Текст книги "Невидимый город"

Глава 30

Утро следующего дня также начиналось ничего себе. За завтраком старший графенок изображал из себя важную птицу, младший расспрашивал Сайнема о чужанских обычаях. Графинечка появилась в самом конце – поднесла гостю чашу с пахучей водой для мытья рук. Сайнем попытался даже измыслить какой-нибудь невинный комплимент, но тут как раз началось.

Графинечка вдруг выпрямилась, застыла, словно суслик у норы, а потом крутанулась на каблуке, выплеснув при этом добрую половину воды на ноги бедному магу. Тот сквозь сжатые зубы пробормотал «Ну что вы, не стоит!», будто бы в ответ на извинения. Но никаких извинений не последовало – графинечка уже подбежала к двери, с размаху врезалась в нее плечом (от сырости все двери в замке открывались туго).

В проеме появился какой-то здешний смерд с круглыми от ужаса глазами, графинечка поманила рукой старшего марк графа, они долго шептались втроем, и наконец Карстен повернулся к Сайнему и сказал, запинаясь:

– Мой человек говорит, что ваши спутники вчера были убиты. Он собирал рябину в лесу и наткнулся на них. Я распоряжусь, чтобы тела доставили в замок.

* * *

Пока Сайнемовы солдаты с азартом, но без особых жестокостей вытаскивали обывателей Павинки из домов и сгоняли их на площадь к колодцу, сам командир старательно выпячивал вперед нижнюю челюсть и воображал себя свирепым дивом, который, еще лежа в колыбельке, посасывал кровавый кусок мяса, насаженный на конец отцовского копья. Наконец войдя в образ, он грозно глянул поверх голов вверенных ему смердов, померялся взглядами с двумя-тремя самыми задиристыми, принудил их отвести глаза и, удовлетворенный, пророкотал:

– Слушайте, таори! Кто-то из вас попытался напасть на меня, когда я впервые приезжал в ваши края. Вы знаете, что я попросту разогнал эту шайку, как стадо овец, и не стал ни преследовать, ни мстить. Но сегодня вы убили троих людей моего князя, и я уже не буду так любезен. Слушайте, таори! Или вы выдадите мне убийц, или мои люди устроят вам знатную порку. А если и это не освежит вашу память, то старших из вас я допрошу своими методами.

«Методы» Сайнема были куда мягче обещанной «знатной порки», он просто собирался напоить стариков кой-чем с Острова – и пусть болтают! Но об этом пока никто не ведал, а потому его угроза звучала весьма внушительно.

– Думайте, таори, и думайте быстрее!

Однако голос, нарушивший тишину, донесся не из толпы, а прямо-таки из-за спины Сайнема:

– Погоди, сержант! Погоди, не горячись.

Волшебник обернулся.

Надо же! На площадь заявились учтивая графинечка и ее младший брат собственными персонами! Видок у обоих – еще тот. Их одежда была до пояса измазана об траву и землю и вдобавок увешана репьями. На юбке графинечки виднелись отчетлиые следы песка, будто она молилась на коленях где-то в лесу. Но при этом выглядели оба весьма самоуверенными. Пришли настоять на своих правах? Ну хорошо, попробуйте!

– Домэнэ! Что привело вас сюда? – Сайнем мгновенно избавился от чужанского акцента и заговорил на чистейшем языке столицы с его мягким «чьоканьем» и «эканьем». – Домэнэ, я расследую убийство своих соплеменников. Вам есть что рассказать об этом?

– Мне – нет, – отрезала графиня. – Да и к чему? Пусть говорят сами мертвые.

– Домэнэ, вы уверены, что они смогут? – вежливо поинтересовался Сайнем.

– Я распорядилась оставить телеги с телами у околицы, – отвечала как ни в чем не бывало его противница. – Прикажите, чтобы мертвецов доставили сюда, и они многое смогут рассказать.

– Что ж, пожалуй.

Сайнем пожал плечами (пусть все – и свои, и чужие – видят, что он вежлив с дамой и соправительницей) и отдал приказ одному из своих солдат.

Три телеги, поскрипывая среди полного молчания, въехали на площадку перед колодцем. Графинечка без малейших колебаний откинула прикрывавшую трупы дерюгу. Сайнем поморщился: слишком хладнокровные женщины всегда были ему отвратительны. «Хладнокровная – этим все сказано!»

– Посмотри сюда, сержант! – распорядилась маркграфиня. – Смотрите все! Эти двое погибли от стрел. Вот у этого рана на шее, а здесь – на груди, над сердцем.

«Скар и Эрган», – отметил про себя Сайнем.

У этой демонстрации оказалась, по крайней мере, одна хорошая сторона: нынешней ночью ему предстояло писать подробнейшее донесение Армеду, чтобы тот мог послать весть в горы, родичам убитых. А чужанам важны детали: каким оружием да при каких обстоятельствах был убит их незабвенный. И тут хладнокровная графиня хорошо за него потрудилась.

– Но третьего убила не стрела! – вещала меж тем Энвер. – Он лежал в стороне от дороги, в подлеске.

Маркграфиня требовательно взглянула на братца, и тот важно кивнул, подтверждая ее слова.

– Похоже, он поскакал навстречу убийце, – продолжала маркграфиня, – и тот встретил его ударом в живот. Вот, смотри на рану, сержант! Это чужанское копье с топориком, другое лезвие так не бьет. Не Сын Ласточки, нет, рангом пониже, но пары баранов будет стоить.

Сайнем глянул на своих десятников, и те кивнули, подтверждая графинечкины слова.

– Твой человек упал с коня, и тот, кто сидел в засаде, добил его. Смотри, он раскроил ему топором череп. Смотри, сержант!

Изуродованным оказался Брес. Тот самый весельчак, которому даже на донжоне замка мерещились шустрые девицы. Чернявая меж тем гнула свое:

– Твои люди позатоптали все следы, но раны говорят сами за себя: такое могло случиться, только если в засаде сидел один человек. Он убил двоих двумя выстрелами, но в третий раз промахнулся, и ему пришлось драться врукопашную. Будь там банда, твой человек никогда не поскакал бы с дороги в лес. Они набросились бы на него прямо на дороге или еще раз обстреляли бы. Или дали бы уйти, а сами ограбили трупы. А этот никого не грабил. Только вынул свои стрелы и увел лошадей. Но третью стрелу мы нашли! Ту, которая прошла мимо цели. Смотри!

И графинечка, царственным жестом вытащив из рукава стрелу, протянула ее Сайнему. Тот (что поделать!) поднял стрелу повыше и показал дружине. Да, возразить было нечего. Почти нечего. Кленовая, наконечник хорошей ковки, оперенье выкрашено в зеленый цвет. Такую не сделаешь на коленке, сидя на завалинке. Королевская.

Смерды по-прежнему безмолвствовали (хорошо их вышколил старый маркграф!), но чужане загалдели. Как любые воины, они любили рассказы о драках, а графинечка только что угостила их хорошей историей. Однако если истинных людей убивают королевскими стрелами…

Начавший вызревать погром пресекла все та же графинечка следующей фразой:

– Королевские стрелы и чужанский топорик. Здесь не обошлось без грабежа, но в деревнях такого оружия не бывало отродясь.

– Почему же? – ядовито осведомился Сайнем. – Если вы считаете, что не обошлось без грабежа, то почему бы здешней шайке не ограбить сперва королевского гонца, а потом кого-нибудь из истинных людей? Или купить все это на ярмарке в Купели?

– Хорошо. – Графинечка не моргнула глазом. – Обыщите каждый дом, и, если вы найдете такую стрелу и такой топор, я сама передам хозяев в ваши руки.

– А если не найдем, это докажет, что хозяева сообразили вовремя спрятать оружие в лесу, – парировал Сайнем.

– Может быть, но вот это вы никогда не купите на рынке в Купели, – подал вдруг голос молчаливый братец.

С этими словами он извлек из-за пазухи короткий витой шнур: красная нить вперебой с золотой, а на кончиках – два резных костяных шарика, внутри которых перекатывались, звенели и сверкали сквозь резьбу стеклянные бусины. Завязка на кошелек, дорогая изысканная вещица, от которой за версту веяло столицей.

– Зацепилась за куст и повисла, – пояснил братец. – В этих краях таких прежде в глаза не видали.

Сайнем отдал стрелу одному из своих и взял в руки шнурок. Десси и Рейнхард приготовились к новому туру препирательств по поводу грабежа, обысков и схронов в лесу, но внезапно случилось то, что всерьез напугало шеламку.

С лица Белого Рыцаря разом пропали напускная важность и высокомерие – он вдруг поскучнел и посерьезнел, и Десси некстати вспомнила, что на языке чужан есть слово «забота», которое обозначает заботу матери о ребенке, дочери о родителях или мужчины об оружии, а есть слово «забота», которым обозначают гнойник на пальце или воспалившийся зуб.

«Что-то он знает, чего я не знаю, – подумала лже-графиня. – Непорядок».

– Хорошо, – сказал Сайнем. – Сейчас мы похороним мертвых, а потом будем искать убийцу.

Глава 31

Следующим вечером тела трех чужан вместе с бывшими при них вещами сгорели на трех кострах на берегу Павы.

Живые чужане остались не слишком-то довольны: их братьям пришлось отправляться на тот свет пешим ходом, но каждый понимал, что резать сейчас лошадей – безумное расточительство. Поэтому отобрали у павинских ребятишек деревянных коньков и бросили их в огонь.

«Заодно и плакальщики бесплатные объявились», – злорадно подумал Сайнем.

Его дружина утешилась, залив горе вином из графских подвалов.

Прошла половина луны… И еще несколько дней. Чужане не то чтобы прижились в замке, но, по крайней мере, осели здесь. Как и было уговорено с Карстеном, в самом замке осталось лишь десять человек, остальных определили на постой по деревням. Доменос Карстен уверял, что в случае необходимости Сайнемовы солдаты вместе с местными вояками мигом соберутся у стен замка, а так и дозоры нести легче, и люди быстрее сработаются. Сайнем счел это разумным. Поначалу он боялся возможных ссор и потасовок, но местные смерды и впрямь оказались народом вышколенным и выдержанным: приграничье все же, как ни крути. Многие из них сносно объяснялись по-дивьи, да и истинные люди не гнушались учить язык таори.

Только лошадей оставили в замке. Чернявая заявила, что конюх у нее отличный и всех обиходит и накормит за милую душу. Конюх, торжественно представленный Сайнему, оказался щуплым вертлявым старичком с совершенно проходимскими глазами, но дело свое он и впрямь знал: лошадки отъедались и прямо на глазах наливались красой и статью. Гривы всегда расчесаны, копыта расчищены. Больше того, стоило Сайнему зайти с ревизией на конюшню, как они разом начинали с умильными мордами кланяться и бить копытами, выпрашивая корочку или морковку.

* * *

Расследование смерти юной маркграфини Энвер Десси свалила на Дудочника. В конце концов, не зря же он копается в фамильных архивах, и вообще прославлен как существо грамотное и въедливое. О результатах он доложился вскоре после чужанских похорон:

– На кухне подслушал. Мильда со здешними кости бывшим хозяевам перемывала, а я как раз за стенкой случился.

– Ну и?

– Ну, в общем, все как мы думали. Девица завела себе полюбовника, братья узнали и под замок ее. Она от горя исчахла. Провинция, строгие нравы, то-се…

– Кого?

– В смысле с кем? Не знают.

– Мильда не знает?

– Мильда не знает.

– Погоди, они его убили?

– Нет. Утек. Исчез. Как – тоже неизвестно. Не иначе, Дэвид Копперфильд.

– Кто?

– Я шучу.

– Сколько лет прожил, а шутить не научился, – подвела итог Десси.

* * *

Враги внешние (то есть братец Армеда) и внутренние (то есть таинственный убийца, потерявший шнурок от кошелька) пока не давали о себе знать. И это было очень мило с их стороны, так как дел у чужанских гостей оказалось невпроворот. Погода стремительно портилась, солнце уже во все глаза глядело на наступающую из-за кромки леса зиму, и приходилось везде поспевать.

Переложить крышу на тех же конюшнях, утеплить денники, подновить казармы на первом этаже замка, переложить печи. Заложить на зиму сено, напилить дров. В общем, ссориться и сводить счеты некогда.

У Сайнема и прочих чужан оказался лишь один повод для дурного настроения – кормежка. Кормили тут и правда из рук вон. Это несмотря на то, что Сайнем приказал десятникам каждый день отправлять двух-трех человек на охоту, чтобы господа могли есть мясо, а солдаты – познакомиться с местностью, где им, возможно, придется воевать. Однако вся добытая дичина попадала на стол неизменно пережаренной и жесткой, как голенища сапог, утки воняли рыбой, на зайцах оставались клочья шкуры; компанию им составляла недосоленная овсяная или ячневая каша. Добытчикам из казарм доставалась все та же каша, но уже разогретая, а следовательно – подгоревшая.

Сделать тут ничего было нельзя. Бывшая кормилица хозяев замка ныне безраздельно властвовала на кухне, и две девицы, взятые ей в помощь, допускались только до чистки котлов, мытья блюд и горшков да разведения огня в печи.

Но вот что примечательно! Стоило Сайнему отлучиться с инспекцией и заночевать где-нибудь в деревне, как по возвращению в замок его ожидали остатки нежнейшего жаркого с пряной подливкой или последний кусок мясного пирога с душистыми кореньями, или холодная жареная рыба с неповторимой хрустящей корочкой. Все эти деликатесы просто молча кричали о том, что обитатели замка, стоит им остаться одним, предаются чревоугодию, а над ним просто издеваются. В иное время Сайнем обиделся бы и отомстил. Но сейчас ему было не до этого. Завязка кошелька – вот что по-настоящему волновало бывшего волшебника. Столичная штучка, вышедшая из моды года два назад. Как раз ровесница зеленому плащу, мелькнувшему в кустах у переправы. Ровесница, но не пара. Уж в этом-то Сайнем, бывший Обаяшка, разбирался, будьте уверены!

Вот и выходило, что в здешних лесах бродят по меньшей мере двое, а вернее – неизвестно сколько одичавших и чрезвычайно опасных убийц-аристократов. Кому такое понравится? И убедившись, что дела в замке и в деревнях идут своим чередом и без его неусыпного пригляда, Сайнем решил заняться расследованием всерьез.

Но не в одиночку. Здешним лесам он не доверял и взял проводника. Посвящать того в истинную цель прогулки нужды не было. В конце концов, почему бы благородному щитоносцу Халдону не поохотиться? Дело увлекательное, особенно в хорошей компании.

Кроме лука и колчана он прихватил с собой то самое «чужанское копье с топориком». Для конспирации. Если придется с кем-то столкнуться, Сайнем рассчитывал управиться, как обычно, с помощью магии, но, чтобы не раскрывать свое инкогнито, стоило сначала хоть немного помахать алебардой.

Глава 32

Белого Рыцаря и Рейнхарда хватились за ужином. Карстен тут же завел старую песенку: «Ведьма, я брата потерял!» Радка тянула свое: «Сестрица, раз уж его дома нет, может, пирожков испечешь?»

Десси уже начала прикидывать, успеет ли подойти до ночи тесто да не надо ли свистнуть лисиц, спросить, не заплутал ли в лесу Рейнхард-гуляка, но тут, как всегда, началась совсем другая катавасия.

Нежданный-негаданный явился в замок старший сын Хокакузнеца и, не слезая с седла, потребовал к себе шеламку. Когда Десси спустилась, он выпалил скороговоркой, что жена его Аниса рожает, а Гнешка говорит, что ребенок идет ногами и Дессины руки ей бы не помешали. Десси помахала Карстену и Радке – мол, простите, добрые люди, не до вас, разбирайтесь сами – и вскочила на лошадиный круп позади кузнецова сына.

* * *

Заблудились они ближе к вечеру.

Поначалу все шло хорошо. Сайнем с Рейнхардом и пары часов не побродили в чернолесье, как набрели на весьма примечательную полянку. Посреди нее имелся поросший травой маленький холмик, а молодая яблоня на холмике сплошь была обвязана лоскутками ткани, полосками меха и даже короткими цепочками из монет. Попадались на ветках и маленькие соломенные куколки.

– Это еще к чему? – играя в простачка, тут же спросил Сайнем у своего проводника.

– Да наверное, помер кто-то плохой смертью, – отозвался графенок. – Родня боится за него Шелам просить, вот и наплела подношений, чтобы их ветер перебирал, за того бедолагу молился.

– А-а-а! – понимающе протянул Белый Маг. – Ну что, дальше пойдем?

Он-то давно догадывался, что здешние обыватели без темной магии шагу не ступят. Немудрено, что в лесу всякого поразвелось.

Рейнхард замялся:

– Надо бы…

– Что?

– Да нет, так просто. Пошли.

Сайнем обошел полянку и обнаружил едва приметную тропинку. По ней и зашагали. Перешли верховое болото, снова углубились в лес. Раз даже спугнули зайца. Сайнем выстрелил, но неудачно. Рейнхард подобрал стрелу. Больше дичи не попадалось, но охотники то и дело снимали у корней крепких красноголовиков или белых. Места тут были совсем нехоженые.

В полдень перекусили хлебом и сыром на берегу маленького лесного озера. Отсюда уходило уже несколько тропинок, и Сайнем выбрал ту, которая шла приблизительно в сторону Купели. Рейнхард, похоже, смекнул, что охотиться сегодня они не будут, но не возражал. Дорогой они говорили о горах, о столице. Потом вдруг как-то разом стало темнеть и холодать. Белому Магу поднадоело блуждание по лесу; он решил, что на сегодня хватит и предложил повернуть домой. Повернули. Шли долго, но ни малейших признаков человеческого жилья не было видно.

– Мы туда идем-то? – спросил наконец Сайнем.

– Туда, – ответил Рейнхард весьма неуверенно.

Разговор как-то сам собой заглох. Снова вышли на болото. Холод пробирал уже до костей. Маленькие лужицы под ногами трещали молодым льдом. Месяц на убыли, совсем тонкий, и свету от него – на грош.

С горем пополам перешли болото, поднялись на горку. Рейнхард огляделся и указал Сайнему на ясно различимый просвет за деревьями.

– Вот она, дорога, никуда не делась!

Выбирались долго, снова пришлось огибать какую-то мокреть, проламываться через бурелом, потом попали в полосу сухих, в человеческий рост, камышей. Рейнхард бормотал:

– Сейчас, сейчас, немного – и выйдем.

Наконец камыши начали редеть. Охотники прибавили шагу. Снова пришлось идти в гору, даже забираться, цепляясь за редкие кривые кусты. Потом земля разом оборвалась. Они стояли на краю широкого оврага, по дну которого на глубине примерно в два человеческих роста струилась темная полноводная река. Чуть выше по течению от того места, где они стояли, она даже спрыгивала с двух плоских камней маленьким водопадиком.

– Ну все, – сказал Сайнем. – Притопали. До рассвета я отсюда не двинусь.

* * *

Дело было дрянь, это Десси поняла еще на пороге. Аниса уже не кричала, она хрипло, надсадно выла и скребла ногтями стену бани.

Гнешка плеснула ковшик воды на каменку и обернулась к шеламке:

– Давай раздевайся скорее, она уже вот-вот.

Словно услышав ее слова, Аниса закряхтела и на коленках поползла к двери. Десси заступила ей дорогу:

– Ты куда?

– Опростаться хочу-у-у! – провыла Аниса.

Гнешка уже ухватила ее за плечи и потащила к лавке.

– Пойдем, пойдем, голубушка, – ворковала она. – На низ тянет, значит, сейчас и родишь. Знаешь, как говорят: «С узким тазом, родит разом».

«Или вовсе не родит», – мысленно закончила Десси, раздеваясь до исподней рубашки. Она ставила на то, что Аниса не родит вовсе. Если и были у нее какие-то силы, она их израсходовала, пока лезла на стенку от схваток.

– Покажи руки! – попросила Гнешка.

И, приложив Дессину ладонь к своей, решила:

– Пальцы длиннее. Тебе гостя принимать.

Она не сказала «ребенка» – они трое уже переступили ту границу, за которой каждое лишнее слово может выйти боком.

* * *

Между тем охотнички развели костер и поджарили грибы на прутиках. Спускаться к воде по темноте они не решились – пришлось ограничиться мутным осадком со дна фляг.

Сайнем был «в восторге» от собственной изобретательности. Он ведь давным-давно, еще на Острове, поклялся себе, что больше никто его не обманет. И вот на тебе – доверил свою драгоценную персону малолетке авантюристу, у которого на лбу крупными буквами написано, что он за хорошее приключение отца родного продаст! Поистине, от любопытства кошка сдохла!

Сказать, что волшебник побаивался ночевки, означало недооценить его воображение. Он был просто в ужасе. Как выбираться из леса, он и понятия не имел, а в то, что их смогут разыскать, не верил. Не успеют. Если грянут настоящие холода, они тут и дня не протянут. Но коль скоро он волей-неволей оказался за главного, пришлось держать лицо.

Он собирался уже отправить Рейнхарда за порцией хвороста и спать, но тут горе-проводник притих и поднял палец вверх.

– Слышите! Идет кто-то!

Кто-то действительно шел, но, кажется, не по земле, а по воде – со дна оврага доносилось тихое и жутковатое шлеп-шлеп. Что поделаешь? Наскоро раскидали костер и поползли поглядеть.

* * *

По реке поднимался косяк рыбы. Подойдя к водопадику, рыба била хвостом, подпрыгивала, сверкнув в слабых лучах месяца, и шлепалась в маленькую заводь над водопадом. Сайнем в рыбьих повадках не разбирался, но и ему такое зрелище показалось странным – вроде как не по времени. Он хотел спросить у Рейнхарда, но тот снова среагировал быстрее – толкнул волшебника локтем в бок, приложил палец к губам и показал.

Сначала Сайнему почудилось, что это всего лишь тень от куста. Но потом тень двинулась, и он наконец разглядел: по дну оврага неслышно ступал огромный черный медведь. Был он ростом с добрую лошадь, с необычно длинными лапами и удлиненной мордой. Сайнем таких никогда прежде не видел – ни в Королевстве, ни в чужанских горах. И от этого стало еще жутче.

* * *

Гнешка придерживала пуповину – ждала последней схватки, чтобы принять послед. Но родильница вдруг замычала, рванулась и едва не вскочила на ноги.

– Почему она не кричит? – внятно выговорила Аниса и повторила, срывая голос: – Почему она не кричтит?

Тут Десси разом все решила. Она схватила Анису за плечи, тряхнула и тихо сказала:

– Молчи. Хочешь дочку живой увидеть, молчи и сиди. Я все улажу.

Та всхлипнула, но подчинилась. Гнешка завернула девочку в чистое полотенце и положила на лавку.

На крыльце баньки маялся Хок.

Увидев Десси, он ухватил ее за запястье и, заглядывая в глаза, жадно спросил:

– Ну, кто?

Чуть в сторонке, на завалинке, Десси увидела Радку. Притопала пролаза. Впрочем, сейчас было не до нее.

– У тебя мертвая внучка, кузнец, – ответила шеламка.

– Как?

– А ты что думал? – жестко сказала Десси. – Думал, твоя воля все переможет? Так ведь нет же.

Хок молчал.

– Слушай, кузнец, – продолжала она. – Ты Шелам рассердил, но это ты, не Аниса, не девочка. Стало быть, и спрос будет с тебя. Угомонишься, Шелам ребенка вернет.

– Так ли? – тихо спросил Хок.

– Так. И другие внуки у тебя будут. Только ты никогда и словом не обмолвишься о том, что нынче ночью было, и на девочку никогда косо не взглянешь. Сможешь? Не побоишься?

Хок молчал, стиснув зубы. Десси знала, что он боится лесного колдовства, но страх перед гибелью семьи оказался сильнее.

– А что не смочь-то? – сказал он наконец. – Небось знаем, где живем.

– Ладно. – И Десси поманила Радку: – А теперь ты, шлендра, беги сюда!

* * *

Древние мудрецы учили, что лучшим военачальником следует считать того, кто победил, сумев избежать боя. Для того чтобы достичь такого совершенства, полководец должен был научиться различать девять типов земель и, главное, сразу распознавать с первого взгляда Смертельную Землю. Смертельной Землей называли такую, где ты должен немедленно вступить в бой или погибнуть.

Берег безымянной лесной реки не был Смертельной Землей для Сайнема и Рейхарда. Им нечего делить с медведем, их пути не пересекались. Самым разумным для них – тихо отползти назад, спрятаться в кустах и мирно спать до утра. Но они остались. Дело в том, что Сайнем лишь самому себе казался мудрым и равнодушным. На самом деле он, как и Рейнхард, был невежественным и любопытным.

Медведь нюхал воду, потом точным движением лапы подсекал рыбину и с урчанием пожирал. Немного погодя он спустился ниже и встал над водопадом. Шлепнул рыбий хвост, щелкнули зубы, и прыгунья разом оказалась в медвежьей пасти. Удачливый ловец побрел к берегу, но вдруг поднял морду и так и замер по колено в воде. И не зря. Из кустов на склоне оврага вынырнул второй медведь.

Вихляя задом и порыкивая, он приближался к ловцу. Тот предостерегающе поднял лапу. Пришелец выгнул шею, показал зубы и вдруг вцепился в хвост рыбины, все еще торчащей из зубов рыбака. Рычание, удар – и вот уже два косматых зверя, сцепившись, бьются в темном потоке.

* * *

– Повтори еще раз! – попросил Карстен.

Радка покорно еще раз пересказала ему Дессины слова.

– Дрянь, – процедил сквозь зубы маркграф ди Луна. – Дрянь рыжая, что она с нами делает! Ладно, сиди здесь, я пошел.

– Можно я с тобой?

Карстен глянул на нее с немым изумлением.

– Вся семейка блажная! – сказал он. – Сиди здесь, жги огонь, чтобы я вернуться мог.

Тихо, стараясь никого не разбудить, он спустился в конюшню, вывел серого мерина, запряг его в телегу, затем, так же крадучись, отправился вниз, в семейный склеп.

Ломом он отвалил крышку от саркофага Энвер, завернул мертвую графиню в плащ, произнес краткую молитву Солнцу, ухватил тело в охапку и понес на телегу.

* * *

Рыбак, навалившись на своего противника, пригибал его все ближе к воде. Тот рычал, мычал и мотал башкой, беспомощно шлепая лапами по дну. Утопить его, конечно, не утопят, но если холодная вода попадет в чуткие медвежьи уши…

И вдруг – Сайнем потер глаза – словно темное облако сгустилось на месте побежденного медведя, и мгновенье спустя это был уже не медведь, а кабан. Огромный матерый секач, клыки которого буравили брюхо второго медведя. Тот взревел, замолотил лапами, но внезапно рев превратился в отчаянный крик, и горе-охотники едва не поседели.

На клыках у кабана болтался уже не медведь, а человек. На последнем издыхании он еще пытался ударить свина длинным изогнутым кинжалом, но тут же обмяк и повис тряпкой. Секач сбросил его на землю и пырнул еще раз, удовлетворенно похрюкивая.

* * *

У самой кромки леса Карстен оглянулся. На галерее замка горели три зеленых факела, оставшиеся от старых запасов.

«Опять всю округу перепугаем, – подумал молодой граф. – Судьба наша такая».

Честно говоря, он побаивался мертвой тетки. Но та лежала тихо и не собиралась оживать. Серый мирно трусил по знакомой лесной дороге, и Карстен перевел дыхание. Он даже начал мурлыкать что-то под нос, оглянулся, чтобы еще раз посмотреть на зажженный Радкой огонь, и тут же дал петуха и сбился. Огромный язык бледного пламени двигался по лесу в полусотне шагов от него. Двигался наискось, понемногу приближаясь к дороге.

Карстен хлестнул лошадь, молясь, чтобы не отлетело колесо. Бледный огонь с каждым шагом менялся, обретая все большее сходство с человеческим силуэтом, только вот ростом этот человек был с трех обычных.

Рукоятью кнута Карстен нарисовал в воздухе солнечный знак. Преследователь помедлил, взял в сторону, будто огибая невидимое препятствие, затем снова зашагал следом за Карстеном и его поклажей.

* * *

– Нет, – сказал Рейнхард.

Он вскочил на ноги, сжимая в руках чужанское копьецо, и, прежде чем Сайнем успел хотя бы звук издать, швырнул свое орудие прямо в бок ликующему секачу. Попал. Но похоже, только поцарапал шкуру. Кабан взвизгнул, бросил свою жертву, и тут же зашуршали камешки на склоне. Разгневанный секач был готов принять новый бой.

Сайнем в панике скатился вниз, к бывшему костру, выхватил из заплечного мешка очередную «штучку», кинул ее в самый жар и, обжигая пальцы, принялся наваливать сверху тлеющие угли, раздувая пламя. Рейнхард, перепуганный собственным поступком, просто прижался к стволу сосны и глядел во все глаза.

Когда разгневанный хряк уже почти одолел подъем, Сайнем наконец услышал знакомое потрескивание. Он выхватил «штучку» из огня и с размаху швырнул ее вниз, на склон. Ракета, начиненная «солнечным огнем», вспыхнула в полете и взорвалась с оглушительным треском. Упав на землю, она еще некоторое время крутилась, шипя и выбрасывая во все стороны снопы пламени. Когда наконец все стихло, Сайнем осторожно подошел к обрыву и заглянул вниз. Там никого не было. Только река и лес.

* * *

Наконец за поворотом открылся маленький, окруженный елями омут. Карстен оглянулся и натянул поводья. Светящегося провожатого нигде не видно.

Страшнее всего было спустить ногу на землю. Как ни смешно, но телега, сделанная человеческими руками, казалась ему островом в темном море леса. И все же он смог.

Спрыгнул на мокрую листву, отдавая себя во власть всем силам Шелама.

Он снял с телеги завернутое в плащ тело Энвер, в последний раз увидел безмятежное восковое лицо, хотел что-то сказать на прощание, но ничего не придумал и просто опустил девушку в воду. Она исчезла мгновенно – видимо, у самого берега уже было глубоко. И тут же в уши Карстену ударил странный тягучий звук, будто в глубине леса вздохнул раненый великан. Мерин всхрапнул и попытался встать на дыбы.

Одним прыжком Карстен очутился в телеге и хлестнул Серого, торопясь убраться с этого места. Потом он вдруг сообразил, что происходит, и расхохотался. Бросив поводья и положившись на волю Серого, он сполз на дно телеги, зарылся в сено и лежал, тихо постанывая от смеха. То, что его напугало, было всего лишь утренним ветром.

* * *

Ребенок на коленях у Десси со стоном втянул в себя воздух, недоверчиво хныкнул, а потом уже, сжимая кулачки и багровея от натуги, заорал в полный голос.

– Здравствуй, Энвер, – шепнула Дионисия на ухо девочке.