Текст книги "Тибет"

Елена Николаевна Грицак
Тибет

Введение

О, если бы я мог умереть в этом уединении,

То был бы доволен своей судьбой…

Милареспа

«Грандиозная природа Азии… ознаменовала себя духом подавляющей массивности в обширном нагорье, известном под названием Тибета.

Резко ограниченная со всех сторон первостепенными горными хребтами, названная страна представляет собой колоссальную, нигде более на земном шаре в таких размерах не повторяющуюся, столовидную массу, поднятую в форме трапеции над уровнем моря на страшную высоту 13–15 тысяч футов. И на этом гигантском пьедестале громоздятся сверх того хребты, правда, относительно невысокие внутри страны, зато на ее окраинах развивающиеся самыми могучими формами.

Словно стерегут эти великаны труднодоступный мир заоблачных нагорий, неприветливых для человека по своей природе и климату, в большей части совершенно неведомых для науки». Слова русского путешественника Н. М. Пржевальского относятся к Тибетскому плоскогорью, раскинувшемуся в самом сердце Центральной Азии. Дав столь пугающую характеристику, великий ученый нисколько не сгустил красок. Плато отделено от ближайших низменностей самыми высокими в мире вершинами Гималаев и Куньлуня. Возвышаясь неприступными стенами с юга и севера, две горные гряды определили этнический состав Тибета, заселенного пришельцами с востока более двух тысячелетий назад.

Теперь уже никто не может сказать, зачем люди пришли в этот пустынный край, где жизнь слишком трудна из-за разреженного воздуха, резких перепадов температур и отсутствия плодородных земель.

Политическая карта Тибета

История открытия Тибета европейцами насчитывает сотни лет, но вплоть до нашего времени он был изучен меньше, чем поверхность Луны. Огромный по площади район хотя и называется плоскогорьем, отнюдь не является плоской равниной: покрытые вечными снегами горы чередуются с глубокими впадинами. Посредине страну пересекает Трансгималайский хребет, который представляет собой естественную границу между сухими степями и относительно влажными долинами Брахмапутры. Великая азиатская река течет с запада на восток и в своем тысячекилометровом верховье именуется Цангпо. На берегах ее притока Джичу раскинулась Лхаса – священный город, политический и религиозный центр Переднего Тибета (провинции У-Цанг), официальная столица автономного района в составе Китая. Выше по течению, на реке Нянча стоит город Шигатзе, негласно признанный центром Заднего Тибета (провинция Цанг).

Тибетские памятники архитектуры отличаются монументальной формой, правильными пропорциями и виртуозно исполненными деталями. Благодаря своеобразной цветовой гамме постройки вписываются в окружающий ландшафт с его яркими, чистыми красками. Тотчас после восхода солнца вершины Гималаев окрашиваются в розовые и голубые тона. В летний полдень, когда небо прозрачно, ледники сияют на ярком солнце словно бриллианты. Зимой горы обычно скрыты густым туманом; в теплое время года картины природы предстают взору в живописных рамках из рододендронов. Великолепие тибетских пейзажей невольно вызывает в памяти картины Николая Рериха. Однако фантасмагорический колорит – темно-синее небо, лиловые облака, малиновый снег на острых пиках – отнюдь не выдумка художника, а изображение вполне реалистичного пейзажа Тибетского нагорья.

Священный Тибет

Вы прошли через врата Лхасы, где завершается путь искателей истины?

Н. Рерих

История заселения Тибета, подобно многим явлениям в этой горной стране, окутана тайной. По одному из преданий, первый житель спустился с неба по серебряной нити. Вторая легенда повествует о любовном союзе царя обезьян Брангринпо и скальной дьяволицы Брангринмо – воплощений Будды сострадания Авалокитешвары и богини милосердия Тары. Полюбив красивого, сильного владыку животного племени, Брангринмо пыталась обратить на себя внимание, но безуспешно, поскольку тот оставался верным обету безбрачия. Испробовав все возможные средства, коварная искусительница пригрозила тем, что сойдется со злым чудовищем и заселит весь Тибет демонами. Сострадательный Брангринпо не мог допустить такого для своей земли и согласился стать мужем Брангринмо. Их первая ночь прошла в долине Ярлунг, которую тибетцы почитают священным местом. Дети необычной пары были обезьянами, внуки утратили хвосты и шерсть, правнуки прикрыли тела одеждой, а затем научились выращивать хлеб.

По мнению историков, в начале новой эры на заросших травой склонах Трансгималайского хребта обитали скотоводы кяны. Прибывшие из монгольских степей кочевники сформировали некоторые элементы тибетской культуры, оставив после себя беспокойных потомков – разбойничьи племена нголоков. Берега Брахмапутры облюбовали земледельцы жуны, со временем ставшие тангутами. Мирные тибетцы вели оседлый образ жизни и, помимо охоты, занимались хлебопашеством, переняв способы обработки земли у китайцев. Однако долгое и тесное общение не привело к слиянию народностей: жуны сохранили этническую самостоятельность, хотя из китайского быта заимствовали немало. Кяны постепенно сменили охоту на войну и в средневековую эпоху раскололись на малые группы. Одну из них составили нголоки, которые после нескольких поражений отступили в горы, откуда потрясали оружием вплоть до конца XIX века.

Заоблачные деревни

Почти два тысячелетия Тибет скрывался за «железным занавесом» высоты и религиозных запретов, поэтому сведения о нем крайне скупы. В течение долгого времени таинственный край был закрыт для иностранцев, если те не являлись паломниками или коммерсантами. Немногим из них удавалось получить разрешение на въезд, проехать по северным провинциям, побывать в монастырях, но лишь единицы могли проникнуть в сердце страны – священный город Лхасу, где согласно Н. Рериху «завершался путь искателей истины».

Долгое время дневники путешественников являлись единственным источником информации об истории, географическом положении и памятниках горной страны. К сожалению, старинные путевые заметки настолько противоречивы, что сегодня вызывает сомнение сам факт пребывания их авторов в Тибете. Местная архитектура также не изучена полностью. В трудах ученых и путешественников достаточно места уделяется известным памятникам, подобным столичному храму Джоканг или дворцу далай-ламы Потале. Работ, посвященных зодчеству в целом, почти нет, как не имеется и классификации серьезных трудов по привязке памятников к той или иной культуре. Длительные, хотя и не всегда дружественные связи Тибета с Китаем и Монголией обусловили взаимный обмен традициями, но тибетцы заимствовали внешнюю сторону, оставаясь непреклонными в отношении духовности.

Сельский дом в Северном Тибете

Впитав в себя особенности различных культур, тибетская архитектура выработала собственные неповторимые черты: монументальность и простые формы, оживленные ярким декором. Местные постройки, как правило, имеют в плане форму квадрата или треугольника. Главный фасад каждого сооружения располагается с южной стороны и по традиционной схеме делится на три части симметрично центральной оси. Членение подчеркивается изменением рельефа наружной поверхности, причем боковые стороны чаще выдвигаются вперед. Наружные стены немного наклонены внутрь, что придает зданию устойчивость и одновременно создает эффект монументальности: даже небогатые жилые дома Тибета напоминают крепости.

Неизменявшаяся веками композиция фасадов удивляет простотой, величием и строгостью. Белые стены завершаются черной полосой карниза, в отдельных случаях дополненного круглыми позолоченными медальонами. Входы часто оформлены в виде портала с толстыми деревянными стволами, окрашенными в темно-красный цвет. Помещенные в ровный ряд, окна вытянуты вверх и перекрыты деталями, похожими на классические сандрики. В богатых домах и храмах оконные проемы украшены черными, нарисованными на стене наличниками.

Тибетские зодчие первыми начали строить многоэтажные здания. Столичный дворец Потала в законченном виде вознесся на 13 этажей. До него мировая архитектура знала лишь многоуровневые башни. Городские и богатые сельские здания имели 2–3 этажа; низкие дома считались неудобными для проживания даже одной семьи и поэтому возводились гораздо реже. Основным способом декора являлась побелка, а строительным материалом издавна служил камень, чаще сложенный неровной бутовой кладкой на глиняном растворе. Иногда домовладельцы решались на дорогие стены с правильной перевязкой камней. С XVIII века оседлое население Тибета переселилось в дома из кирпича, но ровные поверхности по-прежнему выбеливались известью.

В отрезанных от мира, разделенных огромными расстояниями городах нагорья даже сейчас не ощущается ход времени. Впервые оказавшись в Тибете, современные путешественники чувствуют себя в Средневековье. В старину постоянная угроза вторжения требовала укрывать имущество семьи за толстыми каменными стенами, отчего каждый тибетский дом представлял собой крепость, иногда огромную, но чаще небольшую, с маленькими окнами у карниза. Сложенный из неотесанных камней, он завершался плоской кровлей, которая использовалась для хранения кизяков, сушки зерна и прочих хозяйственных надобностей. Ограждение крыши позволяло хозяину укрываться от пуль во время перестрелки с незваными гостями.

Древняя кладка

Бедняки покрывали дом прессованным ячьим навозом. В этом случае строительным материалом являлись уложенные в несколько слоев брикеты, которые затем применялись в качестве топлива для домашнего очага. Они всегда заготавливались с избытком и заранее, потому что свежий навоз при сгорании источал едкий смердящий дым. В записках русского исследователя А. М. Позднеева описана весьма оригинальная конструкция тибетской крыши, состоящей «…из связанных в пучки и гладко обрезанных корней самшитового дерева, наложенных толщиной приблизительно в 5–6 четвертей. Сверх этого слоя снова продолжается стена, также приблизительно на аршин или 3 четверти, чем здание и оканчивается. Собственно крышу у таких жилищ составляют корни самшита, но, придавленные верхней частью стены, они выглядывают наружу и, потемнев от времени, кажутся черным бордюром на фоне белых стен». На плоских кровлях не могла не скапливаться вода. Для удаления влаги зажиточные домовладельцы сооружали водосточные желоба в виде консолей с большим выносом.

Оформление крыш жилых домов

Лестницы в старинных тибетских постройках выполнялись из дерева и были очень крутыми: при ширине марша около 1 м проступь составляла 27–28 см, а подступенок – 35–36 см. Лестница имелась в каждом доме, но крестьяне пользовались ею редко, предпочитая столб с зарубками. Врытый в землю ствол дерева чаще служил для спуска, реже для подъема, почти не экономил времени, зато был опасен для здоровья. Засалившийся от прикосновения смазанных маслом рук, со временем он становился таким скользким, что преодолеть несколько метров до верхнего этажа удавалось самым ловким, остальные падали, подчас ломая руки и ноги.

Междуэтажные перекрытия выполнялись из толстых брусьев, уложенных вплотную друг к другу. В богатых домах и храмах потолки основных залов покрывались тончайшей росписью. Помещения нижних этажей обычно оставались без окон и, кроме того, были окрашены в темные тона.

В своеобразном цоколе располагались стойла с отсеками для земледельческого инвентаря. Тем не менее мрак нижнего помещения усиливал эффект красочности верхних комнат. В тибетских интерьерах царили чистые тона: белый, черный, зеленый, оранжевый, красный, желтый, синий.

Большая часть селений располагалась в долинах рек, где на очищенных от скал клочках земли выращивался местный сорт ячменя. Мука из поджаренных зерен этого растения уже много веков составляет единственную пищу в бедных семьях и главную – в зажиточных. Скотоводы кочуют на высоте около 5000 м, где летом 30-градусная дневная жара чередуется с ночными заморозками.

Горцы говорят, что «чем выше поднимаешься, тем ниже опускается температура». Сильно разреженный воздух в сочетании с высоким солнцем создает температурный контраст в самых узких рамках. Например, солнцепек на открытом месте сменяется пронизывающим холодом в тени. Клочья ледяного тумана вызывают желание завернуться в меховой полушубок, а через несколько минут теплые лучи нагревают его, выманивая путешественника к ручью, где, раздевшись до пояса, он с удовольствием плещется в чистой воде. К вечеру налетает ветер, небо закрывается синими тучами и человек, дрожа от холода, вновь надевает шубу.

Палатка скотовода

Жители Тибета не отличаются гостеприимством, но, если путнику посчастливилось войти в чужой дом, хозяин предлагает гостю комнату или угол, шкуру барана на случай, если ночью температура упадет ниже нуля, и, конечно, чай с маслом – живительный напиток, без которого невозможно представить местное бытие. Тибетский чай трудно назвать напитком; этот питательный продукт один из немногих в местной кухне требует длительной варки. Ранним утром у каждой хозяйки бурлит на очаге большой котел. Женщина бросает куски чая в кипящую воду, добавляет соль, питьевую соду или буру. Доведя массу до кипения, она дополняет ее шариками осветленного ячьего масла и не снимает с огня в течение нескольких часов. В таком виде чай обретает высокие питательные свойства, а после смешивания с поджаренной мукой становится полноценной пищей.

Тибетский кирпичный чай представляет собой необычный продукт. В брикетах содержится смесь обычного, сухого листа с веточками, содой, селитрой и некоторыми другими компонентами.

В местности, где извечно не хватает пищи, напитком является чан – некрепкое ячменное пиво, тогда как чай скорее напоминает суп. Китайцы снабжают им Тибет с незапамятных времен, поэтому его производство и доставка налажены гораздо лучше остальных продуктов.

Мутовка и жбан для хранения чая

До середины XX века солидная величина и вес (7–8 кг) брикетов чая позволяли перевозить его сначала на лошадях, затем на яках, без которых торговцы не могли бы преодолеть горные перевалы. Большая часть товара продавалась на рынках крупных городов, после чего излишки развозились по отдаленным районам. Трудный путь диктовал особую форму и упаковку чайных блоков. Перед отправкой торговцы заворачивали прессованный чай в свежую, или «зеленую», шкуру и на несколько секунд погружали в воду. После этого упаковка долго сушилась на солнце. По мере высыхания брикеты cжимались, а их содержимое спрессовывалось еще сильнее. Полностью высохнув, шкура приобретала коричневатый оттенок и становилась твердой, как дерево. При транспортировке, когда конь спотыкался, пересекая горную речку, с грузом ничего не случалось, даже если он намокал. Обтянутые шкурами сухие, округлые пачки нередко скатывали по склону, не опасаясь за их целостность. Товар не портился под дождем, оставаясь неповрежденным даже в том случае, когда оказывался в реке, где плавал несколько суток. Чудо китайского упаковочного искусства – брикетный чай, использовался в качестве валюты. Потратив на рынке деньги, покупатель мог расплатиться куском брикета, поэтому простые тибетцы старались запастись чаем, чтобы меньше думать о монетах.

Колесо жизни

Каждую осень, примерно в середине сентября, над городами и поселками Тибета взвиваются бумажные змеи. Их запуск символизирует большую осеннюю луну, начало праздника урожая, время всенародного купания в горячих источниках и сбора целебных трав. Второй крупный праздник – Новый год – проводится в первом месяце по тибетскому календарю на главной площади Лхасы, где в течение 10 дней идет великое богослужение. Церемония, впервые проведенная в XV веке, сейчас собирает около 100 тысяч горожан и паломников со всего буддийского мира. Впрочем, толпа богомольцев не редеет и в обычные дни. Пожалуй, нигде, кроме Лхасы, нельзя настолько остро ощутить силу религиозных чувств. Тибетцы всей своей жизнью выражают ламаистскую идею: настоящее как следствие прошлого и одновременно причина будущего.

Жители горной страны долгое время не знали колеса. Не используя столь необходимого приспособления в быту, они охотно употребляли его в религиозных целях. Ламаизм не требует от верующих исполнения обрядов. Читать молитвы, предварительно заучив тексты 108 томов Кангиура, надлежит ламам, а простому человеку штудировать священное писание не нужно. Молитву заменяет произнесенная нараспев фраза «Оm mani padme hum» («Будь благословен, рожденный из лотоса»). Более того, эти слова разрешается выговаривать символически, прокручивая латунный барабан, на котором они начертаны. Считается, что при вращении по часовой стрелке мантра срывается с цилиндра и улетает в небо. Молитвенные колеса в Тибете можно встретить повсюду. Покрытые золотом, они украшают входы в храм; подвешенные на столбах, служат обитателям и богомольцам в монастырях. Похожие на водяные мельницы молитвенники устраиваются над горными ручьями.

Колесо жизни как украшение входа в храм

Небольшие барабаны имеются в каждом доме (над воротами и очагами, где их вращает горячий воздух). Особо ревностные буддисты не расстаются с ними ни на минуту. Набожные старушки не выпускают блестящие колеса из рук даже тогда, когда занимаются хозяйством. Если потребуется помощь второй руки, тибетка читает молитву вслух, что гораздо труднее, чем крутить цилиндр.

Молитвенное колесо на горном источнике

Ряды латунных барабанов, подвешенных на вертикальной оси, тянутся вдоль стен Джоканга, формируя первый из трех священных кругов. Вторым служит улица Палкхор, огибающая главный храм Лхасы. По преданию, вначале она окружала озеро, в котором водились демоны. Не желая терпеть рядом с собой нечистую силу, горожане засыпали водоем и построили на его месте Джоканг. Позже недалеко от святилища расположилось здание городской управы с входом, украшенным хвостами тигров в качестве символа власти и правосудия. Третий круг образовала 10-километровая улица Лингкор; последнее священное кольцо охватило весь древний город вместе с дворцом Потала. Теперь по всем трем улицам струится непрерывный людской поток. Совершая символическую молитву, люди идут в одну сторону, обходя сидящих посреди дороги нищих, безумцев, монахов с жертвенными кружками и лам, нанятых для чтения сутр. Богомольцы осторожно перешагивают через спящих собак и бродяг, которым городская пыль кажется мягче кошмы. Никто не оглядывается назад под страхом божественной кары, хотя задержаться у лотка либо зайти в лавку не возбраняется никому.

Может показаться странным сам факт мирного соседства буддийской святыни и базара – места не слишком привлекательного и далекого от духовности. Бесконечный поток верующих протекает мимо столь же бесконечного ряда ларьков. Отличить паломника от торговца или простого покупателя почти невозможно, хотя надобности в этом никто не испытывает, поскольку для жителей Тибета не существует такого понятия, как вера. Религия и обыденность для них неразделимы, поэтому представленные здесь товары одинаково важны для обеих (или единой) сторон жизни. Пожалуй, если спросить старика с четками в руках, верит ли он в Будду, тот не поймет суть вопроса. Помимо молитвенных барабанов, благовоний, божественных статуй и культовых рисунков тангка, на гигантском рынке Лхасы продаются ювелирные изделия, посуда, ткани и другие полезные вещи. На священных улицах стоят большие чаны из бронзы. Во время религиозных праздников в них кипятят чай для паломников и многочисленных гостей, прибывающих из ближних и дальних провинций.

В старину на Палкхоре продавалось все, что создавала немудреная экономика Тибета, а производила она в основном предметы быта. Исключением служили отпечатанные с досок монастырские книги, оружие и украшения. Большим спросом пользовались серебряные ожерелья из Шигатзе, яркие, прочные ковры из Гьянтзе, кинжалы в узорчатых ножнах работы оружейников Дэгэ. На рынках Лхасы можно было приобрести главное богатство края – скатанное в большие круги топленое ячье масло. Его запасы в кладовых определяли благосостояние простого тибетца, поэтому в народе жир ценился дороже золота.

Движение по священным кругам означало молитву лишь в случае, если правое плечо паломника было обращено к святыне. Хождение по воображаемой траектории солнца олицетворяло круговорот времени, что, в свою очередь, отражало связь прошлого, настоящего и будущего. В Тибете вечное вращение колеса жизни символизировал и другой, столь знакомый европейцам знак – свастика. Считая себя потомками ариев, фашисты сделали своей эмблемой знак обратного движения, заимствованный из древней тибетской религии бон.

Паломник с вертушкой

Помимо вертушек и кругового шествия, религиозный экстаз выражался простой, но крайне неудобной формой передвижения: воздевая руки над головой, человек сводил их на груди, опускался на колени, падал на землю, приподнимался, продвигаясь до места, где легли кончики пальцев, и вновь падал ниц. Для того чтобы проползти в молитве улицу Лингкор, требовалось около 5 тысяч таких движений. От неминуемых ран кожу спасали шерстяные наколенники и чехлы на руках, отдаленно напоминавшие варежки. Особо фанатичные буддисты не ограничивались кругами Лхасы, приползая в священный город из отдаленных районов Тибета, Непала, Бутана и даже из Монголии. Своей наружностью и характером тибетцы напоминают исконных обитателей американских прерий: резко очерченные лица, прямые черные волосы, горделивая осанка, настороженность, вызванная постоянной готовностью к схватке с врагом. Типично тибетское лицо похоже на рельеф из слоновой кости; пронизывающий взгляд маленьких глаз дополняется волевыми складками у рта и подбородка.

Национальная одежда тибетцев называется «чуба», но, в отличие от привычной шубы, шьется из различных материалов – овчины, сукна, шелка или домотканого полотна. Раньше представители степных районов предпочитали мотыге оружие, а добротной одежде – украшения; золотые либо медные перстни, серьги, браслеты носили и женщины, и мужчины. Просторный, теплый халат бедняка имел единый размер, поэтому годился для человека любого возраста и комплекции. Перехваченный в поясе ремешком, он едва достигал колен, исполняя роль одежды и сумки. В карман, образованный напуском над талией, можно было складывать необходимые в течение дня вещи, например деньги, огниво, персональную миску, четки, кинжал.

Крестьянин из Северо-Восточного Тибета

Благодаря особенностям местного климата у жителей Тибета выработалась привычка носить чубу со спущенными рукавами. Как только пригревало солнце, работающий мужчина освобождал от одежды одну руку; к полудню становилось еще жарче, и на поясе повисал второй пустой рукав. Стоило только подуть ветру или набежать тучам, рукава возвращались в исходное положение. Таким образом, весь гардероб горца в буквальном смысле находился под руками. Собираясь на рынок, скотоводы надевали вместо обычных шапок связки лисьих шкур. Обладатель такого убора легко рассчитывался за покупки, ведь вместо денег он мог предложить торговцу мех.

Тангутские шляпы из кошмы

Тибетские женщины до сих пор хранят верность старинным платьям с вышивкой красного, зеленого и желтого цветов. Постоянным атрибутом как будничной, так и выходной одежды остается передник с яркими горизонтальными полосами. До недавнего времени украшения в левом ухе служили символом положения в обществе. Супруги высших чиновников носили серьги длиной до 15 см. Замужние женщины покрывали голову деревянными формами, пропуская через них волосы на собственный вкус. Покрытый лаком, тонкой резьбой, инкрустированный драгоценными камнями, такой убор весил несколько килограммов и представлял собой настоящее произведение искусства.

Мужчины заплетали волосы в косу, которой в идеале требовалось быть длинной, толстой, прямой, хорошо умащенной. После укладки мужские, как и женские прически тщательно промасливались и твердели, становясь похожими на задубевшую шкуру яка. В особых случаях женщины сплетали из своих волос 108 тонких косичек, своеобразно воплощая священное число. Каждую косу полагалось украсить серебряной монеткой, а за неимением денег – блестящей раковиной. Сложная прическа полностью закрывала спину и выглядела как кольчуга, выделяя хозяйку не только эффектным видом, но и звуком: монеты звенели при ходьбе, как колокольчики.

Прическа с деревянной формой

Тибет является одним из немногих мест на земле, где сохранилась традиция полигамии, причем относящаяся и к многоженству, и к многомужеству. Отвергнутый цивилизованным обществом, здесь этот обычай оправдывался нищетой населения. Для большинства тибетских семей групповой брак был и остается лучшим способом удержать под родительским кровом всех сыновей, следовательно, заплатить лишь один калым, избежав раздела семейного добра. Официально женился только старший брат, наследник родового имущества, дома, пастбища. Вскоре после свадьбы невестка делила ложе со свекром, а затем к браку присоединялись младшие сыновья. Вопрос об отцовстве никогда не поднимался: общая жена становилась матерью детей, которые относились к семье, а не к ее представителям. При всей спорности самого явления, тибетская полигамия имеет немало положительных сторон. Одна из них выражается в равноправии полов, уважительном отношении к женщине, что на Востоке бывает крайне редко.

Женские украшения для волос. Рисунок А. В. Потаниной

Если у зажиточного тибетца подрастало несколько дочерей, он мог усыновить юношу в качестве супруга для всех дочерей. Новый член рода считался сыном, братом, мужем, но только не отцом собственных детей, потому что по традиции у них была только мать – старшая дочь, для которой и выбирался супруг. Вступившая в брак вдова сначала на время, а затем и навсегда уступала собственного мужа взрослым дочерям. Однако, оставаясь хозяйкой дома, она сохраняла право называться матерью всех детей.

Укоренившиеся в Тибете полигамия и безбрачие лам повлекли за собой избыток женщин. Нехватка мужчин вызывала конкуренцию среди девушек, одновременно формируя в обществе лояльность по отношению к добрачным связям. В случае беременности незамужней тибетки отец будущего ребенка трудился на благо ее семьи в течение месяца. Через две недели после родов временного зятя благодарили и... показывали на дверь. Тот уходил, зная, что больше никогда не увидит ребенка, которого причисляли к семье девушки как сына ее матери.

Тангутка из провинции Амдо. Рисунок А. В. Потаниной

Еще со времен Марко Поло молодые тибетки носили украшения из нанизанных на ремешок серебряных денег. Знаменитый путешественник назвал такие ожерелья своеобразным языком любви. Каждый знак внимания со стороны мужчины добавлял в них по монетке.

Многорядное монисто означало, что девушка хороша, пользуется успехом у противоположного пола и ее можно сватать. Юным, невзрачным, неумелым либо капризным особам приходилось рекомендовать себя редким ожерельем. Особенно ценилась связь с чужеземцем, которую тибетки отмечали коралловым шариком.

Впервые оказавшись в Лхасе, иностранец мог огорчиться, увидев, что человек, с которым он так приятно общался накануне, при новой встрече показывал язык. По незнанию обычное проявление вежливости принималось за хулиганство, а ведь именно так приветствовали друг друга воспитанные тибетцы. Хорошие манеры давались нелегко: в богатых семьях детям приходилось терпеть жесткое, граничащее с жестокостью отношение со стороны домочадцев. Тибетские аристократы придерживались мнения, что простолюдин хотя бы в юные годы имеет право на снисходительность и доброту окружающих, поскольку в будущем его ожидает нелегкая жизнь. Отпрыск знатного рода, наоборот, в дальнейшем будет пользоваться всеми благами, поэтому должен воспитываться в суровых условиях.

Такие явления, как брань наставников, постоянные окрики, холодность отца и матери, недоедание, применение палки и плетки вполне соответствовали высокому положению ребенка. Ему полагалось испытать трудности в детстве затем, чтобы научиться понимать бедняков и в дальнейшем проявлять участие к их нуждам. Такие методы воспитания относились не к религии, а к семейной политике. Излишняя жесткость нередко приводила к смерти детей со слабым здоровьем, зато выжившие отличались физической силой и легко преодолевали душевные невзгоды.

Слабым трудно существовать даже в современном Тибете. Суровый климат не оставляет шанса людям, страдающим врожденными недугами, ибо они требуют внимания и потому осложняют жизнь другим. Только отсюда исходит излишняя строгость в воспитании, для которой не имеется иных причин, кроме заботы о человеке. Набожные пастухи из высокогорных районов купали младенцев в ледяных ручьях отнюдь не в религиозных целях. Осуществляя этот варварский акт, семья выясняла, готов ли ребенок к испытаниям, имеет ли право на жизнь в суровом климате, в отсутствии медицинской помощи. Небольшая процессия направлялась к источнику, протекавшему среди льдов на высоте около 6000 м. Хозяйка дома держала на руках дрожащее тельце, тогда как остальные члены семейства раздевали ребенка. Женщина опускала его в воду, погружая по шею, а затем ждала, пока он посинеет и перестанет плакать. Полумертвого малыша вытаскивали, растирали и одевали. После этого оставалось надеяться на волю Всевышнего. Смерть означала слабость, избавление от несчастий, которые в скором времени ожидали и здоровых детей.

Монгольский храм, постоен по образцу богатого тибетского жилища

Представители имущих классов садились на лошадь раньше, чем начинали ходить. В стране, где не знали экипажей и все передвижения совершали пешком или верхом на лошади, плохим наездникам приходилось туго. Дети аристократов садились в узкие деревянные седла раньше, чем начинали ходить. Уроки верховой езды устраивались ежедневно. Пятилетние малыши могли поражать движущиеся мишени из винтовок и луков на скаку, стоя на седлах. Даже сегодня нередки картины, когда юные наездники шумными отрядами скачут по долине, лихо прыгая с одной лошади на другую. Тибетцы не любят ездить рысью: местные кони отличаются малым ростом, и всадники опасаются выглядеть смешными. Более привычная иноходь обеспечивает нужную скорость, а бешеный галоп полезен во время обучения.

В старину наследники аристократа занимались вместе с детьми слуг в специальной классной комнате. Обязательный курс включал в себя изучение языков, светских дисциплин, штудирование религиозных текстов. Священные письмена осваивались в качестве законов, причем подолгу и постоянно, потому что напечатанные, записанные от руки и в виде рисунков, они были развешаны на всех стенах класса. Являясь больше, чем просто школьным предметом, тибетские законы формировали сознание будущего гражданина, патриота и просто доброго человека. Согласно древним правилам, тибетцам предписывалось «отвечать добром на добро, не нападать на мирных путников, читать и понимать священные трактаты, помогать ближним и незнакомцам, вовремя платить долги». От богатых закон требовал не только снисхождения к бедным, а осознания их себе равными. От бедных не требовалось ничего, хотя утешение в случае надобности было гарантировано.