Текст книги "Хроники Левой Руки"

На столе, помимо всего этого лежало много открытых книг, свитков и предметов для письма. Возле стола располагались удобные чёрные, мягкие кресла. Такие же мягкие, как и пол: наши по нему шаги были почти не слышны совсем, из-за того что пол был устлан тёмным бархатным покрытием. Я медленно и неслышно делал шаг за шагом, ловя себя на мысли, что мне нравится здесь находиться. Находясь в этом помещении и впитывая мистическую атмосферу тайны, любой бы почувствовал себя какой-то эксклюзивной фарфоровой куклой, заботливо положенной в коробку с бархатным дном.

– Здравствуй, Корней, – ехидно пропел ещё один человек, вышедший из темноты зала.

– Здравствуй, Морис, – сдержанно кивнул отец.

– Кто с тобой? – истерично восклинул он и его голос стал напоминать подавившегося червём птенца.

– Это мой сын, Никита, – отец не менял выражения лица и был всё так же спокоен и холоден.

«Ну и вырядился же!» – подумал я.

И только сейчас я заметил, что граф Морис Петрович Гордиенко – так звали этого человека – действительно был похож на птицу: рыжие волосы, напоминающие петушиный гребень; маленькие, далеко от друг друга посаженные чёрные глазки, делающие взгляд графа Гордиенко туповатым; острый, крючковатый нос, похожий на клюв попугая и тонкие, какие-то незаметные, бескровные губы. Одет граф был в пёструю фиолетовую рубашку с красным галстуком, чёрные брюки и лаковые, в цвет галстука, туфли. В детстве он жил в Северном А-Ваене вместе со своим отцом и старшим братом. Сейчас братья иногда общаются, но с каждым годом их общение всё больше и больше исходит на нет. Отец графа Гордиенко состоял в прошлом поколении Братства Полной Луны и кажется, его смерть произошла трагически, по вине каких-то противников Братства. Такая же трагическая смерть настигла всё прошлое поколение Клуба, всех родителей нынешних его участников. Я в историю сильно не вдавался, но в Братстве периодически упоминали неких «Чёрных Рыб» – террористическую группировку, действовавшую, кажется в пятидесятых и зверски убивавшую тех, кто занимался магией или же имел какое-то к ней отношение. Под руку «Рыб» попали и члены Братства того времени.

Братство существовало без малого сто пятьдесят лет и то поколение, которое сейчас присутствовало в Клубе было четвёртым. Мой дед, которого, кстати, я никогда в своей жизни не видел, не состоял в Братстве. Отец, как он сам сказал, пришёл сюда в молодости и они его приняли.

– Чего же вы все так боитесь? – начал вдруг будто бы из неоткуда соткавшийся женский голос. – Да, приводя сюда ребёнка он ставит под угрозу всю нашу деятельность. Да, вы все думаете, что этот ребёнок такой же, как и десяток тех, которые сначала светили нам отдалённо, словно маяк, но потом померкли в темноте, постепенно высосав из нас надежду… и вас можно понять… – её голос звучал, так медленно и сладко, словно она пела, а не разговаривала. Он слышался как будто бы ото всюду, устремлялся во все четыре стены, а затем мягко отталкивался от них и приземлялся на плечи, ласково окутывая сознание. Это был какой-то сладостный гипнотический голос и я пока не понимал, откуда он шёл. Я, отец, Лилия Львовна и Морис Петрович стояли рядом, смотря в темноту. Но все кроме меня, кажется, смотрели в эту темноту осознанно. – …Но настало время переступить через себя: Корней не меньше вас не хочет, чтобы все наши усилия стали напрасны. Он привёл нужного нам всем ребёнка. Он привёл того, кто изменит наши жизни! – пропела она, будто вгоняя тонкую и блестящую иглу своего голоса во всех присутствующих. Её речь волновала и заставляла мурашки бежать по коже. Мне скорее хотелось увидеть, как выглядит обладательница этого потустороннего голоса и понять, почему она так возвысила меня, ещё даже не обратив на меня своего взгляда. Вдруг из темноты послышался скрип несмазанных колёс. Через мгновение он приблизился, и на инвалидной коляске, сюда, на середину, выехала женщина лет сорока трёх. Её голова, мастящаяся на тонкой и хрупкой шее, ласково прильнула к правому плечу; глаза, обрамлённые пышными чёрными ресницами были занавешены тонкими веками с выступающими сквозь них венами, а шёлковые белоснежные волосы были собраны в длинную косу, которая лежала у неё на коленях. Сама женщина была одета, как мне показалось, в какое-то очень хрупкое, будто хрустящее, как крылья умершей высохшей моли, белое платье с объёмными серебряными цветами, которые были выполнены тоже из какого-то, на вид, хрупкого материала. Такими же цветами был украшен и ободок на её голове. Я думал, одно касание – и вся она, с её костями, волосами, одеждой – вся она в миг рассыпится и превратится в горстку золы.

Женщина оторвала свою голову от плеча, с хрустом шеи, и открыла глаза. Каково же было моё удивление, когда я увидел её глаза. Они были такие же белоснежные, как её волосы и слегка, по-лунному светились. Можно было подумать, что в её глазницы действительно вставлено по луне. Лицо женщины было какого-то трупного серого цвета, а на нём отчётливо были видны дороги тёмно-синих вен. И то ли дело было в освещении, то ли сюрпризы уже начались. Меня передёрнуло.

– Здравствуй, Никита! – пропела она, улыбнувшись, и подъехала, управляясь с коляской своими хрупкими, будто рахитными руками, прямо вплотную ко мне. Затем взяла мою ладонь в свою смертельно холодную руку и притянула к таким же ледяным, бескровным губам, оставив на моём запястье свой синевато-ледовый поцелуй. Женщина жгуче оторвалась от моей руки и её белые глаза-луны взглянули прямо на меня. – Меня зовут Шамирам. Я рада узнать тебя.

Шамирам была кем-то вроде мессией для Братства. У каждого поколения Братства была мессия, и Шамирам была одной из них. Она пришла сюда сразу же после смерти предыдущей. Кажется, тогда это тоже была женщина. Позже я узнал, что Шамирам перестала ходить после того, как совершила не увенчавшуюся успехом попытку самоубийства. Она прыгнула с восьмого этажа собственного дома, когда узнала о смерти своей старшей сестры. Родителей сёстры потеряли, будучи ещё совсем юными. Шамирам почти полностью воспитывала сестра. Она стала для Шамирам единственной поддержкой и опорой, заменила ей отца и мать, а когда её не стало, девушка решила, что не сможет больше жить. Что касалось глаз Шамирам – не видела она примерно лет с восьми. Её зрение ещё в раннем детстве стало стремительно ухудшаться, врачи давали неутешительные прогнозы родителям. Они говорили, что вскоре зрение полностью покинет девочку и вряд ли как-то можно будет вернуть его. Но родителей Шамирам очень трудно было заставить отчаяться. Они предпринимали множество попыток, чтобы вернуть ребёнку зрение… но всё шло совсем не так, как они планировали: ярко-изумрудные глаза Шамирам в один миг потухли навсегда, став полностью белыми, что-то будто бы выжгло радужку и зрачок из её глаз, заменив всё это лунной белизной. Шамирам потом говорила, что больше этого мира она не видела, но она видела другой, в котором ей нравилось куда больше. После того, что произошло с её глазами, девочка стала замечать странные свечения, слышать звуки, которые не слышали другие, и родители решили, что ребёнок – тот самый проводник, который станет светить другим людям, помогать им. Они видели, что их дочь меняется и даже если судьба забрала её зрение – она же одарила её чем-то другим… но вот несчастье, родители не смогли понять, что пришло на смену утрате. Внезапно случившаяся автокатастрофа быстро унесла их жизни из этого мира и Шамирам упала в бездонную пучину скорби. Через несколько лет умерла сестра. Отчаявшись, шестнадцатилетняя девушка выпрыгнула из окна дома, но что-то заставило её выжить. Что-то, потом, после долгих лет восстановления также заставило её найти членов Братства и обрести свой новый смысл жизни. Теперь она твёрдо знала, чего хочет. Она это знает и до сих пор.

…Я решил, что съезжаю с катушек. Люди из клуба, включая отца, с удивлением уставились на меня и эту женщину, будто завидев некую серебряно-лунную паутинку связи, что начала прокладываться между мной и Шамирам. Когда она, секунду назад, подъехала ко мне вплотную, мне казалось, что мир замер вокруг меня и я замерзаю, а холод проникает мне под кожу. Но кое-что вдруг начало неистово и несуразно согревать меня. Рука, что только что замерзала, стала теперь горячей. Я внимательно осмотрел её и задержал свой взгляд на браслете. Том самом, что я нашёл в музее и теперь не снимал. Этот браслет накалился до такой степени, что мне казалось, что он сейчас расплавится, а вместе с ним, превратится в мясо моя рука. Однако этот жар не приносил мне такого дискомфорта, какой может доставить плавящийся металл. Даже наоборот. Со мной как будто бы всё в тот вечер происходило наоборот, не как всегда.

– Никита! – до меня вновь донёсся мелодичный голос Шамирам. Она позвала меня подойти ко всем им. – Знаешь ли ты сам, зачем ты здесь? – она спросила это, хотя весь её вид прямо кричал о том, что она знала ответ. Теперь же она хотела убедиться в том, знаю ли его я. Я, виновато, всё ещё находясь в диком сметении, подошёл к этим людям. – Ну же, Никита! – нетерпеливо пела белая Шамирам. – Зачем ты пришёл в Братство? Ты ведь знаешь!.. – она сжала свои кулаки, чуть не

проткнув ногтями белую нежную кожу и едва не начала скрежетать зубами от волнения.

– Я… – я разволновался. В первый раз в жизни мне выпал такой шанс. Присутствующие затихли, и, ошарашенные поведением мессии, нервно ожидали моего ответа в полной тишине. Я видел, что Шамирам проявляла ко мне острющую любознательность, сильнейшее, чешущее и скребущее в теле внимание. Она хотела со мной говорить и я тоже хотел. Я считал важным сказать ей, почему я здесь, но ужасно волновался, смотря на свой браслет. – …Я тот, про кого написано пророчество. Я здесь, чтобы найти Ниферио-Ритио! – выпалил я и, тяжело задышав, стал ждать реакции членов Братства. Прежде всего мне было интересно, что скажет эта женщина с белыми глазами. Я видел, что крайне интересен ей: она по-матерински нежно со мной говорила и уже возлагала на меня огромные надежды. Паутинка доверия к ней постепенно становилась ниткой, обещав с годами превратиться в прочный канат. Меня привлекала эта женщина. Мне хотелось ей нравиться, мне хотелось вдохновлять её и вызывать в ней ещё более сильные чувства.

– Зачем тебе Ниферио-Ритио, мальчик? – продолжала она, жадно глотая воздух от волнения и сверля меня своими пустыми глазами, ни на мгновение не переводя взгляд, и, кажется, не моргая. По её выражению лица было видно, что она неприменно считает меня тем мальчиком из пророчества, однако ей нужно было, наверное, устроить для меня какую бы то ни было проверку. Ей нужно было услышать все ответы от меня.

– Я… я хочу обрести великое могущество, завладеть предметом, разделить великую силу между членами Братства!.. – на этих словах мой неуверенный голос каким-то поразительным образом стал постепенно становиться совершенно уверенным и даже низким. Это придало мне

уверенности и я продолжил. – Я хочу, чтобы каждый, кто ищет магический артефакт годами, продолжая великое дело своих отцов и матерей, наконец-то обрёл его силы, дабы стать гордостью для почивших предков! Я хочу, чтобы труды каждого находящегося в этом зале были не напрасны! И вместе мы сможем сделать это! Вместе мы добьёмся всех наших целей, чтобы предки гордились нами! Они были стары и усталы, а мы – молоды и сильны! Так пускай начнётся новая эра Братства! Пускай поможет нам удача! – когда я закончил, я увидел, что на меня с удивлением и блеском в глазах смотрели уже не только отец, Шамирам, граф Гордиенко и графиня Пурис. Увлекшись своей речью, я пропустил, как здесь появились ещё два человека: женщина и мужчина. Было странно, что я пропустил их приход. На меня смотрели двенадцать глаз, полные изумления и чувства того, что на самом деле я совершенно не тот, каким показался им вначале. Помню, как тогда какой-то бас прошептал в моей голове, что эта речь – только начало. Этим же басом, будто бы говорил и я. По крайней мере я себя так слышал и судя по тому, как я воодушевил и поразил Братство, они тоже. Когда я закончил свою речь, зал сокрушился от бурных апплодисментов этих шести человек. Апплодировал даже отец, и его реакция была для меня самой ценной. Я никогда не думал, что смогу впечатлить этого сурового графа.

Я был в полнейшем недоумении от сказанных мной же слов. Откуда эта звёздная речь родилась в моей голове и почему я вдруг стал так уверен в себе? Я смотрел на них всех и думал: да. Я – «персонаж» из древнего пророчества, ибо мне удалось зажечь их глаза. Мне, шестнадцатилетнему подростку, больному анорексией и выглядевшему, как вставший из могилы труп. Они, все эти шесть человек смотрели на меня, как планеты смотрели бы на своё Солнце, если бы у планет были глаза.

Я немного пришёл в себя и как-то, приобретя прежнюю, более свойственную мне несмелость, приблизился к членам клуба, ожидая теперь их реакции. Страх этих высокомерных людей теперь вновь во мне накалялся.

– Никита! – Шамирам вновь пропела моё имя и я сразу же обратил на неё свой взгляд. Я не знал, видит она или нет, и спрашивать было как-то неудобно. Она задержала свой лунно-пустой взгляд на мне, и он казался мне ещё пристальней, чем если бы мне в глаза посмотрел человек у которого бы на месте были зрачки и радужка. Мы с женщиной отдалились от остальных. – О, мой дорогой Никита! – начала она, так же сладко, как и всегда, только на тон тише. – Ты не представляешь, какое могущество ты несёшь в себе! Ты не представляешь, что таится здесь! – она поднесла свою ледяную руку к моей груди. – Я почувствовала, что сегодня случится что-то очень важное, но я, как и они, уже переставала верить!.. Но… это чудо! Только ты действительно сможешь сдвинуть наше великое дело с места, сдуть пыль с застоявшегося ящика с сокровищами и поймать в своих глазах великолепный блеск таящихся в нём драгоценностей! Всё, что ты видишь здесь, – она показала на стол. – труды нас и наших предков, однако они ничего не стоят. На них лишь отпечаток энергии Ниферио-Ритио… – женщина вздохнула. – Но само оно не найдено спустя много лет! Никита… твой потенциал не знает границ! Оставшись с нами ты сможешь реализовать его и приумножить в разы! Я сразу же заметила в тебе нечто таинственное. Нечто, что глазами не увидишь! – прошептала она, опять же будто бы пропев. – Я поняла, что ты уже немного осведомлён о истории Ниферио-Ритио, но тебе предстоит ещё много узнать. Древнее пророчество, написанное магом-создателем этого предмета – Ристалем Унгольдом – всё ещё живо и сквозь время оно привело к нам тебя! Ристаль любил этот прекрасный мир до того сильно, что положил жизнь во имя того чтобы создать Ниферио-Ритио – то, что поможет ему оставаться здесь вечно. Но… смерть оказалась хитрее. Она забрала его, когда он не ожидал, и, соответственно, магу не удалось испробовать то, над чем он работал в поте лица всю жизнь. Согласись, обиднее и несправедливее этого трудно что-то представить!

– Ристаль придёт к нам, когда мы найдём его творение? – решил уточнить я.

– Ты прав. Ристаль придёт. Но одновременно он и уже здесь, – сказала мессия, прищурив две своих луны. Я всё больше убеждался, что этот белый взгляд – самый осознанный, который я когда-либо видел. – Ристалю, потому что он – маг – удалось вернуться на Землю из мира мёртвых. Но даже не в качестве призрака. – Шамирам грустно вздохнула. – Он – всего лишь рубиновый сгусток энергии, маленький дух, потерявший тело и память и вынужденный коротать уже почти сто пятьдесят лет, кочуя из разных предметов в другие предметы. Он может задерживаться в украшениях, разной утвари, безделушках, куклах – он оставляет там немного своей энергии, отсиживается и вылетает, потому что все эти предметы вытесняют его из себя. Эти предметы, помеченные Ристалем – мы обычно путаем с Ниферио-Ритио. Мы натыкаемся на след духа, постепенно приближаясь к его творению.

– Подождите, что значит, что Ристаль потерял память? – решил уточнить я.

– Потерял память… он не помнит ничего: даже, как выглядит его собственное творение. Помочь найти его можем только мы.

– А почему пророчество написано именно про мальчика?..

– Этого никто не знает, Никита, – пожала плечами мессия.

– Просто так предсказывал сам Ристаль. Он говорил, что найдёт

себе наставника-мальчика, который выведет его в этот мир с помощью Ниферио-Ритио.

– Перемещаясь из предмета в предмет Ристаль приближается к нам?

– Нет, – покачала головой белая женщина-моль. – Но мы приближаемся к нему. Сейчас, когда ты, осведомлённый и светлый мальчик, пришёл сюда, Ристаль чувствует это, и значит, начинает крепнуть. А вот, что этому способствует, – Шамирам коснулась моего серебрянного браслета.

– Браслет? – удивился я. – Поэтому он становится таким горячим?

– Да! – сказала женщина. – В нём Ристаль был долгое время и оставил очень большой след. Этот след направляет тебя. Этот след помогает тебе. Этот след хранит тебя, делает сильнее и умнее. И именно он даёт тебе самое сильное чутьё на Ниферио-Ритио и уверенность в своих силах. Именно от твоего магического потенциала теперь зависит скорость возвращение памяти Ристалю. Отныне, он начинает расти и крепнуть благодаря тебе. Используй энергию браслета, и тогда, когда ты найдёшь Ниферио-Ритио, откроешь портал в Рубиновый Мир, созданный Ристалем, тут уже ничто не остановит его прийти на сильнейший зов собственного изобретения. Память вернётся к нему окончательно. Ристаль пожмёт тебе руку и щедро наградит тебя, когда сможет полностью окрепнуть. А теперь, скажи мне, останешься ли ты с нами?

Ни секунды не медля я произнёс:

– Остаюсь.

И тогда же я твёрдо решил: это успех. Впервые в моей реальности у меня получилось сделать что-то так блестяще. Я хотел оказаться в клубе, и вот, таинственная Шамирам уже видит во мне свою правую руку. Я был несказанно счастлив и меня отныне и вовсе не беспокоило то, что остальные как-то не радушно встретили меня. Но доверие нужно уметь заслуживать, всё это дело времени, решил я. Главное то, что я остаюсь. Удивительно! Я всю свою жизнь хотел внимания, но не знал, что про меня почти два столетия назад уже знали. Мой приход в этот мир уже был предначертан! Осознание себя героем пророчества было для меня подарком судьбы, который я с готовностью и удовольствием принял.

Шамирам продолжила, теперь уже громко и пронзительно: – Теперь, я уверяю тебя, твой отец и эти люди поняли, что ты – именно то, что нам всем было так необходимо! Твой энтузиазм заражает нас, открывает второе дыхание. Твои слова побуждают действовать! – кричала она. – Ты – ниспосланный Ристалем! Ты – наша надежда!

И после этих слов я наполнялся новым для себя ощущением: я больше не чувствовал себя морально и физически искалеченным и больным подростком. Я смог воодушевить их, стереть пыль, как говорила Шамирам, с них всех, как со старых сундуков, спящих на антресолях десятилетиями, в то время как в меня это чувство никто перед этим не вселял: оно взялось изнеоткуда. Происходящее будто во сне вызывало бабочки в моём животе, а приятные мурашки разбегались по телу, словно пальцы музыканта по клавишам рояля.

– Мы действительно будем рады видеть тебя на встречах Братства. – обратилась ко мне короткоостриженная графиня Лилия Львовна, тон голоса которой совершенно поменялся и теперь не был так дерзок и подозрителен.

– Согласен, – заявил пёстрый граф Морис Петрович, кивнув своим выпуклым, птичьим лицом и деловито поправил галстук, помогая шеей. Что-то в этом движении было явно жестом, выражающим оправдание передо мной.

– Впервые слышу, как столь юному мальчику удаётся так замечательно говорить! – восхитилась одна из вновь

появившихся женщин: графиня Ирина Николаевна Баранова. Крепкая брюнетка, волосы которой были забраны в аккуратную шишку на затылке. Её пухлое лицо было похоже на плюшевое игрушечное сердце и поэтому априори не могло выглядеть угрожающе, хотя её взгляд, как и у всех здесь присутствующих, был подозрителен: усталые веки, как жалюзи, напрасно стремящиеся скрыть нескрываемую печаль, нависли над глазами цвета изумруда, а плотные губы были окрашены старящей её ещё больше тёмно-красной помадой. Выглядела Ирина Николаевна почти на шестьдесят, однако присмотревшись, можно было понять, что она гораздо, гораздо моложе. Одета графиня Баранова была в шерстяную, по виду, совершенно не новую коричневую кофту крупной вязки и чёрные брюки. В ушах её нелепо посверкивали золотые серьги с небольшими рубинами.

С ней рядом стоял мужчина в салатовом пиджаке и тёмно синих брюках. Он был похож на великана: блондин с небольшой, расплетающейся шишкой из волос на затылке и соломенного цвета короткой бородой. Граф Рогволод Геннадьевич Бьёрк – так его звали – имел большое лицо и рост два с небольшим метра. Признаться, узрев восхищение этой махины с глазами-озёрами, (глаза у Бьёрка были светло-голубыми) я как-то ещё больше удостоверился в своей первой победе. Он сказал пару слов своим поистине громовым голосом, и я с удовольствием и жадностью впитал эту похвалу в себя.

Никто из членов клуба не обделил меня своим вниманием. Цель стать центром для них была уже достигнута, по правде сказать, я даже сам не понимал, как этого удалось достичь так просто? Поразительно просто! Но на этом планы, конечно не заканчивались. Мои запросы стремительно росли и теперь я хотел стать их богом. Тем, на кого они могли буквально молиться. Да, ростки величия, медленно, но деловито

прорастающие сквозь мёрзлую землю долгих и мучительных лет мной пережитого насилия, наконец, возвысились! Планы мои уже не казались заоблачными, хотя ещё сутки назад дейтвительно показались бы мне эфемерными и совершенно немыслимыми. Свои дальнейшие планы я решил привести в исполнение уже при следующих визитах сюда. Я был твёрдо уверен, что после того впечатления, какое я здесь произвёл и после той убедительной речи, которую произнёс, они будут так же сильно жаждать моего будущего визита, как жаждут найти таинственное Ниферио-Ритио. В этом не было никаких сомнений.

В тот день мне не так много рассказали про Братство Полной Луны, и в моей крови закипел такой азарт, что мне даже казалось тогда, что мои волосы вот-вот вспыхнут алым пламенем. (Именно после этой ассоциации я покрасил волосы в красный цвет).

Сейчас я мечтал ещё более стойко зарекомендовать себя в Братстве, убедиться, что с таким восхищением они встретят меня ещё не раз и не два, заслужить максимальное доверие Шамирам, а уже потом, узнав все подробности предыдущих поисков загадочного артефакта, начать их с нового, своего листа.

Пока я думал об этом, браслет приятно согревал моё запястье. С того самого дня он не переставал излучать тепла.

***

Мы с отцом вышли из «Синего Луча» уже далеко за полночь. Посмотрев на большие напольные часы в холле кинотеатра, где, кстати, почти не было уже народу, я ещё раз убедился в том, что идти домой мне совершенно не хочется. Какую-то тоску во мне вызвал этот взгляд на часы. Когда я думал о времени, то всегда незбежно подтверждал для себя то, что являюсь его заложником. Это меня расстраивало, но вскоре

я полностью закрепил в своём сознании то, что после того, как найду Ниферио-Ритио и освобожу Ристаля – это время будет бояться меня, а не я его. Время станет моим заложником, и я смогу навсегда попрощаться со своими страхом и тоской.

Всю обратную дорогу отец молчал. Видимо, он тоже не хотел домой. Граф словно предчувствовал то, что случилось сразу же, как мы ступили на порог квартиры.

Во мне теплился какой-то маленький кусочек надежды, что мать не заметит того, что меня не было дома до ночи, не будет устраивать истерик, но нет. Она стояла прямо на пороге, в домашнем шёлковом халате, на котором были изображены зелёные, будто бисерные змеи со зловещими жёлтыми глазами и высунутыми языками. Мать была разъярённая, как дикий зверь и неизменно пьяная.

– Какие же вы идиоты! – завопила она. – Оставлять женщину одну в столь поздний час – это не то, что должны позволять себе те, кто называет себя мужчинами! – она ткнула пальцем в воздух, прочертив там какую-то невидимую ломаную линию и икнула. – Я даже забываю о том, что в моём доме есть хоть один настоящий мужик! – зарыдала она и закурила, зажав сигарету между своих толстых губ с размазанной алой помадой. Затем она посмотрела на отца взглядом, полным обиды и горечи, и с силой ударила его по щеке ладонью.

Мать взяла в свободную руку бутылку вина, которая стояла на небольшом зеркальном столе, расположенном здесь же, и сделала большой глоток. Вино красной струйкой потекло по её подбородку и шее, змеилось между пышных грудей.

– Тебе хватит, Алиса, – процедил отец, раздражённо, нервно и тихо, выбив неловким движением из рук жены бутылку. Бутылка упала на пол и разбилась в паре десятков сантиметров от ног матери.

– Хватит? – она обиженно, пьяно улыбнулась и зашаталась, словно дерево на ветру. – Одинокая женщина может позволить себе выпить, Корней! Особенно, когда её муж отшивается со своими шл*хами! – плача и шмыгая носом, невероятно прекрасно умеющая закатывать истерики и играть на чувствах, взмолилась мать хриплым голосом и горящая сигарета случайно потушилась об стену. – Уйди в комнату! – рявкнула она, заметив, что здесь, вообще-то ещё есть и я. – А с тобой мы сейчас поговорим! – это она сказала отцу.

Я ушёл к себе в спальню, что мне оставалось? Однако именно в эту минуту я наполнился такой сильной злостью и ненавистью, словно во мне сейчас сконцентрировалась вся злость, которую я запирал в себе месяцами. И только ныне я почувствовал, насколько её было много и как она была сильна и мощна. И когда я чувствовал эту ненависть, кровь моя закипала, а внутри будто что-то росло. Что-то невидимое, но сильное, огромное и титанически мощное. И я позволял этому расти. Я не останавливал это и этого не боялся. Браслет на руке всё сильнее накалялся, словно одобряя все мои нынешние чувства. Теперь я второй раз мнил себя не шестнадцатилетним больным и изуродованным подростком, а мессией. Мессией, ниспосланным Ристалем Братству и для того, чтобы освободить себя и отца от власти и гнёта той с*ки, которую язык не поворачивался называть матерью.

Потом я всё же, ума не приложу, каким чудом уснул и ночь спокойно проспал. Аналогично, на учёбу я на следующее утро идти даже не думал. У меня в планах сейчас была совершенно другая учёба, и известно было, какая.

За ночь мои смелость, ярость и сила равномерно распределились по моему телу и разуму, придя в баланс. Сейчас можно было даже сказать, что я полностью состоял в равных пропорциях из смелости, ярости и силы, и чудом мог вернуть свою личность к жизни. Личность, которую всё время губила мать. Я понял, что обхитрил её. Я понял, что не дал этой твари уничтожить себя до конца.

Позавтракав, я отправился в комнату к отцу, который давно ушёл на работу, открыл ящик секретера и достал оттуда найденный мной вчера блокнот. Сейчас я делал это и совершенно не мнил себя вором: теперь, это был и мой блокнот тоже. Теперь деятельность Братства была для нас с отцом общим благим делом. Перелистнув пару страниц, я решил поподробнее углубиться в деятельность Братства, так сказать, просмотреть её глазами отца, однако, когда я пытался разбирать почерк графа, и неразборчивость его писанины мешала мне нормально сосредоточиться, я, увлечённый, совершенно не заметил, что за мной уже минуты так три пристально наблюдала мать. Я увидел очертания её неприятного моему глазу отражения в стеклянных дверцах секретера. Она стояла рядом, а её кривая рука поглаживала рог железного носорога, что был прибит к стене. Еле живой, я медленно повернулся к матери лицом, чувствуя, как оно становится горячим от злости.

– Братство Полной Луны… – усмехнулась она. – Вот слышу это и не понимаю, что вы там находите! Такая нелепость! – и она выдернула чёрную книжечку из моих рук. – Нормальные мужики хотят трахать своих баб, а не отвисать с шалавами в притонах, называя всё это «Братством»… Хотя… погоди-ка! «Братство» – это же от слова «братья», значит, там одни мужики! Тогда всё ясно! – всплеснула руками эта пьяная идиотка и залилась сначала громким смехом, а потом горьким рыданием. – Я… я подозревала!.. Подозревала, что твой отец завёл любовницу, но мне и мысли не приходило, что женщины его больше не возбуждают! Его возбуждают мужчины! Чёртов п*дор! – закричала она и яростно швырнула еле-дышавший блокнот в стену.

Я испугался, непроизвольно пригнувшись.

– Что ты такое несёшь?! – запротестовал я. – Братство… Братство – это…

– Я знаю, что это, не надо мне ничего объяснять! – рявкнула мать. Я вздрогнул, задавшись вопросом: куда делись мои вчерашние уверенность и злость? Почему они снова сменились испугом? Может, вчера, когда я почувствовал, что становлюсь смелее, я не учёл самого главного? Я не подумал, каково это: встретиться с врагом лицом к лицу? Обидно, правда, когда твой враг это тот, кого ты вынужден называть вместе с тем ещё и матерью, но не суть.

– Знаешь?.. – в недоумении переспросил я.

– Корней пропадал там, когда я была беременна тобой, – она ни с того ни с сего вновь перешла на жалобный и плаксивый хриплый голос, достала из кармана халата пачку своих дурацких

«женских» сигарет и зажигалку, закурила, и продолжила. – Я умоляла его бросить посещать это место, но он не слушал! – застонала она и по её щекам вновь поплыли чёрно-сизые слёзы косметики. – Когда ты родился, он всё-таки послушал меня, а теперь! Что теперь? Теперь он и тебя туда затащил! Теперь и ты связался с этим чёртовым клубом, Братством, или как его там! – заканючила она, выдыхая дым краем рта. – Сначала меня, предал мой мужик, а теперь, с*ка, ещё и сын! – мать зарыдала, как обиженный ребёнок.

– Мы с отцом… мы с отцом знаем, что делаем… мы с отцом… – я пытался ясно выразить свою противоположную мысль, смутно полагая, что мать можно переубедить, но стал сильно заикаться и нервно сглатывать, поэтому вместо конструктивного объяснения у меня выходил лишь детский лепет. Перед ней я вновь превращался в игрушку.

– «Мы с отцом, мы с отцом!..» – передразнила мать, задыхаясь от плача и стирая с лица рукой свою поплывшую

краску вместе с соплями. – А ты знаешь, что эта козлина тебе вообще не отец?!

После этих слов меня бросило сначала в жар, потом в холод, потом снова в жар. Что она имела ввиду?..

– Что?.. – осталось промямлить мне.

– А что ты удивляешься? – эта психопатка мгновенно вытерла все слёзы, перестала плакать и как бы между прочим это спросила. – С ним в браке я была совершенно одинокой и никому не нужной женщиной! Я цвела, словно роза, но он не хотел даже смотреть на меня! – театрально ахнула она. – Не то что вдыхать мой аромат!