Текст книги "Секретная миссия Пиковой дамы. Кукиш с икоркой"

– Извините, мне это неинтересно, – отчеканил Луков.

Можно подумать, это интересно мне! Я разозлилась и отбросила в сторону всяческие китайские церемонии:

– Андрей Вадимович, подскажите, пожалуйста, где я могу найти вашу дочь Наталью?

– Ах вот оно что… – протянул Луков. – У меня нет такой дочери! Забудьте это имя! И не смейте впредь беспокоить меня по этому вопросу! Шантажистка!

Трубка сердито загудела короткими гудками. Я обалдело посмотрела на нее и повторила:

– Кто шантажистка? Я шантажистка?!

– Похоже, в благородном луковском семействе не без урода? – резюмировала догадливая Ирка. – Кажется, наша Наталья – паршивая овца?

– Это он паршивый козел, – выругалась я в адрес доктора. – А Анечка, наивная душа, его еще расхваливает: «Ах, святой человек! Ах, идеальный отец!» А он от родной дочери отказывается, как от собачки шелудивой!

– Во-от, видишь, правду говорят, будто яблочко от яблони недалеко падает, – неизвестно чему обрадовалась Ирка. – Наталья эта вышвырнула вон свою собачку, а папенька вышвырнул ее саму!

– Наверное, было за что, – проворчала я.

Ох, зря я это сказала! Остаток вечера азартная Ирка без устали строила версии, почему праведник Луков не желает признавать блудную дочь. Впрочем, что она блудная – это тоже Ирка придумала.

– Я знаю! – драматически воскликнула она, вламываясь в мою комнату.

Я сидела на ковре у книжного шкафа, выбирая себе умиротворяющее чтиво на сон грядущий. Нижняя полка была набита мягкими маленькими томиками женских романов – Ирка большая любительница романтических «слюнтяйств». Я перебирала книжки, отыскивая самую толстую и с самым мелким шрифтом, чтобы не проглотить роман в один присест. Заодно читала аннотации на задней стороне обложки.

– Она опозорила семью, вступив в неравный брак! – выдала Ирка свою версию. – Например, вышла замуж за бедного студента из нищей страны. За негра из Анголы! Или, еще того хуже, вступила с ним в добрачную связь, поправ столь ценимые Луковым моральные принципы и семейные устои! Ну, как тебе такая версия?

Я вытянула из стопочки отвергнутых мной романов замусоленный томик тошнотворно-розового цвета. На обложке был изображен мускулистый пират с повязанными алым платком буйными кудрями и пистолетом, опасно засунутым под резинку штанов. Корсар стискивал в объятиях голубоглазую монашенку в полном крахмально-саржевом обмундировании.

– «Прекрасная Анна-Мария, заточенная корыстными родственниками в монастырь, потеряла графский титул, огромное наследство и право на земную любовь, но волей судьбы на пути юной миссионерши встал отважный грешник, душу и тело которого прекрасная монашенка должна спасти во что бы то ни стало!» – продекламировала я. – Тебе это ничего не напоминает?

Неприязненно зыркнув на меня, Ирка удалилась.

Я покончила с дамскими романами, рассортировав их на те, которые смогу проглотить, не нажив несварения желудка, и те, которые вызывали острую изжогу уже одной картинкой на обложке.

Скрипнула дверь, и на пороге опять появилась Ирка в теплой пижаме, правая штанина которой была разрезана до бедра, чтобы облегчить процесс одевания загипсованного голеностопа. Фланелька была в бело-голубую полосочку, и подруга, если посмотреть на нее прищурившись, походила на узника Синг-Синга, опухшего от голода и травмированного в тюремных разборках. Очевидно, она перед визитом ко мне посмотрелась в зеркало и у нее возникли ассоциации, схожие с моими, потому что новый ее сценарий дышал уголовной лирикой, как песни радио «Шансон».

– Она связалась с дурной компанией и покатилась по наклонной плоскости! – сообщила Ирка. – Была пай-девочкой, а стала пить, курить и колоться! Несчастные родственники перепробовали все способы вернуть ее на путь истинный, но Наталья оказалась неисправимой! Она украла семейные драгоценности, довела до инфаркта мать и покрыла позором седины отца!

– Про мать с инфарктом ты сочинила? Я так и думала. – Я выразительно постучала пальцем по полке с современными отечественными детективами, угодив по корешку целлофанированного томика с интригующим названием «Контрольный выстрел в задницу».

Ирка крякнула и вышла из комнаты, раздраженно стуча костылем. Я посмотрела на часы и решила, что не буду сейчас ничего читать. Лягу-ка я лучше спать! Когда еще доведется как следует выспаться! Вот вернутся из Киева мои любимые, и кончится моя нынешняя санаторно-курортная жизнь. Впрочем, о чем я говорю, какой санаторий-профилакторий? Сплю я действительно вволю, ем что хочу и когда хочу, но покоя-то нет, покой мне только снится!

И в поисках желанного покоя я легла в постель, но вскоре была беспощадно разбужена тычком в плечо.

– Ты не спишь? – прошептала невидимая в темноте Ирка.

– Уже нет, – вздохнула я. – Чего ты шепчешь? Можешь говорить в полный голос, больше ты никого не разбудишь.

– Ладно, – подруга повысила голос. – Слушай, она умерла!

– Кто еще умер? – Испугавшись, я села в постели.

– Да Наталья же!

– Откуда ты знаешь?

– Что я знаю?

– Что Наталья умерла?

– Так она на самом деле умерла?!

Мы помолчали, вылупившись друг на друга в темноте, как две совы. Потом я потянулась к торшеру и включила свет.

– Слушай, подруга, еще немного – и это я умру! – призналась я, зябко кутаясь в одеяло. – Ты меня уморишь! С чего ты взяла, что Наталья Лукова умерла?

– А, так она жива! – обрадовалась Ирка.

– Может, жива, может, нет! – Я рассердилась. – Я про эту Наталью вообще ничего не знаю, кроме того, что она дочка доктора Лукова и бывшая хозяйка шарпея Левика!

– И еще чья-то жена, – напомнила Ирка. – Помнишь, бабка-соседка говорила, что Наталья с мужем жила? А насчет того, почему я решила, что Наталья умерла, так ведь папочка Луков так говорил, словно похоронил ее, – мол, забудьте это имя, нет у меня такой дочери!

– Вот, наконец-то ты сказала что-то дельное! – обрадовалась я.

– Про папочкины слова?

– Про бабушкины слова! – Я решительно вылезла из постели и босиком пошлепала в кухню.

Позади, тщетно призывая меня подождать ее, скакала на костылях полосатая Ирка. Не обращая внимания на ее жалобные вопли, я включила свет и уткнулась носом в белую стену, отыскивая на ней руны, процарапанные моим собственным ногтем.

– Сорок девять – это телефонная станция какого района? – спросила я подоспевшую подругу. – Ноябрьского, или я ошибаюсь?

– Не ошибаешься, а что?

– А то, что, судя по телефонному номеру, Луковы живут где-то в Ноябрьском районе. И если Наталья Андреевна Лукова выходила замуж из родительского дома, то расписывалась она, скорее всего, в Ноябрьском ЗАГСе. Тем более что это самый новый, большой и красивый Дворец бракосочетаний в городе и все богатые свадьбы стартуют именно оттуда, – сказала я, выпихивая подругу из кухни. – Выходи, чего встала как вкопанная! Я уже узнала, что хотела, можем разбегаться по спальням.

– Но я тоже хочу узнать то, что хотела узнать ты! – уперлась Ирка.

– Завтра узнаешь. – Я обошла ее. – Утром я позвоню директрисе Ноябрьского ЗАГСа, мы с ней неплохо знакомы, это она расписывала нас с Коляном.

– И? – выдохнула подруга, отслеживая мое продвижение по коридору.

– И узнаю, когда и за кого вышла замуж Наталья Лукова. Попробуем разыскать ее через мужа, если не получилось через папочку.

Я вошла в свою комнату, плотно прикрыла дверь и, подумав, повернула ключ в замке – на тот случай, если фантазерше Ирке среди ночи придет в голову очередная гениальная идея, которой ей захочется немедленно со мной поделиться.

Антуан бросил взгляд в зеркало, придирчиво осматривая себя с ног до головы. Дорогое кашемировое пальто, отлично скроенное, с идеальным окатом рукава, подчеркивало достоинства его фигуры: высокий рост, широкие плечи. Тщательно отутюженные брючины аккуратно ложились на новые кожаные сапоги, купленные взамен украденных туфель. Рукой в тонкой кожаной перчатке он поправил волосы, задрал голову, рассматривая свой подбородок – с утра он немного чесался, и Антуан беспокоился, что на его чистой ухоженной коже может возникнуть некрасивый прыщик. Прыщика не было, и он успокоился.

Некоторое беспокойство вызывало у него давешнее телевизионное явление народу любопытной девицы, с которой он несколько дней назад говорил по телефону о записке, потом общался в «Америке», а еще позже пытался поговорить, позвонив на мобильник, но ему сказали, что она умерла. Так умерла или нет? Антуан досадовал и недоумевал: в попытке своими или чужими руками убрать назойливую бабу он уже повесил на себя пару трупов, а была ли чертова тетка одним из них – так и не понял!

К сожалению, Антуан не смог отыскать бумажку, на которой в спешке под диктовку приятеля Лехи записал номер сотового телефона телевизионной девицы.

– А что я делал в тот момент? – спросил он сам себя.

Еще один взгляд в зеркало подсказал ответ: тем вечером он точно так же собирался «на работу» в ночной клуб. Стоял у зеркала, проверяя, достаточно ли прилично и привлекательно выглядит!

Обнадежившись, Антуан сунул руку в карман пальто. Есть! Бумажка с телефонным номером была там!

Антуан внимательно посмотрел на цифры, постаравшись запомнить их на тот случай, если бумажка снова потеряется, и потянулся к телефону.

– Вызываемый вами абонент в настоящий момент находится вне зоны действия сети или отключен, – лишенным эмоций женским голосом сообщил ему компьютер.

– Спит, наверное, – раздраженно прошептал Антуан. – Хорошо бы мертвым сном!

Он посмотрел на часы, утвердительно кивнул своим мыслям и выключил свет в прихожей, одновременно открывая дверь на лестничную площадку. Вечер только начался, очаровательного жиголо ждала «Америка». По крепко теперь запомнившемуся ему номерочку он позвонит завтра.

Глава 9

Ночью выпал снег, и Томка, умудрившийся самостоятельно вырваться из вольера, носился по двору, как очумелый. Я не разделяла его радости. Во-первых, мне было совершенно очевидно, что выбраться из заснеженного поселка в город без машины нечего и думать, а выгнать «шестерку» из гаража невозможно, если не расчистить подъездные пути с помощью старорежимной техники типа «лопата». Ирке, будь она в нормальной форме, ничего не стоило бы поработать бульдозером, но удержать разом и лопату, и костыли подруга не сможет, значит, за дворника нынче буду я. Сквозь щелочку в плотных шторах я тоскливо смотрела на пышные сугробы, в которых кувыркался беззаботный пес, и заранее чувствовала боль в намозоленных руках и ломоту в спине.

Вторая причина моей грусти была гораздо серьезнее: сегодня на городском кладбище должны были состояться похороны бедного Никуши. Мы с Иркой собирались присутствовать, хотя одна мысль об этом заставляла меня зябко ежиться.

Взяв себя в руки, а на руки надев трикотажные рабочие перчатки с пластмассовыми пупырышками, я сбегала в подвал за деревянной лопатой и пошла расчищать подъезд к гаражу. Минут десять разгребала и утрамбовывала свежий снег, пока из-за дома не прибежал радостно ухмыляющийся пес в припорошенной белым зимней шубе повышенной мохнатости. Он вырвал у меня лопату и уволок ее на клумбу – подбрасывать и ловить инструмент на потеху выглядывающей в окошко Ирке.

Решив, что я поработала достаточно, гаражные ворота уже откроются, машина пройдет, я вернулась в дом, сменила насквозь промокшую одежду и обувь на сухую и как раз успела ответить на звонок трезвонящего мобильника.

– Лена, это ты? – Голос звучал приглушенно, словно говорящий прикрывал трубку ладонью.

Тем не менее я узнала голос моего оператора Вадика и ворчливо отозвалась:

– Нет, это не я! Это адмирал Иван Федорович Крузенштерн, человек и пароход!

– Ой, точно ты! – непонятно чему обрадовался Вадик.

Он заговорил заметно громче и веселее:

– Ты шутишь, значит, с тобой все в порядке.

– А что со мной могло быть не в порядке? – я слегка напряглась. – Ты вообще по какому поводу звонишь?

– По поводу того, что тебе тут цветы прислали, – ответил Вадик. – Очень красивые, белые.

Я удивилась. До Восьмого марта еще далеко, до Дня святого Валентина тоже неблизко, кто же это вот так, без повода, прислал мне цветы? Белые! Как романтично!

– А какие цветы? Подснежники, наверное?

– Не-а, не подснежники! Здоровенные такие, похожи на развернутые фунтики. Сами белые, а из серединки такое желтенькое торчит, вроде куриной лапы.

– Каллы, что ли?

– Фу, что ты такое говоришь! – Вадик даже немного обиделся. – Это очень красивые цветочки! Сейчас, погоди… Ага, вот тут Наташка мне подсказывает, что это орхидеи!

– С ума сойти, орхидеи! – я мечтательно зажмурилась. – Мне еще ни разу в жизни не дарили орхидеи! Неужто у меня завелся тайный поклонник? Вадька, от кого этот букет?

– А черт его знает! Принес рассыльный из магазина «Флоринда», на карточке написано твое имя и больше ничего. Мы с Наташкой, конечно, посыльного этого немножко попытали, но он ничего не знает. Ему что куда велено, то он туда и везет – хоть орхидеи на телевидение, хоть дубовый веник в баню, хоть еловый венок на кладбище! Извини, конечно, – Вадик смущенно кашлянул. – В общем, мы эти твои охри… архи… цветы, в общем! Мы их взяли, в получении расписались, а что дальше с букетом делать – не знаем. Ты их заберешь или как? Может, у тебя на них какие-нибудь виды?

– В смысле?

– В смысле, может, ты планируешь с ними куда-нибудь пойти? – Вадик отчего-то опять понизил голос.

– В гости, что ли?

– Ну, я бы так это не называл…

– Вадька, не темни! – я рассердилась. – Что там за чертовщина с этими цветами? Почему я должна их кому-то нести, они мне и самой сгодятся!

– Ой, лучше не надо! – жалобно попросил Вадик. – Ты нам пока еще живой нужна!

На это я даже не нашлась, что сказать.

– Лен, ты чего замолчала? – встревожился коллега. – Ты там живая? Ленка, не молчи, не пугай нас!

– Вадя, ты сказал, это орхидеи, да? – медленно проговорила я. – Довольно крупные цветы… Вадя, а сколько их?

– В том-то и дело, что две!!!

Я опять немного помолчала, переваривая услышанное. Хорошо, что я не суеверна, но как-то неприятно еще при жизни получить цветы себе на могилку! Вот интересно, кто это меня хоронит?

– Вадька, успокойся, это чья-то дурная шутка, – наконец решила я. – Или в цветочном магазине обсчитались, положили две орхидеи вместо трех. Или посыльный по пути один цветок потерял, привез остатки. Все, забудьте! Я жива и здорова, орхидеи расставьте в вазы поштучно, тогда они будут выглядеть вполне жизнеутверждающе.

Я положила трубку, минутку постояла в задумчивости, пожала плечами и пошла искать Ирку.

Подруга нашлась в комнате со стеклянными стенами, которую Ирка с Моржиком пышно именуют зимним садом, а я называю «склянкой». Скругленный угол придает помещению, которое в высоту больше, чем в ширину, сходство со стеклянной банкой. В «склянке» полно разнообразных декоративноцветущих растений, Ирка с мужем очень о них заботятся, поливают по схеме, окучивают, обрезают, подвязывают и посыпают всякими патентованными средствами.

– Ира, у тебя тут есть орхидеи? – оглядываясь, спросила я.

– Справа от тебя, – сквозь зубы процедила подруга.

В зубах у нее была небольшая резиновая трубочка, известная мне, молодой матери, под названием газоотводной. Через этот микрошланг Ирка скупо плевала какой-то зеленой жижей на большой колючий кактус. Честно говоря, я бы на него тоже давным-давно наплевала! Абсолютно неудельное растение, по-моему, страшненькое и бесполезное, ни полюбоваться им, ни съесть его! Разве что текилу попробовать сделать?

– Ирка, с трубочкой в зубах и в этом зеленом халате ты похожа на ядовитую жабу, – желчно заметила я.

Подруга обернулась и внимательно посмотрела на меня:

– Что с тобой? Палец прищемила или язык обожгла?

– Прости, – мне стало стыдно за то, что я позволила своему раздражению выплеснуться на хорошего человека. – Мне только что сказали кое-что неприятное. Так, говоришь, у тебя здесь растут орхидеи? Где? Вот эти розовенькие в крапинку, да? И впрямь очень милые…

Я развернулась в дверях и побрела обратно в кухню.

– Ты чего хотела-то? – крикнула мне вдогонку Ирка.

– Пока ничего, – не оборачиваясь, вздохнула я. – Лелей орхидеи, положишь на мою могилку.

Ирке мое погребальное настроение не понравилось, она бросила свои кактусы, похромала на кухню и заботливо приготовила для меня сытный завтрак. Горячая яичница с ветчиной и чай с булкой положительно сказались на моем настроении и самочувствии, и со знакомой директрисой ЗАГСа по телефону я разговаривала уже вполне нормальным голосом, без трагических ноток. Директриса записала ФИО интересующей меня особы и пообещала поискать ее в компьютерном архиве.

– Как ты думаешь, может быть, мне натянуть поверх гипса черный чулок? – дождавшись, пока я закончу разговор, спросила Ирка.

Она уже оделась для поездки на кладбище и теперь стояла в прихожей, критично разглядывая себя в зеркало.

– Не слишком ли легкомысленно смотрится эта белая нога? – Ирка ждала совета.

– Ну и что, что белая? Это же у тебя не кружевной чулочек, это гипс!

– Может, мне его черной ленточкой перевязать? – неуверенно предложила подруга.

– Ага, и еловыми веточками обвить! – съязвила я. – Не говори глупостей, при чем тут твой гипс, какая кому разница, какого он цвета!

– Придумала! – не слушая меня, победно воскликнула подруга. – Я на него шапку надену!

– Что ты на него наденешь?! – мне показалось, что я ослышалась.

– Шапку, а что? У меня есть чудесная фетровая шляпа… То есть она была чудесной, пока я случайно не постирала ее в машине с центрифугой, а после этого она потеряла форму и стала похожей на мягкий черный горшок. На голову это теперь надевать нельзя, бомжи засмеют, но на ногу налезет самым милым образом, как раз весь мой гипс и закроет! И голеностопу тепленько будет, и траур соблюден!

Не слушая моих протестов, Ирка отыскала в шкафу нечто, очень похожее на мятое шерстяное ведро, и дополнила свой наряд – длинное черное пальто, меховая шапочка с вуалеткой и один сапог на левой ноге – этим оригинальным аксессуаром. Я пропустила ее в дверях, помогла спуститься по заснеженным ступеням крыльца во двор и дальше за ворота, к «шестерке», закрыла все двери и вернулась в машину.

А когда мы приехали на кладбище, выяснилось, что Ирка могла и не наряжаться соответственно печальному случаю: все равно ее траурного облачения никто не мог увидеть. И не потому, что на заснеженном погосте находились одни усопшие, живые там тоже были, но присоединиться к группе провожающих в последний путь Нику у Ирки не было никаких шансов. Пробираться к могилке, отрытой в промерзшей земле натужно кряхтящим экскаватором «Петушок», нужно было по узкой тропинке, похожей на снежный окоп, причем идущий под уклон.

– Дежавю, – пробормотала огорченная Ирка, взглянув на этот бобслейный спуск из окошка. – Смотрю – и вспоминаю свой исторический полет с заснеженной вершины! Как ты думаешь, я тут пройду?

– На своих трех, считая костыли, точно не пройдешь. Разве что опять на заднице съедешь, – рассудила я. – Но лично мне кажется дурным тоном раскатывать по кладбищу на пятой точке. Представляешь, что подумают о тебе участники церемонии, если ты в этих своих траурных одеждах слетишь к могилке с горушки, как подбитая ворона?

– Ужас, – вздохнула Ирка.

Она почесала ногу под гипсом и снова тоскливо посмотрела на узкий лаз в сугробе:

– Вот интересно, а как же туда добрался Никуша? Неужто съехал в своей домовине, как на салазках?

– Думаю, Никушу в гробу пронесли на руках, – сказала я, выбираясь из машины. – Для этого понадобилось человек шесть, не меньше.

– Погоди! Так, может, ты попросишь этих носильщиков перенести и меня? – воззвала Ирка, видя, что я собираюсь удалиться по тропе.

– Не-а, ты нетранспортабельна: у тебя гроба нет, – отмахнулась я, едва не поскользнувшись на накатанном чужими ногами пути.

Иркин печальный вздох пронесся над черно-белым погостом, как порыв ветра. Даже не оглянувшись, я протопала по тропе к яме, у которой сгрудились люди – человек двадцать, не больше. Кто есть кто, я не знала, потому как не была близко знакома с Никой. Собственно, из всех присутствующих я знала только самого Никушу!

Он лежал в красивом лакированном гробу с медными ручками, как живой, никаких следов повреждений, полученных в катастрофе, не было видно.

Снегопад прекратился, но было очень холодно, набравший силу норд-ост завывал, как сотня наемных плакальщиц, так что даже не знаю, отчего больше слезились глаза присутствовавших – от горя или от ветра. Шубку мою продувало насквозь, а спрятаться в открытом поле было негде – распахнутая могила была не в счет. Ее быстро занял Ника. К счастью, церемония прощания не затянулась, и уже минут через тридцать, так и не перемолвившись ни с кем ни единым словом, я вернулась в машину, клацая зубами.

– Ну, что там? – обиженным голосом несправедливо наказанного ребенка спросила Ирка.

– Что ты хочешь услышать? – не поняла я.

– Как все прошло?

– Какие могли быть варианты? – Я пожала плечами, а потом обхватила их руками и затряслась, как отбойный молоток. – Ух, как я замерзла! Холодина страшная! Слушай, может, не пойдем на поминки? Я продрогла до костей, и потом, все это так грустно…

– Нет уж! – рассердилась Ирка. – Ты была на похоронах, а я – нет, так хоть на поминках появлюсь!

– Тогда давай так: я была на похоронах, а ты пойдешь на поминки! – я тут же нашла компромисс. – До кафе я тебя отвезу, а обратно приедешь с кем-нибудь из гостей, у тебя же там наверняка полно знакомых, Ника был твоим одноклассником, а не моим.

– А ты куда? – с подозрением спросила подруга.

Я уже крутила «баранку», медленно ведя машину по заснеженным аллеям кладбища. Дорога была скользкой, «шестерку» заносило.

– Я-то? Даже не знаю. – Я немного подумала.

Погода вкупе с похоронами навевала печальные мысли, хорошо бы хоть немного развеять тоску, а как?

– Пожалуй, я загляну к себе домой, – решила я. – Постираю Коляновы домашние джинсы, поутюжу Масянькины вещички… Ага, еще елку разберу! Слава богу, все новогодние праздники позади.

– Не все, – сказала Ирка, оглядываясь, чтобы проверить, следуют ли за нами другие машины, составлявшие траурный кортеж. – Ближе к концу февраля еще будет Новый год по-буддистски!

– Это уже без меня. – Я покачала головой. – Или, во всяком случае, без елки. Она и сейчас-то, наверное, уже осыпается вовсю, а к концу февраля от нее только палка останется.

– А вот я слышала, что в Германии существует специальная команда, которая после Рождества собирает выброшенные елки и высаживает их в землю. Каждая четвертая приживается, – сообщила Ирка.

Она немного помолчала и жалобно спросила:

– Но к вечеру ты вернешься, да? Иначе мне одной в доме будет очень неуютно.

– Вернусь, не волнуйся. – Я остановила машину у кафе, в котором был заказан поминальный обед. – Я тебе до вечера еще позвоню.

– А, кстати, тебе тут звонили! – Ирка, уже наполовину вылезшая из салона, плюхнулась обратно в кресло. – Ты вообще заметила, что забыла свою сумку в машине, или нет?

– Я не забыла, я ее нарочно оставила. У меня там сверху «молния» сломалась, не сумка, а раззява какая-то получилась! Не хотелось, чтобы в нее снег набился, мало ли, что может промокнуть, – сказала я.

– А-а, понятно, – протянула подруга. – Ну, в общем, пока тебя не было, твой сотовый звонил.

Оказывается, пока я мерзла на кладбище, в машине раздался звонок. Ирка, которая тщетно пыталась рассмотреть происходящую в отдалении траурную церемонию в окошко, не хотела брать трубку, чтобы не отвлекаться. Однако пронзительный звон мобильника мешал ей скорбеть, и подруга не выдержала.

– Ну? – сердито прорычала она в трубку, на полуслове перебив чье-то осторожное: «Алло?»

– Лену можно услышать? – спросил приятный мужской голос.

– Нет, – отрывисто бросила Ирка.

– А почему?

– Потому! – отбрила подруга.

– А где она? – не отставал незнакомый надоеда.

– На кладбище! – прокричала Ирка. – Еще вопросы есть?

Других вопросов у звонившего не нашлось. Ирка выключила мобильник, чтобы не мешал, и снова влипла мордой в стекло.

– Так кто звонил-то? – попыталась уточнить я. – Чей это был приятный голос?

– Почем я знаю? Голос я не узнала, приятный – и все. Посмотри на номер, с которого звонили, может, он тебе знаком!

Номер был абсолютно незнакомый, поэтому я и забыла думать о звонке. Если я кому-то очень нужна, перезвонят попозже.

Сердито пыхтя, Ирка вылезла из машины и неуклюже побрела к кафе, на входе в которое уже стояли какие-то женщины с ведром воды и суровыми полотенцами. Я вспомнила, что после кладбища по обычаю обязательно нужно помыть руки. Ладно, дома помою!

Убедившись, что подруга благополучно дохромала до дверей, я покатила к себе, на улицу Гагарина.

Антуан, ведущий преимущественно ночной образ жизни, привык спать до полудня. Нынче он пробудился раньше, чтобы сделать контрольный телефонный звонок, после чего снова с облегчением упал в объятия Морфея. Утренний сон его был спокоен и сладок, молодому человеку снилось тихое, мирное кладбище – белое-белое, покрытое чистым снегом, пышным, как взбитые сливки. Крупные, затейливой формы снежинки, кружась, опускались на кремово-белую мраморную плиту, сияющую новизной. Яркая позолота буковок радужно искрилась, поверх выбитой на плите надписи лежали цветы: две белоснежные орхидеи.

Несмотря ни на что, Антуан не перестал быть романтиком. Ему нравилось дарить женщинам цветы, хотя мертвой он посылал впервые.

Дома было пусто, пахло пылью и сухой хвоей. Я распахнула балконную дверь, чтобы проветрить душное помещение, вытерла пыль, вымыла полы и собрала с батареи урожай детских штанишек, высохших до крахмальной жесткости. Потом осторожно сняла с елки разноцветные игрушки и упаковала их в коробку. Отправила все на антресоли, а саму елочку выставила на балкон. Убрала насыпавшуюся хвою.

Затосковав, взяла с полки фотоальбом и перелистала его, любуясь снимками своих любимых Колюшек – мужа и сына. Закономерно вспомнила про последнюю отснятую пленку, фотографии с которой хотела распечатать, да не сделала этого, потому что по ошибке отнесла в фотоателье летнюю пленку с затмением. Нашла коробочку с нужной пленкой и сунула ее в карман шубо-куртки – из опасения, что такая маленькая вещица может вывалиться из сумки со сломанной «молнией». Хотела еще залезть в кладовку и поискать какую-нибудь другую торбу на замену прохудившейся, но не успела, потому что зазвонил телефон.

– Да! – воскликнула я, обрадовавшись тому, что тоскливую тишину необитаемого жилища нарушила бодрая телефонная трель.

– Леночка, это вы?

– Да, Татьяна Валерьевна, это я!

Я узнала голос: звонила та самая директриса ЗАГСа, которая обещала мне поискать в своих талмудах Наталью Андреевну Лукову. С некоторым опозданием я сообразила, что не оставила ей номера Иркиного домашнего телефона, совсем забыла, где квартирую! Как удачно вышло, что я заглянула к себе домой!

– Леночка, хорошо, что вы дома, – словно услышав, о чем я думаю, мягко попеняла мне Татьяна Валерьевна. – А то я звоню, звоню вам на мобильный – абонент недоступен, позвонила на рабочий телефон – коллеги ваши сказали, что вы в отпуске.

– Действительно, мой сотовый был выключен, – призналась я, мысленно помянув недобрым словом Ирку. – Но вот вы дозвонились, и я с нетерпением жду рассказ о свадьбе Натальи Луковой. Была ли такая в вашем ЗАГСе?

– Была и сплыла!

Из рассказа Татьяны Валерьевны выяснилось, что я была права в своих догадках: Наталья Андреевна Лукова действительно сочеталась браком в ЗАГСе Ноябрьского района. Чуть больше года тому назад она вышла замуж за Сергея Ивановича Долгова, хотя при вступлении в брак оставила себе девичью фамилию. И как в воду глядела: не пришлось менять паспорт при разводе!

– Так они развелись?

Я расстроилась так, словно очень дорожила семейным союзом Лукова – Долгов.

– В этом сентябре, – подтвердила моя собеседница. – То есть в сентябре прошлого года. Детей у них не было, имущества не делили, поэтому развелись быстро и без проблем.

– Без проблем – это хорошо, – эхом повторила я, понимая, что моя-то проблема не решилась: не сумею я найти Наталью Лукову через ее мужа по причине отсутствия такового.

Хотя я, пожалуй, все-таки прозвоню знакомой барышне в Горсправкe – так, на всякий случай…

Записав под диктовку любезной директрисы ЗАГСа паспортные данные экс-супруга Натальи Луковой, господина Долгова, я поблагодарила любезную даму, положила трубочку, рассеянным взглядом окинула прибранную квартиру и удалилась.

В Пионерском микрорайоне я была уже через полчаса – спешила, чтобы поскорее присоединиться к Ирке, которую посещение поминок могло повергнуть в уныние. Оказалось, однако, что подруга еще даже не вернулась домой. Борясь с надвигающейся простудой, я сделала себе чай с медом и позвонила подруге на мобильный, но он не отвечал. Наверное, она отключила сотовый по соображениям такта, чтобы не перебивать скорбные речи бодрыми трелями, решила я.

Тут эта самая бодрая телефонная трель прервала мои размышления. Трезвонил домашний аппарат.

Я протянула руку над кухонным столом и сняла трубку:

– Алло?

– Добрый вечер, – оживленно проговорил незнакомый девичий голос.

Я машинально посмотрела на керамического слона, беременного хронометром: половина четвертого, разве это можно считать вечером? Детское время!

– Скажите, пожалуйста, это не вы звонили Андрею Вадимовичу Лукову по поводу его дочери?

– Какой дочери? – переспросила я, чтобы потянуть время.

Я еще не решила, признаваться, что это я звонила Луковым, или не признаваться? Честно говоря, после истории со звонком Антуану, результатом которого стала гибель безымянной бомжихи, я побаивалась новых телефонных откровений.

– Старшей дочери, Натальи. – Незнакомая девушка восприняла мою реплику как вопрос.

– А почему вы мне звоните? – Я все еще медлила раскрывать карты.

– Потому что вчера вечером случайно слышала, как папа отшил вас с вашими расспросами, но в тот момент ничего не могла поделать. Перезвонить я не могла. Начала звонить сегодня с утра, а у вас телефон не отвечает. Я уже думала, что ошиблась, но АОН сохранил именно ваш номер.

Последнее сообщение сбило меня с толку. Я почему-то подумала, что речь идет об ООН, и надолго замолчала, пытаясь сообразить – при чем тут Организация Объединенных Наций?!

– Ну, так это вы ищете Наталью или нет? – не выдержала паузы моя собеседница.

– Ну, я, – неохотно призналась я.

– А зачем? – спросила девушка.

– А вам зачем? – уперлась я.

На другом конце провода раздался долгий протяжный вздох. Похоже, мой добровольный источник информации теряет терпение! Спохватившись, что, осторожничая, я могу упустить случайно подвернувшуюся путеводную ниточку, я торопливо пояснила:

– У меня есть одна вещь, которую я хочу передать Наталье. Собственно, это даже не вещь – фотография.