Текст книги "Татуировка"

С АПОСТОЛАМИ НА ТЕЛАХ

В первый раз Гоша Захарьянц появился в школе три года назад. В середине сентября Ольга Васильевна вошла в класс и увидела парня «с лицом кавказской национальности». Парень сидел на столе, спиной к доске и двумя руками быстро-быстро подбрасывал в воздух теннисный мяч.

– Привет! – поздоровалась она энергично и весело с классом. – В темпе рассаживайтесь, я вам сегодня столько должна рассказать, что сама не представляю, как успею!

Все быстро заняли свои места, и лишь «лицо кавказской национальности» остался сидеть на столе спиной к ней. Только наивная, ни разу ещё не побывавшая в школе студентка может представить себя в роли учительницы, которая с увлечением излагает материал благоговейно внимающему классу. Уже первый час, скорее всего, потрясёт её и глубоко разочарует. «Урок – это минное поле, и сколько бы по нему учитель ни ходил, в любой миг его могут подстерегать неприятные неожиданности», – учат опытные педагоги.

В тот день неприятной неожиданностью был Гоша Захарьянц. И победить её могло только вдохновение. Или интуиция.

– Слушай, а ты здорово это делаешь! – проговорила Ольга Васильевна с искренним восхищением. – Как это у тебя получается? Мне бы так научиться!

– Тренироваться надо. – «Лицо кавказской национальности» продолжало сидеть к ней спиной как ни в чем не бывало.

– Так поучи, – попросила Ольга Васильевна. – Не думай, я способная, правда!

– Серьёзно, что ли?

– Конечно, серьёзно! Поучишь?

– Бакс за урок.

– Решено.

– Хороший заработок! – захихикали в классе.

– Ничего, искусство требует жертв.

– Ладно, – согласился Гоша и спустился со стола.

Естественно, её объяснения он не слушал. Или делал вид, что не слушает, как она потом обнаружила. Тетрадь у него, по крайней мере, была, правда, единственная на все предметы. Но когда Ольга Васильевна диктовала – всего несколько строк, он увлечённо гонял своей шариковой ручкой по столу муху, предварительно оторвав у неё крылья.

– Крылышки не выбрасывай, ладно, – попросила Ольга. – Мы их рассмотрим под микроскопом. Я как раз думала, где бы мне муху поймать.

– Берите, – великодушно согласился Гоша. Многое она на этом уроке, конечно, не успела, уже хорошо, что хоть кое-как справилась с новым учеником.

– А сколько сейчас бакс стоит, не знаете? – спросила она класс за минуту до звонка.

– Да ладно, я задаром буду учить, – сказал Гоша.

В перемену она не пошла в учительскую и пять минут старательно брала у Гоши уроки подбрасывания и ловли упругого бархатистого теннисного мячика. В сумочке у неё была конфета, и перед новым звонком она вручила её «лицу кавказской национальности».

– А вы и, правда, способная, – похвалил её Гоша.

– Это ты – хороший учитель.

Он так и не узнал, что много лет назад в институтские годы она занималась теннисом, и кое-какие Гошины фокусы умела делать сама.

– Пофигист какой-то, зачем вы его взяли?! – с возмущением допрашивала преподавательница географии директора школы. Тогда их директором был ещё Лёня Казанцев.

– Честно сказать? Когда-то учился с его отцом в Университете. И мать знал.

А тут встретил на улице – отец погиб в Спитаке во время землетрясения, мать мучается, плачет: мальчишку из-за прописки выгоняют из школ. Пожалел!

– Отличный парень! – вступилась неожиданно для самой себя Ольга, сразу поняв, о ком идёт речь. – Умница!

– Ну не знаю, – растерялась учительница географии. – Если в следующий раз сорвёт урок, я вас позову наводить порядок.

К концу дня Ольга сама отыскала Гошу – Крылышки-то хочешь посмотреть?

– А чего я в этих крылышках не видел, – ответил он как бы по инерции, но потом вдруг спросил:

– Микроскоп-то настоящий?

– Обижаешь! Конечно, настоящий.

– Ладно, пойдёмте, – великодушно согласился Гоша.

Так он первый раз оказался в её святая святых – в том закутке, который был отгорожен от кабинета естествознания и куда она допускала немногих.

– Хорошо бы их срисовать, да я не умею, – мечтательно проговорила Ольга, когда они оба нагляделись на десятикратно увеличенные мушиные крылья.

– Ну я могу, – предложил Гоша.

– Честно, можешь? – с восхищением удивилась Ольга.

– Чего там уметь-то. Карандаши и лист бумаги.

Следующие три часа Гоша, посапывая, трудился над рисунком, а Ольга Васильевна, купив в школьном буфете две порции винегрета и пирожки с мясом, заварила чай.

Из школы они вышли вместе и двинулись к автобусной остановке. Они проходили мимо милиционера, и тот неожиданно поманил Гошу пальцем.

– А вы, женщина, проходите мимо, – сказал он.

– Я вам не женщина, а педагог! А это – мой лучший ученик, и обижать его я не позволю никому.

В её словах было столько энергии, что милиционер смутился:

– А мы не обижаем. Положено – проверка документов, оружие, там, наркотики.

Ну, если лучший ученик, ладно, поверю. – Милиционер был пожилым. – У меня у самого сын отличник. У вас в школе.

– Как фамилия? – поинтересовалась Ольга.

– Никодимов. Олег Никодимов.

– Знаю, очень хороший мальчик, – сообщила Ольга уверенным тоном, хотя впервые слышала о таком ученике своей школы.

На прощание милиционер даже честь им отдал. У автобусной остановки она с Гошей распрощалась.

А на другой день Гоша Захарьянц встретил её у школы.

– Если надо нарисовать что, вы скажите, – предложил он. – И ещё, если кто вам мешать будет, тоже скажите, я его по стене размажу.

Скоро Гоша и в самом деле стал лучшим её учеником. Она приносила ему популярные журналы: «Знание-сила», «Наука и жизнь», «Природа», и он специально дожидался её, чтобы идти вместе из школы и обсуждать всевозможные биологические проблемы.

– Я не понимаю, если французы нашли эту Лики, ну, ту самую, которая древний предок, им что – лень сделать генетический анализ? Сразу бы стало ясно – настоящий она предок кроманьонца или нормальная тупиковая ветвь, – говорил он.

– Да, надо бы поискать в статьях, – соглашалась Ольга Васильевна, – вдруг они такой анализ проводили?

– Парень-то в вас влюбился! – пошутила та же учительница географии. – Утром у школы встречает, днём провожает. Смотрите – у него наверняка восточные страсти.

Несколько раз Гоша провожал её домой, они ужинали вместе с Павлушей и Петей. А потом оно как-то само собой получилось, что Пётр подружился с ним уже отдельно от неё. Пётр учился в школе, ближней к дому, но они где-то встречались в городе, куда-то вместе ходили. А потом обоих угораздило познакомиться с каким-то художником, по словам Пети, пожилым мужчиной. Какой творческий порыв овладел в то время художником, неизвестно, но только он превратил обоих мальчишек в настоящих папуасов – наколол им татуировки во всю грудь. Да и сюжеты этих наколок могли покоробить любого здравомыслящего человека – художник изобразил как бы иконы: у Гоши – апостола Фому, а у Пети – тоже апостола, только какого-то Нафанаила. Ольга о таких апостолах никогда прежде не слышала.

Честно говоря, она и в церкви-то бывала несколько раз в жизни, причём когда бы ни приходила, её оттуда сразу прогоняли озлобленные бабки за то, что она являлась то без платка, то в брюках. И лишь в последний раз на экскурсии при входе в монастырь выдали поверх брюк длинную цветастую юбку – как в некоторых музеях тапочки.

То, что художник небездарен, она поняла сразу, едва увидев изображения на обоих мальчишках. Но зачем он это сделал на человеческом теле?!

– Парни, что вы с собой натворили? Это же у вас на всю жизнь?! – спросила она брезгливо, потому что всегда считала татуировку чем-то низменным, пошлым. – Разве образованному человеку придёт в голову разрисовывать своё тело? Это занятие для уголовников. И потом, что за апостол такой – Нафанаил? Где вы его выкопали? Понимаю, был бы Андрей Первозванный. Он ведь тоже апостол? Или, в конце концов, Пётр.

– Ты, мама, живёшь в своём времени, – гордо заявил Петя. – Сегодня татуировка – это знак. Тату – символ современного свободного человека и нового времени.

– Или дикости, – продолжала настаивать Ольга.

– А Нафанаил – один из двенадцати апостолов, Ольга Васильевна, – стал объяснять более взрослый Гоша. – Его ещё звали Варфоломеем. Он проповедовал в Индии и у нас, в Армении. И потерпел мученическую смерть. Некоторые уверяют, что будто бы язычники с него сняли кожу. Но я в это не верю. В Армении такого быть не могло. Армения всегда была культурной страной.

Даже переехав в Петербург, Гоша оставался патриотом своей маленькой многострадальной родины.

Несколько недель мальчишки, будучи в компаниях, немедленно обнажались до пояса, заявляя, что в помещении им, видите ли, чересчур жарко. А потом постепенно, когда компании перестали изумляться художеству на их телах, мальчишки поумнели. Однако Ольга по-прежнему не могла без раздражения смотреть на этого самого неведомо откуда взявшегося апостола Нафанаила, которого художник изобразил на теле её сына.

МЯСО В «ШЕСТЁРКЕ»

По набережной Большой Невки в сторону Каменноостровского проспекта мчалась ничем не приметная «шестёрка». Водитель её, по всей видимости, надеялся с ходу, под зеленую стрелку, совершить левый поворот и въехать на мост. Мигая левыми поворотниками, он вилял между машинами, у самого перекрёстка обогнал грузовик, занял место впереди него, но тут же неожиданно напоролся на красный свет и резко затормозил. Так как тормозной путь грузовику был подрезан, случилось то, что и должно было произойти в такой ситуации. Прохожие услышали визг или даже, скорее, стон тормозов, а потом громкий чмокающий стук. Это грузовик, которому до окончания торможения не хватило полуметра, ударил «шестёрку», сминая её бампер и проламывая задние фонари.

Пожилой полноватый водитель грузовика первым обречённо вышел из машины. В таких случаях комиссия ГИБДД всегда считает виноватой сзади идущую машину.

Попробуй объясни про то, как тебя «подрезали». На это слышишь один ответ:

«Дистанцию надо держать». А тут ещё он полчаса назад сдуру решил подработать: увидел на тротуаре рядом с новеньким диваном мужика, делающего умоляющие знаки мчавшимся мимо автомобилям, и притормозил. Вдвоём с мужиком они подняли диван в кузов, мужик сел рядом в кабину. Из-за этого дивана пришлось делать немалый крюк. И уж в районе Каменноостровского проспекта и набережной Большой Невки грузовик никак не должен был оказаться, потому что ждали его в это время на Васильевском острове у проходной завода Севкабель. Теперь мужик продолжал греть своим задом сиденье в кабине, а водитель, ощущая тоску в душе, сделал шаг в сторону шестерочных «жигулей».

И тут случилось невообразимое. Хозяин «шестёрки» вместо того, чтобы наброситься с криками на водителя грузовика, поспешно выскочил из машины, перебежал на правую сторону, вытащил с пассажирского места за руку девочку лет десяти-двенадцати и, не расцепляя рук, они побежали к тротуару, а потом быстро-быстро скрылись во дворах между домами.

«К телефон-автомату, что ли, бросились звонить? – подумал водитель. – Надо хотя бы свидетелей записать, пока не разошлись».

Но в это время к его машине уже шёл, отчаянно свистя, молодой сержант, который регулировал движение на Каменно-островском проспекте у въезда на мост.

Место было напряжённым, и пробка на набережной образовалась мгновенно. По лицу милиционера водитель пытался понять, видел ли он, как «шестёрка» «подрезала» его грузовик и сразу резко остановилась.

– Документы! – коротко приказал сержант и спросил, с раздражением кивнув на «шестёрку»:

– А где этот, с дочкой? Куда они побежали?

И водитель понял, что сержант видел все, поэтому можно надеяться на справедливый протокол.

– Я свидетелей перепишу? – спросил он сержанта, и тот согласно кивнул.

Пока водитель уговаривал стоящую на тротуаре супружескую пару и остриженного наголо парня записаться в свидетели, подъехала машина ГИБДД. И теперь оставалось дождаться владельца «шестёрки», чтобы начать оформление протокола. Сзади уже напирал, нервно сигналя, поток автомобилей, милицейские нервничали, но владелец со своей дочкой не появлялся.

– Может, угонщик? – предположил старлей из группы ГИБДЦ.

– С ребёнком – какой угонщик, – ответил водитель. Он уже объяснил, как что было, и старлей явно был на его стороне.

– Тогда пьяный. Испугался, что на экспертизу повезём, и деру. А проветрится, вернётся к машине и станет качать права.

– Так они даже машину не заперли. Пьяный, он бы все равно машину не бросил.

– Не нравится мне это, – проговорил старлей. – Что там у них может быть в машине?..

Старший лейтенант вспомнил, как их стращали на утреннем инструктаже насчёт терактов и московский полковник дважды предупредил, что террористы опять замыслили серию взрывов и надо быть особенно бдительным к подозрительным машинам. Через час мимо по Каменностровскому проспекту проедет губернатор, за ним – представитель президента. Если, например, в багажник этой задолбанной «шестёрки» положить взрывчатку и поставить на радиоуправление, такой теракт можно устроить! И решил старший лейтенант в соответствии с утренним инструктажем вызвать бригаду сапёров со служебной собакой, ибо, как и сам говорил, за перебдеть, чем недобдеть.

Про водителя грузовика, который маялся поблизости, уже все забыли, и, когда он сунулся со своим вопросом:

– Так я поеду, ладно, а? Я же ничего не нарушил…

От него отмахнулись:

– Давай, катись. – И старлей, секунду подумав, даже вернул ему отобранные было права.

Грузовик ещё не успел отъехать, как примчалась машина с сапёрами. Из неё первым выскочила крупная женщина с фокстерьером. Они обошли вокруг «шестёрки», потом женщина подняла свою собаку, натасканную на взрывчатку, к запертому багажнику, пёсик стал принюхиваться, а потом, прямо на руках у женщину, задрал голову и протяжно завыл.

– Взрывчатки нет, это точно, – проговорила женщина, но что-то подозрительное в багажнике спрятано.

– Вскрываем? – спросили сапёры, стоявшие рядом. Водитель грузовика никогда не видел, как ищут взрывчатку с помощью собаки, и решил понаблюдать.

– Уверены, что не взорвёмся? – переспросил старший лейтенант, вызвавший сапёров.

Ему-то очень хотелось, чтобы сапёры чего-то такое опасное обнаружили. Он даже представил, как перед строем ему объявляют благодарность, а потом показывают по телевизионным новостям.

– Собака – не человек, она не обманет, – сказал весело сапёр, специальным крючочком открыл багажник, заглянул во внутрь и отшатнулся.

– Елы-палы! Там вроде бы это… мясо… человеческое!

– Что за шутки дурацкие! – проговорил старший лейтенант и, отстранив сапёра, заглянул в багажник «шестёрки». Его стало выворачивать тут же, прямо на проезжей части. Наконец, отдышавшись и утеревшись не очень свежим платком, он проговорил:

– Че тут думать, следаков надо вызывать! Я не зря заподозрил!

И в этот момент рядом с ними затормозила машина с телевизионной бригадой новостей.

Кадры были отсняты во всех ужасающих подробностях, водитель так и не успевшего отъехать грузовика в который раз вылез из кабины и с важностью дал показания. Теперь уже получалось, что он едва ли не первым заподозрил неладное, а потому принял меры, чтобы остановить подозрительную машину. Через несколько часов все это, приправленное лихими комментариями о преступной бездеятельности тех, кто отвечает за порядок в городе и стране, превратилось в трехминутную страшилку и было показано сначала по телевизорам города, а потом всей страны.

В результате с раннего утра по властной вертикали сверху вниз пошли звонки, полетели факсы с распоряжениями и указаниями. Все они требовали немедленного отчёта о проделанной работе. И конечным пунктом, где сосредотачивался весь этот руководящий гнев, был маленький темноватый кабинетик Дмитрия Евгеньевича Самарина, начальника следственного отдела прокуратуры Петроградского района. Ниже драить было некого, разве что собственное отражение в зеркале.

А мысли о том, что в городе действует шайка то ли маньяков-каннибалов, то ли сатанистов, и прежде кучковались в усталой голове Дмитрия. Но из подобных мыслей дела не раскрутишь.

НЕ ОБЩАЙТЕСЬ У ОБМЕННИКА С НЕЗНАКОМЫМИ ЛЮДЬМИ!

Какой журналист не мечтает превратиться в писателя! Да это и понятно – статьи, репортажи живут лишь миг. А через день информационный повод сменяется новым, и автора старого текста не вспомнит никто. Зато книга остаётся навсегда.

Её можно дарить поклонницам и поклонникам, предварительно поставив автограф. Её хранят библиотеки, она значится в каталогах. Следовательно, и фамилия автора остаётся в вечности. И, быть может, кто-то, если не обыкновенный читатель, то студент, аспирант, через сто лет откроет эту книгу и с трепетом станет её изучать. И увлечётся так, что забудет о мелочах собственной жизни. Подобная мечта, иллюзия, даже скорее, живёт в душе многих журналистов, и Агния не была исключением. Но удача выпадает лишь некоторым и зачастую меняет всю их творческую жизнь.

– Счастливая! Гонорар получишь, машину приобретёшь, – сказала Агнии одна из подруг-журналисток, услышав новость.

– Как бы ты ни старалась, тебя все равно обманут, – ставили Агнию под холодный душ более опытные коллеги перед её поездкой в Москву. – Твоя главная забота – подписать в издательстве такой договор, по которому обман будет минимальным.

В Москву она давно уже не ездила и в железнодорожной кассе на канале Грибоедова сделала неприятное открытие: билет в купейный вагон стоил почти в три раза дороже, чем в плацкартный. Конечно, здорово было бы поехать для подписания договора на книгу в «СВ». Но ей хотелось вовсе и не шика, а просто человеческих условий. Все-таки есть разница между пассажиром, который спокойно проспал ночь в купе с элементарными удобствами, и тем, кто вскарабкивается на «верхнюю боковую» возле туалета в общем вагоне, а утром уносит с собой это самое туалетное амбрэ, которое на весь день въедается в одежду и волосы и от которого, брезгливо принюхиваясь, шарахаются в троллейбусе случайные попутчики.

И все же Агния решила сэкономить. Поэтому выбрала поезд, уходящий в тридцать пять минут первого и почти полностью состоящий из дешёвых плацкартных вагонов. И то ли кассирша её пожалела, то ли с билетами было свободно, но ей досталась нижняя полка в середине вагона. Это было уже везением. Правда, номер вагона был первым.

– Придётся брести до него вдоль всего состава, – пожаловалась Агния мужу, разглядывая билет.

– Зато в Москве тебя подвезут к самому вокзалу, – успокоил Глеб.

Никакого багажа Агния с собой не везла. У неё была вполне приличная небольшая сумка для таких поездок, в неё поместились косметичка и полиэтиленовая папка с ксероксами нескольких самых её удачных статей – вдруг в издательстве полюбопытствуют. Так, налегке, она и отправилась.

На подходах к платформе Агнию встретила громадная толпа орущих парней – в одинаковых полосатых шарфах, дурацких шапочках и колпаках с рожками. Некоторые из них размахивали полосатыми флагами. Этот разноголосый ор она услышала, как только поднялась от метро по лестнице туда, откуда отправлялись пригородные электрички.

– Опять «зенитчики» едут, – с неудовольствием проговорил рядом с Агнией пожилой человек с двумя потёртыми чемоданами, грузно ставя их на асфальт. – Вот уж непруха, так непруха!

И точно – это были футбольные фанаты, стриженные коротко мальчишки лет по шестнадцать-восемнадцать. На всем, что они на себя нацепили, и на флагах была одна и та же надпись – «Зенит». Ей даже показалось, что лица у них одинаково туповатые – словно все они вышли из той же экспериментальной установки, где клонировали овечку «Долли». Фанаты штурмовали вагоны именно её поезда – ведь он был самым дешёвым, а порядок на платформе пытались навести десятка полтора омоновцев, но делали они это довольно вяло. И, продираясь сквозь толпу парней, Агния испугалась всерьёз – ещё не хватало ехать вместе с этой ордой! Тогда уж не только не выспишься, потому что они наверняка напьются, едва поезд тронется, но и вообще хлебнёшь неприятностей. Однако «зенитчики» прорывались в конец поезда, а её вагон, находившийся у самого локомотива, оказался чистым, проводница приветливой, соседи – тихими и вполне приличными людьми. Даже постельное бельё, которое ей выдали, было хорошо выстиранным и относительно новым. Оказалось, что и в плацкартном вагоне тоже иногда ехать не так уж страшно, особенно, если дорога занимает всего одну ночь.

Поезд приходил в Москву в девять с небольшим, а встречу в издательстве назначили на час дня. Это время было тоже удобным, она решила, что четырех часов хватит как раз на то, чтобы сделать в вокзальной парикмахерской укладку и не спеша добраться по подробно записанному адресу.

По дороге Агния ещё раз прокручивала предстоящий разговор с директором издательства на случай, если тот спросит о плане будущей книги. Мысли её на этот счёт можно было назвать выношенными. И касались они не только искусства и места в нем художника вообще, но и места самой Агнии в частности.

– В такой книге обязательно должна быть сквозная философская идея, – говорила она накануне отъезда Глебу, снимая со сковороды омлет. – Ты согласен?

– Безусловно! Без этого за неё и браться не стоит. Иначе получится аморфная куча всяческих фактов, – подтверждал муж, сооружая бутерброд.

– Как тебе мысль о том, что все в мире едино: и плесень на коряге, и камень, и облако, и человек, и птица, и цветок – все это едино, потому что все от Бога. Подходит? – спрашивала она через полчаса.

Глеб отрывался от ноутбука, секунду-две соображал и наконец догадывался, о чем жена спрашивает.

– Нормально. Правда, такое хорошо бы в книгу про кого-нибудь другого, вроде Альберта Швейцера. Так сказать, благоговение перед жизнью.

– Тогда можно сделать иначе. Просто выставить вопрос: кто мы в этом мире – случайные пришельцы со случайной судьбой или в каждой нашей жизни просматривается воля Божья? И с этим вопросом я прослежу за жизнью героя. Такое пойдёт?

– Это лучше, – подтверждал Глеб.

В юные года она часто мучалась и другим вопросом: талант – это чей дар? Он от Бога, от сатаны или результат случайного сложения генов? Его тоже можно было поставить в такой книге и попытаться на него ответить.

Прежде она считала, что искусство всегда имеет божественное происхождение.

И когда один знаменитый композитор говорил на встрече, что сам он – всего лишь инструмент, который принимает от неба мировую гармонию и переводит её в нотные знаки и звуки, она радовалась: это – моё! Я думаю так же. С другой стороны, ещё на первом курсе университета они с увлечением читали роман Томаса Манна. Тот самый: «Доктор Фаустус», конечно. И примеряли на себя судьбу Леверкюна. Всех их тогда жгло честолюбие, каждый верил, что обязательно станет знаменитым. И ради славы они были готовы на многое – даже на договор с дьяволом, как тот же Леверкюн, достигший немыслимых высот в искусстве и лишившийся всего человеческого.

Приблизительно в эти же годы она была на встрече со священником, даже каким-то иерархом Православной церкви. Зал в ещё не сгоревшем Доме писателей, куда они часто ходили, был полон. Люди стояли в проходах, на подоконниках.

Священника спросили о месте интеллигенции в мире.

– Не порадую вас своим мнением, – ответил священник, – но я так думаю, что интеллигенты, особенно на Руси – это продолжатели дела Каина. Что интеллигент считает главным в жизни? Сомнение. А веру он отвергает .

Тогда был разгар эпохи, которую называли перестройкой. И неожиданно люди, считавшиеся только что официальными изгоями, превратились для Агнии и её подруг во властителей Дум и глашатаев истины. Точно такими же стали для них и те священники, которые не боялись выходить на публику – ведь Церковь тоже едва поправлялась после гонений. Священников, умеющих разговаривать с людьми, тогда было немного большинство, мягко говоря, даром красноречия не обладало.

И слова того иерарха не только врезались в память, они постоянно мучили Агнию: как, неужели и она со своими сомнениями, исканиями, любовью к театру – тоже от Каина? а великие мастера, поэты и композиторы, без которых она не представляла своей жизни, и они – Каиновы наследники? Получалось, что опять оживал старый вопрос, который обожали часто задавать прежние властители: «С кем вы, мастера культуры?» Только ответ на него теперь был известен сразу и ничего хорошего не обещал.

С годами эти терзания ранней молодости поутихли, да и столько с тех пор им всем пришлось пережить разочарований и сложностей, что Агнии стало не до абстрактных размышлений. Надо было постоянно думать, как бы и где ещё заработать буквально на хлеб. И лишь в редкие мгновения, когда она натыкалась на талантливо написанные статьи или рецензии кого-нибудь из знакомых, в ней снова просыпались прежние мысли, только теперь они имели другой, горький привкус.

В школе она привыкла получать за сочинения только «отлично», и её работы вывешивали на разных выставках городских олимпиад. Она и в университете ходила среди особо одарённых, поэтому с лёгким снисхождением смотрела на остальных. И в газете к ней сначала относились так же.

Но в последние годы пришли другие. Они были школьниками, когда она заканчивала университет, а некоторые так и не кончали никаких университетов.

Сначала их манера письма казалась ей разнузданно-придурковатой, типичным молодёжным стёбом. И она даже пробовала их учить, гордясь своим изящным классическим стилем. Но скоро сама почувствовала, что её статьи, которые она так старательно выписывала, по несколько раз прокручивая каждое построение, рядом с текстами тех, кого хотела учить, выглядели тяжеловесными и архаичными, как старинный дредноут. А в приколах молодёжного стёба вдруг проявлялась неожиданная глубина и чувств и мыслей. И Агния ощущала, что новые таланты постепенно оттесняют её вместе с её классическим стилем куда-то на обочину. Как тут было не вспомнить доктора Фаустуса и способ, с помощью которого он занял свои вершины.

Однако вот же – издательство поручило писать большую серьёзную книгу именно ей, а не этим девочкам и мальчикам. Так что в рецепте доктора Фаустуса необходимость отпала.

«Так и скажу директору, если он спросит меня о сверхзадаче: борьба Бога с дьяволом на пространстве души человека. В душе художника такая борьба происходит особенно обострению».

С этими мыслями Агния вышла из вокзала и сразу наткнулась на стрелку, показывающую путь к валютному обменнику. Как ей и говорили дома, курс здесь был намного выгоднее.

В кошельке у неё лежало несколько десятирублевых бумажек и отдельно – сто долларов. Неприкосновенный запас из семейного бюджета, на который она и рассчитывала сделать укладку, а после издательства купить подарки мужу, брату, его жене Лене Штопиной и коллегам. И, может быть, сходить на спектакль.

Она спустилась по лестнице в подземный переход, который вёл к Казанскому вокзалу, и там вторая стрелка указала ей дорогу к тупичку. В этом тупичке была каморка, где, судя по всему, меняли валюту. Здесь все было обычно – окошечко с отверстием внизу, за окошечком девушка-кассир. Оттуда как раз отходила женщина с пачкой русских пятисотенных купюр. Но едва Агния подошла к окошку, как к ней сзади приблизился интеллигентного вида мужчина, . Свои деньги и паспорт он держал уже наготове.

– Вы тоже менять? – спросил он нетерпеливо.

– Да, – подтвердила Агния и полезла за стодолларовой купюрой.

На всякий случай, чтобы мужчина не пролез вперёд неё, она спросила кассиршу:

– Сто долларов можно поменять?

Но кассирша вдруг вместо ответа выставила перед отверстием в окне табличку с надписью «технический перерыв». А потом голосом, усиленным громкоговорителем произнесла:

– Освободите помещение.

– Ну что делать?! Что делать?! – простонал нетерпеливый мужчина в очках, который стоял следом за ней. – Вот ведь не везёт! – Он взглянул на сто долларов, которые продолжала растерянно держать вместе с паспортом Агния, и его вдруг осенило. – Вам же нужно их продать? – обрадованно спросил он.

– Да, естественно.

– А мне – купить. Стоят два приличных человека и мучаются! Продайте их мне, и наши проблемы будут решены.

«В самом деле, почему бы не продать?» – подумала Агния. Но чтобы не продешевить, на всякий случай спросила:

– По какому курсу?

– Да по тому же, по которому она меняет. Неужели вы думаете, что я вас хочу облапошить?

Они вышли из каморки и, отступив от неё ещё на несколько шагов, занялись обменом.

– Внимательно следите за моими руками, – попросил мужчина и показал свои деньги. – Я их пересчитываю, чтобы вы были спокойны. Видели? Получается даже на десять рублей больше, но леший с ней, со сдачей.

– Нет-нет, я сдачу найду! – проговорила Агния.

– Теперь покажите ваши доллары. Вы извините, мне тут недавно подсунули фальшивые, и жена так меня изругала!

– У меня настоящие! – смущённо отвела Агния подозрения.

– Я вам верю, но, знаете, «доверяй да проверяй!» – Улыбаясь, мужчина взял её купюру и на вытянутой руке протянул к свету. – Что-то не вижу полоску, – сказал он озабоченно.

И тут рядом возник человек в добротном кожаном пальто.

Он и сам выглядел добротно – высокий, широкоплечий, солидный.

– Марш в обменный пункт, здесь вам нечего делать! – прикрикнул он.

– Извините, мы сейчас уходим… – начала было Агния.

– Я кому сказал: марш в обменный пункт! – Человек крикнул на них так грозно, как кричат обычно взрослые на расшалившихся подростков.

– Ладно, не везёт так не везёт, куплю в другом месте, – сказал интеллигент, вернул Агнии доллары и стал подниматься по лестнице наверх, к вокзалу.

Агния тоже хотела было пойти за ним, но скользнула взглядом в сторону тупичка и с радостью обнаружила, что касса обмена снова открылась. Она даже хотела крикнуть своему неудачливому обменщику, но того уже на ступенях не было.

По-прежнему держа паспорт вместе со стодолларовой купюрой, Агния побыстрей подошла к окошку обменника.

– Пожалуйста, все сто долларов.

К её удивлению, кассирша даже не притронулась к её паспорту.

– Возьмите свои деньги и посмотрите, что вы мне суёте. Надо быть внимательней, женщина!

– Я сую вам сто долларов, – в тон ей ответила Агния. – Это вам надо быть внимательней. И к тому же вежливей.

– Посмотрите! – насмешливо проговорила кассирша. – Я вам говорю: посмотрите!

Агния недоуменно вытащила свой паспорт вместе с деньгами назад. И тут только разглядела, что вместо стодолларовой купюры она предлагала обменять один доллар. Но ведь несколько минут назад У неё в руках были самые настоящие сто долларов! Сколько раз она сама говорила о том, что никогда ни при каких обстоятельствах нельзя менять валюту вот так, у незнакомых людей. И попалась сама.

Надеясь догнать мошенника, который только притворялся интеллигентом, она выскочила из обменника в подземный переход и около ступеней наткнулась на того самого солидного человека в добротном кожаном пальто.