Текст книги "Ход черной королевы"

Елена Миронова
Ход черной королевы

* * *

Жанна, нежась на шёлковом белье, приятно холодящем кожу, с удовольствием рассматривала новый браслет, подаренный ей любовником. В ярких лучах утреннего солнышка бриллианты слепили своим светом глаза, сливаясь с платиновой оправой. Казалось, что всё запястье молодой женщины утопает в блеске алмазов, окружая его своеобразным драгоценным нимбом.

Жанна ещё немного полюбовалась роскошным подарком, и со вздохом опустила руку. Потянулась мягко, как кошка, выгнув спину, и наконец-то поднялась с кровати.

Резник уже давно ушёл на работу, но на столе её ожидал любовно приготовленный им завтрак: из сочных, тёмно-бордовых ягод клубники на столе было выложено довольно большое сердечко. Стрелу, пронзившую его, имитировали два маленьких французских круассана, один из которых находился в центре сердечка, а другой – за кругом, и апофеозом всего этого сооружения как раз и служил так называемый наконечник стрелы – бархатная коробочка, точно так же выполненная в форме сердечка, с тем самым браслетом внутри, которым Жанна восторгалась битый час, вернувшись в постель.

Теперь же, не снимая драгоценность, она уселась на кончик стола, болтая босыми ногами, и стала рассеянно поедать ягоды, с нежностью вспоминая прошлую ночь.

Впервые за два месяца их встреч Резник признался ей в любви. Жанна улыбнулась, вспомнив его неуклюжее, но такое трогательное признание уже не юного мужчины, который забыл слова любви.

Впрочем, она уже давно чувствовала, что он «готов», что он на самом деле без ума от неё, что зрелый, состоявшийся мужчина влюбился, как мальчишка. С одной стороны, это её радовало, и подогревало тщеславие и самолюбие. Ну как —же, она сумела добиться своего, и заполучить себе в любовники такого человека, который за тридцать лет брака с женой ни разу не заводил романов. Это чего-то да стоило! Правда, Анатолий Максимович признался, что однажды имел связь с женой друга, но связь та была разовой, поэтому её можно не принимать всерьёз.

Жанна улыбнулась, увидев в зеркале своё отражение: в коротенькой ночной рубашонке, нежного голубого цвета, в тон шёлковому же постельному белью, с растрёпанными после сна волосами, с шикарным браслетом на руке и с перепачканным клубничным соком ртом, она походила на совсем юную девчонку, беззаботную и легкомысленно-счастливую. Как будто и не было в её жизни тех страшных событий, убийства отца, вероломного плана Милы, сломавшего ей жизнь, предательства Павла, многих месяцев жизни под чужим именем, с чужой судьбой, и с ненавистным убийцей – Мальчиком.

А ведь ей ещё только будет 22 года! В эти годы молодёжь обычно только выбирает дорогу в жизни, а Жанна словно уже прожила её большую половину. И ещё её угнетала вторая, оборотная сторона её связи с могущественным Резником, владеющим крупным нефтяным холдингом «Теллурика – нефть». Эта другая сторона была тёмной, мрачной, подобной той воде под причалами, в которой прячутся различные ядовитые рыбы и другие морские существа, с которыми лучше не встречаться, и периодически забредают акулы. Эта оборотная сторона очень тяготила Жанну и при каждой встрече с любовником она всё сильнее чувствовала свою вину. Но исправить ничего не могла: их свидания и были затеяны ею именно ради этой тёмной стороны. Жанна чувствовала себя настоящим оборотнем, и это её очень угнетало. Она и подумать не могла, что человек, владеющий заводами, нефтяными месторождениями, оливковыми рощами, виллами по всему свету, огромной сетью бензоколонок и многим, многим другим, окажется таким светлым. Другого, лучшего слова, Жанна и подобрать бы не смогла. Резник ассоциировался у неё именно со светом. Но не резким, ослепляющим, при котором и глаза-то открыть нельзя, а мягким, очень тёплым и крайне уютным, настоящим спасительным светом, рядом с которым ей страстно хотелось отогреться, и сбросить тот ледяной обруч, сковывающий её сердце. Но она не могла это сделать, не имела права. У неё была своя миссия, и она должна её выполнить, несмотря на свою явную симпатию к этому человеку, неожиданно оказавшемуся таким славным, таким добрым, и таким… настоящим! Именно это и не давало Жанне наслаждаться жизнью в объятиях Резника. Постоянное осознание того, что она его обманывает, использует его любовь к ней в корыстных целях, медленно убивало её и заставляло чувствовать себя настоящей дрянью, такой, как Мила, которая ради достижения собственной цели повернула её жизнь в другое, кошмарное русло. Чем же Жанна отличалась от неё теперь?

– Вы что, ослепли и оглохли? – не выдержав, заорал Антон.

Он едва удержался, чтобы не швырнуть в свою секретаршу чем-нибудь тяжёлым. Она постоянно его раздражала, и он не понимал, как Павел умудрялся работать с этой дурой. Впрочем, такому вахлаку, как его сводный брат, ничего не стоило повторять изо дня в день по нескольку раз одно и то же, чтобы эта глупая тётка поняла. А вот Антон вовсе не намерен был тратить драгоценное время на вдалбливание простейших истин в голову секретарши. Ну неужели так сложно запомнить, что с утра он пьёт чай с молоком и сахаром, в обед – только несладкий и крепкий чёрный кофе, обязательно с лимоном, а вечером любит пригубить стаканчик – другой прохладной минеральной воды?

– Знаете, Нина Николаевна, – шипящим от злости голосом добавил он, – мне кажется, что даже ваш маленький внук уже давно бы это запомнил.

– У меня нет внуков, – поджав губы, ответила эта дура с идиотской «дулей» на голове.

– Извините, я не знал, что вы старая дева, – мстительно улыбнулся ей Антон.

– У меня нет внуков, – повторила секретарь, – потому что дети ещё маленькие.

– Я был уверен, что в вашем возрасте у вас уже внуки.

Антон расслабился и откинулся на спинку удобного кресла из кожи терракотового цвета. Почему-то эти пикировки с секретаршей доставляли ему массу удовольствия. Ему не приходило в голову, что эти маленькие скандалы, которыми он тешится, помогают ему расслабляться в середине рабочего дня. Работа оказалась очень напряжённой и требовала большого внимания к мелочам и чрезвычайного упорства. Антон был уверен, что легко справится с ней, но получилось так, что ему стоило большого труда удерживаться на плаву и быть начальником юридического отдела такого огромного холдинга, как Теллурика – нефть. Абсолютно каждый день вырисовывалась куча проблем, требующих немедленного решения. Антон упорно решал эти маленькие и большие проблемы, большинство из них успешно. Но он страшно уставал, и даже сам обнаружил, что его характер испортился после того, как он пришёл на службу в нефтяной бизнес. Впрочем, это как раз его не слишком – то огорчало. Если кому-то не нравится, как он себя ведёт, это не его проблемы. Равно как и если среди подчинённых начиналась смута, Антон быстро делал звонок в отдел кадров и просил подготовить увольнение смутьяна. После увольнения уже трёх человек, остальные сотрудники наконец-то притихли и стали его побаиваться. В конце концов, терять такое доходное место никому не хотелось. Теперь Антон чувствовал себя царем и богом, и требовал к себе такого же отношения. Во всяком случае, секретарь могла бы и не путать напитки, потому что пить утром кофе с молоком, а днём – несладкий пустой чай он не намерен.

– Пожалуй, я вывешу специально для вас на вашем компьютере распечатку с набором напитков, которые я предпочитаю, – уже успокоившись, произнёс он.

– Как угодно, – сухо ответила секретарь, забирая у него из-под носа стакан минералки.

Уже выходя из его кабинета, Нина Николаевна повернулась к нему и обронила:

– Между прочим, мне тридцать шесть, в этом возрасте, как правило, внуки ещё не появляются.

Дверь захлопнулась. Антон первое время молча смотрел на дверь, а затем улыбнулся. Секретарша, конечно, дура, причём старая дура, ведь тридцать шесть для женщины – это практически закат, но фигура у неё отменная. Антону нравились такие фактурные женщины, с ярко выраженной женственной фигурой – большой грудью, тонкой талией и приличного размера филейной частью.

Кроме того, у Нины Николаевны также были длинные ноги, которые она обтягивала строгой узкой юбкой до середины колена, согласно протоколу и фейс-контролю корпорации.

Антон почувствовал лёгкую эрекцию и взглянул на часы. Ещё только середина рабочего дня, что же делать?

Он схватился за телефонную трубку и позвонил Миле, попросив её явиться к нему немедленно. Впрочем, вряд ли это была просьба. Тон его, как обычно, был приказным.

Шахид с недоброй усмешкой смотрел на племянницу.

– Я не верю, что за два месяца ты ничего не смогла узнать, – его взгляд словно просверливал дыру в голове Жанны, и она неосознанно поёжилась, хотя за окном полным ходом шло жаркое лето.

Тем не менее, тон её был твёрдым.

– Я уже устала тебе объяснять, почему это происходит. Макс снимает мне квартиру, а сам заезжает на какое-то время, даже ночует крайне редко. Если ты не в курсе, у него семья, – не удержавшись, прибавила она. – В этой квартире он не ведёт никаких переговоров, вообще отключает телефон, и не носит с собой ноутбук.

– Это понятно, он же идёт к любовнице, чтобы потрахаться с ней, – пожал плечами Шахид.

– А разве ты не этого хотел? – вспылила Жанна. – Ты же сам заставил меня лечь к нему в постель!

– Нет, – взревел Шахид, – я не этого хотел, совсем не этого! Думаешь, я заставил тебя спать с ним для вашего обоюдного удовольствия? Дура! Роль шлюхи тебе отлично удалась, но ты забыла, какую цель мы преследовали?

– Мы? – усмехнулась Жанна. – Ты хочешь сказать, что мы с тобой одной крови – ты и я?

– Не надо мне цитировать «Маугли», я и сам читал Киплинга, – успокоившись, перешёл на более мирный тон Шахид. – Но ты сама не понимаешь, как затягиваешь всё дело! Сколько ещё я должен ждать? Мне надоело выслушивать от тебя одно и то-же! Когда, наконец, ты раскрутишь этого ишака?

Он поднялся со стула и подошёл к окну.

Жанна вздохнула. Она тоже постаралась обуздать свои чувства и держать себя в руках. Одними криками и упрёками ничего не добьёшься.

– Дядя, – мягко произнесла она, и Шахид вздрогнул.

Жанна уже очень давно не называла его дядей. Последний раз она говорила так, когда ещё Малик был жив. – Ты хочешь получить огромное богатство, урвать крупный куш, – продолжала она, – так почему же ты не можешь потратить на это какое-то время и не торопить меня? Сам знаешь: потом всё окупится!

– Я и так жду слишком долго, – проворчал Шахид, – из-за проклятого Резника вся моя жизнь перевернулась вверх тормашками – шмармашками. Мне надоело ждать. И Семье надоело. А ты там с ним развлекаешься, пока мы тут выживаем.

Жанна опустила глаза. Шахид нагло врал, и она это знала. Несмотря на все трудности и потери, которые перенесла их община, причём по вине самого Шахида, никто не голодал и не пытался выживать, едва барахтаясь на плаву. Всё было более-менее стабильно. И это ведь она приложила к этому руку. Пока Шахид был в больнице за границей, Жанна много работала, чтобы вернуть Семье утраченное. И во многом преуспела. А теперь Шахид снова вернулся на готовенькое и ещё упрекает её. Но ей нельзя ругаться с ним, потому что Полина – у Шахида. Её дочь – заложница этого чудовища, и Жанна должна быть кроткой.

– Я прошу тебя, подожди ещё немного, – взмолилась она. – Макс должен ко мне привыкнуть, и полностью доверять. Сам понимаешь, сейчас его нельзя спугнуть, потому что у нас есть только один шанс, и торопиться ни в коем случае не стоит. Через какое-то время он поймёт, что я с ним не просто так, из любопытства или ради его денег, увидит во мне родную душу, и станет делиться переживаниями. Я ведь пока не могу спрашивать у него, почему он так устал или почему так задумчив. Потому что если он что-то заподозрит, конец нашему плану. Но зато потом ты останешься доволен – обещаю.

– И сколько ещё ждать? Месяц, два, год?

Шахид вернулся на своё место и сел за стол. Он понимал, что племянница права, но ему не хотелось терять драгоценное время. Его люди за его спиной до сих пор перешёптываются, и он знает, о чём. О том, что он подставил Семью под удар, затеяв войну с Резником, и понёс большие потери, не только материальные. Пострадали и люди Семьи, и его собственный сын, Рафат. Парень ослеп и практически ничего не видит. Операция невозможна, она не принесёт успеха, так сказали врачи.

И теперь для Шахида стало делом чести довести эту эпопею с каспийской скважиной до конца. Он докажет своим людям, что не лыком шит – так, кажется, говорят русские. Он подарит Семье эту скважину, сделает такой роскошный подарок, и тогда им всем хватит денег до конца жизни – и их жизни, и жизни их детей и внуков. И эта скважина, которая уже стала идеей фикс для Шахида, с каждым днём оказывается всё ближе и ближе, по мере того, как становится ближе Жанна к Резнику. Но всё равно она ещё так далека от Семьи и от него, Шахида. И это постоянно терзает и мучает его, лидера азербайджанской группировки. Неужели же Жанна не может этого понять, неужто не может ускорить события? Он так боится, что всё сорвётся, что в любой момент Резник может бросить свою любовницу, как только она ему надоест. Значит, надо торопиться, пока ещё не поздно!

Он взглянул на племянницу, и ему в голову пришла неожиданная идея: а что, если у этой девчонки просто больше терпения и больше мудрости, чем у него самого? И только поэтому она чётко следует своему плану, не торопясь, без лишней суеты?

Шахиду стало не по себе, и он приказал себе выбросить эту чушь из головы. Жанна – совсем молодая, она не может быть мудрой. Уж во всяком случае, не такой мудрой, как он сам. Это его немного успокоило, и он позволил племяннице продолжить её план.

– Но помни, что Полина остаётся у меня, – тонким голосом заявил он в самом конце их встречи. – И не вздумай хитрить: ты знаешь, я скор на расправу. Не пощажу!

– Как я могу это забыть? – тяжёлым взглядом окинула его Жанна. – Думаешь, из-за чего-то другого пошла бы я на это? Только ради дочери, только ради неё.

– Ну, – протянул Шахид, – мне кажется, ты уже сама втянулась. Вижу, ты уже и имя для него придумала, Максом называешь.

– Я называю его Максом, – вспыхнула Жанна, – потому что он рассказал, что в детстве ему очень хотелось носить это имя. Кроме того, так звали его отца.

– Ну, вот видишь, – хихикнул Шахид, – у вас уже всё хорошо. А как он тебя называет? Лапочкой? Или пупсиком? Своей девочкой?

– Азербайджанской шлюхой, – грубо ответила Жанна, вплотную подходя к двери. – На сегодня мы закончили. Мне пора к дочери.

Она вышла и хлопнула дверью. Шахид опустил глаза. Он чувствовал, что перешёл границы дозволенного, и даже почувствовал нечто вроде угрызений совести. Да уж, конечно, покойный Малик не одобрил бы его плана, не разрешил бы дочери стать любовницей Резника, даже ради дела.

Шахид поднял голову. Да, это так, но он – не Малик. И ради дела он сам готов на всё, поэтому может требовать того же и от своих людей.

Павел с отвращением смотрел, как его мать сюсюкает над Антоном, трогает его лоб, думая, что тот заболел.

Антон, набравший не меньше пяти или даже семи килограммов после появления в доме Резников, лежал на диване, а мать прижимала к его лбу мокрое полотенце.

– Ладно, мама, хватит, – наконец соизволил он ответить ей и отвёл её руку с полотенцем в сторону. – Я не болен, просто сильно устал.

– Я поговорю с Толиком, он чрезмерно нагружает тебя, – продолжала суетиться Любовь Андреевна.

– Прекрати, – повысил голос Антон, – не надо ни с кем говорить. Это моя работа.

– Но ты такой измученный, я уверена, что у тебя повышенная температура, – беспокоилась мать. – Нельзя же столько работать, дорогой, ты гробишь собственное здоровье!

Павел выпустил изо рта пять колец, сотканных из сигаретного дыма. Некоторое время назад он начал курить, и это занятие доставляло ему удовольствие.

– Павел, прекрати, – недовольно отозвалась Любовь Андреевна. – Разве ты не видишь, что твоему брату плохо?

– Можно подумать, мне хорошо, – пробормотал Павел, но занятия своего не прекратил. – Ма, ты знаешь, что Чарли Чаплин завещал миллион долларов тому, кто выпустит девять колец из дыма одной сигареты? – весело спросил он. – Причём эти кольца должны идти подряд, одно за другим!

– Так ты тренируешься? – поддел его Антон.

– Ага, – согласился Павел, выпуская новую порцию дыма.

– Сынок, иди на балкон, или выйди на улицу, – проговорила Любовь Андреевна, вспомнившая, что Павел тоже её сын. – И вообще, я не понимаю, почему ты травишь себя этой гадостью! Ни папа, ни Антон не курят, а ты вот…

– Семья не без урода, – резюмировал Павел. – И, потом, должен же в этом доме и у меня быть порок!

– Что это значит? – насторожилась мать, оторвав взгляд от Антона и переведя его на Павла.

– Только то, что я сказал, – пожал плечами Павлик. – У каждого в этом доме есть крупные недостатки, практически порочные, почему же я должен оставаться чистеньким?

– Это ты о чём? – напряглась Любовь Андреевна. – Какие могут быть пороки у нас с папой, у Антона?

– А ты разве не знаешь? – засмеялся Павел. После половины бутылки виски, которую он выпил совсем недавно, ему не стоило никакого труда сказать прямо в глаза матери о том, что она предпочитала не замечать. – Твой порок – это слепая любовь к нему, – он кивнул на лежащего с закрытыми глазами Антона.

– Что ты несёшь, Павлик? – всплеснула руками мать. – Какой же это порок? С каких пор материнская любовь стала порочной?

– Материнская любовь – нет, а твоя – она слишком чрезмерная, прямо-таки навязчивая, – спокойно ответил Павел, закуривая новую сигарету. Он стряхивал пепел прямо на пол. – Ты перестала замечать кого бы то ни было, кроме старшего сына, перестала уделять внимание отцу, разве это не порок? Самый настоящий! Наш Антон тоже порочен: он абсолютный, исключительный эгоист. Не видит никого вокруг, кроме себя. Он спокойно использует всех окружающих в собственных целях, и также спокойно выбросит их за борт после исчерпания всех ресурсов. Кроме того, он жуткий карьерист, а это всегда порочно. Потому что в конце концов карьеристы считают, что цель оправдывает средства, а это страшно, не правда ли, мамочка?

– Чепуха, – отрезала мать, хотя Павел видел, что ей не по себе. – Значит, на своего отца ты тоже поставишь клеймо порока, ведь он тоже карьерист?

– Нет, он не карьерист, – немедленно возразил Павел. – Он трудоголик, а это разные вещи. Он много работает не за тем, чтобы продвинуться по служебной лестнице, а просто любит и хочет работать. Работа – это его жизнь.

– Просто ему уже некуда продвигаться, – подал голос заинтересовавшийся идеями Павла Антон. Павел отметил, что он не опроверг его слов, когда они касались Антона. – А каким пороком ты наделяешь себя?

– Самым лёгким и исправимым из пороков всех живущих здесь, – моментально ответил Павел, – пьянством, банальным алкоголизмом!

– Да уж, от скромности ты не умрёшь, – подхватила мать, – надо же, самым лёгким… Так почему бы тебе не исправиться и не стать святым, ведь больше пороков ты, кажется, у себя не находишь?

– А я просто не хочу, – пожал плечами Павел. – Мне нравится быть алкоголиком. Когда пьёшь, то забываешь о пороках всех окружающих и сосредотачиваешься только на своих.

– Философ нашёлся, – хмыкнул Антон и приподнялся на локте над диваном. – Но ты так и не сказал про порок твоего отца.

– А про порочность моей жены ты не хочешь услышать? – удивился Павел и с удовлетворением отметил, что Антону стало немного не по себе. Он опустил глаза и явно растерялся.

– Павел, – предостерегающе подняла указательный палец вверх Любовь Андреевна, и младший сын замолчал.

Он отвернулся от матери и брата, и поднялся с кресла.

– Что-то я утомился, – бросил он им, уходя из комнаты. – Впрочем, напоследок ещё могу сказать вот что: у папы с Милой есть кое-что общее. Это их порок.

Любовь Андреевна растерянно взглянула на Антона, тот пожал плечами.

– У нашего папы нет пороков, – вдогонку сыну бросила мать.

Уже наполовину скрывшись за дверью, Павел повернулся.

– Желаю тебе оставаться в столь приятном заблуждении до конца жизни, – сообщил он и исчез.

Резник откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Ему не требовался отдых, он совсем недавно появился на работе, но он непременно должен был дать себе пару минут – для того, чтобы подумать об Ирине. Эта девушка вкралась в его сердце, завладела его душой, поселилась в его мыслях. Он вспоминал о ней каждый день, каждый час, и даже чаще. Даже во время совещания он думал о её бездонных чёрных глазах, даже сидя за компьютером, он видел на мониторе её лицо, даже на переговорах с иностранными партнёрами он постоянно вспоминал о прошедшей ночи, о её ласковых руках и податливом юном теле.

Анатолий Максимович сделал усилие над собой, чтобы погрузиться в работу и хотя бы на время выбросить Иру из головы. Но это оказалось невозможно. Он перестал бороться с собой и позволил воссоздать в памяти её образ. Он с нежностью думал об этой странной девушке, так изменившей и наполнившей его жизнь в одночасье. Сейчас он с ужасом вспоминал, что не хотел праздновать свой юбилей, и с трудом поддался на уговоры жены и невестки. А ведь если бы не это торжество, он мог бы никогда не встретить Ирину!

Анатолий Максимович потянулся было к телефонной трубке, чтобы услышать её ставший родным голос, но пересилил себя. Ему было очень стыдно перед женой. Они прожили вместе почти тридцать лет, и он ни разу не изменял Любе, если не считать того случая с Галкой, женой Ковалёва. Никогда он не собирался заводить себе молодую любовницу по примеру коллег и партнёров, которые кроме жены и штатной любовницы также позволяли себе интрижки на стороне. Он никогда не кичился тем, что много лет живёт с одной и той же женой, любит её и уважает, он не кричал на каждом углу о своей совести, которая не позволяет ему иметь молодую подружку. Ему просто не нужна была любовница. Жена понимала его с одного взгляда, они стали духовно близки, а при такой близости секс уже не имеет никакого значения. Но и в интимной сфере у них всё было в порядке. Слишком нагруженный работой, Анатолий Максимович уже редко чувствовал влечение, но всё —же сексуальные отношения в их семье были, и удовлетворяли обоих партнёров. Но, когда появилась Ирина, у него всё выветрилось из головы. Он повёл себя совсем не так, как обычно, забыл и о долге, и о совести, и о жене. Конечно, он мог бы оправдать себя, ведь жену после появления Антона словно подменили, она перестала замечать и мужа, и старшего сына. Но всё-же Анатолий Максимович Резник был мужчиной, настоящим мужчиной, который предпочитает смотреть правде в глаза и не подтасовывать события в свою пользу. То ли эта старая поговорка о том, что седина в бороду – бес в ребро, действует, то ли ему попалась та самая, единственная женщина, которая сумела столкнуть его с прямой, правильной дороги, и сделала это легко, одним мизинчиком. Анатолий Максимович улыбнулся, вспомнив, как она, стройная, побледневшая, сбросила с себя своё маленькое чёрное платье, и смотрела на него огромными чёрными глазами, выделявшимися на бледном лице. И он больше ничего не видел, кроме этих глаз, он растворился в них и пропал. Но до сих пор его удивляет и поражает его привязанность к этой девушке. Прошло уже два месяца, как они постоянно встречаются, а она не перестаёт радовать его. Что греха таить, он просто тает рядом с ней. Подумать только, а ведь он когда-то осуждал Ковалёва за молоденькую любовницу, и был уверен, что сам никогда не станет заводить интрижку, даже если ему сильно захочется это сделать. Хотя бы из уважения к Любе и семье, хотя бы ради того, чтобы не быть таким смешным, каким выглядел влюблённый Ковалёв.

Резник вспомнил ещё одну поговорку: от тюрьмы и от сумы не зарекайся.

– Я бы ещё добавил: от любви, – тихо проговорил он сам себе.

Несколько дней назад он впервые признался Ирине, что влюблён. Безумно, словно мальчишка, одержимый страстью. Он не видел других женщин, вернее, в каждой даме он видел только Ирину. В одной – её волосы, в другой – глаза, в третьей – тонкое лицо с выраженной восточной кровью. Умное, породистое лицо…

Резник вытащил из кармана носовой платок и вытер свой вспотевший лоб. Его существо боролось. Одна половина ратовала за Ирину, вторая взывала о долге, об общественности, о семье, о боязни огласки.

Но он знал, что вторая половина его сущности обречена на провал. Он не сможет без Ирины, он уже проверял. Ещё в самом начале, тогда, после их знакомства, он пытался отказаться от неё. Она не оставила ему своего телефона, а он и не просил. Она сама не требовала от него какого-то решения. Просто поднялась, оделась, спокойно допила шампанское, поцеловала его долгим поцелуем на прощание и всё оставшееся до посадки вертолёта время молчала. А потом так же молча исчезла с вечеринки в его честь. Правда, перед этим он успел узнать, что её привела на праздник Настя, для которой она делала эскизы каких-то украшений.

Анатолий Максимович две ночи не спал, прежде чем решился позвонить Насте и узнать у неё номер телефона Ирины. Заспанная Настя сначала даже не поняла, о ком идёт речь, а потом равнодушно, ничего не спросив, продиктовала ему заветные цифры. Резник что-то лепетал в трубку, что хочет заказать какой-то перстень, но племянница жены даже не слушала. Ей это было неинтересно, и она, он был уверен, совершенно ничего не заподозрила. Но это и к лучшему. Потом он ещё целые сутки мялся, пытался прятать клочок бумаги с драгоценным номером, даже собирался его порвать, но у него ничего не вышло. Эта странная девушка так интриговала его, так притягивала, что он не смог от неё отказаться. Сначала, правда, у него возникали мысли, что она могла специально подстроить всё это, и что скоро в газете выйдет разгромная статья о распущенных нравах олигархической верхушки, возможно, с фотографиями. Нынешние технологии позволяют спрятать крошечный фотоаппарат в обыкновенной ручке. Но прошло три дня, ничего не случилось, никто не шантажировал его и не пытался подсунуть ему компромат, и он, наконец, позвонил. Ирина взяла трубку и он почувствовал радость в её голосе. Она не спросила, откуда он узнал её номер, вообще ничего не спросила. Просто сразу предложила встретиться. И он тут же поехал на встречу к ней, хотя время было неподходящее, ему ещё надо было работать, но его тянуло к ней со страшной силой. Они встретились, и тут же направились в какую-то захудалую гостиницу поблизости. Он прятал лицо в воротнике куртки, Ирина не стала заполнять бланки и показывать паспорт, просто сунула администратору крупную купюру, и взяла ключ от номера.

А потом понеслось, словно снежный ком с горы… В конце концов он перестал противиться своим чувствам, перестал рваться на части, и принял всё, как оно есть. Резник не мог не признать, что Ирина словно вдохнула в него недостающую часть жизни – любовь. Нет, он по-прежнему любил Любу, но это была совсем другая любовь, не такая, какую он испытывал к Ире. Пожалуй, такой сумасшедшей любви, от которой дурманит голову и сердце замирает где-то там внутри, а потом ухает вниз, к животу, у него ещё не было. Тогда, давно, в молодости, когда он был без ума от Галки, которая вышла замуж за Ковалёва, он чувствовал что-то подобное. Но его нынешнее чувство было ещё сильнее и крепче.

Ирина ни разу не сказала, что любит его. Даже в ответ на его признание она только печально улыбнулась, и промолчала. А потом он увидел трогательную картину: отвернувшись к окну, она смахнула с лица несколько слезинок. Анатолий Максимович был уверен, что если Ирина и не любит его, то крайне близка к этому. Во всяком случае, иначе зачем бы она стала с ним встречаться, с человеком, который старше её почти на тридцать лет? Можно было бы, конечно предположить в ней хищницу, охотящуюся за его деньгами, но за все эти два месяца она ни разу не просила у него деньги, и отвергала его подарки – все, кроме цветов.

– Мне ничего от тебя не нужно, – повторяла она, обнимая его. И он ей верил. Но, когда несколько дней назад он преподнёс ей платиновый браслет с бриллиантами, после того, как рассказал о своих чувствах, она взяла подарок. Он видел, что она колебалась, не желая уступать ему и своим принципам, но после такого трогательного объяснения Ирина не смогла отказать. Тогда он остался у неё на ночь, сообщив жене, что сильно устал, и заночует на работе. Люба отнеслась с пониманием, она знала, что в «Теллурике» есть несколько специальных помещений, предназначенных для авральных дней и ночей, когда некоторым сотрудникам приходится ночевать на работе. Да и, потом, Анатолий Максимович не мог не признать, что в последнее время жене всё равно, придёт ли он ночевать, или нет. Она все силы отдаёт на обеспечение комфорта для старшего, недавно обретённого сына, и мужа и младшего сына совсем забросила. Конечно, он её не осуждал, и был уверен, что всё это пройдёт, когда Люба успокоится и привыкнет, что Антон никуда не денется, что он рядом с ней и будет около неё всю оставшуюся жизнь. Но период охлаждения к остальным членам семьи затягивался.

Резнику внезапно пришла в голову мысль: а что, если бы Люба относилась к нему так же замечательно, как и прежде? Тогда смог бы он оказать сопротивление своим чувствам по отношению к Ирине? И вообще, возникли бы у него эти чувства, не ощущал он себя таким заброшенным и никому не нужным?

Безусловно, ему бы очень хотелось сказать себе, что в создавшейся ситуации виновата жена. Что если бы она уделяла мужу больше времени, и не перестала бы выполнять свои обязанности, как жена, не только касаемо постели, то он бы и не посмотрел в сторону Ирины. Но, будучи честным человеком, он не мог этого сделать. Потому что попросту не знал и не был уверен целиком в вине жены. Чары Ирины оказались слишком сильны для него, неподготовленного к неожиданной любви, уже немолодого человека.

Мила проснулась в отвратительном настроении. А с чего ему быть хорошим, если всю ночь ей снился один и тот же жуткий сон – о том, что она потеряла всё и живёт теперь с рыжим Джонни, этим придурочным ветеринаром! Всю ночь она вертелась, как уж на сковородке, несколько раз просыпалась в холодном поту, и успокаивалась, что это только сон. Но, засыпая, она снова видела Джонни в качестве своего мужа, и снова пыталась проснуться. Так, промучившись всю ночь, поутру она чувствовала себя совершенно разбитой и измотанной.

Кроме того, её жизнь тоже не радовала: карьера Милы как певицы оказалась не особо-то успешной. И это уже не снилось, а происходило на самом деле. Она почему-то везде опаздывала, на многие встречи вообще не приходила, ничего не успевала, но искренне считала, что это в порядке вещей. И очень удивилась, когда заметила, что её больше не приглашают ни в радио-, ни в телевизионные программы. Композиторы больше не предлагают ей свои песни, и вдобавок от неё ушли два звукорежиссёра – одни из самых лучших в стране. Клипмейкер запросил огромную неустойку за то, что Мила затянула съёмки клипа на два дня. А что, разве она виновата, что у неё была мигрень? Подумаешь, ну выпила немножко лишнего вечером перед съёмками, а потом не могла подняться с кровати вовремя. Ну и что же теперь делать?