Текст книги "Когда я без тебя… (сборник)"

…Мы сидим на нашей маленькой кухне. За маленьким столом у стены, накрытым клетчатой скатертью. В желто-белую клетку. Минимализм в сервировке. Две тарелки, два бокала с холодным белым вином, две вилки, две салфетки. Соль и перечница. Больше ничего. Бывают такие вечера, когда хочется свободы во всем. В атмосфере, в ощущениях, в окружении. Когда не хочется зависеть от предметов, планов, предпочтений. Хочется плюнуть на все и наслаждаться свободой на двоих…

Отварили спагетти в воде с добавлением столовой ложки куркумы. Быстро сварганили к ним соус из помидоров, жирных сливок, шампиньонов, обжаренного лука. Тожественно водрузили желтые спагетти на желтые тарелки, сдобрили их бледно-красной подливой и съели с такой изысканностью, будто перед нами лангусты в соусе тартар. Где-то в недрах гостиной поет Нино Катамадзе. На повторе «Uto». Под эту песню хочется летать над землей, прикасаясь подушечками пальцев к острым кончикам зеленой травы. Ласково щекочет, заряжает энергией…

Мирумир засасывает спагеттину, которая, свисая с губ, забавно извивается. Я спрашиваю любимую о ее безумных желаниях. Задумчиво хмурится. «Ммм… мне почему-то сейчас хочется оказаться в зимнем Севастополе. В потрясающем городе, куда в детстве ездила с дедом на каникулы. Там влезть на Памятник затопленным кораблям, вдоволь покричать на волны. Спорить с ними, ругаться… Хочу кричать и не быть услышанной людьми… Странно, да?»

Осушаю бокал вина. «Почему же? Совсем нет… А мне вот прямо сейчас, в полпервого ночи, хочется получить срочную эсэмэску от какого-нибудь важного человека. Ну, например, шефа. Получить, прочесть и забить на нее. Специально, назло… Порою нуждаемся в эсэмэсках, на которые не собираемся отвечать. Ими отвоевываем у окружающих уважение к личному пространству…»

Мирумир смеется, накручивая остатки спагетти на вилку. «Мы с тобой как два извращенца с кучей тайных желаний». Загадочно ухмыляюсь. «Подожди, я еще не сказал о своем втором желании…» – «Выкладывай…» Отодвигаю тарелку в сторону. «Поцеловать прямо сейчас девушку, сидящую напротив меня». – «Ого! Я готова помочь тебе в этом»… Бокал Мирумир опрокинут.

…Мои пальцы утопают в горячих волнах ее волос. Они пропитаны теплом дневного солнца. Лишь в корнях уловима босфорская прохлада. Мирумир погружена в чуткий сон затухающего дня, а я боюсь дышать в полную силу. Ограничивая движения, лежу рядом, смотрю в окно снов любимой. Я верю, что там, в жемчужном царстве условных границ, нет громких звуков, темных комнат, свинцовых дорог и пустых чемоданов. Я верю, что там, в душевной бескрайности безоблачного неба, пахнет цветами кизилового дерева, а тополиный пух учтиво облетает людей под звон детского велосипеда. Там колесо жизни неспешно катится в отзвуках старой шарманки…

Осторожная улыбка стекает невидимыми слезами по ее щекам. На кончиках ресниц дрожит тревога за завтрашний день. Я прикасаюсь к ним губами, не опасаясь того, что могу разбудить спящее чудо. Поцелуй шепотом. Она, что-то пробормотав, по-прежнему спит. А я, отгоняя ночь от себя, жду того самого мига, когда Мирумир проснется и сонно протянет: «Günaydın, sevgilim»[39]39
  Доброе утро, любимый (турец.).


[Закрыть]… Выхожу покурить на балкон. Салатовая зажигалка, переливающаяся в своем нутре разноцветными конфетти. Полная луна на черно-синем небе, подле нее светится всего одна звезда. Верхушки минаретов, с которых через несколько часов по Стамбулу разольется азан. Во мне поселилась щемящая грусть. В ней нет отчаяния. Зато есть маленький страх потерять найденное. Страхи – самое большое испытание в любви. Преодолевая их, приближаешь чувства к вечности…

Босфор еще не спит. На него часто накатывает бессонница. Он как никто другой разгадывает мои состояния. И как никто другой знает, что сказать или спеть. Друг приветствует меня. Я машу рукой в ответ. «Gülümse haydi gülümse… Bulutlar gitsin… Yoksa ben nasıl yenilenirim… Haydi gülümse»[40]40
  «Улыбнись, давай же, улыбнись… Пусть рассеются тучи… Иначе как же я воспряну духом?.. Давай же, улыбнись» (турец.).


[Закрыть]. Босфор напевает знаменитую песню Сезен Аксу. Две фосфоресцирующие чайки подпевают своему гуру, качаясь на его темно-синей глади. Бросаю недокуренную сигарету: уносится вниз искрящейся кометой. Пытаюсь улыбнуться. Получается. Босфор ликует, чайки загалдели…

Пролив подбадривает меня еще одной песней. На этот раз из репертуара Джандан Эрчетин. «Zamanla aşka alışıyorsun… Daha az gülüp daha çok susuyorsun… Değiştin sen hâlâ görmüyorsun… Mucizeler nerede kahramanım yorgun musun?»[41]41
  Со временем привыкаешь к любви… Меньше смеешься, больше молчишь… Ты изменился, но все еще не замечаешь этого… Где же чудеса, о, мой герой, неужели ты устал?.. (турец.).


[Закрыть] Я отвечаю: «Нет, конечно, не устал. Это просто страхи…» Друг мигом отзывается словами уже из другой песни. «Korkma kalbim geçer acısı…»[42]42
  Не бойся, сердце, боль пройдет… (турец.).


[Закрыть] Киваю с лучезарной улыбкой на лице. Грусть прошла. «Спасибо, Босфор!» Он смущается: «Riса ederim»[43]43
  Не за что (турец.).


[Закрыть]… Скоро рассвет.

…Отдалилась от Москвы, когда осознала, что та лепит из нее циничную суку. Выживая, побеждая в большом городе, она заражалась вирусом равнодушия, сама того не замечая. Сложно сохранить теплоту в себе там, где быть холодным легче и… удобнее. Цинизм – это когда оправдываешь всплески совести словами: «От меня мало чего зависит» – и сразу же с ними соглашаешься…

Мирумир силится говорить об этом со спокойным оптимизмом. Однако внутренние переживания отражаются в глазах, как бы их ни прятала. Напевая себе под нос «Damigamda» Лелы Цурцумия[44]44
  Известная эстрадная певица Грузии.


[Закрыть] и время от времени вылавливая мой взгляд как робкую снежинку, она возвращается туда, где чаще всего замирает душевность. Она есть в тебе, но в замороженном состоянии…

«Сейчас я понимаю, что наша циничность была своего рода защитной реакцией. Больше проявлялась по отношению к себе, к своим трогательным чувствам, чем к окружающему миру. Как говорит один мой знакомый, „мы смотрели на мир, как на смесь лохотрона с парком отдыха“. Так и было. В Москве не живешь, а выживаешь. Не в плохом понимании этого слова. В контексте Москвы выживать – значит побеждать. Каждый день, каждую минуту. В переполненных автобусах, в вечных пробках, в бесконечных очередях. Если плюнешь на все, отойдешь в сторону, останешься без куска сыра…»

Снимает турку с плиты. Разливает ароматную коричневую гущу по белым чашкам. «Москва вышибает из своих жителей сентиментальность. Там приходится держать ее глубоко в себе и выпускать на волю только дома, перед сном, под теплым пледом, за чтением чувственной книги или за просмотром очередной мелодрамы… Понимаешь, там по-другому не получается. Бездомные собаки, брошенные люди, частокол протянутых рук. Если реагировать на все это, то тебя надолго не хватит. В Москве нужно жить с открытыми глазами, но с закрытым сердцем. Хотя, знаешь, Свету-свет, при таком раскладе бытия мы умудрялись сохранять человечность. Вопреки всему. Почти героизм…»

Допиваю кофе, переворачиваю чашку. Грех не погадать. «Как ты решилась уехать? Это ведь не так легко…» Мирумир закуривает. «Просто в один день, выбираясь на эскалаторе из „Белорусской“, я поняла, что теряю в суете выживания себя. Стало страшно. Чисто по-бабьи. Сопливая беззащитность… Я дала себе слово уехать туда, где живут иначе. Не лучше, не хуже. Именно иначе… Сейчас я здесь. И мне не страшно. Совсем. Сказать почему? Я нахожусь за тобой. За твоей спиной… Поверь, женщинам не так много надо…» Накрывает ладонью мою руку…

…У стамбульской погоды резко испортилось настроение. Оно выплеснулось наружу бестактным ливнем, обрушившимся на город в самый разгар воскресного дня. Косые серебристые канаты хлестали горячий асфальт, вымещая на нем свою злость. Ближайшие кафешки моментально заполнились: дождь разогнал отдыхающих жителей и наивных туристов. Непогода нас не испугала.

Мы не покидаем смотровой площадки Галатской башни. С шестидесятиметровой высоты, в промежутке между небом и землей, Золотой Рог кажется таинственным островом. Дождевые помехи и свинцовое освещение придают обозрению эффект черно-белого кино. Мы не замечаем того, что промокли до нитки. Мы не чувствуем того, что медленно замерзаем под небесной лейкой. Здесь, на вершине «Башни Иисуса», жесткие ремни любви стягивают наши сердца. Здесь проживаем жизнь в обратном направлении…

Мирумир слизывает с губ капли дождя. «Светусвет, знаешь, какое самое большое достоинство Стамбула?» Вытираю мокрое лицо рукавом куртки. «Скажи…» Она говорит громко, раздвигая шумовую завесу ливня. «В Стамбуле кажется, что жизнь состоит из одних начал без концов… Обманчивое впечатление?» Пожимаю плечами. «Почему же?! Может быть… Так хочется, чтобы наше настоящее было навсегда…» Мирумир мягко перебивает, продолжая: «…и чтобы наш завтрашний день повторял сегодняшний». Смотрю на Голубую мечеть, на дельфинов, плещущихся в Босфоре. «Именно…» Убирает волосы с лица. «Авообще такое возможно? Ну, чтобы навсегда?» Обнимаю Мирумир, чувствую дрожь ее тела. «Если ты крепче будешь держать меня за руку, то возможно»…

…Наш «Пежо 206» зажало в пробке на въезде в Шишли[45]45
  Центральный район в европейской части Стамбула.


[Закрыть]. Сигнальная какофония, смешавшаяся с матом раздраженных водителей. Конец рабочего дня, все спешат домой. Кто-то ждет, кого-то ждут, а некоторые надеются, что их ждут. Вечный круговорот судеб, порою несправедливый. В Стамбуле продолжает лить дождь. Он будто недоволен приближающимся летом. Мол, пока есть возможность, как следует отыграюсь на весне. «Дворники» остервенело работают, шум дождя слышен сквозь наглухо закрытые окна.

Мирумир завороженно наблюдает за проделками непогоды. «Дождь объединяет людей, замечаешь? Перед ним, а точнее под ним, мы все равны…» Приглушаю радио, приспускаю стекло. Достаю полупустую пачку сигарет из бардачка. «Закуришь?» Кивает. Прикуриваю для нее. Отодвинув сиденья, вытягиваем ноги. Все равно еще как минимум час проторчим в автомобильном заторе. По левую сторону от нас, за рулем белого «Мурано» пританцовывает блондинка с черными бровями. На соседнем сиденье застыл царственный английский мопс. Вытаращенные глазки, золотистый медальон на жирной шее, подрагивающие от громкой музыки ушки. Хозяйка толстопуза фальшиво напевает песню Таркана «Vay anam vay», подергивая шоколадными плечами. «Sorma… Derdin nedir diye sorma… Gel gör, halimi gör de anlа»[46]46
  «Не спрашивай… Что у тебя за проблема?.. Не спрашивай… Иди сюда, взгляни на меня и все поймешь» (турец.).


[Закрыть]. Ей наплевать на дождь, пробки и на то, что «давно нелюбовь, просто чем-то похожие люди». Она счастлива в своей внешней безмятежности…

По правую сторону от нас, в старом желтом такси с подбитым боком, уплетает донер[47]47
  Национальное турецкое блюдо, наподобие шаурмы.


[Закрыть] лысый водитель. Кусочки помидора вываливаются из пышной булки на его клетчатую рубашку. По подбородку размазался кетчуп. На помятом лице таксиста безумная усталость, в глазах – безразличие ко всему миру. Мы с Мирумир, как китайские болванчики, вертим головами, наблюдая за таким наглядным контрастом бытия. Вот именно здесь, в заводи соприкасающихся течений реальности, вырисовывается истинная картина жизни. Если одному везет, то другому – нет. И все мы стремимся оказаться, удержаться в первой категории…

Мирумир протягивает руку навстречу каплям дождя. Они разбиваются о ладонь, стекая вниз по запястью. «…Я где-то вычитала, не помню, где именно. Там говорилось, что, в сущности, все мы мечтаем добраться до звезд. Многие в переносном, некоторые – в прямом смысле. Так вот, там говорилось, что если вдруг вы добрались до неба, но упустили свою звезду, постарайтесь загрести хотя бы полную пригоршню облаков…» Спрашиваю у нее, нашла ли она свою звезду? «Конечно… Угадай, где…» Пробка неожиданно сдвинулась с места. Я завел мотор, она не успела договорить. Мы проехали вперед, а сытый таксист все еще очищал салфеткой рубашку от томатных пятен…

* * *

…Запускаю руку в карман куртки, на дне которого полно табачных крошек, затягиваюсь последней сигаретой и любуюсь луной, серебрящей шелковую гладь Босфора. Дождь убрался восвояси. Рядом, закутавшись в лиловый плед, сидит Мирумир. Вглядывается в ночной горизонт, грызет подсоленные фисташки, вне существующего времени. Между нами небольшое расстояние, совсем не ощущаемое.

Сейчас, именно здесь, на берегу самого душевного на свете пролива, понимаем, что смогли выработать в себе иммунитет на расстояния. Теперь нам не страшны минуты, часы, дни и другие временные измерения. За последние дни между нами укрепились те самые невидимые нити, которые принято называть чувствами. Я надеюсь, что они выдержат проверку на прочность…

Мирумир скоро ехать в Москву. Каждый раз, подпадая под тревожную власть этой мысли, я хочу сжать ее в объятиях, спрятать от приближающегося урагана. Сдерживаюсь. «Пойми меня… Отпусти, не выпуская из сердца». Даю слово. Мирумир сегодня необычайно прекрасна. Розовая водолазка с широким горлом, тугой узел волос на затылке. Лунное сияние оттеняет ее лицо сверкающим перламутром. Мирумир похожа на русалку, всплывающую на поверхность, чтобы поприветствовать якамоз[48]48
  Так турки называют отражение луны на водной глади.


[Закрыть]. Она, оглядывая засыпающий Золотой Рог, замечает на себе мой пристальный взгляд.

«…Море никогда не проявляет человеколюбия. Только когда мы в тревоге, оно с нами заодно. Знаешь, Светусвет, раньше я была согласна, а после знакомства с Босфором – нет. У него такое широкое сердце, что он и радуется, и грустит с нами. Чувствует состояние людей, приходящих к нему. Знает, когда нужно заговорить, а когда просто помолчать… Я буду скучать по нему».

Перебираю взглядом мелкие волны пролива, так ясно различимые под луной. «Ты так сказала, будто на год уезжаешь…» – «Веришь, а для меня даже час вдали от тебя, от Босфора будет мукой… Сама себе удивляюсь. Как я раньше жила без вас?.. У меня такое чувство, будто я всегда была здесь и никогда не знала другой жизни… По-твоему, это побег от прошлого?» Кидаю камешек в воду. «Нет, любимая. Скорее, ощущение своего места в жизни, наконец-то найденного…» Мирумир смотрит на меня со спокойной улыбкой на лице. «Иди ко мне…» Сажусь к ней ближе. Главное в жизни любого человека – возможность делиться любовью. Может, прозвучит банально. Но так и есть. Проверьте…

…Разбудило меня «Istanbul FM», взорвав утреннюю тишину извержением из недр ненавистного будильника. Гёкхан Тепе распевал с воодушевлением Gel aşkım[49]49
  «Вернись, любимая» (турец.).


[Закрыть]. Я выпростал руку из-под одеяла, взял часы с тумбочки. Через двадцать минут стрелки сойдутся на восьмерке. Черт, в самом деле пора! К девяти нужно быть в редакции. Сегодня возвращается шеф – и конец свободе. Скатился с кровати, подтянул сползшие трусы, поплелся в душ.

Уже в прихожей уловил аромат вишни. Заглянул на кухню. Мирумир, в усыпанном мукой фартуке, раскатывала тесто и вырезала стаканом из него кружочки. В розовой миске светилась рубиновым блеском размороженная вишня в бриллиантовых крупицах сахара. На плите закипала вода в кастрюле. Сдув со лба выбившуюся прядь, она улыбнулась мне. «Эй, соня, давай в душ, а потом завтракать… Я сварила кофе и кое-что вкусненькое из украинской кухни приготовила».

Подхожу к ней, изучаю кулинарный бардак на столе. «Пирожные с вишней? Ммм, обожаю их…» Кладет в середину одного из кружков пару вишен, защипывает края в красивый узор. «Какие пирожные, дорогой?! Это вареники. Шедевр украинской кухни… Надо не вопросы задавать, а пробовать. Ладно-ладно, иди в ванную, я пока приберу здесь». Мирумир смотрится на кухне невероятно сексуально. В ее движениях, манипуляциях проявляется какая-то чарующая неопытность…

Никогда не ел вареников. Хотя у меня бабушка по папиной линии русская с украинскими корнями. От Анны Павловны мне досталась любовь к Гоголю – классику я обязан знанием русского. Бабушка рано умерла – мне было восемь лет. Может, она и готовила вареники, но я, честно говоря, не помню…

Наливает кофе. И себе, и мне. В наши любимые кружки. Моя – салатового цвета, ее – оранжевая. «Вареники по-разному готовят. Я – по бабушкиному рецепту. А вот моя тетя лепила вареники размером с небольшие пирожки и готовила их на пару. Получались такие пышки. Правда, тесто было другое. Забыла рецепт…» Уплетаю вареники, поливая их медовым соусом. «Уверен, твои вареники самые вкусные…» Мирумир, умиляясь, наблюдает за мной. «Жаль, сметаны в Турции нет. С ней намного вкуснее. Но и с медом тоже ничего…» – «Мне добавки! Ellerine sağlık!» – «Afiyyet olsun, canım!..[50]50
  «…Здоровья твоим рукам!» – «Приятного аппетита, душа моя!..» (турец.).


[Закрыть] Слушай, а я уже турецкий выучила»…

* * *

…Листаю свежий номер «FHM». Она читает Acı Çikolata Лауры Эскивель, спрашивая у меня перевод незнакомых слов. «Я еще в Москве прочла эту книгу. У нас ее назвали „Шоколад на крутом кипятке“. Хоть роман и напоминает мексиканский сериал, но… Эскивель напоминает, что каждая женщина в душе немножечко ведьма. И ведает она, как с помощью обыкновенной стряпни влюбить в себя мужчину…»

Сидим в уличной кафешке. Стеклянный столик в венском стиле, букетик полевых цветов в желтой вазе, диваны с фиолетовыми подушками, прозрачное небо над головой в кружевах разбегающихся облаков, две чашки кофе с «шапочкой» из сливок. Мирумир отбирает у меня журнал, шутливо возмущаясь: «Ты вообще меня слушаешь? Хватит на голых девок смотреть…»

«Да ладно тебе… Лучше посмотри, какие там слова пишут о русских девушках… Дай прочитаю». Возвращаю себе журнал, открываю 56-ю страницу. «Вот послушай… Birileri Rusya’nın havasını ve suyunu analiz etsin. Belki bu sayede kadınlarının neden bu kadar güzel olduklarını anlayabiliriz[51]51
  Пусть кто-нибудь произведет анализ воздуха и воды России. Может, так мы поймем, почему их женщины так красивы… (турец.).


[Закрыть]… Ну так я согласен…» Откладывает книжку в сторону, задумчиво крутит очки.

«Ну, то что красавицы, согласна… Правда, порой, наблюдая за поведением русских девушек в Турции, я злюсь. Нельзя же быть настолько доступными. Я не осуждаю… Просто из-за некоторых чертовок у турок складывается свое мнение о нас. Называют Наташами…» Сворачиваю «FHM» в трубочку, засовываю в рюкзак. «А ты не обращай внимания. У каждого народа есть стереотипный образ. Вот про нас, турок, говорят, что мы по своей сути недалекие, обижены умом и думаем только членами… Люди зачастую следуют странным идеям».

Задумчиво оглядывается по сторонам. Останавливает взгляд на воркующих подростках за соседним столиком «Знаешь, Светусвет… Сейчас, вот прямо сейчас, мне это всё так по барабану… И вот сейчас, прямо сейчас, меня не пугают мокрое небо, удручающая погода, неоплаченные счета прошлого, простудные ночи… Я люблю и любима. И сейчас, вот прямо сейчас, нет ничего важнее этого… Закажу-ка я самую большую порцию мороженого… Плевать на последствия… Ты будешь?» – «Конечно…» Кивком подзываю официанта. В этой маленькой кафешке в центре Стамбула мы находим в себе свои же отражения. Слой за слоем перебираем их. И понимаем, что мы не люди, а многослойные пироги… Главное, не съесть самих себя.

…Сегодня обедом занимаюсь я. Мирумир просится в помощницы. C удовольствием соглашаюсь. Грех отказываться от такой музы… Решил побаловать нас кутабами из тыквы – знаменитым азербайджанским блюдом. «В этот раз поучусь у тебя, а в следующий приготовлю сама… Вот увидишь, я еще тебе конкуренткой стану». Она смеется, завязывает на мне фартук, целует в затылок. Поцелуи любимого человека – лучший побуждающий фактор…

Пока Мирумир очищает тыкву от кожуры и семечек, разрезая ее на крупные куски, я занят тестом. Замешиваю его из муки, яйца, воды и соли. Накрываю бирюзовым полотенцем, оставляю на полчасика. За это время успеваем приготовить начинку для кутабов. Тушим очищенную тыкву с одним стаканом воды. Одновременно я обжариваю мелко нарезанный репчатый лук, посыпанный щепоткой корицы. Добавляю туда зерна граната. Затем все это смешиваю с пюре из тушеной тыквы. Начинка – душисто-оранжевая каша в гранатовых самоцветах – готова. «Она такая оптимистичная на вид! Глаз радует. Правильно: счастье – оно рыжее…»

Разделяю подошедшее тесто на небольшие шарики размером в пряник. На присыпанном мукой столе раскатываю их в лепешки диаметром около 15 см. Выкладываю тыквенную массу тонким слоем на одну сторону круга, после чего прикрываю ее другой половиной. Защипываю концы, бросаю на горячую сковороду. Кутабы хорошенько пропекаются при открытой крышке. По мере готовности я обильно смазываю их сливочным маслом с обеих сторон. Готовые кутабы складываю друг на друга. Мягчают в своем тепле. Гранатовые зернышки просвечивают сквозь поджаренное тесто, дополняя общую радостную картину алым проблеском…

Каждый съедает по десятку кутабов. Посыпаем сумаком, сворачиваем трубочкой, с наслаждением отправляем в рот. Капли масла стекают по подбородкам, губы покрываются жирным блеском. Сладковатый вкус тыквы благодаря жареному луку обретает новый оттенок, гранатовые зерна добавляют кислинки. «Никогда не ела кутабов, но знала, что азербайджанская кухня очень вкусная. Как, впрочем, любая восточная…». «А кутабы, приготовленные на садже[52]52
  Чугунный выпуклый диск для приготовления еды на костре.


[Закрыть], – вообще улет… Как-нибудь съездим в Баку, попробуешь…» Сворачиваю для Мирумир очередной кутаб. «Боюсь поправиться…» – «Ерунда. Как там говорят у вас в России? Хорошего человека должно быть много!»

…В прерывистом дыхании этого секса звучали ноты упущения. Будто что-то важное ускользало из наших объятий. Или разрывалось что-то неразрывное. Мы продолжали наслаждаться друг другом, списывая тревожное волнение на грозу за окном. Не хотелось думать о том, что было, будет. Мгновения, размером в жизнь… Она сильнее прижимала меня к себе, словно хотела укрыться от реальности, которая была там, за моими плечами, в прохладной комнате с приоткрытым окном. «Я дышу тобою…» Пальцы путаются в ее волосах, губы скользят вдоль живота, на смуглой коже серебристые следы поцелуев. Просит не спешить. Тяжело остановится тогда, когда секунды утрачивают обратимость.

Мирумир нежно прикусывает мою нижнюю губу и откидывается на подушку. Разглядывает мое лицо. «А я слышу твое сердце…» Наши соприкоснувшиеся взгляды разделяет прозрачное полотно воспоминаний. Первый поцелуй, первая ночь, перегоревшая лампа ночника, смятые простыни, одно утро на двоих. Черно-белые, чуть размытые кадры… Мы не отнимаем себя друг у друга. Хотим сохранить единство даже в разлуке. Готовы перевести назад, сломать, уничтожить стрелки часов, но осознаем, что обмануть можно кого угодно, кроме времени. Неужели причина тревожного волнения в этом бессилии?..

Она засыпает на кремовом одеяле. Я подхожу к окну. Тучи отступили, разрядившись дождем.

Капли, стучавшие по подоконнику, оставили на нем лужицы. Прислонившись к стене, закуриваю, наблюдаю за ночным Стамбулом. Под дуновением ветерка колышется занавеска. Забываю стряхнуть пепел. Падает на ковер. Ничего страшного. Главное, чтобы вера не падала пеплом…

Прошу у завтра хорошей погоды и понимаю, что проголодался. На часах три ночи. Иду на кухню, заглядываю в холодильник. В контейнере остался салат из печеных баклажанов и кусочков брынзы. С появлением Мирумир на кухне, да и во всем доме, стало значительно уютнее. Атмосфера преобразилась. Теперь в этой квартирке хочется жить, а не проводить время. Первое и самое большое признание поражения экс-холостяка…