Текст книги "Сновидения (сборник)"

– Зачем я спросила его об этом сейчас? – рассердилась на себя Катрин. Но тут же подумала, что правильно сделала, потому что иллюзия их счастья не могла продолжаться вечно.

– Если мы расстанемся сейчас, то сохранится вера в чудо. Если мы пойдем дальше, то потеряем все, – подумала Катрин, прикрыв глаза. А когда она их открыла, Анри де Лакруа исчез. Катрин растерянно огляделась, прошлась вдоль аллеи и опустилась на скамью.

– Как все глупо, – раздосадовано проговорила она.

– И я так считаю, – прошептал Анри, положив руку ей на плечо. Катрин прижалась щекой к теплой руке Анри и улыбнулась.

– Вы, Анри де Лакруа – человек-невидимка?

– Вовсе нет, – усмехнулся он. – Я – пришелец с далеких звезд. Я – посланник короля чамов. Мне поручено отыскать маленькую чамскую принцессу. По нашему обычаю только старшая дочь короля имеет право на престол. Если же у короля нет дочери, то власть переходит к главному советнику. Короля ссылают на остров, где он проводит остаток дней в разгадывании тайн горных лабиринтов. Еще ни один монарх не вернулся с острова, поэтому тайна лабиринтов до сих пор не разгадана, – Анри тяжело вздохнул.

– Какая грустная сказка, – проговорила Катрин, повернув голову.

– Это вовсе не сказка, – ответил он. Лицо его было таким бледным, а взгляд таким растерянным, что Катрин поняла: он говорит правду.

– Знаете, Катрин, – глядя вдаль, проговорил Анри, – мне показалось, что я отыскал маленькую чамскую принцессу. Но… боюсь, что мне это только показалось.

Анри убрал руку с плеча Катрин. Она поднялась и, посмотрев в грустные глаза Анри, спросила:

– Чем я могу помочь посланнику чамского короля?

– Не оставляйте меня, пока я не отыщу… – он прикрыл глаза рукой и простонал:

– Катрин, я не смел в вас влюбляться. Теперь нам будет безумно сложно расстаться. Но…

– Анри, что вы такое говорите? – нахмурилась Катрин.

– Правду, – прошептал он, продолжая прижимать руки к лицу.

Катрин опустилась на скамью и проговорила:

– Я ничего не понимаю. Если это новая игра, которую вы затеяли, то расскажите мне еще раз про…

– Я больше не скажу ни слова сверх того, что уже сказано. Это не игра, а чужая тайна, – скороговоркой выпалил Анри.

– Значит, вы намерены отправиться на поиски чамской принцессы? – спросила Катрин.

– Да. Но нам с вами…

– Не говорите больше ни слова, – прервала его Катрин. – Я не желаю слышать про расставание. Хотите уйти, уходите. Уходите сейчас, пока я сижу к вам спиной и ничего не вижу. Счастливых поисков. Привет королю чамов.

Катрин зажала уши ладонями, чтобы не слышать удаляющихся шагов Анри. Мысли устроили в ее голове такую чехарду, что ей стало не по себе.

– Мы приехали в Париж, чтобы пригласить Ванессу и Алена на свадьбу, которая состоится в октябре.

– Должна была состояться, но не состоится.

– Похоже, что торжества переносятся на много-много лет вперед.

– Возможно, никакой свадьбы вообще никогда не будет.

– Свадьбы не будет, и Катрин придется блуждать по лабиринту в одиночестве.

– Стоп, – приказала Катрин своим мыслям. – При чем здесь лабиринт? Почему мы все говорим про какой-то лабиринт? Это закономерность или повод задуматься? Скорее всего – это закономерный повод задуматься о смысле жизни. Кто я? Зачем я здесь? Что останется после меня?

Катрин поднялась и зашагала к метро.

– Домой, в Сен Поль, – стучало молоточками в ее висках. – Домой, домой, домой…

Увидев Катрин, мосье Мере присвистнул:

– Дамы и господа, покорение Елисейских полей временно отменяется.

– Ты не понравилась его родителям? – спросила мадам Мере.

– Я их не видела, – ответила Катрин.

– Но вы же собирались… – воскликнула мадам Мере.

– Наши сборы завершены, – резко сказала Катрин. – Тема закрыта. Я буду отдыхать. Прошу меня не беспокоить.

– Она так и останется старой девой, – покачала головой мадам Мере, когда за Катрин закрылась дверь. – Анри такой воспитанный, такой умный мальчик…

– В том то и дело, что твой Анри еще мальчик, – перебил ее мосье Мере. – Нашей дочери нужен не мальчик, а муж, мужчина волевой, серьезный, деловой. Ты же видишь, какая она своенравная.

– Вижу, – вздохнула мадам Мере. – Вижу и ужасно переживаю из-за этого.

– Напрасно, – обняв ее за плечи, сказал мосье Мере. – Катрин уже взрослая. Сама во всем разберется. Пойми, Жозефина, все, что происходит с ней, это ее личное дело.

– Но она ведь наша дочь, Винсент. Мы с тобой должны…

– Быть спокойными, уравновешенными, любящими родителями, готовыми прийти на помощь, когда она потребуется, – спокойно проговорил он. – Самое лучшее в данном случае – делать вид, что ничего не произошло.

Мадам Мере попыталась возмутиться, но мосье Мере приложил ладонь к ее губам и приказал:

– Долой скорбь и уныние, дорогая. Пойдем лучше в наш винный погреб и отыщем там самую старую бутылку.

– Пойдем, – согласилась мадам Мере.

Катрин легла на кровать не раздеваясь, накрылась с головой легким пледом, крепко зажмурилась и прошептала:

– Все, что между нами было, было сном. Прекрасным, фантастическим сном, который… Завтра все будет по-другому…

Анри де Лакруа широко распахнул дверь своего дома и столкнулся с отцом. Высокий крепкого телосложения Эдгар де Лакруа в свои шестьдесят лет оставался весьма привлекательным мужчиной с белозубой улыбкой, копной черных вьющихся волос без намеков на седину, с большими карими глазами на смуглом правильной формы лице и бархатным баритоном. Голос зарождался в недрах грудной клетки и выплескивался наружу для того, чтобы проникать в сознание собеседника.

Когда отец говорил, Анри казалось, что голос звучит и снаружи и внутри него, оставляя на подкорке головного мозга важную информацию. Однажды отец рассердился на него и повысил голос. Тогда Анри почудилось, что началось землетрясение. Он съежился, крепко сдавил уши руками, но разрушительная сила успела проникнуть внутрь. От нее не было спасения. Анри упал на колени и простонал:

– Прости.

Крепкие руки отца опустились ему на плечи. Сразу стало тихо-тихо, а потом зазвучал бархатный голос, обволакивающий, успокаивающий, добрый:

– Не забывай о том, что ты – человек, сотворенный по образу Бога. Веди себя достойно. «Не думай о себе более, чем должно думать, а думай о себе скромно по мере веры, какую каждому Бог уделил»[7]7
  Послание к Римлянам 12:3.


[Закрыть].

Анри усвоил этот урок на всю жизнь.

– Почему ты не привел с собой маленькую чамскую принцессу? – поинтересовался Эдгар де Лакруа.

– Я испугался, – признался Анри, потупив взор.

– Анри де Лакруа испугался? – нахмурился он. – Чего же испугался мой сын, если не секрет?

– Своих чувств, – ответил Анри, посмотрев на отца. – Я вдруг вспомнил про певцов любви, которым строго-настрого запрещено вступать в брачный союз, чтобы не утратить красоты созвучия голосов. Их песни звонки и прекрасны, их союз крепок до тех пор, пока они смотрят друг на друга без вожделения. Но как только вступают в силу инстинкты, все меняется до неузнаваемости, краски меркнут, голоса пропадают, – Анри тряхнул головой. – Я побоялся потерять чистоту восприятия мира, которая связывала нас с Катрин. Наши отношения выходили за рамки человеческого сознания. Все, что с нами происходило совершалось на уровне звездного неба…

– В которое ты так любишь смотреть, – улыбнулся Эдгар де Лакруа.

– Да, – Анри тоже улыбнулся.

– Что ты намерен делать теперь? – поинтересовался Эдгар де Лакруа.

– Жить, слушая свою душу, – ответил Анри.

– Ты становишься настоящим мужчиной, сынок, – пожав его руку, сказал он. – Пришло время открыть тебе одну из наших семейных тайн.

– Одну из тайн королевства чамов, – подмигнув ему, проговорил Анри. – Не удивлюсь, если это будет тайна лабиринта.

Эдгар де Лакруа побледнел и, понизив голос, сказал:

– После заката приходи на крышу. А пока займись делами в кафе.

– Хорошо, отец, – сказал Анри и вышел.

Он старался быть вежливым и корректным с посетителями. Много шутил, смеялся. Каждый раз, когда на двери звякал колокольчик, Анри с надеждой поворачивал голову. Ему хотелось, чтобы Катрин пришла в кафе, села за свой столик и сказала:

– Привет. Как давно я не виделась с вами…

Потом образ Катрин вытеснили мысли о мадам Ванессе. Анри начал представлять, как усадит эту элегантную даму за столик у окна, сядет напротив и будет смотреть в ее сияющие девчоночьи глаза. Его сердце будет замирать от ее негромкого голоса, от грассирующего «эр». А потом они поднимутся на крышу и залюбуются закатом. Мадам Ванесса будет сидеть на бронзовой скамье, а возле ее ног примостятся они с Катрин. Анри хотелось, чтобы Катрин была рядом, чтобы она вместе с ними вдыхала прохладу ночи и вслушивалась в тишину. Присутствие мадам Ванессы не позволит им с Катрин перейти запретную грань. Ее разъединяющая, с гордо поднятой головой фигура, объединит их, свяжет еще крепче. Разъединяющее объединение будет звучать в словах, угадываться в жестах и взглядах.

– Ах, Катрин, почему все так глупо выходит? – мысленно спросил Анри и услышал ее горестный вздох:

– Не знаю, Анри…

– Наверное, нам следует побыть вдали друг от друга, чтобы во всем разобраться, – решил Анри. Воображаемая Катринсним согласилась.

После заката Анри поднялся на крышу, сел на скамью, раскинув руки, откинулся на спинку и закрыл глаза. Скрипнула дверь и в тишине зазвучал бархатный баритон отца:

– Бронзовая скамья работы Каффиери, на которой ты сидишь – символ любви твоего деда и Марии Антуанетты.

Анри поспешно поднялся и, повернувшись к отцу, стоящему в дверном проеме, воскликнул:

– Ты говоришь о королеве?

– Нет, – улыбнулся Эдгар де Лакруа. Он плотно прикрыл дверь и сказал:

– Речь идет о Марии Антуанетте Гонкур – хозяйке замка Мильфлер.

– Сегодня утром мы с Катрин были в замке Мильфлер и беседовали с его хозяйкой…

– Очаровательной мадам Ванессой Жермен, – усаживаясь на скамью, проговорил Эдгар де Лакруа.

– Ты с ней знаком?! – воскликнул Анри, удивленно глядя на отца.

– Да, – ответил он, приглашая Анри присесть рядом с ним. Но Анри сел напротив, чтобы лучше видеть лицо отца, освещенное лунным светом.

– Мадам Ванесса удивительная женщина, – проговорил Эдгар де Лакруа, загадочно улыбаясь. – До сих пор она не утратила обаяния и шарма. Пройти мимо такой женщины невозможно. Не запомнить ее нельзя. А уж если тебе посчастливится побеседовать с ней, то… – он подмигнул сыну. – Мне незачем продолжать рассказ о магических чарах мадам Жермен. Я вижу, ты знаешь это лучше меня.

– Да, ты прав, – мечтательно проговорил Анри, вспоминая удивительные вечера, когда мадам Ванесса была его тайным собеседником. – С ней было легко говорить, легко молчать, легко смотреть на звезды, легко отыскивать в шумах природы звуки музыки. Ванесса помогла ему понять, что магическое чувство печали возникает в наших душах потому, что мы не можем найти в реальности фантастическую страну счастья.

– Ускользающая любовь, утраты, разочарования знакомы всем людям. Вот только не все одинаково воспринимают мир. Тебя тянет к звездам, в неизвестную бездонность пространства, а кому-то хорошо в своем ограниченном мирке. Такой человек никогда не поймет тебя. Ему не нужны дальние страны. Его пугают рассказы о лабиринтах. Для него все должно быть четко обосновано, иметь крепкий материальный фундамент. Но… – Эдгар де Лакруа положил руки на спинку скамьи, став похожим на большую сильную птицу с огромными крыльями. Анри почудилось, что еще миг, и отец улетит, не раскрыв ему тайны. Он подался вперед, чтобы задержать птицу. Эдгар де Лакруа усмехнулся, убрал одну руку и завершил свою мысль так:

– Но жизнь порой преподносит совершенно неожиданные, необоснованные, удивительные сюрпризы. Труса убивает страх. Скрягу – алчность. Слава превращается в бесславие, любовь – в ненависть, дружба – во вражду. Почему? Да потому, что люди несовершенны. В каждом из нас множество недостатков, которые мы считаем своими достоинствами, с гордостью выставляем их на всеобщее обозрение, не задумываясь, что хвалимся своей глупостью. Поразмышляй над этим, и не требуй ничего от других, требуй от себя…

– Слушай свою душу, – задумчиво проговорил Анри. Он увидел сорвавшуюся с небосвода звездочку, и вспомнил, как они с Катрин сидели, прижавшись друг к другу спинами, и считали исчезающие в вечности огоньки.

– Думаешь о чамской принцессе? – спросил его отец.

– Даже чаще, чем прежде, – вздохнул Анри, чувствуя, как учащенно забилось сердце.

– Что будешь делать? – поинтересовался отец.

– Пока не придумал, – пожал плечами Анри. – Наверное, нужно подождать. Время все расставит по местам.

– Да, время – самый лучший лекарь душевных ран, – сказал Эдгар де Лакруа. – Но порой и оно не избавляет от страданий, а заставляет раны кровоточить сильнее.

– Мы никогда прежде не говорили с тобой на такие темы, отец, – восторженно глядя на него, сказал Анри.

– Я ждал, когда ты повзрослеешь, – улыбнулся Эдгар де Лакруа. – Мне не хотелось бросать слова на ветер. Я должен был удостовериться, что ты сможешь понять меня, воспринять каждое мое слово. Ты же знаешь, что я обдумываю и взвешиваю слова, прежде чем произнести их вслух.

– Да, отец, – сказал Анри. – Чтобы быть похожим на тебя, мне придется много работать над собой.

– Как все удивительно повторяется в нашей жизни, – глядя сыну в глаза, сказал Эдгар де Лакруа. – Совсем недавно я сидел вот так же, как ты, обхватив колени руками, и говорил такие же слова своему отцу, твоему деду Габриэлю де Лакруа. Он сидел на этой скамье, положив руки на спинку, и был похож на громадную птицу… Я не представлял, что однажды его не станет, что его земной полет прервется и начнется его новый полет вне временных границ. – Он провел рукой по лицу, словно смахивая непрошенные воспоминания. – Мы – люди всегда не готовы к неизбежному. Оно случается вдруг, в самый неподходящий момент. Но если проследить череду предшествовавших событий, то легко можно отыскать во всем закономерность. Все в этой жизни подчинено закону мер, отмеряющему, измеряющему наши дела, слова, поступки и даже мысли. Наверное, поэтому я стал взвешивать свои слова. С годами изменились и жизненные ценности. Неизменным осталась лишь всеобъемлющая Божья Любовь.

Анри вспомнил бескрайние просторы в окрестностях Сен Поля и рассыпавшийся на сотню звуков смех Катрин.

– Я буду вашей тенью, – сказала она тогда.

– А я – вашей, – улыбнулся он.

– В один прекрасный день наши тени сольются, и тогда…

– Тогда нас не станет, а появится новое существо по имени Анрин.

– Ан-ри-н! – выкрикнула она и звонко рассмеялась.

– Как безумно давно это было, – подумал Анри. – Прошла целая вечность, а мы ведь расстались несколько часов назад.

И тут же застучало в висках, запульсировало в жилах:

– Не часов, а лет, лет, столетий…

– Твоего деда Габриэля нет с нами уже много лет, – ворвался в сознание Анри голос отца. – А кажется, что он минуту назад распахнул дверь в темное пространство потайного хода, чтобы…

Эдгар де Лакруа поднялся, скрестил на груди руки и надолго замолчал. Анри так и остался сидеть, обхватив колени руками. Он не решился нарушить скорбное молчание отца, прекрасно понимая, что Эдгара де Лакруа сейчас здесь нет, что сейчас он в далеком прошлом, в том дне и часе, о котором только что говорил.

– Нельзя вернуть невозвратное, но можно вернуться во вчера, – сказала как-то мадам Ванесса. – Я частенько упражняюсь в этом. И, знаете, мне становиться легче. Попробуйте и вы, мой юный друг. Только не вздумайте укорять себя за неверный шаг, лучше сделайте верные выводы, чтобы в будущем все было по-иному. Итак, скрестите на груди руки, закройте глаза, поднимите лицо к небесам и вернитесь в наше вчера…

Анри сделал все, как она велела. Он увидел подле себя силуэт дамы, одетой в пышное платье прошлого столетия.

– Я – ваше сновидение, – проговорила она. – Сновидение, которое готово повторяться столько раз, сколько вы захотите.

– Я желаю видеть ваше лицо, – прошептал он. Она рассмеялась по-девчоночьи звонко:

– Достаточно того, что вы слышите мой голос. Когда-нибудь мы встретимся с вами в реальной жизни, и вы пройдете мимо меня.

– Нет, нет, что вы! – воскликнул он.

– Да, да, да, – усмехнулась она.

– Да, да, да, – мысленно повторил Анри и улыбнулся. – Я рад, милая Ванесса, что вы ошиблись. Я не прошел мимо вас. Не прошел, потому что я никуда не шел. Мы сидели за столом друг против друга, пили кофе и беседовали. Когда же я понял, что вы – это ВЫ, для меня перестала существовать реальность. Мы с вами переместились сюда, на крышу, чтобы остаться наедине со своими чувствами и мечтами, чтобы стать самими собой.

Анри прикрыл глаза и мысленно вернулся в сегодняшнее утро. Ему захотелось еще раз увидеть глаза Ванессы. Но он увидел глаза Катрин. Такого лучезарно-восторженного взгляда он прежде у нее не замечал. Но Катрин смотрела не на него, а на мосье Жермена. Анри почувствовал, как бешено забилось сердце, как кровь прилила к лицу, а цепкие пальцы ревности сдавили горло.

– Я помогу вам, – смущенно проговорила Катрин. Яркий румянец заполыхал на ее щеках. Мадам Ванесса снисходительно улыбнулась, подала супругу едва заметный знак и с нежностью посмотрела на Анри.

– Нас оставили наедине, чтобы…

Анри открыл глаза, сжал кулаки, с раздражением подумав, что в замке все они играли какие-то странные роли, поэтому и потерпели фиаско. Все, все, все превратилось в прах. Дорога, ведущая вперед, закончилась обрывом, пустотой.

– Постой и подумай, – мелькнула спасительная мысль. Анри улыбнулся, разжал кулаки и поднялся.

– «Человек подобен дуновению, дни его, как уклоняющаяся тень»[8]8
  Псалом 143:4.


[Закрыть], – очнувшись от забытья, проговорил Эдгар де Лакруа.

– Дни его, как уклоняющаяся тень, – задумчиво глядя в даль, повторил Анри. – Мне надо разобраться в своих чувства, привести в порядок свои мысли, а это лучше всего сделать вдали от цивилизации. Знаешь, отец, я, наверное, уеду в обсерваторию Жювизи. Там, наблюдая за звездным небом, я разберусь, что к чему.

– Как ты похож на своего деда, – усаживаясь на скамью, проговорил Эдгар де Лакруа.

Анри остался стоять со скрещенными на груди руками. Все, о чем говорил отец, отпечатывалось в его сознании яркими кадрами кинохроники, семейной хроники, приоткрывающей завесу таинственности.

Габриэль де Лакруа был бунтарем, рвущимся на баррикады. В пятнадцать лет он сбежал из дома. Скрыв свое знатное происхождение, нанялся подмастерьем в сапожную мастерскую. Но жестокий нрав хозяина оказался ему не по нраву. Он сбежал в другую мастерскую, потом в третью, четвертую, пятую, пока не попал в дом к художнику, где задержался надолго. Здесь ему понравилось сразу все: запах красок, пустые холсты на подрамниках, кисти, палитры, гипсовые головы, тонкие воздушные ткани, наброшенные на кресла и тишина замирающего времени. Габриэль мог часами просиживать в мастерской, наблюдая за неспешными жестами, которыми художник наносил мазки на полотно. Ему было безумно интересно видеть, как из ничего рождается картина, как хаос приобретает четкость линий.

Но Габриэль не только созерцал, он занимался важными делами: смешивал краски, выпиливал рамы, убирал мусор, готовил кресла для натурщиц. Однажды в мастерскую пришла очень богатая дама и попросила написать ее портрет. Художник с радостью взялся за этот заказ, отложив начатые прежде работы.

Больше месяца он писал портрет прекрасной дамы. Она приходила точно к назначенному часу, сдержанно здоровалась и проходила в дальнюю часть мастерской, задрапированную темным бархатом. Она улыбалась художнику загадочной улыбкой и погружалась в свои раздумья. Габриэлю казалось, что она смотрит в будущее и может о многом поведать ему. Но как заставить немногословную госпожу говорить, Габриэль не знал. Случай представился совершенно неожиданно. Художник поручил Габриэлю отвезти портрет дамы в замок Мильфлер. Обратно в мастерскую Габриэдь не вернулся. Зато он возвратился в родительский дом и стал весьма преуспевающим человеком Габриэлем Анри де Лакруа.

Дверь замка Мильфлер отворилась прежде, чем Габриэль постучал. Привратник низко поклонился и пригласил его войти.

– Вас давно ждут, – сказал он, улыбаясь.

– Меня? – удивился юноша.

– Вас с портретом, – пояснил привратник, распахивая перед ним дверь в овальный зал.

– Добрый день, Габриэль, – проговорила хозяйка, протянув ему руку для поцелуя.

– Вы знаете мое имя?! – воскликнул он.

– Знаю, – улыбнулась она. – Огюст вызывал вас в мастерскую так часто, что запомнить ваше имя для меня не составило никакого труда. А вот мое имя для вас и сейчас остается неизвестным. Я – таинственная незнакомка, которую зовут… – видя как подался вперед Габриэль, она звонко рассмеялась. Чтобы скрыть смущениеонтоже рассмеялся.

– Вы можете считать меня призраком прошлого, потому что мое имя – Мария Антуанетта.

– А могу я вас считать королевой? – мгновенно став серьезным, спросил он.

– Как вам будет угодно, – ответила она. Ее взгляд стал загадочно-таинственным и далеким.

– А могу я спросить, что вы видите там, в будущем? – прошептал Габриэль.

– Вечность, – шепотом ответила она и посмотрела в его глаза. Впервые он видел ее так близко, смотрел в ее бездонные глаза и не мог понять, что с ним происходит.

– Вы много добьетесь в жизни, если продолжите семейное дело, – зазвучал ее голос. – Я буду вам помогать. Мы станем добрыми друзьями, Габриэль Анри де Лакруа.

– Вам и это известно? – смутился он. Краска стыда залила его лицо.

– Мне известно еще и многое другое, – улыбнулась она. – Пусть вас это не смущает. Мои знания останутся при мне. Когда-нибудь вы прочтете о них в моем дневнике.

Она протянула ему толстую тетрадьв дорогом кожаном переплете и приказала:

– Откройте и читайте.

Он открыл тетрадь и прочел:

– Габриэлю Анри де Лакруа от королевы Марии Антуанетты…

Он побледнел, чутьневыронил тетрадь изрук исиспугом посмотрел на даму.

– Что вас так испугало, Габриэль? Вы же сами решили называть меня королевой, – улыбнулась она.

– Но… – его голос предательски дрогнул. – Когда же вы успели сделать эту надпись?

– Через пару дней после моего визита в мастерскую Огюста, – ответила она. – Читайте, читайте.

Он глубоко вздохнул, перевернул страницу и прочел:

– Габриэль пришел в замок Мильфлер в полдень. Поставил мой портрет напротив большого зеркала работы Каффиери, долго и пристально смотрел мне в глаза, но так и не решился задать мучивший его вопрос. Ему хотелось узнать не ведьма ли я. Нет, мой друг, я – не ведьма. Я лучше. Я – призрак. Призрак, блуждающий по свету, и несущий свет другим. Я есть, и меня нет. Я здесь и нигде. В это трудно поверить, но это так.

Габриэль прижал тетрадь к груди и прошептал:

– Но разве могут призраки жить среди людей?

– Габриэль, я – обычная земная женщина, – проведя рукой по его волосам, проговорила она – Все, что здесь написано, не следует воспринимать буквально, я использовала язык аллегорий. Со временем вы поймете его. Не пытайтесь сейчас ответить на вопросы, находящиеся вне вашего сознания. Вы должны повзрослеть, стать настоящим мужчиной, тогда вам будет понятен тайный смысл моих посланий.

Она забрала у него тетрадь, положила ее возле зеркала, в котором отражался ее портрет.

– Мне жаль с вами прощаться, – сказала она, не поворачивая головы. – Но я вынуждена это сделать. Вы пробыли в моем доме дольше, чем позволяют правила приличия. Прощайте.

– А как вы отнесетесь к тому, что я сделаю подкоп под ваш замок? – неожиданно для себя спросил Габриэль. Она повернулась так резко, что краска залила ее лицо.

– То есть не подкоп, а тайный ход, по которому я смог бы приходить к вам незамеченным, чтобы не компрометировать вас, – выпалил Габриэль.

– Я позволю вам совершить этот дерзкий поступок с одним условием, – выдержав паузу, проговорила она.

– Я согласен на любые ваши условия, – приложив руку к груди, сказал Габриэль.

– На любые? – переспросила она. Он кивнул. Она повернулась лицом к зеркалу и заговорила. Габриэлю показалось, что она произносит какое-то заклинание, слова которого он не должен слышать, но он их слышит, слышит, слышит. Слышит и запоминает, потому что они проникают внутрь его сознания и отпечатываются там, как вечное напоминание, как нерушимая клятва, как письмена на каменных скрижалях.

– Я разрешаю вам проникнуть в замок Мильфлер, забрать скамью работы Каффиери, если вы не забудете о своем намереньи, попав в водоворот успеха, славы, богатства.

– А можно мне будет забрать с собой вашу тетрадь? – поинтересовался он, удивляясь своей настойчивости. Она повернулась, посмотрела в его широко открытые глаза и отрицательно покачала головой.

– Тогда, позвольте удалиться, – сказал он и направился к двери.

– Я разрешаю вам забрать тетрадь после моей смерти, – громко сказала она, когда Габриэль взялся за дверную ручку.

– Я прочту ее при вашей жизни, – проговорил он, распахивая дверь.

– Вы слишком самоуверенны, молодой человек, – сказала она раздраженно.

– Это не самый плохой недостаток, – усмехнулся он. – До скорого свидания, королева Антуанетта.

– До нескорого свидания, – громко сказала она ему в спину.

Ее слова больно кольнули его в сердце. Он обернулся, а она в это время отвернулась. Он не увидел ее лица, зато увидел портрет, отражающийся в зеркале. Прекрасная дама смотрела вдаль загадочно-таинственным взглядом.

– До очень скорой встречи, королева, – сказал Габриэль и захлопнул дверь, чтобы не слышать больше ничего, кроме биения собственного сердца и звука шагов.

– До скорой встречи, до скорой встречи, – пело все внутри него.

Но их встреча оказалась не скорой, как и предсказывала Антуанетта. Она могла бы вообще никогда не состояться, если бы не странный сон, приснившийся Габриэлю Анри де Лакруа.

Во сне он бродил в подземном лабиринте, стены которого украшали рисунки и письмена, но никак не мог отыскать выход.

– Кого вы здесь ищете? Антуанетту? – появившись из-под земли, спросил человек в шутовском колпаке.

– Наверное, – озираясь по сторонам, ответил Габриэль. Ему не нужна была никакая Антуанетта. Ему нужен был выход.

– Антуанетта там, – сделав неопределенный жест, сказал человек.

– Она умерла? – испугался Габриэль, решив, что он находится в царстве мертвых.

– Антуанетта еще жива, – доверительным шепотом сообщил человек. – Но в ее возрасте, это может случиться в любую минуту.

– В каком ее возрасте? – удивился Габриэль, вспомнив ясные девчоночьи глаза Антуанетты, ее звонкий смех и румянец, разлившийся по щекам. – Она еще молода и полна сил.

– Ваша Антуанетта – да, – усмехнулся человек. – Но Мария Антуанетта – нет.

Он повернул голову Габриэля к зеркалу, в котором отражался портрет хозяйки замка Мильфлер – прекрасной задумчивой дамы.

Холодный пот выступил на лбу Габриэля. Он вспомнил свое обещание, свои самоуверенные слова и ее саркастическую улыбку.

– Она все знала наперед, – прошептал Габриэль. – Все, все знала…

Проснувшись, Габриэль Анри принялся за дело. Он решил во что бы то ни стало выполнить свое обещание и прочесть дневник Антуанетты. С утра до вечера Габриэль внимательно изучал карты. Искал кратчайшее расстояние от дома де Лакруа до замка Мильфлер, делал чертежи подземного хода, считал затраты. Когда подготовительный этап был завершен, он отправился на поиски рабочих.

Довольно быстро он нашел двух дюжих немногословных молодцов Жана и Батиста, которые за весьма умеренную плату согласились помогать ему. Они пообещали сделать тоннель за пару месяцев, но работа затянулась на более длительный срок. Стены и потолок пришлось укреплять камнем, чтобы в один прекрасный момент свод не рухнул вниз. Потом Жан и Батист предложили провести электричество в тоннель. Габриэль Анри согласился. Прокладка тоннеля так его увлекла, что он записался подмастерьем к двум братьям и охотно выполнял их приказы. Работа спорилась, и ровно через полгода подземный ход был завершен.

Когда перепачканный Габриэль вылез из-под земли на заднем дворе замка Мильфлер, была середина марта.

– Вы совершенно не похожи на первоцвет, но тем не менее, я рада вас видеть, – услышал он над своей головой голос Марии Антуанетты. Она наклонилась к нему и, улыбаясь, проговорила:

– Вы сдержали свое обещание – это похвально.

– Я собирался сделать вам Рождественский подарок, но…

– Не огорчайтесь, друг мой, вы сделали мне подарок ко дню рождения, – сказала она и выпрямилась. – Я приглашаю вас и ваших товарищей выпить по бокалу вина в мою честь. Стол накрыт на четверых.

– Но откуда, откуда вы узнали? – воскликнул Габриэль, выбираясь наружу. Антуанетта стряхнула землю с его волос и прошептала:

– Жан и Батист – мои слуги. Они вели подземный ход и от вашего дома, и от замка Мильфлер.

– Почему же тогда мы вышли в саду, а не в подвале, как рассчитывали? – нахмурился Габриэль.

– Потому что так было задумано, – пропела она. – Мне захотелось встретить вас здесь, в саду и посмотреть в ваши глаза при солнечном свете. Мы ведь ни разу не видели друг друга в свете солнца.

– Но сегодняшний день запросто мог быть пасмурным и дождливым, – возразил он.

– Нет, не мог, – покачала она головой. – День нашей с вами встречи должен был быть солнечным. Так оно и произошло. Пойдемте к столу, Габриэль Анри.

Она взяла его под руку и повела к террасе, на которой стоял круглый стол, накрытый белоснежной скатертью. Слуги принесли Габриэлю воду для умывания. Антуанетта протянула ему полотенце и спросила:

– Зачем вы здесь?

– Чтобы поздравить вас с днем рождения, – ответил он, покраснев.

– Зачем вам, такому очаровательному мальчику, нужна я – старая реликвия Парижа?

– Вы не старая, – воскликнул он. Она рассмеялась:

– Вы правы. Я не старая, а древняя реликвия. И не возражайте мне больше. Лучше садитесь за стол. У нас с вами сразу несколько поводов для веселья.

– Но самый главный повод – это ваш день рождения, – воскликнули дружно Батист и Жан, появившиеся на террасе с огромным букетом цветов.

Габриэль Анри смотрел на мастеров с нескрываемым удивлением, пытаясь понять, где они раздобыли альпийские цветы? Как попали в дом? Когда успели надеть чистую одежду? Хозяйку эти вопросы не беспокоили. Она приняла букет, опустила в него лицо и проговорила:

– Благодарю вас за преданность и добрые сердца, мои дорогие. Надеюсь, что, вернувшись в Сен Поль, вы не станете делать подкопы в горах.

– Конечно, не станем, – пообещал Жан и подмигнул Батисту. – А вот о строительстве нового лабиринта, пожалуй, стоит поразмышлять.

– Стоит, – согласился Жан, улыбаясь своей простодушной, открытой улыбкой. – Я не подозревал, что создание лабиринтов такое увлекательное занятие.

– Представляете, лет через сто наши потомки будут блуждать по нашим лабиринтам и ломать голову над тем, кто и зачем их создал? – воскликнул Батист. В его глазах заплясали огоньки азарта. – Люди будут долго и тщательно разгадывать тайные письмена, которыми мы щедро разукрасим стены и потолок.