Текст книги "Театр тающих теней. Словами гения"

Еще вернусь!

Монтейру

Великобритания – Гоа 1940-1950-е годы

Он столько мечтал, как въедет в столицу империи! Победителем. А пришлось впервые увидеть Лиссабон сквозь решетку тюремного грузовика.

Оранжевый город в лучах заходящего солнца сквозь коричневую ржавчину решетки.

Обвинение тянуло на восемнадцать лет заключения. Или, что страшнее, на Таррафал. Следователь в красках рассказал о его будущей жизни в концлагере на острове Кабо-Верде, куда несколько лет назад впервые свезли бунтарей и матросов, участвовавших в восстаниях на Маринья-Гранде и на военных кораблях. Теперь туда отправляют оппозиционеров и коммунистов, разбавляя такими уголовниками, как он.

– Смертной казни для таких, как ты, в Португалии нет. Но есть Таррафал. Сам смерти запросишь.

Другие арестанты в общей камере добавили красок – кто-то от кого-то слышал, у кого вторая ходка, а на первой видел того, кто видел вышедшего из Таррафала, но не долго после прожившего…

Страхи и ужасы, которые несут эти несколько слогов – Тар-ра-фал, витали в воздухе камеры.

– Там не выживают. И даже если выходят, подыхают сразу после.

– Оттуда невозможно бежать – вокруг ров, колючая проволока, по ней дают ток.

– Там ветра так воют, что голова не перестает болеть никогда.

– Там карцер стеной к лагерной печи, температура в нем – ровно чтобы зажариться.

Отправка в Таррафал казалась неизбежной – побег со службы, нарушение присяги плюс несколько доказанных убийств и косвенные улики с недоказанных.

Но и здесь его удача бежала впереди Монтейру. Он же счастливчик!

Вместо концлагеря он оказался почти на вершине. Во всех смыслах слова.

Его поселили в принадлежащей тайной полиции квартире на одном из высоких холмов, откуда весь Лиссабон как на ладони. И приставили к высшим мира сего.

Его завербовали.

Слежка за молодыми девицами, входящими в ближний круг диктатора! Что может быть пикантнее. Отследить. Соблазнить. Выебать ту, которую только что ебал стареющий премьер. Попутно выведывая, не сольет ли девица в любовном пылу какой из государственных секретов.

Работенка не пыльная. Город стремлений у него под ногами. Жизнь улыбается. Деньги на соблазнение салазаровских девок выдают под расписку. Девки в самом соку – налитые, не дурак премьер выбирать. Это тебе не в окопах гнить. Что еще в двадцать лет надо! Не променял бы эту жизнь ни на какую другую. Пиши только после каждой случки подробные отчеты, и все!

Проколы случались, но победных отчетов было больше. Только одна из упомянутых в задании девиц-стенографисток ему не дала, но и у той был в разгаре роман с салазаровским шофером. С остальными полный порядок – всего ему поручили четверых, троих обработал. Из них одна то ли дура, то ли идейная, при всех его стараниях не сказала ничего, две другие потекли во всех смыслах. Чем дело о государственной измене для этих дур закончилось, его не интересовало, а что его отчеты после случек тянули на максимальный приговор для них, и дураку было понятно.

Все так бы и продолжалось, если бы одна из девиц не забеременела от него – как только умудрилась, дура. Попробовал намекнуть начальству, что залететь она могла и от премьера, ему ж доставалось после верховного переебывать. Майор контрразведки посмотрел так, что все варианты отпали. Строго ответил: «Не могла!» И все.

После прокола его должны были выгнать с волчьим билетом. Соблазнять – соблазняй, но следов не оставляй! Брюхатить никто не разрешал! Идеология «Нового государства» строится на основах католической веры – ни абортов, ни внебрачных детей быть не должно!

Но непутевых отцов и матерей-одиночек много, а верных исполнителей приказов мало. Его государству требовались исполнители приказов. Любых. Его государству требовался он, Монтейру.

Приказ дали. Через Ламанш переправили. Дальше сам.

Тогда-то он и осел в мясной лавке Кинга в Хэмпстеде, женившись на дочке хозяина. Тогда и отсек себе фалангу указательного пальца левой руки, пока рубил туши.

Фалангу отсек – а мог и весь палец! Мог и руку. Мог заживо изжариться в карцере Таррафала. Убить его могли у подножья этой искривившейся горы Эдро. Еще раньше мог сдохнуть, как маленький Раби или вместо него.

Но он жив. Сыт. И уже почти не мерзнет – в этих английских домах стужа, какой он никогда не знал ни на Гоа, ни позже. Эти грелки, чтобы согреть ледяную постель. Эта жена с ледяными ногами. Эти кричащие по ночам дети – дочка и сын родились друг за другом. А еще и эти бомбежки – Хэмпстед не центр города, но и до них долетает.

Задание, ставшее платой за его свободу, выполнил легко. Даже слишком легко. Оппозиционер-коммунист неудачно заснул в гамаке в саду своего дома в Брайтоне. Гамак неудачно перекрутился. И только. Доложил об исполнении. И все. Новых заданий ему не поручали, на связь не выходили. Про него забыли. Но он, Казимиру Монтейру, считал себя специальным агентом, засланным в стан врага.

Формально его Португалия в этой войне держала нейтралитет. Но он сам был на другой стороне. Его присяга в «Голубой дивизии», в отличие от присяги в военном корпусе на Гоа, была осознанной. Он ненавидит эти сопли о равенстве рас. Люди не могут быть равны! Коричневые – они коричневые и всегда такими будут! Он на стороне Франко, Гитлера и фашизма.

В один из вечеров чуть не убил тестя, затеявшего разговор об особой миссии Британии в этой войне! Глаза налились, вены вздулись. Сам испугался, что прирежет этого мясника прямо при детях за семейным ужином. Даже за большой нож, каким нарезали ростбиф к праздничному столу, схватился.

– Папочка, а у кита глазки на голове или на попе? – голос Лоры вернул в сознание. – Томас говорит, что на попе!

– Тома́ш говорит! – Машинально поправил на португальский манер имя сына. Посмотрел на дочку и вышел из-за стола. Девочка всегда его успокаивала. Одним своим видом. Единственная из мира женщин, не вызывавшая у него ненависти или презрения. Если б не Лора за столом, мог и прирезать зловредного старика. Но дочка остановила. Он же счастливчик!

Хлопнул дверью. Вышел. Еще не зная, что Лору и Томаша видел в последний раз.

Вечерний Хэмпстед напоминал дыру. Черную дыру с черными улицами и редкими блеклыми фонарями где-то на дне этой дыры.

Зря не прирезал. Может, еще и прирежет, только не при детях. Можно обставить как несчастный случай при разделке мяса. Механизмы на скотобойне, с которой они привозят часть продукции в лавку, могут сломаться. И покалечить человека. Смертельно покалечить.

Он думал над этим. Не додумал до финала. Арестовали его прямо в этой черной дыре. За грабеж. Денег агенту Монтейру португальские спецслужбы не платили. Жить работником в доме тестя надоело. Вспомнил Мадрид. Неплохо так вспомнил. Вошел во вкус.

Арестовали за грабеж в ювелирной лавке, другие дела не раскопали, он же счастливчик. Могли и это не доказать, но тесть его сдал. Тесть вместе со своей дочкой, его женой, этой сушеной миногой – ни рожи, ни сисек, ни страсти в постели – с их гребаной британской честностью его сдали! Когда полицейские пришли проверять, что делал он в день налета на ювелирную лавку, ни старик, ни эта дура не подтвердили его алиби.

Но и здесь нашелся выход! Он же счастливчик!

Логика сработала. Если одной из самых тайных полиций мира ПИДЕ потребовались услуги уголовника, убийцы, то почему бы не предположить, что и британские сыщики пользуются такими же услугами. Преступников помельче. Здесь же за ним пока только грабеж. Коммунист, задушенный веревкой перекрутившегося гамака в Брайтоне, с зятем мясника из Хэмпстеда никак не связан.

Скотланд-Ярд согласился использовать его в качестве осведомителя. Но эти островитяне, помешанные на своей судебной системе и законах Британской империи, уступали в деловой хватке португальским коллегам. Свобода, которая в прошлый раз стоила ему всего лишь двух недель в секретных подвалах ПИДЕ и дикого страха перед перспективой Таррафала, на этот раз обошлась ему в полтора года тюрьмы. Без дополнительных страхов. Но с потерей имени. Пока его, нового осведомителя Скотланд-Ярда, не выпустили в его новую жизнь по поддельным документам на фамилию Раймунд. С обещанием в старую жизнь не возвращаться – иначе конец всем тайным договоренностям и снова тюрьма.

За все время тюрьмы жена пришла на свидание только один раз – сказать, что подала на развод. И потребовать, как велел ее отец, чтобы он больше не возвращался в их жизнь. Пусть оставит детей в покое. Чтобы в школе их не считали детьми уголовника.

Он знал, что отомстит. И этой сушеной рыбе, и старику-мяснику. Отомстит, но позже. А пока по тайному сговору об освобождении путь в лавку Кинга был для него закрыт. Жизнь мистера Раймунда предполагала, что никто в нем не должен узнать Казимиру Монтейру. У Скотланд-Ярда и кроме него осведомителей хватает, и стоит только появиться в Хэмпстеде – донесут, это он понял. Месть пришлось вынужденно отложить. Но он не думал, что так надолго.

Снова женился. Родился сын. Рыжеватый – в британскую мать, с коричневатой кожей – в гоанскую бабку. Сын Артур Раймунд, имя которого он никак не мог запомнить, все звал того Томашем.

Как-то жил. Спасался футболом. За несколько счастливых месяцев в Барселоне и Лиссабоне Казимируш подсел на футбол – битва на поле, страсти на трибунах. И теперь в ненавистном Лондоне спасся футболом – неистовством на трибунах, единственным неистовством, признаваемым в этом чопорном холодном городе.

На трибунах орал, напрягались сосуды на шее, казалось, вот-вот лопнут. Дрался на трибунах и на выходе со стадиона, в исступлении избивая фанатов других команд, забывая и про команды, и про футбол.

В тех же драках снова нашел «своих» – кто из фанатов вписывался за команду, а кто ввязывался ради самой драки, он видел сразу. Из тех, кто ловил наслаждение из самого месива, доходящего до крови, новоявленный мистер Раймунд и сколотил новую банду.

Днем занимался легальной торговлей с Индией и Гоа, а ночью хорошо так шарился по магазинам и лавкам. Пока во время одного из налетов сторож не выбежал прямо на нож. А следом выбежали свидетели. В тайном сговоре со Скотланд-Ярдом убийство британского гражданина предусмотрено не было.

За полчаса успел забрать вторую семью, вырыл спрятанные в саду документы на имя Казимиру Монтейру, а те, по которым женился и жил без малого три года, на имя Скотта Раймунда, на том же месте сжег. Португальцу Казимиру Монтейру пришлось везти с собой британских граждан Джоан и Артура Раймунд. Бросил бы их здесь, но отбиваться от жены было дольше, чем взять с собой: пока препирались бы, могла нагрянуть полиция.

Из Дувра отплыли на континент и потом сразу дальше, туда, куда не хотелось возвращаться, но где, он точно знал, можно найти прибежище, – на Гоа.

Когда корабль шел мимо португальских берегов, попросил у старпома бинокль. Оранжевый город в лучах заходящего солнца оставался в стороне от его пути.

Сын с именем, которое он никак не мог запомнить, цеплялся за его ногу и дергал за куртку, требуя взять его на руки, чтобы и он мог увидеть великий город.

Резко отбросил ручонку сына, так что мальчик шлепнулся на палубу и заревел. Но он не слышал криков сына. Мысли были только об одном.

– Я еще вернусь!

И он точно знал, что вернется! Он же счастливчик!

Не труп

Сценаристка

Португалия. Алгарве

На моем ноутбуке так и остается открытым файл: «ЗАЯВКА НА СЦЕНАРИЙ. 80-е. doc», а я уже бегу вниз.

Выбегаю я. Выбегает Мануэла. Возвращается не успевший далеко уйти английский Адмирал Кинг. Через несколько минут появляются красивый сын Героя Революции со своим сыном-подростком, успевшие добежать из своего блока «А».

Кричат. На всех языках лопочут. Муж пострадавшей голландки истерит, претензии предъявляет, кричит, что в суд подаст – на кого? На управляющих, что у них в здании старички с крыш падают? Сами падают? Или кто-то им помогает?

Мануэла снова звонит в полицию, пытаясь угадать, какую на этот раз положено звать? Как на труп, PJ – Policia Judiciária, или обычной Полиции общественной безопасности – PSP – Policia де Segurança Pública – будет достаточно.

– У нас труп или не труп?! – пытается добиться от всех, собравшихся у бассейна, Мануэла.

– Не труп! – отвечает сын Героя Революции, которого я ранее заподозрила, что это он с пострадавшим по телефону разговаривал. Проверяет у упавшего с крыши «Мистера Бина» пульс. – Жив, но без сознания. Но скорая помощь нужна как можно скорее!

– Две скорые помощи! – требует голландец, муж дамы, на чей тент упал старичок.

Дама тоже пострадала, но не сильно – парусность большого тента спасла обоих, для старичка выступила батутом, амортизировала падение с высоты, а даму накрыло меж двух спиц, в то время как старичок упал на другой его сектор. Скорее всего, дама себе ничего даже не сломала, максимум ссадины и испуг. Но муж ее вопит, возмущается.

– Нужно звать охранника! – вспоминает английский адмирал.

И то верно. Зря нас, что ли, взаперти всех держат! Не выпускают, но и не охраняют, раз снова трупы, ладно, полутрупы в «Барракуде».

– И лаундж наверху проверить, – четко рассуждает сын Героя Революции. – Вдруг злоумышленник еще там.

Мануэла бежит звать поставленного около главного въезда полицейского охранника, адмирал с сыном Героя идут к лифту нашего блока «С», чтобы подняться наверх, а я поднимаю голову вверх, пытаясь просчитать траекторию падения.

Постаревший «Мистер Бин» падал откуда-то сверху прямо над нашим балконом. Не хватало еще, чтобы снова на меня подумали. Теперь еще и дочка здесь, и ее под замок засадят, а ей по своим делам раньше меня в Лиссабон ехать надо, слышала, как она с кем-то ругалась и говорила, что приедет, разберется.

Над нами апартаменты мозамбикской приемной дочки богатой Марии Жардин. Но «дочка» с дочкой ушли загорать на виллу приемной матери еще до падения «Мистера Бина». Над ее апартаментами общий лаундж на крыше, доступ к которому есть у любого из обитателей «Барракуды».

Старичок упал явно не с моего этажа, хочется верить, что даже португальские полицейские вычислить это смогут. Надо ж было Мануэле уйти за несколько минут до этого, и на балконе осталась я одна. На балконах напротив кто-то был? Сын Героя, кажется, на своем балконе оставался, со своим сыном разговаривал. Должен был видеть, что я была одна, постаревший «Мистер Бин» ко мне не заходил и я старичка с моего балкона не выбрасывала?

Упал он, судя по всему, с бо́льшей высоты.

Но как он упал? Решил покончить с собой? Тогда почему бросился не со своего балкона? Типа, с его второго этажа не разбиться, пойду-ка я с крыши падать? Или его сбросили? Кто? Успеть бы посмотреть записи камер до того, как полицейские их изымут!

Британский адмирал и сын Героя уже наверху, выглядывают с лаунджа на крыше. Отрицательно машут головой – там никого.

Иду в каморку консьержки, куда выведены камеры. Но, увы, сегодняшний дежурный охранник оказывается не таким медлительным, как вчерашние, и он уже там. Вместе с Мануэлой смотрит записи с разных камер. Пока на меня не обращают внимание, стою на входе и смотрю вместе с ними.

Вот наш «Мистер Бин» мелькает на лестнице своего блока «А», вниз спускается пешком. Вот он пересекает холл первого этажа и направляется не к выходу из здания, а к лифту блока «С» – наверх пешком по лестнице не хочет идти. В главном холле в то же самое время и сын адмирала с женой – уходят от бассейна, и старая дама с внушительной грудью, не очень понятно, в какую сторону идет, и сама Мануэла, разговаривающая с невесткой Героя Революции: «Она спрашивала, долго ли нас в заточении держать будут и откуда лучше продукты с доставкой заказать, раз уж нас даже в супермаркет не выпускают».

Охранник просит Мануэлу перемотать записи с камер блока «С».

Вот наш «Мистер Бин» около лифта. Мануэла чуть больше нужного перемотала, и видно, что минутами раньше в лифт этого блока входит красивый Профессор Жозе. Странно, зачем ему в наш блок? Через минуту примерно подходит к нашим лифтам «Мистер Бин».

Теперь нужны камеры с этажей. Мануэла разводит руками – на жилых этажах камер нет, есть одна около лифтов на верхнем, где вход в пентхаус и в лаундж на крыше. Отматывает записи той камеры на несколько минут назад.

Вот они оба, Профессор Жозе и «Мистер Бин», видны в общем лаундже наверху. Разговаривают, прохаживаясь из стороны в сторону, то исчезая из кадра, то появляясь снова. Сначала вполне спокойно разговаривают, потом все более резко. Профессор Жозе входит в раж. Слов, ясное дело, не слышно, но видно, как темпераментный мулат распаляется, что-то доказывает старичку «Мистеру Бину». Тот угрюмо молчит.

В таком распаленном состоянии оба выходят из кадра и больше не появляются. Время на записи 12:48. Старичок пролетит мимо меня примерно в это время. Самого момента падения на записях нет – слепая зона.

Получается, красивый Профессор Жозе сбросил старичка вниз?! Или сказал что-то такое, что старичок сам решил закончить свои дни?

И где теперь сам Профессор Жозе? В суете вокруг упавшего его видно не было.

Возвращаемся к другим камерам. Ни на одной из них Профессора Жозе больше не видно. Где же он? Остался наверху? Но, поднявшись в лаундж на крыше, Адмирал Кинг и сын Героя Революции никого там не застали.

На трех с половиной языках – португальском, который не понимаю я, английском, который не понимает полицейский, плохом английском Мануэлы, который не понимает полицейский и с трудом разбираю я, и с использованием отдельных особо экспрессивных элементов русского нелитературного – пытаемся понять, куда же делся Профессор Жозе – теперь он главный подозреваемый!

– Но если охранник сейчас здесь и просматривает записи с камер, главный вход остался без присмотра! – соображаю я.

Охранник в переводе Мануэлы отвечает, что закрыл ворота и калитку, когда побежал за Мануэлой, да и камера от ворот выведена сюда, никого на ней не видно.

– Через ворота перелезть невозможно! – машет руками полицейский охранник. – И мимо нас он бы не проскочил, мы же навстречу бежали.

«Бежали» в исполнении местного полицейского значит «шли чуть быстрее обычного», а в обычном состоянии они передвигаются весьма неторопливо. Но навстречу им вряд ли кто мог проскочить. Получается, что наш главный подозреваемый еще в здании.

Но куда мог деться Профессор Жозе из поля зрения камер?

Перебираю варианты. Мог выйти на жилом этаже, не спускаясь на первый? Но на моем этаже, когда я бежала вниз после падения «Мистера Бина», его видно не было. Открытый коридор-балкон отлично просматривается, спрятаться там негде. Апартаменты на этажах подо мной закрыты ставнями, там никого. Остается этаж надо мной и под лаунджем.

Старичок падал строго мимо меня. В таком случае точки падения может быть только две – они с Профессором Жозе, исчезнув из поля зрения камеры, должны были спуститься ниже и зайти в квартиру приемной дочки богатой Марии. Но та с дочкой в тот момент сидела около бассейна на вилле приемной матери, ее было хорошо видно с моего балкона. То есть зайти в ее апартаменты Профессор Жозе и «Мистер Бин» могли, только если у них есть свои ключи, а зачем им ключи от чужих апартаментов? Второй вариант – Профессор Жозе скинул старичка с верхнего яруса сразу, как только они вышли из кадра, и сам каким-то образом спрятался в апартаментах Жардин-младшей, а около бассейна на вилле матери та сидит для отвода глаз, на самом деле являясь сообщницей Профессора Жозе. Дала ему свой ключ и сидит.

Мог ли профессор точно знать слепые зоны, которые не попадают на камеру?

Спрашиваю Мануэлу, не интересовался ли кто в последние дни камерами, не заходил ли кто в комнату с видеонаблюдением, не расспрашивал ли?

– Да кого здесь только не было! – отмахивается консьержка. – Брелоки от ворот в сторону пляжа перекодировали, и у многих они не срабатывали. И голландцы здесь были, и упавший теперь Тиензу, и киношная Роза…

Дама с внушительной грудью, значит, Роза, отмечаю я для себя.

– …и мадам Жардин-младшая, и…

– А Профессор Кармуш? Жозе к вам заходил? – останавливаю поток перечислений.

– И он был. Заходил жаловаться, я ему брелок меняла.

– А он тем временем разглядывал камеры?

– Может, и разглядывал, мне не до того было! Злилась на мастеров безруких – надо ж было так сделать, чтобы каждому, почти каждому брелок менять приходилось!

Консьержка возмущена.

– А с Жардин-младшей Профессор Жозе общается?

– Ни разу не видела. С чего вы взяли?

– Подумала, что, кроме как спрятаться в ее апартаментах, больше ему деться было некуда, если в лаундже наверху его не нашли, но ни на одной камере он больше не мелькал. Должен же он был куда-то деться.

– По лестнице мог пойти. Лестницу на камерах не видно.

– Но даже если он быстро спустился по лестнице до того, как я по ней вниз побежала, должен же был он где-то выйти и появиться на камерах этого этажа.

Должен был выйти. Но не выходил. И, судя по записям камер, на первом этаже не появлялся.

– А есть ли помещения ниже первого уровня?

– В бэйсменте подземные коммуникации бассейна и келлеры, – отвечает Мануэла.

В элитном жилом комплексе разные помещения называются отчего-то не по-португальски, а на странной смеси языков – бейсмент, лаундж, келлер. Для модности, наверное, как и у нас прилипли к языку все эти «ресепшен», «паркинг», «пентхаус».

Но и сам бейсмент, и келлеры в бэйсменте – подвалы по-нашему – идеальное пространство для пряток!

– Нужно проверить, не там ли прячется Профессор Кампуш!

– Сеньора! Дорогая! Вам зачем это проверять?! – не понимает Мануэла.

Действительно, зачем? Даже полицейский охранник не намерен делать больше того, за что ему деньги платят, а мне-то вмешиваться в эту историю зачем?

Давняя профессиональная привычка быть в центре событий, первой найти информацию, ничего не упустить? Желание как можно быстрее разобраться, кто и за что убил бывшую моего нынешнего, до того, как перестанет быть приличным в переписке и разговорах с ним не упоминать про убийство в «Барракуде»?

Профессор Жозе поднялся с «Мистером Бином» Тиензу наверх – это раз. Старичок упал, а профессор не спустился вниз, или спустился, но где-то прячется – два. И, похоже, это косвенно указывает, что он столкнул старика с крыши! Тогда, может, и Марию-Луизу придушил и утопил он?

По виду не скажешь, интеллигентный приятный мужчина. Но внешность обманчива, как автор детективов, я это особенно хорошо знаю.

Все же нужно проверить в бэйсменте, не прячется ли там приятный профессор.

Мануэла и охранник уходят к воротам встречать скорую помощь. Вслед за ними выхожу из комнаты консьержки – если что мы пропустим, камеры запишут.

Со слов Мануэлы уже знаю, что в бэйсменте делений на блоки, как на всех верхних этажах, нет – общее безразмерное помещение с ходами коридоров, ведущих к каморкам келлеров – индивидуальных комнатушек-складов для хранения всяческого нужного и ненужного барахла, строго расписанных за каждой из квартир. Плюс большущие трубы – вся система наполнения и стока бассейна. Плюс отсеки для хранения общей техники для чистки бассейна, уборки территории и прочих хозяйственных дел.

Деления на блоки в бэйсменте нет, а лестницы есть. Обе лестницы между блоками «А» и «В» и блоками «В» и «С» доходят до подвального этажа. А значит, спустившись по лестнице нашего блока «С», тот, кто был наверху в момент падения «Мистера Бина» Тиензу, спокойно может пройти по подвальным хитросплетениям, подняться уже по другой лестнице и попасть на жилые этажи блока «А». Или блока «В». Или даже выйти из здания, будто только спустился со своего этажа.

То есть красивый профессор вполне может пройти через подвал и подняться к себе в апартаменты. Или он знает, что в его апартаментах его сразу найдет полиция? И тогда будет прятаться здесь?

Не помешал бы навигатор по всем хитросплетениям здешних подвальных переходов. Или вид сверху на запутанный лабиринт. Не то как в сказке: налево пойдешь – подозреваемого потеряешь, направо пойдешь…

Направо какой-то шорох. Настойчивый такой шорох, переходящий в более резкий звук то ли хлопнувшей двери, то ли чего-то упавшего. То ли выстрела…

Осторожно заглянуть за угол, чтобы себя не выдать.

Так тихонечко, затаив дыхание, выглянуть из-за угла…

И понять, что в темноте ничего не видно. Освещение в бейсменте включается от датчиков движения, но я стараюсь не шевелиться, поэтому в этом повороте коридора света нет.

Осторожно выглянуть.

И заметить только, как четыре белых пятна мелькают почти в полной темноте.

И вонзаются прямо в меня…

Завопить… чуть не упасть от неожиданности… зажмуриться от освещения, включившегося от движения…

Успеть сообразить, что резкий звук упавшего предмета – или это все же был звук выстрела? – раздался до того, как я попыталась выглянуть за угол в той части подвальных переходов, в которой теперь включился свет. В других частях по-прежнему темно.

Осторожно продвинуться вперед. Медленно. Так медленно, что включившийся свет снова гаснет. Снова остаться в абсолютной темноте. Одной.

Прислушаться – раздастся ли другой звук, кроме гулких ударов моего сердца. Но все тихо. Только стук моего сердца пульсирует в ушах.

Было бы чего пугаться. Свет погас – так я сама же стояла без движения, поэтому и погас. Сейчас сделаю шаг, и загорится вновь.

Сейчас сделаю шаг, и загорится…

Сейчас сделаю шаг, и …

Свет вспыхивает! Что-то большое и темное мелькает в той части коридора, где он резко сворачивает влево.

Но что мелькает, я разглядеть не успеваю, потом снова раздается звук то ли хлопнувшей двери, то ли удара, то ли выстрела. И свет снова гаснет.

Но не общий свет от ламп под потолком.

Гаснет мой собственный свет в моих глазах. Гаснет одновременно с тем громким звуком, переходящим в тупое гудение в моей голове. И я медленно оседаю на пол, успевая понять – что-то упало на меня сзади. Или меня чем-то ударили по голове…