Текст книги "Завтра нас похоронят (авторская редакция)"

Маленькая разбойница
[Восточная железнодорожная колея]

– Надеюсь, меня не будет рядом, когда тебя пристрелят.

Мы собирались на рискованную вылазку в магазин за продуктами – на запретную для нас территорию. Для этого нужно было сделать то, что мы часто делали в настоящем детстве, – нарядиться взрослыми. Летом это нередко оказывалось сложным, а вот сейчас не вызывало проблем.

Единственное, что я ненавидела в маскараде, – вату в лифчике. Остальное казалось даже забавным: я запудрила лицо, накрасилась обломком карандаша для глаз, встала на устойчивые широкие каблуки, чтобы казаться выше. Собрала в пучок волосы, нацепила вуаль. Ал, и без того высокий, нахлобучил шляпу и переоделся в самые приличные штаны. В заключение мы оба надели перчатки – спрятать татуировки. Мы не выглядели на свои двадцать восемь, но шансы, что нам что-то продадут, повысились.

Уловив мое недовольство, Ал фыркнул и поудобнее перехватил сумку.

– Я не буду сегодня воровать, не переживай так. Мне ничего не надо.

«Мозги, разве что?» – вяло подумала я и сказала это вслух.

Продолжая переругиваться, мы вылезли из вагона, попрощались с ребятами и двинулись вдоль путей. Дул ветер и накрапывал дождь, настроение вполне отвечало погоде: было отвратительным. И хотя мы достаточно удалились от поезда, я слышала крики «живых овощей».

Как на нас никто еще не устроил облаву? С такой «сиреной» не спрячешься, а мы каким-то чудом скрывались несколько лет. Может, благодаря Карвен, из-за которой железнодорожная колея до сих пор слыла аномальной зоной. А может, потому что кто-то перегородил колючей проволокой и старыми противотанковыми ежами рельсы, на которых стояла наша развалюха, и повесил таблички «Опасная зона» и «Не пересекать»? Обстановка в стране неспокойная, тревожные красно-желтые надписи действуют на людей не хуже, чем предупредительные выстрелы.

Думать об этом было тошно, но и болтать не хотелось. Я и так видела Ала слишком часто, и в основном он извечно дурил меня бесполезными изобретениями. Окончательно приуныв, я пробурчала:

– Лучше бы взяла с собой Карвен.

Алан так тряхнул головой, что с нее слетела шляпа.

– Карвен не стала бы таскать за тебя картошку.

В этом Ал был прав, и я промолчала. Он поднял шляпу, вздохнул и предложил:

– Возвращайся, если хочешь, я все куплю сам.

– И я буду виновата, если ты попадешься? Ну уж нет. Но… Карвен действительно лучше было взять. Она приносит удачу.

– Ты сама не захотела будить ее.

– Потому что знала, что ты будешь ее задирать. Ей нельзя нервничать.

Алан вдруг замедлил шаг и взял меня за плечо.

– Вэрди! Объясни, зачем тебе эта мутная девчонка? Ты многовато о ней думаешь.

От неожиданности я споткнулась о торчащую из земли железку, с трудом удержала равновесие и встала как вкопанная. Не то чтобы вопрос был новым, наоборот, я уже столько раз отвечала на него Алану, что пора бы прекратить спрашивать. Тем более он знал, как меня это злит.

– Карвен – моя подруга, – начала я, стараясь не повышать голос. – Она не мутная. Она была со мной до тебя. Еще раз выскажешься о ней так – выбью зубы. Понял?

Говоря, я крепко держала Ала за рукав плаща и не сводила с него глаз. Когда я закончила, он попятился, виновато шмыгнул носом. Может, я казалась ему похожей на фурию? Пусть так.

– Извини, я пошутил, – пробормотал он. – Закрыли тему.

Но теперь закрывать тему не собиралась я.

– Если бы не Карвен, у нас не было бы этого поезда и многого другого. Постарайся помнить это, а не только какие-то формулы.

Алан капитулировал. Я удовлетворенно спрятала руки в карманы и ускорила шаг. Идти на каблуках по раскисшей земле, усыпанной камнями и металлоломом, было трудно, но я не обращала на это внимания.

Мне вспомнилась случайная встреча с Карвен под городским мостом. Я еще только покинула дом моей второй матери и рада была хоть кого-то встретить. Полуседая тощая девочка показалась мне чокнутой, но она была добра и ухитрялась доставать еду. Это сразу примирило меня с ее странностями – побегами, долгим вечерним созерцанием неба и общением с призраками, которых я поначалу не видела. Карвен научила меня воровать и прятаться. Ей никогда не приходило в голову меня прогонять или требовать благодарности. Она просто стала мне близким человеком, насколько вообще способна быть близкой.

Летом мы отправились искать другой дом: из-под моста нас выгоняли взрослые бездомные. Я думала, мы выбираем путь наугад, но Карвен отлично знала, куда идет. Впервые увидев махину покореженного поезда, я подумать не могла, что здесь и есть наш конечный пункт. Эшелон был мне знаком: он стоял еще со времен Большой войны. Говорили, когда он перевозил беженцев, его обстреляли вражеские самолеты, а еще пустили газ, в котором задохнулись те, кто был еще жив. Этих людей и закопали на кладбище по другую сторону дороги. А эшелон не убрали: сначала оставили как напоминание об ужасах войны, потом элементарно забыли. Другие поезда стали пускать по объездному пути. Колея оказалась ненужной. За сорок лет родилось множество баек о живущих тут призраках. Байки имели почву, но вот этого я не знала.

Прибыв, мы не обнаружили тут никого, кроме Маары, она поселилась прямо в паровозе. Разговаривать она почти не умела, понимала самые простые слова, и лишь с большим трудом нам удалось чего-то от нее добиться. Маара до Рождества жила в интернате, потом убежала. Она знала историю своего дедушки и захотела посмотреть его поезд. А потом осталась тут жить, потому что в городе все были слишком злые, так она объясняла. Маара слышала и истории про привидений, но они никогда ее не выгоняли, потому она их не боялась. А еще Маара уже тогда начала подбирать «живых овощей». Ей было их жалко, она даже воровала для них молоко в ближайшем поселке. Удивительная доброта, видимо, она ярче выражена у таких вот безмозглых, блаженных: напрочь подавляет инстинкт самосохранения.

Я думала, Карвен пойдет дальше: не могло ей понравиться такое убогое местечко. Но она сказала: «Мы дома».

Той же ночью я впервые увидела, как на самом деле может проявляться ее страшный дар. Карвен освободила мучающихся духов; надеюсь, она отправила их в места, о которых мне еще только мечтать. Вряд ли в другие: Карвен ведь добрая.

Поезд осветился тогда ровным фиолетовым сиянием. Нити этого сияния тянулись к небу. А потом из земли вокруг начали взлетать мерцающие силуэты; они превращались в звездочки, и, казалось, это никогда не кончится. Более жуткого и завораживающего зрелища я не видела. А перед паровозом стояла, раскинув руки, Карвен, похожая на самую настоящую колдунью.

Та ночь стала началом нашей стаи. Ребята приходили из города, поселков, соседних областей и оставались. Карвен не захотела быть лидером, эту роль пришлось взять мне. Со временем я привыкла, – как и к тому, что Карвен оставляют силы. Наверное, то освобождение призраков надорвало ее, но мы не говорили об этом. Она вообще ни с кем не говорила о том, что как-то касалось ее. Главное – она дала нам дом. Сделала меня вожаком, хотя мне тяжело это далось. Но мы ведь не всегда делаем то, чего хотим, и то, что умеем. Иногда мы делаем то, что просто получилось бы у других еще хуже.

Ал ткнул меня локтем. Впереди высились городские постройки. Я подняла глаза и увидела большой рекламный щит, с которого грустно улыбалась Госпожа Президент. «Заводите семьи. Родина начинается с семьи!» – гласила надпись. Алан скривился.

– Будто это так же легко, как завести щенка.

Возмущенная, я вступилась:

– Заткнись. Она старается, как может. Помнишь, какая она была красивая перед Рождеством? А сейчас? Представляешь, четырнадцать лет рулить такой страной, как наша? Прямо как я в нашей стае…

На этот раз права была я. Госпоже Президенту исполнилось тридцать пять, когда ее избрали, а выглядела она и того моложе, красотой напоминала голливудских актрис. Она была сначала полицейской, затем депутатом, потом то ли министром, то ли помощником министра. Я мало что знала о политике, но Гертруду Шенн – так ее звали – считали умной. Несмотря на молодой в сравнении с другими кандидатами возраст, ее выбрали со значительным перевесом. И случилось это как раз перед тем, как… все произошло.

Рождество уничтожило правительство и большую часть недавно обновившейся партийной верхушки. Госпожа Президент, у которой семьи не было, правит развалинами до сих пор. Она стала похожа на скелет и разучилась улыбаться, но все так же элегантна и отлично притворяется, что еще во что-то верит. Что и говорить, Госпожу Президента я всегда уважала больше, чем любую другую женщину. Наверно, я даже хотела бы, чтобы она была моей мамой.

Мы миновали щит, вошли в город и здесь сразу подобрались, но на полупустых улицах мало кто обращал на нас внимание. Пройдя несколько запущенных кварталов, отличающихся лишь надписями на заколоченных дверях, мы дошли до большого магазина. Глядя сквозь стекло, я поняла: с продуктами плохо, как и в других. Впрочем, чего удивляться? Даже в столице ничего не достанешь. И надо радоваться: в городах поменьше все теперь вообще по карточкам.

Внутри оказалось малолюдно. Скучали две кассирши, пахло хлоркой. Мы пошли вдоль полок. Как хорошо, что мы не приучены к дорогой еде и нам не нужно ничего, кроме картошки, хлеба и дешевой колбасы. И славно, что Маара сама обеспечивала молоком «живых овощей»: я бы этим заниматься не стала.

Уже у кассы я не удержалась и схватила пару дешевых шоколадок для Карвен, я знала, что это почти единственное, что она любит. Ал что-то осуждающе буркнул, я отдавила ему ногу. Кассир, подняв взгляд, приветливо улыбнулась: она меня знала, я уже приходила в этот магазин.

Взрослые улыбались мне редко, и я постаралась, чтобы ответная улыбка вышла теплой. Женщина начала пробивать продукты, я – складывать их в сумки и совершенно забыла про…

– Ал!

Боковым зрением я увидела: он сунул что-то в карман. От злости и страха потемнело в глазах. Чтобы еще и здесь нас считали ворами? Такое уже случалось, каждый раз приходилось менять магазин!

– Положи! – зашипела я, пользуясь тем, что женщина считала деньги, которые я ей отдала.

Ал пожал плечами: «Не понимаю, о чем ты». Кипя, я схватила его за руку и разжала пальцы, в которых, разумеется, ничего не было.

– Возьмите сда…

Забыв про кассиршу, я пыталась вывернуть Алану запястье. Перчатка сползла, но в себя я пришла, лишь услышав полный отвращения визг стоявшей за нами женщины:

– КРЫСЫ! КРЫСЫ!

Ал ухватил одной рукой сумки, другой меня и ломанулся к выходу. Я не сопротивлялась, потому что слышала тяжелый топот за спиной. Быстро обернувшись, я увидела двух охранников и мужчину с замотанным шарфом горлом. Судя по злобному блеску его глаз, это был кто-то из горожан, считающих, что всех нас нужно не только изолировать, но и перестрелять.

Одна из сеток, которую волок Ал, порвалась, и он бросил ее.

– Придурок! – рявкнула я, подхватывая эту сетку под мышку. Ноги и так заплетались, а с несколькими килограммами картошки меня начало заносить. – Что ты спер?

– Батарейки, мне надо…

– Тебе некуда их вставить, идиот!

– Очки…

Он тоже запыхался и не считал нужным ничего больше объяснять.

Наши преследователи не отрывались, их, вероятно, подгонял азарт. Не думаю, что охрана погналась бы за Алом из-за двух батареек. Мне совершенно не хотелось попасться как вчера, тем более я обещала Ланну этого не делать. Ал вдруг замедлил бег и крикнул:

– Давай к центру. Я их отвлеку, встретимся в «норе».

Развернувшись, он бросился навстречу преследователям, а потом скользнул в переулок. Я решила не ждать, кого из нас они выберут, и рванула вперед, крепче зажимая сумку, сетку да еще батон хлеба под мышкой. Нога подвернулась. Шипя от боли, я сбросила туфли. Думать о возможности наступить на стекло было некогда, главное – я смогла бежать быстрее. Больше я не оборачивалась, радуясь, что Госпожа Президент запретила выдавать магазинной охране оружие, снабдила их лишь шокерами.

Я выскочила на очередную улицу, почти оживленную: машин здесь было, наверное, больше, чем на остальных городских дорогах вместе взятых. Нога ныла, и я остановилась, молясь, чтобы за мной больше не гнались. Было тихо, только колотилось мое собственное сердце.

Выяснить обстановку я не успела. Проезжавший мимо лимузин замедлился, задняя дверца распахнулась, чья-то горячая рука втянула меня в салон. Автомобиль сорвался с места, и я обессиленно откинулась на сидение, ощущая запах кожи, косметики и какого-то освежителя. Запахи были знакомы, как и голос:

– Вэрди, опять украла что-то?

Я открыла глаза. Первым, что я увидела, было отражение водителя в зеркальце. На водителе был боевой противогаз, и это окончательно подтвердило мою догадку.

– Сильва…

Моя бывшая лучшая подруга, дочь знаменитого доктора Леонгарда, с любопытством наблюдала за мной. Чистые светлые волосы вились колечками, уголки аккуратно накрашенных губ поднялись в улыбке, а тонкие руки по-прежнему сжимали мое запястье. Я вздохнула.

– Как ты…

– Случайно, – не дав закончить, ответила она и оглядела рассыпавшуюся по салону картошку. – Маф, давай покатаемся! – Это она бросила водителю. – Не ожидала тебя увидеть, Вэрди. Я ехала с танцев.

Я невольно рассмеялась и почувствовала привычный укол зависти. Сильва Леонгард была не изгоем, а полноправным человеком. При ее появлении никто не визжал. «Крысы!» Крик все еще стоял в ушах. Хотя пора бы привыкнуть.

Из-за того, что отец не умер в Рождество, Сильва избежала большинства наших проблем. Она жила в уютном доме и получала все, о чем просила. Правда, соседи и прислуга все равно обходили ее стороной. Даже Мафусаил, личный водитель Леонгарда, если ему приходилось возить куда-то Сильву, всегда одевался как на войну и не забывал о нелепом противогазе. Но едва ли Сильву это волновало. Ее историю мало кто знал. Она тоже не росла, но и в этом не видела проблемы. В отличие от меня, Сильва действительно умела маскироваться: носить каблуки, краситься и одеваться на зависть женщинам. Когда она в шубке и сапожках шла по улице, определить, сколько ей лет, было невозможно, но больше двадцати точно. На нее заглядывались. Она была свободна. Как принцесса – избалованная, счастливая и всегда занятая. Большую часть времени она занималась тем, чем когда-то мы мечтали заниматься вместе: училась рисовать, шить, плавать. Все это она уже умела. Теперь вот танцы…

– Рассказывай, – потребовала Сильва, залезая в автономный холодильник и вынимая тарелку с сэндвичами. – И давай поедим, я устала.

Она устала и говорит это мне, пробежавшей полгорода с чертовыми сумками! Впрочем, она меня спасла, да и не знала, во что я вляпалась. Причина злиться у меня была одна: я «крысенок», а она нет.

Пока Сильва наливала сок в стаканы, я смотрела в окно. Облегчение прошло, стало плохо, как и всегда, когда я встречала фройляйн Леонгард. Она так любила меня: без страха приходила к поезду, носила нам еду и лекарства. А я любила ее, но у меня с ней было связано слишком много воспоминаний.

– Тот идиот тебя опять подвел? – Она протянула мне сэндвич с говядиной.

Я кивнула и выкинула все из головы: лучше заняться едой, чем раз за разом скакать по кругу неприятных мыслей. Сильва деловито поинтересовалась:

– Он попался?

– Не знаю, – с набитым ртом отозвалась я. – Он назначил встречу в «норе».

– Значит, туда и поедем. – Сильва отдала мне тарелку и, опустившись на колени, стала собирать картофелины. – Судя по всему, вы лишились некоторой части… м-м-м… провианта?

Я стыдливо промолчала, потому что знала, что она предложит. И она предложила:

– Сначала заедем в магазин поближе к центру, я все докуплю и добуду тебе кроссовки. Потом отвезу тебя до заграждения. Дальше я боюсь. – Она покосилась на водителя. – Сама знаешь чего, лучше навещу пешком.

– Спасибо, – глухо ответила я. – Это будет самое бесполезное времяпрепровождение в твоей жизни.

Бесполезное. Не сравнить с танцами.

Инспектор
[Архивы]

Карл устало потер глаза: от букв и цифр в них уже рябило. И, как обычно, за несколько часов он не нашел ничего особенного.

Маленький, похожий на бункер архив располагался отдельно от Управления, в таком же бедном районе, как тот, где Ларкрайт снимал квартиру. С Рождества материалов скопилось столько, что держать их в порядке стало невозможно. Нераскрытые дела, фотографии из картотек, пленки с записями следственных экспериментов – все это загромождало ящики и стеллажи, покрывалось пылью.

Сотрудница архива, толстая добродушная фрау Вебер, первое время пыталась помогать Карлу, но вскоре махнула рукой: даже она не могла навести порядок в собственном мирке, куда уже лет десять не приходили с проверками. Поэтому когда Карл появлялся, она здоровалась и вальяжно удалялась в дальнюю комнатку, к чайнику и любовным романам, предоставляя Ларкрайта самому себе.

Сегодня он читал протоколы осмотров родителей «крысят»; их проводили в том числе в НИИ Леонгарда. Данные были записаны стандартно, безлико. «Признаков насильственной смерти нет, остановка сердца вызвана неизвестным нервным импульсом. Ядовитых или наркотических веществ в организме не обнаружено. Труп лежал…»

Кого-то находили на улице, кого-то – в доме, кого-то – на расстоянии от него. И вот тут что-то, кажется, менялось, что-то было ранее упущено.

Карл раскрыл на последней странице два протокола. Взгляд скользнул по почти повторяющимся описаниям и остановился на графе «Предполагаемое время смерти». В листе, описывающем тело Карины Варденга, стояло «между 5:30 и 6:00 утра». В протоколе о смерти некоего Тома Вайеса отчетливо значилось «6:15» – это время подтверждал бездомный, мимо которого мужчина проходил точно в момент, когда его затрясло, скрутило и какой-то «дьяволовой» (по словам свидетеля) силой швырнуло на снег. Том Вайес бился, пытался встать, хватался за горло и хрипел что-то вроде «Малышки… мои малышки…».

Карл снова перечитал материалы. Карина Варденга в предполагаемое время смерти находилась с мужем и дочерью: готовила индейку, так как к девяти в доме ждали гостей. А Том Вайес пребывал где-то в квартале или двух от коттеджа, где спали его дочери. Вайес успел что-то сказать. Хм… а Варденга? Этого никто уже не мог подтвердить или опровергнуть.

Ларкрайт начал ворошить другие подшивки. Он замечал закономерность: чем дальше находились от детей родители, тем позже умирали. То же оказалось верным и для «второй волны» смертей. Но о чем это говорило? Подтверждало отвратительную теорию: дети – убийцы, вольные или невольные.

Некоторое время Карл задумчиво перебирал бумаги. Имело ли смысл делиться сведениями? Вряд ли, по крайней мере, пока. Хотя, может, рассказать Рихарду? А может, поговорить с Леонгардом как с медиком? Но если Ланн узнает об этом, мало не покажется: он по каким-то причинам не доверял доктору. Доподлинно Карл этих причин не знал, но комиссар редко ошибался.

Ларкрайт снял копии с пары протоколов, спрятал в сумку и вышел в коридор. Спайк тут же вскочил и завилял хвостом; скучая, он успел изгрызть какую-то папку, забытую фрау Вебер. Карл спешным пинком отправил испорченные документы под шкаф и покинул здание.

Улица встретила его дождем, от чахлого утреннего солнца не осталось и следа. Спайк с лаем понесся по дороге; настроение у него было намного лучше, чем у хозяина. Карл ускорил шаг. Хотелось скорее вернуться в квартиру и отгородиться от мира. Он был благодарен Рихарду, что тот позволил снова прийти на работу только следующим утром.

До дома предстояло ехать по линии надземного метро. Таких веток было всего две, они прорезали город, начинаясь в одних нищих окраинных районах и достигая других, столь же нищих. Хотя, в общем-то, теперь почти все районы города были нищими, даже центр, где красивым по-прежнему выглядел только древний темный собор.

Спайк перепрыгнул низкий турникет и остановился у ведущей на платформу лестницы. Карл глянул на дремлющую в своей будке пожилую смотрительницу и бросил в специальную щель медный жетон, сухо звякнувший в недрах допотопного механизма. Платформа продувалась; дождь усиливался. Карл спрятал нос под воротник и ссутулился. Голова немного кружилась от бессонной ночи и плохого алкоголя, который не стоило пить. Карл на пару секунд опустил веки, а вновь открыв глаза, неожиданно увидел, как далеко впереди, за открытой станцией, по дороге несется черный автомобиль на огромных красных колесах.

Озноб прошел. Карла бросило в жар.

Такая машина – неуклюжая, но мощная, собранная из деталей других, как монстр Франкенштейна из разных трупов, – была на его памяти одна. Она принадлежала убийцам-охотникам, Котам. Карл нахмурился: возвращение этих двоих не сулило ничего хорошего никому, а особенно «крысятам». Об этом точно нужно было предупредить Рихарда: Джина и Леон Кац стояли в его списке врагов на втором месте.

Машина скрылась, глухое гудение сообщило о прибытии поезда. Карл, придержав Спайка за ошейник, вошел в вагон и, опустившись на сиденье, повернулся к мокрому окну. Некоторое время он смотрел на дома, потом откинулся на спинку, вытянул ноги и прикрыл глаза. Краем уха он услышал недовольное ворчание, а потом звук, будто что-то тяжелое упало на что-то мягкое: пес запрыгнул на поролоновое сидение и улегся, царапая обивку лапами. К счастью, в вагоне больше не было людей, и никто не стал возмущаться. Хотя желание возмущаться обычно исчезало, стоило взглянуть на форменное пальто Карла. Полиция города была полумертвой, да. Но как и всего, тронутого смертью, но почему-то не похороненного, ее опасались.

Глаза слипались, и, как Карл ни старался, бодрствовать не получалось. Он ощутил, что подбородок клонится вниз, и вовремя подхватил очки. Мелькнула мысль: Рихард был бы рад, если бы они разбились, они его раздражали. Комиссару было известно, что Карл неплохо видит без них. Но для того чтобы попасть в дальнюю цель, зрение было недостаточно острым, а стрельба могла понадобиться в любой момент. А Рихард просто придирался ко всему. Карл нахмурился и начал тереть пальцами виски. Тень Ланна всегда появлялась рядом, когда что-то не клеилось. И, может, лучше тень, чем одиночество?

Карл не заметил, как в динамике объявили нужную станцию. Он шлепнул по загривку Спайка, вышел из вагона, спустился с платформы и пошел по улице. Пес трусил рядом, постоянно забегая вперед и бесцеремонно обнюхивая редких прохожих. Возле подъезда он остановился и, задрав морду, стал наблюдать, как Карл набирает код. Спайк всегда так делал – порой казалось, что пес пытается запомнить цифры.

В подъезде кто-то вновь вывернул лампочки. Карл поднялся на этаж, ощупью открыл дверь и вошел в квартиру – тихую, не многим более светлую, чем лестничная площадка, и почти лишенную мебели. Комнат было две, хотя вторая размерами едва превышала чулан и всегда пустовала.

Карл привалился к стене коридора и сполз по ней на пол. Вошло в привычку: некоторое время сидеть в темноте, поджав колени и запустив в волосы пальцы. Так он «сбрасывал» всю дневную дрянь, вернее, пытался сбросить. Когда этого не удалось, Карл поднялся и, избавившись от верхней одежды, отправился в душ. На ходу он зажег свет и включил радио, но не прислушивался к монотонному бормотанию диктора. Стоя под струями относительно теплой, рыжевато-ржавой воды, он по-прежнему пытался не думать, но мысли метались – от Рихарда к Вэрди. Снова к комиссару и прочь. Домой.

Карл глянул в прямоугольное зеркало и отчетливо увидел следы ожогов на плечах. Ему тогда сильно повезло, что Рихард оказался рядом, – случайность, самая настоящая. А ничто не связывает людей крепче, чем случайности. Поэтому с Ланном все так сложно.

Карл в последний раз посмотрел на свое изувеченное отражение и, завернувшись в полотенце, вышел в коридор. Радио бубнило о погоде, Спайк хрустел кормом на кухне. Настенные часы гулко пробили три. Все было обычным, но… не совсем.

Первым знаком, что что-то не так, стал сквозняк, продирающий до костей. Карл поежился. Пол будто бы дрогнул. Отступив на шаг, Карл неосознанно стал искать взглядом пистолет: сегодня он опять не сдал его. Убедившись, что кобура достаточно близко, Ларкрайт внимательно огляделся и спросил в пустоту:

– Здесь… есть кто-то?

Невесомая ладонь коснулась плеча. Карл обернулся и шарахнулся назад.

Седая дама в голубом плаще маячила над полом. Сквозь даму виднелись окно и тумба с телевизором. Карл замер, потом потер глаза. Видение не исчезло, продолжая покачиваться. Губы разомкнулись.

– Идите со мной. Я не причиню вам вреда.

– Куда? – прошептал он, осторожно подходя и придерживая полотенце на поясе. – Прямо… сейчас?

Дама заметила его жест и неожиданно улыбнулась, заливаясь легким чахоточным румянцем. Карлу стало спокойнее: он раньше не встречал живых мертвецов, но что-то подсказывало, что злобные призраки-убийцы не краснеют. Он отправился к шкафу и начал одеваться, в глубине души надеясь, что к моменту, как закончит, привидение – или все же галлюцинация воспаленного сознания? – пропадет. Но когда он обернулся, дама витала на прежнем месте.

– Нам надо спешить. Идемте, идемте, герр! – Голос звенел. – Нужна помощь.

– Кому?

– Нет времени. – Она уже выплывала в коридор.

Ларкрайт последовал за ней и услышал лай Спайка. Тот выскочил из кухни, подпрыгнул, попытавшись схватить даму за край одеяния, и неуклюже впечатался боком в стену. Карл придержал его за загривок, с удивлением отметив, что пес совершенно не боялся: ему скорее хотелось поиграть.

– Куда вы меня ведете?

Дама безмолвно просочилась сквозь дверь. Секунду или две Карл колебался, потом решительно отодвинул засов, выпустил пса и сам вышел на площадку. Он всегда мыслил рационально. Он не верил в Бога: по его сторону Стены такое не приветствовали. Может, поэтому вместо страха он испытывал замешательство и желал проверить, насколько тронулся рассудком.

На улице по-прежнему шел дождь, стало еще темнее. Но прохладное мерцание Карл увидел сразу. Дама вела его через улицу. И оставалось только надеяться, что дальше не подстерегают другие, куда менее дружелюбные духи.