Текст книги "Бумажный занавес, стеклянная корона"

Бабкин смутно припомнил красивую черноволосую девушку с выразительными глазами.

– Вот представь: Германия, Берлин. Колоссальное шоу, месяцы подготовки, миллионы бабла вбуханы в это развлечение, сотни людей подряжены. Какие ставки делаются! А Лиля за два дня до выступления идет в зоопарк, перебирается через ограду в вольер к моржам, опускается в ледяную воду и лежит там со стеклянным взглядом аки Офелия, пока не вытаскивают сторожа. Нервный срыв, котик ты мой! Притащили ее в отель, а она только одно твердит: «Не буду петь!» И икает. И блюет, прости за подробности, на шикарный ковер номера люкс. Все! Приехали! Ни голоса у нее, ни головы! Отъехала головушка, тю-тю!

Грегорович помахал ладонью воображаемому вагону.

– После такого месяц в психушке лечатся! Но коней на переправе не меняют. А что делать, если у тебя конь с ума сошел?

– И что? – спросил Бабкин, начиная сочувствовать несчастной девчонке.

– Что-что… Обкололи девку, подняли под белы рученьки, вывели на сцену. Спела! А куда деваться-то?

Бабкин хотел спросить, что стало с певицей после конкурса, но взглянул на Илюшина и отчего-то передумал.

– И вот когда ты тридцать лет видишь подобное, – сказал Грегорович, – и когда ты сам такой, то начинаешь понимать, что с людьми происходит, которые крутятся в этом чертовом колесе. У тебя не просто рыльце в пуху! Ты в этом пуху, считай, с ног до головы вывалян. Вот поэтому, когда Пьер Леман вышел на сцену обжаханный до белых глаз, все сделали вид, что ничего не заметили. Потому что слава богу, что вообще вышел! И не упал, а только покачнулся!

– На барабаны сел, – уточнил Кеша.

– Да хоть бы и на барабаны, – махнул рукой Грегорович. – Вы, котики, поймите: даже журналисты это не обсуждают! Потому что жалеют нас. И Пьера Лемана пожалели. Он ведь совсем пустой ходил. Словно мешок из кожи, а внутри то ли воздух, то ли гнилая вода. Ткнешь в него – а он лопнет!

Все помолчали.

– В общем-то, так ведь и случилось, правда? – подал голос Макар.

Бабкин удивленно взглянул на него. Сам он не помнил никакой истории, связанной с Леманом.

Грегорович махнул рукой, и понятливый Кеша подлил еще газировки в бокал.

– Да, – кивнул Богдан, отхлебнув. – Именно так. Джоник был на том концерте. Он поднял дикий хай. Снял на телефон, как Петька шатается по сцене, и выложил в интернет. Никто из журналистов ничего подобного не сделал, ни один из всей их продажной братии, которую хлебом не корми, дай только скандальчик какой-нибудь раскрутить! А у этого гаденыша рука поднялась. Ну и… Эх!

– Что, что «эх»? – не выдержал Сергей.

– Сняли Лемана с конкурса, – ответил за певца Кеша Кутиков. – За несоответствие морального облика высокому статусу представителя нашей страны на международной сцене.

– Сняли, – со вздохом подтвердил Богдан. – И прогнали через строй со шпицрутенами. У Петьки нервный срыв и попытка суицида. Полгода в клинике. Голос потерял. Слышал, как он нынче сипит?

Бабкин не слышал, но на всякий случай кивнул.

– Я только не пойму, зачем Джонику все это потребовалось. – Илюшин вопросительно взглянул на Кутикова. – Или они с Леманом конкуренты?

– Ха-ха-ха!

От раскатистого смеха Грегоровича светильники вжали абажуры в стены. Но певец быстро спохватился, что производимые им звуки могут быть оскорбительны для памяти покойного, и сделал вид, что закашлялся.

– Конкуренты, как же!

– А может, боролся за чистоту рядов? – предположил Сергей.

– О-о, да! – сарказма в голосе Богдана было столько, что, будь он маслом, хватило бы на сотню бутербродов. – Джоник против наркотиков, пчелы против меда. Не смеши!

– А зачем тогда?

Богдан утомленно закрыл глаза.

– Кеша, объясни младенцам!

Кутиков забрал у него бокал и обернулся к сыщикам.

– Ринат Ильдарович делал себе популярность на полоскании чужого белья. Не гнушался ничем. У рэперов даже игра такая есть, междусобойчик: кто круче подгадит товарищу.

– А как же выручка? Клановость?

– Выручка! – поднял указательный палец Кеша. – Вы нашли верное слово, Сергей. Только вкладываете в него не тот смысл.

– Так что же, все это ради денег?

– Денег, славы, раскрутки, – перечислил Кутиков. – Ринат Ильдарович, светлая ему память, ради собственного пиара готов был подставлять всех. И целился в крупные фигуры. От них отдача больше.

– Моська, значит, – задумчиво сказал Илюшин.

Бабкин торопливо записывал.

– А вас, Богдан Атанасович, эта моська за какое место покусала?

Грегорович обернулся.

– Нехорошо так говорить о покойнике, – строго сказал он. – Как-никак, человек погиб.

Губы камердинера насмешливо изогнулись. Всего на долю секунды, но наблюдательный Макар заметил это движение.

– Раскалывайтесь, Иннокентий.

– Сам расколюсь, – вздохнул Грегорович. – Все равно об этой истории всем известно.

Год назад Богдан получил очередную тарелку «Муз-Премии»: довольно почетную награду, которую ему вручали из года в год. («А что поделать, если моя «Роза на снегу» три месяца на верхушках чартов!») На торжественном мероприятии, где шумела и суетилась пресса, а журналисты ослепляли звезд вспышками камер, словно пытаясь перебить их сияние, Джоник выбрался на сцену и отобрал у ведущего микрофон.

– Это не было запланировано, – уверенно сказал Богдан. – Сплошная импровизация. Надо отдать должное ему, подлецу: он всегда умел выбрать правильный момент.

«Вы все здесь подкуплены! – объявил Джоник. – Заскорузлое старичье! Приз должен был достаться классному певцу, а ты, попсовый дурак, сцапал и не поморщился!»

Грегорович возмутился. Его внутренний ребенок обожал цацки, медали, награды и подарки от благодарных зрителей. Каждому нужно подтверждение собственной важности. В костер его тщеславия и честолюбия подбрасывались все новые дрова, но Грегоровичу было мало.

И тут на сцену вперевалочку вываливается Джоник, приспускает штаны и принимается мочиться в костер.

«Ваша кодла поганых извращенцев выставляет тебя на пьедестал! – орал он в микрофон. – Все вы спите друг с другом!»

У Бабкина вертелось на языке замечание, что известная доля правды в этом заявлении есть, но он благоразумно промолчал.

– Премию я получил честно, – заявил Богдан, с неожиданной проницательностью взглянув на него. – Все об этом знали.

Но скандал вышел знатный. Бесящийся у микрофона Джоник, дергающийся, как в припадке, сыпал все новыми оскорблениями, одно гнуснее другого. Прогнать его не удавалось, потому что устраивать стычку между рэпером и охранниками никому не хотелось. На все призывы к совести Джоник отвечал глумливым похлопыванием по собственному паху, показывая, где он видел совестящих.

Тогда-то на сцену и поднялся сам Грегорович.

Илюшин представил это противостояние и с трудом сдержал смех. Низкорослый кривоногий Джоник против двухметрового красавца Богдана – о, это стоило увидеть!

Богдан слюной не брызгал и как раненый хорек не верещал.

«Есть кодекс чести артиста, – спокойно сказал он, нагнувшись к своему микрофону. – И ты, Джоник, его сейчас нарушил. Не во мне дело. Мало ли про меня гадостей говорили… Я же сам и говорил!»

Он улыбнулся, и зал рассмеялся в ответ. Над Грегоровичем за глаза иронизировали и полоскали грязное белье – куда без этого в шоу-бизнесе – но при этом вполне искренне уважали и признавали его заслуги. Зрители были на его стороне.

«Кодекс чести? – насмешливо переспросил Джоник. – Слышь, перец! Ты мне своими кодексами в рожу не тыкай. Я не из твоей петушиной обоймы».

Зал ахнул и оторопело замолчал.

– Тут я его тарелкой и огрел, – со скромным достоинством признался Богдан.

– Какой тарелкой? – изумился Сергей. Он успел забыть о вручении приза, и воображение подсунуло ему Грегоровича, разносящего между столиков закуски и шампанское.

– Которую мне на «Муз-Премии» вручили. Увесистая такая!

Джоник отскочил, и удар пришелся не по голове, а в плечо. Разозлившийся Грегорович удовлетвориться полумерами никак не мог и принялся гоняться по сцене за рэпером, забыв о достоинстве, камерах, зрителях и всем остальном. Джоник прыгал как блоха, уворачивался и этим только раззадоривал поп-кумира.

– Минут пять вы, Богдан Атанасович, веселили публику, – одобрительно припомнил Кеша.

– Так и не догнали? – с сожалением спросил Сергей.

– Догнал, – понурился певец.

Кадры, на которых гигант Грегорович пинает съежившегося Джоника, обошли все газеты. Выглядело это как избиение младенца.

– Я ему всего один раз туфлей под зад засадил, – с досадой сказал Богдан. – А выглядело так, будто библейский Самсон разрывает пасть писающему мальчику. Джоник жертва, я злобный ублюдок и агрессор. Ух, как публика ополчилась!

– А уж как госпожа Беладонна рассердилась! – припомнил Кеша.

Богдан неожиданно покраснел до ушей.

– Песочила вас на все лады, – мечтательно протянул Кутиков. – Что говорила-то, я уж позабыл? Исполинской дурой назвала, что ли.

– Иннокентий!

– Или кретином-переростком? – Кеша нахмурился. – Вот не помню. Эх, память, память…

– Я тебе премию выдам, – пообещал по-прежнему багровый Грегорович, – чтобы она к тебе не возвращалась.

Кутиков ухмыльнулся уголком рта.

– Значит, Джоник вас спровоцировал, а затем пожинал лавры, – подытожил Макар. – Склоки, пресса, обсуждение в соцсетях и прочие круги по воде… Такая стратегия в самом деле работает на популярность?

– На популярность работает все! Думаешь, откуда берутся разнообразные поющие сиротки из детдома, мальчики с плавниками и прочая дешевка? Заставь о себе говорить! Будь на слуху! Джоник пользовался этим в тысячу раз более умело, чем любой из нас.

Илюшин кивнул Сергею – мол, нам пора – и поднялся. Сергей сделал несколько шагов, пряча блокнот в карман, наступил на шелковую полу халата, распростершегося по паркету точно королевская мантия, поскользнулся и едва не грохнулся на Грегоровича.

Подхватил его не Богдан и даже не Илюшин, а Иннокентий Кутиков. Словно фея, вспыхнул рядом, подхватил под плечо, и Сергей ощутил железную хватку.

– Осторожнее, пожалуйста.

А миг спустя уже снова стоит за спиной босса со своим дурацким бокалом из-под колы в руке. Вот неуловимый черт!

Сергей даже не знал, что его сильнее выводит из себя: отчаянное противодействие всех вещей в этом доме или помощь насмешливого камердинера, всегда приходящая вовремя. Он все сильнее ощущал себя чурбаном. Обычно подобное чувство посещало его в гостях у приятельниц жены, где велись светские разговоры о нашумевшей выставке постмодернистов или спектакле известного режиссера с альтернативным прочтением классики.

Илюшин уже стоял в дверях.

– Да, кстати, – сказал он, словно только что вспомнив. – У вас есть предположения, кто убил Джоника?

Сергею показалось, что вопрос адресован камердинеру. Но ответил, разумеется, Богдан.

– Андрюша.

– Есть основания?

Богдан почесал бородку.

– Что-то у них не ладилось последнее время. А Джоник – он ведь въедливый, как пиявка. Просто так человека не отпустит, пока всю кровь из него не высосет.

4

– Что думаешь по поводу всего этого? – спросил Сергей, когда они с Илюшиным остались одни.

Макар по давней привычке уселся на подоконник. Из двора одна за другой выезжали машины: Грегорович сдержал обещание и спровадил всех официальных лиц, едва они закончили предварительную работу.

Бабкин подошел и тоже стал смотреть.

– Ты слышал, кому он звонил? – хмуро спросил он.

– А тебя это задевает? Нарушает твою веру в справедливое мировое устройство?

Бабкин хмыкнул.

– Не то чтобы я жил в мире розовых пони… Но да, хотелось бы, чтобы чиновник такого ранга не шел на поводу у человека, поющего всякую фигню.

– Неплохо поющего, между прочим, – заметил Макар, щурясь на почти севшее солнце. – Голос-то у него приличный.

– Да я не про голос, – отмахнулся Сергей. – Все ты понимаешь.

Илюшин в задумчивости покачал ногой. Солнце было как золотая спина рыбы, выпрыгнувшей из небесной синевы.

– Я понимаю, что другой человек на месте Богдана и с его возможностями сделал бы все, чтобы замять дело. Обрати внимание: замять. А не нанимать частных сыщиков, надеясь на их умение держать язык за зубами.

– Что, кстати, опрометчиво с его стороны. Он о нас ничего не знает.

– Уверен?

Бабкин озадаченно уставился на ухмыляющегося Макара.

– Ты пересекался с ним прежде?

– Не-а.

– Переходил дорогу его знакомым?

– Не исключено, но вряд ли.

– Тогда сдаюсь. Выкладывай.

– Да что тут выкладывать. У него Иннокентий Кутиков трудится. Если бы я раньше об этом знал, предупредил бы тебя, что перед ним притворяться бесполезно.

Сергей поморщился. Камердинер и ему самому не давал покоя.

– Кто он такой и откуда нас знает?

– Кто он такой, понятия не имею. – Поймав недоверчивый взгляд друга, Илюшин покачал головой: – Честное слово, Серега. И, подозреваю, мало кто имеет. А знает он нас, потому что у него работа такая: про всех все знать. Кутиков – уникальный человек. И крайне занятный.

– Что занятный, это я и сам понял. А подробнее можешь?

Илюшин мог.

Кеша Кутиков самозародился у госпожи Беладонны. Возник из ниоткуда, так что впору было предполагать волшебство и вмешательство темных сил, тем более, что про певицу ходили и такие слухи. Впрочем, каких только слухов о ней не ходило.

Как бы там ни было, появление Кутикова в жизни великой певицы было овеяно мраком. Сама она в свое время излагала журналистам по меньшей мере восемь версий их встречи. Согласно одной из них, Беладонна подобрала зимой возле подъезда пьянчужку, из жалости привела к себе, а после и пригрела. Из отъевшегося и отоспавшегося алкаша вылупился вполне порядочный человек и стал служить ей верой и правдой.

Другая история гласила, что Кеша достался ей в подарок от большого человека, восхищенного ее пением. Третья – что Кутиков работал в ФСБ, предотвратил покушение на Беладонну, в процессе предотвращения влюбился и умолил взять его к себе.

Все эти версии, очевидно, были плодом воображения кого-то из них двоих, Кутикова или Беладонны, а может, и обоих вместе. Известно одно: Кеша остался при певице, играя роль мажордома и наперсника. Начал он с того, что заваривал для нее зеленый чай – это был единственный достоверный факт. Перед людьми, умеющими хорошо заваривать зеленый чай, открывается широкая карьерная стезя, и Кеша являлся живым этому подтверждением.

Он обладал превосходной памятью и неплохо знал людей. Два этих качества, помноженные на природную подозрительность и открывшееся перед ним богатое поле для исследования человеческого материала, вскоре сделали Кутикова абсолютно незаменимым.

Он помнил все о каждом человеке, когда-либо побывавшем в доме госпожи Беладонны: дни рождения, привычки, манеру одеваться, особенности речи. В его памяти, как в сети, застревала даже мелкая рыбешка вроде любовниц, нажитых на стороне детей и долгов. Но все это колоссальное хранилище информации осталось бы не более востребованным певицей, чем Александрийская библиотека, если бы у Кеши не выявилось еще одно качество.

Он грамотно распоряжался этими сведениями.

Живи Кутиков во времена кардинала Ришелье, он стал бы его правой рукой. А то и обеими. Кеша умел гасить конфликты и провоцировать ссоры, успокаивать истериков и выводить из себя самых уравновешенных людей (последние, впрочем, в кругу общения Беладонны встречались реже, чем амурские тигры в предгорьях Сихотэ-Алинь).

Сама госпожа Беладонна в людях разбиралась очень плохо и от этого всю жизнь страдала. Первый ее муж был эталонным альфонсом. Второй, «человек безупречной честности», как гордо характеризовала его певица, после развода написал такие мемуары, что даже хозяйка борделя, читая их, краснела бы и сетовала на падение нравов. Несчастная Беладонна от переживаний на три месяца потеряла голос, а когда пришла в себя, едва не выскочила замуж за удачно подвернувшегося художника, человека трепетного и ранимого, остро нуждающегося в женской ласке.

Но к этому времени рядом с ней уже был Кеша Кутиков. Который быстро выяснил, что больше всего трепетный и ранимый нуждается не в ласке, а регулярной дозе психоактивных веществ. Беладонна, панически боявшаяся наркотиков, порвала с художником и прониклась к Кутикову глубокой благодарностью.

Дергая, словно паук, за тончайшие невидимые нити, Иннокентий за пару месяцев разогнал свору прихлебателей, считавшихся друзьями певицы. После чего отправил ее на курс детокса в Швейцарию. По возвращении посвежевшую звезду ждал дом, вычищенный от разнообразной мелкой нечисти вроде вампиров, кикимор и пиявок обоих полов, присосавшихся к великой певице.

– Я слышал, что даже брак Грегоровича и Беладонны был заключен благодаря Кутикову, – сказал Макар. – Якобы он рекомендовал ей присмотреться к Богдану. Ну, она и присмотрелась.

– Хорошо иметь рядом с собой человека, чьим рекомендациям настолько доверяешь, – пробормотал Сергей.

Людям, понимающим в нравах музыкальной тусовки, было очевидно, что брак госпожи Беладонны и молодого Грегоровича – чистой воды сделка. Оба получали неиссякаемое внимание зрителей, а следовательно, и прессы. «Все пиар, что не некролог». Богдан, кроме того, подобным шагом пресекал слухи о своей нетрадиционной ориентации. Однако никто не рассчитывал, что эти двое протянут вместе дольше пары лет. Один вспыльчив и неуравновешен, другая резка, точно удар хлыста, и самолюбива. К тому же с возрастом Беладонна приобрела замашки диктатора. Никто не верил, что капризный Грегорович, привыкший всегда получать свое, сможет ужиться с ней.

Кое-кто даже предсказывал, что дело кончится убийством (это, конечно, был предпочтительный вариант, больше всего порадовавший бы публику).

Однако Кутиков и здесь оказался прав. Стареющая прима с невыносимым характером и своенравный Грегорович стали нежнейшими друзьями. Они прожили вместе двенадцать лет и развелись лишь тогда, когда их брак как новостной повод окончательно себя исчерпал.

А в благодарность за годы идеального супружества Беладонна передала Грегоровичу своего камердинера.

– Похоже, от Кутикова можно ожидать любых сюрпризов, – сказал Бабкин, выслушав краткую биографическую справку.

Макар пожал плечами.

– Серега, здесь от каждого можно ожидать сюрпризов. Кроме покойного Джоника. Кстати, о покойном. Ты список составил?

Бабкин молча вытащил из кармана сложенный вчетверо лист бумаги и развернул, не говоря ни слова.

Илюшин с нарочитой медлительностью потянул со стола планшет и мазнул пальцем по экрану.

– Динозавр, – осудил он Бабкина. – Трицератопс, допустим.

– А ты – жертва технического прогресса, – огрызнулся Сергей.

Невзирая на заверения Макара о том, что электронные носители информации гораздо удобнее, он наотрез отказывался переходить на карманные компьютеры и все данные записывал в блокнот или на отдельные листы бумаги. Илюшин загрузил в свой планшет несколько нужных программ, стремительно вводил тексты любой сложности, вычерчивая пальцем замысловатые кривые, читал с экрана сразу несколько книг одновременно и угрожал Бабкину, что заставит его освоить такой же девайс. Сергей в ответ ухмылялся и лаконично напоминал Макару, как тот однажды сел на забытый в кресле смартфон. «Вот если я на блокнот сяду, – нравоучительно говорил Бабкин, – то все записи сохранятся. И мне не придется с высунутым языком носиться по сервисам. Догоняешь?»

Илюшин пробежал взглядом схему на листе.

– Не могу разобрать твои каракули, – щурясь, сказал он.

Сергей уставился на босса. Почерк у него был не самый разборчивый, но до сих пор затруднений у Макара не вызывал. Немного поразмыслив, Бабкин понял причину внезапного ухудшения зрения Илюшина.

– Игрушкой твоей пользоваться не буду, – отрезал он. – Забудь.

Илюшин, с виду ничуть не разочарованный, пожал плечами.

– Тогда переходим на устные доклады. Кто, когда, при каких обстоятельствах…

– Скотина ты, – беззлобно сказал Сергей. – Ладно, слушай.

По предварительным данным, Ринат Ильдарович Баширов скончался вследствие черепно-мозговой травмы. Удар был нанесен сбоку, в область виска, мраморной фигурой амурчика с луком.

– Ты пальчики с купидона снял? – тут же спросил Макар.

– Кто бы мне позволил.

Предположительное орудие убийства увезли одновременно с телом. В оранжерее, к которой Сергея по понятным причинам и близко не подпустили, осмотрели все, включая прятавшиеся в углу лейки.

– Личные вещи Джоника тоже забрали?

– Само собой. Работали очень оперативно, надо сказать. Молча и зло.

– Это все звонок Богдана.

– Всем присутствующим пальцы прокатали тоже без лишних разговоров. Нам остается только ждать результатов.

В глубине души Сергей надеялся, что Джоника ударила Татьяна Медведкина. Во-первых, в этом случае дело было бы раскрыто довольно быстро, потому что прекрасная балерина в жизни не догадалась бы стереть отпечатки пальцев с мраморного мальчугана. Вряд ли она вообще допускала у себя существование отпечатков. А во-вторых, даже в его душе, чуждой возвышенному, вздрагивали и отзывались небесной музыкой тонкие лирические струны при мысли о том, что Татьяна выбрала орудием убийства скульптуру.

– Есть в этом некое удивительное соответствие ее образу, – пробормотал под нос Сергей. – Огреть по башке не чем-то низменным, а купидоном.

– Ты о чем?

– А, не обращай внимания. Мысли вслух.

– Что со свидетелями?

Бабкину не требовалось заглядывать в свои записи, чтобы коротко резюмировать: со свидетелями – ничего. В смысле, ничего хорошего. Быстрый первоначальный опрос показал, что ни одному из присутствующих нечего сказать по поводу смерти Джоника. Помимо гостей и хозяина с камердинером, в доме находилось еще пятеро человек: два шофера и трое поваров. Но водители от скуки раскидывали карты в гараже и не выходили оттуда, что подтверждалось записями с внешних камер наблюдения. А поварихи украшали к ужину гигантский торт в виде сцены с цветами и марципановой арфой как символом музыкальной одаренности Грегоровича. Арфа все время норовила свалиться с макушки торта, и всем троим если и приходили в голову мысли об убийстве, то Джоник здесь был ни при чем.

– Подожди, – встрепенулся Макар. – Не может быть. Дом не такой уж огромный. Внутри как минимум десять человек, рассредоточившихся по разным комнатам. Хочешь сказать, никто ничего не видел и не слышал?

– Это не я хочу. Это они хотят.

– Кто-то лжет.

– Согласен.

– Осталась сущая ерунда, правда? Выяснить, кто, зачем, по какому поводу и есть ли здесь связь с убийством.

– И на все про все у нас двое суток, – подтвердил Бабкин. Перегнулся через подоконник и посмотрел вниз. – Кстати, второй этаж. Не так уж и высоко.

– Намекаешь на то, что еще можно сбежать?

– Не намекаю, а прямым текстом тебе говорю: рвем когти, пока не поздно! Зря мы ввязались в это дело.

Макар заинтересованно посмотрел на друга.

– Знаешь, ты так настаиваешь на том, чтобы не браться за расследование, что меня начинают терзать смутные сомнения. Уж не ты ли расправился с беднягой Башировым, мой необузданный друг?

Необузданный друг два раза мигнул и признался, что он.

– И за что же?

– Фальшивил, – флегматично отозвался Бабкин.

Макар усмехнулся.

– Отличная версия, между прочим. Какой-нибудь воинствующий фанат рэпа счел, что Джоник позорит музыкальное направление, и прикончил его.

Сергей выразил сомнение в том, что среди собравшихся на вечеринке есть фанаты рэпа. Тем более воинствующие.

– У меня ощущение, что они здесь все не настоящие, – поделился он.

– А подробнее?

– Да я сам не уверен, что понимаю. Ладно, забудь. Начнешь со свидетелями разговаривать, сразу почувствуешь, о чем я.

– Тогда предлагаю не откладывать в долгий ящик и приступить. – Илюшин спрыгнул с подоконника. – Кто там у нас первый в очереди?

Бабкин сверился со списком, хотя и так отлично помнил, о ком речь, и тяжело вздохнул, признавая неизбежное.

– Балерина.