Текст книги "Хроники Левой Руки"

– Но, а если… – тон голоса Никиты вдруг стал напоминать голос обиженного мальчика, что вот-вот заплачет. – …если, все эти силы и это чутьё на самом деле не моё, а его!? Вдруг, это не я так могущественен и силён, а он? Вдруг, это не он наделил меня способностями, и они крепнут ни во мне, а в нём! Просто проявляются через меня… – Лилия Львовна, роющаяся в шкафу, остальные, сидящие за столом и Корней Мстиславович, в страхе уставились на Чернова-младшего. Эти сомнения едва зародились в Никите пару минут назад, когда он услышал о цвете волос Ристаля. Чернов-младший, сначала, не хотел ничего спрашивать, но этот вопрос, прямо сказать, встал костью в его горле.

– О, мой мальчик! – спустя затянувшееся молчание, закричала белоглазая Шамирам так горько и так навзрыд, словно только что обидела Никиту и сейчас безумно была зла на саму себя. – Мы думали, что, узнав это, ты отвернёшься от нас! Сочтёшь нас за кучку фанатиков! Мы хотели, чтобы вера в себя помогала тебе и придавала уверенности! – она мигом подъехала на коляске к ничего не понимавшему Никите и принялась гладить его по руке.

– Я ведь всегда думал, что это мои силы! – заканючил Чернов-младший. – Что это всё я, я!!! Я чувствую Ниферио-Ритио! Но ты, отец! Почему ты не мог рассказать мне? – Никита обиженно смотрел на Корнея Мстиславовича.

– Всему своё время, – холодно изрекал отец, невзирая на интонацию сына. – К тому же, Ристаль сейчас слишком слаб. Он не человек, он всего лишь сгусток энергии, а твоём браслете живёт её частичка и изредка активируется.

– Верно, – согласилась, судорожно кивая, Шамирам и взволнованно подняла на Корнея Мстиславовича свои белые, как снег, глаза. – Поэтому это всё, безусловно, твоё чутьё! Твоя сила, Никита! Ристаль оставил сгусток энергии, что теперь заключена в… твой браслет. И это не он тебе помогает, дорогой мой! Это ты ему помогаешь: помогаешь найти творение всей его жизни и открыть, наконец, портал в мир, ключ к которому он искал в течении всего своего существования здесь! – заверила парня Шамирам. – Его энергия просто сидит рядышком с тобой, и совсем немного помогает тебе найти верное направление. Направляет, словно компас тебя к месту, где хотя бы немного чувствует похожую энергию! Но даже Ристаль не наделён такими возможностями в этом мире, какими наделён ты!

– Нашла! – отозвалась, наконец, графиня Пурис, которая до сих пор копалась в шкафу. Присутствующие с облегчением вздохнули, поняв, что внимание Никиты сейчас переключится. – Вот он, Ристаль Унгольд, – женщина положила, развернув большой, свёрнутый в трубочку лист бумаги на стол и продолжала придерживать его углы, чтобы он заново не скатался в трубочку. Стол обступили сидящие. Никита подбежал скорее сюда же, чтобы рассмотреть того, кто сейчас, тем или иным образом, находился в его браслете.

Ристаль Унгольд был изображён статным мужчиной с огненно-красными волосами, забранными в неопрятный хвост на затылке, чёрной, едва заметной щетиной и широкими чёрными бровями, стиснутыми к переносице. Взгляд его выражал тяжесть и агрессивность, а один глаз, как и было сказано, был похож на яркий фонарь, пылающий алым огнём. Внушительных размеров

нос мага был похож на клюв хищной птицы, а на лице зиял огромный шрам, рассекающий левую бровь, минуя глаз-фонарь и идущий до самого подбородка. Такой изъян придавал мужчине ещё большую воинственность и агрессивность. В портрете присутствовал только ярко-красный, словно художник намеренно сделал акцент на этот цвет, поразившись, насколько много его в Ристале. Внизу был написан год, в который был нарисован Унгольд: 1996. Двадцать один год назад.

– Кто его нарисовал? – очарованно прошептал Никита, не в силах отвести глаз от великолепного портрета.

– Мой друг, – отрывисто произнесла Лилия Львовна и за– смущалась. – Но сейчас он мёртв, – больше, она, видимо, ничего говорить не хотела, либо боялась.

Корней Мстиславович и остальные покосились на женщину с недоверием.

– Редкостный псих, а не друг, – процедил граф Чернов, как бы поправив.

– Однако, он единственный видел Ристаля, – возразив, констатировал Рогволод Геннадьевич. – Один раз.

– Не понятно, как так получилось, – пожала плечами графиня Пурис.

– А почему он умер? – поинтересовался Никита, всё ещё рассматривая картину.

– Убежал из психушки, попал под колёса, – усмехнулся Корней Мстиславович. – Я же говорю – редкостный придурок.

– Хм, – замялся Никита. – И он что, общался с Ристалем?

– Нет, – покачала головой графиня Баранова. – Ему была известна только его внешность. Он видел его… он вообще много чего видел… – задумалась она.

– Но единственное дельное, что он сделал для клуба – единожды увидел Ристаля, – Корней Мстиславович подозрительно агрессивно оборвал графиню Пурис, надменно на неё посмотрев. Когда эта тёмная и по своему характеру надменная женщи– на встретилась взглядом с графом, она присмирела.

– Рискованный был человек, в общем, – выдавила графиня Пурис.

– Да уж, – согласился Рогволод Геннадьевич. – Ему не составило бы труда выдать Братство, рассказать о его деятельности. Хорошо, что возникла причина, чтобы он нас наконец-то покинул и позволил нам выдохнуть спокойно, – промолвил он. Корней Мстиславович тем временем пристально наблюдал за грустью, что разливалась по лицу Лилии. Такой грусти на её лице он не видел двадцать один год.

– А почему он лежал в психушке? – не унимался Никита.

– Он сошёл с ума! – пропела Шамирам, как-то даже, с нотой не понятно откуда взявшейся торжественности. – Он был членом нашего Братства, видел сущностей вроде Ристаля, сущностей с «той» стороны, но галлюцинации, вскоре, начали жить в симбиотической связи с его даром, заставив его попрощаться со здравым рассудком. Болезнь его духа помешала ему оставаться с нами и далее. Он был полезен нам, но увы, не смог сохранить в себе эту полезность. Сознание его спуталось, и мы боялись, что он выдаст нас людям.

– Да и вообще он оказался бесполезен, – поставил точку граф Чернов. Никита понял, что отцу, почему-то, очень неприятна тема этого человека.

Некоторые сидящие осторожно кивнули на это в знак согласия. За исключением, конечно, понурой Лилии. Она была всё ещё преследуемая строгим соколиным взглядом Корнея Мстиславовича.

Задумчивость не пропадала с лица Никиты. Сегодня он узнал столько всего нового для себя. Ристаль… теперь Чернов-младший чувствовал его ещё сильнее, внутри своей души, словно ишиопага, близнеца-паразита. Никита ощущал, что эта сущность, эта энергия, какой её с осторожностью называли здесь, в Братстве, начала приобретать черты лица того, кто был на портрете. Или это было самовнушение возбуждённого парня? Всё это вместе, этот шквал эмоций, эта страшно привлекательная для него внешность Ристаля Унгольда, заставляли Никиту бросаться в холодный пот и чувствовать, как кровь его становится одной на двоих с рубиновым духом мага, перетекая внутри его тела, словно песок в песочных часах или вода в водных.

– Ты задумался о том, как вернуть кольцо, мой мальчик? – певучий голос молниеносно вывел Никиту из задумчивости. – Ведь нельзя полностью отказываться от него. Ему, как и всем предметам, опечатанным Ристалем, нужно быть здесь, у нас!

– Да… – не найдя ничего лучше для ответа, сказал, поспешно Никита. А ведь правда. Он ведь совершенно забыл о кольце! – Куда оно могло деться? – зачем-то спросил сам у себя он.

– Как мы говорили, оно может по-прежнему быть в доме Зейлеров! В том доме, откуда ты сегодня приехал. Если ты вернёшься туда, то Ниферио-Ритио найдётся! – холодная и дрожащая белая конечность Шамирам со вспухшими венами проникла в волосы Никиты и кожа его головы почувствовала лёд её руки. – Ниферио ли это Ритио, или же просто очередная вещь, опечатанная энергией Ристаля, служившая некогда ему жилищем, как ракушка для краба – ты должен вернуть её сюда, в нашу коллекцию! – она кивнула на шкаф с теми предметами, с которыми уже был совершён ритуал на проверку. Ничего из этого не оказалось искомым артефактом. На полках шкафа ютились вазы, ножи, урны с чьим-то прахом. – Мы когда-то тоже без сомнения верили, что там заключена несокрушимая сила. А сколько находили наши предки? – теперь она стала гладить Никиту по спине, как бы успокаивая.

– Мой дед убил собственную мать и сестру, потому что думал, что Ниферио-Ритио – весь его дом, в котором они все вместе жили! – услышав разговор мессии с Никитой, подала голос Ирина Баранова. – Но у дома, как выяснилось, совсем не было магического потенциала. Мой дед просто был одержимым и фанатичным человеком.

– Среди нас были сумасшедшие фанатики, но всё это – во благо. Каждая смерть не напрасна! Каждая смерть приближает нас к бессмертию! – подвела итог белая женщина на коляске. – Сотни лет Ниферио-Ритио прячется от нашего Братства! Ты не должен корить себя за то, что твоя находка – ускользает от тебя, это лишь доказывает её возможную огромную силу! У тебя есть это! – женщина коснулась серебряного браслета Никиты. – И успех будет на твоей стороне, помни, мой дорогой. Мощь Ниферио-Ритио не сравнится ни с какой жалкой человеческой жизнью, и если во имя поиска этого артефакта тебе придётся забрать у кого-то жизнь – забирай, не задумываясь! – Шамирам свела брови и её голос превращался в причудливую хроматическую гамму, сыгранную на расстроенном рояле в самой высокой октаве. – Ты должен найти Ниферио-Ритио любой ценой, помни это! Ты описан в пророчестве Ристаля! Он сам надеется на тебя, он твой покровитель! Я знаю, все мы знаем, ты молодой и тебя не удастся остановить! Я уверена, что, вернувшись назад, в дом Зейлеров, ты вновь обнаружишь кольцо! Ты возьмёшь его в руки, и браслет на твоём запястье разгорится вскипающим смехом Ристаля! – словно зачарованная, говорила женщина, смотря пустыми глазами в глаза Никите и вскидывая худые белые руки к верху, точно птичьи кривые лапы. Напевный голос мессии можно было пить, как воду, слушать, как нервную музыку. Он вводил в транс.

– Мы должны вернуться к Зейлерам прямо сейчас, отец! – не отрывая взгляда от глаз Шамирам, обратился к графу Чернову Никита, а потом резко к нему повернулся. – За кольцом! Мы достанем его, даже если нам ещё раз придётся копать могилы! – серьёзно и строго промолвил Чернов-младший. Шамирам действовала на него очень и очень вдохновляюще. Никита становился крепче, увереннее, а его голос делался грубее и твёрже.

– Возвращайтесь, Корней, мальчик прав, – наставляла Шамирам. Граф кивнул и пообещал всем, что они будут здесь завтра же утром. Белая женщина пожелала отцу и сыну удачи, и дверь за Черновыми захлопнулась.

– Я уверен, отец, – сведя брови, процедил Никита. – кольцо украли прямо из чемодана! – в глухой темноте коридора Никита сделал довольно очевидное заявление.

– Значит, ты думаешь, что среди Зейлеров есть кто-то, кто тоже заинтересован в его поисках? – задумался граф Чернов. – Это действительно создаёт нам проблему.

– Я уверен, – пробасил Никита. – Хотя бы Астрид, эта гнусная девчонка, или, может быть, её мать? Они – прямые потомки той бабки из «Чёрных Рыб». Ты видел, как внучка твоей сестры и Зейлера подозрительно пялилась на нас?

Граф Чернов усмехнулся.

– Мне, всё-таки, кажется, что ты преувеличиваешь. Думаешь, она что-то смыслит, эта Астрид? Нашёл противницу, то же мне. Я ни за что не поверю, что эта солопетка в курсе всех наших дел! – Корней Мстиславович не желал иметь такого лёгкого врага. – Да и откуда бы ей всё это знать?

– Я тоже не воспринимал её всерьёз, но после убийства Зейлера она стала так коситься на нас, чуть ли не испепелять взглядом!

– Считаешь, девчонка думает, что мы убийцы? – тихо спросил Корней Мстиславович, подняв одну бровь. – Она должна была уже знать, что постановил суд.

Никита пожал плечами.

– Чёрт знает, что она там думает, – отмахнулся, наконец, Чернов-младший. – Но, если я ещё раз замечу что-то подобное, если я ещё хоть раз увижу этот навязчивый взгляд, я заставлю её отдать мне кольцо, даже если его у неё нет и никогда не было! – злился Никита.

– Ты что, можешь бороться только с маленькими девочками? – посмеялся граф Чернов. – На больших мальчиков силёнок не хватит? – и он покатился со смеху.

Никита плюнул под ноги.

Однако Корней Мстиславович отлично понимал, о чём говорит сын: кольцо не могло пропасть просто так. ближайшая комната к их спальне – спальня Астрид Лето. Ей было бы быстрее всего украсть кольцо. Да и вообще – думать о ком-то, как о воре, можно было только на тех, кто был в доме в этот день, ибо больше нигде Никита с Корнеем Мстиславовичем не были.

– Тогда возвращаемся, – перестав смеяться, наконец, подвёл итог граф Чернов.

– Прямо сейчас же! – добавил Никита. – По-хорошему, мы вообще должны обшарить её комнату: я готов поспорить, нет, я уверен, что с пустыми руками мы из спальни девчонки не уйдём!

– А не лучше будет сделать это, когда её просто не будет дома днём? – спросил граф Чернов. – Лучше будет выехать утром.

– Когда она уже передаст кому-то наше кольцо? – переспросил Никита.

– Почему она обязательно кому-то должна его передать? – не понимал Корней Мстиславович. – Может, она просто украла его для того чтобы сдать в ломбард и выручить карманные деньги на какую-нибудь свою девчачью ерунду? – поморщился граф.

– Внучка Зейлера? Дочь хозяйки ювелирного магазина? Наконец, девчонка, живущая в самом богатом доме Северного

А-Ваена? Ты издеваешься, отец? – невесело усмехнулся Чернов– младший. – Дело заходит куда более глубже!

– Да я никогда не поверю, что девчонка может знать о чём– то, что тщательнейшим образом спрятано от посторонних глаз! – огрызнулся граф. – А те, кто работает крысами-доносчиками сразу же уничтожаются! Такие мрази долго не живут! – сухо сказал Корней Мстиславович. – Не в клубе, не в этом мире, – добавил он. – Крысы вообще распознаются ещё до того, как начинают пищать в другую сторону.

– Ты говоришь о том человеке, что рисовал Ристаля? – спросил Никита.

– В том числе.

– И много таких крыс было ещё? – поинтересовался сын, едко улыбаясь и представляя, как отец самолично разбирается с предателями, зверски их убивая.

– Хватало, – уклончиво ответил граф. – Ну а теперь, пойдём перекусим в ресторан, и домой, – он посмотрел на наручные часы. – Выедем из Южного утром, а уже к полудню будем в особняке Зейлеров. – сказал Корней Мстиславович.

Глава XXII НЕОЖИДАННОЕ ОТКРОВЕНИЕ

Когда слабые солнечные лучи прорвались через тонкий промежуток в соприкосновении двух плотных портьер из малинового бархата, Катерина Мстиславовна открыла глаза и потянулась. Её спальня, выполненная в стиле позднего барокко в бело-малиновых и золотых оттенках, озарилась ярким, каким-то даже весенним светом. Это ознаменовалось хорошим началом нового дня.

Графиня Зейлер вдруг почувствовала, что скорбь начинает постепенно покидать её, а очень яркое для конца октября неожиданно появившееся солнце, внушало ей радость и счастье за то, что рядом находятся живые и яркие люди, поддерживающие её и одаривающие вниманием. Катерина Мстиславовна ещё немного полежала в потрясающе-удобной кровати с балдахином, ибо она действительно позволяла растянуться и утонуть в мягком матраце и подушках, одетых в наволочки с приятным узором малиновых вензелей на белом фоне, а затем встала с кровати и выглянула в окно, раздвинув шторы. Из окна был виден весь двор: отключенный огромный каменный фонтан, дорожки, засыпанные снегом, и остальные дома – много домов, почти до самого Северолесья, едва виднеющегося вдалеке. Прекрасный Северный А-Ваен с его тёмными строениями смотрел на неё как-то мило и недоумённо, укутанный в белую пелену первого снега, словно маленький ребёнок, завернутый в шаль заботливой матери. Город щурился от такого сильного и непривычного для него солнца, всё равно, что, если бы человек, большую часть жизни проводивший в темноте, вдруг вышел бы на совершенно чуждый ему свет. Слегка нелепо, но чёрт! Как же красиво выглядел сейчас этот исторический старый город!

Снег очень обрадовал графиню Зейлер. Он вызвал у неё желание сделать, образно говоря, новый вдох, поменять свою

жизнь, или же, если не поменять, то посмотреть на неё под другим углом, с другого ракурса. Катерина Мстиславовна вновь чувствовала себя моложе, чем она была. Её наполняли поистине юношеские силы, а душа её пела совсем не голосом пятидесяти пяти летней женщины. Графине хотелось жить дальше, узнавать себя с других сторон. Жить с любопытством, которое проснулось в ней с появлением в Особняке Ветра барона Марселя Сергеевича Матвиенко. Этот мужчина связывался в её голове с молодостью, сильными эмоциями и большими жизненными перспективами. Когда барон Матвиенко был рядом, Катерина Мстиславовна, статная, богатая женщина, чувствовала себя молодой и беззаботной. И это было соблазнительно для неё, ведь чопорность и молчаливость покойного ныне мужа заставляли её как бы запирать в себе свою эффектность, яркость и обаяние, дабы быть под стать графу. Марсель Сергеевич же, напротив, восхищался в Катерине Мстиславовне именно этими качествами, и это было крайне важно для женщины – с ним она могла ещё сильнее взращивать в себе свою ослепительность и купаться в ней.

Глубоко погрузившись в свои собственные размышления, графиня Зейлер не услышала сразу, как в дверь её спальни кто-то уже как полминуты точно стучал.

– Войдите! – взволнованно воскликнула она, выйдя из нирваны. Дверь отворилась и в комнату зашёл барон Матвиенко в своём белом халате и такого же цвета мягких тапочках. В руках у него был серебряный поднос, на котором чудом умещались: миниатюрный антикварный кофейник, чашечка со сливками, тарелка с горячими блинчиками, две розетки с лимонным и клубничным вареньем и пара маленьких чашечек для кофе. Всё содержимое подноса издавало прекрасный аромат, который мигом пробудил аппетит у графини Зейлер.

– Доброе утро, Катерина Мстиславовна! – произнёс барон Матвиенко и поставил поднос на прикроватный столик.

– Марсель! – восхищённо воскликнула графиня, убеждаясь в том, что все её мысли об этом человеке находят подтверждение в его поступках и отношении к ней. – Что за чудо!

– Я решил порадовать тебя! – улыбнулся Марсель Сергеевич. – И не только завтраком! Мне удалось поговорить с нотариусом насчёт завещания графа. Пришлось, конечно, подключить множество людей, никоем образом не нарушать закон, но мне почти удалось то, что я обещал! Можешь считать, что завещаемое Дорианом Зейлером имущество теперь принадлежит тебе! Совершенно законно и совершенно по праву!

Катерина Мстиславовна словно загорелась глазами от счастья.

– Боже! Боже, Марсель, ты волшебник! Спасибо тебе! – воскликнула она и кинулась ему на шею.

– Пока тебе ещё не за что благодарить меня. Знай, что я подключил лучших людей и прекрасных специалистов. А они уж точно справятся со своей задачей блестяще, – улыбнулся он и обнял графиню в ответ. – А теперь, ешь пожалуйста! Не так же просто я выгнал с кухни Маргариту и сам приготовил для тебя блинчики! – усмехнулся он.

Катерина Мстиславовна рассмеялась и ощутила приятное тепло, разливающееся по телу. Она поцеловала барона в щёку. От него пахло кремом после бритья и дезодорантом. Графиня почувствовала, что ей совсем не хотелось отрываться от гладко-выбритой щеки.

– Надеюсь, я угодил Вам, Ваша Светлость! – шутливо произнёс барон.

– Спрашиваешь! – женщина уже доедала блинчик. – Присоединяйся! – позвала она. Марсель Сергеевич взял себе блинчик и налил кофе.

– Ты выглядишь значительно лучше, – заметил барон Матвиенко.

– Всё благодаря твоей поддержке и участию, – кивнула графиня. – А также поддержке внучки и дочери. Так замечательно, что вы все есть… не знаю, как бы я без вас…

– О, поверь мне, дорогая! Это самое малое, что я могу сделать для тебя.

– Ты замечательный, Марсель, – графиня расплылась в улыбке, словно шарик вишнёвого мороженного в летний зной. – Я безмерно счастлива от того, что ты сейчас рядом со мной! – сказала женщина, восхищённо, и сделала глоток ароматного кофе. – Сначала поддержка, потом ты взял на себя ситуацию с завещанием…

– Я тоже счастлив находиться здесь и сейчас с самой прекрасной женщиной во Вселенной! – произнёс мужчина, обнажив свои белоснежные зубы. – Но был бы ещё счастливее, если бы женщина моей мечты всегда была бы рядом со мной, и нам никогда не пришлось бы больше расставаться! – будто бы взмолившись, обратился к женщине Марсель Сергеевич, положив её дрожащую от волнения руку в свою тёплую ладонь.

– О чём ты? – на самом деле Катерина Мстиславовна отлично понимала, к чему клонит барон Матвиенко, однако почему-то бессознательно всячески пыталась отсрочить момент, когда Марсель Сергеевич скажет ей заветные слова.

– Катя, – начал вновь барон. – ты такая взрослая, богатая, мудрая, но рядом со мной ты превращаешься во влюблённую дурочку! – он усмехнулся. – Это мило. Однако тебе бы стоило подумать о том, что слишком долго мы бегали от судьбы. Слишком. Прошли годы. Годы, которые обоих нас не пощадили. И все эти чёртовы годы мы упорно делали вид, что всё хорошо и что периодические встречи вполне устраивают нас обоих! Но мне всегда было больно слышать, как за тем столом ты называешь меня своим другом. Ещё больнее мне было называть подругой тебя, ведь больше всего на свете мне хотелось называть тебя своей женой! – слёзно заявлял Марсель Сергеевич.

– Но я… – начала было Катерина Мстиславовна. Тронутая до глубины души и чувствовавшая то же самое, она начинала плакать.

– Нет! Дай мне закончить! – требовал барон, глаза которого тоже блестели, а лицо приобрело багровый оттенок. – Я не понимаю твоей привычки постоянно лишать себя счастья! Мы слишком долго прожили той жизнью, которой не хотели жить: ты с нелюбимым мужчиной, я с нелюбимой женщиной, но во имя чего, в самом деле?! Кому в карман сыпется то счастье, которое мы с тобой упускаем, Катя? Кому?! – лицо барона Матвиенко всё больше наливалось кровью. – Я всю жизнь любил только тебя одну! – плакал мужчина. – Я знаю, ты тоже любила меня и любишь, но… сейчас-то зачем нам бежать от самих себя? – эмоционально спросил он. – Да. На наших путях было множество преград! Мы оба были в браках, мы виделись и могли быть друг с другом, но всё это нужно было делать так кропотливо и так осторожно, чтобы никто не увидел лишний взгляд, лишнее прикосновение. Для любви времени не оставалось! Мы вынуждены были тратить его на прятки, чтобы избежать лишних оправданий и не запятнать нашу честь! Но сейчас-то что нам мешает быть вместе? Я не понимаю!

– Марсель… мы уже не молоды, к чему эти официальности… к тому же Дориан… – всхлипывала Катерина Мстиславовна, мысленно соглашаясь с каждым словом любимого человека, но всё же почему-то не стремясь закончить внутреннюю борьбу с самой же собой.

– Что Дориан?! – обиженно переспросил Матвиенко. – Ну вот что Дориан? Дориан мёртв!

– Да как ты можешь это говорить?! – возмутилась графиня.

– Говорить, что? Правду? – поднял одну бровь Марсель Сергеевич. – Я уверен, он бы был всеми руками за твоё счастье. Подумай, наконец, о себе! Мёртвым уже вряд ли что-то нужно в отличие от живых! Я ведь люблю тебя!

– Я тоже люблю тебя, Марсель, – через паузу прошептала графиня Зейлер. – Но, если сейчас мы станем жить вместе, это осквернит память моего мужа! – как могла уклонялась Катерина Мстиславовна, не зная, почему.

– Знаешь, что всегда оскверняло твоего мужа, Катя? Что ему было наплевать на собственную жену! И что наша дочь на полном серьёзе считала его своим отцом, в то время, как он для неё был совершенно чужим человеком!

– Если бы я рассказала об этом Веронике, я бы сломала ей жизнь! – испугавшись, возразила Катерина Мстиславовна. – Ей не нужно знать это!

– А мне ты жизнь не ломаешь? – съязвил барон. – Я хочу назвать её дочерью, я хочу обратиться к ней, как к дочери, по-отцовски обнять её, но ты не даёшь мне сделать этого! Ты не даёшь мне сделать этого, даже когда твой муж ушёл в небытие! – Марсель Сергеевич был вне себя от досады. – Ты сейчас ставишь мёртвого, бесчувственного человека вровень с живым, способным на чувства! Ты вводишь себя в заблуждение, Катя.

– А ты себя в заблуждение не вводишь, Марсель? – Катерина Мстиславовна стала выходить из себя.

– НЕТ! – возразил Матвиенко. – Я лишь увидел, что судьба радушно дала нам последний шанс после тысячи шансов, что были нами упущены! Мы могли бы поменять нашу жизнь в нашу же пользу на любой нашей встрече! Но я не делал этого, потому что любил тебя, а ты просила ждать и говорила, что всё у нас ещё будет, помнишь?! Я сидел и ждал годы, как преданный пёс! Но ты так ничего и не решила, тебе было достаточно встречаться со мной, а потом на этой же кровати спать с собственным мужем! Тебе было комфортно иметь двух мужчин!

– Ты не прав…

– Я прав, Катя, – Марсель Сергеевич стал говорить тише. – Но я не зол. Я лишь вижу, что судьба, как я уже сказал, даровала нам последний шанс. И я хочу воспользоваться им. Я хочу, чтобы моя женщина была со мной. Я хочу, чтобы моя единственная дочь знала, что я её отец. Я не хочу быть только лишь дорогим гостем в этом доме. Я хочу, чтобы всё наконец стало так, как должно было стать ещё давно! – вновь взмолился Марсель Сергеевич. – Милая моя Катенька. Я прошу тебя, стань моей женой! – слёзно пропел барон Матвиенко, и, достав из кармана халата маленькую красную шкатулочку, открыл её и протянул её Катерине Мстиславовне.

Женщина увидела в коробочке прекраснейший перстень, отделанный бриллиантами и пришла в восторг.

– Боже, Марсель! Какая прелесть! – удивлённо вскрикнула графиня Зейлер. – Знаешь, кажется, я действительно всякий раз упускала что-то очень важное, но только сейчас мне вдруг удалось поймать это и рассмотреть вблизи! – говорила она, не отрывая взгляда от уже красующегося на пальце бесподобного кольца. – Я очень тебя люблю! – закричала Катерина Мстиславовна и вновь поцеловала барона Матвиенко. – И да, я согласна!

Конечно я согласна! Только…

– Только что?

– Мне бы хотелось заключить наш брак не раньше середины ноября. Чуть меньше, чем через месяц.

Барон Матвиенко добродушно кивнул любимой женщине и влюблённые принялись доедать свой завтрак.

Спустившаяся в Обеденный Зал к полудню Вероника Дориановна Лето удивилась тому, что Маргарита таинственным образом улетучилась с кухни, но не стала звонить ей и искать в

доме. Женщина деловито надела свой любимый розовый фартук на домашний костюм и решила приготовить завтрак самостоятельно. Только она принялась допекать заведённое Марселем Сергеевичем тесто для блинов, как в дверь позвонили. Это были Корней Мстиславович и Никита Черновы.

– Здравствуй ещё раз, Вероника, – немного виновато, как ему было совсем не свойственно, поздоровался граф Чернов. Никита сонно кивнул.

Вероника Дориановна удивлённо улыбнулась.

– Что-то случилось? – побеспокоилась она.

– О, нет-нет, ты что! – успокоил её Корней Мстиславович. – Мы ведь не собирались уезжать совсем надолго. Так, пустяки, по делам Никитиной кальянной.

– Там что-то случилось? – не унималась Вероника Дориановна.

– Да пустяки! – отмахнулся Никита. – Завалился вчера ночью какой-то алкаш и разбил окно. Ездили с отцом оценить ущерб, – отговорился Чернов-младший. Графу Чернову эта отговорка понравилась. Звучало правдоподобно.

– Ну что ж, тогда проходите! Вы как раз к завтраку! – как всегда приветливо сказала женщина. – Мама будет очень рада снова вас видеть! – и она убежала следить за блинами.

– Где девчонка? – шёпотом спросил у отца Никита, как только Вероника Дориановна убежала на кухню.

– Да здесь она, ещё рано ей куда-то торопиться, – кивнув на большие часы, показывающие двенадцать часов тридцать минут дня, сказал Корней Мстиславович. – И если она пойдёт сегодня куда-то, то мы… – он умолк, потому что услышал шаги, которые доносились с лестницы. Граф начал снимать обувь, а подняв голову, увидел, как спускается с верхнего этажа Марсель Сергеевич Матвиенко.

– Доброе утро! – барон удивлённо улыбнулся. – А что привело вас сюда вновь? – выражая латентное недовольство приездом Корнея Мстиславовича и его сына, спросил мужчина.

– Доброе утро, – нехотя произнёс Никита. – Мы решили остаться погостить ещё.

– Доброе, Марсель Сергеевич, – Корней Мстиславович пожал руку барону Матвиенко. – Я должен быть рядом с сестрой в непростое для неё время.

– Солидарен, – кивнул Марсель Сергеевич, выдавив из себя подобие улыбки, и, оставив вернувшихся Черновых раздеваться, порхнул в Обеденный Зал, где хлопотала Вероника Дориановна.

– Доброго утречка! – пропел Матвиенко. – Это ты там мои блинчики допекаешь? – поинтересовался он, сев за стол.

– А, так это Ваши? – приветливо отозвалась Вероника Дориановна. – Да-да! – Отпустили Маргариту?

– Мои! – кивнул мужчина. – Отпустил. Хотел сам приготовить завтрак и порадовать твою мать.

– Как Вам спалось, Марсель Сергеевич? – поддерживала диалог с другом матери Вероника Дориановна, тепло улыбаясь.

– Сегодня – чудесно! – пропел барон. – Твоя мать, кстати, постепенно оживает от траурного события. И я очень рад этому, слава богу.

– Я тоже, – кивнула Вероника. – Во многом – это Ваша заслуга! – она поставила перед мужчиной тарелку со свежевыпеченными блинами и грушевым вареньем. – Постепенно скорбь станет светлой печалью, я уверена. Спасибо Вам, что не оставляете маму! – она доверчиво взглянула на мужчину.

– Я как раз хотел сказать тебе о том, что теперь я вряд ли когда-то оставлю её! – на этих словах барона, лицо Вероники Дориановны приобрело капельку недоумения.

– Что Вы имеете в виду? – не поняла дочь Катерины Мстиславовны.

– Я сегодня сделал предложение твоей матери! – ликующе произнёс Марсель Сергеевич и откинулся на спинку стула. – И она согласилась!

На лице Вероники Дориановны появилась едва заметная беспокойная и нервная улыбка, выражающая совершенное непонимание происходящего.

– Вы… Вы это серьёзно? – решила на всякий случай уточнить женщина.

– Разумеется! Куда уж серьёзнее! – барон эмоционально всплеснул руками, явно будучи обиженным от того, что женщина заставила повторить, на его взгляд, совершенно обыкновенную и саму собой разумеющуюся фразу, будто, не поверив в первый раз. – Но свадьба будет не сейчас. Катерина Мстиславовна настояла отпраздновать её в середине следующего месяца. Это немного успокоило Веронику Дориановну, и она шумно вздохнула. Женщина чуть было не подумала, что мать по ка– кой-то причине стала наплевательски относиться к смерти Дориана Альбертовича. Обручиться с Марселем Сергеевичем через пол месяца было, конечно, довольно опрометчиво и чересчур быстро, но, переубеждать свою мать, которой, несомненно, бы– ло важно присутствие этого человека рядом и внимание, которым барон одаривает графиню, Вероника Дориановна не стала бы. Марсель Сергеевич был вполне подходящей парой для Катерины Мстиславовны. А быстро это… не быстро… дело, разумеется самих молодожёнов – они взрослые люди, сами способ– ные разобраться в ситуации.