оказались заключены в ловушку, словно пчёлы. Невероятно. Я измучил себя этими мыслями, они проели плешь в моей голове. Не мог с этим жить. Не смог. И убил его. Придушил подушкой. Это случилось ранним утром. Через открытое окно были слышно пение птиц. Переливистое, ласкающее слух. Мой пациент смирно лежал в кровати в прежней позе. Его грудь тихо вздымалась. Безмятежность снаружи и ураган изнутри – вот, что я тогда ощутил. Я знал – он никогда не станет нормальным человеком. Всё заключалось в определенной точности операции, маленьком штрихе, в височной доле головного мозга. Петля Мейера. Не слышала об этом раньше? Это такая маленькая штучка в твоём мозгу, при повреждении которой ты можешь утратить зрение. Также при нарушении связей между нейронами в височной области ты можешь заболеть шизофренией. Вкратце – береги голову. Височную долю в особенности.

Вернёмся к моему воспоминанию. Это был солнечный день, один из тех, когда в кино счастливая семья обычно идёт на прогулку в соседний парк. Я же вошел в палату пациента, впавшего в кому. Взял подушку, минут пять сжимал её в руках. «Он всё равно не живёт нормальной жизнью», – подумал об этом, решился. И придушил. Надавил на лицо. Держал несколько минут, пока не убедился, что он окончательно перестал дышать. Пульс остановился. Судорожно бросил подушку на кровать и убежал. Думал, что меня никто не видел, но нет. Медсестра как раз проходила мимо. Сучка. Почему ей не спалось в пять утра? Она четко узнала меня в темноте больничного коридора. Поздоровалась со мной. Потом донесла в полицию. Догадалась. Слишком подозрительной ей показалась подушка, валяющаяся в ногах у пациента. Я и сам потом во всём сознался.

Понимаешь ли ты, как глупо я поступил? Я абсолютно такого же умственного развития, как и ты. Не сомневайся. Даже самый глупый человек догадался бы положить подушку обратно на место. Идиот. Я совершил глупость. Полицейским же были больше интересны мотивы моего преступления, чем то, каким образом мне удалось превратить людей в овощи. Они меня не поняли. Им были чужды мои взгляды на жизнь. Смотрели на меня, как на сумасшедшего. Удивленно вскидывали руками и спрашивали: «Да зачем он тебе сдался, этот пациент?» Я же отвечал, что не мог смириться с тем, что превратил человека в бездушный труп. Отнял жизнь. Это был странный случай. Мне ведь не деньги были нужны, не слава – я подумал о другом человеке. И убил его. Кстати, не надо так делать, я – экстремист.

Подожди, я совершенно потерял логику своего рассказа. Давай вернёмся к тому моменту, когда меня уже повязали полицейские. И я сидел в камере. Там было сыро, воняло отбросами. Мне не было страшно. Я знал, что так и будет. Как у Раскольникова после каторги моя советь, как ни странно, была чиста. Понёс свой крест – что-то вроде того. Его я несу до сих пор. Тяжёлый, металлический, огромных размеров, он лежит на моей спине, а я тащу его, вот уже десятилетие прошло. Знаешь ли ты популярную цитату: «Ты всегда можешь в точности вспомнить момент своей жизни, когда она пошла по пи.. неправильному пути»? Я помню всё в деталях. Спустя столько лет. В моих воспоминаниях навсегда остался образ Штейн – тогда ещё молодой и красивой женщины без вредных привычек. В этом отвратительном подвале, в котором меня держали, она была словно ангел. Спустилась аккуратно по лестнице и предстала предо мной: белокожая, с розовыми щечками и тёмной охапкой волос, улыбается одними губами, а глаза сияют – прелесть, не меньше. Меня вывели из камеры, посадили за стол напротив неё. У нас состоялся забавный диалог:

– Добрый день, гражданин Говардин, меня зовут Анастасия Штейн, – протягивает мне руку, открыто, по-особенному улыбается, заискивает, – я работаю штатным психологом в «Итари Геймс». Расскажите, пожалуйста, поподробнее о ваших последних операциях.

– Не понимаю, – покачал головой, выругался бранными словами, – вы что, меня не боитесь? Вы знаете, что я человека убил?

– Насколько мне известно, вы убили его из-за мучений совести. Потому что сделали его, по вашим словам, «бездушным трупом», – читает показания с листочка, – не способным к каким-либо осознанным действиям и нормальной жизнедеятельности. Это…похвально, – вдруг говорит Штейн, снова повторяет, – похвально, Алексей. Другой бы оставил всё так, как есть.

– Нет, – закрыл лицо ладонями, чуть не заплакал, – вы не понимаете. Я человека превратил в труп. Его тело продолжает жить, но он – нет.

– Насколько мне известно, до этого вы провели похожую операцию. И результат был точно такой же.

– Да, – мои глаза наполнились слезами, крупные соленые капли стекали по моим щекам, – всё было именно так. Я не хочу больше работать в этой больнице. Не хочу больше быть врачом. Вдруг это случится снова. Не перенесу повторения этой ситуации.

– Конечно, это случится снова, – утвердительно кивает, продолжает улыбаться, – вы являетесь первооткрывателем. У вас, возможно, талант, а вы даже и не подозреваете. Гении при жизни часто оказывались непризнанными. И вы – не исключение, Алексей.

– Это не талант, – резко мотаю головой, отмахиваюсь, – это ошибка. Я сделал из людей живых трупов, вы несёте какую-то чушь. Оставьте меня в покое, прошу вас.

– Алексей! – Твёрдо воскликнула Штейн, – прекратите распускать сопли. Насколько мне известно, – снова обращает взгляд к документам, – вы использовали определённую схему, маленькую деталь, из-за которой пациент возвращался к жизни, но без осознанного состояния. Не подумайте неправильно, лишь хочу дать вам шанс, ниточку, за которую вы сможете уцепиться и вылезти из чёрной дыры, в которую попали. Держитесь. Потому что наша компания предлагает вам сотрудничество. Вам будет дано тестовое задание. Повторите вашу операцию на другом пациенте. Если она пройдёт с успехом и результат будет тем же, то мы обеспечим вас работой, квартирой и, – она подняла указательный палец в воздухе, – самое главное, свободой.

– Вы с ума сошли, – выпускаю воздух из легких с болью, – я не согласен. Не собираюсь заниматься подобной работой. Зачем вам живые трупы?

– Алексей, – Анастасия щурит глаза и разводит руками в стороны, – люди вообще бывают странными, в нашей стране разные дела творятся. А с таким подходом мы далеко не продвинемся. Живые трупы… Какой прекрасный оксюморон. Это не трупы. Это клоны тех людей, которыми они являлись до операции. И пускай они лишь дубликаты, но тоже имеют право на жизнь. С чего это вы взяли, что у вас есть право решать, кто жить будет, а кто – нет? Не ваше это дело. Ваше дело – развить свой талант. У этих клонов могла быть хоть и не очень реальная, но какая-то жизнь. Им можно дать задание, например, подстричь газон на заднем дворе, убраться в парке, построить дом, присмотреть за детьми или свергнуть мировое правительство, но, – милая улыбочка растянулась на её лице, – не будем вдаваться в подробности. Ясно одно – вы совсем не правы в том, что думаете, будто бы вы можете сами решать, жить им или нет. Поэтому, – она передала мне листок с договором, – соглашайтесь.

– Нет.

– Это ваш окончательный ответ?

– Если я проведу пять операций, к примеру, то вы отпустите меня на свободу?

– Алексей, мы не на рынке. Не стоит со мной торговаться. Вы же хотите жить?

– Пока что да, – нервы сдали, и я стал смеяться в этот момент, – а почему вы спрашиваете?

– Потому что вы будете приговорены к смертной казни, если откажетесь с нами сотрудничать.

– Этого не может быть. В нашей стране запрещена смертная казнь. Не стройте из себя опасную женщину. Не надо, пожалуйста. Смертной казни за убийство одного человека не допустят.

– Никто и не узнает, – она достала из сумочки шокер, натянув на симпатичное молодое лицо лучезарную улыбку, – у вас ведь руки завязаны, да? Замечательно. Что ж…Перейдём к следующей части нашего разговора. Моей любимой.

Короче, как ты уже могла понять из моего рассказа, Штейн была адекватной женщиной, соблюдала деловой этикет, а шокеры и угрозы – это не её задумка. Работа у неё такая. Между прочим, она постоянно улыбалась, обращалась ко мне вежливо (держа шокер недалеко от меня) и дружелюбно подбадривала. Я не мог не согласиться. Это даже начинало интриговать. И самое главное – Штейн заставила меня поверить в себя и изменить своё мышление. Убийцей я себя уже не считал. Под внимательным наблюдением Анастасии мои операции стали для меня творчеством. Я – вовсе не преступник, а творец. И это заставляло меня двигаться дальше. В пучину. На дно, где я и нахожусь по сей день. Такой же клон меня заставили сделать и из твоего тела. Мистеру Кехельбергу изначально понравилась идея о втором разработчике – женщине, но ему совсем не нравилось твоё критическое мышление. Впервые увидев тебя, он застыл на месте, а в глазах у него был страх, жуткий, дичайший, я бы даже так выразился. Оказалось, что ты – копия его бывшей, по крайней мере, я так понял смысл его слов. «Внешность мне нравится, идеальный клон, а поведение не очень, поработай над этим», – именно так он и сказал. «Поработать над этим» означало провести операцию. И я её сделал. Ты зашла в одну из локаций в игре и начались помехи, подумала, что баг в программе, но это был наркоз. Потеря сознание на некоторое время. Как удивительно. Ты не стала клоном. Помнила себя, как и до этого всего. Встала, огляделась, прошлась по офису, стала раздавать какие-то документы. Продолжила работу. Я подумал, что ты делаешь это по инерции. С клонами происходило подобное, но это небольшие рефлексы, сохранившиеся в мозгу. Подошёл к тебе, а ты говоришь: «Тётя Света мне собиралась фильм какой-то показать, мне домой надо торопиться. Давай, Фримэн, пока». И попрощалась. Ушла. Осознавала себя.

Извини за это. Ничего личного. Работа. Весь этот длинный рассказ я пишу тебе для того, чтобы ты поняла – я не опасен, не желаю тебе зла, но я так запутался. Все эти годы совершал ужасные вещи, но думал, что творю чудо. Сошёл с ума? Возможно. Скажи отдельное спасибо Штейн за манипуляции с моим сознанием. С тобой на сеансах она больше выговаривается сама, ей сообщили о том, что ты теперь клон. Поэтому она просто задаёт вопросы. Думает, ты ей сама ничего не расскажешь. Клоны ведут себя тихо. Как роботы. Поэтому вести себя ты должна именно так: ни с кем не разговаривай, подчиняйся, не выражай своего мнения. Иначе они сменят разработчика. Поработают над этим, так сказать. Ты понимаешь, о чём я.

Не злись на меня, пожалуйста. Впервые за долгое время чувствую себя ужасно. Как в начале своей карьеры в корпорации. Мучаюсь. Чувствую, что скоро руководство мной займется. Скоро. Никто не узнает мою историю. И я умру безвестным монстром, творившим ужасные деяния. В одиночестве.

Казалось бы, увлекаюсь философией. Думаю, что свободен. Разве это так, Рина? Нет. Мы все рабы этой системы. Не лучше, чем клоны, которых я делаю из людей. И когда я умру, я, наверное, буду счастлив. По ту сторону баррикад. В мире, где смогу забыть о существовании «Итари Геймс», Кехельберга и своего жизненного пути. Буду вспоминать лишь своё детство. Когда всё было легко. Мечты о космических путешествиях, походы, мультики, тёплые мамины объятия – это буду вспоминать, а тот страшный сон, в котором нахожусь, сотру из своей памяти. Советую тебе поступить в будущем так же. Не вспоминай. Забудь. Годы пронесутся, как один миг. И всё забудется. Навсегда. Не будет больше ни Кехельберга, ни Сары, ни лаборатории с камерами клонов. Надеюсь, ты не станешь вспоминать обо мне. Хочу исчезнуть из твоей памяти, словно силуэт в тумане.

Кстати, по всему зданию расставлены прослушивающие устройства. Не заговаривай первая, не задавай лишних вопросов. Просто прими к сведению информацию, изложенную в этом письме. И сожги эти бумаги после прочтения.

Спасибо за внимание. Не грусти по поводу своего невольнического заточения в этих бренных стенах. И в этом мире. Помни: «Всё пройдёт, как с белых яблонь дым».

24.02.2023. Доктор Фримэн».

4 глава

Февральские морозные дни сменились теплыми мартовскими буднями. Ласковые солнечные лучи падают на маленькую лесную опушку. Обветренными губами шепотом пою старую песню из далекого прошлого. Сухая земля под ногами смешана с грязным снегом и гниющим мусором. Легкая курточка цвета «хаки» на мне сливается с окружающим пространством. Присаживаюсь, достаю из кармана лопаточку и начинаю рыть землю. С трудом. Чертыхаясь и ругаясь. Продолжаю копать. Затем кончик лопатки стукается об твердый предмет. Вот оно – моё сокровище. Секретный клад. В детстве ещё зарыла его здесь, а в прошлом месяце добавила к нему письмо Фримэна.

Представляет клад из себя маленькую деревянную коробочку. «Секретики» – маленькие дети называют это так. В моем сундучке лежат заколки, наклейки, дискеты, усохшие листья и бутоны цветов. И письмо, от которого я так и не избавилась. Сначала хотела сохранить, а затем решила, что хочу не вспоминать о нём вообще. «Забыться». Как и велел мне Доктор.

В одной руке зажигалка розового цвета, в другой – бумажный конверт. Не выдерживаю, срываюсь и перечитываю письмо снова. Вчитываюсь в каждое слово. Сижу, обнимаю себя за коленки. Не плачу. Мне не грустно. И не страшно. Я тоскую. Слова Фримэна заставляют меня вспомнить о прошлом. О времени, когда я после школы бежала домой по весенним дворам смотреть мультики. Мечтала о далеких звездах. Смотрела на небо, восхищалась. Мерцающие созвездия будто бы «подмигивали» мне. Сейчас это звучит глупо, но в детстве мне так не казалось. Они словно звали меня к себе. И я до сих пор хочу к ним. Как на той картине, которую я никогда не нарисую – тянусь к небу, но достать не могу. Глупая. Разве можно дотянуться до звезд?

Щелкаю зажигалкой, листок загорается. Яркое пламя на фоне блеклой листвы освещает моё лицо. Красивое вышло бы фото. И хорошая была бы жизнь, если бы всё, что написано в этом письме оказалось лишь сном.

Глаза становятся влажными. Не от грусти. Я больше не чувствую себя плохо. Момент утери этой памяти, «сжигания» чьей-то истории восхищает. Пламя затухает, превращается в пепел, маленькие песчинки которого подхватывает ветер и уносит далеко. Оно исчезло из моих рук, но в моей памяти все слова «легли» друг на друга, сложились вместе в одну большую горстку горького осадка. Со временем и он исчезнет. Останется лишь воспоминание. Картинка. Чувства -скомканные, рваные химические реакции в моем организме. И они меня терзают. Это не любовь, скорее привязанность к той, кого давно потеряла – прежнюю себя. По-детски наивную и счастливую девочку, верящую в чудеса. Она ещё со мной, в моей памяти. Только её давно нет на свете, а я почему-то всё ещё живу. Фримэну не нужно было делать из меня клона, я уже стала им в первый день своего пребывания в «Итари Геймс».

Иду домой. Дорогу желтым светом освещают фонари. Под ногами талый снег, над головой – тёмное небо. На душе тяжело. Хочется вырваться. Выкрикнуть на всю улицу что-нибудь непристойное, а я иду с каменным выражением лица и сдерживаю огонь внутри. Когда говорят: «Искры в глазах», имеют ввиду другое. И я знаю. Это пламя выжжет меня изнутри. И не останется ничего. И дым с белых яблонь потом как раз-таки сойдёт на это пепелище внутри моего разума.

Подхожу к дому, достаю ключ из кармана куртки, не успеваю подойти к двери – меня подхватывают под обе руки неизвестные мужчины в черных пиджаках. На воротничках эмблема знакомой корпорации. Может, решили до работы подбросить, а может быть и нет… С безразличным лицом сижу на заднем сидении внедорожника и наблюдаю за проносящимися мимо фасадами зданий. Мужчины в черном о чём-то переговариваются, но я не слушаю их, думаю о своём. О Тёте Свете. Интересно, чем она занималась в 20 лет? Ходила в кружок журналистики? Или, может, уже работала в местной газете?

Внезапно дверь открылась. Меня вывели из машины. В нос ударили запахи скошенной травы и благоухающих цветов. Дальше зелёного холма ничего не разглядеть – туман. Один из «людей в чёрном» взял меня под руку и повёл за собой. Хлопаю глазами и оглядываюсь. Ничего не видно. Вдруг слух улавливает звук волн, ударяющихся о берег. Издалека видна фигура мужчины. Он стоит у воды, курит трубку и щурится, всматриваясь в моё лицо. Я же пытаюсь отвести взгляд. Это же Кехельберг. Что мне теперь делать?

– Благодарю вас, можете быть свободны, – велит Мистер К. , – как же я соскучился. А ты? Скажи, что да.

Смотрит на меня пустым взглядом, как у трупа. Улыбается тонкими губами, прикрывая веки, как улыбаются добрые дедушки в отечественных фильмах. Мистер К. совсем не подходит под этот типаж, но его улыбка, от которой веет старческой тоской, раскрывает собеседнику истинный возраст этого человека. На воротнике пиджака красуется всё та же серебряная брошь, как и у всех «людей в чёрном» в виде птички, раскрывающей крылья. Остроконечные уши в сочетании со впалыми щеками и белой кожей делают его похожим на персонажа фантастического романа. Девочкам нравятся подобные личности, но у меня этот человек вызывает лишь отторжение. Хочется отмыть его липкий взгляд со своего лица, убежать, скрыться, а он всё ещё здесь. Рядом со мной. Продолжает наблюдать желтыми глазищами за каждым моим движением, но я не двигаюсь с места, не меняю выражения лица, а молча смотрю на него.

– Да, – сдерживаюсь от ругательств и неадекватных действий.

– Помнишь, этот сад, – сжимает холодной морщинистой ладонью моё запястье, – здесь мы утопили твоих любовников. Помнишь?

– Нет, – честно отвечаю. Может, клон вообще не ответил бы на этот вопрос?

– Ну, конечно же, – вздыхает, поворачивается ко мне и берёт, – моя милая. Ты ведь моя милая?

Нет, конечно, я совсем не твоя, но от тебя зависит моя жизнь. Коротко отвечаю:

– Да.

– Ты ничего не помнишь, моя бездушная. Кукла, – протягивает последнее слово с наслаждением, – игрушка. Никогда раньше не думал, что мне бы захотелось поиграться с копией моей ненаглядной…Эвердин. Даже не клонировал её. Надо было бы. И совсем забыл, что в мире есть девушки, похожие на неё. Но ты, милая, – он взял меня за подбородок одной рукой и поворачивал мою голову в разные стороны, – точная копия. Откуда такая взялась… Ах, да, – спохватился вдруг Кехельберг, – пойдём, покажу тебе могилу моей любимой.