Текст книги "Мечеслав"

верстах от города, на пересечении стратегически важных трактов. И Чеслав намеревался

переселить многочисленных беженцев в нововозведённую слободу. В случае нападения

3 Суденицы – в славянской мифологии название духов судьбы, которые определяли судьбу человека при

его рождении. Суденицы были тремя сёстрами. Они были бессмертны и всегда были вместе. Суденицы

приходили в полночь на третий день после рождения ребёнка и нарекали его судьбу. Причём то, что они

нарекали, изменить в дальнейшем уже никак было нельзя.

неприятеля слобожане обязаны предоставить военный отряд для пополнения княжеской

дружины.

Князь повелел именовать слободу: Бранбор. По названию заброшенной деревни.

Глава 2

Гроссмейстер ордена Белых плащей Дитрих Волтинген пребывал в глубокой печали

после трагической кончиной любимой дочери Эвы и неудавшегося похода на Велегош. К

тому же, его повергало в крайнее негодование, что бывший зять, магистр фон Хогерфест, по-

прежнему считал сына от сбежавшей наложницы, убившей Эву, своим наследником.

Волтинген был преисполнен уверенности: язычница, хоть и приняла веру в Логоса, так и

осталась ведьмой! И мальчишка, этот волчонок, рождён вовсе не от Хогерфеста.

Когда Волтинген решился-таки поделиться своими соображениями с магистром.

Однако, тот в свою очередь, жёстко пресёк столь щекотливую тему разговора, заявив, что не

желает слушать досужие сплетни служанок.

Разгневанный и разочарованный гроссмейстер покинул Хаммабург со своей частью

военной добычи. По пути в свой замок он решил в ближайшее же время навестить своего

сводного брата, ландкомтура Эрика фон Линсбурга.

Линсбург, участвовавший в военном походе на Старгард, уже успел к тому времени

вернуться в свои владения. После похода его одолевали тяжёлые мысли. Он вовсе не ожидал,

что орден потерпит поражение от венедов. К тому же перед его глазами постоянно стояли

языческие боги венедов, парящие над полем боя. Всё это являло собой ужасающее и

устрашающее зрелище, вселяющее в рыцарей Золотого креста отнюдь не мужественный

настрой. На спинах крылатых чудовищ восседали всадники, забрасывавшие саксонцев

горящими снарядами. Огонь, достигший цели, не успокаивался до тех пор, пока не поглощал

её целиком. От человека, лошади, метательной машины или штурмовой башни оставался

лишь прах…

После этого похода, Эрик решил, что больше не сунется на земли дикарей по доброй

воле. Пусть захватом новых территорий и обращением язычников в лоно Логоса занимаются

более молодые рыцари. И тем самым доказывают свою преданность ордену Золотого креста.

…Несколько дней спустя Линсбург получил от брата послание, в котором говорилось,

что гроссмейстер желает навестить его, а также сообщить нечто важное. Ничего не

подозревая, он с нетерпением ожидал Дитриха. Ландкомтур было доподлинно известно,

поход на Велегош, также как и на Старгард, также не увенчался успехом. Линсбург терялся в

догадках. Неужели гроссмейстеру удалось узнать нечто, что поможет в дальнейшем одолеть

ненавистных венедов и их варварских языческих богов? Неужели эта информация столь

важна, что сообщить её можно только лично?

Пока Линсбург терялся в догадках, прибыл и сам гроссмейстер. Ландкомтур радушно

его встретил, тотчас заметив, что Дитрих чем-то крайне подавлен.

Позже, за обедом выяснилась причина столь подавленного состояния гроссмейстера:

его горячо любимая дочь Эва мертва.

Таким образом, весть о смерти дорогой племянницы ландкомтур Эрик фон Линсбург

узнал лично от Дитриха Волтингена.

Пока гроссмейстер рассказывал все известные ему печальные подробности смерти

дочери, ландкомтур сидел неподвижно не в силах вымолвить ни слова. Как так, Эвы больше

нет? Неужели такая молодая женщина умерла столь нелепой смертью: бывшая наложница

магистра Хогерфеста (обращённая язычница), толкнула её… Эва упала, ударившись головой

об угол столика… Она же ведь буквально вместе с отцом посещала его резиденцию…

Всемогущий Логос! И где же справедливость на этой земле?

Эрик не мог поверить, что Эвы больше нет среди живых. Сражённый рассказом

Дитриха, Линсбург в первые мгновения отказывался верить случившемуся. Ведь утрата была

слишком велика. Ландкомтур, чего уж греха таить, всегда питал слабость к своей

очаровательной племяннице. Разумеется, слабость эта была не плотская! Линсбург всегда

восхищался её красотой, умом, умением преподнести себя в обществе и фамильной

напористостью.

Линсбург пребывал в прострации. Слова Волтингена доходили до него откуда-то из

далека… В какой-то момент он подумал, что всё это сон… И Эва, цветущая рыжеволоса

красавица, жива. Просто её отец, гроссмейстер, потерял разум…

Наконец, Волтинген умолк. Линсбург очнулся. Придя в себя, он увидел перед собой

убитого горем гроссмейстера, несчастного отца и потерпевшего позорное поражение воина.

Противоречивые чувства захлестнули ландкомтура. Ненависть к Хогерфесту, его

наложнице и их сыну смешалась вместе со всеми обидами, накопленными к магистру за все

эти годы. Вспомнился и ненавистный Конрад фон Анвельт, которого Хогерфест возвысил до

ландкомтура и пожаловал ему обширные земли на правом берегу Альбы, ранее

принадлежавшим венедам. На этих землях был возведён замок Анвельтбург,

расположившийся в десяти лигах от Хаммабурга.

Эрика тогда крайне возмутил тот факт, что земли пожаловали не ему, а какому-то

бывшему комтуру, новоявленному фавориту магистра. У Линсбурга неоднократно возникало

чувство, что его обделили, обидели, недооценили, хотя он служил ордену Золотого креста

верой и правдой уже много лет.

И вот, теперь, ненависть к магистру взыграла с новой силой…

– Проклятый Хогерфест! – вскочив со стула, взревел разъярённый Линсбург так

громко, что Волтинген даже вздрогнул от неожиданности. – Я убью и его, и его наложницу, и

их сына!

Ландкомтур был настолько разгневан, что казалось, будто от него исходит

материальная волна агрессии и ненависти. Дитрих невольно сжался всем телом.

– Мало того, что этот ублюдок любимчикам привилегии раздаёт, обращённую

язычницу наложницей сделал, так ещё и держал её при себе до последнего, пока она Эву не

убила! – продолжал бушевать Линсбург. – Да гореть ему в аду после смерти! И царство

Логоса никогда не узреть!

Эрик перевёл дыхание и обессиленный тяжело опустился обратно на стул.

– Где сейчас языческая шлюха? – спросил он у Дитриха. – Сбежала?..

Волтинген едва заметно кивнул.

– Сбежала, сбежала… – подтвердил он. – Ещё и сына пыталась увезти, но видимо

на них по дороге волки напали. Женщина исчезла, а вот мальчишку нашли всего

перепачканного в волчьей крови. К вящему удивлению, он смог поразить зверя кинжалом.

После этого магистр, по-моему, окончательно уверился, что мальчишка истинный Хогерфест!

Недаром, на его фамильном гербе изображён волк!

Гроссмейстер тяжело вздохнул и окончательно сник. Линсбургу показалось, что из

глаз его родича текут слёзы…

Эрик не стал терзать гроссмейстера расспросами, решив, что молчание в данный

момент самое красноречивое сочувствие его горю. Он приказал прислужнику подать вина.

Залпом осушил чашу, вторую лично преподнёс Волтингену.

Тот рассеянно взглянул на родича и машинально принял чашу правой рукой. Какой-то

момент убитый горем отец созерцал кроваво-красное вино, наполнявшее дорогой сосуд.

Затем быстро, залпом, осушил его.

– Когда ты говорил о фаворитах магистра, ты случайно не Конрада фон Анвельта

имел ввиду? – неожиданно спросил гроссмейстер.

– Его самого, – буркнул Эрик в ответ, ещё не понимая, куда именно клонит его брат.

– Ходили небеспочвенные слухи: Анвельт возвысился после того, как подарил

Хогерфесту шлюху. Она-то впоследствии и убила мою дочь, – ответил Волтинген. – Эта

грязная дикарка и родила магистру бастарда…

Линсбург гневно взревел:

– Я его убью! Клянусь Логосом, я убью Хогерфеста!

– Я сам хотел бы убить его… Но затрудняюсь представить, как мне свершить

справедливое возмездие, – признался Дитрих. – Не пойдём же мы осаждать его замок?

Хаммабург хорошо укреплён… Не говоря уже о том, что убийство магистра вызовет большие

проблемы… Как это ни прискорбно, но в данной ситуации, лучше всего тихо скорбеть…

Линсбург яростно сверкнул глазами.

– О, конечно, ты прав, дорогой брат, – ответил он. – Убийство магистра – опасное

предприятие. Но уж очень соблазнительное…

Волтинген побледнел.

– Эрик, я тоже желаю смерти магистра, но подумай о последствиях! – воскликнул

он. – Ты же ведь не собираешься совершить ничего опрометчивого? Помни, что ты – мой

брат! И я не хочу потерять тебя, пусть даже ради справедливой мести!

– Разумеется, дорогой Дитрих, я не намерен взойти на костёр, как убийца магистра!

– усмехнулся ландкомтур, мысленно наслаждаясь, как будет притворно оплакивать магистра

на его похоронах.

***

Стояло начало лета, в Хаммабург окутала утренняя заря. Магистр ордена Золотого

креста, Фридрих фон Хогерфест, пробудился с первыми лучами солнца. На душе его было

тяжело…

Предательство бывшей наложницы Зельмы и смерть юной жены Эвы не давали покоя.

Ночами магистра мучили страшные сны… Его одолевали убитые венеды: мужчины,

женщины (которых он изнасиловал, а потом убил) и даже дети.

Магистр резко поднялся с кровати. Перед ним стоял слуга, уже приготовивший

горячую воду для умывания. Хогерфест совершил утренний туалет…

За завтраком, поедая сочную ветчину с запеченным белым хлебом, и запивая трапезу

отменным вином, магистр невольно подумал: слава Логосу, что его сын Вульф остался жив.

Ведь мальчик – единственный наследник рода Хогерфестов!

Весть о том, что мальчик смог завалить матёрого волка и наглотался его крови,

оживлённо обсуждал весь Хаммабург. Говорили, что сын магистра истинный волк! Не зря же

на центральных воротах Хаммабурга красовался герб, изображавший оскалившуюся волчью

пасть. Подобное, безусловно, не могло не льстить Фридриху, но душевная боль, вызванная

предательством наложницы и смертью жены, не покидали его.

После возвращения в Хаммабург мальчик спрашивал отца: что же случилось с

матушкой? Магистр отвечал, что её загрызли волки, и тело пришлось спешно похоронить,

ибо оно было изуродовано до неузнаваемости.

Мальчик долго оплакивал смерть матушки. Магистр всячески старался отвлечь сына от

скорбных мыслей и постоянно придумывал различные увеселения для него. Вульф

постепенно успокоился…

Мысль о том, что Зельму волки уволокли в глубь леса, а там растерзали, доставляла

ему некоторое удовлетворение. Хотя и слабое. Подобный исход предательства и бегства

наложницы его вполне бы устроил. Однако душу магистра порой терзало сомнение: а вдруг

Зельме удалось спастись? И лошадь унесла её прочь от хищников?..

«Лучше бы она была мертва…» – надеялся Хогерфест.

Иначе где же справедливость великого Логоса?!

…Желая как-то развеять тоску, магистр решил отправиться на охоту. Приказав слугам

сделать все необходимые приготовления, он в сопровождении своего маршала Курта

Саксонского и охраны покинул Хаммабург. Вульф остался в замке, ибо для настоящей охоты

мальчик ещё не дорос.

Фридрих и Курт передвигались верхом на лошадях по направлению к лесу, лишь

изредка перекидываясь парой слов. Настроения разговаривать у магистра не было. Зато вот

Курт пребывал в отличном расположении духа с тех самых пор, как Вульф завалил волка.

Маршал после этого привязался к нему ещё сильнее и считал своим названным сыном. Чуть

позади всадников сопровождала охрана…

Под покровом леса, охотники в сопровождении егерей начали выслеживать дичь.

Магистр намеревался опустошить логово лисиц. По мере приближения к лежбищу зверя,

магистр ощутил смутное беспокойство – лес, полный живности безмолвствовал, словно

вымер.

– Курт, тебя не пугает эта звенящая тишина? – спросил он своего маршала.

Тот рассмеялся и пожал плечами.

– Шум боя и звон мечей всегда ласкают мой слух… Однако и тишина порой

доставляет удовольствие…

Хогерфеста охватило волнение и беспокойство. Натянув поводья, он остановил лошадь

и огляделся.

– Меня преследует чувство, будто мы здесь не одни… – признался он.

Курт отреагировал в своей привычной манере:

– В лесу никого нет, мой господин, ибо здесь ваши владения. И вторжение грозит

браконьерам смертью!

Хогерфест мотнул головой.

– Мне, вероятно, показалось, – ответил он. – Смерть жены сделала меня излишне

подозрительным и осторожным…

Охотники двинулась дальше вглубь леса. Хогерфест мысленно рассуждал: «Чутьё

редко меня обманывает… Кто может наблюдать за мной, в окрестностях моего же замка?

Шпионы? Враги? Но кто их послал? А может быть, нечисть? Когда-то в незапамятные

времена на этих территориях обитали волколаки… До сих пор саксонцы находят их

капища… Но волколаки давно покинули здешние леса…»

Ощущение того, что за ним кто-то наблюдает, упорно не покидало магистра.

Наконец, охотники достигли лежбища зверя. Мощные доги, вытянув хвосты в

«струнку», выказывали готовность проявить себя и обложить норы, не дав тем самым лисам

преждевременно покинуть своё убежище. После чего в дело должны вступить собаки

специально выведенной породы. Магистр гордился своей сворой, ибо потратил на её

приобретение и содержание немало денег. Эти приземистые коротконогие собачки с мощной

челюстью, проникали в норы и буквально «выкуривали» зверя наружу.

И вот уже многочисленное лисье семейство металось возле своих нор, пытаясь дать

отпор наседавших на них догам, закованных в металлические панцири, под

предводительством егерей. Но тщетно, доги плотно держали кольцо, и вырваться из него не

представлялось возможности. Лисы обречённо рычали и лаяли…

Доги, закованные в металл, сужали круг. Лисье семейство испуганно металось,

постепенно сбиваясь в кучу. Лишь самые отчаянные из него пытались дать отпор своим

«захватчикам». Но металлические наголовники и нагрудники надёжно защищали собак.

Вдруг, немного впереди, чуть в стороне, в высоких зарослях, послышался слабый

шорох. «Зверь? Или же человек?» – тотчас отреагировал магистр с молниеносной

быстротой.

К его вящему удивлению из зарослей, откуда ранее слышался шорох, выскочил

крупный заяц и стремительно метнулся прочь, чуть не угодив под ноги любимой лошади

Хогерфеста. Испуганное животное от неожиданности встала на дыбы, едва не сбросив с себя

наездника. Тотчас же из-за деревьев раздался протяжный свист – воздух рассекла тяжёлая

арбалетная стрела и угодила прямо в шею лошади.

Раненое и перепуганное животное издало истошное ржание и завалилось на бок,

придавив собой седока. Всё случилось с ошеломляющей быстротой – магистр и его люди не

успели отреагировать должным образом.

Казалось, что сознание Хогерфеста на миг остановилось… Затем он почувствовал, что

упал на холодную землю, и его придавило нечто тёплое и очень тяжёлое. Вязкая жидкость

омыла лицо магистра, он ощутил её солёный вкус на губах.

«Кровь… Кровь…» – догадка пронзила его мозг. «Моя или лошади?..»

Раненное животное тем временем издавало умирающие хрипы. Окрестность понзили

крики охраны, егерей и Курта. Голос маршала отчётливо выделялся среди голосов, слившихся

в унисон.

Два егеря тотчас бросились на помощь к магистру, пытаясь извлечь его из-под

умирающей, истекающей кровью, лошади.

– Кто-то стрелял в магистра! – ярился и ревел маршал. – Найдите немедленно этого

ублюдка! Не дайте ему уйти! Схватите его живым, дабы потом допросить! И помогите уже

выбраться магистру из-под лошади! Болваны неповоротливые! Помоги нам великий Логос!

Охрана бросилась в заросли, откуда ещё несколько мгновений назад вылетела стрела.

Курт подскочил к егерям, пытавшимся вытащить магистра из-под тела лошади.

Наконец окровавленный Хогерфест лежал на земле, раскинув руки, тяжело дыша.

Подле него на корточках сидел маршал.

– Фридрих! Фридрих! – нарушив субординацию, воскликнул Курт. – Ответь мне

хоть что-нибудь!

Хогерфест глубоко вздохнул и откашлялся. Затем пошевелил ногами и руками…

– Магистр, вы в порядке? Вы весь в крови! – беспокоился один из егерей.

– Всё в порядке, это кровь животного… – глухо отозвался Фридрих. – Помогите

мне подняться на ноги…

Курт и один из егерей пришли ему на помощь. Тело болело от сильного ушиба…

Маршал приобнял магистра за плечи.

– Слава великому Логосу, вы живы, мой господин!

Магистр попытался приободрить своего верного служаку и фактически друга.

– Ты давно не называл меня по имени… Не беспокойся, Курт… Мой смертный час

ещё не настал… Ели мне суждено погибнуть, то не от рук наёмного убийцы, а в пылу

сражения на поле боя…

Затем магистр с сожалением посмотрел на лошадь. «Эх, жаль, хорошая была лошадь,

– подумал он, видя, как животное издаёт свой хрип. – Но если бы она не встала на дыбы,

сейчас в крови захлёбнулся бы я…»

Маршал уловил взгляд своего господина.

– Сам Логос защитил вас от стрелы, послав того зайца! Однако жаль лошадь…

Отменная была порода… Да и выучка охотничья отменная!

Про себя же Курт, вера которого пошатнулась после последнего похода на Велегош,

подумал: спасение магистра могло быть просто счастливым совпадением. И воля Логоса

здесь совсем ни при чём.

– Да, слава Логосу… – кивнул Хогерфест, всё ещё находившийся под впечатлением

произошедшего.

У него в голове роились самые различные мысли о том, кто и зачем решил убить его.

Может, кто-то из ордена метил на его место? Он быстро перебрал в памяти всех

вышестоящих рыцарей ордена Золотого креста. И к своему вящему удивлению понял: ни

один из них не отважился на столь недостойный поступок.

Затем мысли магистра невольно вернулись к смерти жены. Он прекрасно помнил, как

гроссмейстер Волтинген покидал Хаммабург. Глава ордена Белых плащей был не только убит

горем, но и переполнен ненавистью к зятю.

«Неужели он хочет свести со мной счёты за смерть Эвы? – догадался Фридрих. —

Гроссмейстер Волтинген подослал ко мне наёмного убийцу!»

Гнев овладел разумом магистра. Он жаждал немедля схватить преступника и

подвергнуть его изощрённым пыткам, выбив признание. Он не сомневался: искусства его

палача не сможет выдержать ни один человек, каким бы закалённым он ни был и какой бы

силой воли ни обладал.

– В погоню! Коня мне! – взревел Хогерфест, едва держась на ногах.

Курт, зная сильный характер магистра, не раз сражавшийся с ним плечом к плечу,

подал егерям жест – те тотчас подвели оседланного коня. Хогерфест уже намеревался

взобраться в седло, как из глубины леса выехали два всадника. К стремени одного из коней

был привязан человек…

На нём были лёгкие кожаные доспехи коричневого цвета и зелёный плащ, чтобы легче

затеряться в лесу. Задержанный явно не походил на простого охотника или браконьера.

– Мой господин, этот негодяй пытался скрыться! – доложил один из всадников.

Магистр удовлетворённо рассмеялся. Он приблизился к перепуганному на смерть

беглецу.

– Где твой арбалет? Наверняка избавился от него, убегая?!

Задержанный молчал, потупив очи долу.

– Не хочешь говорить?! Ну что ж! Мой палач без труда развяжет тебе язык.

Неожиданно преступник обмяк и начал медленно опускаться на колени. Но кожаный

ремень, которым его руки были прикручены к стремени, не позволили это сделать.

– Если ты признаешься: кто нанял тебя, то избежишь пыток и страшной мучительной

смерти. Я, пожалуй, даже тебя помилую… – пообещал магистр. – В обмен на имя того, кто

приказал убить меня.

Однако задержанный, хоть и пребывал в явном смятении, продолжал хранить

молчание. Хогерфест убедился: просто так тот не признается. Магистр не сомневался:

наниматель наверняка держит его семью в заложниках. И в случае неудачи попросту убьёт ни

в чём не повинных женщину и детей.

Фридрих мрачным взором окинул пленника.

– Возвращаемся в замок! – взревел он. – А этого отдать в руки моего палача!!!

Курт вплотную приблизился к пленнику.

– Лучше признайся сейчас, покуда твои кости и сухожилия целы. Всё равно палач

выбьет из тебя признание.

Пленник отрицательно покачал головой.

– Что ж ты сделал свой выбор… Тебя ждёт долгая и мучительная смерть под

пытками. Неужели твой хозяин заслуживает такой жертвы?

Пленник снова кивнул, ибо знал: наниматель позаботится о его жене и двух дочерях.

Девушки получат солидное приданое в случае его молчания. В противном случае – семью

ждёт смерть через повешенье.

По прибытии в замок пленник же был брошен в пыточную. Палач тотчас отправился

«исполнять свой служебный долг». Вскоре после этого из помещения долго раздавались

истошные вопли неудавшегося убийцы.

Для «разогрева» палач вогнал две дюжины иголок под ногти преступника на руках и

ногах. Это было лишь начало, но многие заключённые не выдерживали и первой

«регламентированной пытки». И сразу же признавались во всех смертных грехах, готовые

опорочить даже родную мать.

Секретарь, присутствующий при пытках, давно очерствевший к человеческим

страданиям, тщательно рассматривал гусиное перо, которым намеревался записывать

признание. Затем он обмакнул его в чернильницу и занёс правую руку над пергаментом.

Преступник продолжал оглашать пыточную истошными криками, но отнюдь не признанием.

Тогда палач перешёл к следующей фазе «регламентированных» пыток. Её уж точно

никто не выдерживал. Обычно он применял «грушу страданий». В подобных случаях палач

всегда отдавал ей предпочтение.

Этот небольшой и безобидный с виду инструмент, сильно напоминавший в сложенном

виде грушу, был излюбленным орудием пыток инквизиторов. «Груша» вставлялась в рот

допрашиваемого, и после нажатия специальной кнопки, хитроумный механизм заставлял

орудие раскрыться.

«Груша» распирала полость рта несчастного так сильно, что тому казалось: ещё

мгновение и его голова разлетится на множество кусочков. Говорить, разумеется, он не мог

– лишь издавал отчаянные мычания. Причём, глаза он нестерпимой боли буквально

вылезали из орбит.

Палач посадил преступника в специальное кресло, прикрутив широкими кожаными

ремнями так сильно, что тот не мог и пошевелиться. Затем палач ловко ввёл «грушу

страдания» в его рот.

– Мм-м-м! – в отчаянии замычал преступник, как только «груша страданий»

раскрылась.

В это момент в пыточную вошёл магистр в сопровождении маршала.

– Что, больно? – с издёвкой осведомился Хогерфест. – Скажи спасибо тому, кто

тебя нанял!

– М-ммм-м! – промычал пленник в ответ. Рот его был не естественно открыт, из него

торчал небольшой механизм «груши», глаза от боли вылезали из орбит.

– Думаю, пока что хватит, – обратился Хогерфест к палачу, – можешь вынимать

«грушу». Если понадобится, вставишь обратно.

Палач нажал кнопку на устройстве, «груша» сложилась во рту преступника.

Нестерпимая боль и ощущение того, что голова вот-вот разорвётся, исчезли…

Несчастный долго не мог отдышаться. Хогерфест терпеливо за ним наблюдал.

– У тебя ещё есть возможность сохранить себе жизнь.

И тут преступник взмолился:

– Господин, умоляю вас о милосердии! Если я начну говорить, то моя семья

пострадает.

Секретарь тотчас начал корябать пером пергамент, записывая каждое слово, сказанное

преступником.

– Назови своё имя? – потребовал Хогерфест, присаживаясь на высокий деревянный

табурет. Курт, скрестив руки на груди, встал подле своего господина.

– Йоханн Фишер… – пролепетал заключённый. Секретарь тотчас зафиксировал это

на пергаменте.

– Твоя семья подвергается опасности? Не так ли? – терпеливо продолжил магистр.

– Эта опасность исходит со стороны гроссмейстера Волтингена?

– Нет!

Магистр и маршал невольно переглянулись.

– Так кто же тебя послал? – взревел Фридрих, сверля допрашиваемого угрожающим

взором.

Преступник умолк. Сдавленные рыдания вырвались из его груди.

– Господин, я никогда бы не осмелился на сей безумный шаг по своей воле… —

захлёбываясь слезами, признался несчастный.

– Однако, стрела, выпущенная из твоего арбалета, а его, кстати, нашли в лесу,

предназначалась для меня. И только по воле Логоса я остался жив!

– Господин! Молю вас! Он убьёт моих жену и дочерей. Он повесит их на рыночной

площади, как последних шлюх! – рыдал преступник.

– Кто он?! Говори! И я подумаю об их судьбе, – пообещал магистр. – Тем паче, что

ответные меры, принятые мной, будут законными. И ты выступишь, как свидетель.

В пыточной повисла тишина. Преступник перестал рыдать и молить о милосердии,

обдумывая слова магистра.

– Я верю вам, благородный господин. Имя человека, который приказал убить вас:

ландкомтур Эрик фон Линсбург…

Магистр, до последнего момента твёрдо убеждённый в том, что допрашиваемый всё-

таки назовёт имя Дитриха Волтингена, замер от удивления.

– Ландкомтур Линсбург! Зачем ему убивать меня? Говори правду! Кто тебя послал?

Если не признаешься, я прикажу снова применить «грушу страданий», а затем «слезу вдовы»!

При упоминании об орудиях пыток Йоханна охватила дрожь и панический страх.

«Груша» ещё и одновременно со «слезой вдовы»! Про этот излюбленный инструмент

инквизиции ему приходилось слышать. «Слеза вдовы» внешне представляла собой коробочку

с отверстием, в которое вставлялась рука допрашиваемого. Затем, палач начинал неспешно

крутить специальную ручку, словно шарманку. И тонкие лезвия, находящиеся внутри

коробки, приходили в движение, начиная медленно снимать кожу с руки несчастного. Капли

крови, словно слёзы, появлялись из крошечного окошечка, прорезанного в коробке. Это и

были «слёзы вдовы», кровавые слёзы.

– Прошу вас, помилуйте! – в отчаянии закричал Йоханн. – Клянусь, я говорю

правду! Я верой и правдой служил ландкомтуру фон Линсбургу! И даже отличился в

недавнем сражении с венедами. На днях он вызвал меня, сказав, что хорошо заплатит, если я

выполню некое задание. Но моя семья будет у него в заложниках, на случай, если меня

схватят и из моего рта «потечёт».

– И заданием было убить меня? – взревел магистр.

– Да, господин магистр!

Хогерфест резко поднялся с табурета.

– Что ты думаешь об этом, Курт.

Маршал, доселе хранивший молчание, наконец, высказался:

– Думаю, Линсбург за что-то обижен на вас, магистр. К тому же Эва приходилась ему

племянницей…

– Проклятый Линсбург… – в гневе прошипел Фридрих. – Уверен, без Волтингена

здесь не обошлось…

– Господин! Господин! – снова взмолился Йоханн. – А что будет со мной? И с моей

семьёй?

Хогерфест оставил мольбы преступника без ответа, спешно покинув пыточную. Курт

последовал за ним.

В этот же день, не медля, магистр ордена Золотого креста написал гневливое письмо,

предназначенное Эрику фон Линсбургу.

«Досточтимый, ландкомтур Эрик фон Линсбург! Сообщаю вам, что сегодня, когда я

утром предавался охоте в своих владениях, произошёл вопиющий случай, а именно: на меня

было совершено покушение. Преступника удалось схватить и подвергнуть

регламентированным пыткам.

При проведении допроса, а «груша страданий», как известно прекрасно умеет

развязывать язык, преступник искренне раскаялся и признался во всём.

По понятным причинам, я требую от вас объяснений. Если я не получу их в течение

суток, то я, как магистр ордена Золотого креста, имею права созвать капитул и назначить

судебное расследование по факту покушения на мою жизнь.

С «наилучшими пожеланиями», магистр ордена Золотого креста, Фридрих фон

Хогерфест».

Магистр дописал письмо, не без удовольствия перечитал его, свернул тончайший

пергамент вчетверо. Затем положил кусочек красного воска в специальную «ложечку»,

подержал её над свечой. И когда воск расплавился, вылил его на сложенный пергамент и

приложил к нему свою гербовую печать с оттиском разверзшего пасть волка.

Глава 3

Ландкомтур Эрик фон Линсбург вновь и вновь перечитывал письмо, доставленное

несколько часов назад гонцом из Хаммабурга.

Когда гонец прибыл с посланием магистра, которое ему поручили передать лично в

руки ландкомтуру, Эрик сразу понял – это дурной знак и с покушением пошло что-то не так.

Гонец с почтительным поклоном вручил послание Линсбургу.

– Мой господин требует ответа в течение суток… – спокойно произнёс он и уже был

намерен удалиться, как Эрика посетило не только смутное чувство тревоги, но и острое

желание схватить посланника и бросить в темницу.

Однако он сдержал свои эмоции, небрежно бросив в ответ.

– Разумеется, я незамедлительно ознакомлюсь с письмом и тотчас отправлю ответ в

Хаммабург…

Линсбург надломил печать магистра и приступил к чтению письма. Его охватила

паника, а затем жгучая ненависть. Прочитав последнюю строку, он резко скомкал письмо и

бросил его на пол, понимая, что его человек схвачен и, вероятно, всё уже рассказал под

пытками.

– Хогерфест! – взревел Эрик, потрясая кулаками в воздухе. – Будь ты проклят!

Разъярённый Линсбург метался по залу, круша всё на своём пути. Перепуганные слуги

затаились за дверью, опасаясь войти внутрь помещения, ибо по опыту знали: в подобном

состоянии их господин не предсказуем.

Однако, выпустив пар, Эрик немного успокоился. Он отправился в кабинет, сел за

широкий дубовый стол, обмакнул перо в чернила, стараясь унять дрожь в руке, он начал

старательно выводить ответное письмо, предназначенное для магистра Хогерфеста:

«Досточтимый магистр ордена Золотого креста, Фридрих фон Хогерфест! К моему

вящему удивлению я совершенно не понимаю, о чём говорится в вашем послании. Полагаю,

что всё это происки завистников, желающих зла и вам, и мне.

Я искренне рад, что вы остались живы, и надеюсь, что вы пребываете в добром

здравии. Надеюсь столь же искренне: кто бы ни стоял за столь вопиющими действиями, он

будет найден и понесёт должное наказание.

Преданный ваш слуга Эрик фон Линсбург».

Дописав послание, Эрик свернул его, затем запечатал расплавленным воском с

оттиском своей печати. Когда воск застыл, ландкомтур велел позвать к себе того же гонца,

который прибыл из Хаммабурга, и передал ему ответное письмо для магистра.

Едва стоило гонцу раскланяться и отбыть из резиденции, Линсбург приказал запрягать

лошадей. Вскорости он в окружении пятерых хорошо вооружённых всадников выдвинулся в

направлении Авиньона.

Однако перед своим спешным отъездом он отдал приказ расправиться с семьёй

Йоханна Фишера. Но тюремщики к своему вящему удивлению обнаружили, что темница, в

которой содержались заложницы, опустела.

…Гонец прибыл обратно в Хаммабург вечером и передал ответное письмо Хогерфесту.

Фридрих направился в свой кабинет, и нетерпеливо сорвав печать, быстро пробежал по нему

глазами.

– Каков мерзавец! – возмутился он. – Происки завистников! Разумеется, ему нечего

более сказать!

Магистр намеревался разорвать письмо на мелкие клочки, но вовремя передумал,

решив приобщить его к официальному расследованию. Не мешкая, он приказал секретарю

направить уведомления высшим чинам ордена, в котором им вменялось срочно прибыть в

Хаммабург на заседание капитула.

Хогерфест прекрасно понимал, что может принять ответные действия только на

законном основании. Однако это не мешало ему подвергнуть ландкомтура аресту. Выдвигаясь