Текст книги "Хелот из Лангедока"

– Братья, сестры? – не отставал мучитель. – Отвечай!

Он снова подтолкнул Тэма ногой.

– У меня был брат, – с трудом сказал Тэм и взмолился: – Пожалуйста, сэр!

– Я жду, – безжалостно напомнил Гури, накручивая на палец длинную белую прядь. – Я задал вопрос и жду на него ответа. Что стало с твоим братом, Тэм Гили?

Слезы сами собой потекли по грязному лицу Тэма. Он прижал ладони ко рту и впился в палец зубами, чтобы не разреветься. Гури смотрел на него с непонятным выражением: не то сочувственно, не то брезгливо.

– Мой брат был младше меня на два года или около того, – выговорил наконец Тэм. – Нашу деревню сожгли, а нас загнали в болото. Мать утонула… Мы с братом потерялись и долго плутали по лесу, а потом выбрались на большую дорогу. Он умер от голода, сэр. Мне повезло, меня схватили стражники. Они дали мне хлеба, а потом заковали в цепи, сэр.

– Ты знаешь, куда тебя вели? – спросил Гури после долгой паузы.

– Да… они говорили про соляные копи.

– Тебе было страшно?

Тэм замялся. Гури вдруг хихикнул и улыбнулся своей неприятной улыбкой.

– Ты думаешь, что соляные копи – это лучше, чем такой господин, как я?

Тэм сжался и стиснул пальцы в кулаки. Гури тихонько вздохнул, словно от усталости, встал и, сильно хромая, прошел через комнату, как будто совершенно позабыв о Тэме. Он раскрыл свой дорожный сундук и принялся рыться в нем. Вскоре в Тэма полетела необъятная рубашка из тонкого полотна. Не оборачиваясь, Гури сказал:

– Наденешь вот это, а твои лохмотья – в печку! Завтра подберу тебе что-нибудь поприличнее.

Он расстелил на плоской крышке сундука несколько теплых плащей и обернулся. Тэм все еще стоял посреди комнаты в недоумении, прижимая к себе рубаху.

– В чем дело? – осведомился Гури. – Неужели я так плохо говорю по-английски?

Полумертвый от страха перед Гури и не видя рядом никого, кто бы помог, кроме того же Гури, Тэм внезапно бросился к нему, вцепился в одежду валлийца и отчаянно зарыдал.

Гури провел рукой по растрепанным соломенным волосам, а потом отстранил от себя всхлипывающего Тэма и, не обращая на него больше никакого внимания, бросился на свою кровать. Через минуту Гури уже спал, натянув на голову одеяло, сшитое из желтых козьих шкур.

* * *

Полуденное солнце припекало лысинку святого Сульпиция, когда отшельник поднялся на холм, опираясь на руку долговязого Моргана Мэгана. Странная это была парочка: низкорослый отшельник, облаченный по всем правилам в рубище, и чудаковатый колдун из чужих миров в заплатанном плаще. Оба стояли неподвижно и всматривались в заливные луга, принадлежавшие обители святого Себастьяна. Трава уродилась хорошая: Мэгану по пояс, а отшельнику едва ли не до плеча. Еще не косили. Одуряюще пахли цветы, воздух гудел от насекомых.

– Где она? – Морган Мэган шептал, хотя рядом на несколько миль никого не было.

– Вон. – Отшельник указал на маленькую фигурку, терявшуюся среди трав и цветов. – В низине.

Морган Мэган вытянул шею и прищурил здоровый глаз.

– А, вижу… Красивая девушка твоя Дианора.

– Ты уверен, что не причинишь ей вреда? – спросил отшельник.

– Разумеется. – Морган Мэган взглянул на святого с искренним удивлением. – Я видел только добро и от нее, и от тебя. Как же я могу даже помыслить о том, чтобы навредить вам?

Отшельник пожал плечами.

– По неведению, по неумению… – нехотя пояснил он.

– Ерунда. Совсем маленькое колдовство, неоднократно испытанное на себе и других. Обыкновенные врата. Я называю их «Радуга». Мне не раз случалось открывать их. Не следует опасаться того, что доказало свою безопасность.

Он хмыкнул, потешаясь от души над высокопарностью своих слов.

За поясом у колдуна были чаши. Десять глиняных чаш, вылепленных им за долгие часы бесед с отшельником.

Как только стало ясно, что рука у Мэгана заживает, он воспрял духом и предложил святому Сульпицию открыть врата, если это необходимо для спасения Дианоры. Несмотря на просьбы поторопиться, Мэган не спешил, работал тщательно. Он долго подбирал нужную глину, для чего обошел все окрестности. Затем принялся изготавливать сосуды, делая это неумело, но с великим старанием. Несколько дней десять корявых чаш сохли. По утрам колдун выставлял их на солнышко, а вечером заботливо убирал, оберегая от ночной прохлады. Потом раскрашивал в семь цветов.

Святой Сульпиций, уверенный в том, что ему и без того не замолить своих грехов во веки вечные, решил положиться на добрую волю колдуна и не препятствовал ему творить чары. Морган Мэган даже не подозревал о том, какую страшную борьбу выдержал христианский подвижник с самим собой и своей совестью, когда позволил колдуну делать все, что тот сочтет нужным.

И вот сейчас Морган Мэган вынимал чаши из-за пояса одну за другой и медленным, точным движением руки отправлял их вверх. Они не падали – одна за другой повисали над горизонтом, постепенно складываясь в радугу. Святой Сульпиций, раскрыв рот, следил за магом. А тот больше никого и ничего не замечал. Сосредоточенный, спокойный, он видел только десять чаш, слившихся одна с другой. Разноцветные полосы окрасили синее небо, в котором не было ни облачка. Дуга уперлась в цветущий луг и преградила путь Дианоре.

Девушка остановилась, подняла голову. На мгновение святому Сульпицию страстно захотелось, чтобы она заподозрила неладное и повернула назад, прочь от этих прекрасных ворот в другие миры. Но спустя несколько секунд он увидел, что Дианора подхватила длинное платье обеими руками и медленно пошла навстречу радуге. Высокие травы сплетались вокруг нее, мешали идти – они словно хотели задержать ее. Какое-то время, глядя девушке вслед, отшельник думал, что колдовство не удалось. Но вот Дианора сделала еще шаг – и пропала. Ее больше не было.

«Может быть, она упала? Может быть, ее скрыли травы?» – в смятении подумал отшельник. Но Морган Мэган, прочитавший его мысли, слегка улыбнулся и покачал головой.

– Она ушла, твоя дочь, – сказал он. – Ушла в тот край, где высокие деревья. Там ей будет хорошо. – Его тонкое бледное лицо затуманилось грустью. – Край, где высокие деревья… – повторил он. – Давно я там не был. Там другое время. Там до сих пор жив Древний Народ… ах, как там чудесно… – Он прищурился и протянул руки к небу.

Радуга распалась. В небе вновь стали видны десять чаш, но сейчас они поражали великолепной правильностью формы, как будто их изготовила рука мастера. Тонкостенные сосуды из редчайшего, драгоценнейшего фарфора светились, озаренные солнечным светом. Но они излучали и свой собственный свет. Каждая полоска из семи цветов радуги горела и переливалась, Мэган тихо вздохнул от восторга, а потом развел руки в стороны, и две чаши, самые крайние, влетели в его раскрытые ладони. Святой Сульпиций увидел, что они опять превратились в грубо вылепленные глиняные поделки. Колдун сунул их за пояс и вновь простер руки. Он разбирал радугу так, как древние язычники снимали после священной ночи украшения с дуба, посвященного божеству. И вскоре все десять были за поясом Моргана Мэгана. И все стало на заливном лугу по-прежнему, и только Дианоры не было больше в этом цветущем летнем мире. Отшельник провел рукой по лицу и вдруг с удивлением понял, что оно залито слезами.

Глава четвертая

В конце июня Греттир Датчанин бросил пить. Город Ноттингам остался равнодушен к очередному повороту в судьбе этого молодого человека. Результатом же такого решения стало усугубившееся одиночество юноши. Гай Гисборн напивался без него. Трезвый же Гай околачивался в казармах или отсыпался. Сэр Гарсеран был поглощен предстоящей женитьбой на леди Джен. Леди Марион оставила грешный мир и отправилась в монастырь, к великому огорчению леди Ровэны, которая разом лишилась всех своих подруг.

Греттир слонялся без дела по Ноттингаму и предавался самой изощренной чернухе. Мир казался ему обиталищем враждебных сил, прошлое – насмешкой, будущее – черной дырой, полной ядовитых шипов, настоящее – издевательством. И не было рядом никого, кто объяснил бы ему, что все эти ужасы пройдут вместе с тем мрачным периодом жизни, имя которому – «Пятнадцать лет».

Наконец Греттир сдался, и ноги сами понесли его в сторону «Казней египетских». Однако не успел он переступить порог этого заведения, как его охватило жгучее раскаяние. Словно в отместку за нарушение обета, судьба немедленно столкнула его нос к носу с Гури Длинноволосым.

Валлиец сидел под изображением святого Бернарда, благословляющего крестовое воинство. Он положил ноги на стол и изучающе смотрел на какой-то документ, оттопырив нижнюю губу. Не успел Греттир непроизвольно метнуться к выходу, как зоркие глаза знаменитости уже зацепили его, а кривой рот валлийца расползся в улыбке.

– Мой юный друг! – вскричал Гури, делая ему знак садиться рядом. Греттир тихо застонал, но бежать было поздно. Гури убрал ноги со стола и заботливо дунул на крышку там, где они только что лежали. Ругая себя за податливость, юноша принял приглашение.

– Я бросил пить, сэр, – предупредил он.

Странный взгляд валлийца насторожил его, однако Гури тотчас поспешил заверить:

– Я по утрам тоже не пью, сэр.

Он задрал голову, и пустой по случаю раннего утра трактир огласился его пронзительным воплем, обращенным к слуге:

– Тэм!!!

Не успело отзвенеть последнее эхо, как по лестнице, грохоча деревянными башмаками, сбежало то самое полупрозрачное замученное существо, которое Греттир однажды имел случай наблюдать. Впрочем, существо стало намного менее прозрачным и запуганным. Не оборачиваясь к слуге, Гури отрывисто спросил:

– Завтракал?

– Да, сэр.

– Лошадь для меня, – распорядился Гури.

– Вы куда-то отправляетесь, сэр? – с затаенной надеждой спросил Греттир.

– Угадали. – Гури мерзко хихикнул.

– И куда же, если не секрет?

– Не секрет. Я еду с инспекцией на соляные копи.

Греттир вздрогнул:

– Куда?

– Ага, ага, испугались! – закричал Гури, фамильярно тыча в Греттира пальцем. – Конечно, вы же у нас бунтарь известный! Участник мятежа, ха-ха!

Соляные копи, принадлежавшие городу Ноттингаму и отданные под отеческий присмотр городских властей во главе с шерифом, находились в пяти часах езды на хорошей лошади от ворот святого Лаврентия.

– А вы знаете, сэр, – очень сдержанно сказал Греттир, – что эти леса кишат разбойниками?

Гури ответил не сразу. Он молчал так долго, что Греттир решил было уж приписать это невежливое молчание очередному чудачеству ненормального валлийца, однако ответ все же прозвучал – и как раз в тот момент, когда Греттир уже перестал ждать.

– Знаю, – уронил Гури. – Но надо же расширять свой кругозор. Новые впечатления, сэр, новые ощущения, новые чувства – я хочу в старости вспоминать как можно больше.

– Но почему шериф отрядил именно вас, сэр?

– И не только отрядил, но и снабдил полномочиями! – Гури помахал в воздухе пергаментом. – Сэр Гай, как вам известно, занят с солдатами. Сэр Гарсеран… гм… Ну, сами знаете. Вас он просить не решился, из уважения к вашей знатности… А может быть, снисходя к вашей молодости, мой друг.

Тэм Гили мялся за спиной своего господина. Наконец он отважился:

– Сэр…

Гури резко обернулся к мальчику:

– Ну, что еще?

– А я, сэр? Я поеду с вами?

– Гм… Ну что ж… и ты тоже… Стало быть, две лошади.

К немалому удивлению Греттира, Тэм Гили в ответ на взор своего господина расцвел обожающей улыбкой и умчался на конюшню.

Перекошенное лицо Гури было на удивление задумчивым. Он свернул свой документ в трубку, сунул его за пазуху и поднялся.

– Счастливо оставаться, сэр, – сказал он Греттиру и вышел.

* * *

Соляные копи открылись всадникам с высокого холма. От пронзительной белизны белых уступов заломило глаза. Фигуры людей облепили их, как мухи сахарную голову. По гребням отвалов наверху маячили фигуры вооруженных стражников. На самом дне горной выработки были грязные мелкие лужи. Сюда и отправляли тех, кого необходимо было по тем или иным соображениям загнать в могилу кратчайшим путем. Соль – богатство города.

Тэм Гили, который не попал сюда только потому, что один расточительный валлиец перекупил его у конвоя, подъехал к Длинноволосому поближе. Тот негромко спросил:

– Что, Тэм, страшно?

Тэм кивнул безмолвно. У него уже постукивали зубы. Словно угадав это, Гури больно сжал ему пальцы, а затем тяжело вздохнул и тронул коня, начав медленно спускаться по уступам. Его спутник следовал за ним.

Навстречу высокородному лорду, гремя шпорами о крутые и ветхие деревянные ступени, поднялся молодцеватый начальник стражи. Гури спешился, махнув рукой Тэму, чтобы тот сделал то же самое, и вынул из-за пазухи свиток. Начальник торжественно развернул документ, но даже не стал делать вид, будто читает, а бросил взгляд на печать и, признав ее подлинной, столь же торжественно вернул свиток Длинноволосому.

– Рад приветствовать вас, сэр, – сказал он. – Я имею честь видеть Гури С-Волосами-Как-Конская-Сбруя, не так ли? Счастлив. Решительно счастлив.

Он прижал к сердцу руки и низко поклонился.

Гури хмыкнул.

– Вот именно, – сказал он. – Это мое имя. Вы знаете валлийский?

– О нет, не смею похвастаться… – Начальник стражи расцвел. – А чем обязан?..

– Кратко изложу вам цель моей миссии, уважаемый. Знаете ли, не стану скрывать: шерифу до сих пор не известно, кто убил сборщика налогов. Правда, один из бунтарей под пытками проговорился, будто зачинщики уже здесь, на соляных копях. Прикидываются обычными бунтовщиками, серенькими мышками. Мол, как все, так и мы. А показательная казнь для подстрекателей? Вы понимаете, о чем я говорю? Это очень важно. Таково мнение сэра Ральфа, шерифа Ноттингамского.

– Я целиком и полностью согласен с сэром Ральфом. Вы надеетесь отыскать здесь главарей?

– Разумеется, – сказал Гури. – Для того и направлен.

– Прошу, – сказал начальник стражи.

Дюжий стражник, вызванный с поста, взял на себя заботу о лошадях. Все трое – начальник стражи, Гури и Тэм, жмущийся к валлийцу, – спустились по ступенькам до горизонта, где велись работы. Яркая белизна, высвеченная солнцем, болезненно резала глаза. Навстречу то и дело попадались грязные личности с тачками. Тэм заметил, что руки и ноги у них изъедены язвами, и до крови прикусил губу.

Гури был полон энтузиазма. Он с удовольствием осматривал выработку. Когда они остановились у штольни, вход в которую был кое-как укреплен вертикальными столбами, Гури радостно полез туда и лишь в самую последнюю секунду был ухвачен за плащ и почтительно извлечен наружу начальником стражи.

– В чем дело, милейший? – осведомился Гури. Одна щека у него была уже белой.

– Не стоит вам туда ходить, сэр, – пояснил начальник стражи, тщательно подбирая выражения.

– Милостивый государь, – гордо заявил Гури, – я никогда еще не лазил в штольни. Вы что, хотите лишить меня нового ощущения?

– Видите ли, там опасно. Может обвалиться в любую минуту.

– Обвалиться? Да ведь там кто-то работает, а? – упрямился Гури.

– Ну и что с того, что работает? – возразил начальник стражи. – Весь вопрос ведь в том, НА КОГО обвалится. Мне разрешено иметь столько-то трупов на тонну соли. Это нормально, и от этого никому не будет хуже. Другое дело – вы, сэр. Простите, что я вынужден был предположить самую возможность несчастья.

Они спустились по лесенке еще ниже. Здесь уступы были намного шире. В одном месте, где, видимо, случился обвал, была навалена груда камней.

– Соль дороже золота, – рассуждал начальник стражи. – Без соли никуда. Верно я говорю? Соль – она всем нужна. Недаром и Господь наш говорил: «Вы – соль земли».

– Он говорил это отнюдь не вам, милейший, – заметил Длинноволосый.

Начальник обиделся, но Гури уже заинтересовался обвалом, и бедняге пришлось проглотить это замечание. Спорить с валлийцем не приходилось – о нем и его подвигах все уже были наслышаны. Поэтому, подумав, начальник стражи заговорил вновь:

– Да и добывать ее труднее, чем золото.

– А много народу у вас тут гибнет? – поинтересовался Гури, проводив глазами очередную личность с тачкой.

«Босяк – он и есть босяк, – подумал начальник стражи, – даром что лорд и известный герой». Вслух же сказал:

– Порядком. – И лицо его стало таким суровым, будто он потерял здесь всех своих близких и сам ожидает подобной же участи.

– А где вы их хороните?

– Есть тут одно кладбище… Но их, как правило, хоронить не приходится… – Начальник стражи выразительно покосился на обвал.

– Скажите, – продолжал свои расспросы Гури Длинноволосый, сталкивая вниз камешки носком сапога, – а случались тут у вас побеги?

Прищуренные глаза Гури при этом мгновенно раскрылись и уставились на начальника стражи. Тот возмущенно фыркнул:

– Ни-ко-гда, – отрезал он. – Вы уже имели возможность убедиться, сэр, что охраняют этих головорезов не на страх, а на совесть. Правда, был тут один, который пытался бежать…

– Он еще жив? – Гури даже подпрыгнул от удовольствия.

– Да… Хотите посмотреть?

– Конечно!

Гури легко зашагал следом за начальником стражи. Тэм заметил, что нынче покалеченный в боях валлиец как будто совсем не хромает. Но он давно уже перестал обращать внимание на странности своего господина.

– Идемте, посмотрим, – сказал Гури. – А потом, с вашего позволения, мы вас покинем. Я доложу шерифу о том, что соляные копи, как всегда, являют собой образец порядка и благолепия.

– Мы вас так просто не отпустим, сэр. – Начальник стражи позволил себе подобострастное лукавство. – А отобедать с нами, сэр?

Гури покачался на носках.

– Баланды вашей похлебать, что ли? – насмешливо спросил он.

Начальник затрясся в почтительном хохоте.

– Ладно, идем, – милостиво разрешил Гури.

Они обогнули осыпь и вышли к ровной площадке, сделанной, видимо, специально для проведения публичных экзекуций. Посреди стоял добротный столб, к которому надлежало привязывать провинившегося. Сейчас возле этого столба сидел в тяжелых, покрытых темными пятнами колодках какой-то истощенный, до черноты загорелый тип, весь облепленный оводами и мухами. Он сидел, свесив голову. Рядом с ведром воды дежурил солдат, в обязанности которого входило следить за тем, чтобы наказанный не умер раньше времени.

Тэму, который мучительно страдал от солнца, стало дурно – так подействовало на него зрелище и сопутствующий запах. Мальчик побледнел, сжал зубы, в ушах у него нарастал звон. Прежде чем Тэм понял, что с ним происходит, это понял Гури. Он ударил мальчика по лицу и, схватив за шею, пригнул его голову вниз, подержал в таком положении несколько секунд, а потом отпустил. Выпрямившись, Тэм в изумлении посмотрел на валлийца.

– Ты теряешь сознание, Тэм, – сказал Гури.

Тэм покачнулся. Гури схватил его за плечи и обратился к начальнику стражи:

– Да проводите же его в тень, милейший!

Начальник стражи стоял с разинутым ртом и не двигался с места. До сих пор Гури не обращал на мальчика никакого внимания, и начальник грешным делом принял его за слугу.

– А этот молодой… э… лорд… он кто? – промямлил начальник стражи.

– Мой сын, – отрезал Гури Длинноволосый. – Внебрачный. Делайте, что вам говорят.

Вконец растерявшись, начальник стражи подхватил Тэма под мышки. Обремененный шатающимся, покрытым испариной мальчиком, он исчез за осыпью. Оставшись один, Гури Длинноволосый взял у солдата ведро и плеснул водой на умирающего. Затем склонился над ведром и жадно отпил. Человек в колодках завозился, но головы не поднял.

– И сколько времени он тут сидит? – поинтересовался Гури, оторвавшись от ведра с водой.

Солдат не сразу понял, что вопрос обращен к нему, но, когда это обстоятельство стало для него очевидным, деликатно прокашлялся и ответил:

– Четвертый день, сэр.

– Гм… и не дохнет? – с любопытством спросил Гури и зачерпнул еще воды, чтобы вылить себе за шиворот. – Ну и жара тут у вас, – проворчал он себе под нос.

– Живуч, сэр, – бодро отрапортовал солдат, обретя должную выправку. – Если б я попал на его место, спаси меня Дева Мария, я бы давно сдох, сэр.

Гури потыкал в пленника ногой.

Человек в колодках поднял голову. Его лицо распухло от укусов насекомых. Он раскрыл черные глаза и, увидев, как в тумане, перекошенный рот, уродливый шрам и длинные белые волосы Гури Длинноволосого, хрипло прошептал:

– Хелот… это ты…

* * *

Солнце садилось. До дома отшельника святого Сульпиция оставалось полчаса езды. Хелот изрядно устал за этот день – то ли верховая езда, то ли разговоры с дураками измучили его до полусмерти. Дураков он по-прежнему не любил, хотя от всей души пытался относиться к ним по-христиански.

«Себя загонял и Тэма замучил», – думал он с раскаянием. Мальчишку с болот он усадил в седло позади себя, и, судя по тому, как тяжело он навалился Хелоту на спину, лжеваллиец догадывался, что паренек уснул. Алькасар был усажен на лошадку Тэма. Гури Длинноволосый признал в нем одного из зачинщиков мятежа во Владыкиной Горе и забрал в Ноттингам, дабы предать показательной и ужасающей казни. Начальник стражи тихо радовался тому, что так легко отделался от зануды валлийца. О, у Гури Длинноволосого такая репутация, что связываться с ним ни один самоубийца не захочет.

Хелот свернул на болото. Пахло мхом и голубикой. Становилось свежо. Тэм Гили проснулся и завозился у Хелота за спиной. Алькасар тяжело навалился на шею терпеливой лошадки. Хелоту пришлось привязать его к седлу, чтобы он не упал, – сил у пленника уже не оставалось.

Знакомые бревенчатые стены отшельникова дома, как и в прошлый раз, словно выросли из глубины болота при появлении путников. Хелот спрыгнул на дорогу, снял с лошади Тэма и с мальчиком на руках поднялся на высокое крыльцо.

– Мир вам, отец Сульпиций, – крикнул он, заглядывая в темноту.

– Это кого принесло? Хелот, что ль? – донесся голос святого. Слышно было, как отец Сульпиций отодвигает стул и идет к двери. – Ты один, сын мой?

– Нет, – ответил Хелот.

Святой появился на пороге и, прищурившись, посмотрел на Гури Длинноволосого, на сонного мальчика, на безмолвного всадника, который даже не пытался выпрямиться в седле. Святой нахмурился.

– Откуда ты привез эти человеческие обломки, Хелот? – полюбопытствовал он, указывая подбородком на Алькасара.

– С соляных копей, вестимо, – ответствовал Хелот, подумав о том, что, несмотря на всю свою святость, отец Сульпиций порой бывает невыносим. – Одолжите мне нож, святой отец.

– Откуда в обители божьего служителя нож, еретик из Лангедока? – хмыкнул отшельник и тут же снял с полки жуткого вида тесак. При этом он посмотрел на Хелота с неожиданным уважением и принял из его рук мальчика. Тэм мгновенно проснулся и уставился на Хелота тревожным взглядом.

С ножом в руке Хелот направился к Алькасару. От усталости его пошатывало, и не оставляло дурацкое предчувствие, что вот сейчас он оступится, неудачно упадет и нож воткнется ему в живот. Однако до сарацина Хелот добрался вполне благополучно.

Тэм, разинув рот, смотрел на него. Хелот улыбнулся краешком рта: он-то думал, что успел отучить мальчика удивляться.

Хелот перепилил веревку и размотал с рук Алькасара последний обрывок.

– Слезай, – сказал Хелот. – Можешь сам?

Алькасар с трудом открыл глаза. Веки у него распухли и гноились. Капельки собрались у основания ресниц. Красивые ресницы у Алькасара – пушистые, черные. Даже сейчас они торчали как стрелы. А глаза смотрели и не видели.

– Ты красив, как архангел Гавриил, – грустно констатировал Хелот.

Алькасар с трудом слез с седла, постоял, глядя себе под ноги и хватаясь за стремя спокойной лошадки, потом, не поднимая головы, спросил:

– Где мы, Хелот?

– У святого Сульпиция.

Вдруг Алькасар посмотрел в глаза своему другу и произнес громко и мучительно, как будто слова, предназначенные только для Хелота, никто больше не мог расслышать:

– Я боюсь.

Отшельник и Тэм сидели на крыльце. Отшельник повыше, Тэм у его ног, пониже. Святой рассеянно поглаживал подбородок. Выгоревшее за день летнее небо стремительно наливалось синевой. С болота доносились вопли лягушек.

Алькасар дрожал и хватал Хелота за руки, а Хелот никак не мог его успокоить.

– Алькасар, идем же. Пошли в дом. Я помогу тебе. Ты же голоден, отшельник тебя накормит.

– Я боюсь, – повторил он немного тише. – Не отдавай меня им, Хелот. Я больше не выдержу.

Хелот покачал головой, сгреб его в охапку и силой поволок в дом. Алькасар не сопротивлялся. Отшельник и Тэм шарахнулись в разные стороны, освобождая дорогу, и два друга оказались в «луковой» комнате. Лука там уже не было, по стенам висели пустые веревки и стоял слабый, но ощутимый запах псины, оставшийся от луковой шелухи. Комната была тускло освещена догорающим закатом.

Хелот выпустил сарацина, и тот остановился, озираясь по сторонам. Когда на пороге показался святой Сульпиций, Алькасар метнулся к Хелоту, едва не сбив того с ног.

Отшельник заворчал:

– Снимай-ка обувь, Хелот. Натаскаешь мне грязи…

Голос святого звучал буднично, как будто ничего особенного не произошло. Как будто Хелот не был переодет и загримирован с головы до ног в придурочного валлийского рыцаря, как будто только что не был совершен самый дерзкий за всю историю ноттингамширских соляных копей побег…

Пока Хелот разувался, отшельник зажег свечи и повернулся к Алькасару со свечкой в руке. Не обращая внимания на то, что горящий воск стекает ему на пальцы, святой принялся разглядывать сарацина. Хелот заметил, что Алькасар понемногу успокаивается.

– Ты узнаешь меня, сын мой? – спросил отшельник.

После короткой паузы Алькасар ответил:

– Вы святой Сульпиций.

– Тебе здорово досталось, Алькасар, – сказал святой Сульпиций. – Но сейчас-то все в порядке, верно?

Помолчав, Алькасар отозвался:

– Конечно, святой отец.

Хелот вспомнил про всеми брошенного Тэма и босиком вышел на крыльцо. Мальчишка уныло грыз ногти. Хелоту захотелось дать ему по шее, но он вовремя вспомнил о том, что грызть ногти – это дурная привычка обожаемого господина Гури, и ограничился тем, что подтолкнул его под локоть. Тэм вскочил на ноги. Хелот лениво сел и потянул его за штаны. Тогда и Тэм осторожно пристроился рядом на ступеньке. Оба молчали. Потом Хелот спросил:

– Устал, Тэм?

– Да, сэр, – ответил Тэм и откровенно прибавил: – Очень.

– Я тоже. – Хелот от души зевнул.

– Кто такой Хелот, сэр? – спросил Тэм внезапно.

Хелот в изумлении повернулся к нему. Тэм, видимо, решил, что каким-то образом прогневал своего грозного хозяина, и стал путано извиняться, покуда Хелот не толкнул его ладонью в лоб.

– Прекрати, – сказал он сердито. – Веди себя по-человечески. Забудь, что я тебя купил. Ты больше не раб.

– А кто я, сэр? – простодушно спросил Тэм, и Хелот понял, что совершенно не готов к ответу.

– Ты Тэм Гили, свободный человек, – сказал он наконец, но это прозвучало неубедительно.

Тэм помолчал немного и снова решился:

– Так кто такой Хелот?

– Откуда ты взял этого Хелота, Тэм?

– Видите ли, сэр, отшельник называл это имя, и я не понял… Какой-то Хелот был у нас в деревне, когда мы… когда нас…

– Во время бунта? Когда вы сожгли обитель и перебили всех монахов?

Тэм кивнул в темноте и добавил:

– Так звали одного сподвижника самого Робин Гуда. Он был… не такой, как все. Он разговаривал с нами…

– С кем это – «с нами»?

– Ну, со мной и моим братом. Помните, сэр, я говорил, что у меня был брат. И еще этот Хелот – он сарацин. Он так сказал.

– Он соврал тебе, Тэм. Он католик.

– Так вы его знаете, сэр?

– Да, – сказал Хелот, краснея под гримом. «Еще как знаю», – подумал он.

– Он храбрый как лев, – задумчиво произнес Тэм. – Когда мы напали на обитель святого Себастьяна, он один дрался со ста стражниками.

– С одиннадцатью, – поправил Хелот, радуясь тому, что в темноте Тэм не видит выражение его лица.

Мальчишка завозился на крыльце – забеспокоился.

– Он ваш близкий друг, сэр?

– Хелот – это я, – сознался Хелот.

– Не может быть! – неосторожно брякнул Тэм. – Хелот же был такой темноволосый… Такой загорелый… Вы поседели от испытаний, сэр? – прошептал он, окончательно смутившись.

– Да нет, это парик, – сказал Хелот. – Из конского волоса. И шрам тоже ненастоящий. Идем-ка в дом, простудишься.

Хелот встал, Тэм последовал его примеру. Уже в прихожей, в темноте, путаясь в скамейках и ведрах с ключевой водой и мочеными яблоками, Хелот услышал детский голос:

– Сэр, а почему вы сказали, что вы сарацин, если на самом деле католик?

Хелот как раз опрокинул себе на ногу березовый чурбачок, тускло отсвечивающий во мраке белизной, и разразился неприличной бранью. Тэм отцепился.

В «луковой» комнате никого не было. Хелот взял со стола горящую свечу и смело двинулся дальше, но тут дверь, которую он намеревался открыть, вдруг распахнулась, и рыцарь с отшельником с размаху налетели друг на друга.

– С тобой, Хелот, вечно какие-то недоразумения, – заявил отшельник.

Хелот поплелся за ним к столу с притворно-покаянным видом. Они со святым Сульпицием уселись за стол и дружно уставились на Тэма, который, приподнявшись на цыпочки, разглядывал колбы, пробирки, расставленные на полке возле входа, диковинные сосуды в виде грифонов, змей, василисков, фениксов и прочих сказочных, совсем не страшных чудищ. Святой Сульпиций собирал этот бестиарий долгие годы. Почувствовав на себе взгляды, мальчик воровато втянул голову в плечи и шмыгнул носом.

– Какая прелесть, – сказал святой Сульпиций. Он жестом подозвал Тэма к себе и, пока мальчик карабкался на высокое деревянное кресло, повернулся к Хелоту. – Это существо утверждает, сын мой, что ты КУПИЛ его по случаю в Дровяном переулке.

– Врет, – ответил Хелот, не моргнув глазом. – Лучше скажите, святой отец, где мой сарацин?

– В уютном сыром подвале с крысами, – ответил отшельник. – И как это тебе, Хелот, удалось довести человека до такого состояния?

– Я его не доводил, – мрачно произнес Хелот. – Я его преданно искал. Шрам этот дурацкий… Сняли бы вы его, отец Сульпиций. Ужас как надоел.

– Ладно тебе, – перебил отшельник. – Ступай на кухню и принеси горячей воды.

– Я? На кухню?

– Ты не в баронском замке, которого у тебя нет, голодранец. Так что оставь свои рыцарские замашки и марш на кухню.

Хелот покорно отправился куда велено.

– Оружие-то сними, – крикнул ему вслед отшельник. – Тоже мне, крестоносец липовый…

Над очагом висел большой медный котел с носиком вроде клюва с одного бока и ручкой, похожей на петушиный хвост, – с другого. Хелот взялся за ручку и склонил котел клювом вниз над деревянным ведром. Слушая плеск воды, Хелот думал о том, что нынче в Дальшинской Чисти скончался Гури Длинноволосый. И ему даже взгрустнулось на миг.

Он взял тяжелое ведро и потащил его в комнату. Святой Сульпиций, возившийся у стола с различными снадобьями, извлеченными из многочисленных склянок, обратил к нему лицо, тронутое усмешкой.

– Что, тяжеленькое? – поинтересовался он. – Пыхтишь? Это тебе, брат, не к Гробу Господню ходить…

Он подал Хелоту моток веревки и велел привязать к дужке ведра, а сам отодвинул сундук, открыл подпол и стал спускаться вниз.