Текст книги "Невидимый город"

Глава 6

Они бежали через лес, и Десси гадала: с кем наперегонки – с солдатами или с дождем? Радка, разумеется, то и дело поскальзывалась, оступалась, но ныть не смела и только тихо ойкала, когда Десси резко дергала ее за руку, удерживая от очередного падения.

Шеламка сыта была деревенской жизнью выше горла. Разогнать сейчас солдат. Сунуть Радку на руки матери и отчиму, и – поминай, как звали. Лучше, право слово, в лесу куковать.

Дождь поспел первым. Весело забарабанил по их спинам, намочил головы, рубахи и юбки; потом тучу разорвало ветром, в просвет глянуло солнце, заиграло в каждой капле, на листьях. На траве рассыпало тысячи тысяч маленьких радуг. Только бежать стало еще труднее: корни, хвоя, подлесок и даже собственные башмаки – все превратилось в ловушки. Все готово сбить с ног, хлестнуть по лицу, обдать пригоршней холодной воды.

И все же Десси была достаточно зла для того, чтоб они успели.

Дождь зарядил вновь, побежал по земле ручьями. Когда женщина и девочка выползли на пригорок, то увидели внизу змеящуюся дорогу и выныривающий из-за поворота насквозь промокший отряд.

Десси быстро сосчитала всадников. Десяток. Все правильно. На одну деревню больше и не нужно.

Ладно, посмотрим, что они с Радкой могут сделать против десятка королевских конников. Кое-что могут, если взяться за дело со всей серьезностью.

На вершине пригорка красовалась пирамида серых камней. Ради нее-то и тащила Десси Радку через весь лес. Сложена пирамида кое-как, на живую нитку, и чтобы порушить ее, достаточно хорошего толчка.

Правда, этот подарок люди из крепости готовили для чужан – ну да что теперь!

– Радка, навались!

Они прижались спинами к холодным камням. Уперлись каблуками в мокрую скользкую землю.

– Ну, разом!

Камни с грохотом покатились вниз, на дорогу, под ноги людям и под копыта лошадям. Конные и пешие в испуге отпрянули.

Десси не стала ожидать продолжения и потащила Радку назад, в лес.

Нырнула в густой ольшаник, повалилась на землю, покрепче прижала к себе Радку.

Как она и рассчитывала, всадники выждали немного и, не услышав больше ни звука, поскакали на разведку.

Когда из засады стреляют – это страшно. Когда швыряются камнями – это оскорбительно.

Десси надеялась отвлечь четверых, а то и пятерых из отряда. А те, кто останется на дороге, ни о чем, кроме опасности из леса, думать не смогут. Да еще и дождь. Если кто-то из пленников собрался бежать – лучшего момента не придумаешь.

Стук копыт, скрип седел, ругань. Радка снова впилась от ужаса зубами в Дессину ладонь. «Если вздумает зареветь, так я ей и нос заткну», – решила шеламка. Но обошлось. Конники покрутились на пригорке, никого не увидели, а в лес сунуться побоялись.

Когда все стихло, сестры выползли из убежища, поднялись к разваленной пирамиде и глянули на дорогу. Люди так и брели сквозь дождь, а всадники погоняли их древками алебард.

А в лесу было тихо. Не трещали предательски сучья, не чавкала земля, не хлопали по мокрой одежде листья. Никто не убегал. Не прятался. Вольная деревня вся разом решила, что чужане и Шелам страшней неволи.

– Ну что, довольна? – спросила Десси. – Я все сделала, как ты просила. Теперь слезай на дорогу и дуй до Купели. Ворота они до вечера не закроют, а если и закроют – все равно в стене лазов хоть отбавляй. Разыщешь там мать с Мартом.

– А ты что ж, не со мной?

– Я к городу близко не подойду. Очень мне охота раньше времени вокруг столба летать учиться!

– Никуда я не пойду одна, – буркнула Радка, села на мокрую траву и наконец разревелась.

Глава 7

Дождь снова утих.

Десси увела сестру дальше от дороги, забралась в ельник, наломала мертвых сухих веток, развела костер. (Без ножа и кремня она в лес не совалась.)

Скинули одежду, развесили над огнем. Сами побегали вокруг костра, согрелись. (Посулил отчим падчерице, что она будет голышом плясать – вот и сбылось.)

Радка помалкивала и покорно все исполняла. Впрочем, Десси убедилась уже, что младшая сестрица – тот еще тетерев: сидит себе тихонько, а потом как порх!

Обсушились немного и вернулись в деревню. Пожар залило, и теперь над пепелищем поднимался только светлый пар.

Десси оставила Радку горевать у обгорелого сруба родной избы, а сама пошла мародерствовать по погребам. Все, спасибо Шеламу, прогореть не успело.

Набила две корзины всякой снеди: мясо копченое, хлеб, грибы опять же, нашла целый, не треснувший даже горшок.

Радка, обнаружив, что козочек не пожгли, а также забрали в город, несколько утешилась.

Десси вручила ей корзину и велела:

– Пошли.

– Куда ж мы теперь? – вяло поинтересовалась Радка.

Десси усмехнулась:

– В лес, куда же еще?! Заберемся в безопасное место, поедим, отдохнем. Подумаем, где ночевать. А потом видно будет.

Радка пожала плечами и покорно побрела вслед за шеламкой.

* * *

«Безопасным местом» Десси сочла Вью – лесную речку. Деревья ближе к реке редели, и вдоль воды тянулись пологие холмы, заросшие душистым разнотравьем.

«Молоко, верно, отсюда хорошее, жирное», – подумала Радка и снова чуть не заплакала – до того тоскливо стало. Где то молоко?!

Да и больно тихо тут было. Не по-хорошему тихо. Не трещали кузнечики, не поднимались с воды птицы. Даже ястреба кружили ближе к опушке леса, старались не подлетать к реке.

Десси, однако, ничего не опасаясь, вновь развела огонь, зачерпнула воды, соорудила похлебку. Остудила немного. Поели, прихлебывая по очереди из горшка. Мясо Десси поделила на три части, одну бросила через левое плечо в траву.

От еды Радку разморило, она стала задремывать. Десси вытерла руки листом мать-и-мачехи, села, обняв коленки, и призадумалась. Ее бы воля, она прямо здесь и осталась бы ночевать. Как говорится, под шапкой. Место тут тихое, спокойное. Сделать сейчас нодью, небольшую – только чтоб от комаров защититься, – и славно! Ночи еще не холодные. Так ведь сестрица! Напугается, не захочет под звездами спать.

Можно, конечно, в охотничью избушку уйти. До темноты дойдем. Так ведь это надо у хозяев лесных на постой проситься – опять же Радку пугать!

Так ничего и не надумав, Десси досадливо тряхнула головой и встала. Радка немедленно проснулась:

– Ты куда?

– Вернусь скоро.

– Когда скоро?

– Ох, будет мне нынче покой?!

– Куда ты?!

– Ну пошли вместе, горе мое.

* * *

Соседний холм венчало кольцо серых обтесанных камней. Внутри кольца земля просела, будто туда ступил великан. Чуть ниже, на склоне, еще один ряд камней окружал неглубокую, заросшую травой впадину. Радка настороженно зыркала по сторонам.

– Здесь что прежде было? – спросила она.

– Хутор какой-то… – отозвалась Десси. – Вот здесь – дома остатки, тут вроде погреб, на том холме, видишь, ступенями, – огород.

– А почему отсюда люди ушли?

– А я знаю? Только теперь тут – Дом Голосов. Место такое, откуда весь лес слышен. Вот я и хочу узнать, где что творится. Ты наверху посидишь или голоса слушать будешь?

– Буду, – храбро сказала Радка.

– Ладно, тогда спускайся вниз и ложись.

– Глаза надо закрыть?

– Рот закрой. А с глазами делай, что хочешь.

И Десси растянулась на траве, глядя в золотое закатное небо. Рядом примостилась Радка.

Поначалу Радка не слышала ничего – только ветер гудел в траве. Потом различила, как, тихонько причмокивая, лижет берег река. Потом лес, потревоженный вечерним ветром: протяжный хвойный гул, разноголосая болтовня листьев, перестук сбитых наземь дождевых капель, скрип поваленной сосны – она уже не первый год все не могла умереть, падала, цеплялась за своих соседок и кричала в ужасе всякий раз, когда ветер пытался подправить дело – уложить ее на мох, в дурманную и беспамятную болотную сырость.

Потом холм обступили иные звуки: испуганный свист маленьких крыльев, шорох беличьих коготков, сосредоточенное пыхтение крота, шелест иголок под муравьиными лапами.

А потом до холма добрался, дополз хриплый сбивчивый голос флейты. Вовсе странный и неуместный в лесу, он взвизгивал, прерывался, но вновь упрямо начинал выговаривать все те же ноты, но так и не мог довести мелодию до конца.

Десси нахмурилась, потерла лоб, потом тихонько запела:

 
Любви хорош один глоток,
Не стоит пить до дна.
У песни тысячи дорог,
Мелодия – одна.
 

И Радка изумилась: песня была, несомненно, та самая, но сейчас слова говорили об одном, а музыка – совсем о другом.

Десси меж тем вскочила на ноги и велела:

– Собирайся.

– А что случилось?

– Там разберемся. Похоже, один… хм-м… человек влип в очень скверную историю и зовет на помощь.

– Нас?

– Кого придется. Пошли, посмотрим, что там стряслось. Чтоб Дудочник помощи запросил… Н-да, дожили!

Глава 8

Десси торопилась – ей вовсе не хотелось бегать по лесу в темноте. Радка плелась сзади. Теперь они уходили от поймы реки, то и дело огибая болотца с торчащими из желтой травы мертвыми остовами берез, шагали по кочкам, раздвигая сухую осоку, пробирались сквозь заросли ольховника. Радка глотала слезы. Хоть им и не встретилось пока ни одно чудище, лес все равно был ужасен – безликий, безымянный, пустой. Он заманивал, заводил их все глубже, и Радка уже не верила, что когда-нибудь выберется отсюда.

Десси, как и полагается ведьме, почуяла ее страх и спросила, не оборачиваясь:

– Ну что, хочешь в город?

– Угу.

– Вот, давно бы так-то. Ладно, теперь жди до завтра. Утром выведу на дорогу.

Радка не знала, верить сестре или нет.

* * *

Солнечный свет оставался лишь на вершинах деревьев, когда Десси с Радкой добрались до четырех стоящих в густом ельнике невысоких холмов. Потом ночь выплеснулась из-под корней, затопила лес, и ближний холм беззвучно прорезала широкая черная трещина, а Радка вновь услышала невнятный голос флейты. На звук они и пошли. У самого входа в холм Десси сняла с пояса нож и воткнула лезвием в землю, после чего не колеблясь нырнула в черный проем. Радка – за ней.

– Ты пауков не боишься? – спросила вдруг Десси.

– Нет, а что?

– Сыклюк.

– Что?

Забрезжил голубоватый свет, и Радка отчаянно взвизгнула. Пауков она действительно не боялась. Пауков, а не восьминогих тварей размером с ладонь, с синими фонариками на спине.

Впрочем, страх мгновенно прошел – слишком удивительным было все вокруг: зеленые занавеси, расшитые мерцающими золотыми крапинками; ковры с диковинными цветами, игрушечные тарелочки, кубки; медные котелки, в беспорядке разбросанные по полу; маленькие, сплошь покрытые резьбой скамейки и кресла; тонкие, как паутинка, разноцветные плащи, втоптанные в пол. И повсюду – какие-то синие лужицы, будто крошечные озерца.

– Н-да, дожили, – вздохнула Десси. – Это что ж получается, кто-то на холм напал и всех Добрых Хозяев перебил? Хоть глазам своим не верь!

* * *

Во втором зале они нашли тот же разгром. Только стол и переломанные скамьи побольше – обычных человеческих размеров. От дверей к стене тянулась неровная бурая полоса. Десси опустилась на корточки, заглянула под стол. Ничего. Но тут Радка снова «порхнула»: взвизгнула, отпрыгнула назад, едва не уронив сестрицу лицом на пол.

– Сдурела? – грозно спросила Десси.

– Там…

Одна из занавесей внизу, у самого пола, едва заметно шевелилась.

Десси раскидала поломанную мебель. Отдернула зеленый шелк.

За занавесью в темной луже лежал человек. Десси перевернула его на спину. Он упал мягко, как тряпичная кукла.

– Доигрался Дудочник, – сказала Десси мрачно.

Радка подошла поближе. Сперва ей показалось, что раненый – ее однолеток. По росту, по сложению выходило так. Потом увидела, что руки у него старые, жилистые, кожа вся в складках. С левой ладони скатилась и застучала по полу маленькая черная дудка. От куртки и рубахи остались кровавые лохмотья, живот был располосован накрест, и от раны пахло как от давно нечищеного коровника.

– Ох, задница шеламская, и давно ты тут лежишь? – проворчала Десси.

И словно в ответ на ее слова раненый сощурился и медленно открыл глаза. И тут Радке вовсе стало тошно от страха. Глаза желтые, звериные.

– Же-е-ен-щи-на, – выдохнул он с усилием, но лицо даже не перекосилось. – Тебя… только… не… хватало… Найди… мужчин… кого… нибудь… Пусть… добьют…

– Обождешь, – сердито ответила Десси. – Добить я тебя сама добью. Если надо будет. Обожди пока. Ты всерьез решил уйти, Дудочник?

– Отступи… – попросил раненый. – На… шаг… отступи… Лица… не… вижу.

– Дионисия я. Ведьма из Гертова Городка. Посмертница Клаймова. Не помнишь, небось?

– А… Рыжая… привет. Ты… то… здесь… что?

– Обожди, – повторила Десси. – Не морочь голову. Ты мне вот что скажи: ты умирать сейчас хочешь или на потом отложишь?

– Нет… если… можешь… сейчас… не… хочу. У… меня… опять… сорвалось… все.

– Ладно, лежи тихонько. – Десси обернулась к Радке: – А крови ты не боишься?

– Нет… не очень.

– Ладно. Тогда возьми у этих бегунков фонарь и посвети мне. А то они больно мельтешат.

Радка с опаской шагнула к пауку, но тот покорно замер и позволил снять со спины фонарик. Радка вернулась к Десси. На живот Дудочника она по-прежнему пыталась не смотреть.

Десси сжала правую руку в кулак, потом раскрыла, и на ее ладони заплясал язычок бурого пламени. Десси подула на него, покрутила между пальцев, скатала в шарик.

Потом сняла пояс, протянула Дудочнику и велела:

– Закуси-ка. Сам знаешь, сейчас и тебе больно будет.

И, крепко зажав коленями его ноги, пустила шарик гулять по вспоротому животу.

Сразу же запахло свежей кровью. Будто в давно нечищеном коровнике резали поросенка.

Дудочник помянул недоученных костоправов и каких-то еще врачей-убийц и кровавых маньячек.

Десси и бровью не повела – так и катала шарик по животу, что-то напевая под нос. Радка сунулась послушать заклинание, – любопытно ведь! – но услыхала только старую-престарую песенку про пьяного мельника:

 
Он с третьего раза в ворота попал,
В ворота попал.
И долго в конюшне хомут целовал,
Хомут целовал.
 

Там, где прошелся шарик, сами собой отваливались присохшие кровавые струпья, кожа розовела. Набухала, на краях ран выступала кровавая роса, а сами края тянулись друг к другу, как губы влюбленных.

Десси задула огненный шарик, вытерла краем занавеси пот со лба Дудочника, полюбовалась на дело рук своих и вздохнула:

– Ох, придется ведь на тебя нижнюю юбку изводить.

Разорвала юбку на полосы, перевязала Дудочников живот и разрешила наконец Радке опустить фонарь.

– Ночевали вы где? – спросила она у Дудочника.

Тот указал на одну из дверей. За нею обнаружилась спальня – семь грубых, на скорую руку сколоченных топчанов. За занавеской – восьмой.

– Сойдет, – кивнула Десси и велела Радке: – Сдирай со стен ковры. Грабить так грабить.

Из ковров и занавесей они соорудили на двух топчанах какое-то подобие постели. Перетащили туда Дудочника.

– А ты не больно худой, – заметила Десси. – Есть в чем душе держаться.

– Мы тоже тут ночевать будем? – спросила Радка.

– Может быть. Только… можно и получше место поискать. Пошли-ка!

И, не слушая возражений, Десси потащила сестру вглубь холма.

Они изрядно поплутали по темным залам и галереям, пока не остановились перед высокой дверью, покрытой серебряными узорами. Эта дверь тоже вела в спальню – но в какую! Высокий сводчатый потолок, мохнатые ковры, в которых тонули ноги, лампы, вспыхнувшие золотистым светом, едва гостьи переступили порог. И огромное, размером со все восемь топчанов, ложе посреди спальни. На зеленом с золотыми крапинками пологе вышиты две серебряные короны.

– Ну, вот видишь! – сказала Десси удовлетворенно. – Будем спать на королевской постели. Однако у этих малюток губа была не дура. Они тут, видно, по ночам в прятки играли.

Постель оказалась мягкой как пух и теплой, как протопленная печка, атласные подушки – воздушны, одеяла – невесомы. Радка снопом повалилась во все это великолепие, прижалась к сестрицыному боку и мгновенно уснула.

Но на самом краю сна все же успела спросить:

– Десс, а Дудочник – кто?

– Он тебе сам расскажет, – пообещала сестра. – Он любит с детьми болтать, обожает просто.

* * *

Десси полежала, прислушиваясь к мирному Радкиному сопению, потом выскользнула из-под одеяла, позвала паука-фонарщика и вновь отправилась бродить по подземным коридорам. Прежде всего поднялась наверх и вытащила нож, иначе холм не закрылся бы на рассвете, затем спустилась на кухню. Эльфийский дворец она знала не слишком хорошо, но полагала, что винные погреба должны быть внизу, недалеко от кухни и пиршественного зала.

Так оно и оказалось. Десси обследовала полдюжины бочонков, выбрала самое темное пиво, нацедила ковшик, привалилась к бочке спиной и стала неторопливо и со вкусом размышлять о том, эль ли назвали в честь эльфов или эльфов – в честь эля.

Слишком о многом не хотелось думать.

Кому, например, – и, ради чрева шеламского, зачем? – стукнуло в голову напасть на Добрых Хозяев?

Кому невдомек, что эльфийские украшения тают в солнечных лучах?

Кто смог открыть холм снаружи до захода солнца?

Кто мог справиться с эльфийским волшебством?

Кто смог выпустить кишки из Дудочника?

Но это еще не самые пакостные вопросы.

Куда девать любезную сестрицу?

Куда деваться самой, когда сюда притопают чужане?

Но и это еще не самые пакостные вопросы.

Хуже всего такой: как не вспоминать о прошлом лете?

О том, как Клайм качал ее на коленях, щекотал то за ушком, то по горлышку, то еще где, так что она повизгивала от удовольствия, и мурлыкал всякую ерунду, вроде:

 
Кот на печку лезет,
Шпагу вынимает.
Покажу кувшину,
Как сметану прятать!
 

Вот и допелись, и досмеялись – колдуны безмозглые!

Десси заметила, что ковшик опустел, и нацедила еще один. Она надеялась, что после третьего или четвертого сможет заснуть.

Глава 9

Всю ночь Радка хоронила Дудочника. Тело его все время росло, безобразно раздувалось, взрывало изнутри могилу и бесстыдно выпирало на свет. И снова они с Десси забрасывали его землей и камнями.

Десси вернулась в королевскую спальню за полночь, а к утру ее догнало пивное похмелье (мерзкая штука, с этим многие согласятся).

Словом, к утру вся троица – мрачная и взъерошенная – собралась в бывшем пиршественном зале.

Да-да, именно вся троица. Ибо Дудочник, вопреки Радкиным сновидениям, был не только жив, но, похоже, невредим и здрав.

Когда сестры спустились вниз (немало времени проведя в королевином будуаре за разгадыванием секретов разных магических зеркал), Дудочник украшал стол веточками мелиссы. На столе уже красовались нарезанный крупными ломтями окорок, козий сыр («Молоко по ночам сцеживали, ворюги», – решила Радка), лепешки, патока и пиво («бр-р…»).

Заметив, как сморщилась Десси, Дудочник кивнул понимающе и подвинул ей кувшин с перебродившим березовым соком. Словом, был он необычно подвижен и услужлив для человека, которому вчера распороли живот. А потому Радка поглядывала на него недоверчиво и неодобрительно.

Какое-то время ели молча. Потом Дудочник отложил кусок лепешки, посмотрел внимательно на своих спасительниц и спросил:

– Ну что, Рыжая, карты открывать будем?

– Думаешь, тебе в них смотреть захочется? – отозвалась Десси. – Вот гляди: шеламцы вне закона, Рагнар продул войну, здесь вот-вот будут чужане, я осталась без крыши над головой и с дитем на руках. А у тебя погуще? Кстати, кто это тебя вчера?

– Знал бы, сам бы тому мерзавцу ноги выдернул! – печально отозвался Дудочник. – Под вечер налетел отряд, вспороли неизвестно как холм, ну и меня заодно, перебили дюжину здешних.

– Если по оружию смотреть – кто?

– Не чужане. Скорей, из Королевства. Разумеется, без знаков на одежде. Но с мечами из живого железа.

– Ну не знаю. Если не чужане, – тогда совсем не знаю.

– Главное – я ребят потерял. Обидно, хоть плачь. Год целый с ними возился, языку здешнему учил. Они только-только Хитрую Науку начали понимать… А теперь все прахом.

– Ты где их набрал-то, детолов?

– Далеко. Так далеко, что ты лучше даже не спрашивай. Одно утешение – отправил их вчера туда же. Причем, оцени – вслепую, второпях Дорогу открывал, но ошибся едва ли на два-три дневных перехода. Так что они там не пропадут.

– А ты что же?

– А у меня пас, как и у тебя.

– Это как?

– Пшик. Там уже наверняка время сместилось. А искать ребят – так с меня там с живого кожу снимут. Пока я команду набирал, успел наследить изрядно. Словом, два паса – в прикупе чудеса. А на прикупе как всегда – Шелам.

– Чего?

– Поговорка такая. Ладно, а ты что делать надумала, Рыжая?

– Красавицу вот эту на дорогу к Купели вывести. – Она обернулась к Радке. – Пойдешь? Или новая вожжа под хвост попала?

– Пойду, – тихо ответила Радка.

– Вот и умница. Ну а потом – я о Сломанном Клыке думала.

– О чем? Верней, о чьем?

– Ну ты сер, братец Дудочник. Сер, как королевские штаны. Это маркграфов Луней вотчина. Сломанный Клык – почитай, самый большой замок в приграничье. В крепостях его еще Луневым Гнездом зовут.

– Ты ж говоришь, ты вне закона.

– Так Луни же – выкупные маркграфы. Они свою землю у короля откупили в полное владенье за то, что границу держат. Теперь они в своей марке и судьи, и законники, и казначеи. А шеламцу за услуги немало платят. Особенно когда война.

– Меня с собой возьмешь?

Десси задумалась.

– Возьму. Если Рыжей звать не будешь. Я не корова и не кошка.

– Идет. Только ты меня тоже Дудочником не зови. Зачем народ пугать?

– И как же вас, Ваше Свистейшество, величать?

– Ну хоть Карлом.

– Карлом?

– Это с той земли имя. Ну, откуда я ребят привел. Значит что-то вроде: «Эй, парень!»

– Ладно, договорились.

* * *

И снова Шелам их обхитрил.

В полдень вся троица лежала в зарослях папоротника на поросшем молодыми соснами холме и шагах в двадцати от дороги на Купель. А по дороге важно пылили войска чужан. Плыли на плечах пехотинцев страшные, длиной в четыре локтя, копья – те, что здорово умели копаться в лошадиных животах. Разрезали воздух узкие боевые косы – любительницы конских и человеческих поджилок. Тряслись по обочинам дороги конные лучники. В арьергарде степенно покачивались прекрасные и благородные братья кос – боевые топоры. Десс казалось, что она видит багровое свечение от тайных знаков, нанесенных на лезвия. Таких топоров в чужанских горах набралось бы, наверное, не больше двух-трех сотен. Звались они чудно – Дети Ласточки; верно, оттого, что лезвия напоминали птичьи крылья. Детьми Ласточки чужане называли и хозяев топоров, не делая большого различия между оружием и человеком. Здесь, на дороге, оказались всего двое Сыновей Ласточки – судя по яркому тиснению на куртках, из мелких родов. Но не прославленные лезвия были главным сокровищем отряда. Меж рядов конных и пеших воинов катились три длинных открытых повозки, на которых возлежали стволы огромных сосен.

Запахи смолы, заношенной кожи, конского и человеческого пота ударили в ноздри троим путникам, и Десси не понадобилось даже закрывать глаза, чтоб увидеть осажденную Купель: стайки горящих стрел в воздухе, жалобно поскрипывающие суставами старушки баллисты на городских стенах (их после почти десятилетнего заключения в подвалах вытащили погреться на солнышке), веселые, шумные, будто плясуны на ярмарке, войска чужан и вырастающие в стороне от города скелеты осадных башен. Чужане хотят ломать стены. Им нужно дерево и кожи. Эти дни станут черными для всех не поспевших спрятаться в городе буренок и бяшек. А Радку некуда девать. Опоздали, опоздали, опоздали.

Они отползли обратно в лес. Десси приготовилась к новым рыданьям сестрицы и шпилькам Дудочника, но почему-то пронесло. Радка только спросила, глядя куда-то мимо:

– Ну и что теперь, в Гнездо твое это пойдем?

– Угу, – ответила Десси. – Потопали.

А про себя подумала: «Коли такие дела пошли, что же нас в Гнезде-то ждет?»

Всю дорогу гадала, но, разумеется, не догадалась.

Хоть и навидалась за последние дни всего, но такое даже на ум прийти не могло.

И когда вечером они выбрались на берег речки Павы и увидели вдали громаду замка, не Радка, не Дудочник, а именно Десси уронила мешок на землю и застыла с разинутым ртом.

– Нет, чрево шеламское, надо же, – пробормотала она, – это надо же… У нас война в самом соку, а Луни вздумали замок красить!

В лучах заходящего солнца башни и стены Лунева Гнезда сверкали ослепительной снежной белизной.