Текст книги "Часы Цубриггена. Безликий"

– Она действительно не менялась внешне? В чем была странность? – спросила Серафима, – опиши подробно, если помнишь.

– Такое вряд ли забудешь, Фима. Это было жутковатое зрелище. Гладкая кожа без единой морщины на дряхлеющем манекене, бабушка старела изнутри, но не внешне. От молодых девушек ее отличали движение, жесты и еще запах. Она передвигалась словно на шарнирах, тело ее не слушалось, разум и память тоже, среди недели забытья, несколько часов просветления. Сколько бы туалетной воды Аглая не выливала на себя, в ее комнате был всегда затхлый воздух. Будуар, все ее вещи в шкафах, книги, бумаги, все пропахло старостью. Я не могу объяснить этот запах, наверное именно так пахнут безысходность, смирение с неизбежностью, неподвижность. Чем дольше она жила, тем меньше двигалась, словно боялась рассыпаться. А еще она боялась, то ли саму себя, то ли еще кого, не знаю. Страх ел ее заживо. Видела бы ты ее глаза, когда в них возвращался разум, затравленные, измученные, собачьи. Она молила – спасите, но не произносила ни слова. Потом забывалась и снова бедокурила.

– «Спасите». Интересно, от чего или от кого? Придуманный Аглаей стихотворный заговор, скорее всего не сработал, случилось что-то еще, что заставило ее душу стареть, а тело оставаться молодым, – оговорилась Серафима, спохватилась, но было поздно.

Роза тут же поймала ее за язык.

– Погоди! Как это, скорее всего не сработал? У меня же все получилось, я все сделала, как написала в дневнике бабушка, шаг за шагом.

От волнения руки Розы задрожали, со спиц соскользнули несколько петель. Старушка охнула, принялась ловить шерстяную нить.

– За одним исключение, ты просила за мужа, а она за себя. Давай пока отложим эту тему. У нас осталось еще два письма.

Серафима взяла последние письма, пробежалась глазами. Корявый, шатающийся во все стороны, пьяный почерк, некоторые фразы трудно разобрать. Ни одного французского слова.

– Словно другой человек писал. Местами детские каракули. Бабушка твоя действительно играла в салочки с детством.

«Без даты.

Олюшка, душенька, опять я. Ты не отвечаешь, беспокоюсь за тебя, оттого снова пишу. Слышала от знакомых, ты сейчас в Лазне, там весь Свет и туда даже пустили поезд из Карловых Вар. Так ли это? Как твое здоровье, помогают ли воды?

Сама хотела приехать на источник Рудольфа, подлечить колени, а то становится тяжело ходить. Далеко не девушка, хотя все вокруг утверждают обратное и сторонятся, сплетничают за спиной. Слышала бы ты, что люди говорят обо мне! Какие неимоверные глупости сочиняют, что я умываюсь бычьей кровью. Нет и нет! Ну, хоть ты не верь чудовищным наветам. Я лицо свое не вижу, лишь тело. Мистификация присутствует. Мне восемьдесят восемь, а кожа на руках и ногах юна, гладка как мрамор. Тело мое стройное, как у гимназистки, только подагра крутит и мучает бессонница от мозжения суставов. Не меняя пропорций, я сохну и кривлюсь, подобно дереву, которому не хватает воды.

А еще я боюсь зеркал, Олюшка. Боюсь, взгляну в них, и рассыплюсь как глиняный истукан. Я даже витрин стерегусь, мало ли. А если за стеклом нить, что к моему сердцу привязана, натянется, маятник сердечный остановит?

Мария и Александра, дочки, меня в лечебницу отвезти хотели, но я их уговорила подождать. Если мне станет хуже, сама в богадельню отправлюсь, не стану их стеснять и позорить. Потому что страшные подозрения мучают все чаще. Я никогда не рассказывала тебе об одном роковом событии. Гадание и волшебство считала ярмарочной глупостью. Однако нет. Помнишь про наше с Поллинарией пари? После смерти второго мужа она отбыла в Новый Свет и больше не возвращалась, но до меня дошли слухи, она еще дважды хоронила мужей. Слыханное ли дело? Поллинария Кушелева —Романова – «черная вдова». Бог ее наказал за предательство, не иначе.

После смерти Гриши я не замечала мужчин, видела лишь декорацию, обстановку интерьера, мне претила их напыщенность и глупость. Все как один прохвосты и выскочки. Как они далеки до моего Григория.

Прости, я отвлеклась. Что за роковое событие? В день, когда я узнала об измене Станислава и предательстве Поллинарии, то полностью утратила разум, и, каюсь, разочаровалась в божьей справедливости. Я не забыла страшный цыганский заговор и прочла его перед зеркалом. С того дня, я ни разу не видела своего отражения.

Вот моя тайна, Олюшка. Только веришь, не веришь в ярмарочные глупости, а они сбылись. Десять лет как нет Гриши, я скучаю, но и рассыпаться прахом страшусь. А может это все мои безумные догадки, не более, как думаешь? Возможно, я имею удивительную телесную конституцию, которая стареет лишь изнутри, а неприкосновенная снаружи?

Олюшка, очень жду нашей встречи, надеюсь увидеть тебя в добром здравии. Сколько нам еще осталось, обе далеко не девочки. И если ты скажешь, что я безумна, в тот же день заложу экипаж в Обуховскую лечебницу.

Твоя Аглая»

– Ясно, отчего в письме скачут буквы. Ясно, почему твоя бабушка передвигалась как на шарнирах. Она страдала суставным недугом, руки и ноги плохо ее слушались. Но одно ясно тоже, кроме ритуала с часами в минуту отчаяния она провела еще один, цыганский. Какой – не понятно. Зато она указала свой возраст, и стал ясен год написания письма – 1899 год, граница веков, – сказала Серафима и взяла последний листок со стола.

– Чем дальше в лес, тем злее волки. Читай скорее. Может отгадка в последнем письме? – предположила Роза.

– Увидим. Оно без даты, как и предыдущее, очень короткое. Почерк такой же неуверенный, но уже падающий, Аглая пребывает в сильной депрессии.

«Олечка, моя дорогая и единственная подруга. Узнав о серьезности твоей болезни, отправляю письмо с проводником и еду следом за ним. Надеюсь, письмо опередит меня, и при встрече увижу тебя уже в добром здравии. Ты просишь меня выбросить из головы глупые мысли о заклятии и наказании. Охотно! Тем более, расколдоваться все равно не получится. Наша дача в Лигове, в подвале которой я произнесла глупые слова, прошлым летом сгорела. Сухая погода, гроза, сторож сказал, дом вспыхнул как фитиль. А с ним сгорело и зеркало. Но не будем говорить более о нелепостях и глупом колдовстве. Будем говорить только о твоем здоровье. До скорой встречи, моя дорогая»

Все. Больше ни слова. Но хотя бы мы теперь точно знаем, что не часы – причина долгой жизни твоей бабушки, а неизвестный ритуал.

Серафима положила листок на стол и взглянула на соседку.

Разочарованию Розы не было границ. Она чуть ли не плакала. Ее капризная бабуля, Аглая Альбицкая унесла тайну вечной молодости в могилу. И придется с этим смириться.

– Дорогие мои, барышни, скоро полночь, а вы все не наговорились, – на кухню заехал Вениамин, – кефирчику мне налей, жена.

Роза спрятала расстройство за улыбкой, открыла холодильник.

– Будешь кефир, Фима, я свежий сегодня купила, фермерский, очень вкусный?

Китовое Море

Впервые о группах смерти в социальных сетях Никита услышал от Ларионова, тот вытаскивал из депрессии подростка тринадцати лет. Мальчик тяжело переносил развод родителей, новое замужество матери, отчаянно грубил, нарывался на скандалы с отчимом, бывшим военным, а потом вдруг замкнулся и отгородился от всех. У отчима треснуло терпение, началась муштровка тайком от жены. Отчим не отпускал пасынка ни на шаг из дома, сразу после уроков запирал в комнате. Паренек на удивление легко согласился на затворничество, просиживал перед экраном ноутбука в наушниках до ночи, маме говорил, что выполняет дистанционное задание, и это было правдой, только задания ему диктовал не классный руководитель, а некто с никнеймом «Сэт».

Мальчик носил рубашки с длинными рукавами, прятал под ними не только синяки от рук отчима, но и куда более страшные следы. И когла вскрылась правда, видавший виды отставной майор лишь присвистнул:

– Что за чертовщина! Ты чего творишь, пацан?

Вся тыльная сторона левой руки мальчика била исполосована бритвой, под кровавой коркой на запястье и около локтя засыхали неумелые, кривые рисунки китов и бабочек.

В тот же вечер состоялся семейный совет, родители забрали у паренька ноутбук, сотовый и повезли на консультацию в Алексеевскую, бывшую Кащенко. На сайте больницы открытое жизнерадостное лицо кандидата наук Матвея Ларионова приглянулось родителям, и они оплатили терапию сына.

Каким бы тираном не был майор, но жизнь он своему пасынку спас, оборвал контакты, теперь все зависело от умения доктора Ларионова отыскать лазейку в душе затравленного подростка. Снимая блокировки одну за другой, Матвей разговорил паренька и впервые услышал об игре, о Тихом Доме, Море Китов и Млечном пути. В конце сеанса Ларионов долго не мог успокоиться, история юного пациента выходила за рамки здравого смысла. Потом заглянул в аккаунт мальчика, прочел его переписку с Сэтом и покрылся холодным потом. Паренька намеренно и профессионально сводили с ума. И вряд ли тот неизвестный Сэт был ровесником, обычный подросток не умеет так грамотно манипулировать, сначала расположить, вызвать доверие, а потом безжалостно обесценивать и уничтожать. Сэт был взрослым извращенцем, он расставлял ловушки и ловил на крючки мастерски, психологически точно. С подобного крючка ни один ребенок уже сорваться не мог, шел до конца, до края крыши или до края железнодорожной платформы. И делал последний шаг.

Терапия дала положительный сдвиг, Матвею удалось снять триггер, парень открылся и начал доверительно разговаривать с врачом, мамой и даже отчимом, но родители не успокоились, они переехали в Питер, полностью сменив контакты. Ведь Сэт знал не только номер телефона паренька, но и его домашний адрес в Москве, он мог угрожать и дальше. В другом городе начнётся жизнь с чистого листа, если конечно, подросток снова не залезет в паутину.

Впервые столкнувшись с доведением до самоубийства, Матвей начал рыть сеть, искать источник, ведь у каждого явления есть первопричина, и у каждой идеи, даже бредовой, есть автор.

Ларионов зарегистрировался Вконтакте, выдав себя за обиженного и одинокого, навешал на стену депрессивные картинки, закачал минорную музыку, выставил хештеги #хочув игру, #ищукуратора, #f58, но долгое время ему никто не писал, возможно, ждали еще какого-то шага. Тогда Матвей завел нескольких «друзей», таких же отверженных и непонятых, месяца два общался с ними, жалился, хныкал, настолько вошел в роль, что действительно почувствовал себя в шкуре обиженного на жизнь тинэйджера. Неприятности не заставили себя долго ждать, следом за унылым настроением, которое он волей неволей проецировал на себя, появилась бессонница и раздражительность. И, наконец, словно почувствовав его внутренний раздрай, на страничку Вконтакте заглянула «Сова», профиль без фото, лишь горящие злобою глаза ночной хищницы. Сова представилась школьницей старших классов.

«Я твой куратор. Ты в «игре» – написала Сова.

В чем заключалась игра, Матвей уже знал. Ему осталось жить ровно пятьдесят дней, ему дадут ровно пятьдесят заданий, одно абсурднее другого, ему не дадут спать, звоня по несколько раз за ночь и высылая видео с надрывной музыкой и реальными самоубийствами, его постепенно лишат воли и инстинкта самосохранения. Все это Матвей знал и готовился пройти максимальное количество шагов, чтобы вычислить Сову. Но ничего не получилось.

Спустя три дня Матвей Ларионов, в сети Блэккэт, получил четвертое задание – постоять на крыше многоэтажного дома и снять себя на видео. Все остальные требования Совы он с горем пополам выполнил, точнее, искусно обыграл, «резал» запястья, «глотал» снотворное, «убил» голубей, отправляя Сове чужие фотографии царапанных рук, пустых пачек от лекарств и мертвых птиц. Но снять видео на крыше дома – это выдать себя, чего впрочем, Сова и добивалась. Матвей чувствовал на другом конце хитрого игрока. С ним вел диалог психопат. Только достать эту совиную мразь и наказать возможности не было. Он или она могли писать из соседней квартиры или с другого конца света, чертов интернет.

А так бы выволок на свет, набил морду и заставил бы исполосовать себе до крови руки!

Он не был жестоким человеком, но сейчас перешел бы грань.

С той поры доктор Ларионов охотно брался за трудных подростков и без колебания согласился на просьбу Никиты, разговорить Олечку Петрову, «доигравшую до конца».

– Сеансы терапии для девочки будут бесплатными, так и передай матери, но мне нужно ее согласие и личное присутствие, – сказал Матвей.

– С удовольствием передам, обеспечу согласие и присутствие, ждем тебя в гости завтра в течение дня, – ответил Никита.

Матвей Ларионов, веселый, энергичный, в модном бомбере, с копной рыжих волос, осветивших декабрьскую хмарь за окном золотыми искорками, появился в травматологическом отделении после обеда, но забрать девочку на терапию сразу не получилось, Оля дремала, а мать, сидящая рядом с кроватью дочери, умоляюще сложила руки – пусть немного поспит, пожалуйста.

– Да, пожалуйста! До вечера я совершенно свободен, – ответил доктор Ларионов и обнял Никиту за плечи, – давай чайку махнем, друг!

– Изволь, но я в отличие от тебя махну кофейку, пошли в ординаторскую, нам Лизонька все устроит.

Друзья устроились у окна на диване. Пока заваривался чай и кофе, Матвей не смолкал, в его репертуаре прозвучали недавние случаи из практики, несколько свежих анекдотов, один достаточно сомнительный, отчего медсестра наморщила носик.

– Вот вечно вы, Матвей Иванович, приедете в гости и в краску вгоните. Лучше бы в кино смешное пригласили, – в голосе Лизы зазвучали кокетливые нотки, а на щёчках появились ямочки.

– Зайду к тебе вечерком, жди! – пообещал Матвей.

Он так говорил всегда, но никогда не выполнял обещание, Елизавета была не в его вкусе.

Улыбчивая медсестра еще покрутилась вокруг журнального столика, расставляя блюдца с сахаром и бакинским печеньем, не дождавшись продолжения, вышла в коридор.

– Буду вас ждать, Матвей Иванович!

Тот кивнул – жди! Меня все ждут!

– Матери удалось что-то найти в компе Оли? – спросил Матвей, мгновенно став серьезным.

– Мать почти ничего не поняла. Мессенжер полностью вычищен, ни одного личного сообщения. С френдами на стене Оля под ником «Кид» общалась на птичьем языке, странными фразами. «Разбуди меня в 4—20», «позови в тихий дом», « я пойду в море китов». Чертовщина одна. Ты что-то понимаешь?

– Все предельно ясно. Стереть личные сообщение – одно из условий игры. Кураторы заметают следы. А «птичьими» фразами дети зовут этих самых кураторов, точнее психопатов, которые с ними развлекаются. Запугивают, лишают воли и чувства самосохранения. Словно пауки вливают яд. Твоя маленькая пациентка была парализована, лишена здравого мышления, а причиной сего наверняка стал конфликт семейный, школьный или личный. Счастливые дети в игру со смертью не играют. А для несчастных детей – Игра единственный способ обратить на себя внимание тех, чьей любви они добиваются. Последний крик о помощи, который часто никто не слышит. А ты чего сегодня не от мира сего, Никит? – ни с того ни сего спросил Матвей, – очередная красавица на прицеле?

Романов отвел глаза, от мозгоправа Ларионова ничего не утаишь.

Да, Никита целый день думал о вчерашней встрече с Ларисой, пытался вспомнить ее лицо, слова, запах.

– Она не красавица, но привлекательная и удивительная. Знаешь…, – начал, было, Никита, но Матвей его перебил.

– Знаю, она не только удивительная, но и многогранная, с особым отношением к жизни. И ты точно проверил ее страничку. Так?

Никита не ответил. Черт рыжий!

– Короче, я понял. Не повторяйся, главное, чтобы у тебя это увлечение продлилось дольше месяца. Ты когла с ней познакомился и где?

– Здесь. Она пыталась свести счеты с жизнью.

– Ого, это что-то новенькое, – удивленно присвистнул Матвей, – возможно из этого что-то и получится.

В ординаторскую заглянула Лизонька.

– Там мама Петровой вас зовет, дочка проснулась

Никита облегченно вздохнул, подтрунивание Матвея его задевало. Не надо было ему говорить о Ларисе, рано, он сам еще ни в чем не уверен.

– Лиза, посмотри, свободен ли девятый кабинет, попроси Хлопову или в коридоре побыть или пусть в девятый идет, включи ей там телевизор. Нам в палате свидетели не нужны.

Никита взял карту Оли Петровой со стола, кивнул Матвею, пошли.

– Халат надеть не забудь.

– Нет, я так. Нейтрально, – ответил Ларионов.

В девятом кабинете обычно проходили семинары для студентов или короткие «производственные» совещания, сегодня в учебном расписании был свободный день, кабинет оказался пустым, и Хлопова без проблем согласилась туда перебраться.

– Можно я там покурю в окошко, Никит Калоевич?

– Я тебе покурю! В здоровом теле здоровый дух, ты выписываешься скоро, – Никита широко распахнул дверь, пропуская ловко шагающую на костылях девушку.

Ответа он не услышал, Хлопова лишь посмеялась.

– Лиза! – Никита вновь окликнул сестру, – проследи, чтобы нам никто не мешал.

Медсестра шутливо взяла под козырек.

Матвей тем временем разглядывал переломанную девочку. Та проснулась, но лежала, не шелохнувшись, с привычно зажмуренными глазами, сигналила – не трогайте меня.

– Это Матвей Иванович Ларионов, о котором я говорил, очень опытный психолог, он согласился работать с Олей совершенно бесплатно, – прошептал на ухо Олиной маме Никита.

Лицо бедной женщины посветлело, она взяла дочь за руку, попыталась растормошить, но бесполезно, девочка забаррикадировалась в своем «домике», прогоняя нежданных гостей.

– Здравствуй, Оля. Я пришел с тобой познакомиться, – сказал Матвей и опустился на стул у кровати девочки.

Никита присел на пустую койку Хлоповой, и внимательно следил за происходящим. Он впервые присутствовал на сеансе Матвея.

Матвей подвинул стул ближе, взял руку Оли и легонько сжал.

– Я пришел к тебе из Моря, – прошептал он, наклоняясь ближе, к самому уху девочки.

Оля вздрогнула, приоткрыла глаза, полные страха. Она смотрела на Матвея, не мигая. Невозможно было понять, что девочка чувствует, удивление, страх или радость, что ее поняли. Матвей сделал второй осторожный шаг.

– В Море много китов, но не все они выбрасываются на берег. Ты осталась среди живых и стала мудрее. Ты рада этому, да?

Глаза девочки приоткрылись шире, сейчас в них плескался только страх.

Какое там рада! Оля смертельно напугана.

Никита уже подумал, друг выбрал неправильную тактику. Наверное, так же решила и мать, она нервно заерзала на стуле, но не вмешалась.

Матвей быстро перевёл на неё взгляд – доверьтесь мне!

– Твое имя, Кид, да? – Матвей снова обратился к девочке

Молчание и дрожащие веки, скорее всего означающие согласие.

– Тебя кто-то вел к нам, к мудрым Китам, да?

Веки снова дернулись.

Да-да-да.

Ниточка завязалась, можно продолжать.

– Как зовут твоего куратора?

Девочка прерывисто вздохнула, но не проронила ни слова. Или Никита ничего не расслышал, Матвей снова наклонился к ее лицу и повторил вопрос.

– Назови его имя еще раз.

– Сай-лер, – еле слышно выдохнула Оля.

– Сайлер. Мореход. Тебя привел мореход, да?

Девочка закрыла и открыла глаза, соглашаясь.

– Сайлер – твой друг?

Скривилась, готовая заплакать, нет-нет.

Мама опять встревожено посмотрела на Матвея.

– Ты его боялась? Он собирался убить твою маму, если ты ей все расскажешь, да?

Кивок головы.

– О, Господи, деточка моя, – прошептала мать Оли.

– Сайлер был девочкой? – продолжил спрашивать Матвей

Нет.

– Сайлер казался другом, а потом напугал тебя, да?

Кивок.

– С Сайлером еще кто-то играл в твоем классе?

Нет.

– Играли с другими?

Кивок.

– Сайлер следил за тобой в реале, да? Он не позволял тебе выйти из игры, так? Легче было выполнить все задания и избавиться от него навсегда, да?

Девочка испуганно смотрела на Матвея и молчала. Но он и так знал все ее ответы.

– Ты в безопасности, Кид. Все плохое закончилось. Сайлер не навредит ни тебе, ни маме. Я не позволю ему это сделать. Ты веришь мне, да?

Кивок.

Из глаз Оли брызнули слезы, не полились, не покатились, именно брызнули, словно они давным-давно прятались за ресницами, копились, собирались в озерца, и тут дверцы открылись, выпуская их на свободу. Девочка зарыдала в голос.

– Все, на первый раз хватит. Главное мы сделали, позволили ее страху выйти. Никит, пусть выплачется, потом вколоть успокоительное, пусть спит. Не прощаюсь и спасибо за доверие, Валентина Сергеевна, – обратился Матвей к матери девочки, – с вашей дочкой все будет хорошо. Понадобятся еще минимум пять сеансов, чтобы она разговорилась. Вот моя визитка, наберите, нам многое надо обсудить.

Женщина застыла, прижав ладони к сердцу, она боялась произнести слова благодарности, словно они разрушит хрупкое, только что сотканное перед ее глазами волшебство.

Дочь впервые за неделю открыла глаза и начала эмоционально реагировать. Даже детский плач казался матери подарком, началом возвращения к жизни.

– Но я ни черта не понял, – сказал Никита, крепко закрыв дверь палаты, – как этот некто Сайлер мог следить за девочкой в реальности? Или это блеф?

– По большей части, нет, – ответил Матвей, – охота на детей ведется по всем правилам. По телефону ребенка определяется его местонахождение, по фото, выставленным в сетях, его внешность, вычислить адрес по айпи не проблема. А запугать ребенка смертью родителей – это стопроцентное попадание. Как бы дети не конфликтовали с мамой или папой, любовь к ним безусловна. Безликие твари не гнушаются ничем.

– Опять не понимаю, зачем им это? Зачем надо доводить ребенка до смерти?

– Тут как раз все просто. Жажда власти, самоутверждения, безнаказанности. Огромные деньги на черном рынке. Реальное видео самоубийства стоит тонну зелени. Хотя есть и еще один аспект, но я его, как врач – материалист, не рассматриваю.

– Поясни!

– Энергия. В процессе запугивания из жертвы выкачивается витальность, жизненная сила, а момент смерти ребенка, снятый на видео, особо сладок, считается, убийца получает приток чистой, не запятнанной грехами энергии, для них это как наркотик. Как пресловутый адренохром. Слышал о таком? Голливуд на нем сидит, как на игле. Похищают детей, убивают, в момент смерти выкачивают кровь, полную адреналина, пьют, оттого не стареют. Эзотерика, конспирология, я в нее не особо верю.

– И как достать эту сволочь? Ее или его ведь можно вычислить по айпи адресу, с которого он пишет?

– Так вылавливают только начинающих кураторов, подростков, с гипертрофированной самоидентификацией, они не настолько опытные, прятаться не умеют. Но Сайлер далеко не ребенок, как и Сова, которая вела меня. Это взрослые люди, клинические психопаты, и они заметают следы, у них стоит программа сокрытия айпи адреса.

– Хочешь сказать, что их вообще нельзя поймать?

– Сложно. Это похоже на паутину, один гад обрабатывает сразу нескольких детей. Он может быть везде! На соседней улице или в другом полушарии. Мы лишь предупреждаем потенциальных жертв и вытаскиваем их, но это война вслепую. Невидимая гидра, закрыл один профиль, появилось три новых. Но, я бы многое отдал, чтобы встретить Сову или Сайлера в оффлайне и плевать мне на закон. Землю заставил бы есть.

У Ларионова хрустнули сжатые кулаки.

Никита знал другого Матвея, балагура, вечно на позитиве, даже сложные случаи шизофрении из практики он умудрялся обратить в шутку, сейчас перед ним стоял совсем другой, обозлённый человек, готовый наказывать сам, если правосудие бессильно.