Текст книги "Индия – колыбель человечества"

Чрезвычайно любопытен фасад стены крепости Акбара. Она тянется на протяжении почти 500 шагов от востока к западу и сплошь покрыта мозаичными украшениями и рисунками из какого-то необычайно ярких красок изразца или эмали. Рисунки представляют воинов, лошадей, слонов, символические картины всех знаков зодиака и даже ангелов, охраняющих, согласно персидской мифологии, каждый месяц и день года: доказательство довольно веское, что это работа не мусульман, считающих представление человеческих фигур за величайший грех, а выходцев из Персии еще до времен Магомета.

В Анаркуле, здании против Центрального музея, мы познакомились со знаменитою в истории сикхов пушкой по имени Земзамах. Вылитая в Индии в 1716 году, эта громадина была отбита у Ахмед-шаха до его бегства в Кабул. В 1802 году она попалась в руки Рунджит-Синга; но до того времени находилась в плену у могущественных амритсарских бханги (нечто вроде феодальных баронов), которые и прозвали пушку Бхангиан-вали-топ, т. е. шапкой (или горой) Бхангиев, взирая на нее как на талисман сикхской империи вследствие того, что каждый раз, как магометане вывозили эту пушку против сикхов, последние непременно побивали своих наследственных врагов.

Но интереснее всех других древностей явились перед нами сохранившиеся живые образчики старины: принцы и раджи Индии. Кто побывал при дворах этих маленьких владетелей, которым позволено играть в царствование на веревочке у их политических резидентов, и кто познакомился с их обычаями и нравами, тот видел Индию, какою она, вероятно, была и 3000 лет тому назад. В этой как бы застывшей на месте стране, где какие ни есть нововведения скорее привиты мусульманским, нежели европейским элементом, все своеобразно и чудно. Особенно здесь в Пенджабе, в пригималайских маленьких владениях, еще никто и ничто не успело англизироваться.

Съехавшимся на поклон новой верховной власти потентатам был отведен для их лагерей огромный пустырь за городом, целый оазис. Там каждый из великих, как и малых раджей и науабов имел свой отдельный лагерь на все время дурбара, где каждый из них и держал с собственными визирями, диванами, кучей телохранителей, придворных чиновников, астрологов, магов, конницы, слонов и целым роем паразитов. В иных случаях, впрочем, туземные телохранители были удаляемы на время и заменяемы почетным караулом из европейцев.

Лагеря разбиты с математическою правильностью. Каждый отделен от соседнего высокою стеною из вышитой, разукрашенной парусины, иногда из дорогих ковров и имеет свои улицы, особый вход и ворота с часовыми. Царская палатка всегда в глубине двора, прямо против главного триумфального входа, монумента вышитых материй и китайских цветных фонарей, а перед фасадом каждой дурбарной51 палатки – лужайка, часто с временно устроенными на ней фонтанами, рядами фонарных столбов и – о боги браминов! – рядами газовых рожков! Налево лагеря раджей первого ранга: Кашмира, Путтиалы, Бахавалытура, Набба, Джинда, Алувалии, Мандии, Маллер-Котли и других магараджей. Направо – огороженные лагеря раджей второго разряда: Кальзеа, Даджана, Фаридкота и др. Все это владетели, территории которых входят в район Пенджаба и Кашмира. Ни принцы раджпутские, ни раджи из Южной и Центральной Индии не присутствуют на дурбаре северных провинций. Нескольким афганским вождям и мусульманским принцам было учтиво отказано в позволении явиться для представления вице-королю на этом дурбаре…

За лагерями нескончаемые ряды конюшен под открытым небом. Целые табуны лошадей, слонов, верблюдов теснятся между раскинутыми на огромном пространстве шатрами солдат и прислуги. Все это лишь издали напоминает европейский лагерь. Приблизьтесь, и вы будете поражены невиданными странными формами, яркими цветами и позолотой, богатыми восточными костюмами свиты и телохранителей, развевающимися коврами, флагами и значками, фантастически разукрашенными лошадьми и слонами, читтами52 в вышитых бархатных попонах и шапках с намордниками, соколами в капюшонах на золотых цепях, всевозможной породы охотничьими горскими собаками с ошейниками, утыканными полуаршинными страшными иглами, и теми тысяча и одной затеями, которыми раджи и деспоты Индии окружают себя теперь, как они то делали и во времена Александра Македонского…

Вот лагерь его светлости магараджи Ранбир-Синга Бахадура, великого командора достославного ордена звезды Индии, компаньона Индийской империи, советника императрицы Индии, почетного генерала императорской армии, главы Джамму и все-таки подозреваемого и находящегося под надзором всех англо-индийских полициантов повелителя кашмирского!.. Он привез с собою 35 сирдарей и столько войска, сколько ему позволили. Двор лагеря полон воинов. Одни в блестящих кирасах, в кот-де-маль и железных латах, в шлемах с высоким развевающимся плюмажем и пунцовых бархатных штанах; другие, инфантерия, в малиновых тюниках, голубых с серебром узких брюках, в белых ботинках и медных шапочках со спицом, на конце которого восседает четверорукий божок. Лагерь разделен вдоль центра широкой улицей с фонарными столбами по бокам, за которыми тянутся длинные ряды палаток: красных, голубых, зеленых, всех цветов радуги и с полубатареей артиллерии по обеим сторонам. В глубине улицы большой сквер, окруженный ханатами из ярко-красного сукна, нижние стены которого украшены полосами золотисто-желтой материи, вышитой черными узорами кашмирского фасона. В этот сквер мы входим через род портика, громадную шамсану из того материала, и перед нами в центре сквера возвышается дурбарная палатка самого магараджи, великолепный образчик передвижного дворца. Вся палатка ярко-малинового бархата с полосами, вышитыми золотом, и представляет собой вид двухэтажной китайской пагоды с загнутой по краям крышей. Стены подбиты шоколадного цвета сукном, сплошь вышитым, словно кашмировая шаль узорами. Колонны, поддерживающие внутри палатку, серебряные и увешаны канделябрами и дорогими лампами; а на стенах – зеркала в рамах в персидском вкусе. Под входным навесом – род передней залы, земля мягко устлана дорогими коврами, среди которых красуется толстейший бархатный ковер, ярко-пунцовый и весь затканный девизами из черного шелка и золота. А внутри – средняя огромная комната, застланная драгоценнейшими белыми коврами, по которым разбросаны груды подушек, подобные которым не красовались и на Парижской выставке. В глубине комнаты, на тронном месте и под балдахином, стоят два круглых кресла с драгоценнейшею и, быть может, уже слишком изобильною инкрустацией из чистого золота самых фантастических узоров, которыми так славится «счастливая долина Кашмира». Подушки сидений – из золотистой кожи, до такой степени густо зашитые золотом, что ее почти и не видно из-за вышивания. Две такие же скамейки перед креслами-тронами, а по обеим сторонам расставлены кресла из чистого серебра и с золочеными украшениями. За этими второй ряд, просто серебряных, но все с такими же великолепно вышитыми сиденьями; а за этими креслами следуют ряды стульев, покрытых великолепным вышиванием никош, которым так славится Кашмир. На этих тронах во время частного дурбара будут заседать сам магараджа и с ним рядом – вице-король. Кресла в первых рядах золоченые – будут украшены разными английскими сановниками, а за ними на просто серебряных скромно сядут, поджав ноги, подвластные им раджи и владетельные сирдари, тогда как на стульях поместится разная мелюзга.

Возле лагеря владыки кашмирского расположен лагерь семилетнего магараджи путтиальского. Упоминаю ради назидания русской публике вереницу имен и титулов, коими украшен сей юный принц: «Его светлость магараджа Ражиндар-Синг, Мохиндар-Бахадур, Фарзанд-и-Хас, Даулат-и-Инглишия, Мансур-и-Заман, Эмиль-уль-Умра, магараджа Джирадж, Раджашар, Раджган, владыка Путтиалы». Невзирая на свой юный возраст, маленький потентат отличается замечательным великодушием. Он только что пожертвовал, и «так прямо от себя», уверяют нас газеты, – и без малейшего на то намека со стороны своего резидента 50 тысяч рупий на «патриотический фонд». Этот фонд предназначен для вспоможения раненым в последнем походе на Афганистан. И хотя с каждого фунта стерлингов не придется и шиллинга на долю туземного английского войска в Индии, однако же с подпиской обращаются преимущественно к туземцам, быть может, потому, что англичане ничего не дают, предпочитая получать, а не отдавать заработанные в Индии капиталы.

Лагерь этого щедрого bebe чрезвычайно красив и оригинален, и вместо двора к его палатке ведет прелестный, у кого-то занятый сад. Его палатки – пунцовые с черными и белыми полосами, а дурбарная палатка в виде огромного двойного купола. За принцем следуют пятьдесят слонов и батарея артиллерии, пушки которой все, кроме одной, забиты. Далее тянутся лагеря магараджей Наббы и Джинда…

Между двумя последними существует соперничество еще с первых дурбаров вице-королей Индии, соперничество, которое и разыгралось в нынешнем году самым неожиданным образом. Оно состоит в том, кто из них перещеголяет другого в роскоши и оригинальности царских затей. До сей поры пальма первенства постоянно доставалась магарадже Наббы. Но в этот год его светлость был неприятно поражен подставленной ему соперником ножкой. Раджа джиндский появился среди лахорского народонаселения, и толпы разинули рты, да так и остались до конца дурбара… Секретно заказанный им фаэтон оказался весь из чистейшего серебра! Необычайно оригинального и элегантного рисунка, этот экипаж поразил всех своими огромными размерами. Девять чистокровных лошадей, залитых в серебряные сбруи, тащили его тремя тройками по старой форейторской моде с постильоном на спине каждого коренника. Позади восседали в серебряном же заднем сиденье два фантастических егеря, а сзади на серебряных же запятках качались босые и голоногие чупрасси, в голубых бархатных кафтанах с золотым шитьем и длинными серебряными махалками, на концах которых развевались белые хвосты яка, которыми туземные слуги отгоняют от саабов мух и комаров.

Сам же магараджа, самодовольно улыбаясь и развалясь на голубых вышитых золотыми листьями подушках, с торжеством поглядывал по сторонам. Эффект вышел поразительный!.. Дамы верхом останавливались на Малле53 и ахали. Тюльбюри англичан поневоле давали дорогу странному и огромному экипажу, который остановился наконец у музыки, как бы приглашая полюбоваться собой поближе… Все винты, гвозди, рессоры, все металлические части этого фаэтона покрыты снаружи толстыми пластами золота, даже оси и наружная обшивка колес, тогда как самые спицы из чистого серебра! Так как у раджи джиндского нет ни войска, ни батарей, ни крепостей, а только несметная куча денег при одной пушке, которая к тому же имеет странную привычку убивать лишь тех, кто из нее стреляет, то англичане очень любят старого Джинда.

Увидев экипаж и произведенный им эффект, магараджа Наббы чуть не умер от удара. Огромные грозди из цельных изумрудов, ниспадающие с его белого атласного тюрбана, тряслись над его носом в продолжение целого часа от волнения, тряслась и его седая борода… Вернувшись домой, он тотчас же приказал послать телеграмму в Лондон, справляясь, сколько ему будет стоить коляска из чистого золота с серебряными гвоздями и рессорами. Полученный им ответ поверг его в безутешное горе. Ему бы пришлось продать свою столицу для удовлетворения мстительной фантазии!

Прочие лагеря – все более или менее копии с двух вышеописанных. Некоторые раджи почему-то сочли нужным приготовить у себя во дворах разные замысловатые машины для гимнастики и поло, в честь могущих их посетить английских саабов, быть может, в тайной надежде, что авось Бог милостив и саабы свернут себе на них шею54.

Мы промешкали в Парусиновом городе до самого вечера, разглядываемые туземцами с таким же, если не с большим любопытством, как разглядывали мы их сами. Наконец какофония разнохарактерных зорей, одновременно предпринятая туземными трубачами, заставила нас поспешить к экипажам. Мигом окутали индийские сумерки словно прозрачным покровом и лагерь, и крепость, и окружающую их огромную поляну. И не успели мы еще усесться, как уже замелькали перед нами сотни костров, заблистали золотисто-красные огоньки и стала раздаваться у входа каждого лагеря тяжелая поступь британских патрулей, обходящих и охраняющих каждую ночь туземных часовых в «Лагере независимых магараджей».

Глава 5

Британский Нимрод и «полосатые». – Что творится на дурбарах. – В ожидании приезда маркиза. – Слоны и их раджи. – Принцы и их политические дядьки. – Торжественный приезд вице-короля. – Адрес муниципалитета. – Вид процессии со старой башни. – Странное поведение магараджи кашмирского. – Трехъярусная процессия слонов. – Что думает о дурбарах туземная печать

Вице-король охотился за тиграми в джунглях Кадир-Дуна возле Мазры и вдоль нагорных владений (Hill-States55) тридцати семи царьков Гималайского ската и вследствие этого на целый день опоздал своим приездом в Лахор.

Маркиз Рипон считается после своего сына, лорда Грея, лучшим стрелком в Англии. Страстный охотник, он спешил, по уверению газет, отличиться до приезда своего наследника в Индию и оставить по себе ужасную память «полосатым». В первый день охоты он собственноручно убил двух тигров наповал и изувечил третьего, которого тотчас же слон доконал хоботом…

Церемония представления происходит в дурбарной палатке, в глубине сцены, на троне, затянутый в шитый золотом синий мундир и с треуголкой на левом колене, сидит неподвижно вице-король и ждет… Вот ведет под руку «независимого» приставленный к нему политический резидент, и оба останавливаются на верхней ступени у входа в палатку. Оттуда раджа отвешивает поклон, приложив обе ладони ко лбу. Затем его подводят поближе к священной персоне, репрезентирующей Великобританию, и раджа снова сгибается перед неподвижной фигурой, которая после этого надевает треуголку. Лишь тогда только, когда представляемый униженно подносит на платке нессер56, состоящий из пригоршни золотых мохуров57, вице-король обязан подать признак жизни. Отдав радже легкий поклон, он дотрагивается кончиками пальцев до предлагаемого злата и, мгновенно отдернув руку от нессера, изображает на лице своем как бы отвращение и гадливость к презренному металлу… Говорят, игра лорда Литтона в этом отношении была великолепна!

Эта часть церемониала с мимикой введена в начале настоящего столетия ввиду практического преподавания нравственности «продажным азиатам». Нессер, та же взятка власть имеющим, перешла в Индию из Персии с мусульманами и как обычай существует, конечно, с незапамятных времен. Чтобы не уничтожать, с одной стороны, обычая, но лишить его оскорбительного или, точнее, уличительного характера, придумали эту аллегорию – пантомиму. Она известна под именем touched and remitted: «дотронуться и отдать». Для благородного маркиза, обладающего 80 тысяч фунтов стерлингов годового дохода, не считая громадного содержания в 300 тысяч рупий в год с прибавочными на разъезды, полагаем, небольшое искушение представил нессер из блестящих мохуров!..

Наконец, с усилием оторвавшись от дурбаров, нессеров, дрожавших перед ним раджей, а главное, от излюбленных им тигров, маркиз Рипон направил свои стопы в Лахор. С утра 10 ноября все в городе и за городом пришло в волнение. С рассвета уже полисмены и экстренные почтальоны на верблюдах развозили приезжим постановления полиции на этот высокоторжественный день. Ввиду огромного числа слонов, назначенного для вице-королевской процессии, частным экипажам дозволялось проезжать лишь по глухим переулкам. Тот, кто желал присутствовать на дебаркадере железной дороги по прибытии его вице-величества и представлении ему магараджей, обязан был явиться с билетом ровно в 2 часа пополудни, хотя вице-королевский поезд ожидали только в пять. Приняв это распоряжение сперва с ворчанием, мы впоследствии почувствовали большую благодарность властям: трех часов оказалось еле достаточным для того, чтобы хорошо разглядеть эту необычайно фантастическую картину!..

Подъехав ровно в 2 часа к барьеру дороги, ведущей к обширному двору вокзала, построенного за городом, мы нашли уже всю огромную площадь и пустыри за нею битком набитые народом. Кавалерийские полки, исключительно из европейцев, обрамляли с артиллерией весь горизонт в виде подковы, перед ними стояла построенная в шеренгу инфантерия, а перед этою человеческою стеной красовались жиденькие батальоны солдат из войск независимых раджей. В этом замкнутом в полверсты в диаметре пространстве теснились бесконечные вереницы слонов с башнями, паланкины и верховые лошади магараджей; затем целое волнующееся море различных разукрашенных народностей.

Оставив экипаж за барьером, нам пришлось пробираться между слонами шаг за шагом и с некоторою опасностью для наших туалетов, а что вышло еще опаснее, между ног лошадей и верблюдов. Слон – существо велемудрое и весьма осторожное. Он ни за что не наступит на живое существо, хотя бы то была букашка, если только он заметит ее вовремя; подняв свою мясистую морщинистую ногу, он глубокомысленно уткнет хобот в землю и станет спокойно ожидать, пока она выползет из-под ноги, а уже затем только, фыркнув, установит свое прерванное равновесие. А верблюд – существо и глупое, и грязное. Так и в этом случае: в то время, как слоны, пыхтя, тяжело сторонились от нас, богопротивные верблюды оплевали нашу компанию… Туземные мистики пребывают в полной уверенности, что в слонах обитают души браминов, считающие тяжким грехом лишить жизни даже клопа; а в верблюдов переселяются лишь одни низкие души магометан…

Не легко было пробраться среди этой толпы. К счастью, в нашей компании находились мистрис У. – жена гусарского капитана, полк которого участвовал в церемониале, да один из влиятельнейших железнодорожников из туземцев.

Добравшись с величайшими усилиями до главного подъезда, наш железнодорожник сунул нас предварительно в каморку кассира, а сам пошел на верхнюю платформу приготовить нам места на переброшенном над поездами мосту. Оттуда публика, не смешиваясь с туземными принцами и не мешая распорядителям и властям, могла видеть, вися на три аршина над платформой, все, что на ней происходит. Пока же, сидя у окошечка, выходящего на крыльцо подъезда, мы имели довольно времени налюбоваться на беспрестанно подъезжавших раджей и, конечно, не теряли времени глазеть на диковинное зрелище…

Пред нами огромный двор, наполненный разряженными «царскими» слонами. В длинных, до земли, попонах из золотой парчи, вышитой жемчугом и драгоценными каменьями, с золотыми, украшенными изумрудами кольцами в огромных хлопающих ушах и на конце хобота, с пучками великолепнейших магнолий и страусовых перьев на голове и у корня хвоста, эти дюжие животные представляли для нас, невинных западников, самое оригинальное, диковинное в мире зрелище… За одною слонихой необычайного роста бежал ее слоненок, несущий на спине длинную лестницу из чистого серебра, по которой его хозяин раджа, готовясь садиться в башню, влезал на его гигантскую родительницу. Слонов во дворе было так много, что не было возможности разглядеть даже половину. Некоторые из хбуд были закрыты от солнца красными бархатными занавесками с богатою золотой вышивкой, тогда как сами слоны буквально исчезали под чапраками из такого же бархата, с золотыми вышитыми на нем цветами; каждая из попон стоила в Индии, где ручная работа почти ничего не стоит, от 5000 до 10 000 рупий! У многих слонов их умные, важные лица были разрисованы геометрическими фигурами, линиями и звездами, перемешанными с астрологическими знаками, от дурного глаза. Почти у всех на толстых ногах красовались дорогие браслеты из золота, серебра и драгоценных камней, а на конце клыков были надеты золотые шарики, величиною с яблоко, у других весь лоб до глаз и крестец были покрыты золотою сеткой с каменьями. На слоне магараджи кашмирского было навешено на 250 тысяч рупий одних драгоценностей! Его колье из чистого золота, ниспадающее на всю грудь слона бесчисленными монетами и в несколько аршин в окружности, охватывало его толстую шею кольцами величиною в московский бублик; а его махут (возница), сидящий между ушами животного, словно человеческая бородавка, колотил его голову острою булавой из чистого золота, украшенною бирюзой и крупным жемчугом. На каждом слоне была или башня, или же открытое сиденье в виде двухместного задка фаэтона. Хауда на вице-королевском слоне, самом огромном изо всех слонов на дурбаре, была из чистого серебра с золотыми украшениями и стоила казне 25 000 рупий…

Касательно невежливых «кораблей пустыни», их было гораздо меньше, нежели слонов, но и эти горбатые существа были не менее разряжены. У одного оба горба были покрыты парчой, вышитою шелками и жемчугом; на уродливой морде сияла узда с золотою насечкой, а на макушке красовалась золотая коронка. У магараджи Путтиалы был целый артиллерийский верблюжий полк. Как животные, так и их ездоки, одеты в красные с желтым мундиры и чепраки. Говорят, что этот полк из самых полезных и бравых. Каждый артиллерист имеет перед собою длинную винтовку, приделанную к передней шишке седла на вертлюге и крутящуюся по всем направлениям. По словам очевидца, бомбардир, сидя верхом между двумя горбами, заряжает и стреляет из этой винтовки с удивительной быстротой и великим риском прострелить голову своему верблюду.

«Эти послушные животные, – описывает офицер, видавший их в деле, – движутся учащенною рысью, один за другим, далеко вытянув вперед шею, словно гонимое мальчиком стадо глупых гусей. Но при первом тихо произнесенном их седоком слове верблюд останавливается как вкопанный, и, услышав в двух вершках от головы свист пули и выстрел, он снова пускается во всю прыть, делая по пятнадцати миль в час».

Не менее своих слонов и верблюдов были разодеты магараджи и науабы, которым я никак не могу простить их привычки протыкать насквозь, как бусы, самые дорогие изумруды и оправлять рубины почти неоценимой стоимости в серебро! К покрытому красным сукном крыльцу ежеминутно подъезжали раззолоченные виктории, коляски, фаэтоны и кареты, которые показались бы верхом безвкусия в Лондоне или Париже, но в Индии превосходно гармонируют с остальным. В каждом экипаже сидело по два человека: раджа – ошую и английский офицер в мундире – одесную. Вот худенькая, бледно-зеленоватая фигурка науаба бахавулытурского, в pince-nez, фиолетовом бархатном кафтане, шелковых чулках и башмаках танцовщицы. Науаб принадлежит к партии «реформаторов», т. е. дует вино и водку и, не желая являться босиком, обувается в женские розовые чулки и башмаки58. Его ведет под руку приставленный к нему «политический офицер». За ними новая пара: громадный раджа Капарталлы с насурьмленными бровями и вымазанными гёзеллем59 ресницами тащит, как на буксире, крошечного полковника В… За ними раджа Мандии со знаком Вишну на лбу, с ножными браслетами до колен и сияющею на солнце алмазною диадемой на тюрбане угрюмо шествует возле своего надзирателя. Вот подкатили один за другим раджи Чамбы и Сукета: сирдар Кальзии и науабы Малер-Котли, Логару и Дуджаны, блистающие всеми цветами радуги и похожие на ходячие ювелирные выставки. Все эти изнеженные царьки распространяют вокруг себя одуряющий запах мускуса, розового масла и амбры… Издали легко принять их пестрые, восходящие по лестнице попарно с британскими офицерами фигуры за дам в маскараде, совершающих с кавалерами торжественный полонез…

Оставив кассирскую конурку и взойдя на платформу, мы очутились словно в ложе над сценой. Представшая перед нами картина оказалась еще оживленнее и интереснее… Прямо под ногами у нас магараджа кашмирский, приехавший с восемнадцатью подвластными ему сирдарами: одна сплошная масса драгоценностей!.. Жемчужный с бриллиантами полуаршинный панаш на его тюрбане почти касался перил моста, где нас поместили, а белая атласная одежда сияла алмазами. Рядом с ним стоял, косясь на него, престарелый магараджа Наббы, в излюбленных им изумрудных гроздьях, обрамлявших его лицо, словно зеленый венок водяного лешего, он стоял, гордо опираясь на дорогую саблю, увы, едва ли не осужденную навеки пребывать в заржавленных ножнах!

Приехав, конечно, в своей серебряной коляске, старый Джинд, сожалея, быть может, что не мог в ней въехать на платформу и тем снова растравить рану в сердце соперника, удовольствовался на сей раз тем, что нацепил на себя в десять раз более изумрудов, нежели болталось на голове повелителя Наббы. Далее, между ног какого-то сановника в мундире и треугольной шляпе копошилось крошечное существо в футляре из парчи, покрытой бриллиантами… Многие из второразрядных раджей подходили к этой сияющей крошке и униженно кланялись, становясь для этого почти на колени, а британские сановники, проходя мимо, покровительственно хауду-ю-ду-кнув, кивали маленькой драгоценной массе головой и протягивали ей два пальца для shake hands. То был магараджа Путтиалы, семилетний ребенок, которому никто не дал бы более пяти, хоть его светлость уже года три как женат.

Но все-таки и это не разъясняет мне, почему у маленького магараджи путтиальского уже есть заранее приготовленный «предполагаемый наследник»?

Но у всех дурбарных магараджей, сирдарей и науабов такие постные лица! Невзирая на весь внешний блеск, роскошь обстановки и торжественность встречи, эта многочисленная компания туземцев, имена которых внесены в «Золотую книгу»60, напоминала собою гораздо более вынос тела на богатых похоронах, нежели собрание величайшей знати Индии, съехавшейся для радостного привета новому вице-королю. Приехавшие за два часа до поезда, одни, без обычной свиты и прислужников (которых из боязни толкотни, вероятно, не пустили на узкую платформу), все эти принцы ходили и стояли, словно приговоренные тени из Дантова Ада. Им даже нельзя было присесть отдохнуть, так как не было там ни одного стула, а сесть, по обычаю, на кончик позвонка им, верно, не позволяли. Сумрачные лица суровых сикхов; как-то боязливо разбегаются по сторонам хитрые, полные затаенного лукавства и ненависти глаза мусульманских принцев; хмурятся разрисованные сектантскими знаками лбы владетельных индусов, а паче всех – чело магараджи «счастливой кашмирской долины». Даже толпы затянутых в мундиры англичан смотрят вдвое напыщеннее и с гордо поднятыми головами прохаживаются мерными шагами по платформе в ожидании поезда. Все молчат, один лишь еле слышимый шепот доносится по временам из группы английских городских властей, стоящих отдельно от прочих и не обращающих ни малейшего внимания на представителей династий, из коих многие ведут свой род далеко за Ксеркса. Никогда не приходилось мне видеть в двух шагах от себя такую толпу, человек до трехсот, и в то же время присутствовать при таком молчании: словно они все превратились в глухонемых. Одинокая как перст фигурка, маленькая, сгорбленная, худая, в стареньком поношенном сюртуке, в белой подвязке вместо галстука и когда-то черном, а ныне порыжевшем и изломанном цилиндре семенила тонкими ножками по платформе, перебегая от одной группы к другой и заговаривая со всеми магараджами. Невзрачная фигурка оказалась ни более ни менее как его высокопреосвященством епископом Лахорским. Не успев в продолжение своей многолетней карьеры обратить в христианство ни единого индуса, он, говорят, поклялся выстроить на деньги одних магараджей-язычников кафедральный собор в Лахоре. До сих пор, хоть этому обету уже минуло несколько лет, к будущему собору выстроен один только фундамент да две стены; но зато его высокопреосвященство успел только надоесть злополучным раджам.

Чу!.. Свисток, один, другой… третий, затем трезвон на платформе, и все на минуту замирает… Британское начальство вытягивается; раджи и науабы превращаются в соляные столбы. С шипением и свистом все близится поезд, задерживает ход и, наконец, останавливается. Перед вице-королевским вагоном становятся во фронт лахорский генерал-губернатор и главнокомандующий войсками генерал Гейнс и первые приветствуют выходящего маркиза Рипона. Мы ожидаем взрыва приветствий ура!.. Нам отвечает одно пыхтение успокаивающегося локомотива, сдержанный говор да глухой гул тихо обмениваемых фраз… Сгибаются спины, вздымаются шитые золотом фалды вице-мундиров, мелькают обтянутые в белые перчатки руки во время взаимных рукопожатий, и более ничего!.. Вице-короля трудно отличить от других. Довольно полный, низенький человек лет пятидесяти, с большою, длинною бородой с проседью; лицо добродушное и красное, но, выражаясь паспортным языком, «особых примет не имеется». Однако, присмотревшись, вы видите пред собою настоящего джентльмена, с мягкими, спокойными и полными достоинствами манерами… Впрочем, в Симле, в своем простом сером пиджаке, он нам нравился еще более, нежели в Лахоре, в регалиях, треуголке и с грудью, покрытою орденами и алмазными звездами…

Не успел благородный лорд пожать и полдюжины рук, как перед ним предстал президент Лахорского муниципального комитета с адресом. Адрес был напечатан золотыми буквами по белому атласу и покоился в прелестном серебряном футляре работы артистов в Люкнау61. Приведу лишь один параграф из этого спича, прочитанного твердым и официально растроганным голосом:

«Не находим достаточно слов поздравить себя с тем, что с первого же года наместничества вашей милости выпало на нашу счастливую долю принимать ваше превосходительство в столице Пенджаба, под столь радостным для нас предзнаменованием. Мы говорим о миссии вашей первому приветствовать и сделать смотр тем храбрым воинам, которые так благодарно и геройски защищали честь своей императрицы и отечества в последней афганистанской кампании. Дозвольте же нам, благородный лорд, принести вашему высокопревосходительству наши сердечные поздравления в необычайно блестящем успехе, который так постоянно сопровождал ваши доблестные британские войска на поле брани в Кабуле, Шерпуре и других местах, и в том также, что довелось нам мирным путем водрузить эмира Абдуррахмана на престоле афганистанском под высоким британским покровительством»…

Подписано семью европейцами, 12 сикхами, пандитами и разными бахадурами и девятью магометанскими ханами, шейхами и науабами, членами муниципалитета города Лахора.

Цветистое красноречие этих пожеланий и выражений восторга было принято в глубоком и благоговейном молчании… Два или три героя столь блестящей афганской кампании крякнули, но ничего не сказали…

Пожав руки всем представляемым ему англичанам, вице-король стал пожимать длани и подводимых к нему, разыгрывавших до того роль шпалер магараджей. В это самое время ему стали отдавать королевский салют: сперва стоящая на платформе европейская почетная гвардия, за ней железнодорожная артиллерийская батарея62. Одним из первых был представлен маленький Путтиалла, которому вице-король ласково пожал только что вынутую из рта руку и погладил его по усеянному алмазами тюрбанчику. Затем рука маркиза протягивалась еще несколько раз к темным рукам различных туземных светлостей.