Текст книги "Индия – колыбель человечества"

Примечание автора. Когда мы собирались отсылать эту главу в типографию, благодаря любезности досточтимого Джона Л. О,Салливана, мы получили из Парижа полное собрание сочинений Луи Жаколио, всего 21 том. Они главным образом касаются Индии, ее старинных традиций, философии и религии. Этот неутомимый писатель собрал огромное количество информации из различных источников, большей частью подлинных. В то время как мы по многим пунктам не соглашаемся с его мнениями, мы все же полностью признаем чрезвычайную ценность его тщательных переводов из индийских священных книг. Тем более что мы находим, что они во всех отношениях подкрепляют наши утверждения. Среди других примеров имеются и материалы, подтверждающие погружения континентов в океан в доисторическое время.

В своей книге «Histoire des Vierges: Les Peuples et les Continents Disparus» он говорит: «Одна из наиболее древних легенд Индии, сохранившаяся в устной и письменной форме в храмах, повествует, что много сотен тысяч лет тому назад в Тихом океане существовал громадный континент, который был разрушен геологической катастрофой и остатками которого можно считать Мадагаскар, Цейлон, Суматру, Яву, Борнео и главные острова Полинезии.

По этой гипотезе, высокие плато Индустана и Азии в ту далекую эпоху были представлены только большими островами, относящимися к центральному континенту… Согласно брахманам, эта страна обладала высокой цивилизацией и полуостров Индустан, увеличившийся в связи с перемещением вод во время катаклизма, служил продолжателем и носителем первичных традиций, родившихся на том месте. Эти традиции дают название «Рутас» народам, которые населяли этот громадный равноденственный континент, и из речи произошел санскритский язык.

Индо-эллинская традиция, сохраненная наиболее развитым населением, которое эмигрировало с долин Индии, равно повествует о существовании континента и народа, которым она дает названия Атлантис и Атлантиды, и помещает в Атлантическом океане, в северной части тропиков.

Кроме того факта, что предположение существования древнего континента в тех широтах, континента, остатки которого представляют Азорские, Канарские острова и мыс Кейп Верд, не лишены географической возможности, греки, которые, кроме того, никогда не осмеливались пуститься в море дальше Геркулесовых столбов, вследствие своего страха перед таинственным океаном, появились в древности слишком поздно, чтобы повествования, сохраненные Платоном, могли быть чем-либо иным, как отголоском индийских легенд. Кроме того, когда мы бросаем взгляд на планисферу, то при виде островов и островков, рассеянных от Малайского архипелага до Полинезии, от проливов Зунда до острова Пасхи, становится понятным, что, придерживаясь гипотезы о континентах, предшествовавших нашим, невозможно не поместить там самого значительного из них.

Религиозное поверье, распространенное в Малакке и в Полинезии, т. е. на двух противоположных концах Океании, подтверждает, что «все эти острова когда-то образовали две громадные страны, населенные желтым и черным народами, которые всегда вели войну друг с другом; что боги, уставшие от их вечных раздоров, поручили Океану утихомирить их, и последний поглотил оба континента, и с тех пор ничто не могло заставить Океан возвратить своих пленников. Только горные вершины и высокие плоскогорья избегли затопления, благодаря помощи богов, которые слишком поздно осознали совершенную ими ошибку.

Что бы ни было в этих традициях и каково бы ни было то место, где цивилизация, более древняя, чем цивилизация Рима, Греции, Египта и Индии, развивалась, несомненно, что эта цивилизация в самом деле существовала и что для науки чрезвычайно важно обнаружить ее следы, как бы слабы и малозаметны они ни были» (с. 13–15).

Эта последняя традиция, переведенная Луи Жаколио из санскритской рукописи, подтверждает традицию, приведенную нами из записей Тайной Доктрины. Упомянутая война между желтыми и черными людьми относится к борьбе между «сыновьями Божиими» и «сыновьями великанов», или обитателями и магами Атлантиды.

Окончательный вывод Жаколио, который лично посетил все эти острова Полинезии и посвятил годы изучению их религий, языка и традиций почти всех тамошних народов, сводится к следующему:

«Что касается Полинезийского континента, который исчез во время последних геологических катаклизмов, то его существование покоится на таких доказательствах, что мы более не можем сомневаться, если хотим логически мыслить.

Три вершины этого континента, остров Сандвич, Новая Зеландия, остров Пасхи, отстоят друг от друга на расстоянии от 15 до 18 сотен лиг, а промежуточные острова – Вити, Самоа, Тонга, Фаутуна, Оувеа, Маркизские, Таити, Пумаутон, Гамбия – находятся далеко от крайних точек на расстоянии от 800 до 1000 лиг.

Все мореплаватели соглашаются на том, что крайние и центральные группы никогда не могли сообщаться между собой вследствие своего географического расположения при недостаточности тех средств сообщения, какие у них имелись. Физически невозможно переплывать такие расстояния на пироге… без компаса, без запасов провизии на месяцы.

С другой стороны, аборигены Сандвичских островов, Вити, Новой Зеландии, центральной группы, куда входят Самоа, Таити и т. д., никогда не знали друг друга, никогда не слыхали друг о друге до прибытия к ним европейцев. И все же каждый из этих народов утверждал, что их острова когда-то образовали часть громадной суши, которая простиралась на запад в Азиатской стороне. И все при сопоставлении оказались говорящими на том же языке, пользующимися теми же поговорками, обладающими теми же обычаями и теми же религиозными верованиями. И все они на вопрос: «Где колыбель вашей расы?» – в качестве единственного ответа простирали руки к заходящему солнцу» (там же, с. 308).

Развалины, которыми покрыты обе Америки и которые также обнаружены на Западно-Индийских островах, все приписываются жителям погрузившейся в океан Атлантиде. Так же как иерофанты древности, которые в дни Атлантиды были почти что соединены с новым миром сушею, маги покоящейся теперь на дне океана страны имели сеть подземных ходов, расходящуюся по всем направлениям. В связи с этими таинственными катакомбами мы хотим сообщить вам любопытное повествование, рассказанное нам теперь давно уже умершим перуанцем, когда мы путешествовали по этой стране. Повествование должно заключать в себе истину, так как оно впоследствии было подтверждено одним итальянским джентльменом, который видел то место и, если бы не недостаток средств и времени, проверил бы повествование хотя бы частично. Итальянец же услышал эту историю от старого священника, которому тайна была сообщена исповедывавшимся у него перуанским индейцем. Кроме того, мы можем добавить, что священник был заставлен, принужден раскрыть эту тайну, так как находился полностью под гипнотическим влиянием путешественника.

Повествование идет о баснословных сокровищах последнего Инка. Перуанец уверял, что со времени позорного убийства Инки, совершенного Писарро, эта тайна была известна всем индейцам, за исключением метисов, которым нельзя доверять. Дело было так: когда Инка был пленен испанцами, его жена предлагала за его освобождение комнату, полную золота «с пола до потолка, так высоко, как высоко могут дотянуться руки завоевателей»; это должно было быть выполнено на третий день до заката солнца. И она выполнила свое обещание, но Писарро нарушил свое слово, как это делали испанцы. Восхищаясь видом таких сокровищ, завоеватель объявил, что он не освободит пленника и, наоборот, убьет его, если королева не откроет ему, откуда взяты эти сокровища. Он уже слышал, что у инков где-то была неисчерпаемая шахта; что под землею имелся туннель длиною во многие мили, где хранились накопленные богатства страны. Несчастная королева молила дать ей отсрочку и пошла советоваться с оракулами. Во время жертвоприношения верховный священнослужитель показал ей в освященном «черном зеркале»210 неизбежную казнь ее мужа независимо от того, пожертвует ли она Писарро сокровища короны или нет. Тогда королева дала приказ закрыть вход в сокровищницу, а входом служила дверь в скальной стене пропасти. Под руководством священнослужителя и магов пропасть была доверху заполнена глыбами скал, засыпана, разровнена сверху, чтобы скрыть следы работы. Инку испанцы убили, а несчастная королева покончила жизнь самоубийством. Испанская жадность превзошла самое себя, и тайна захороненных сокровищ осталась скрытой в сердцах нескольких верных перуанцев.

Наш перуанский осведомитель добавил, что вследствие неосторожности некоторых лиц в различное время некоторые правительства посылали людей на поиски этих сокровищ под видом научных экспедиций. Они обыскали всю страну, но ничего не достигли. До сих пор эта традиция подтверждается сообщениями доктора Чадди и других историков Перу. Но имеются некоторые дополнительные детали, про которые мы не знаем, были ли они до сих пор доведены до сведения публики.

Несколько лет спустя после того, как мы слышали это повествование, а также его подтверждение со стороны итальянского джентльмена, мы снова посетили Перу. Путешествуя на юг от Лимы по воде, мы на закате солнца добрались до стоянки близ Арика и были поражены видом громадной скалы, почти перпендикулярной, которая в печальном одиночестве стояла на берегу отдельно от Андского хребта. Это было место захоронения инков. Когда последние лучи заходящего солнца упали на лицевую часть скалы, то с помощью обычного театрального бинокля можно было различить какие-то любопытного вида иероглифы, начертанные на вулканической поверхности.

Когда Куско был столицей Перу, в нем находился храм Солнца, далеко прославившийся своим великолепием. Он был покрыт крышею из толстых листов золота, и тем же драгоценным металлом были покрыты стены. Водосточные желоба также были из массивного золота. В западной стене архитекторы сконструировали щель такого рода, что, когда солнечные лучи до нее доходили, она фокусировала их внутри храма. Распространяясь золотой цепью от одной засверкавшей точки на другую, они рассыпались кругом по стенам, освещая мрачных идолов, и раскрывали перед зрителем некие тайные знаки, остающиеся невидимыми в другое время. И только путем расшифровки этих иероглифов, тождественных тем, которые до сегодняшнего дня можно увидеть на скале погребения инков, можно узнать секрет подземного туннеля и подходов к нему. Среди последних один находился по соседству с Куско, но он теперь замаскирован до невозможности. Он ведет прямо в громадный туннель, который ведет из Куско на Лиму и затем, сделав поворот на юг, уходит в Боливию. В каком-то месте его преграждает гробница царей. Внутри погребальной камеры хитроумно устроены две двери, или, вернее, две огромные каменные глыбы, поворачивающиеся на точках опоры и настолько плотно пригнанных, что отличить их от покрытой скульптурой стены можно лишь с помощью тайных знаков, ключ от которых хранится в верных руках преданных стражей. Одна из этих поворачивающихся глыб закрывает южный проход в туннель на Лиму, а другая – на север в коридор на Боливию. Последний, уходя на юг, проходит через Трапака и Кобиджо, так как Арика находится недалеко от небольшой речки, называющейся Пайквина,211 являющейся границей между Перу и Боливией.

Недалеко от этого места стоят три отдельных горных пика, которые образуют любопытный треугольник; они включены в цепь Анд. Согласно традиции, единственный возможный вход в подземный коридор, ведущий на север, скрыт в одном из этих пиков. Но без знания указывающих путь тайных знаков полк титанов мог бы там разворотить скалы и поиски все же оказались бы напрасными. Но даже если кому-то удалось бы отыскать вход и добраться до поворачивающейся глыбы в стене гробницы и он попытался бы взорвать ее, то перекрывающие одна другую скалы так расположены, что они погребли бы под собою гробницу со всеми сокровищами и, по выражению таинственного перуанца, «погребли бы в общей могиле» еще и тысячу воинов. Нет другого доступа к подземелью Арика, как только через дверь в горе близ Пайквина. По всей длине коридора из Боливии до Лимы и Куско расположены меньшие сокрытые хранилища, заполненные сокровищами из золота и драгоценных камней, накопленными многими поколениями инков, и общая их ценность неисчислима.

Мы обладаем точным планом туннеля, гробницы и дверей, каковой план дал нам в то время старый перуанец. Если бы мы когда-либо вздумали воспользоваться этим секретом, то нам потребовалось бы в значительной мере содействие перуанского и боливийского правительств. Не говоря уже о физических препятствиях, ни один человек отдельно и даже небольшая группа не могли бы взяться за исследование без того, чтобы не столкнуться с армией контрабандистов и разбойников, которыми кишит это побережье; и в эту армию, в сущности, входит почти все население. Одна только задача очищения удушливого воздуха коридора, куда сотни лет никто не входил, – серьезное задание. Однако сокровища там лежат, и традиция гласит, что они будут там лежать до тех пор, пока последние остатки испанского владычества не исчезнут как из Северной, так и из Южной Америки.

Сокровища, вырытые из земли доктором Шлиманом в Микенах, пробудили всеобщую жадность, и глаза авантюристических спекулянтов обращены к тем местностям, где, по предположениям, захоронены богатства древних народов – в тайниках или в пещерах, под песком или аллювиальными наносами. Но нет другой местности, не исключая даже Перу, к которой относилось бы так много традиций, как к пустыне Гоби. В независимой Татарии эти, под завывающим ветром, перемещающиеся пески, если повествования правильны, представляли собою богатейшие империи, какие когда-либо видел мир. Говорят, что под поверхностью пустыни лежат такие богатства, заключающиеся в золоте, ювелирных изделиях, скульптуре, оружии, сосудах и всем, что относится к человеческой роскоши и изящным искусствам, что ни одна из ныне существующих столиц христианского мира таким не обладает. Гобийские, ужасающим ветром гонимые пески регулярно движутся с востока на запад. Временами некоторые из этих скрытых сокровищ обнажаются, но ни один туземец не осмеливается прикоснуться к ним, ибо вся эта область под запретом мощных чар – смерть была бы наказанием. Бахти – уродливые, но верные гномы – охраняют сокрытые сокровища доисторических народов, дожидаясь того дня, когда вращение циклических периодов снова раскроет людям их историю в назидание человечеству.

Согласно местным преданиям, гробница Чингисхана все еще существует у озера Табасун-Нор. В ней, как бы уснувший, лежит монгольский Александр. По истечении трех с лишним веков он проснется и снова поведет свой народ к новым победам и к другому пожинанию славы. Хотя это пророческое предание будет встречено с большим недоверием, мы можем подтвердить как факт, что сама гробница не выдумка и что ее поразительное богатство не преувеличение.

Область гобийской глухомани, фактически, вся площадь независимой Татарии и Тибета, ревниво охраняется от иностранного вторжения. Те, кому разрешается пересекать ее, находятся под особым наблюдением и водительством агентов, назначаемых высшими властями, и они не должны сообщать внешнему миру никакой информации о местах и лицах. Если бы не было этого ограничения, то даже мы могли бы дать на этих страницах много описаний о исследованиях, открытиях и приключениях, которые читались бы с интересом. Рано или поздно настанет время, когда страшные пески пустыни выдадут свои давным-давно захороненные тайны, и тогда наше современное тщеславие испытает неожиданное унижение.

«Люди страны Пашай212, – говорит Марко Поло, отважный путешественник XIII века, – являются великими адептами в колдовстве и в дьявольских искусствах».

И его ученый редактор добавляет:

«Этот Пашай, или Удиана, была родиной Падма Самбхавы. одного из главных апостолов ламаизма, то есть тибетского буддизма, и великого мастера чарований. Доктрины Сакья, когда они были преобладающими в старину, вероятно, носили сильные следы шиваистской магии, и тибетцы рассматривают эту местность как классическую землю колдовства и чарований».

«Старина», точно такая же, как и «новые времена» – ничто не изменилось в отношении пользования магией, за исключением того, что это пользование стало еще более эзотеричным и засекреченным по мере возрастания любопытства различных путешественников. Хуан-Цзан, этот благочестивый и храбрый человек, говорит о тамошних обитателях:

«Эти люди… любят учение, но не отдаются ему с увлечением. Наука магических формул стала для них регулярным профессиональным делом»213.

Мы не будем опровергать сказанного преподобным китайским паломником по этому поводу и охотно допускаем, что в VII веке некоторые люди превратили магию в «доходное дело»; точно так же поступают некоторые люди и теперь, но так не поступают истинные адепты. И не Хуан-Цзан, благочестивый отважный человек, рисковавший сотню раз своей жизнью, чтобы приобщиться к блаженству узреть тень Будды в Пешаверской пещере, являлся тем человеком, который стал бы обвинять святых лам и обезьянничающих тауматургов, что они, демонстрируя магию путешественникам, превратили ее в «доходную профессию». Наверное, Хуан-Цзан ни на минуту не забывал приказа Будды, заключающегося в его ответе царю Прасенагиту, своему покровителю, который посетил его, чтобы требовать совершения чудес.

«Великий царь, – сказал Гаутама, – я не преподаю закона моим ученикам, говоря им: «Идите, вы, святые, и совершайте, пользуясь нашими сверхъестественными силами, перед брахманами и домохозяевами чудеса, превосходящие все, что какой-либо человек может совершить». Я говорю им, когда учу закону: «Живите, вы, святые, скрывая свои добрые деяния и обнажая ваши грехи».

Пораженный повествованиями о магических проявлениях, засвидетельствованных и записанных путешественниками всех веков, посетивших Татарию и Тибет, полковник Гул приходит к заключению, что обитатели тех стран, должно быть, имеют «в своем распоряжении всю целиком энциклопедию современных «спиритуалистов». Дахолд в числе их волшебств упоминает умение вызывать появление в воздухе фигур Лаоцзы214 и их божеств, а также умение заставить карандаш писать ответы, на вопросы без прикосновения рук»215.

Первое – вызывание фигур – относится к религиозным мистериям их святилищ; если такие вызывания совершаются с корыстолюбивыми целями, то они считаются колдовством, некромантией и строго воспрещаются. Второе искусство – способность карандаша писать без прикосновения рук – было известно и практиковалось в Китае и в других странах за многие века до христианской эры. Это является азбукой магии в тех странах.

Когда Хуан-Цзан захотел поклониться тени Будды, то он не прибегал к услугам «профессиональных магов», но обратился к силе вызывания своей собственной души, к мощи молитвы, веры и созерцания. Все было мрачно и тоскливо у пещеры, где, как уверяли, чудесное явление иногда происходило. Хуан-Цзан вошел в пещеру и начал творить свои молитвы. Он совершил сотню обращений, но ничего не увидел и не услышал. Тогда, считая себя слишком грешным, он горько плакал и пришел в отчаяние. Но когда он уже стал терять всякую надежду, он заметил на восточной стене слабый свет, но он исчез. Он возобновил свои молитвы, на этот раз уже полный надежд, и опять увидел свет, который то вспыхивал, то опять исчезал. После этого он дал себе торжественный обет: не уходить из пещеры до тех пир, пока не испытает восторга лицезрения тени «уважаемого в веках». После этого ему пришлось ждать дольше прежнего, так как только после 200 молитв темная пещера вдруг залилась светом и тень Будды сияющего белого цвета величественно поднялась на стене, точно сразу разорвались облака, дав место дивному изображению «Горнего Света». Хуан-Цзан весь погрузился в созерцание дивного явления и не мог отвести своего взора от возвышенного и несравненного видения. Хуан-Цзан в своем дневнике «Си-ю-цзи» добавляет, что это возможно лишь тогда, когда человек молится с искреннею верою и получает свыше сокровенное воздействие – лишь тогда можно видеть эту тень ясно, но нельзя насладиться этим лицезрением столько, сколько хотелось бы216.

Те, кто с такой легкостью обвиняет китайцев в безрелигиозности, хорошо сделают, если прочтут Скотта «Очерки по буддизму в Китае и в Верхней Азии»217.

«В годы Юан-йеу Суна (1086–1093) благочестивая матрона со своими двумя прислужницами всецело жили жизнью, устремленною к свету, добродетели. Однажды одна из этих девушек-прислужниц сказала другой: «Сегодня ночью я перейду в тонкий мир, в царство Амита (Будды)». В ту же ночь бальзамический аромат заполнил весь дом, и девушка умерла безо всякой предшествующей болезни. На другой день оставшаяся в живых прислужница сказала своей госпоже: «Вчерашней ночью моя покойная подруга приснилась мне во сне и сказала: благодаря упорным мольбам моей дорогой хозяйки я стала обитательницей Рая и мое блаженство невыразимо словами». Хозяйка ответила: «Если она и мне покажется, тогда я поверю всему, что ты говоришь». В следующую ночь покойница действительно показалась ей. Хозяйка спросила ее: «Нельзя ли мне заодно самой посетить Царство Света?» – «Да, – ответила благословенная душа, – тебе придется только последовать за своей прислужницей». Госпожа последовала за ней (во сне) и вскоре увидела озеро неизмеримых размеров, все покрытое неисчислимым количеством красных и белых лотосов различных размеров; некоторые цвели, некоторые увядали. Она спросила: что бы могли означать эти цветы? Девушка ответила: «Они все человеческие существа на земле, чьи мысли обращены к Царству Света. Самое первое устремление к раю Амита порождает цветок на Небесном озере; и по мере того, как подвигается вперед человек по пути самоусовершенствования, представляющий его цветок на озере ежедневно прибавляется в росте и становится все более прекрасным; в противном же случае он теряет свою красоту и увядает».218 Матрона пожелала узнать имя одного светозарного, который покоился на одном из цветков, одетый в развевающееся с чудесными переливами света одеяние. Ее прежняя прислужница ответила: «Это Ян-цзи». Затем она спросила имя другого и получила ответ: «Это Маху». Тогда госпожа сказала: «Какое место займу я, когда перейду сюда после смерти?» Тогда Благословенная Душа повела ее немного дальше и показала ей холм, который блистал золотом и лазурью. «Вот, – сказала она, – ваше будущее обиталище. Вы будете принадлежать к первому классу благословенных». Когда матрона проснулась, она послала узнавать про Ян-цзи и Маху. Первый уже умер, а второй был жив и здоров. И таким образом эта госпожа узнала, что душа человека, который продвигается вперед к святости и никогда не отступает назад, может уже быть обитательницей Царства Света, хотя тело все еще пребывает в этом преходящем мире».

В том же самом очерке приводится другое китайское повествование на ту же тему:

«Я знал человека, – говорит автор, – который в течение своей жизни убил многих живых существ и наконец сам получил апоплексический удар. Горести, предстоящие его грехами отягощенной душе, печалили меня до глубин сердца. Я посещал его и уговаривал его взывать к Амита, но он упорно отказывался. Болезнь затемняла его понимание; вследствие своих злодеяний он ожесточился. Что предстоит этому человеку, когда глаза его закроются? В этой жизни ночь следует за днем и зима следует за летом – об этом знают все. Но что за жизнью следует смерть – никто не хочет подумать. О, какая это слепота! Какая черствость!» (с. 93).

Эти два примера из китайской литературы едва ли подтверждают обычное обвинение в безрелигиозности и полном материализме, которое предъявляется этой нации. Первое приведенное небольшое мистическое повествование полно духовного очарования и могло бы украсить любую христианскую религиозную книгу. Второе повествование заслуживает похвалы, и стоит только слово «Амита» заменить словом «Иисус», как получится весьма ортодоксальный рассказ в отношении религиозных чувств и кодекса нравственной философии. Нижеследующий пример еще более поразителен, и мы приводим его ради блага возрождателей христианства:

«Хуан-цза-цзи из Танчена, который жил во времена династии Сун, был кузнецом-ремесленником. Когда бы он ни работал, он беспрерывно взывал к Амита-Будде. Однажды он передал своему соседу для распространения следующее стихотворение собственного сочинения:

 
Дин-дон, дин-дон! – бьет молоток о наковальню,
Пока железо, отвердев, не станет сталью!
В тот миг наступит день покоя неземного,
Зовет меня Страна Блаженства Векового!
 

«После этого он умер, но его стихотворение распространилось по всему Хунану, и многие научились взывать к Будде»219.

Отрицать у китайцев или у любого азиатского народа, будь то Центральная, Верхняя или Нижняя Азия, обладание какого-либо знания или даже восприятия духовного, попросту смешно. С одного конца до другого эта страна полна мистиков, религиозных философов, буддийских святых и магов. Вера в духовный мир, полный невидимых существ, которые в некоторых случаях объективно являются смертными, распространена повсюду.

«По поверью народов Центральной Азии, – замечает И. Дж. Шмидт, – земля и ее недра так же, как и окружающая атмосфера наполнены духовными существами, которые оказывают влияние, частью благодетельное, частью зловредное на всю органическую и неорганическую природу… В особенности пустыни и другие дикие или необитаемые местности или области, где воздействия природы проявляются в гигантских или в устрашающих масштабах, считаются главными обиталищами или местами сборищ злых духов. Поэтому степи Турана и в особенности песчаные пустыни Гоби рассматриваются как места пребывания зловредных существ со времен седой древности».

Марко Поло на самом деле в любопытной «Книге» своих путешествий не раз упоминает этих шаловливых духов природы в пустынях. Веками, а в особенности в нашем веке, его странные повествования совершенно отвергались. Никто не хотел поверить ему, когда он сказал, что он сам являлся свидетелем, видел своими собственными глазами наиболее удивительные чудеса магии, совершаемые подданными Кублай-Хана и адептами других стран. На смертном одре к Марко сильно приставали, понуждая его отказаться от своих якобы «измышлений», но он торжественно поклялся, что сказал только правду, добавив, что «он не рассказал и половины того, что видел в самом деле!». Теперь в этом нет никакого сомнения, так как появились издания Марсдена и полковника Гула. Публика особенно признательна последнему за привлечение такого множества авторитетов, подтверждающих свидетельства Марко и объясняющих некоторые феномены обычным путем, ибо он исчерпывающе раскрывает перед читателями, что великий путешественник был не только правдивый повествователь, но и чрезвычайно наблюдательный человек. Горячо защищая своего автора, этот добросовесный редактор после перечисления неоднократно оспариваемых и даже отвергаемых наблюдений в «Путешествиях» венецианца приходит к заключению со следующими словами:

«Более того, последние два года принесли обещание пролить свет на то, что считалось самым невероятным в повествованиях Марко, и кости настоящей рух из Новой Зеландии уже лежат на столе кабинета профессора Оуена!»220

Так как чудовищная птица «Тысяча и одной ночи», или «Арабских сказок», которая в словаре Уэбстер называется Рух (или Рок), идентифицирована, то теперь остается еще обнаружить и признать, что магическая лампа Аладдина тоже имеет некоторое право претендовать на реальность.

Описывая свое прохождение по великой пустыне Лоп, Марко Поло говорит об изумительных вещах, «которые заключаются в том, что когда путники путешествовали ночью… они слышали, как духи разговаривают. Иногда эти духи зовут путников по именам… даже днем слышен разговор духов. А иногда вы услышите звуки различных музыкальных инструментов, а еще более обычным будет бой барабана»221.

В своих примечаниях переводчик приводит цитаты от китайского историка Мат-ван-лина, который подтверждает то же самое.

«Во время прохождения по этим диким местам вы слышите звуки, – говорит Мат-ван-лин, – иногда это звуки пения, иногда завывания; и часто случалось, когда путешественники отходили в сторону посмотреть, что это за звуки, они сбивались с пути и совершенно терялись, ибо то были голоса духов»222. «Эти духи присущи не только Гоби, – добавляет редактор, – хотя создается впечатление, что она является их наиболее излюбленным местопребыванием. Страх перед обширной безлюдной пустыней вызывает их во всех подобных местностях».

Полковник Гул поступил бы правильно, если бы подумал о серьезных последствиях, которые возникнут, если его теория будет принята. Если мы допустим, что вещие выкрики Гоби обязаны своим происхождением страху, «вызванному обширной и безлюдной пустыней», то почему бесы Гадаринские [Евангелие от Луки, VIII, 29] должны рассматриваться в ином качестве? И почему тогда Иисус не может оказаться самообманувшимся в отношении объективного искусителя в течение сорокадневного испытания в «пустыне»? Мы вполне готовы принять или отвергнуть теорию, выдвигаемую полковником Гулом, но настаиваем на беспристрастном ее применении во всех случаях. Плиний говорит о призраках, которые появляются и исчезают в пустынях Африки223; Этик, ранний христианский космограф, упоминает, хотя и с недоверием, рассказы о голосах певцов и пирующих в пустыне; а Масади рассказывает о вампирах, «появляющихся перед путниками ночью и в часы одиночества»; а также об Аполлонии Тианском и его товарищах, которые в пустыне близ Инда при лунном свете видели «нежить эмпуза [или вампира], постоянно меняющую свои обличья… Аполлоний… принялся бранить ее, приказав спутникам делать то же самое… эмпуса бросилась наутек, визжа»224. И Эбн Батута рассказывает подобную же легенду про Западную Сахару: «Если посланец идет одиноко, то демоны заигрывают с ним и зачаровывают его так, что он сбивается с дороги и погибает»225. Итак, если все эти рассказы могут быть «разумно разъяснены», а мы не сомневаемся, что в большинстве случаев это возможно, то библейские дьяволы пустыни также не заслуживают большего и к ним должно применяться то же правило. Они тоже порождения страха, воображения и суеверия; отсюда следует, что библейские повествования должны быть лживы, а если один единственный стих лжив, то это уже бросает тень на все остальные, чтобы считать их божественным откровением. Стоит только это признать, и это собрание канонических документов становится подсудным критике, как любое другое собрание повествований226.