Текст книги "Сновидения (сборник)"

Катрин вернулась в комнату, отодвинула тяжелую портьеру, толкнула дверь, на которой действительно не было ни ручек, ни замка, и попятилась. Дверь легко открылась. Катрин увидела залитую солнцем комнату, которая была точной копией ее комнаты. Такое же зеркало в бронзовой оправе. Старинное кресло, столик, томик Гейне в кожаном переплете. Катрин перешагнула через порог и огляделась, в поисках отличий. Нашла. В ее комнате не было чайной розы в кобальтовой вазе. Катрин вдохнула цветочный аромат и улыбнулась:

– У нас с вами, господин призрак, совпадают вкусы. Я обожаю контрасты цветов и чайные розы.

Катрин провела рукой по мутной поверхности зеркала, раскрыла томик Гейне и прочла, отмеченное четверостишие.

 
«Молчали мы! Но сердце – чуткий слух,
Когда с другим дано ему слиянье;
Бесстыдно слово, сказанное вслух,
И целомудренно любовное молчанье».
 

Катрин захлопнула книгу и поспешно вышла, плотно прикрыв за собой дверь. Она прижала обе ладони к губам, старясь сдержать слезы. Пока она еще не понимала, как реагировать на это послание. Ей ли было оно адресовано, или она вторглась в чужую тайну?

Катрин спустилась вниз, обошла дом, решив снизу посмотреть на таинственные окна. Но не нашла их. У таинственной комнаты, залитой светом, не было окон. Это открытие так поразило Катрин, что она вновь помчалась к подъезду, забыв о том, что может опоздать на работу.

– Вы что-то забыли? – преградив ей путь, спросила мадам Ванесса.

– Да, то есть, нет, – выпалила Катрин и растерянно улыбнулась. По строгому выражению лица мадам Ванессы она поняла, что возвращаться в тайную комнату не следует, развернулась и пошла к метро.

Почему-то всплыли в памяти слова: «тривиальное и пошлое – не область поэта. Яркое, выдающиеся, гротескное – таков предмет изучения поэта. Индивидуальное и величественное – вот его действительность»[3]3
  Виктор Гюго.


[Закрыть].

– Непременно после работы зайду в Собор Парижской Богоматери, чтобы увидеть индивидуальное и величественное, – решила Катрин, вспомнив устрашающих горгулий на козырьке крыши и воздушную изящность архитектурных форм лучистой готики. – Зайду и еще раз поразмышляю о том, что весь мир – это система противоборствующих сил, что вечная борьба завершается вознесением, поэтому так велико стремление человечества вверх. И мое стремление на крышу из той же области. Как и романтикам восемнадцатого века, мне хочется укрыться от повседневности в объятиях ветра. Согреться от холодного человеколюбия под лучами солнца. Расплакаться слезами дождя и обрадоваться вместе с радугой, перекинутой к тому, кто воспринимает этот мир так же, принимает его красоту, может расслышать в птичьем щебетании восторженный гимн Творцу.

Катрин подумала о том, что Ален вполне мог быть таким человеком. Ей хотелось в это верить. Пока повода сомневаться у нее не было. В ее воображении таинственный Ален был идеальным мужчиной. Но таков ли он в реальной жизни, Катрин не знала.

После работы Катрин шла по Елисейским полям к Триумфальной арке, размышляя о том, что по самой знаменитой улице, исхоженной вдоль и поперек туристами и парижанами, ходит ее таинственный господин Ален. Катрин остановилась и усмехнулась:

– Но мы с вами встретимся не здесь, а на крыше, с которой виден весь Париж.

– Позвольте узнать, где находится такая замечательная крыша? – спросил ее человек, очень похожий на господина в шутовском колпаке, приснившегося ей прошлой ночью.

– Это вы? – прошептала Катрин, попятившись. – А где ваш колпак?

– Колпак? – удивился человек. – Мадмуазель, я никогда не носил колпаков, тем более шутовских. Честь имею.

Он поклонился и скрылся в толпе. Катрин нахмурилась, подумала о том, что про шутовской колпак она не сказала ни слова, и, развернувшись, пошла кЭйфелевой башне. Зачем? Чтобы большеневстречаться со странным господином, который пошел к Триумфальной арке.

Катрин взяла билет, поднялась на смотровую площадку и, подставив лицо заходящим солнечным лучам, улыбнулась.

– Я так и думал, что вы говорили про эту крышу! – воскликнул странный господин, встав рядом с Катрин.

– Почему вы преследуете меня? – рассердилась она.

– По-моему, это вы следите за мной, – сказал он, обиженно.

– Я слежу за вами? – воскликнула Катрин. – Да как вам не стыдно. Вы…

Она замолчала, подумав о том, что этот странный лысоватый человек может бытьеетаинственным Аленом. Отэтой мысли стало грустно. Человек улыбнулся и, тронув ее за локоть, проговорил:

– Вы следили за мной, мадмуазель. Вы, вы…

– Давайте будем считать нашу встречу случайной, – сказала Катрин, собираясь уйти. Он удержал ее, проговорив с придыханием:

– А, вдруг, эта встреча – подарок судьбы. Вдруг, нам с вами уготовано…

– Сколько вам лет? – высвободив руку, спросила Катрин.

– Пятьдесят восемь, – приосанившись, ответил он.

– А мне двадцать пять, – соврала она. – Поищите кого-нибудь помоложе.

– Непременно поищу, – сказал он, пропуская Катрин. А через мгновение, крикнул ей в спину, что он часто бывает в кафе Дюма, чтобы не видеть эту железную уродину Эйфеля.

– А я желаю ее видеть, – негромко сказала Катрин. – Значит, у нас с вами нет точек соприкосновения. Вы неможете быть моим призраком. Не можете.

От этой мысли стало легко на душе. Двери лифта с грохотом закрылись. Кабина медленно поползла вниз, к подножию башни. Катрин стояла лицом к стеклу, смотрела на бегущие по Сене прогулочные кораблики и улыбалась. А когда лифт остановился и люди начали выходить, Катрин заметила среди них человека в клетчатой рубахе. Ее бросило в жар, потом в холод, потом снова в жар. Она не могла побежать за ним, потому что перед ней было целое море, океан голов и спин. Человек удалялся. Еще миг и он затеряется в толпе…

– Пропустите. Пожалуйста, пропустите, – взмолилась Катрин, вырываясь наружу. Но было уже поздно. Человек исчез.

– У вас что-то случилось? – сочувственно спросила какая-то женщина.

– Нет, – сказала Катрин и пошла к метро.

– Неужели ты теперь будешь бегать за всеми мужчинами в клетчатых рубахах? – гневно спросила она себя. – Мало ли, что тебе привиделось тогда при свете луны. К тому же, цвет его рубахи при свете дня может быть иным. Он вообще может надеть другую рубаху. Но самое главное, он не желает встречаться с тобой. Пока не желает. Он просил тебя не разгадывать его тайну, и ты дала слово. Значит, тебе следует успокоиться.

– Да, мне следует успокоиться, – сказала Катрин и зашла в небольшое кафе. Она села за столик у окна и задумалась.

– Вы кого-то ждете? – поинтересовался официант, положив перед ней меню.

– Нет, сегодня я ужинаю в одиночестве, – ответила она. – Можете принести счет вместе с заказом.

– А можно принести цветы? – улыбнулся он.

– Цветы? – переспросила Катрин. – Зачем?

– Чтобы как-то скрасить ваше одиночество, – ответил он.

– Если вам угодно, несите, – сказала она и отвернулась. Но странная мысль, о том, что официант может быть ее таинственным незнакомцем, заставила Катрин повернуть голову и внимательно посмотреть на него.

– Нет, – усмехнулась она, наблюдая, как ловко он скользит между столиками. – Он еще совсем мальчик. Ему не больше двадцати. Зачем ему окутывать свою жизнь покровом таинственности? Юности наоборот свойственно стремление в гущу событий. Ей необходимо быть центром вселенной, поэтому она громко о себе заявляет. А моему Алену, наверное, все это порядком надоело, поэтому он и прячется от людей. А это значит, что ему чуть больше сорока или… Ему может быть сколько угодно. Просто мне хочется, чтобы ему было чуть больше, чем мне. – Катрин отвернулась к окну.

– Я подумал, что такая утонченная мадмуазель должна любить чайные розы, – проговорил официант, поставив пред Катрин кобальтовую вазу. Точно такую же, как она видела в потайной комнате.

– Как вас зовут? – спросила Катрин.

– Анри де Лакруа, – прошептал он, поклонившись. Катрин прижала ладонь к губам, боясь проболтаться. Юноша расценил ее жест по-своему. Он улыбнулся и доверительно сообщил:

– Ясын хозяина кафе, поэтому могу позволить себе маленькие шалости. Если вы расцениваете так мое внимание к вам.

– Спасибо, – улыбнулась Катрин. – Чуткостьивнимание так редки в наше время, что…

– Не стоит сетовать на наше столетие, – улыбнулся Анри. – Человеческие пороки были, есть и будут. Так же как и добродетели. Нам кажется, что было лучше, когда нас не было. А я стараюсь думать по-иному: хорошо, что я живу именно сейчас, именно здесь, в Париже и могу оказывать маленькие знаки внимания людям, разуверившимся в чудесах.

– Я похожа на человека, разуверившегося в чуде? – поинтересовалась Катрин.

– Вы похожи на человека, хранящего страшную тайну, – прошептал он. – Это, конечно, шутка. Просто у вас очень грустные глаза. Нет, не грустные, растерянные, как у заблудившегося малыша. А теперь они…

– Анри! – воскликнул молодой человек, вошедший в кафе. – Какая встреча!

– Приятного вам аппетита, – проговорил Анри и повернулся к Катрин спиной.

– Спасибо вам, Анри де Лакруа, вы – удивительный юноша, – мысленно поблагодарила его Катрин. – Пусть ваша жизнь будет похожа на добрую сказку.

Она пригубила вино, наблюдая за юношами. Они долго хлопали друг друга по плечам, весело смеялись, а потом исчезли за служебной дверью.

– За потайной дверью, – усмехнулась Катрин. – Жаль, что вы не мой таинственный призрак. Жаль, что вы не сказали мне, какими стали мои глаза, когда я увидела эту розу. Интересно, знаете ли вы стихи Гейне?

И тут только Катрин поняла, что в потайной комнате она читала стихи по-французски. А в ее комнате лежал томик на немецком языке с надписью «Mein Liebchen»[4]4
  Моей милой.


[Закрыть], и ужасно захотелось домой. Она взглянула на счет, достала нужную сумму и поднялась.

– Вы уже уходите? – спросил ее, как будто выросший из-под земли Анри. – Вы не допили вино, не притронулись к устрицам. Вам не понравилось?

– Мне понравилось все, – улыбнулась Катрин. – Просто… сегодня я, действительно, заблудилась. Я непременно зайду к вам еще раз.

– Не зайдете, – сказал он, покачав головой.

– Зайду. Обязательно зайду.

– Тогда, возьмите розу вместе с вазой, – сказал Анри, вручив ей цветок.

– Нет, нет. Я не могу это взять, – заупрямилась Катрин. – Это слишком дорогой подарок.

– Это не подарок, – сказал Анри. – Вы должны будете принести эту вазу, когда цветок завянет.

– Хорошо. Но я должна вас предупредить, что розы стоят у меня минимум десять дней, – глядя в его карие глаза, сказала Катрин.

– Я буду молиться, чтобы роза завяла завтра, – улыбнулся он.

– Это жестоко по отношению к цветку, – потупив взор, проговорила Катрин.

– Взгляните на эту ситуацию по-иному, – прошептал он, распахивая перед Катрин дверь.

– Почему я не оставила эту вазу в кафе? – глядя в помутневшее зеркало, спросила себя Катрин. – Зачем я принесла ее домой. Неужели мне мало одной привязанности? Стоп. О чем это я?

Катрин распахнула полудверь и вышла на крышу, решив смотреть в высоту небес и ни о чем не думать.

– Вы верите в реальность снов, – раздался за ее спиной таинственный шепот. Катрин вздрогнула. Она думала, что незнакомец сегодня не придет. Была уверена, что он не придет, а он пришел и еще задал вопрос, который мучил и ее.

– Вчера я бы ответила вам, что не верю, – прошептала Катрин. – А сегодня… Сегодня я не знаю, что сказать.

– Что изменилось?

– Сегодня я встретила человека из своего сна, – глядя на далекие звезды, ответила Катрин. – Я не предполагала, что такое возможно…

– Область сновидений туманна и загадочна. Порой требуется несколько лет, чтобы разгадать скрытую аллегорию сна. А иногда все ясно, как дважды два.

– Амне никогданебывает все ясно, – призналась Катрин. – Вмоих снах непременно остается какая-то недосказанность, таинственность, как и в нашем с вами знакомстве. Все происходит на уровне чувств, на кончиках нервов, на грани бреда и сознания, яви и вымысла. Я не знаю, зачем все это мне, вам, нам… Зачем, Ален, вы можете мне ответить?

Он промолчал. Катрин повторила вопрос и, не дождавшись ответа, обернулась. В проеме полудвери она увидела зеркало, возле которого стояли две кобальтовые вазы с чайными розами, лежали два раскрытых томика Гейне один на немецком, другой на французском языке. Катрин подошла к зеркалу, посмотрела на свое отражение в коридоре из роз и прочла, отмеченное стихотворение:

 
«Утром шлю тебе фиалки,
В роще собранные рано;
Для тебя срываю розы
В час вечернего тумана.
Знаешь, что хочу сказать я
Аллегорией цветною?
Оставайся днем мне верной
И люби порой ночною».
 

– Очень мило, – повернувшись спиной к зеркалу, проговорила Катрин. – Вы предлагаете мне вас любить, быть верной, но в то же самое время прячетесь от меня за потайной дверью. А что, если я сейчас ее распахну?

Катрин шагнула к двери, отдернула тяжелую портьеру и, прошептав, «нет», отошла. Она упала ничком на кровать и расплакалась. Почему полился водопад слез? Катрин не могла объяснить. Наплакавшись вволю, она уснула. А утром, увидев у зеркала лишь одну вазу с цветком, решительно распахнула потайную дверь.

Теперь комната была иной. Она напоминала кабинет, из которого только что вышел начальник, оставив на столе лист бумаги – напоминание для секретаря. Катрин прочла: «Людям лгать, увы, не ново» и раздраженно проговорила:

– Если это послание адресовано мне, то смею вам сказать, что не имею привычки лгать. Сегодня же я отправлюсь в кафе де Лакруа и верну вазу Анри, как и обещала.

– Похвально, – раздался негромкий шепот, но Катрин ничего не услышала. Потайная дверь заглушила все звуки…

Катрин распахнула дверь кафе де Лакруа и столкнулась на пороге с Анри.

– Вы? – прошептал он, попятившись.

– Да. Как видите, я сдержала свое обещание, – в голосе Катрин звучали нотки превосходства. Анри смотрел на нее растерянно-удивленно.

– Неужели роза уже завяла? – спросил он, глядя в глаза Катрин. – Цветочница уверяла, что она простоит минимум неделю.

– Нет, роза не завяла, – улыбнулась Катрин. – Я решила вернуть вашу вазу. Возьмите.

Он долго смотрел на матовую кобальтовую поверхность вазы, не решаясь взять ее из рук Катрин.

– Что с вами? – спросила она. – Вы смотрите на вазу так, словно видите ее впервые.

– Простите, – спохватился Анри. – Вы пришли ко мне в гости, а я держу вас на пороге. Проходите. Ваш столик у окна свободен. Сегодня у нас свежие португальские устрицы и удивительное вино «Пюи-Фю-ме».

– Благодарю вас, – улыбнулась Катрин. – Я зашла лишь для того, чтобы вернуть вам вазу. Да и вы, по-моему, собирались уходить. Не стану вас больше задерживать.

– Вы меня вовсе не задерживаете. Я так рад вас видеть, что… – Анри улыбнулся и прошептал: – Что поглупел от счастья.

Несколько минут они стояли молча и смотрели друг на друга. Первым нарушил молчание Анри:

– Хорошо, что вы пришли сегодня.

– Почему? – поинтересовалась Катрин.

– Потому что я могу вас пригласить с собой, если у вас нет других планов на сегодняшний вечер.

– А куда вы меня хотите пригласить? – спросила она.

– Я приглашаю вас, – Анри чуть подался вперед и шепнул: – на крышу.

– На мою? – побледнев, спросила Катрин.

– На мою, – ответил он. – Пойдете?

– Да, – кивнула она и последовала за ним.

Они обогнули дом, вошли во внутренний дворик, поднялись по винтовой лестнице черного хода к чердачной двери, на которой висел большой ржавый замок. Анри легко открыл его, толкнул дверь, которая мелодично скрипнула, и шагнул через порог первым. Катрин замешкалась на пороге, пытаясь справиться с волнением и учащенным сердцебиением.

– Что происходит? – думала она. – Почему сегодня шепот Анри так похож на шепот моего таинственного незнакомца? Почему он позвал меня на крышу, а не в сад или на реку? Зачем я ему? Почему я вообще зашла в это кафе?

– Почему вы не заходите? – раздался голос Анри. – Вы что, боитесь высоты?

– Вовсе нет, – мысленно ответила Катрин. – Просто я задаю себе вопросы, ответить на которые можете только вы или…

Катрин перешагнула через порог. Дверь за ее спиной медленно закрылась, не издав ни звука. Анри стоял на самом краю плоской крыши, обхватив плечи руками. Его темный силуэт на фоне розово-красного солнца напоминал стебель розы с едва раскрывшимся бутоном.

– Если бы не торчал на горизонте вечный символа Парижа– Эйфелева башня, то можно было бы поверить, что мы перенеслись в другой мир, другую реальность, другое измерение, где властвуют иные законы, – подумала Катрин.

– Если бы не Эйфелева башня – вечный символ Парижа, я бы сказал вам, что мы в стране сновидений, – не поворачивая головы, проговорил Анри. – За вашей спиной бронзовая скамейка, присаживайтесь и любуйтесь небесной свободой.

Катрин подошла к бронзовой скамье, провела кончиками пальцев по замысловатым завиткам и лишь потом села, раскинув руки.

– Никто не смог объяснить мне, как попала сюда на крышу эта двухместная скамейка, – проговорил Анри, продолжая стоять спиной к Катрин. – Никто не смог убрать ее отсюда.

– Как здорово, что ее не убрали, – подумала Катрин.

– Я рад, что ее не убрали, – сказал Анри и повернулся. – Когда я сижу здесь в такой же позе, как вы сейчас, я чувствую себя бесконечно счастливым и полностью свободным человеком.

Катрин поспешно убрала руки, скрестила их на груди, потом положила на колени, на сиденье, собралась подняться. Анри улыбнулся:

– Не смущайтесь, пожалуйста. И не спешите уходить. Сейчас солнце нырнет за горизонт, и на небе заблестят первые звездочки – капли ночной росы.

Он сел на крышу в нескольких шагах от Катрин, обхватил колени руками, склонил на бок голову и негромко спросил:

– Могу я быть с вами откровенным?

– Да, – прошептала она, пытаясь унять внутреннюю дрожь.

– Когда вы вчера вошли в кафе, меня словно током ударило, – проговорил Анри. – Я и сейчас не могу справиться с волнением. Вернее, с большим трудом сдерживаю дрожь в своем теле. Даже голос предательски дрожит, поэтому я стараюсь не смотреть на вас, держусь поодаль. Если вы позволите, то я буду сидеть вполоборота.

– Да, – прошептала Катрин, скрестив на груди руки. – Я с удовольствием буду слушать вас молча и даже могу закрыть глаза, чтобы не смущать вас.

А в мыслях было иное:

– Мне проще закрыть глаза, потому что я не могу справиться с волнением, с таким же, как у вас, Анри, волнением. Я прекрасно понимаю, что все это вздор, что это лунное затмение, потому что вы еще мальчик, а я…

– Вы, наверняка, считаете меня глупым мальчишкой, решившим поиграть во взрослые игры, – усмехнувшись, проговорил Анри. Катрин широко раскрыла глаза и с любопытством посмотрела на него. Он читал ее мысли.

– Так вот, чтобы успокоить ваше… – Анри замялся, подбирая нужное слово. Нашел. – Ваше честолюбие, скажу, что я не так юн, как вам показалось. Мне двадцать восемь лет. Я закончил Сорбонну и теперь помогаю родителям вести семейный бизнес. Но в тайне я мечтаю заняться астрономией – одной из удивительнейших наук.

Он повернулся к Катрин и с жаром заговорил:

– Задумывались ли вы когда-нибудь, что все люди живут под одним и тем же небом? Его красота пробуждает в нас высокие и светлые чувства. Его тайны призывают человеческий разум к размышлению, к исследованию физического мира, называемого вселенной.

Анри устремил взгляд в пространство и заговорил торжественно-таинственным голосом:

– «По ночам, наедине с природой, под сводом беспредельного звездного неба наша душа погружается в молчаливое созерцание. Тысячи звезд, рассеянных по необъятному пространству вселенной, льют на нашу землю мягкое сияние. Мысль о бесконечности всецело захватывает нас, заслоняет собой все земное, и уносит к далеким мирам, не доступным для человеческого взора. Словно погруженные в сон, мы глядим на сверкающие алмазы, дрожащие среди синевы ночного неба. Мы следим за падающими звездами, проносящимися время от времени в эфире. Вместе с ними мы углубляемся в неизмеримые бездны. Тогда нас охватывает печаль, из-за того, что мы чужды далеким мирам. Мы смутно чувствуем бесконечность. Именно это чувство рождает в наших душах восхищение и задумчивость. Звезды висят в пространстве, как жилища, погруженные в вечное молчание. Они ревниво хранят свою тайну. Из своей тьмы мы смотрим в бескрайность вселенной, страстно желая, чтобы в этом пустынном безмолвном пространстве наш вопрошающий взгляд встретился с другим взглядом, который бы принес ему ответ на его немой вопрос», – Анри медленно повернул голову и посмотрел в глаза Катрин.

– Глядя на далекие звезды, я тоже всегда жду встречи с другим, все понимающим взглядом, – прошептала Катрин. – Но я бы никогда не смогла сказать о своих мыслях так поэтично, как вы.

– Я бы тоже не смог, – улыбнулся Анри. – Я выучил слова великого астронома Камилла Фламмариона.

– Фламмарион – это похоже на пламя Ориона, – проговорила Катрин, глядя на вспыхнувшие звезды. – Flamme d’Orion.

– Вы правы, – сказал Анри, внимательно разглядывая задумчивое лицо Катрин. – Соотечественники называли Камилла факелом, освещающим путь к истине, к познанию мира и духовному совершенству. Фламмарион верил, что космическое мировосприятие поднимет людей над мелкими заботами, уведет от политических распрей и войн.

– Если бы люди чаще смотрели в небо, они бы больше думали о том, какое незначительное место они занимают во вселенной, – проговорила Катрин. – К сожалению, таких мечтателей как мы – единицы.

– Отрадно сознавать, что они все же есть, – улыбнулся Анри. – Возможно там, на Марсе или на Орионе тоже кто-нибудь наблюдает за нами.

– Возможно, – прошептала Катрин, глядя вдаль.

– Знаете, о чем я вдруг подумал? – спросил Анри. Катрин повернула к нему голову. – А я ведь не знаю вашего имени. И это – непростительная бестактность с моей стороны.

– Вовсе нет, – улыбнулась он. – Просто события развивались так стремительно, что не было надобности называть меня по имени. Я была для вас случайным попутчиком, внимательным слушателем, который…

– Вовсе нет, – возразил он, поднимаясь. – Позвольте узнать ваше имя.

– Катрин Мере, – сказала она, протянув ему руку.

– Удивительно, – прошептал он, прижимая ее руку к губам. Катрин растерялась. Она протянула руку для рукопожатия, а он…

Анри еще раз прошептал: «Удивительно» и присел на скамью рядом с Катрин.

– Много лет назад домовладелец и садовод Мере, увлекшийся глубиной философии Фламмариона, подарил ему замок в Жювизи неподалеку от Парижа. Этот Мере, случайно, не ваш родственник?

– Нет, – рассмеялась Катрин. – У нас нет никаких замков ни в Жювизи, ни в долине Лауры, ни на Лазурном берегу. Мои родители выращивают виноград в Сен-Поле, а я сбежала в Париж.

– Сбежали в Париж из Сен-Поля? – воскликнул Анри. Она кивнула. – Почему, почему вы сбежали из самой неприступной средневековой крепости, из самого удивительного города, в котором творили Модильяни и Боннар? Неужели вас позвала в Париж золотая голубка – colombina d’or?

– Нет, – смущенно пожала плечами Катрин. – Я просто решила заняться статистикой. Моя работа связана с цифрами, от которых я отдыхаю на крыше, любуясь звездным небом.

– Правда? – восторженно глядя на Катрин, спросил Анри. – Значит вы тоже наблюдаете за звездным небом. Вот почему вы показались мне такой знакомой. Возможно, это ваши глаза я видел вдалеке, а теперь вижу совсем рядом. Но я не могу понять, какого они цвета.

– Серо-зеленые вечером, а утром – светло-зеленые, – сказала Катрин.

– Позвольте сделать вам предложение, – прошептал Анри. Катрин прижала руку к груди и отстранилась. Его поспешность так ее возмутила, что она лишилась дара речи. Увидев испуг в ее глазах, Анри вскочил и договорил стоя:

– Это вовсе не то предложение, о котором вы подумали. Я не зову вас под венец, я зову вас совершить путешествие в Жювизи на Небесную виллу Фламмариона. Я давно мечтаю побывать в замке Жювизи, в обсерватории, созданной великим астрономом. Дерзкая мысль, позвать вас с собой, пришла мне в голову так неожиданно, что я не смог выразиться правильно. Надеюсь, вы на меня не сердитесь?

– Не сержусь, – сказала Катрин и поднялась. Минуту они стояли друг против другу и молчали.

– Вы уже уходите? – спросил Анри.

– Да, мне еще добираться через весь Париж, – ответила Катрин, потупив взор.

– Я довезу вас, – обрадовался он.

– Не сегодня, – сказала она.

– Значит, завтра? – спросил он.

– Да, – прошептала она.

– Спасибо, – поцеловав ее руку, сказал Анри.

Вернувшись домой, Катрин распахнула свою полудверь-полусферу и вышла на крышу. Ночь дышала прохладой. Серебряный рожок месяца прятался за тучи. Линию горизонта освещали яркие зарницы. Катрин стояла на краю крыши, обхватив себя за плечи, и вспоминала все, что с ней сегодня произошло. Она никак не могла решить имеет ли Анри что-то общее с ее таинственным призраком или нет. Наконец доводы «за» перевесили, и Катрин облегченно вздохнула. Но за ее спиной раздался знакомый шепот, перечеркнувший все ее веские доводы.

– Что же мне делать? – спросила Катрин, присев на свое любимое место.

– Выбирать, – послышалось в ответ. – Решайте, Катрин, что вам нравится больше: жить в мире иллюзий или в мире людей. Жить в иллюзорном мире непросто, но жить среди людской толпы сложнее во сто крат. Я вас не тороплю. Думайте. Я должен буду вас покинуть.

– Надолго? – растерянно спросила она.

– Не знаю, – ответил он, проведя рукой по ее волосам.

– Ах, как вы мучаете меня, – уронив голову на колени, прошептала она. – Почему? Зачем, вам это нужно?

– Я – игрок, – ответил он, шагнув к полудвери. На миг он задержался в дверном проеме. Этого мига хватило Катрин, чтобы увидеть его бледное мужественное лицо. Увидеть и понять, что именно его она должна выбрать.

Выждав несколько минут, Катрин подошла к потайной двери, прижалась к ней губами и прошептала:

– Я буду ждать вас, Ален. Возвращайтесь скорее.

– Постараюсь, – прошептал он. Но Катрин не услышала его слов. Она подошла к старинному зеркалу в бронзовой оправе, провела рукой по завиткам и вздрогнула. Узор на зеркале был таким же, как и на бронзовой скамье в доме де Лакруа. Но тут же вспомнились слова мадам Ванессы:

– Жак Каффиери был величайшим мастером, создававшим из бронзы настоящие шедевры в стиле рококо. И если вы где-нибудь вдруг увидите что-то подобное, знайте, что перед вами не простой предмет, а творение великого Каффиери, жившего в восемнадцатом веке!

– Значит, я восседала не на скамье, а на историческом экспонате, – улыбнулась Катрин. – Но от этого я не стала более счастливым человеком. А жаль.

Катрин раскрыла томик Гейне и прочла:

 
«Ах, я знаю, нас обманут,
Слишком радостные грезы,
И в снегах сердца увянут,
И умрут от стужи розы.
 
 
И остынем неизбежно,
И простимся без возврата
Мы, любившие так нежно,
Мы, пылавшие когда-то».
 

Катрин захлопнула книгу и нахмурилась:

– Совсем не радостное пожелание. Хотя… Я, кажется, знаю, что надо делать.

Она позвонила на вокзал, забронировала себе билет до Сен-Поля и крепко уснула.

Утром она отправилась на вокзал, выкупила билет и уже из поезда позвонила шефу. Он внимательно выслушал ее и хмыкнул:

– Я понял, у вас, Катрин, очередное любовное похождение.

– Да, Луи, – соврала Катрин.

– Надеюсь, к понедельнику вы вернетесь, потому что во вторник…

– Не волнуйтесь, Луи, отчет я сделаю во-время, – перебила его Катрин.

– Удачных выходных, – пожелал Луи.

– И вам хорошо отдохнуть, – сказала Катрин и выключила телефон. – Все. Я вне зоны досягаемости, вне времени и пространства. Никто меня не отыщет.

Она закрыла глаза, радуясь, что в ее купе нет никаких попутчиков. Поезд тронулся, колеса запели свою дорожную песню, под которую так хорошо спалось. Катрин задремала.

– Простите, что нарушаю ваше одиночество, но свободных мест больше нигде нет, – ворвался в ее дрему приятный баритон. Катрин открыла глаза и взглянула на мужчину, устроившегося в кресле напротив. На миг ей показалось, что поезд сошел с рельсов, она потеряла ощущение пространства и даже перестала дышать. Перед ней сидел ее таинственный незнакомец с бледным мужественным лицом и огромными глазами.

– Что с вами? – испуганно спросил попутчик. – Вам плохо? Позвать доктора?

Катрин прижала ладони к глазам и покачала головой. Человек улыбнулся и доверительно проговорил:

– Вы меня так напугали, мадмуазель. Вы открыли глаза и посмотрели на меня так, словно я не человек, а призрак.

– Простите, – сказала Катрин, медленно убирая руки от лица.

Мысли барабанили в ее голове с такой силой, что заглушали стук колес.

– Не выдавай себя. Он не знает, что ты видела его вчера. Веди себя естественно.

Но разве можно было вести себя естественно, когда все вокруг было неестественным.

– Не бойтесь, – улыбнулся он. – Я не грабитель, не хулиган и, конечно же, не призрак.

Он достал папку с какими-то бумагами и углубился в чтение. Катрин отвернулась к окну, внутренне простонав:

– Какая мука сидеть напротив и не сметь смотреть, не сметь заговорить, чтобы не выдать себя.

Спасение пришло неожиданно. Распахнулась дверь и полноватый, улыбчивый кондуктор пропел:

– Ваши билетики, господа и дамы. Вы путешествуете вместе? – спросил он у Катрин.

– Нет, мы случайные попутчики, – ответил за нее незнакомец. – Мадмуазель так испугалась моего соседства, что, по-моему, лишилась дара речи.

Кондуктор подмигнул Катрин и добродушно проговорил:

– Вы ошибаетесь, мосье, просто пока не было повода для беседы. А теперь, когда весельчак Кокто задаст несколько вопросов, нам станет легче.

Катрин улыбнулась. Ей действительно стало легче. Ей захотелось, чтобы этот человек никуда не уходил из их купе, чтобы он отвечал за нее, а она бы весело смеялась.

– Раз вы – игрок, то будем играть вместе, – подумала Катрин.

– Вы направляетесь в Ниццу или в Сен-Поль? – спросил кондуктор, принимая у Катрин билет.

– В Сен-Поль, – ответила она.

– Какой у вас приятный голосок! – воскликнул кондуктор. – Правда, мосье?

Незнакомец кивнул и улыбнулся.

– А ведь я тоже направляюсь в Сен-Поль.

– Правда? – прошептала Катрин.

– Да, да, мосье говорит правду, – ответил за него кондуктор. – Счастливого пути…

– Вы едете отдыхать? – спросил незнакомец, когда за кондуктором закрылась дверь.

– Я еду к родителям, – ответила Катрин.

– Значит, вы родом из Сен-Поля? – она кивнула. – Позвольте узнать, что вас заставило покинуть такое удивительное место? – она пожала плечами. – Не отвечайте, если не хотите. У каждого должна быть своя тайна, которую он не станет никому раскрывать.

– А зачем вы едете в Сен-Поль? – набравшись храбрости, спросила Катрин.

– Секрет, – улыбнулся он. И тут же, подавшись вперед, прошептал:

– Я еду на научно-практическую конференцию по языкознанию и межкультурным коммуникациям. Я бы многое отдал, чтобы остаться в Париже, но… – он отстранился и улыбнулся. – Я рад, что моей попутчицей оказались вы, мадмуазель…

– Катрин Мере, – прошептала она, подавшись вперед. Она могла бы назвать любое другое имя, но не захотела. Ей было интересно посмотреть, что он будет делать, когда поймет, кто перед ним.