Текст книги "Хроники Левой Руки"

– Кто. Мой. Отец?! – в моём голосе вновь появился бас. Всё внутри взбудоражилось и забурлило, вены на висках начали пульсировать от напряжения, а браслет вновь поддерживающе начал греть мою руку. Я медленно вставал со стула, не отрывая злого взгляда от матери.

– Хочешь знать, кто твой отец? – пропищала мать, будто усмехнувшись. – Кирилл. – будто бы между прочим сказала она, и принялась наматывать на палец одну из своих противно– рыжих кудрей.

Мои глаза округлились.

– Что?.. – только и смог произнести я, отказываясь верить в услышанное. Кирилл был моим дядей. Родным братом моей матери. – Ты сумасшедшая идиотка!!! – взревел я.

– Как ты разговариваешь со мной, сопляк! – взвизгнула мать и замахнулась на меня рукой с жёлтыми длинными и загнутыми ногтями. – Скажи спасибо, что ты здоровый и красивый, не такой, как большинство детей, рождённые от инцеста! Скажи спасибо, что я не сделала аборт, хотя знаешь сколько раз я об этом пожалела? Знаешь?! – она вновь истерически рыдала, тряся обеими руками. Моё маленькое тело содрогалось от ярости и негодования. Я тоже был готов зарыдать, но что-то было сильнее этого. Что-то, что опять начало расти внутри меня.

– Ты мне не мать! Ты шл*ха!!! – завопил я, пытаясь сдержать готовящийся вырваться наружу поток слёз отчаяния. Она бросилась на меня, продолжая замахиваться, а я, мигом озверев до крайне степени, схватил её за шею своими худыми ручонками (невесть как!), и, тяжело дыша через рот и плача, больше не сдерживал свой гнев! Я задыхался и рыдал, смотря, как её грязное лицо, находящееся в моих руках, как огромное яблоко, наливается кровью, а на шее выступают вены. Через минуту я уже не мог держать её и она стала бить меня по лицу кулаками, крича матом. И в ту секунду настал момент истины: браслет теперь не грел, а обжигал моё запястье, подначивая меня сделать должное – (это Ристаль Унгольд направлял меня!) Я упёрся ей в грудь руками, и с невесть откуда взявшийся огромной, гигантской силой, схватил мать под мышки и потащил, с диким воплем, к стене. Туда, где висел подарок отца из Африки. Рог металлического носорога вонзился в спину не просыхавшей алкоголички и вышел точно через её солнечное сплетение. Я нанизал её на рог, как мясо на шампур! Со всей силы, опять вспомнив все её издевательства. Откуда взялась эта мощь? Почему я резко обрёл такую силу?!

Я почувствовал, как в моих глазах загорелся огонь и тут же погас. Вся мощь, которую я только что обрёл, мигом меня оставила. Мать захлёбывалась кровью, смотря на меня уже совсем не тем суровым взглядом. Она была бессильна и безнадёжна. Зрелище было не из приятных. Через минуту она перестала издавать эти неприятные звуки и всё затихло.

Я лёг на пол, не в силах дышать. Лёг прямо в огромную лужу горячей крови, которая прибывала и прибывала, не успевая остывать. Я не думал, что способен на подобное, но таков был мой единственный выход. Я смотрел, как льётся кровь из её тела, отдавая себе отчёт в том, что сильнее эйфории и удовлетворения я не чувствовал прежде никогда. И прилив тепла шёл от запястья, на котором был браслет. Несомненно, это энергия Ристаля Унгольда так сообщала мне, что я прав. Я даже начал успокаиваться и засыпать под тепло крови матери и моего браслета, как хлопнула дверь. Этот звук острой болью отозвался в моей груди и стал рассыпаться учащённым сердцебиением. Эйфория мигом отступила, освободив место страху. Я почему-то был уверен, что в мою квартиру только что ворвались копы, готовые арестовать меня и лишить Братства, Ниферио-Ритио, магии, власти… но это был отец. Вернее, не родной отец.

– Никита?.. – позвал он из прихожей. Его голос звучал потерянно. – Ты разве не на уроках?

– Я… я заболел, – импровизировал я. – Температура, – я совершенно не понимал, что мне говорить отцу, лёжа в луже крови. Искренне не понимал. Я снова трясся, как нелепый мальчишка, как лист на ветру. Я снова суетился, потеряв всякое самообладание.

– Ладно, – произнёс отец и я услышал, как он идёт сюда, в свою комнату. На один его шаг приходилось два моих ударах сердца. Я чувствовал что-то совершенно непонятное, странное, ужасное. Ещё мгновение, и он зайдёт в эту комнату, а я всё ещё не знаю, что мне говорить. Не знаю, как мне объяснять… это!

И вот. Он зашёл сюда, сразу же наступив в кровь, в которой здесь было ВСЁ. Граф сразу же поднял взгляд на окровавленное тело, из которого торчал рог и кровавое месиво, вылезшее с рогом из матери, и глаза отца округлились настолько, что было похоже, что он болен базедовой болезнью.

– Папа… – промямлил я, словно был девчонкой. Папой я его никогда не называл. – Я…я…не… – и тут я решил, что лучше будет заткнуться. Воцарилась тишина. Я опустил голову и продолжил смотреть на кровь. Потом тишину начали

нарушать всхлипы отца. Он плакал. А у меня внутри всё превратилось в огромный ледник, который не хотел таять. – Отец… – моя рука потянулась к его плечу. Я ведь не знал совершенно, что мне сейчас говорить. Я. Убил. Мать. Эти три слова кружились в моей голове, словно стервятники над трупом. Голова моя просто кипела, однако никакого ощущения того, что я совершил убийство, и убил… ну как бы… надо сказать… близкого человека… у меня не было и в помине. На завтрашний день я уже и думать перестал про мать.

Отец всё продолжал плакать. Пару раз он истерично всхлипнул, а я продолжал молчать в никуда. Наконец, он убрал руки от своего, изнемождённого слезами и морщинами побагровевшего лица и посмотрел на меня. Я от всего сердца не знал, что мне ждать от него. Я понимал, что он приготовился говорить, но по его лицу совершенно нельзя было догадаться, какой характер будут носить сказанные им слова.

– Сын… – хрипло начал он, вытирая остатки слёз с лица.

– Отец, я… – начал было я, виновато и дрожаще.

– Нет. Не перебивай меня! – потребовал он, шмыгнув своим мясистым носом.

Я смолк.

Выждав ещё минуту, будто бы собираясь мыслями, отец сказал:

– …я хотел сделать это ещё с того самого дня, когда узнал, что она спит со своим братом! – и он не смог сдержать новую порцию слёз.

Я стоял рядом ни жив ни мёртв. Что мне было говорить? Сегодня умер наш с отцом главный страх, наш главный ограничитель, огромная, неоновая лампа, что нас слепила.

Отец обещал мне, что меня никогда не осудят за то, что я сделал. Никто просто не узнает, что я имею к этому случаю вообще какое-то отношение. Он мастерски устроил всё так, будто мать совершила самоубийство. Естественно, не без своих многочисленных и проверенных временем связей. Всё так и получилось. Тогда я понял, что имея своих людей в полиции, морге, и ещё паре учреждений, можно неплохо распорядиться ненужными тебе жизнями по своему усмотрению.

«У матери была почти последняя стадия алкоголизма…» – так мы с отцом обычно начинали свой наигранный и отработанный рассказ о том, как нам тяжело было пережить её уход и как ещё более тяжело нам теперь будет без прекрасной женщины в доме.

Она была забыта очень быстро, а через месяц нам сообщили о самоубийстве Кирилла – моего биологического отца: бедняга вскрыл себе вены прямо в своём прекрасном джакузи, а его разбухшее, смердящее тело удалось извлечь из ванны только через трое суток.

Я нисколько не переживал, более того, я был несказанно рад этой череде смертей, ибо более никогда не увижу своих чокнутых родителей. Разве что только после того, как отправлюсь за ними, но до этого мне нужно было осуществить ещё много планов. Очень много планов.

Теперь мы с отцом могли посвящать Братству всё свободное время. С этого дня я снял с себя маску, которую, содрав с моего лица кожу, натянула на меня мать.

Так началась моя новая жизнь.»

Глава XXIX СЕВЕРНЫЙ А-ВАЕН

Серое, октябрьское, покрытое густой хмарью небо, так и норовило обрушиться на город стеной белого снега. Первый снег выпал неделю назад, и почему-то таять даже не думал, хотя это обычно свойственно снегу, когда он несмелый и октябрьский. В этом году зима пришла несказанно быстро, не дав жителям Южного А-Ваена насладиться осенними красками и деньками, когда ещё можно впитать в себя последние солнечные лучи перед долгой зимой, отдохнуть за городом с кружкой согревающего облепихового чая или пойти за грибами с семьёй. Листья с деревьев сдуло по-настоящему суровым для поздней осени ветром, и тут же скрыло их за белой пушистой пеленой.

Огромное количество людей двигалось к пути №4D. Множество людей. Множество узоров. Вокзал играл сумасшедшими красками на фоне белоснежного города. В глазах рябило при одном взгляде на эту торопящуюся толпу. Казалось, что сам собой ткался с удивительным мастерством ковёр, пестрящий самыми разными оттенками и замысловатыми линиями.

Длинные и истощённые провода линовали бледное и бесконечное небо. Нескончаемые сети железных дорог линовали такую же бледную, но совершенно не бесконечную, даже ничтожно маленькую землю. Железные дороги – связующие нити судеб, жизней, историй. Каждый их поворот ознаменует новое начало, позволит кому-то открыть чистую тетрадь, чтобы начать писать книгу, а кому-то, через много-много лет взять эту книгу в руки и прочувствовать собственной душой всё, что изложено в ней.

Поток людей ни на секунду не прекращал своё хаотичное движение. Он всё нёсся и нёсся, будто каждый человек,

находящийся в этой толпе, носил в голове навязчивую мысль о том, что электричка будет стоять здесь не обещанных полчаса, а единственный миг. Возле длинного состава наэлектризовались напряжение и суета. Стоял режущий слух гул людей, находящихся на перроне.

Наконец, транспортное средство вместило в себя всех пассажиров и уехало по направлению к пункту назначения.

Семнадцатилетняя Астрид Лето, подняв ворот своей тёмно– сиреневой куртки, направилась к перрону, таща за собой свой огромный чемодан тёмно-зелёного цвета. Эта девушка всю жизнь проходила с причёской каре и почти никогда не надевала головные уборы. Её тёмно-русые волосы всегда оставались нелепо растрёпаными, однако это делало её ещё милее. На щеках Астрид были редкие веснушки, а нос был смазливо вздёрнут кверху. Особенно это можно было заметить, когда он приподнимался, слегка морщась, при улыбке.

С минуты на минуту должна была прийти её электричка. Надо отметить, что эту электричку по праву считали мистической и волшебной: это был один из старых, сохранившихся с девятнадцатого столетия составов, по всем правилам доработанный и модернизированный. Он курсировал по маршруту Южный А-Ваен – Северный А-Ваен. Запустить по этому маршруту именно такую электричку было решено властями Северного А-Ваена по причине того, что этот город являлся местом концентрации огромного количества туристов – любителей истории, старинных особняков, и легенд, от которых по коже идут мурашки. Атмосферная электричка была призвана играть такую же роль, какую, обычно, играет предисловие в книге. Попасть в Северный А-Ваен можно было либо по трассе, соединяющей его с Южным А-Ваеном, либо по железной дороге. И власти решили превратить поездку в Северный А-Ваен на электричке в увлекательное путешествие в прошлое. И это путешествие завораживало. Наплыв туристов с каждым годом всё рос и рос. Обыкновенно, ажиотаж любителей старины приходился на осень-зиму: время, когда в городке было атмосферно и мрачно, как никогда. Летом Северный А-Ваен словно щурился от и так редких лучиков солнца, заслоняясь огромными кронами вековых деревьев.

В отличие от Южного А-Ваена – (города развлечений и шоппинга, в котором процветала инфраструктура, сияли в свете фонарей прекрасные новые жилые дома и офисные высотки, крыши которых чуть ли не пронзали небо), в заложенном ещё в семнадцатом веке Северном А-Ваене, располагалось всего два торгово-развлекательных комплекса, куда ездили жители города буквально за всем, что им было нужно. Этот город был просторный – его окаймлял мрачный хвойный лес, который переходил в большую лесополосу, называемую Северолесье, тянущееся по обе стороны трассы, соединяющей два А-Ваена.

В просторном северном городе гордо и величаво стояли вековые особняки, принадлежащие родовитым семьям этого места. Семья упомянутой выше семнадцатилетней Астрид Лето была одной из таких. Девушка была внучкой графа Зейлера, происходившего из древнего немецкого рода, выходец из которого – граф Эрвин Зейлер – был одним из основателей Северного А-Ваена. Таким образом, Астрид, не много не мало являлась графиней. В Северном А-Ваене каждый житель имел какой-то титул, доставшийся от предков. Никакие сведения об этом утеряны не были – каждый прекрасно знал свою родословную и имел документальные подтверждения своего статуса. Но, конечно, какое-то очень весомое значение титулам уже давно не придавали. Скорее, это было просто данью, которую жители этого города с уважением и гордостью отдавали своим прародителям.

Северный А-Ваен будто бы застыл во времени: ни один из стоящих здесь с незапамятных времён домов не был полностью перестроен современными жителями. Город целиком и полностью сохранял свой исторический облик. Но, конечно, люди, жившие здесь ныне, в отличие от домов, во времени не застыли и заботились о благоустройстве своих жилищ: в каждом доме были, естественно, горячая вода, отопление, электричество. Но вот в чём была главная прелесть: в каждом особняке были сохранены практически все предметы, что существовали здесь с момента первых их владельцев. В крови каждого жителя Северного А-Ваена были любовь, уважение и ощущение ценности к своему прошлому. Они чтили традиции, соблюдали устоявшиеся обычаи. Северян – так их называли Южане – можно было узнать издалека: это были царственные, гордые, чопорные, яркие, богатые и статные люди, как правило занимавшие высокие посты в администрации города или ведущие свой собственный бизнес. Многие из Северного А– Ваена, а вернее большая часть людей – работала в Южном, ежедневно передвигаясь на том поезде, на котором сегодня ехала домой Астрид Лето, или же на своих автомобилях.

Итак, Астрид зашла в вагон электрички, которая через считанные минуты донесёт её до родного города, никогда не перестававшего поражать её своей мрачной красотой и величием. Убранство вагонов этой электрички было поистине восхитительным: стены салонов иллюстрировали историю Северного А-Ваена, демонстрируя как старинные рисунки, так и фотографии наших дней. Фото жителей, особняков, памятников, природы, обрывки из газет, книг, некоторые старинные семейные фото.

Там, где должно было располагаться первое от входа сидение, находился деревянный стол, на котором стоял титан с кипятком. Рядом с ним располагались коробочки с разными видами чая и кофе, а также стойка с одноразовыми стаканчиками, сахаром и пластиковыми ложечками. Таким оборудованием был оснащён каждый вагон и просто нельзя было не воспользоваться всеми прелестями этой поездки: не попить кофе, смотря на то, как медленно ты покидаешь солнечный и весёлый Южный А-Ваен, и въезжаешь в совершенно противоположный ему Северный А-Ваен: холодный, мрачный, противоречивый, по-своему прекрасный, обнятый массивными елями и соснами Северолесья. Два эти города – были как два гомозиготных близнеца, но обладали совершенно разными характерами.

К слову, почему же Астрид возвращалась домой как раз в то время, когда учебный год был в самом разгаре? Надо начать с того, что девушка мечтала стать кондитером и училась в технологическом колледже питания в Южном А-Ваене, но по техническим причинам учебное заведение вынуждено было закрыться до самого января. Всех учащихся, живущих во время обучения в общежитии распустили по домам, дав логин и пароль от электронной образовательной среды колледжа, куда преподаватели могли выкладывать задания по курсу, дабы ученики не отстали от программы.

Для Астрид возвращение домой было приятным сюрпризом. Почему бы не провести мрачную северно-А– Ваенскую осень и начало зимы прямо там: улыбаться туристам, что передвигаются по городу во главе с экскурсоводом и внимательно рассматривают окрестности, любуясь убранством роскошных сооружений; гулять по лесу и читать книги из библиотеки собственного дома; пить чай с корицей и кардамоном, сидя на скамейке в усыпанном жёлтыми, красными и оранжевыми кленовыми листьями старом парке.

Город, за все семнадцать лет жизни девушки, занял главное место в её душе и сейчас она всё сильнее погружалась в

воспоминания. С детства Астрид считала место своего рождения волшебным и не было чего-то такого, что смогло бы поменять её мнение даже сейчас, ведь таким Северный А-Ваен видели даже некоторые взрослые. Сюда хотелось возвращаться снова и снова.

Смотря в окно на прекрасную природу и попивая горячий кофе, Астрид ощущала, как её грудь на какую-то минуту защемляла тоска, словно сосны и ели, промелькивающие по обе стороны от летящего состава, завели свою печальную колыбельную песню о прожитом и увиденном за долгую-долгую жизнь. Здесь, ближе к Северному А-Ваену было, разумеется, холоднее: было уже больше снега и всё сильнее Астрид хотелось выйти из вагона и вдохнуть эту сизо– лазоревую раннюю зимне-осеннюю свежесть. Тоска сменялась на радостную гордость. Астрид чуть было не подскочила на месте и не закричала: «Я живу здесь! Это мой город!»

Утопая в своих мыслях и допивая остывающий кофе, девушка не заметила, что время в пути прошло довольно быстро, и вот, выйдя из вагона, она уже смотрела прямо на огромное чёрно-зелёное здание с витиеватой надписью: «Северо-А-Ваенский Вокзал.»

Люди, привыкшие к современности, всегда получали море удовольствия, приезжая в город, в котором остановилось время: они погружались в истории и легенды, жившие на этих улицах; ходили по дорогам, по которым когда-то ступала нога самых первых жителей Северного А-Ваена; посещали дома-музеи, словно читая книгу о жизни некоторых выдающихся и чем-то прославившихся людей.

Одним из таких домов-музеев была Безмолвная Вилла, где сто восемьдесят семь лет назад жил граф Валерий Анатольевич Аттвуд, который прекрасно рисовал и считал живопись своим любимым занятием. Этот человек был одинок всю свою жизнь,

однако в шестьдесят лет встретил девушку, которую по– настоящему полюбил. Это была графиня Юлия Владимировна Вагнер, которой на тот момент едва исполнилось восемнадцать. Отец графини, граф Вагнер был большим другом графа Аттвуда и отцу девушки совсем не затруднительно было сыграть свадьбу для своего товарища, тем самым и обеспечить дочери достойную и прекрасную, как он думал, жизнь. Естественно, никакого согласия молодой графини не требовалось. Мужчины всё решили за девушку, даже не дав ей право возразить. Мечта графа Аттвуда была исполнена и он ликовал, однако их с Юлией семейная жизнь была не долгой: через год, не выдержав своей участи, графиня совершила самоубийство – повешалась на верёвке, закрепив её на дубе, растущем во дворе. Граф Аттвуд после этого стал медленно, но верно сходить с ума. Он говорил, что видит дух покойной жены с верёвкой на шее. Он говорил, что Юлия смотрит на него своими, будто бы норовящими вытечь из орбит глазами, и просит снять с воспалённой, сломаной шеи верёвку. Её руки испачканы в земле, ногти длинные, жёлтые и грязные; губы потрескавшиеся, а волосы, что были раньше шелковистыми и прекрасными, стали напоминать шерсть бешеного животного. До конца своих дней граф Аттвуд рисовал свою жену именно в таком виде, а в его дневнике было много написано про то, как он встречался с духом Юлии, что всё никак не покидал его. Тело юной девушки было похоронено на старом кладбище Северного А-Ваена, однако ходили легенды, что оно закопано самим графом Аттвудом прямо под огромным дубом, который всё ещё растёт во дворе Безмолвной Виллы. Когда речь заходила о точном месте захоронения – говорили, что граф похоронил любимую жену строго в том месте, на которое выходили окна его спальни и всякий новый день приносил к её могиле цветы, завтрак, и ел, сидя на земле под дубом, как прежде разговаривая с женой, словно она сидела рядом с ним.

Безмолвная Вилла была домом-картинной галереей графа Аттвуда. В его галерее насчитывалось более ста щекочущих психику картин. Прямо тут же, в доме, располагалась сувенирная лавка, где продавались различные вещи с картинами графа: магниты, брелоки, календари. При входе в дом можно было услышать давящую и печальную виолончельную музыку – это помогало туристам погрузиться в атмосферу и привыкнуть к климату, который царил в этой семье и намертво прижился в этом доме.

Ещё в одном из домов-музеев около двухсот лет назад жил одинокий создатель игрушек. Когда к нему пришла старость, а вслед за этим и слабоумие, его игрушки стали делаться теперь под воздействием его искажённого восприятия действительности, несколько иначе, чем когда он был здоров и молод: игрушки эти имели вид причудливых животных, мифических созданий и вовсе каких-то, одному богу известных, существ.

Жили здесь мрачные и чопорные медиумы; курящая трубку балерина Фрида, выступающая в местном театре оперы и балета; превосходные шляпные мастера и владельцы фамильных магазинов с поражающими взор украшениями из сверкающих драгоценных камней; дизайнеры; музыканты; собачники и кошатники. Северный А-Ваен – есть и был местом концетрации самых необычных и, как уже оговаривалось, ярких личностей.

Одним словом, весь город был пронизан атмосферой старины и тайн. Особенно это было ощущаемо, когда на город опускался вечер, зажигались старые фонари на улицах и огни в кафе, ресторанах и домах; когда в лесу начинали свою ночную жизнь совы; когда рыбаки решали заняться рыбной ловлей ночью и выходили на берег ещё не замёрзшего Северо-А– Ваенского озера, названного Лунным, обыкновенно жгли костры и играли в компаниях на гитарах; когда начинались ночные экскурсии и оживали все приведения и фантомы, жившие в домах и лесу; когда просыпались души умерших на кладбищах и тоже бродили по улицам с желанием обнять любимых людей или отомстить врагам. Именно в этом во всём была жизнь города.

Естественно, не все дома здесь являлись музеями. В большинстве из них, конечно, жили люди – потомки дворянских родов со своими нынешними семьями. Огромные особняки здесь стояли в целости и сохранности чуть ли не один на другом, однако свой дом Астрид Лето могла всегда заметить издалека из-за высокого шпиля, величественно возвышавшегося на крыше. Этот особняк был в этом городе самым старым: на будущий год этому прекрасному серо-голубому Особняку Ветра – так он назывался – исполнится ровно триста лет.

Астрид вспоминала, как часто возле её дома толпились туристы и звонкоголосая ярко накрашенная экскурсовод, постоянно, с теплом и торжественно вспоминала графа Эрвина Зейлера, ведь именно он ровно триста лет назад заложил фундамент этого дома. Семья Астрид иногда принимала туристов и в своём доме, но это было довольно редко, ведь Зейлерам было дорого личное пространство. С таким наплывом хоть и заинтересованных, любознательных, но всё-таки чужих людей, можно было невольно подумать, что Особняк Ветра каким-то образом стал общим.

Итак, девушка в припрыжку помчалась к Особняку, что находился почти в самом центре города, рядом с центральным парком, названным Сонным. Её дыхание перехватывало от волнения, ведь родственников она о своём приезде не оповестила, решив сделать сюрприз, которому вся её большая семья непременно обрадуется. Добравшись до Особняка Ветра, девушка позвонила в видеодомофон на калитке. Ей долго никто не открывал и Астрид это показалось весьма странным. Девушка даже испугалась, что родни может по какой-то причине не оказаться дома… вот была бы досада. Наконец, трубку домофона подняла мать Астрид – графиня Вероника Дориановна Лето. Женщина услышала голос дочери и её окутало такое сильное удивление, что она даже взволнованно выглянула из окна дома чтобы удостовериться, не ослышалась ли она, и, убедившись в своей правоте, всплеснула руками и помчалась открывать двери. Девушка расплылась в улыбке и, дождавшись пока калитка откроется, бросилась к матери, которая вышла на крыльцо в совсем летнем наряде, даже не набросив сверху пальто.

– Привет!.. – запыхавшись крикнула Астрид, прослезившись от радости.

– Здравствуй, милая! – кудрявая, белокурая красавица тридцати семи лет в таком же белом платье – Вероника Дориановна Лето улыбнулась дочери, погладив её по волосам. – А почему ты не на уроках?

– Я объясню тебе позже, мама, а пока я, можно сказать, отдыхаю до самой зимы! – ликующе произнесла дочь Вероники.

– Ну, пойдём в дом, ты же замёрзнешь!

– Пойдём! Давай я помогу тебе с чемоданом! – удивлённо улыбнулась мать и они вместе с дочерью взялись за ручки сумки.

– Мм, венгерский пирог с грушами? – удивилась Астрид, поднявшись в дом по красивой каменной лестнице. – У нас что, гости? – только вступив на порог, девушка почувствовала божественный, грушево-коричный запах одного из любимых ею пирогов, который в их доме обычно подавали во время каких– либо застолий или праздников. Почему с грушами? Потому что

на заднем дворе Особняка Ветра располагался небольшой грушевый садик, за которым трудолюбиво ухаживала экономка, поэтому урожай всегда был приличным. Из плодов груши варили компоты, пекли прекрасную выпечку, осенью варили варенье.

– Да, милая! У нас гости! – графиня вновь улыбнулась, удивившись догадливости дочери. Её белоснежная улыбка способна была поднять настроение даже в самую ненастную погоду. В голубых глазах женщины играло солнце, а на лице не было ни единой морщинки. Она была гостеприимной и добродушной, всегда улыбалась и обладала успокаивающим и нежным голосом. Вероника Дориановна обожала готовить, несмотря даже на то, что в доме постоянно присутствовала прислуга. Прислугу, что работала в особняке ныне, звали Эмма – это была молодая, улыбчивая и добродушная девушка двадцати семи лет. Её наняли почти три года назад из-за уезда по семейным обстоятельствам предыдущей прислуги, что занималась в этом доме приготовлением пищи и ведением хозяйства.

Графиня Вероника Дориановна Лето любила свою, не соответствующую возрасту молодую внешность и часы проводила у зеркала, чтобы сделать прекрасный макияж. Её личные стилисты и визажисты были частыми гостями в этом доме, ибо тут было принято и всеми любимо уделять часы своей внешности и создавать себе неповторимый образ для каких-то мероприятий. Сейчас Вероника Дориановна была одета в белоснежное, как её волосы, приталенное шёлковое платье молочного цвета с длинным рукавом. На её шее красовалось рубиновое ожерелье, в ушах сверкали серьги с таким же камнем. Бесподобные губы женщины тоже были окрашены помадой, в точности повторяющей цвет украшений. Кстати, сама графиня была владелицей одного из ювелирных магазинов с эксклюзивными изделиями, что располагался в Южном А– Ваене. В качестве названия ювелирного бутика выступала девичья фамилии женщины: «Zeiler `s».

– А что за гости? – выводя себя из задумчивости и рассматривая родословное древо своей семьи, коим было оформлена одна из стен в прихожей, поинтересовалась Астрид. К слову, семья девушки приглашала художников в дом всякий раз, когда нужно было внести поправки в это дерево. Когда подросла Астрид, её портрет был тут же нарисован на следующей ветке дерева. Здесь были её мать, отец, бабушки, сестра и брат одной из бабушек, дедушка – тут были все, с кем проживала девушка в этом доме, а также другие родственники. Здесь были даже те, кого Астрид ни разу не видела в живую. Пока что род останавливался на ней самой, но место до потолка ещё оставалось. Бабушка часто шутила, что ничего не стоит продолжить рисовать древо и на потолке.

Все родственники по линии Вероники Дориановны происходили от того самого Эрвина Зейлера; по линии же отца Астрид – из обыкновенного рода. Естественно, сейчас никто не смотрел на социальный статус и совершенно не обязательно было человеку, имеющему титул, создавать семью с тем, кто тоже имел высокое положение в обществе. Так было и в семье Астрид. Вероника Дориановна вышла замуж за этнографа Бориса Дмитриевича Лето. Они воспитали прекрасную дочь. Смягчение правил, которые царили здесь ещё около сотни лет назад, Астрид считала абсолютно правильным – нельзя позволять законам, думала девушка, рушить судьбы людей. К тому же, у аристократов всегда была точно такая же кровь, как и у тех, кто ими не является, а никакая не голубая.

– К нам приехали Корней Мстиславович и Никита Черновы! – улыбнулась Вероника Дориановна сквозь свою рубиновую помаду. Кстати, Корней Мстиславович не особо нравился Астрид. Это был родной брат её бабушки, матери Вероники Дориановны. Граф Корней Мстиславович Чернов был престранный: Астрид казалось, что одним своим видом он мог нагнать на собеседника такую сильную тоску, будто был пауком, натягивающим на жертву свою паутину. Однако девушка всегда говорила себе же самой, что всё это предрассудки и отучала себя судить людей по внешности. Всё-таки, мы ведь не выбираем, с каким лицом нам родиться. О сыне брата бабушки Астрид могла слышать только краем уха. В живую Никиту она, как ни странно, не видела, а сейчас, видимо, пришло время наконец-то познакомиться.

– А они давно здесь? – поинтересовалась Астрид, виновато улыбнувшись матери.

– Со дня рождения бабушки. Скоро приедет ещё один человек – её друг детства.

– Марсель Сергеевич? – Астрид точно знала, о ком идёт речь, хоть и прокручивала в голове миллион воспоминаний о том, как в дом приезжало множество родственников и друзей семьи и их беседы в Обеденном зале продолжались до самого рассвета. Они обменивались новостями, рассказывали друг другу о тех странах и городах, по которым их разбросала жизнь.

– Да-да, Марсель Сергеевич Матвиенко, – ответила мать. – Ты, конечно же помнишь его! – Вероника нежно улыбнулась дочери, погладив её по плечу.

– Помню! – кивнула Астрид и прижалась к матери, разглядывая суровые лица графов Корнея Мстиславовича и Никиты Корнеевича на родословном древе их семьи.

– Вот и славно, доченька! А теперь, прошу тебя, раздевайся, беги в ванную, а потом немедля к столу! Чемодан оставляй здесь, Эмма разберёт его и постирает вещи! Я и все мы будем ждать тебя в Обеденном зале! – пропела графиня, и, подмигнув дочери, убежала по направлению к Обеденному залу.

– Мам!.. – крикнула ей Астрид, ожидавшая более тёплой встречи, но всё равно несказанно счастливая. – Я люблю тебя!

Вероника Дориановна обернулась, с любовью посмотрела на уставшую дочь с растрёпанными волосами, подошла к ней и поцеловала в лоб.

– Я тоже, моя дорогая! Ты прости, что не получается уделить тебе должного внимания, но ты ведь сама понимаешь…

– Понимаю, мам! – мяукнула Астрид.