Текст книги "Завтра нас похоронят (авторская редакция)"

Маленькая разбойница
[Город]

В «норе» Алана не оказалось. Около часа я, начиная волноваться, ждала его, потом переоделась в привычную одежду и, жалея, что не попросила Сильву задержаться, отправилась обратно в город. Несколько мальчишек тоже рвались на поиски, но меньше всего на свете мне хотелось, чтобы потерялся кто-то еще, а такая вероятность была, особенно сегодня, когда о нашем визите в магазин наверняка знала уже вся округа.

Поравнявшись с рекламным щитом, я накинула свой ушастый капюшон. Не стоило привлекать внимания, красная толстовка плохо подходила для этого, но другой непромокаемой одежды не было. И я решила, что яркость сыграет на руку: давно поняла, что чем старательнее скрываешься, тем с большим любопытством за тобой наблюдают. И наоборот.

У магазина я Алана не обнаружила, как не обнаружила и на соседних улицах. Людей тут вообще было не много, все работали ближе к центру. По надземным рельсам пронесся очередной поезд, и я поморщилась от свистящего звука.

Я дошла до ближайшего участка: если Ала поймали, он должен был тут засветиться. И наверняка он бросил бы где-то шестеренку, их он всегда оставлял, когда хотел предупредить о чем-то. Но и здесь было пусто, только двое дежурных курили на крыльце, обсуждая футбол. Я некоторое время прислушивалась, прячась за углом, но вскоре решила продолжить поиски.

Куда Ал мог пойти? Зная его, куда угодно, вплоть до склада с динамитом, если таковые еще были. А может, его снова потянуло в НИИ искать неприятности?

Низкий рев прервал мои размышления. Из-за старого костела вылетел черный автомобиль на красных колесах и затормозил, раскрошив асфальт. Я шарахнулась вбок и сразу поняла, на кого нарвалась. Коты.

Леон и Джина Кац относились к нашему поколению, но на момент Рождества были уже почти взрослыми. Они жили на окраине, с глухой бабкой, которая даже не приходилась им родственницей и умерла за пару дней до того Сочельника. Вину близнецов в этой смерти не доказали, хотя отношения в семейке были натянутые.

Вследствие этой «недоказанности» Джину и Леона не преследовали, зато сами они хорошо прижились в новом мире: гонялись за нами и во времена Охоты получали приличные деньги. Потом, усилиями нескольких журналистов, полицейских и политиков, Госпожа Президент выдворила их из столицы. С тех пор мы не видели их и надеялись, что они благополучно сдохли. Но вот парочка вернулась. Зачем?

Точно чутьем, они легко находили наши убежища и обожали травлю. И если широкий, мощный Леон обычно ограничивался одним ударом, то Джина была садисткой, использовала в качестве оружия хлыст. Однажды, когда она пыталась поймать нас с Алом, он чудом увернулся от нее, и конец хлыста неудачно вернулся к хозяйке. Джина лишилась глаза, с тех пор носит на лице повязку и обещает выпустить Алану кишки.

Дверца машины распахнулась, Джина выпрыгнула на асфальт. Она двигалась легко и действительно напоминала кошку. Я прижалась к стене, стараясь не дышать: хоть бы не заметили! Джина остановилась, поправила собранные в пучок темные волосы и обернулась к брату.

– Жди.

Ответа я не услышала, Леон вообще говорил мало. Они с Джиной звали себя «близнецами», но черта с два я в это поверю. Она была как щепка, он сложением напоминал медведя. И что-то подсказывало мне, что их отношения не братско-сестринские: слишком откровенно она иногда лапала его, едва ли не облизывала, похотливо прижималась… фу.

Джина прошлась вдоль дома, остановилась и набрала номер на мобильном телефоне.

– Мы в городе.

Ей что-то ответили, она улыбнулась:

– К чему спешка? Никуда они не денутся, поймаем сколько нужно. Только смотрите, мы не меняем расценок. Пять тысяч марок за одного.

Я напряженно прислушивалась: о чем она? Не Ланна ли мы вывели из терпения, что он решил нанять Котов? Задумавшись, я не заметила, как Джина оказалась в опасной близости. Еще некоторое время она говорила, потом убрала телефон и… сделала стремительный шаг за угол.

– Привет, сестренка.

Привычное обращение сопровождалось ударом в челюсть. Здороваться в ответ я не стала, рванула прочь, стараясь на бегу прийти в себя. Джина схватила меня за толстовку, но мокрая ткань выскользнула из пальцев. Я услышала: «Леон, гони!»

Второй раз за день я убегала. Нога ныла, а улица, как назло, была широкой. За спиной ревел мотор; огромная машина перла, как танк. Я надеялась, что Коты хотя бы не будут стрелять, и лихорадочно искала какой-нибудь проулок. Сердце билось в горле, грудь кололо. Опять пришла нелепая, жалкая мысль: почему я? Где хоть кто-то, кто защитил бы меня? Кто хотел бы защитить? Я встряхнулась. Не стоило скулить, тратя бесценное время. На глаза попалась улочка, и я свернула, молясь, чтобы она не вела в тупик. Я не сомневалась: Джина рванет вдогонку, и старалась выиграть хоть минуту.

– Постой, детка! Мы просто отвезем тебя к доктору!

Я свернула в новый закоулок, проскочила в подворотню и, промчавшись через безлюдный двор, вынырнула с другой стороны. Полминуты я постояла, собираясь с силами, и наконец бросилась в следующий проулок, неожиданно короткий. Точнее, я поняла, что он короткий, уже очутившись на грязной мостовой и услышав нарастающий гул.

Это не была машина Котов, что не помешало ей даже не сбавить скорости. Я почувствовала удар в бок: автомобиль задел меня и унесся. А я рухнула в грязь.

Комиссар
[Квартира Рихарда Ланна]

До Рождества

– Обещаешь? Приедешь? – Голосок Аннет, казалось, не звенел в трубке, а заполнял комнату.

– Хорошо, вороненок. Я постараюсь.

– Мы с мамой ждем.

– Не думаю, что мама ждет, – мягко возразил Рихард.

Аннет вздохнула и заговорила так, будто объясняла что-то очень глупому человеку:

– Ну ладно… я жду. Я соскучилась, я тебя вижу раз в год.

– Я попробую. – Вместо тепла, которое прежде накатывало от таких слов, Ланн вдруг почувствовал лишь усталость. – Если доберусь до вас через такой снег и если не придется задержаться. Знаешь же, в Рождество всем хочется домой, а полиция должна всех охранять.

– А тебе не хочется домой?

– Хочется, милая.

На этот раз Рихард не соврал, домой хотелось. Вот только старый семейный дом он давно не считал своим. И ничего удивительного, что в ту ночь он так и не приехал, понимая: осуждающих взглядов Виктории он не выдержит, сорвется, напугает дочь – единственное существо, которое хотя бы пыталось его любить и которое он пытался любить в ответ.

Ланна доконал всплеск преступности: страну, готовившуюся выбирать президента, лихорадило. Он ног под собой не чуял и не желал видеть никого, тем более обиженную бывшую супругу. Лучше было немного расстроить Аннет, чем совсем испортить ей Рождество. Мама-то найдет, как его скрасить.

– Вороненок, не сердись. – Он постарался смягчиться. – Завтра найдешь под елкой подарок.

Книги, много-много книг из лучшего магазина – весь длинный список, который Аннет составила за год. Она обожала книги и, прежде чем читать, нюхала их страницы, становясь похожей на маленького зверька. Родное зрелище, но в этом году даже при мысли о нем тошнило. Чертовы подарки были просто откупом.

Конечно, Аннет простила, она всегда прощала. Рихард прямиком отправился домой, Рождество он провел в обществе бутылки виски, отключился, выпив лишь половину. А под утро был тот звонок. Ланн с трудом нашарил трубку и все никак не мог понять, что случилось.

– Она убивает меня…

– Кто?..

– Девчонка… помоги…

Жена. Хрипела, кашляла, и он почти видел: трубка ходит в руках ходуном.

– Виктория, что за… ты пьяна?

– Помоги! – Голос прыгал, точно воздух то попадал в легкие, то не находил туда дороги. – Я чувствую. Я…

Тишина. Напрасно Ланн звал жену. А потом…

– Папа…

– Аннет? Что у вас случилось?

Молчание.

– Аннет, что с мамой?

– Прощай.

Гудки. На секунду Рихарду показалось, сердце сейчас остановится. Ждать, случится это или нет, он не стал, набрал сначала «скорую», потом вызвал пару своих ребят. Мельком глянул на часы: 5:27 утра.

Больше он никогда не видел свою дочь.

* * *

Рихард вздрогнул и потер лоб. Столько прошло, а он каждый раз просыпался в поту. Конечно, это из-за забытых вопросов. Ненайденных ответов. И угрызений совести, куда же без них? Приехал бы – ничего бы не случилось. Или его девочка убила бы и его тоже? Нет. Он сколько угодно может ловить «крысят», но не будет так думать про Аннет, а значит, не будет думать вообще. У него огромный чулан со скелетами воспоминаний, пусть это останется там же.

С некоторым усилием Рихард встал с дивана и уже собирался поставить чайник, когда позвонили в дверь. Ланн, мысленно проклиная весь свет, вышел в коридор и, как обычно не заглядывая в глазок, отодвинул засов. Кто бы ни пришел, Ланн его в случае чего заломает. Всякое бывало.

– Привет, Ричи.

Ее заламывать не было необходимости. Госпожа Президент. В руке она держала сумку, из которой торчала палка колбасы. Да, определенно, пришла с миром. Рихард усмехнулся:

– Здравствуй, Труда. Ты по-прежнему уверена, что я голодаю?

Она окинула его взглядом: от голого торса – по дому он всегда ходил только в старых джинсах – до пальцев босых ног.

– Судя по тому, что ты по-прежнему не разжирел, я не далека от истины. Пустишь?

– А родина? – хмыкнул он, в свою очередь оглядывая дорогой костюм и безукоризненную прическу, никак не желавшие сочетаться с дешевой продуктовой сумкой.

Гертруда Шенн сделала шаг, оттеснила его бедром и вскинула брови.

– Родина подождет. Президент устал.

И это она говорила всегда, когда никто не слышал и когда следовать за ней не могла даже охрана.

Карл знал Гертруду Шенн почти сорок лет – с младшей школы. Она была его лучшим другом – в классе, в университете, в полиции. Потом был недолгий период абсолютного счастья: они одновременно влюбились, завели детей, стали дружить семьями. Все должно было так и остаться, но пошло под откос. Об этом Ланн вспоминать тоже не любил.

Потом Труда ушла в политику. Рихард толком не знал, какими дорогами она поднялась так быстро, но догадывался, с чего начинала: она всегда была красивой. И дьявольски умной, поэтому Ланн уважал ее – не так легко ведь проделать путь от домохозяйки до президента. А она проделала, хоть и осталась в итоге на руинах. Впрочем, на руинах они теперь были вместе. Трое из четверых.

И с давних времен Рихард с Трудой, встречаясь, пили пиво и ели бутерброды или еще что-то столь же дешевое. Менялось время, менялись любовники Труды, прибавлялось седины у Рихарда… но это оставалось. Вот и сейчас он сидел за столом, наблюдая за ножом в ее руках. И думал о том, что он единственный в стране, кому Госпожа Президент специально нарезает колбасу такими толстыми ломтями.

– Как работа? – Она улыбнулась.

– Ничего. – Он начал открывать бутылки пива. – Бывало хуже. А… твоя?

– Сам видишь. – Звучало безнадежно. – Я на ней сдохну.

Она разложила горку бутербродов прямо на широкой деревянной доске и села напротив Рихарда. Он протянул руку и накрыл ее запястье своим.

– Нет, старушка. Не допущу.

Она рассмеялась и отпила пива, со вздохом заглянула в горлышко бутылки, точно ожидая увидеть там решение своих и общегосударственных проблем, а затем медленно начала, подаваясь вперед:

– Рихард, есть новость. Служба разведки мне кое-что сообщила…

– У тебя все еще есть служба разведки? Не все скопытились?

Она откусила сразу полбутерброда, некоторое время жевала, осуждающе глядя в упор, и наконец гордо произнесла:

– У каждого президента есть служба разведки. Так вот. Наши западные друзья засылают шпиона. Точнее, собираются. В ближайшее время. Позывной – Красная Гроза. Я примерно знаю и суть его плана, но план… откровенно смешон, так что гадаю, не дезинформация ли.

– Красная, говоришь? – Заинтересованный Рихард отставил бутылку. – В таком случае ты уверена, что друзья западные?

– Более чем. Но ты верно угадал, поговаривают, был у него период работы на самые разные режимы. Но сейчас – одни звезды и полоски.

Гертруда говорила без тревоги. Впрочем, она и не одного шпиона повидала. От страны отвернулся мир, но миру по-прежнему было иногда любопытно сунуть нос в чужие дела и, возможно, что-то с этих дел поиметь, тем более, когда президент – женщина. Слабая женщина, ха.

– И ты желаешь, чтобы я отследил его появление и застрелил раньше, чем он что-то разнюхает? – уточнил Ланн. – Для этого у тебя есть служба разведки.

– Нет, Рихард. – Она усмехнулась. – Я хочу, чтобы этот человек попробовал сделать именно то, для чего его и отправляют. Попался мне. Он должен приручить меня. А я хочу приручить его.

– Дальновидно. – Рихард, немного успокоившись, одобрительно улыбнулся. – Свой чужой шпион никогда не помешает. Когда ожидается гость?

– Скоро. Но пока забудь о нем. Это тебе так, информация на опережение.

Она отодвинула доску и, положив руки на стол, устроила на них подбородок. Взгляд светлых глаз быстро обежал тесную кухню.

– У тебя одиноко, Рихард. Как ты тут живешь? Заведи себе кого-нибудь. Девушку, – на лице появилась хитрая улыбка, – или хоть собаку.

– Не надо, – отрубил Ланн.

Изящные брови приподнялись, потом Труда снова улыбнулась.

– А ты не меняешься. Мой большой злой волк. – Она встала, отошла к окну и, обернувшись через плечо, спросила: – Как там Карл? Привык к нему? А он к тебе? Не обижаешь?

Рихард потянулся за сигаретами. Ответить было нечего, кроме «Нормально». За ним по-прежнему наблюдали, и он неохотно добавил:

– Он сильнее, чем я думал.

– Что ты имеешь в виду?..

Рихард усмехнулся. Слова подразумевали слишком многое. Слова – как и принятие их смысла – дробились в десятках осколков. Некоторые были предельно простыми.

Осколок первый

– И как ты ухитряешься…

Десятка. Несколько подряд. Не было таких мишеней – неважно, подвижных или нет, – чтобы Ларкрайт промазал. И даже руки не дрожали.

– Я же говорил. В нашей части была отличная подготовка.

Не признаваться же, что он думал, будто Карл отсиделся в штабе с бумажками, что лицо у него как у богатого сынка, что его ветром сдувает, какие там нормативы? Оставалось промолчать и закурить.

– Ну и к чему же вас так готовили?

Снова острый блеск глаз. Короткое движение – очки исчезли в кармане.

– К войне, герр Ланн.

Что ж. Попал, куда надо. Посмотрим, сколько выдержишь.

* * *

Гертруда вернулась к столу. Что-то насторожило ее и, в общем-то, не зря. Остановившись, она наклонилась к лицу Рихарда и вкрадчиво прошептала:

– Я люблю тебя. Но если я узнаю, что…

– О чем ты? – ровно перебил он.

Она выпрямилась.

– Людей не спасают из огня, чтобы потом издеваться над ними. Чтобы устраивать им всякие испытания. Чтобы ломать их. А я знаю, как ты умеешь последнее. Ричи, не забывай, к нему у меня особое отношение. Ты ведь помнишь, кем был его отец.

Рихард помнил: правозащитник, всегда кого-то спасал. У Йозефа Ларкрайта на старых снимках тоже было тонкое интеллигентное лицо, узкие плечи, очки. Он не размахивал кулаками, но почему-то в какой-то момент люди, меняющие власть, сочли его столь опасным, что убили – без суда, скандал на всю Европу. И эта история чуть не повторилась с сыном. С сыном, которого Рихард теперь пытался опекать.

Он не сомневался: мальчишка будет таскать бумаги. Да что он сможет? Журналисты из братии недобитых гуманистов – чахлые изнеженные твари, которые слабо представляют, с какой стороны пистолет стреляет. На кой черт такой человек в Надзорном управлении? Чтобы завтра же зарыть?

Но ведь взял. Заставило странное чувство, не дружеское, не отеческое, скорее… как к дворняге. Карл и этот город не поладили, а у Рихарда была привычка – брать кого-то под крыло. Не особенно привязываться, зачастую вообще не привязываться, но брать. И пусть крыло побито и слабо может от чего-то укрыть.

– Так вот, – напирала Гертруда, видимо, встревоженная его мрачностью, – если с ним что-то случится по твоей вине или по чьей-либо еще, а ты не помешаешь… я убью тебя. Припомню все нарушения устава, которые ты допускал, накопится на расстрел. После этого я продолжу тебя любить, но тебе уже будет все равно.

Звучало устрашающе, имело почву. Но все-таки это говорила она. Его старушка. Нет, его девочка. Его злая-злая девочка. И все это он слышал уже неоднократно.

Осколок второй

– Ты придираешься к нему, даже не по работе. Это неправильно, он ангел.

Ей сразу понравился Карл. Не то «понравился», после которого она могла потащить его в постель, но и материнским чувством не назовешь. Труда наблюдала, возможно, сама прослушивала телефон инспектора, а у нее это был знак высшей заботы.

– Ангел… по-твоему, нам нужны ангелы?

Холодный, пахнущий каким-то кремом палец коснулся губ Рихарда.

– Перестань. Вы же сработались. Я тебя знаю, у тебя никто не задерживался. Он ни разу не дал тебе в челюсть, Ричи!

– Он в меру упрям и у него есть мозги.

Мотор машины уже негромко урчал. Гертруда посмотрела поверх стекла.

– А ты – не в меру. Будь помягче. Подумай, что, если будет нужно, он умрет, прикрывая тебя. Много у вас таких?

Рихард ощутил колючий озноб и поднял воротник.

– Да брось. Я сам раньше откину копыта. С прикрытой спиной или без.

Гертруда негромко рассмеялась и, приподнявшись, дернула его к себе. Поцеловала в губы, удержала, отпустила, заботливым движением застегнув верхнюю пуговицу форменного плаща.

– Пожалуйста, живите оба. Кто-то же должен стоять на страже.

И машина уехала. Рихард обернулся. Карл стоял в десятке шагов, у стены, и ждал, пока разговор закончится. В волосах белел крупный неприветливый снег.

– Она красивая…

Он произнес это с таким детским восхищением, что Рихард напомнил:

– Не твоего поля.

Карл передернул плечами и спрятал руки в рукава.

– Я не в этом плане, комиссар. Мне просто казалось, такие живут где-то в…

– Сказках? – с неожиданным для него самого пониманием мягко закончил Рихард.

– Да. Помните, например, «Снежную королеву»?

Ланн хмыкнул, подумывая, не закурить ли, но поленился вынимать руки из карманов и, поглядев на инспектора искоса, сообщил:

– Она, между прочим, любимая у Труды. Хотя, по-моему, сказки – чушь.

Невольно он вспомнил, что из всех идиотских историй больше всего любила Аннет. Повесть Отфрида Пройслера о Маленькой Колдунье. Книжку Аннет так часто подсовывала Рихарду вечером, что он даже запомнил автора. А ей нравился прокуренный голос, читающий об очень плохой… или очень хорошей ведьме и умном вороне.

– Сказки учат хотя бы тому, что некоторые истории заканчиваются хорошо.

– Не наша – это точно.

Вряд ли существует что-то хуже сказки, к которой невозможно придумать хороший конец. Аннет наверняка считала именно так. Как и большинство детей, да и взрослых.

– Вы же еще не знаете ее конца.

Как там сказала Труда? Быть помягче? С такими-то рассуждениями? Снег усилился, ветер задул резче. Наблюдая, как Карл ловит размотавшийся шарф, Рихард пренебрежительно фыркнул.

– Я его чую.

– Вы невозможны.

Он все же вынул из кармана руку и вовремя схватил инспектора за плечо, не давая растянуться на льду.

– Вне всякого сомнения. И мне невозможно хочется выпить чего-то горячего. Идем.

Инспектор улыбнулся. Дальше они шли плечом к плечу.

* * *

Рихард опять вздохнул.

– Не горячись. Я стараюсь. Просто с ним… тяжело.

Тяжело. Потому что Труда, черт возьми, не зря помнит его отца. Потому что с Карлом то же: снаружи – деловитая серьезность, что-то доброе и мирное. Ровный голос, хорошие манеры – ей-богу, как у навороченного человекоробота, в лучших традициях фантастики. Внутри – сталь. Чистая сталь, рядом с которой Рихард иногда чувствовал себя безнадежно ржавым. Да. У Карла это наследственное. Почти династия недобитых рыцарей. Или ангелов. Или… как там говорят… андроидов?

Гертруда долго смотрела сверху вниз, потом опустила голову.

– Какой ты все-таки дурак.

– Может быть. Но за это не расстреливают.

Труда кивнула. Они заговорили по новой о Красной Грозе, о «крысятах», о чем угодно. Рихард мысленно проклинал старую подругу: опять парой фраз загнала в пропасть. И она, вся погруженная в свои президентские дела, не догадывалась: стоит захлопнуться двери, как воспоминания окончательно его придавят.

Маленькая разбойница
[Квартира Карла Ларкрайта]

Можно сказать, пробуждение было приятным. Давно я не просыпалась в кровати, на подушке, под одеялом. Правда, ныла челюсть. Но остальное не болело. Кто-то даже обработал мои ссадины.

На улице по-прежнему стояла темень, времени могло быть как десять вечера, так и шесть утра. Хотелось верить, что все же десять. Может, Карл Ларкрайт тогда не выгонит меня сразу?

Я слабо помнила, что произошло, когда я почти потеряла сознание. Джина с Леоном меня все же догнали и собрались куда-то волочь. Потом на Джину прыгнула здоровенная собака, точнее, собака лишь показалась мне огромной, а потом я узнала Спайка, сеттера инспектора Ларкрайта. Но я и подумать не могла, что он сам появится из-за угла, будет вооружен и вступится. Потом он нес меня на руках, а уже в темной душной комнате его пес лизал мне лицо. На этом поток образов обрывался.

Я села, свесив ноги с кровати. Помещение было маленьким, почти чулан. Из-под двери пробивался свет: в другой комнате работал телевизор. Стрельба, мужские голоса…. Инспектор Ларкрайт наверняка любит гангстерские фильмы. Надо было выйти, сказать спасибо, да и вообще показать, что я жива.

Я осторожно открыла дверь и оглядела комнату – более просторную, но так же скудно обставленную: шкаф, стеллаж с книжками, огрызок ковра, на котором спал пес, и большой старый диван. В телевизоре действительно стреляли, бегали и целовались. Я приблизилась к дивану, где сидел, поджав ноги, инспектор, и осторожно опустилась на край.

– Ну… здравствуйте.

Я прикрывала рот рукой, мне не хотелось, чтобы он брезгливо отодвигался. Но он улыбнулся и ответил:

– Привет, Вэрди. Полегче?

– Да, спасибо. – Я устроилась удобнее и стала рассматривать инспектора, растрепанного, помятого и с синяком на скуле. Заметив синяк, я спросила: – Леон?

– Ерунда. Эти двое боятся огнестрела, поэтому драться врукопашную пришлось не так долго.

– Да, они не пользуются оружием. Потому что кто-то хочет ловить нас живыми.

– Кто? – насторожился инспектор.

– Не знаю, эта сучка так сказала, – произнесла я, имея в виду Джину.

Он, видимо, хотел сделать мне замечание за такие словечки, но передумал, уставился в телевизор. А я вдруг подумала: да плевать ему, что на экране. Он просто пытается спрятаться. От меня? От себя?

– Как вы меня нашли? – отвлекаясь, полюбопытствовала я.

– Привидение привело, – сообщил он с той интонацией, с которой мог бы сказать «Да случайно». – Старая дама в синем. Это было… странно.

У него, похоже, стальные нервы: я-то чуть не свалилась в обморок, впервые увидев духа. К невольному восхищению инспектором прибавилась теплая благодарность Карвен: волновалась, почуяла, что со мной беда. От мысли я улыбнулась, но тут же спешно пообещала:

– Я сейчас уйду, вы не думайте, и… я не заразная, не бойтесь.

Он с недоумением повернулся ко мне.

– О чем ты? Утром безопаснее. И поверь, мне ли не знать, что все вы здоровы. Чувствуй себя как дома.

– Правда можно? – удивленно подняла брови я.

– Конечно. Не бойся.

Гангстер на экране пропел какую-то тягучую фразу и открыл огонь по толпе полицейских. Я вспомнила, как пара знакомых ребят из другой стаи, той, у которой оружия было много, однажды сделали примерно так же на центральной улице. Это показалось мне жутким в тот день, а теперь – еще жутче. Я не любила полицейских, особенно Ланна, но никогда не считала, что их надо убивать за то, что они нас арестовывают. И тем более не могла так считать теперь, когда Карл Ларкрайт зачем-то меня выручил.

– Может, вы есть хотите? Могу что-нибудь приготовить, если у вас в холодильнике что-то найдется.

– Что-то наверняка есть, – усмехнулся он. – Но я не хочу. А ты бери что угодно.

На кухне, почти такой же тесной, как вторая комната, я провела минут пять: сделала себе бутерброды, кажется, впервые за пять последних лет на белом хлебе, с настоящей колбасой и сыром. Потом вскипятила чайник и заварила чай. Снова пройдя в большую комнату, я протянула инспектору чашку.

– У вас замученный вид. Хотя бы попейте.

– Спасибо. – Он глянул с удивлением, но чашку взял. В глаза бросились старые ожоги на запястье. Они были и на шее, и на виске. Как много… оставалось надеяться, что Ланн не тушит об него сигареты.

Я еще раз сходила на кухню, принесла бутерброды и кружку себе и опять опустилась на диван. Фильм продолжался. Только сейчас я подумала, что в последний раз видела вблизи телик бог знает когда. Отец тоже любил кино с перестрелками, а я обычно смотрела мультики, хотя как сказать, обычно, их ведь редко показывали. А сейчас, наверное, вообще не показывают – зачем они в стране без детей?

Инспектор словно прочел мои мысли: взяв пульт, переключил канал, по экрану забегали нарисованные звери. Я начала разглядывать их – крот, мышь и какой-то невразумительный еж носились по лесу под радостную мелодию. Слишком радостную.

– Давайте обратно, – негромко попросила я. – Вы не любите мультики, а я из них выросла.

Он вернул на экран гангстеров, и я занялась бутербродами. Краем глаза я заметила: инспектор что-то ищет в громоздком мобильном телефоне. Некоторое время я сдерживалась, потом осторожно придвинулась и взглянула на светящийся зеленым экран. Темнели буквы эсэмэски: «Как ты?».

– Родители? – поинтересовалась было я, но осеклась, различив над сообщением еще одну надпись: «Отправитель: Рихард Ланн». – О… Не подумала бы, что он о ком-то переживает.

Но меня не слышали. Почему-то мне не хотелось гадать, о чем инспектор думает и сколько в мыслях тоски. На сообщение он отвечать не спешил, этого было достаточно.

– Ты сказала что-то?

– Нет, мысли вслух.

– Мысли?..

И я все-таки решилась.

– Это здорово, когда за тебя хоть кто-то волнуется. Даже мерзкий полицейский. Вы… сирота?

Ларкрайт отпил чая, сосредоточенно смотря в экран. Ответ был вполне очевиден, и зря я полезла, зря открыла рот. Чувствуя себя крайне неловко, я допила чай и поднялась на ноги.

– Ладно. Я посплю еще несколько часов и уйду. А то за меня будут беспокоиться.

Может быть. Хоть кто-нибудь. Хотя бы Карвен.

Инспектор покачал головой.

– Утром я поеду на работу. Выйдешь со мной, я должен быть уверен, что с тобой ничего не случилось. Если попробуешь убежать ночью, Спайк тебя не выпустит. Будет лаять полночи. Но лучше не буди меня, я устал. Все поняла?

Я подумала и сдалась.

– Как скажете, герр Ларкрайт. Спокойной ночи.

– Спокойной, Вэрди. – Он сделал телевизор тише. И опять взял телефон.

Я вернулась в маленькую комнату и легла, закуталась в одеяло. Для меня это было странно: в поезде я обычно заворачивалась в драное покрывало, как в спальный мешок, и накрывалась по самую макушку, чтобы скорее уснуть и не успеть замерзнуть. А здесь можно было растянуться. Почувствовать всем телом чистый матрас. А утром я обязательно приму душ, потому что мыться нагретой водой из озера невозможно.

На этой прозаической мысли я уснула.