Текст книги "Тибет"

Потеряв независимость, жители Тибета начали изучать китайский язык. Лхасская знать, кроме того, использовала два вида местной речи: разговорную и высокого стиля. Первая употреблялась в народе, а аристократу подходила для разговоров с домашними и людьми рангом ниже. Высокопарный слог был обязателен в общении с человеком равным либо стоящим выше на иерархической лестнице. По негласному правилу в высоком стиле следовало обращаться даже к животным более знатного господина. Например, слуга, подносивший корм хозяйскому коню, говорил примерно следующее: «Не соизволит ли досточтимая лошадь отведать овса?». Со стороны все это могло показаться игрой, но местные жители относились к этикету серьезно, как, впрочем, и к самой игре, которую не считали простой забавой. Если для взрослых она была полезным времяпровождением, то для детей – лучшим способом приспособиться к суровым условиям Тибета, в частности к резким перепадам температур. Любители ходьбы на ходулях учились держать равновесие. Стрельба из лука, особенно на скаку, формировала меткость и укрепляла руки. Прыжки с 5-метровым шестом предотвращали вялость ног, слабевших от долгого пребывания в седле. Овладев в совершенстве этим искусством, подросший ребенок легко преодолевал такие преграды, как горный ручей и расселина в скалах. Девушки и молодые женщины играли в волан, представлявший собой окаймленный перьями кусок дерева. По нему разрешалось бить только ногами. Соперницы немного поднимали юбки и с силой ударяли по волану, стараясь держать его в воздухе как можно дольше (иногда до 10 минут), прежде чем направить в сторону партнерши.

Среди большого разнообразия игр самой любимой забавой тибетцев был запуск змеев. К сегодняшнему дню он стал национальным видом спорта, чем, собственно, и являлся изначально. Массовый запуск змеев начинался по разрешению властей, обычно в засушливом сентябре. Все знали, что концентрация даже самых легких летательных аппаратов в облачном небе может вызвать гнев бога дождя. В горах этому способствовали громкие звуки, поэтому люди старались не кричать, если видели, как со стороны Индии прибывают тучи – главная причина тропических ливней. В первое утро осени одинокий змей зависал над Поталой, а через несколько минут к нему присоединялись другие, всевозможных форм, размеров и окраски, которые постепенно разлетались над небом Лхасы.

Выписывая виражи, попрыгивая и раскачиваясь на ветру, воздушные чудовища объединялись в группы и разыгрывали битвы, стремясь свалить на землю противников. Ночью глаза драконов загорались красным светом, исходившим от небольших масляных ламп. Кроме того, участники ночной битвы стонали и ревели, как живые: в туловище змея вкладывались раковины, размещенные таким образом, чтобы воздух, проходя через них, издавал звуки различной тональности. Много терял тот, кто не видел этого феерического зрелища, но еще больше страдали те, кто наблюдал его впервые. Можно представить себе ужас крестьян-погонщиков, прибывших с караванами из дальних стран. Просыпаясь среди ночи от страшных воплей, они выглядывали в окно и видели изрыгающих огонь чудищ; казалось, сами боги сошлись на поединок, грозя в пылу битвы уничтожить не только друг друга, но и весь город вместе с испуганными, ни в чем не повинными торговцами.

Осенью в тибетских домах чаще, чем в другие сезоны, устраивались пиры. Роскошное застолье с десятками, а порой и сотнями гостей начиналось с приглашения. Его писали на толстых, больших (30 х 60 см) листах бумаги от лица хозяина, хозяйки и виновника торжества; каждый из перечисленных скреплял послание личной печатью. Размноженный по числу приглашенных, упакованный в конверт с изображением фамильного герба, закрепленный на длинном жезле, документ переходил в руки гонцов. Посланцы садились на чистокровных скакунов и отправлялись в путь, размахивая палками, на которых, подобно знаменам, развевались дощечки с текстами молитв.

Замок тибетского князя

Перед отъездом всадники заучивали устный вариант приглашения, где давалась иная, на сей раз правильная, информация. Обычай давать ложные сведения в письме возник давно и был надежной защитой от разбойников. Напав на роскошную кавалькаду, бандиты, безусловно, прочитывали документ и могли напасть на дом, в тот момент полный еды. Для предотвращения злодейства хозяин искажал в письме свое имя, неверно указывал адрес, дату, тогда как точную информацию будущий гость получал из уст гонца. В отдаленных районах Тибета этот обычай сохранился до нашего времени.

Хозяйка начинала готовить стол задолго до торжества, понимая, что прием гостей делает ей честь, определяя репутацию супруга и всего семейства.

Тибетский князь с семьей

Страна, расположенная на высоте 4000–5000 м над уровнем моря, представляет собой нечто похожее на гигантский холодильник.

Заготовленные впрок продукты сохраняют свежесть из-за низкой температуры, но в большей мере вследствие сухости воздуха. Спокойно пролежав лето, мясо здесь может храниться еще год, а зерно остается съедобным веками.

Тибетцы всегда выступали за равноправие мужчин и женщин во всех сферах, кроме кулинарии. Кухня в Лхасе и других городах горной страны считалась мужским делом. Основу питания составляло простое блюдо под названием «цампа». Оно приготавливалось из ячменя, поджаренного до светло-коричневого цвета, промолотого и прокаленного на огне. Собственно слово «готовить» в его привычном понимании для традиционной тибетской еды неприменимо, ибо золотистую муку не нужно варить. Каждый обитатель «крыши мира» носил при себе недельный запас цампы. Почувствовав голод, человек ссыпал муку из кожаного мешка в личную чашку, заливал ее чаем, размешивал пальцем до густого теста и принимался за еду. Богатые хозяйки пользовались более изысканным рецептом этого блюда: замешанное на горячей воде тесто заготавливалось впрок, а в определенный день нарезалось на кусочки и подавалось к столу в виде сырого печенья.

Масло тибетцы предпочитали готовить вручную на домашних маслобойнях. Молоко вездесущих яков сливалось в большие мешки, сшитые из козьих шкур мехом внутрь. Женщины накрепко зашивали и стягивали веревкой их открытый край. Далее процесс приготовления масла переходил в крепкие мужские руки, производившие пахтанье путем битья, встряхивания и многократного бросания бурдюка на выступающие из мостовой камни. Движения могли быть яростными, быстрыми, но обязательно выверенными, поскольку небрежность приводила к отделению шерсти от шкуры, и тогда масло считалось испорченным. Отдельные ворсинки все же попадали в готовый продукт, но они, в отличие от клоков, легко удалялись. Насыщенное шерстью масло не годилось в пищу богатым, зато его с удовольствием поедали нищие.

В праздничные дни лхасские женщины готовили варенье из цветков рододендрона. Это благородное растение собирали у подножия Гималаев, где оно произрастало в большом количестве, удивляя разнообразием размеров, оттенков и запахов. Бутоны промывали очень осторожно, потому что любая царапина могла испортить продукт. Затем цветки вымачивали в стеклянной вазе, заполненной водой и медом: сладкая тягучая масса пропитывала лепестки, одновременно предотвращая поступление воздуха. Ежедневно в течение нескольких недель сосуд выставляли на солн це, поворачивая так, чтобы все цветки получили порцию солнечного света. Рододендрон медленно распускался и постепенно впитывал медовый раствор. Освобожденный от посуды, он еще несколько дней находился на воздухе, обретая хрустящую корочку без утраты вкуса и аромата. Перед подачей к столу хозяйка посыпала лепестки, словно снегом, сахарной пудрой. Позже в качестве деликатесов гостям предлагали китайские блюда: суп из плавников акулы и вареные побеги бамбука.

Семья собиралась на большой пир не только по случаю религиозных праздников. Торжественным обедом отмечалось семилетие ребенка – решающая дата в жизни каждого тибетца. Именно в этот день монах-астролог торжественно объявлял направление его дальнейшего пути. Пророчество начиналось фразой «Lha dre mi shonang-shig» («Да будут согласны боги, демоны, люди») и завершалось словами о будущем занятии виновника торжества. Ему предрекали монашество, медицину, воинское дело либо какое-нибудь ремесло. Возражать ученому ламе никто не осмеливался, даже если он возвещал переход аристократа в низшую касту.

Уклад кочевой жизни определяла извечная борьба за существование. Глава бедного семейства не прекращал думать о том, где раздобыть денег, чтобы сделать запасы ячменя, соли и чая. Ночь, проведенная на рваных кошмах в низкой тесной палатке из ячьей шерсти, не способствовала хорошему отдыху. Семья укладывалась спать на шкурах, брошенных прямо на земляной пол. Женщинам полагалось лежать справа от очага, а мужчинам слева. К полуночи огонь затухал, тепло уходило и еще до рассвета люди просыпались от холода, даже летом ожидая, когда солнце растопит иней.

Смуглая кожа тибетцев в течение года не знала воды. Считалось, что жир и грязь на теле спасают человека от болезней. Возможно, в этом они были правы, ведь сальная корка действительно предохраняла кожу от трещин, возникавших из-за перепадов температур и крайне сухого воздуха. Однако осенью в назначенный день все население Тибета дружно отправлялось в горы, чтобы помыться в горячих источниках. Люди знали чудесную силу «кипящей» воды, которая хотя и дурно пахла, но дарила бодрость, спасая от недугов.

Скотоводы, заселявшие удобные и относительно теплые долины Брахмапутры, не испытывали нужды в частой смене стойбищ. Они жили в стационарных поселках, располагая летние стоянки недалеко от зимних. Дома полукочевых народов тоже выглядели иначе. Крыши традиционных палаток из ячьей шерсти натягивались над глинобитными стенами, что придавало жилищам основательный вид. Каждый дом огибал парапет, сложенный из плиток сухого навоза. Являясь запасом топлива, это сооружение, кроме того, служило загоном для овец и местом сушки творога, который в готовом виде именовался чурой.

Внутреннее пространство палатки заполнял горький дым от тлеющего навоза. Узкое окно в крыше пропускало солнечный свет, одновременно играя роль дымохода. Ниши в толстых глиняных стенах устраивались, подобно шкафам, и также предназначались для хранения посуды: ведер, медных ковшей, деревянной маслобойки. Чашки в таких шкафах не держали, поскольку личную посуду каждый житель Тибета носил за пазухой.

В богатых домах пользовались и выставляли напоказ посуду из красной меди с искусной резьбой. Бедные довольствовались деревянными плошками, а кочевникам из отдаленных провинций посудой служили бараньи желудки, бычьи пузыри и рога яков, приспособленные под стаканы для чая и молока. Дочерна закопченный котел всегда стоял в очаге, сложенном из крупных необработанных камней. Вдоль одной из стен хозяева ставили кожаные мешки с маслом и солью. В переднем углу, где обычно лежало ружье, постоянно горели лампады, освещавшие глиняную статуэтку Будды.

Провинциальные тибетцы, подобно столичным, держали много собак. Однако свирепые лохматые псы скотоводов совсем не походили на добрых животных Лхасы, которые, казалось, не умели лаять, а лишь взвизгивали, если на них наступал неловкий прохожий. В качестве дополнительной защиты хозяева складывали у входа в дом кусты тамариска. Обвешав сухие ветки пестрыми тряпками, крестьяне делали нечто похожее на чучело и верили, что оно способно отпугнуть волков. Дикие звери приходили в поселки по ночам, а стаи птиц налетали днем, но и от них в кочевом Тибете имелось верное средство – удары в гонг, дежурство у которого обычно поручалось старухам или детям.

Жители долин Брахмапутры

Жизнь тибетских скотоводов всегда была тесно связана с природой и животными, которых относили к лучшим из земных существ. Испокон веков як служил основным транспортным средством, ибо грузы перевозились большими вьюками. Земледелец, вспахав с помощью яка поле, использовал борону из ячьих рогов. Оставшиеся после разделки кости хранились на черный день под слоем камней: из них варили суп. Из ячьей шерсти получались крепкие веревки и полотнища для палаток. Будучи самым большим из тибетских животных, як отличается от обыкновенного быка тем, что не мычит, а хрюкает. Наиболее приспособленное для местного климата животное, як не выживает на равнинах. Он покрыт длинной, густой шерстью черного цвета; мелкие копыта позволяют ему легко бегать и даже прыгать. Благодаря природной ловкости як может ходить по узким горным тропинкам, преодолевать болота, поросшие жесткой осокой. Единственным видом топлива в этом краю является аргал – лепешки из сухого ячьего навоза, смешанного с соломой. Похожее на сливки, ячье молоко годилось для приготовления многих продуктов. Кроме масла, женщины делали из него сыр и творог, оставляя продукты сушиться на войлочных подстилках в загоне. Едва начав ходить, мальчики садились на яков, таким образом обучаясь верховой езде. К десяти годам они уже мастерски владели пращой. Древнее оружие в виде сплетенного из шерсти ремня в Тибете заменяло хлыст: выстреливая мелкими камешками, юные пастухи заставляли телят шагать в нужном направлении.

Восхищаясь созданиями природы, тибетцы испытывали благоговейный страх перед ее необъяснимыми явлениями. Огромный мир, в большей своей части недоступный для разума простого скотовода, виделся обиталищем духов. Для защиты от злых сил жрецы рекомендовали покидать стойбища на 9, 13 и 19-й лунный день. В тех же целях даже самые бедные, отправляясь в дальний путь, нарочно забывали вещи, сворачивали с дороги, если навстречу попадался сборщик аргала с пустой корзиной. Бесхитростный амулет на шерстяном шнурке, завязанном отшельником монастыря, спасал от многих бед и потому стоил пяти баранов.

В Тибете никогда не оставляли умирающих в одиночестве. Специально обученный монах находился рядом во время агонии, не давая бедняге заснуть или впасть в бессознательное состояние. Успокаивая, объясняя природу вещей, служитель культа настраивал его дух на следование по определенному пути.

Он обращал внимание несчастного на то, как медленно исчезают «человеческие сознания»: зрение, слух, обоняние, осязание, чувствительность. Считалось, что даже в бесчувственном теле мысль должна сохранять активность и принимать участие в свершающемся таинстве.

Ритуальная церемония длилась довольно долго. В условиях высокогорья тело разлагалось не сразу, что способствовало появлению длительных похоронных обрядов. Едва ощутив последний вздох умершего, родственники начинали приготовления к дальней дороге. На покойника надевали платье задом наперед и помещали труп в котел. Разместив тело в позе Будды со скрещенными ногами или с подтянутыми к груди коленями, мужчины фиксировали его положение веревками. В большинстве случаев огромная посудина не являлась ритуальным инвентарем, а была обычной емкостью для кипячения воды. Именно в этом качестве она использовалась через несколько дней, когда женщины, вынув покойника и ополоснув котел водой, варили в нем угощение для гостей.

Находясь под воздействием учения Будды, тибетцы верили в святость добрых дел и старались совершать хорошие поступки. Так, в обряде погребения виделась возможность раздачи милостыни. Умерший заранее соглашался на то, чтобы его тело в качестве последнего дара послужило для насыщения голодных. В сочинении, название которого можно перевести как «Путеводитель для душ умерших», рассказывается о четырех способах тибетских похорон.

Если трупы зарывались в землю, что случалось крайне редко, тела, кости, кожа шли на съедение червям. Досточтимых покойников сжигали; когда останки превращались в груду пепла, богам устраивался обед в виде ароматов или зловония. Жители долин Брахмапутры издавна пользовались третьим способом, то есть сбрасывали тела в священную реку, предоставляя корм рыбам и речным грызунам.

Горцы отдавали своих покойников птицам и диким животным: родственники переносили тело на вершину горы, острым ножом разрезали на куски, отделяя внутренности и раскладывая все части на ровной площадке.

Зажиточные семьи заказывали 6-недельный церемониал, необходимый для того, чтобы оборвать узы, связывающие мертвого с живыми. Ритуальные действия совершались с миниатюрной статуей покойника, сложенной из деревянных палочек, одетой в его платье и увенчанной листком бумаги с условным изображением мужского или женского лица. В нижней части рисунка располагалась надпись с именем модели. Приглашенный лама сжигал бумажную голову и объявлял об окончательном уходе духа. Гонораром священнику служила уцелевшая одежда чучела, которую родственники отдавали в придачу к немалой сумме денег.

Тибетские монахи совершали похоронные обряды спокойно и отрешенно, прекрасно зная, что сами будут погребены более торжественно, хотя и не настолько пышно, как высокие сановники. Представители высшего духовенства после смерти и соответствующих процедур превращались в то, что на местном языке именовалось «мардоно». Достопочтенное тело полагалось высушивать в два этапа. Мумию, вымоченную в крепком растворе соли и поджаренную в масле, заворачивали в богатые одежды, покрывали лицо золотистой краской и помещали в специальные сооружения – субурганы. Менее почетным считалось захоронение в ковчегах, где хранились кости, оставшиеся после многодневного поджаривания трупа.

Иерархи ламаизма до сих пор покоятся в мавзолеях из золота или серебра, щедро покрытых драгоценными камнями. Их золотые лики отражаются в зеркалах, несмотря на то что в гробницы никогда не проникает свет. Бренная оболочка в нем не нуждается, а дух может найти дорогу и в темноте. Впрочем, столь примитивное объяснение – для простолюдина. Образованные ламаисты называют загробные путешествия обычным сном или сменой субъективных видений, создаваемых самим духом под влиянием своих пристрастий и поступков, совершенных в прежней жизни.

Великий, как океан

История Тибета тесно связана с буддизмом. Достигнув крыши мира, индийская религия успешно адаптировалась и развилась, приняв на новом месте особую форму под названием «ламаизм». Будучи весьма гибким учением, он довольно быстро затмил черную веру бон, ранее царившую на тибетской земле. Однако полного поглощения не произошло: местные верования частично сохранились, дополнив идеи Будды эффектными ритуалами.

В религиозных источниках основание бон датируется временем «до прихода буддизма». Историки склонны относить это событие к V веку, когда в Тибете появился проповедник Шенраб. Он пришел из Ирана, учил долго и спокойно, закончив праведную жизнь в кругу сторонников. Пока черная вера завоевывала западную часть Тибета, ее восточные районы осваивали дружинники сяньбийского князя Фаньни. Подобно тому, как без крови обошлось утверждение бон, китайцы мирно и быстро покорили соседей. По иронии судьбы именно завоеватель начал объединение разобщенных племен Тибета: вожди охотно присоединились к сильнейшему, сохранив верность его потомкам.

Официальное представление Шенраба состоялось в виде крещения в святом озере при участии богов и людей. С того момента основной задачей учителя стало спасение человечества, которое рождалось в аду и мучилось от «пяти ядов»: гордыни, страха, гнева, зависти, невежества. В несовершенном мире царили духи. Добрые и злые, они населяли все вокруг, существовали рядом с людьми, иногда помогали, но чаще насылали всяческие несчастья, например непогоду или мор. Проповедники черной веры обещали простым смертным избавление от круговорота бытия и обретение покоя. Со злой силой успешнее других справлялся верховный бог Санпо, наделенный женской ипостасью в виде Матери бытия. Не меньшей силой обладали и другие божества: Белый свет, Царь бытия, Чистое дитя бытия, Бог, рожденный из центра неба.

Жрецы бон поощряли самосовершенствование, награждали единоверцев за добрые дела, призывали к борьбе за правду и справедливость. Того, кто уклонялся от военных походов, считали отступником. К таковым относились люди, не желавшие работать на собственное благо, то есть пахать, сеять, собирать урожай, создавать большие семьи, приумножая родовое добро. Общение в черной вере осуществлялось путем мистерий, в ходе которых происходили гадания, заклинания, вызов болезней или непогоды. Главные церемонии бон ежегодно проходили на царском кладбище. Вожди и сановники собирались у жертвенника, на специально отведенном участке, под сенью деревьев.

Пока светский люд произносил клятву, служители ломали ноги жертвенным животным – баранам, собакам, обезьянам, потрошили их живьем, а потом разрубали на куски. Затем верховный жрец обращался к богам со словами «Да истребят духи, подобно этим скотам тех, кто изменится в мыслях, проявит непостоянство или замыслит зло». Видимо, кровавый ритуал действовал слабо, если в дополнение к нему раз в три года совершалась еще и великая клятва. Встав перед жертвенником, куда ночью складывались разные яства, жрец проговаривал следующую фразу: «Единодушно и всеми силами охраняйте мой дом. Духи неба и земли ведают вашими помыслами. Изменивший клятве будет изрублен, как эти животные». Устрашающим моментом церемонии служили груды убитых лошадей, коров, бесчисленного множества ослов.

Жуткие формы мистерий подавляли разум людей, веривших, что мир населен злыми духами и спасением от них может быть только вмешательство колдунов. Значительная часть населения Тибета до сих пор почитает грозного духа Лепчу, считая его сильнее доброго Будды.

В старину злое божество принимало любые жертвы, не гнушаясь и человеческими. Позже на основе этих ритуалов сложились некоторые обряды в Юго-Западном Китае и лесных районах Сибири, но в Тибете бон являлся не просто культом, а полноценной религией, воинствующей и долгое время затмевавшей другие верования своей строгой иерархией, организованным церемониалом и стремлением вмешиваться в государственные дела.

«Будда Сиддхартха Гаутама». Миниатюрная статуя, бронза

В отличие от бон буддизм никогда не знал единой церковной организации. Древнейшая мировая религия обязана своим появлением на свет мудрецу Шакьямуни, бродившему по городам долины Ганга в V веке до н. э. Основатель одной из трех мировых религий в юности носил имя Сиддхартха Гаутама, жил в предгорьях Гималаев, на юге современного Непала и, по легенде, происходил из царского рода шакьев. Накануне 30-летия царевич неожиданно отказался от титула, покинул семью и ушел в пещеры, взяв себе имя Шакьямуни. Всего за 6 лет обучения «отшельник из шакьев» сумел превзойти учителей и по знаниям, и по способностям. Итогом его самостоятельных исканий стало просветление, после которого он преобразился в существо, достигшее состояния высшего совершенства – Будду. Понятие, обозначаемое на санскрите и пали словом «Buddha», а на тибетском языке – «Sangs rgyas», в буддизме понимается как «проснувшийся, прозревший, просветленный, познавший запредельный свет». Согласно южно-палийской традиции земная жизнь Будды завершилась нирваной в 544 году до н. э., от этого момента ведется буддийское летосчисление.

Внушив поклонникам идею хранения в душе трех драгоценностей – Будды, дхармы и сангхи, Шакьямуни стал первым человеком, поднявшимся на духовные вершины естественным образом, то есть через разум и сердце. Остальные достигают высшей цели, разорвав цепь многих перерождений – сансару. В исконном буддизме многократная смена образов открывает путь к просветлению (бодхи) и успокоению (нирвана). Именно эти состояния знаменуют освобождение (мокша) с последующим достижением того, что не доступно ни богам, ни святым, ни тем более представителям других верований. Дхарму, или закон, определяющий все происходящее в мире, открыл Шакьямуни. Его высказывания в течение нескольких столетий передавались устно в виде сутр, а в конце прошлой эры были записаны на языке, близком санскриту.

Буддизм появился как движение бедняков, отверженных с рождения, страдавших от неудовлетворенных страстей, не сумевших найти место в обществе. Лишь для таких людей казалось достойным существование в буддийских общинах (сангхах), где отказывались от работы и стремились в пустоту, обозначенную красивым словом «нирвана». Буддийские монахи разделяли мир на две неравные части, безусловно относя себя к самой значительной. Сангхой назывался союз бритоголовых монахов – нищих, но равноправных и свободных, носителей закона, хранителей знаний и мастерства, следовавших путем Будды.

Буддийское монашество не требует особых человеческих качеств, но дает возможность обрести их путем совершенствования ума и психики.

Согласно идеям Будды в мире не существует вечных ценностей, нет бессмертия, нетленных душ, и вообще отсутствует какое-либо постоянство. Жизнь рассматривается как беспрерывное чередование рождений и смертей, развития и разрушения, пребывания в невоплощенном состоянии и нового воплощения. Все происходящее в мире не имеет начала, и все процессы обратимы. За каждым живым существом тянется тяжелая цепь кармы, как результат его деяний в бесчисленных перерождениях, в которых он мог предстать не только человеком, но и богом, созданием ада или животным. Однако человеческий облик наиболее благоприятен для совершенствования и достижения нирваны.

«Будда Шакьямуни». Миниатюрная статуя, бронза

Члены буддийских общин относили к добру ничегонеделание и пропаганду своего учения. В конечном счете оно приводило к желанному безделью, а затем полному исчезновению из жизни и мира вообще. Для буддиста земное бытие считалось мучением, которого нужно избегать. Окружающий мир представлялся иллюзией, безделье – лучшим занятием способного человека, стремившегося к добру путем непротивления злу. Обязательным условием спасения являлось прекращение процесса восстановления жизни, то есть безбрачие.

В Тибете буддизм возник не случайно, став результатом осознанной политики. Блаженствуя на «крыше мира», тангуты не общались с южными соседями до того времени, пока те сами не обратили на них внимание. Начиная с VII века страну по приглашению царей посещали буддийские миссионеры, взявшие на себя труд донести до народа заповеди Шакьямуни.

Первые подвижники приходили пешком из Индии, устраивая себе кельи в скалах недалеко от Лхасы. Их тесные каменные жилища до сих пор сохранились в окрестностях тибетской столицы.

Впоследствии буддизм распространился от Гималаев на северо-запад, завоевав умы и сердца китайцев, монголов, ойратов из Джунгарского ханства. Вместе с обитателями калмыцких степей тибетский вариант буддизма исповедовали буряты. Утверждение этой веры на сибирских просторах способствовало ее официальному признанию в 1741 году. Императрица Елизавета Петровна особым указом одобрила проведение чуждых ритуалов, разрешив устраивать буддийские монастыри на всей территории России.

На исторической родине основным учением долго являлась махаяна, выраженная в сутрах совершенствования мудрости. Произнесенные Шакьямуни священные слова были осмыслены и доведены до людей во II веке. Спустя два столетия похожий процесс произошел с сутрами второго поколения. В Тибете растолкованные тексты переводились с палийского и санскрита, повлияв на развитие местной письменности, как известно созданной на основе индийской. В XIV веке трудами лам сутры были упорядочены в едином каноне, одной из частей которого стали 108 томов Кангиура.

Золотые статуи Будды в тибетском монастыре Сакья

Основной доктриной махаяны служит учение о небесных и земных бодхисатвах. Буддисты верят, что на небесах обитают существа, которые после просветления добровольно остались в кругу перерождений с тем, чтобы помогать другим достичь нирваны. К земным бодхисатвам относятся монахи и миряне, желающие просветления. Более приемлемая для тибетцев ваджраяна во многом совпадает с махаяной, если не принимать во внимание мысль о просветлении в рамках одной человеческой жизни. В ее текстах сказано, что бодхисатва Авалокитешвара, столь почитаемый в горной стране, является главным на земле в период между нирваной Будды прошлого Шакьямуни и рождением Будды будущего Майтрейи.

Первым высокопоставленным поклонником буддизма можно назвать тибетского царя Сронцзангамбо. В преданиях его называют родоначальником династии Тубо, от наименования которой, возможно, произошло название «Тибет». Объединив враждовавшие племена, этот владыка построил настоящее государство с сильной армией и собственной внешней политикой. Сронцзангамбо легко избавлялся от сановников, лично убивая самых несговорчивых. Однако справиться со жрецами бон ему удалось лишь отчасти, ненадолго и с посторонней помощью. Буддисты не боялись духов, видимо, потому что были сильнее.

Будучи искушенными в духовной борьбе, они принесли с собой тексты молитв, которые давали эффект больший, чем заклинания колдунов. Кроме того, монахи-аскеты работали бескорыстно, а их содержание не требовало больших расходов. Пользуясь советами общинников сангхи, вождь сумел укрепить власть, которую и далее поддерживал с помощью буддизма.

Только лишь политическими интересами объяснялось бракосочетание Сронцзангамбо с китайской принцессой Вэнь Чэн из династии Тан, а также супружество с Бхрикути, дочерью короля Непала. Жены тибетского царя, помимо приданого и мирных договоров, привезли с собой золотые статуи Будды. Прославившись красотой и добродетелью, они завоевали любовь народа и вошли в религиозную традицию, став прекрасными образами Белой и Зеленой Тары. В 639 году Сронцзангамбо устроил резиденцию в Лхасе, обосновавшись во дворце на «красном холме» Марко Ри, то есть там, где позже была воздвигнута Потала. Процесс утверждения молодого царя, как и буддизма, проходил отнюдь не гладко. По замечанию современников, «вырванные глаза, отрезанные головы, конечности и другие части тел появлялись на площади у подножия холма почти каждый день».

Во времена династии Тан одним из центров восточной цивилизации являлся Пекин, поэтому неудивительно, что молодая царица устроила свою жизнь в Тибете по примеру китайского императорского двора. Приехавшие вместе с ней ученые, медики, художники и мастера положили начало многим тибетским ремеслам. С того времени соседние народы связал так называемый чайный путь, который является основной торговой дорогой уже более 13 столетий.

В 648 году Лхасу украсили храмы, построенные по просьбе жен царя специально для привезенных ими святынь. В Джоканге расположилась статуя Будды Шакьямуни, прибывшая из Китая вместе с царицей Вэнь Чэн. По легенде, его фигура сама собой превратилась в золото, став материальным воплощением юного божества. Статуя, привезенная Бхрикути, заняла место в новом храме Рамоче. Возможно, непальская супруга царя наблюдала за постройкой самого здания, проявив желание воплотить в нем знакомые черты. Так или иначе, оба храма отличались совершенными формами, сияли роскошной отделкой и сохранили первоначальный облик до сих пор.