Текст книги "Колокольчики мои. Happy end при конце света (сборник)"

Я свернулась на одеяле возле ящиков и закрыла глаза, надеясь, что уход Лиса не пропущу.

Когда проснулась, увидела над собой глаза братца. Он свесился с ящиков и смотрел на меня очень внимательно. Не успела я и рта раскрыть, как Лис сорвался с места и взлетел по скобам.

– Эй, доброе утро… некоторым, которые выспались, – я выскочила следом и еле догнала его на кухне.

– А по-моему, кто-то крепко спал и даже сопел.

– Прости, если мешала.

Лис пожал плечами. Заспанный, лохматый, в мятом расстёгнутом камзоле… Домашний такой. Родственничек.

– Ты на работу сегодня полетишь? Можно тебя попросить отвезти меня к Нику? Очень нужно, – выпалила я.

Исторический момент! Гремите, трубы! В первый раз я обращаюсь с просьбой к братцу.

Ещё совсем недавно и в голову бы такое не пришло: просить что-либо у Лиса. Сейчас скажет презрительно: «Чикен!», развернётся и уйдёт.

– На часок надо бы слетать. Если ты приведёшь себя в порядок, оставишь здесь свои дурацкие ролики, то отвезу. Через полчаса будь готова.

«Ура! Кстати, почему это ролики дурацкие? Молчу, молчу…»

– Я туфли надену.

– Валяй. И кофе свари, раз уж такая… послушная.

– Это ты добрый сегодня, спасибо!

– Вот, Чикен! Поклонись ещё.

Быстренько, быстренько наверх. Ой, совсем забыла про камеру в комнате! Теперь объясняться, где ночевала. Заснула на кухне, на диване, – так и скажу.

Ладно, это потом.

Ну и видок! Что за копна на голове? Быстрее, быстрее! Намочить голову, феном посушить, пригладить. Хорошо, что не крашусь.

Что же надеть? Что же надеть? Что же НАДЕТЬ?!

Лис был, как всегда, во всей красе.

Без роликов я смотрю на него чуть снизу.

Ник удивился, когда ему сообщили, что мы прилетели вдвоём, но не рассердился. Нас провели в большое, хорошо освещённое помещение. Лис тут же уселся вальяжно на диван. Я потыкалась нервно по комнате, рассматривая книги, цветы, картины.

Через пятнадцать минут дверь слева открылась, и Ник вышел в белой рабочей одежде. Улыбаясь, походя похлопал Лиса по плечу, приобнял меня.

– Я рад, честное слово, рад, хотя не ждал. – Он оглядел меня со всех сторон, довольно поцокал языком. – Хорошеешь не по дням, а по часам. А, Люк?

Лис опустил голову:

– Чикен!

– Стоп! А где косы-то? Куда богатство своё дела? Лиза?

– Да вот решила сменить имидж…

– Ну что ж, косы, конечно, были хороши, но так нехуже. Нет, определённо, нехуже.

С оливковой кожей, тёмно-русый, начинающий седеть, со светлыми карими глазами, высокими скулами, Ник имел, скорее, европейскую внешность.

Я, пожалуй, боялась его, хотя вида не подавала. Иногда в присутствии Ника у меня начиналось словесное недержание, особенно когда он слушал внимательно, с искренним интересом. Но порой неизвестно почему впадала в ступор, бекала и мекала, как сейчас.

Покосившись на Лиса, Ник сказал:

– Пойдём, дорогая, пошепчемся, – и потянул меня вправо, через узкий длинный коридор куда-то в глубь своей лаборатории.

Я тоже оглянулась на Лиса.

Тот сидел в своей любимой расслабленной позе, вытянув длинные ноги и прикрыв глаза. Сегодня на нём был чёрный длинный сюртук с металлическими пуговицами. Фиолетовые кружева на манжетах рубашки.

И почему-то стало тревожно. Перед глазами встала картинка: вот Лис лежит на топчанчике в норке, а через мгновение взлетает по скобам наверх и исчезает в отверстии.

Неожиданно пахнуло тёплой влажной землёй и чем-то сладким. Широко распахнув дверь, Ник пропустил меня вперёд, и я не поверила своим глазам – справа, слева, над головой алели розы. А чуть подальше проглядывали белые, жёлтые…

Ник с удовольствием наблюдал, как я перехожу от одной розы к другой, наклоняюсь над цветами, вдыхаю забытые запахи. Провёл меня к большому искусственному окну – вид на горы, возле которого стояли столик с кофеваркой и кресло. Одно.

– Извини, я гостей здесь не принимаю. Садись. А ты, по-моему, с Люком подружилась?

– Ну, как сказать, боюсь, что дружбой это не назовёшь.

– Но и волчонком он на тебя больше не смотрит.

– Лисёнком, – пробурчала я.

– На самом деле у вас с ним намного больше общего, чем ты думаешь.

«Интересно! Если бы не Шуанг, обязательно спросила бы, что общего может быть у Лизы с Леем, или Люком, или Лисом? Очевидно, буква “л”».

Ник заправил кофеварку, вытащил откуда-то из зарослей белый пластмассовый стульчик.

Уселся на него верхом, руки положил на спинку, вытянул, посжимал-поразжимал кулаки.

Пробормотал:

– Засиделся, что ли? Всё затекло.

Приготовился слушать.

– Я из-за Шуанг… Кэт сказала, что нужно идти с девочкой к врачу. Кэт плачет.

– Да, я в курсе.

– В курсе?

– На днях Люк сказал, что поведение Шуанг его тревожит. Опять пробралась к нему, залила краской полгардероба.

– Да какие пол?.. Костюм один, ещё что-то по мелочи. Просто он всё тёмное носит. А Шуанг это не нравится. Она очень любит Ли… Люка. Ник, её нельзя к врачу! Они всё не так поймут.

– Врачи поставят диагноз, Лиза. Согласись, с ней не всё в порядке. Год назад её уже осматривали, вот и сравнят результаты анализов.

– А какой они могут поставить диагноз? Аутизм? Я почитала немного…

– Аутизм? Не похоже. Ранняя шизофрения, скорее всего.

– У нас в деревне, где мы когда-то жили, был такой мальчик, блаженненький, так мама называла. Его все любили.

– Лиза, у нас не деревня!

Ник встал. Руки в карманах белой куртки.

Вздохнул:

– Все, кто попадает в Колонии, проходят жёсткий отбор. Понимаешь, мы не можем рисковать будущим человечества, как это ни пафосно звучит. Нас осталось немного, а здоровых, способных рожать нормальных детей, повторяю, просто нормальных, Лиза, – и того меньше.

Ник подошёл к окну, приложил ладонь к стеклу. Помолчал. Налил мне кофе.

– Колонии не безмерны, у каждого здесь должна быть своя роль, если хочешь. Я не так выразился – своя миссия! Когда мы покинем Землю, а рано или поздно это случится, – Ник указал пальцем вверх, – туда отправятся только здоровые, лучшие представители, к сожалению, всего лишь остатка человеческой расы.

Я опешила:

– Но это когда ещё будет?

– Лиза, когда мы искали подходящие для строительства земли на пустынных просторах одной страны, бурили скважины, искали воду, а потом выкупали эти земли у местных властей, которые за большие деньги готовы были продать и больше, чем нам было нужно, задолго, задолго до Первого этапа войны начали строить Колонии, те, кто был в курсе, считали нас сумасшедшими. Но мы быстро построили мощнейшую современную электростанцию, потом первые три Колонии, потом ещё три, накрыли их Щитом. И вот когда большинство сообразило, что ждёт Землю, когда война была предрешена, желающих поселиться здесь стало столько, что и сто Колоний не вместили бы! Мы строили Колонии в сумасшедшем темпе, но времени уже не хватало. В итоге их всего восемнадцать. И тогда мы собрались – и решали, решали, решали…

– И решили?

– Да.

– Кто должен жить здесь под защитой, а кто погибать там?

– У человечества появился шанс начать всё сначала, Лиза. Мы продумали и просчитали всё, в том числе и сколько колонистов наши фермы смогут прокормить, наши предприятия – одеть. Запасы воды, отходы… Колонии – сложнейший организм, здесь всё продумано до мелочей, один Щит чего стоит. Конечно, после последней войны…

Ник не закончил фразу, покачал головой:

– Да. Так вот, мы тогда встали перед выбором: или отберём для Колоний лучшее, что осталось на Земле, или пойдём на поводу у нашей жалости и переселим сюда всех больных, бесперспективных, негодных для будущего, близких, знакомых… – Ник снова подошёл к окну. – Решено было отобрать лучшее. Кто-то с этим не согласился и покинул Колонии. Оставшиеся, и я в том числе, разработали законы, по которым мы живём здесь. В них прописано, кто может стать колонистом. По одному из этих законов, если у кого появилась болезнь, которая делает его бесполезным для Колонии человеком и для будущего бесполезным, бесперспективным, тот должен покинуть Колонию. Даже если это родственник одного из нас. Не думай, что такое решение далось нам, и мне в том числе, легко.

– Значит, если бы Шуанг была твоей родной дочерью, ты тоже отправил бы её к врачу, зная…

– Я же тебе сказал, это закон.

– А если Люк, если он заболеет?

– Люк здоров.

– Но если…

– Люк – отдельный разговор. Он приносит большую пользу. Ты всего не знаешь.

– В голове не укладывается. А я? Меня для чего сюда привезли? Может быть… Ник, я придумала! Если меня отправить на Землю вместо Шуанг? Она маленькая, ест как птичка. А я просто обжора!

– Ну, ну, ну, Лиза! Что ты за ерунду городишь? Ты красивая, здоровая, умная. Ты… – Ник потрепал меня по голове. – Конечно, сомнения были, твоя независимость тревожила Службу семьи. Характеристики у тебя были неважные. Сколько раз ты сбегала из детского дома?

– Ну, раз десять.

– Двенадцать. Тебя возвращали, ты сбегала снова. Тебя снова возвращали. Вы действительно похожи… – Ник замолчал, покачал головой, потом продолжил: – У тебя есть стержень, характер. Сколько раз тебя обижали уже здесь – Люк, молодёжь в кафе? И ты всегда улыбаешься. Как бы тебе плохо ни было. Я наблюдал за тобой ещё тогда, когда ты жила в 11-й. Ты сильная, Лиза. Сильная, талантливая! У тебя большое будущее! По этой причине ты здесь. С нами. Хотя твоё воспитание оставляет желать лучшего. Не смущайся, это поправимо. – Ник улыбнулся, присел передо мной на корточки. – У тебя родятся великолепные дети. И я очень надеюсь, что их отцом будет мой сын.

Я поперхнулась кофе.

– Кто будет отцом?

– Нет, конечно, выбор за тобой. Но, по-моему, Girlfriend тебя не привлекают. Забавно… – Ник рассмеялся, добавил себе кофе, уселся на стульчик. – Будь это в прошлые времена, я бы предпочёл, чтобы матерью моего внука была, например, Рита Шольц – её отец владел крупнейшей корпорацией в Штатах. Здесь девушки из самых известных и богатых семей мира! Даже принцессы есть. А я нашёл для сына девушку из параллельного, можно сказать, мира.

– Нашли?

– Не обижайся, я ведь сказал, что выбор за тобой. Выберешь другого – ничего не поделаешь. Хотя, конечно, меня это очень огорчит. Никогда не думал, что так буду мечтать о внуках. Вроде не старик ещё? А?

– А я должна обязательно кого-нибудь выбрать?

– Ты умная девочка. Знаешь, я верю, что, когда наш первый корабль покинет Землю, на его борту будет молодое поколение сильных, здоровых и очень талантливых людей, может быть, гениальных.

Я не могла выдавить даже междометия. Представила Тэдди с Майком, Риту и Сьюзи. Они родители будущих гениальных детей? Он это серьёзно?

Ник похлопал меня по плечу:

– И, надеюсь, мой внук или внучка будут среди них.

Я не знала что отвечать. С трудом допила кофе:

– А что будет с теми, кто ваших надежд не оправдает?

Ник устало потёр лоб, поморщился:

– Чего ты от меня хочешь? Я стараюсь, чтобы и ты, и Кэтрин с Шуанг хорошо питались. У вас есть всё, что нужно для жизни здесь, в Колониях. Ты имеешь возможность учиться. Твой труд далеко не рабский. Согласна?

– Согласна.

– Но я не всемогущ. Исцелить Шуанг не могу. Если бы я не связался со Службой семьи насчёт неё, они решили бы, что мы скрываем…

– То есть это ты?..

– А разве не я должен подавать пример?

– Как скоро всё решится?

– Месяц от силы. Будь с ней поласковее. Но, может быть, всё и обойдётся. Хотя…

– Господи, а что же будет с Кэт? Она умрёт без Шуанг.

Ник поморщился:

– Она может сопровождать дочь. Я сумею договориться.

– Ты отправишь их обратно на Тайвань?

Ник покачал головой. Помрачнел:

– Последний самолёт, отправленный на Тайвань, не вернулся. Нет связи с Японией, со Штатами, ещё с рядом стран.

– Тогда куда?

– В ближайший с Колониями город, с которым мы негласно поддерживаем отношения.

– Она там не выживет, она же совсем кроха! И Кэт слабенькая, они обе погибнут.

Ник молчал.

Мерзко, отвратительно пахло розами.

– Я поняла, Ник. Нам пора возвращаться.

Я уже выходила из оранжереи, когда Ник спросил:

– Ты в последнее время за Люком ничего странного не замечала? Кстати, он перестал пользоваться косметикой и вернулся к своему естественному цвету волос. Отрадно.

– Он у вас вообще странный. Но, типа, я странен, а не странен кто ж?

Ник хмыкнул. Тоненькую белёсую ниточку шрама под чёлкой он, видимо, не заметил.

– Ты не хочешь посмотреть, как Люк работает?

Я пожала плечами.

Мы подошли к сплошной непрозрачной стене. Ник провёл ладонью по её поверхности. Образовалось маленькое окошечко. Я заглянула в него и обомлела.

За стеклом уходил вдаль огромный зал, по всей площади которого на небольшом расстоянии друг от друга возвышались полупрозрачные пирамиды в человеческий рост. По их поверхностям пробегали разноцветные огни.

Вдруг – раз, все пирамиды исчезли. Появились снова. На многочисленных экранах замелькали какие-то картинки, графики.

Я не сразу увидела Лиса, инородное тело в этом зале. Он сидел на высоком стуле, покачивая ногой в длинном сапоге, внимательно что-то разглядывая на маленьком предмете в руках. Вдруг сорвался с места, стал переходить от пирамиды к пирамиде, от экрана к экрану, стремительно касаясь пальцами каких-то невидимых точек. Мне казалось – водит руками по воздуху. Такое впечатление, что танцует и дирижирует оркестром одновременно. Легко, изящно… Красиво-то как! А я думала, он сидит где-то под крылом Ника, дурака валяет!

– Посмотрела?

Окошечко потемнело.

Я, потрясённая, кивнула. Ник был доволен.

– И что же это он делает?

– В двух словах не объяснить. Но он один заменяет целую команду.

– Люк – очень ценный работник, да?

– Он бесценный работник, Лиза.

14

Я молчала всю дорогу. Моя голова не справлялась с полученной информацией.

Бедную Шуанг отправят на Землю.

Я должна родить Нику внука.

Лис танцует среди пирамид.

Кэт умрёт от горя.

Лис чуть удивлённо посматривал на меня, но тоже молчал.

Дома бегом бросилась через кухню в свою «нору». Зарылась лицом в одеяло. От одеяла пахло туалетной водой Лиса. Везде он!

– Э, ты чего ревёшь?

Ещё не хватало реветь!

«Броня крепка и танки наши быстры…»!

Я подняла голову. Лис сидел на полу, привалившись к стене.

Подбросил вверх «паучка», осветившего его лицо.

Как можно быть таким эгоистом, таким равнодушным ко всем и… таким красивым?

– Значит, костюмчик тебе испортили? Да? Поганый костюмчик…

– Почему поганый? Это костюм из коллекции В.Ч., на аукционе покупал. Таких больше нет.

Ишь, разговорился! Предложениями шпарит!

– Какого такого Ч.?

Лис помедлил, нехотя ответил:

– У матери любимый актёр был.

Мне бы тут и остановиться. Но где там…

– Ты наябедничал на Шуанг, твой ненормальный папаша заложил её Службе семьи. Ей поставят диагноз и отправят помирать вместе с Кэт наружу. Их просто вывезут и в лучшем случае оставят в какой-нибудь местной больничке, где и врачей-то нет уже, наверное, или просто где-нибудь выкинут по дороге. Объедает она, видите ли, вас! Боливар не выдержит двоих!

– Какой Боливар?

– Книги, блин, читать надо!

Лис наклонился ко мне:

– Не ори на меня!

– Я не ору. Я…

– А я думал, ты всех любишь. Значит, притворяешься?

– Я…

– Что ж ты сама так рвёшься наружу, а? Если там жить нельзя? «Почтальонов» ищешь. Письма отправляешь. Получаешь.

– Як своим вернусь. Слышишь?! И я не притворяюсь! Я ругаюсь и дерусь, но не притворяюсь.

Почему-то стало так обидно! «Он что, меня святой считает? Ангела нашёл! Всех люблю! Да я его первого терпеть не могу! Физиономию его не выношу!»

– Если бы мама с папой знали, что мне здесь уготовили! Внука он хочет. Я ему покажу внука! И вообще, вон из моей «норы»! Лис со скалочкой! Была у лисички избушка ледяная, а у «цыплёнка» – лубяная…

Я орала то на английском, то на русском.

– Какого внука кто хочет?

– А ты не знаешь о планах своего папаши? Я сейчас цыплёнок, а буду курицей. Золотое яйцо снесу. Внука рожу ему.

Брови Лиса поползли вверх:

– Ты родишь?

– Я!

– От меня?

– У него есть другие сыновья?

Если бы я не была так зла, физиономия Лиса меня бы позабавила. Я только не могла определить, то ли он рад, то ли ему горько, то ли он готов прибить меня.

– Ты можешь не волноваться, Чикен! Я к тебе не прикоснусь.

– Я-то не сомневаюсь. От таких, как ты и твои приятели, дети не рождаются. Ты отцу скажи об этом!

Лис, который уже собрался было уходить, медленно повернулся ко мне:

– Ты о чём это? От каких «таких»?

– Таких! – я изобразила, как могла, Тэдди.

– Ты с чего это взяла? Ну, Майк и Тэдди, а я-то тут при чём?

– Как это при чём? Как это при чём? Вы же все вместе, одна компания. Фавориты твои и ты, Людовик-солнце, глаза бы не смотрели! Ещё «мушку» себе прилепи! Противно. Противно!!! Париж времён Французской революции. И вообще, мужчины такое не носят, не носят! – от злости у меня сорвался голос.

Лис, глядя на меня в упор, освободил свои кружева, в которые я вцепилась мёртвой хваткой, прищурился:

– Доказать обратное?

Взял за плечи, притиснул к стене.

– Не надо. Пусти. Я… Больно!

– Я ношу то, что мне нравится, – шепнул мне где-то возле уха. – Плевать кто что думает…

Оттолкнул.

И – вжик! – исчез в люке. Люк исчез в люке. Ха-ха!

«Что-то я всё не то говорила. Кстати, откуда он знает про “почтальонов”»?

Я с полчаса лежала в «норе», размышляла. Вернее, пыталась это делать.

Странно, но в основном вспоминала, как танцевал Лис в том зале…

«Интересно, если у отца чёрные глаза, а у матери – голубые, у детей обязательно будут чёрные?»

Мне нечего было сказать Кэтрин. Я ничего не добилась.

– Но я что-нибудь придумаю, Кэт!

Мы сидели в её комнате. Шуанг рисовала на большом листе бумаги.

Кэт не сводила с неё глаз:

– Посмотри, она хочет научиться рисовать. Как ты.

– Она будет лучше рисовать. Правда, Шуанг?

Шуанг положила картинку мне на колени.

– Здорово. Это море или океан? Океан. А это корабль? Какой огромный! Нет? Рыба? Чудо-юдо рыба кит. А это дом на берегу? А это, наверное, мама? Точно, мама. Это Шуанг. Нет? Я? Значит, вот Шуанг. А это кто? Ник? Нет?

Шуанг замотала головой. Посмотрела на дверь.

– Люк, что ли?

Шуанг радостно заулыбалась. У меня всё внутри сжалось:

– Да ну его! Давай сотрём!

Но Шуанг забрала ластик. Погладила нарисованную фигурку пальчиком.

– Лей красивый. Шуанг любит Лея.

– А тогда зачем ты залила краской его костюм? Люк рассердился.

– Тётя велела Шуанг так сделать. Сказала, что не надо Лею носить тёмное.

Мы с Кэт переглянулись.

– Какая тётя?

– Красивая. Как Лей.

– Где ты видела красивую тётю?

– У Лея в комнате.

– И что там делала эта тётя?

– Ничего. Просто она там была.

Шуанг вложила мне в руку карандаш:

– Напиши здесь – «Тайвань».

Кэт заплакала.

– Лиза, она не может помнить Тайвань. Ей был только год, когда…

– Пусть мама напишет. Я на английском могу и на русском.

Мы написали «Тайвань» на трёх языках.

– Шуанг, ты слышишь меня? Пожалуйста, не говори никому про чужую тётю.

– Тётя нечужая.

– Всё равно не говори.

Заплаканная Кэт подошла к бару. Щедро плеснула в стакан виски.

Я забрала Шуанг с её рисунком на кухню.

– Смотри, Мэри приходила, испекла пудинг. Хочешь? Хотя поздно, конечно.

Мэри работает у нас два раза в неделю. Убирает в комнатах у Люка и Ника. Шуанг её к себе не пускает. Иногда готовит, хотя Кэт и Шуанг предпочитают мою стряпню.

– Шуанг, а ты, может быть, Мэри видела у Люка? Шуанг помотала головой, усердно раскрашивая рыбу в красный цвет.

– Мэри некрасивая, а тётя красивая.

– Ну что ты заладила: красивый, красивая… Вот моя мама говорила, что красота и доброта редко ходят рядом. Лучше бы Лис не был таким красивым… Ну что ты плачешь? Все девочки плачут сегодня. Хорошо, хорошо, пусть он остаётся красивым. Только не плачь. А то Шуша испугается. Она боится, когда плачут.

Картинку Шуанг подарила мне. Я повесила её в «норке» над «столом».

На следующий день, вернувшись из кафе, увидела, что над лежанкой появился потрёпанный красочный рекламный плакат, на котором улыбающаяся китаяночка приглашала меня посетить Тайвань.

15

Через два дня в кафе пришёл Алекс. Я обрадовалась: и потому, что рада была его видеть, и потому, что посоветоваться надо было, а кроме Алекса – не с кем. Поль разрешил мне уйти со смены, прошептав на ухо:

– Вы красивая пара!

Усадил нас в маленьком зале.

У Поля был свой ресторан в Париже. Когда есть время, он рассказывает мне про старые времена: и какие знаменитые люди ходили к нему, и какие блюда готовили на кухне. Он даже интерьер в кафе постарался воссоздать таким же, хотя мы всего лишь забегаловка по сравнению с его рестораном. Но в основном это всё иллюзия – экраны, подсветка. Если коснуться рукой стены «под дуб», то вместо дерева ощутишь противный металл.

– Ты сегодня без роликов?

– Только всё медленнее делаю, – пожаловалась я.

Алекс выглядел немного смущённым, так как завсегдатаи тут же уставились на него из-за соседних столиков. Но выглядел не хуже Лиса.

– Я тебя ещё таким не видела – нарядным. Ой, ты что, подвёл глаза?

Алекс смутился:

– Чтобы не выделяться. Раз уж так принято. И ты, Лиза, пользовалась бы косметикой. К тебе бы привыкли, обижать перестали. Меня ведь рядом нет постоянно.

– Алекс, так нельзя, тебя же никто не заставляет это делать! Плевать, что мы не такие! Ты же не хочешь походить на них?

– Здесь нельзя выделяться, Лиза! Жить не дадут.

– Лис перестал пользоваться косметикой…

– Как ты не понимаешь? Твоему братцу можно всё! А мы люди маленькие…

– Это ты маленький? Вон какой высоченный!

Помолчали.

– Посидишь со мной? У меня весь вечер свободный. – Алекс взял меня за руку.

Мы сидели, перекидываясь словечками. Я мысленно готовилась к разговору, говорила невпопад. Почувствовала на себе чей-то взгляд. Лис и К. Из малого зала как раз их столик виден. Лис пристально смотрел на меня. Сделала вид, что мне, как когда-то говорили, «по барабану».

После последнего нашего разговора мы с Лисом не пересекались. Рекламная картинка на стене – единственный от него и непонятный привет.

Все эти дни я почти не разговаривала с мамой. Проснувшись, говорила по привычке: «Слава тебе, Господи!» и «Доброе утро, мама! Доброе утро, папа!..» Перечисляла всех близких. И вечером перед сном, как в детстве, шептала: «Пожалуйста, пусть будут живы мама, папа…» – и снова всех перечисляла. После своих добавляла: «И Шуанг, и Кэт, и Алекс, и… Люк».

Прикасалась пальцем к вырезанному на груди крестику, заканчивала: «Очень прошу Тебя!» Потом шептала: «Прости меня». Иногда сквозь сон слышала укоризненный голос папы: «Лиза, а правило?» И засыпала.

И ни днём – с мамой, ни вечером – с папой разговора у меня не получалось.

– О чём задумалась?

– Ой! Прости. Слушай, Саш, дело есть.

Сегодня громко орёт музыка. Я наклонилась поближе к его уху и зашептала по-русски:

– Слетай со мной в 15-ю. Мне нужно найти… Словом, я должна увидеть Здоровяка. Я знаю, он живёт там.

Алекс отшатнулся:

– Ты что, опять начинаешь? Обещала ведь. Забыла, чем последняя встреча с этим типом могла закончиться?

Он так рассердился, что сжал мне больно руку и даже не заметил.

– Я должна попробовать поговорить с ним. Больше не с кем.

– О чём, Лиза? Снова письмо? Да если он проболтается, его в два счёта выкинут отсюда. Вы и так оба рискуете.

Что и говорить! За связь с внешним миром меня могут выкинуть. А попасть абы куда не хотелось бы. Но если не абы куда?

В голове крутились слова Ника про страну с пустынными землями. Он ещё бросил взгляд на меня: не поняла ли я, о какой стране идёт речь?

– Ты помнишь, как быстро перевезли нас из детского дома сюда?

– Ну да, посадили в машину, окна тёмные. Дали какое-то лекарство – проснулся в 11-й. И ты тоже. И что?

«Как можно быть таким непонятливым?»

Начала издалека:

– Нас привезли в детдом до Второго этапа войны, тебя – самолётом, сам говорил. Я до детдома жила со своими не очень далеко от Борщёвска. Школы у нас там не было. Поэтому и в интернат отправили.

– Кстати, ты мне не рассказывала, где это?

– В одном хорошем месте. Неважно. Короче, был в Борщёвске интернат. И папа решил, что интернат – нестрашно, будем часто приезжать домой. Я и Алёшка с Тимохой. А меня из интерната увезли в детдом в районном центре. И, заметь, самолётом меня не везли, и поездом тоже. Несколько километров от Борщёвска.

– Ты хочешь сказать, что твой дом недалеко от Колоний?

– Ну да. Глаза закрыли, открыли – уже здесь.

– Может, лекарства такие?

– Да брось! И ещё вот что: Борщёвск – городок небольшой. И в этой дыре вдруг – аэродром! Да какой! И самолёты новейшие, и вертолёты! Для чего бы? – Я наклонилась поближе. – Когда дядя Ёсиф соскочил с зоны…

– Какой дядя, какая зона?

– Да неважно, да и не дядя, просто один «насельник», как Марфа говорит.

– Ничего, Лиза, не понимаю.

– Да ладно тебе… В общем, когда он пришёл к нам, то о чём-то поговорил с папой. И после этого начались такие строгости: «шаг вправо, шаг влево…» Опять же, как говорит Марфа.

– А Марфа-то кто?

– Ой, Марфа Петровна – бабушка моя двоюродная. Наше всё.

– Странные у тебя родственники. От них ты таких словечек набралась? Не зря тебя забрали. И говори на «общем».

– Да ты чего? Зануда ты! У меня папа знаешь какой? «Высокой духовной жизни человек», как Марфа говорит. Просто в семье не без урода.

– А урод – это ты?

– Я «восприимчивая к слову».

– Как говорит Марфа Петровна?

– Да, это она всегда папе так объясняла.

Ну как можно про маму с папой и про Марфу сказать – родственники? Лучше их на свете нет!

– Ладно, слушай дальше. Я тихо. Ты видел когда-нибудь, чтобы тучи при любой погоде на одном и том же месте стояли, и ветром бы их не сносило? А я видела. Когда мы под Борщёвск перебрались, они уже к востоку от города за лесом стеной возвышались. Иногда они были светло-серыми, иногда тёмно-серыми, а на солнце всегда чуть поблёскивали. Мои говорили что-то про атмосферное явление. Сашка, клянусь, это наши Колонии в тучах спрятаны! Век воли не видать!

Алекс вздохнул:

– Лиза, из Колоний тебя не выпустят.

– Но больных-то они как-то отправляют на Землю?

– И что, ты хочешь заболеть?

– Да ну тебя, – я даже рассердилась.

Если честно, я не знала, что делать.

Раньше моим планом было просто сбежать и найти путь домой. А теперь вот Шуанг и Кэт…

Но с чего-то нужно начинать!

– Главное, я ведь спецназовцу два кольца отдала – кольцо «до» и кольцо «после», а это, извини, за другие расстояния такса. А он шаг сделал, можно сказать. До бара в Борщёвске. Напротив кладбища который.

– Какого кладбища?

– Такого. Интернат наш рядом с кладбищем был… Понимаешь, месяца за три до того, как меня в детдом увезли, нас всех троих вдруг на выходные отпускать перестали. Дескать, условия проживания там, где мы жили с родителями, неподходящие для детей. И навещать нас в интернате Служба семьи запретила. Короче, в ловушке мы оказались. Я со сторожем познакомилась с кладбища – в интернате подрабатывал дворником. Его в Борщёвске Крюгером прозвали, он зимой и летом в шляпе такой смешной ходил – зелёной. Записочки для своих ему передавала, а Крюгер, дядя Никита то есть, с Марфой (её там в городе все знают) договорился, что за икону их в часовне будет прятать. Баба Марфа, когда могла, приходила и забирала. Я и сейчас на Крюгера, он в Борщёвске личность известная, письма отправляю, а он там же оставляет. Эх! А я-то удивлялась, откуда «почтальоны» Борщёвск знают?! Стали бы они эту дыру искать, будь мы на другом конце света! Ну, правда же? Только удостовериться всё же нужно, Здоровяка разговорить…

– Хорошо, одну я тебя не пущу. Так и быть, полетим, хотя не верю, что из этого выйдет что-нибудь путное.

Ура! Я тут же засияла как медный пятак. Даже Поль свернул к нам.

– Лиза, ты просто светишься! У нас есть причина для радости?

– Ага, – я указала пальцем на Алекса. – Он согласился поиграть на рояле.

– А ты умеешь?

– Да ты что, Поль! Алекс – вундеркинд. Он уже в детстве в международных конкурсах участвовал.

– Даже не знаю что сказать. Давай, мальчик, доставь удовольствие!

Алекс недовольно посмотрел на меня, но потом не выдержал – и улыбнулся:

– Для тебя и для вас, Поль. Остальным, думаю, всё равно.

Алекс поднялся на маленькую эстраду. Подошёл к роялю. Погладил ладонью чёрное полированное дерево. Вот рояль у Поля настоящий, старинный. Что ему стоило протащить его в Колонии, не знаю. К сожалению, редко кто за него садился. Гремящую музыку Поль выключил.

– Сыграю Лизино любимое… Людвиг ван Бетховен. «К Элизе».

– Для вундеркинда, может быть, выбор и не очень, – сказал, садясь рядом со мной, Поль, – но в данном случае уместно.

Потом Алекс играл что-то очень знакомое, печальное и такое красивое, что защипало глаза.

– Да, – сказал Поль, – мальчик умеет играть. «Ноктюрн». Шопен.

– Эй, – раздалось издали, – хватит тоску наводить! Люку не нравится.

«Майк, идиот, кто ещё это может быть!»

Алекс захлопнул рояль, подошёл к нам.

Поль обнял его:

– Ничего, мальчик, приходи играть. Не все здесь такие невежи. В понедельник у нас выходной. А ты приходи.

И тут я вспомнила:

– Поль, в понедельник у Шуанг день рождения. Давай мы здесь его отметим, а? Торт испечём. Алекса попросим поиграть.

Поль сказал, что мысль неплохая, и почему бы, действительно, не порадовать ребёнка?

Алекс пошёл меня провожать. Шли нога за ногу, и я всю дорогу вспоминала, как мы дома, когда сидели без света, развлекали друг друга, притащив с чердака паломнической гостиницы пианино.

Оно даже не очень оказалось расстроенным. Только вот так хорошо у нас никто не играл. Но пели все!

– Я пела «Серенаду» Шуберта на немецком, представляешь?

– Тише ты! Тебя завтра вызовут к инспектору. Подумают, что напилась.

– Пусть вызывают. А то я уже беспокоюсь, как там Тина?

16

Алекс сел в такси рядом с моим домом. Надо же, я называю эту квартиру в этом жутком муравейнике домом! Подумала, как лучше зайти: через гараж или с парадного подъезда? Решила, что зайду с парадного.

Свет горел только на втором этаже. Я щёлкнула выключателем на стене возле кухни. Кэт не любит никаких новшеств, в доме всё, как когда-то было у неё там, на Земле.

Вообще, в Колониях – полное смешение стилей во всём. Ещё до Первой войны, я этого не застала, колонисты хотели, чтобы отличалась их жизнь от земной. Будто и вправду на космическом корабле летят. А сейчас – кто что выберет. У одних сплошное железо, а у других – салфетки кружевные на полочках. Правда, в последнее время с тряпками стало туговато, так что комбинезоны – любимая одежда. Ну, это у таких, как я. Таких, как Лис, подобные проблемы не касаются.

Кэт и Шуанг сидели в гостиной. Кэт уже дремала, положив голову на спинку дивана.

– А почему мы не спим? – я присела возле Шуанг.

Девочка подняла на меня глаза.

– Шуанг хочет пить.

– Хорошо, пойдём вниз, я разведу молоко.

– Ты её уложишь? – Кэт сонно посмотрела на меня.

«Пахнет виски или кажется? Всё-таки я свинья! Брожу незнамо где, а тут…»

Я спросила, ляжет ли Кэт сама или помочь ей раздеться. Кэт махнула рукой и, пошатываясь, пошла к себе.

Завтра Шуанг нужно везти к врачу.