Текст книги "Россия и Франция. От Петра Великого до Ленина"

В июле 1787 года разворачивается уже известный сценарий. Русскому представителю в Константинополе Булгакову передан ультиматум, требующий вывода войск из Крыма. После отказа Булгаков вызван в Сераль, арестован и заключен в Семибашенный замок, как совсем недавно Обресков. Несколько дней спустя турки нападают на два русских корабля. Россия отвечает объявлением войны. Все повторяется. Вскоре король Швеции вспоминает, что связан с Турцией договором, и, предъявив Санкт-Петербургу знаменательный ультиматум (шведское посредничество в русско-турецком конфликте, отмена аннексии Крыма и другие менее значимые требования), в свою очередь, атакует русские силы в Балтийском море и Финляндии. Пушки гремят на подступах к русской столице, где Екатерина чувствует себя в опасности. Она думала, что может рассчитывать на помощь австрийского союзника, но тот колеблется, ведет себя вяло и в итоге заключает сепаратный мир, бросив Россию на произвол судьбы безо всяких церемоний. Возникает угроза вступления в игру Польши. Пруссия поддерживает Турцию, обещает военную помощь Швеции, угрожает Дании и отправляет войска в Курляндию. Остается Англия, также представляющая опасность, поскольку Фридрих-Вильгельм, наследник Фридриха II, накануне конфликта сблизился с Англией, что могло означать совместные англо-прусские действия против России. Питт предлагает отправить английский флот на Балтику. Воронцов ведет в Англии кампанию с целью изменения общественного мнения, и с помощью депутата Фокса ему удается снизить напряженность.

А Россия между тем оказывается в очень трудном положении. Как во времена первой турецкой войны, она сталкивается с серьезными внутренними проблемами. Урожай выдался скудным, и страна находится на грани голода, за этим следуют беспорядки и местные бунты. Вдобавок турки, восстановившие свои вооруженные силы, очень агрессивны. Они также могут рассчитывать на европейских союзников, раздраженных русской заносчивостью. Король Пруссии пытается мобилизовать Англию. Ситуация выходит из-под контроля, вспыхивает конфликт между Данией и Швецией, и Англия вступает в него на стороне Густава III. Несмотря на эту сумятицу и значительные потери, Екатерине II в конечном счете удается выйти из конфликта, заключив договоры со Швецией (Варельский договор от 14 августа 1790 года) и с Турцией (Ясский договор от 29 декабря 1791 года). Проявив в таких обстоятельствах необычайную изворотливость, Безбородко сумел добиться мира. Но Россия заплатила за это определенную цену. В Швеции – согласившись с утратой статуса гаранта конституции, а значит, и средств манипулировать страной. В Турции ей пришлось отказаться от «греческого проекта» в обмен на окончательное признание аннексии Крыма. Смерть Потемкина в момент мирных переговоров облегчила задачу Безбородко, получившего свободу в принятии решений. Несмотря на то что мир обошелся дорого, Россия могла радоваться: за ней было закреплено ее место на Черном море.

В заключении русско-турецкого мира, спасшего Екатерину II, ключевую роль играла Франция, хоть уже и не Людовик XVI. Вспыхнувшая французская революция не дала королю вмешаться. Екатерина II, возмущенная этими событиями, казавшимися ей хаосом в чистом виде, а также слабостью короля, которому следовало бы, писала она, «рассеять этот сброд», видит, что не может рассчитывать на Францию. Но французские эмигранты, такие, как граф де Ланжерон и герцог де Ришелье, приезжают сражаться вместе с русскими войсками. А граф де Шуазёль-Гуфье, который тогда представлял Францию в Константинополе, передает ей ценную информацию о положении в Турции, позициях различных государств и убедит великого визиря заключить мир.

По окончании войны Екатерина очень быстро столкнется со своей постоянной проблемой – Польшей. Но прежде она должна осознать всю степень перемен, произошедших во Франции, и последствия, которые они будут иметь для европейского порядка. Этот вопрос не был второстепенным, поскольку Франция всегда занимала в мыслях императрицы особое место. Поклонница французской культуры, энциклопедистов и Просвещения, она считала Францию примером, а отношения с ней – приоритетной целью. Мечты о том, чтобы заключить союз с Францией, добиться от нее признания России как равной, никогда не давали ей покоя.

В 1786 году со смертью Фридриха II, казалось, настало время для сближения с Францией. Враждебное отношение к России преемника Фридриха подтолкнуло ее повернуться к Версалю, учитывая, что граф де Сегюр неоднократно уверял императрицу в общности взглядов Версаля и Петербурга на многие вопросы. Говоря об англо-голландско-прусском союзе 1788 года, он выступал за уравновешивающий его союз Версаля, Петербурга и Вены. Людовик XVI внимательно отнесся к этому проекту, но препятствием служил прежде всего польский вопрос. До начала всяких переговоров Версаль требовал восстановления целостности Польши и к тому же выдвигал оговорки относительно Турции. Поскольку Екатерина не хотела уступать с Польшей, король решил отложить проект до более благоприятных времен. Французскую сдержанность несложно понять, если принять во внимание тот факт, что дискуссии разворачивались в самый разгар русско-турецкой войны и Версаль опасался, как бы соглашение с Россией не ослабило его связи с Турцией. Россию же, напротив, совпадение во времени войны и франко-русских переговоров побуждало добиваться прогресса в этом направлении, и отсрочка проекта Францией показалась ей особенно оскорбительной. Стало очевидно, что интерес Франции к России не выдерживает никакого сравнения с ее интересом к Турции. И снова Россия столкнулась с политикой «восточного барьера» и недооценкой своей значимости. Во всяком случае, императрица восприняла это именно так, что способствовало формированию в ее глазах негативного образа христианнейшего короля, хотя начало его царствования ей понравилось. Недоверие к Франции и ее государю, зародившееся в дореволюционный период, затем еще более усилит враждебные чувства Екатерины. Однако императрица пыталась понять происходящее во Франции в период революции. Она с большим вниманием следила за конфликтом короля и парламента. Она также считала, что Англия несет ответственность за французский внутренний кризис, который она ускорила, помешав Людовику XVI организовать европейскую систему, противоречащую английским интересам. Екатерина думала даже, как свидетельствует ее секретарь Храповицкий в своем дневнике, что открытый франко-английский конфликт позволил бы Людовику XVI преодолеть внутренние проблемы. Но так как войны не случилось, произошло взятие Бастилии со всеми вытекающими последствиями. В тот момент императрица уже убедилась, что христианнейший король не в состоянии справиться с происходящим. Однако в течение недель, предшествовавших роковому для монархии 14 июля, она не раз выражала королю свою солидарность. Смерть дофина Людовика-Жозефа через 11 месяцев после смерти принцессы Софи глубоко ее тронула, как бабушку, чрезвычайно привязанную к собственным внукам. Когда дофин умер, она добавила к дружескому, почти сестринскому посланию, адресованному королю, эффектный жест – заставила свой двор носить траур. Невозможно было нагляднее показать, что, при всех оговорках, между обоими монархами существуют тесные узы. Тем не менее с 14 июля она осознала масштаб событий. Ее посол в Париже Симолин пишет ей: «Королевская власть сметена». Симолин понял, что, хотя король еще остается на свободе, монархии божественного происхождения, концепции королевской власти, разделяемой Екатериной II, во Франции больше нет. С этого момента императрица строго судит Людовика XVI: «Зачем нужен такой король? Он пьян и под влиянием неизвестно кого». Она пишет Гримму о своих горьких чувствах: «Что это за французский король? Почему Франция, просуществовавшая 800 лет, исчезла, уступив место французам?» Она задается вопросом: «Может ли сапожник управлять государственными делами?» Но главное, с самого начала революционных событий Екатерина II горячо принимает всех французов, чувствующих для себя опасность. Она предлагает графу де Сегюру, который должен вернуться во Францию по окончании своей миссии, отказаться от этой мысли в пользу мира, царящего в России. Она также беспокоится о судьбе русских, оставшихся во Франции, приказывая им вернуться на родину. Некоторые детали, связанные с бегством королевской семьи, подтверждают мудрость ее распоряжений. Ферсен нанял для короля и его близких дорожную карету (берлину) на имя баронессы Корф, вдовы русского офицера, погибшего в Турции, которая переехала во Францию и одолжила свои документы мадам де Турзель, гувернантке королевских детей. Он также сумел достать для беглецов русские паспорта. Когда королевскую семью задержали в Варенне, обнаружение этих паспортов вызвало громкий скандал. Симолина вызвали к представителям новой власти, обвинившим его в «проявлении солидарности с тиранами». Разумеется, Екатерина II чувствовала себя солидарной с преследуемым королем, но она выразила сожаление, что ее представитель оказался замешан в скандале, который вынудил его оправдываться перед «сапожниками и адвокатами»: «С такими людьми не разговаривают». Несмотря на сочувствие, Екатерина осуждала слабость короля. 14 сентября 1791 года, когда король соглашается с конституцией и приносит присягу парламенту, императрица выходит из себя и пишет Гримму. Назвав поведение короля «трусостью», она добавляет: «Можно ли помочь такому человеку?»

Ее реакция на революционные события соответствует такому суждению о Людовике XVI. Целью совместных действий монархов против «французской чумы», в которых примет участие императрица, станет не защита короля, эти монархи будут защищать сам монархический принцип.

Кроме того, Екатерина II отреагирует на недопустимый для нее вызов и в духовном плане. Она порвет с идеями, которые ее так восхищали и вдохновляли, с французской мыслью XVIII века. «Это – вина философов», – пишет она о революции Гримму. Она также обвиняет франкмасонство, способствовавшее распространению французских идей в России и привлекавшее окружение Екатерины, а именно Никиту Панина и его брата генерала, президента Военной коллегии Чернышева, князя Репнина и даже ее покойного супруга Петра III. Еще до революции Екатерину беспокоили иностранные влияния, проникающие в Россию при посредстве шведских или прусских масонских лож. Ее встревожили усилия франкмасонов заполучить в свои ряды ее сына Павла, и с середины 1780-х годов она старалась ограничить их влияние. В 1789 году императрица запретила масонские собрания и приказала распустить ложи. Ее обвинения касаются и писателей. Самый яркий пример – судьба Радищева, автора «Путешествия из Петербурга в Москву», которого она сочла «первым посланцем Французской революции в России». Радищев был арестован, приговорен к смерти, затем помилован и сослан в Сибирь.

До 1792 года руки Екатерине связывала русско-турецкая война, и она не могла участвовать в предприятиях, призванных сокрушить революционную Францию. Но в одном письме от 1792 года, адресованном Марии-Антуанетте (которое, кстати, так никогда и не будет отправлено), она, отвечая последней, поддерживала идею коалиции монархов. Проект был еще неопределенным. 20 апреля 1792 года Франция объявляет войну Австрии, и Екатерина II оказывается перед дилеммой: поскольку Австрия – союзница России, как нужно себя вести? На чью сторону встать? Русский посол отзывается на родину, французским кораблям запрещается вход в русские порты, контакты с Францией прекращаются. Суд над королем и его казнь влекут за собой радикальные решения. Провозглашается 6-недельный траур. Дипломатические отношения с Францией официально разрываются. Торговый договор 1787 года расторгается. Екатерина II признает графа Прованского королем Франции Людовиком XVIII. Французы, живущие в России, должны принести ей присягу. Пока императрица не скупится на антиреволюционные высказывания и жесты, Пруссия и Австрия уже начинают крестовый поход против «чумы». Собиралась ли Екатерина примкнуть к коалиции монархов? Поддерживала она ее всегда умеренно. Екатерина призывает других бороться с революцией, сама же не решается вступить в борьбу. Существует риск, что война затянется, прусская казна, как ей известно, истощена, Пруссия изнемогает, а французы оказывают ей сопротивление в Вальми с невиданной энергией. Осторожность императрицы можно понять. Но, чтобы выразить солидарность со своей австрийской союзницей, она побуждает Англию оказать помощь графу д'Артуа, совершив высадку на французское побережье. А также подписывает с Англией, которой Франция объявляет войну, торговый и оборонительный договор, предусматривающий солидарность подписавших в войне против Франции, обязательства не подписывать сепаратный мир, а главное – препятствовать французской торговле с нейтральными странами. Соглашаясь на последнюю меру, Екатерина порывает с принципом «вооруженного нейтралитета», на авторство которого открыто претендовала. Для Англии, которую «вооруженный нейтралитет» всегда смущал, это реванш. Если Россия может отказаться от этого принципа, значит, нейтралитет больше не имеет смысла в раздираемой конфликтами Европе. К тому же такое решение обеспечивает России согласие англичан с приоритетной для нее после мира с Турцией свободой действий в Польше.

В отношении крестового похода монархов Екатерина не отличается щедростью. Она обещает – неопределенно – отправить некоторое количество солдат. Очень малое их число примет участие в экспедиции французских эмигрантов под командованием графа д'Артуа, привезенных на нормандское побережье на английских кораблях. Екатерина отказывается взять на себя стоимость операции, выдвигая идею, что расходы на нее будут покрыты в будущем при аннексии колоний у побежденной Франции. Своим приоритетом императрица считает Польшу. Она знает, что Леопольд II и Фридрих-Вильгельм II также больше думают о ее разделе, чем о защите королей. В 1796 году раздел наконец происходит, и Россия решает принять участие в антиреволюционной коалиции, а Суворов получает командование армией, которая должна идти на Рейн. Смерть Екатерины повлечет за собой отказ от этого проекта. Франко-русской войны не будет.

Воинственные декларации Екатерины II скрывали ее выжидательную позицию. Екатерина объяснила ее Остерману: «Со своей стороны, я беру на себя наблюдение за поляками, турками и даже шведами, которые после смерти их короля примирились с Францией». Польша, как и всегда, притягивает основное внимание Екатерины. Она не ожидала революции 3 мая 1791 года, потому что была занята в Турции. Но спешит заключить Ясский мир, чтобы снова заняться Польшей. Нельзя с уверенностью сказать, что Екатерина хотела этого раздела, который ограничивал влияние России лишь частью польской территории, в то время как она всегда считала, что к сфере ее влияния принадлежит вся Польша. В 1792 году переговоры Безбородко с влиятельными польскими магнатами (как, например, Потоцкий) имеют целью добиться отмены Конституции 3 мая и возвращения с помощью России к «старинным вольностям». Проект не удается реализовать. Пруссия и Австрия, которые внимательно следят за подобными попытками, не хотят решения, которое восстановило бы русское влияние. С этого момента у России нет выбора, кроме нового раздела. Он произошел в январе 1793 года и вызвал легко предсказуемые последствия. Остановка экономической и ограничение политической жизни привели к восстанию под руководством Костюшко. Затем последовали захват Варшавы Суворовым и окончательный раздел. «Польше конец (Finis Poloniae)!» – скажет несчастный герой восстания.

Конец Польши почти совпал с концом столь славного царствования Екатерины. А также с ее личным поражением. Последний фаворит императрицы Зубов подарил ей последнюю мечту – персидскую, на которую она выделит средства. Но, когда реализующий эту мечту Валериан Зубов, брат фаворита, еще не успеет добраться до Исфахана, Екатерина II умрет. Внимание к Турции, Польше и даже этому мифическому Востоку помешало ей принять реальное участие в крестовом походе королей. Пойдя на поводу у своей страсти, не стала ли она невольной спасительницей Французской революции?

Глава 6. Павел I: Перетасовка альянсов

6 ноября 1796 года Екатерина II умирает, процарствовав 34 года. Ее сын Павел тут же провозглашает себя императором. Наследование, внешне казавшееся вполне естественным, на самом деле не было столь очевидным. Екатерина II хотела передать корону старшему из внуков, Александру, она говорила об этом, она умоляла Лагарпа убедить Александра поддержать ее план и даже просила великую княгиню добиться от своего супруга, Павла, подписания акта об отречении от престола. Но все оказалось напрасно, никто не примкнул к этому плану, даже сам Александр, в пользу которого он составлялся.

Павел I остался в истории достаточно отрицательным персонажем: взбалмошным правителем, проводившим беспорядочную политику, о чьем царствовании особо и вспоминать не стоит. Это расхожее суждение не отдает должного ни Павлу как человеку, ни его очень короткому царствованию, продлившемуся всего 5 лет.

Павел I, ставший императором в 42 года, не лишенный природных способностей, обладал тяжелым характером, недоверчивым и озлобленным. Мать никогда не подпускала его к власти, разлучила с сыновьями под тем предлогом, что может лучше воспитать их, чем он, и постоянно навязывала ему соседство со своими сменяющими друг друга фаворитами, с которым он так и не смирился. Вдобавок ему не давали покоя загадка смерти его отца и боязнь быть отравленным. Наконец, ему казалось, что у него, так же как у отца, отняли корону, которая должна была по праву достаться ему, как уверял его воспитатель Панин, по достижении совершеннолетия. Захват власти матерью удручал его тем более, что он сам, властный по натуре, стремился царствовать, а дождался этого, лишь когда разменял пятый десяток.

Начало его царствования отмечено одновременно разумными шагами и решениями, отнюдь не вызывающими симпатии подданных. Если говорить об управлении империей, то ему хватило мудрости упорядочить финансы, истощенные бесконечными войнами и царящей в окружении императрицы коррупцией. Он удалил фаворитов, не прибегая к чересчур суровым мерам, но оставил Безбородко, опытного государственного деятеля, во главе министерства иностранных дел. Затем он провел реформу, имевшую самые серьезные последствия для будущего, – урегулировал порядок престолонаследия. Считая, что Петр Великий, отказавшись от традиционных правил, открыл путь неразберихе в данном вопросе, он решил вернуться к монархическому принципу наследования по праву первородства, добавив к нему правило, которое до Петра Великого главенствовало, не будучи четко сформулированным, – о наследовании трона только лицами мужского пола. Тут сказались и скрытое неодобрение Павлом царствования его матери, и, прежде всего, – месть лишенного власти сына. В ХХ веке, когда тот, кто станет последним императором России, будет долго ждать рождения наследника мужского пола, а затем узнает, что этот наследник неизлечимо болен (юный Алексей страдал гемофилией), продиктованное местью решение Павла I очень тяжко скажется на судьбах его потомков и еще более на судьбе монархии и России.

Несмотря на разумные решения, Павел I очень быстро стал непопулярен, поскольку унаследовал от отца болезненную пруссофилию, которая заставляла его вводить повсюду прусские порядки, особенно в армии – в стиле проведения учений, обмундировании и т. д. Как и в случае Петра III, эта страсть ко всему прусскому была невыносима для русских.

Суворов, всеми уважаемый командующий, осмелившись издеваться над инструкциями нового царя и сказать: «мы не немцы, а русаки!», заплатит за это временной ссылкой в свою деревню, которую сможет покинуть лишь благодаря вновь начавшейся войне. В сфере внешней политики Павел сразу проявил серьезные достоинства. Поднявшись на трон, он «унаследовал» восточную авантюру, начатую Екатериной II. Осенью 1796 года Валериан Зубов движется со своими войсками к Персии. Первым решением Павла I будет остановить этот дорогостоящий и, по его мнению, обреченный на неудачу проект. Павел возвращает войска в Россию и приостанавливает набор солдат, начатый незадолго до этого, чтобы укрепить армию Зубова. В то же время он ищет дружбы с иностранными монархами. Его представитель в Берлине получает задание объяснить королю Пруссии, что Россия не стремится к территориальным приобретениям и завоевательные войны не входят больше в ее намерения. Коалиции держав адресуется циркулярная нота, подписанная Остерманом и говорящая, что с 1756 года Россия постоянно вела войны, что ее подданные изнурены и требуют мира. Однако в ноте добавлялось, что Россия и ее император по-прежнему верны своим союзникам в противостоянии «ужасной Французской революции, которая угрожает Европе полным разрушением через падение законов, права, собственности, религии и нравов». Уточнялось, однако, что Россия не примет участия в боевых действиях против Франции. Павел I отказывал во всякой вооруженной поддержке Австрии и отозвал суда, которые Екатерина отправила на подмогу английскому флоту для блокады французского и голландского побережья. А русский посланник в Пруссии Колычев заявил, что император не враждебен Франции, хочет жить с ней в мире, стремится помочь воюющим сторонам найти способ установить мир и предлагает им в этих целях свои посреднические услуги.

Идя еще дальше, Павел выступает за восстановление нормальных дипломатических отношений с Францией. Его посол в Берлине Никита Панин, племянник великого министра Екатерины II, вел переговоры для достижения такой нормализации, но они споткнулись об одно требование русской стороны: чтобы Директория прекратила поддерживать польских эмигрантов. Павел был непреклонен, так же как и Директория. Русско-французские отношения, которые казались восстановленными, внезапно прервались, и страны вернулись к климату враждебности, а затем и к оружию.

Французские политические деятели, вспомнив в тот момент о традиционном использовании Францией Константинополя, подстрекали султана заключить антироссийский союз со Швецией и Пруссией; к подстрекательству они присовокупили отправку в Турцию инструкторов и оружия. Но Бонапарт и его победы сильно изменят политическую картину. Кампо-Формийский мир принес Франции Ионические острова, что укрепляло ее позиции на Востоке и давало ей, как думали в Париже, возможность еще сильнее давить на Турцию. Выводы, которые извлекли из этого в Петербурге и Константинополе, начали толкать их к сближению. Директория также становится более агрессивной в Польше, приводя в боевую готовность польские легионы в Италии. А Панин обнаружил в одной депеше, которую удалось расшифровать, что Бонапарт хочет восстановить польское государство под управлением кого-то из бранденбургских принцев. К этому добавлялись слухи, беспокоящие русских и турок. Так, говорили, будто одна французская эскадра готовится выйти из Тулона в направлении Черного моря. Вскоре Бонапарт захватил Мальту. Павел и его советник Безбородко увидели ясную угрозу: Франция собирается, используя Турцию, нанести сокрушительный удар по России. Проект восстановления Польши говорил о стремлении Франции оказывать влияние на земли, расположенные вдоль российских границ, и, возможно, создать беспорядки внутри России. Письма, адресованные в то время Безбородко канцлеру, свидетельствуют о самых серьезных опасениях России по этому поводу.

Но успехи Бонапарта испугали не одну Россию. Турция, которую Франция считала подконтрольной себе, совсем не одобряла французских амбиций. Завоевание Мальты, посягательство на Египет – все эти сигналы побуждали Турцию действовать и, предприняв совершенно новый для себя политический демарш, обратиться к России, чтобы остановить триумфальный марш Бонапарта. И вскоре мир становится свидетелем неожиданного акта – подписания русско-турецкого договора 22 декабря 1798 года. В этом соглашении две страны взаимно гарантируют друг другу сохранение своих территориальных владений; эскадре под командованием адмирала Ушакова дозволяется, с согласия турок, пройти через проливы и встать в Босфоре. Трудная история русско-турецких отношений не позволяла даже вообразить подобную ситуацию, немыслимую и для французов. Ведь Турция, старая союзница Франции, так долго используемая для нейтрализации России, объединилась с Петербургом, своим извечным врагом, именно против Франции! Англия, Австрия и Неаполитанское королевство примкнут к этой коалиции. Павел обязуется приблизить свой флот к турецкому и английскому, дать войска для высадки в Голландии и отвоевания Ионических островов и, наконец, отправить армию под началом Суворова в Италию и Швейцарию.

В тот время Павел I предпринимает множество враждебных Франции мер. Он приглашает Людовика XVIII, изгнанного из Брауншвейга, в Митаву, выделяет ему значительный пенсион, берет на содержание армейский корпус принца Конде и устраивает в Волыни и Подолии 10 000 эмигрантов. Наконец, он принимает рыцарей Мальтийского ордена, которые бегут со своего острова, дают согласие на то, чтобы он стал защитником ордена, и избирают его великим магистром, хотя, по мнению некоторых историков, Павел просто-напросто сам присвоил себе этот титул. Безусловно, видеть православного государя во главе ордена католических рыцарей удивительно, но в ту смутную эпоху все казалось возможным. Бонапарт занял остров, к ярости англичан, игнорируя Мальтийский орден. Покровительство России ордену бросало вызов амбициозному корсиканцу, удовлетворяя всех его противников. Собранная против Бонапарта коалиция сталкивала русские и французские армии на Ионических островах, в Италии, в Швейцарии, в Голландии в сражениях, где часто успех обеспечивался численным превосходством русских в союзе с австрийцами. Но эта коалиция просуществует недолго. Россия уже имела возможность убедиться в непрочности союза с англичанами и австрийцами – союзниками ненадежными, капризными и завидующими русским военным успехам. Разрыв с Австрией происходит в 1799 году. Павел I в письме Францу II обвинил своего союзника в том, что тот предал Суворова, предпочтя «проекты увеличения вашей монархии». Затем очень скоро последовал разрыв с Англией, обвиненной, как и Австрия, в предпочтении собственных интересов интересам союза. Так уже готовилась перекройка альянсов, которая примирит Францию и Россию. Видя, что Россия расходится с коалицией, сформированной два года назад, Бонапарт дает ей понять, что хотел бы сблизиться с ней. Так, он объявляет об освобождении русских пленных без всякой компенсации. Те возвращаются домой, прекрасно обмундированные и вооруженные на средства императора. На Павла I это производит сильное впечатление. К тому же его начинает восхищать личность Бонапарта, он внимательно следит за его подвигами и старается понять идеи стратега. Он окружает себя портретами Бонапарта. И вскоре, в качестве символа этого поворота, лишает Людовика XVIII его убежища в Митаве. Так Россия прощается со «старым режимом» и раскрывает объятия новой Франции, олицетворяемой блестящим генералом. Переговоры, начатые в Берлине, продолжаются в Париже между Талейраном и Колычевым. Недавние противники приступают к совместной разработке большого проекта франко-русского союза, направленного против Англии и ее господства над Индиями, с последующим переделом зон влияния. Павел I также оказывает давление на Пруссию, чтобы та объявила войну Англии. Даже не дожидаясь окончания переговоров, которые вели Колычев и Талейран, Павел накладывает эмбарго на английские корабли, арестует их экипажи и призывает королей Швеции, Дании и Пруссии присоединиться к нему и вступить в воскрешенную таким образом «Северную лигу вооруженного нейтралитета». Англия же становится для России врагом номер один.

Убийство Павла I в ночь на 11 марта 1801 года было не просто результатом внутреннего заговора с целью замены одного правителя другим, но прежде всего актом международной политики. Павел I, решив отказаться от проанглийской политики, от Северной системы, разработанной канцлером Паниным во времена Екатерины II, перешел дорогу одновременно и сильной внутрироссийской партии, поддерживавшей эту политику, и интересам Англии. Заговор, стоивший ему жизни, явился плодом сотрудничества этих двух полюсов интересов. Мозгом заговора стал граф Никита Петрович Панин, племянник бывшего министра Екатерины II и друг детства Павла I. В начале 1801 года, готовя перекройку альянсов, Павел удаляет из своего окружения всех сторонников английской ориентации и Северной системы. И в первую очередь Панина, вынужденного покинуть столицу. Английский посол лорд Уитворт также собирается покинуть Россию, но русский вопрос не покидает его мыслей. Именно он предоставит Панину серьезные средства, позволяющие финансировать заговор. В столице информатором Панина и распределителем этой ценной субсидии служил генерал Петр Пален, губернатор Санкт-Петербурга и кузен Никиты Петровича. Пален пользовался большим влиянием на императора, который был тогда очень одинок, отстранив от себя приближенных, которых считал сторонниками Англии, а также тех, кто не нравился ему по личным причинам, как братья Зубовы, близкие к Екатерине II, или генерал Беннигсен. Пален соберет их в столице и привлечет к подготовке заговора. Английские деньги позволят также подкупить армию. Заручившись средствами и верными людьми, Пален попытался получить согласие наследника Александра – конечно, не на убийство, а на государственный переворот, который отстранит от власти его отца и возведет его на трон. Если великий князь Александр и знал о непопулярности отца и проблемах, создаваемых постоянными переменами во внешней политике, то никогда прямо не присоединялся к проекту его устранения. Но убежденный Паленом, что речь идет лишь о смене правителя и жизни Павла ничто не угрожает, наследник предоставил ему свободу действий. До конца дней Александра будут преследовать угрызения совести за то, что он как будто дал косвенное согласие на трагедию, которая положила конец и царствованию, и жизни Павла I.