Текст книги "Лучшие истории любви XX века"

Разумеется, ревностью! А чем же еще?! Банальное ограбление, убийство с целью завладения драгоценностями – нет, это неинтересно! Читателям в Баку и Тбилиси нужно «что-то погорячее», а потому добавлена пикантная деталь: найденные в квартире похитителей шпильки и дамские подвязки… При каких обстоятельствах красавица могла растерять шпильки и подвязки? Как, вам еще не ясно?!

…Все это, конечно, захватывающе интересно, но не менее интересно другое: откуда бы взяться «лицам, знавшим покойную и ее жизнь» – в Баку?! К тому же все те, кто действительно знал ее жизнь, знали и то, что ревновать Верочку было некому и не к кому, и уж тем более знали то, что Вера уже полгода лежит в склепе на одесском кладбище…

В свое время наиболее тщательно пытался проанализировать происхождение слуха о «криминальной» причине смерти Веры Холодной журналист Н. Брыгин. Он, как это и нынче модно, обвиняет во всем своих коллег журналистов, готовых на все, на какую угодно клевету и мерзость ради сенсации. Уместно привести выдержку из его статьи:

«Представьте себе толпу почитателей синематографа, сбежавшихся к дому № 1 на Соборной площади, где проходят последние часы тяжело больной любимой актрисы. В подъезд не пускают. У подъезда усиленный наряд варты. Оно и понятно: каждый захочет… Но не пускают и самых близких, не пускают ее друзей Рунича, Чардынина, Харитонова. В квартире только мать, профессора К.И. Коровицкий и Л.И. Усков и еще какие-то неведомые никому лица. Тайна. На дворе уже семь вечера, шестнадцатое февраля. Из квартиры на лестницу вышел кто-то и что-то сказал. По толпе немедленно пронеслось: «Отравили!» А у А.Я. Каплера этот эпизод будет выглядеть так: «Не стесняясь слез, на лестнице плакал знаменитый одесский профессор Усков».

Шестьдесят лет (1919–1979) срок немалый. Из памяти собеседников Алексея Яковлевича выпало одно странное обстоятельство: у профессора Ускова «неизвестными злоумышленниками» тут же была похищена дочь. Газеты подняли шум об одесской мафии (да, так!), похищающей младенцев у приличных людей, но Леонтий Иванович Усков дал интервью, в том числе высказался о причинах смерти В.В. Холодной («тяжелая форма испанки»), и дочь вскорости «счастливо отыскалась», «разрыдавшись на руках благодарных родителей». В прессе последовали намеки на «провидение», на «счастливую удачу», на «рок судьбы». Прессе оставалось довольствоваться только намеками, потому что и полуправду цензура норовила заменить столбцами наборных многоточий или белыми окнами, которыми и без того пестрели одесские газеты.

Но вернемся в толпу молодежи, стоявшую под окнами постоянно, день и ночь. В квартиру по-прежнему никого не пускали. Наряд варты по чьему-то распоряжению был «вновь усилен». Наконец пустили в квартиру (но не в комнаты) двоих ближайших друзей покойной: ее режиссера и владельца кинофабрики. «Харитонов и Чардынин плакали, сидя на кухне», – запишет А. Каплер. В комнатах творилось какое-то действо. Вместо положенного вскрытия было приказано (кем?) экстренно начать бальзамирование. В толпе немедленно пронеслось: «Яд. Следы заметают!» Газеты вторили: «По причине бальзамирования в квартиру В.Х. никто из прощающихся допущен не был». Вынос тела в собор (перейти через дорогу) по чьему-то распоряжению состоялся не днем, как делалось испокон веков, а глубокой ночью. Газеты: «Вчера в 4 часа ночи при огромном стечении публики состоялся вынос тела Веры Холодной из дома Попудовой в Кафедральный собор… Тело ее набальзамировано».

«Зачем?» – спрашивали. «Для отправки в Москву». – «Тогда почему ее хоронят с погребением, на кладбище?» – «Потому что до Москвы далеко!»

Похороны действительно состоялись совсем не требовавшим бальзамирования традиционным порядком, состоялись «в серый, мутный дождливый день». Вот здесь-то всем бросилось в глаза еще одно: лицо актрисы было «тщательно загримировано». Это особо старательно подчеркивали газеты: об остальном, мол, догадывайтесь сами. В толпе недоумевали: «Почему мы хороним мумию, а не нашу Верочку?» «Подменили!» – «Никакой подмены. Это болезнь изменила ее до полной неузнаваемости…»

Согласитесь, было от чего голове пойти кругом, если бы вы оказались в толпе провожающих. И стоит ли спустя шесть десятилетий так уж сильно укорять Одессу, что в ней-де первой возникло и окрепло твердое убеждение: «Веру Холодную убили». Но если так – кто убил, зачем отравили? Тут-то и пошли гулять невероятнейшие домыслы и вымыслы, версии и легенды…»

Впрочем, до сих пор многие (и даже ученые-киноведы) считают, что не все ясно с причинами смерти Веры Холодной. Почти каждая статья, посвященная ей в книгах о дореволюционном кино, заканчивается словами о «ранней, загадочной смерти артистки».

О преждевременности ее смерти сокрушаются, чаще всего приводя слова некогда отвергнувшего ее В. Гардина: «…если бы Холодная не умерла в молодости, я уверен, она прошла бы все ступени от живой модели до подлинного мастера. В последних ее фильмах чувствовалось пробуждение богато одаренной натуры».

Но о том, что смерть актрисы была загадочна, не позабыл упомянуть, кажется, никто.

Может быть, потому что это – красиво: молодая и знаменитая королева экрана умирает загадочной смертью…

Возможно, – убийство?

Это трогает за душу…

Полудетский овал лица, нежные губы, громадные, печальные, лучистые глаза в длинных изогнутых ресницах… Кинозвезда, красавица с открытки, скромница, верная супруга, трогательная мать, и вдруг – убийство! Эти кудри, эти глаза, эта женственная фигурка, вся состоящая из пленительных округлостей – у кого рука поднялась бы на то, чтобы поднести яд такой женщине?

Тайна! Страшная тайна, притягательная и сладостная, как большинство страшных тайн!

Она столько раз умирала на экране… Говорят, нередко случается, когда какой-то творческий мотив отражается на жизни самого творца, художника, актера. А Вера Холодная была героиней мелодрамы: она или хоронила любимого, или – чаще – умирала сама. Марианна из «Миражей» застрелилась. Курсистку Таню в «Пламени неба» убило молнией. Лидия Ланина из фильма «У камина» умерла от угрызений совести. Циркачка Пола из «Сказки любви дорогой» умерла от любви и тоски. Другая циркачка – Мара Зет из фильма «Позабудь про камин, в нем погасли огни…» – упала с трапеции… Танцовщицу Кло в «Последнем танго» зарезал ревнивый любовник. Ну а Веру Холодную, должно быть, отравили! Или – задушили, или – застрелили, но не могла же она просто умереть от гриппа, от гриппа до сих пор ежегодно умирают люди, мы к этому привыкли, это банально, неинтересно и неэстетично. Грипп – это слабость, жар, бред, человек мечется, потеет, просит пить, мучается болью в суставах и головной болью… Красавица не должна умирать так.

Впрочем, красавица не должна умирать вообще. Быть может, это и правильно, что нет у нее могилы… Что некуда прийти и представить себе в могиле – ее… Мертвую.

Нет, она не умерла на самом деле, она все еще живет!

Живет в пяти уцелевших фильмах, в «сюжетной светописи», словно сотканной из лунных лучей, из предрассветных теней…

Движения – то порывистые, то робкие, взгляд – то скорбный, то страстный, темный завиток, упавший на лоб, прелестная улыбка…

Она все еще живет, и любит, и страдает…

И умирает.

Чтобы снова воскреснуть для нас – в другом фильме.

Анна Ахматова и Николай Гумилев:
«Любил ее, но не сумел понять»

Анна Ахматова и Николай Гумилев

♦ Ахматова (настоящая фамилия – Горенко) Анна Андреевна (11 (23) июня 1889, Одесса, Российская империя – 5 марта 1966, Домодедово, Московская область, РСФСР, СССР) – великая русская поэтесса.

♦ Гумилев Николай Степанович (3(15) апреля 1886, Кронштадт – август 1921, под Петроградом) – великий русский поэт.

♦ Она – горда, порывиста, чувствительна, очень умна, гениальна.

♦ Он – благороден, болезненно самолюбив, эмоционально нестабилен, обидчив, гениален.

♦ Были вместе с 1910 по 1918 год.

♦ Женаты, обвенчаны.

♦ Любили друг друга, но служили поэзии.

♦ Измены: многочисленные. Первой изменила она.

♦ Расстались: по взаимному согласию, когда ушла любовь и исчезла нужда оставаться рядом.

«Она такой значительный человек, что нельзя относиться к ней только как к женщине», – сказал как-то поэт Николай Гумилев о своей жене, поэтессе Анне Ахматовой. Они являли собой уникальную пару: два поэтических гения, соединившиеся «священным союзом брака» – который, впрочем, ни для него, ни для нее не был особенно священен. Но и другого подобного примера история литературы не знает: чтобы два равновеликих поэта любили друг друга и стали друг другу мужем и женой.

Анну Ахматову называли «Северной Звездой». Колыбелью души своей, истоком своего творчества она всегда считала холодный царственный Санкт-Петербург. Но родилась Аня у Черного моря: 11 (24) июня 1889 года, в пригороде Одессы, в семье морского инженера Андрея Антоновича Горенко.

Анна Ахматова, Николай Гумилев и их сын Лев

Ее мать, Инна Эразмовна, была почти типичной для тех лет женой-домохозяйкой, полностью посвятившей себя детям, которых у нее было шестеро: Андрей, Инна, Анна, Ия, Ирина и Виктор. «Почти» – потому что ничего типичного не было ни в характере Инны Эразмовны, ни в этой семье вообще. Детей воспитывали странно: книг в доме не было, кроме большого тома Некрасова, который все заучили наизусть, и еще мать читала вслух стихи Державина. Однако же иностранным языкам детей обучали с раннего детства, и в результате даже близкие знакомые не были уверены, сколько же точно языков знает Анна Ахматова, но точно известно, что свободно читала она по-английски, по-итальянски, по-французски, по-немецки. Им всем предоставляли полную свободу для развития и самовыражения, что, впрочем, тогда считалось передовым воспитательным методом. Однако же когда младшая из дочерей, Ирина – ее называли «Рика» – заболела туберкулезом, ее срочно услали в семью дяди: чтобы она не страдала в присутствии сестер и братьев. Инна Эразмовна была уверена, что детям вредно видеть страдания близкого человека. Когда Рика умерла, ее смерть долго скрывали в семье. Но Аня каким-то внутренним чутьем догадалась, ощутила и очень переживала – эта скрытая от нее, тайная смерть маленькой сестренки тенью легла на все ее детство.

А еще всем в семье внушалось, что Аня – именно Аня! – непременно станет поэтом. Она не сочинила еще ни одной рифмы – а вся семья уже была уверена в ее поэтическом будущем! Бытовала легенда, будто среди предков матери Анны, урожденной Строговой, была Анна Бунина, первая русская поэтесса, умершая, правда, незамужней и бездетной. Но якобы как-то по какой-то линии она имела отношение к семейству Строговых. Для Ани Горенко это имело большое значение: что она по крови родня самой первой русской женщине, сочинявшей и записывавшей стихи. Да еще и по имени ей тезка.

В имении Гумилевых Слепневе. В центре – Анна. 1912 год

…Анна Андреевна впоследствии, отрицая всеми обсуждаемую особенность себя в детстве и воспитания, которое дали ей родители, писала: «Мое детство так же уникально и великолепно, как детство всех детей в мире».

Когда Ане не было еще и года, семья переехала в Павловск, затем в Царское Село, где она поступила в гимназию, однако на лето всегда возвращались к морю. Только у моря Аня чувствовала себя по-настоящему свободной и счастливой. К лету ее стригли очень коротко, под мальчишку, и она проводила целые дни, плескаясь в воде и наслаждаясь солнцем, которое любила немногим меньше, чем море. Она вспоминала, что в Севастополе ее называли «дикая девочка», потому что «ходила босиком, без шляпы, загорала до того, что сходила кожа». Аня в воде чувствовала себя, как птица в небе, и когда она подросла, поклонники называли ее русалкой: зеленоглазой, безжалостной, с холодной морской водой вместо крови. Даже подруга Валерия Тюльпанова вспоминала, что юная Аня «казалась русалкой, случайно заплывшей в темные неподвижные воды царскосельских прудов». Обиженные обзывали ее ведьмой. Анна смеялась. Ей это льстило, ей нравилось быть и русалкой, и ведьмой, существом иного мира. Вспоминая раннюю юность, первое свое соприкосновение с поэзией, она написала в 1913 году:

 
В то время я гостила на земле.
Мне дали имя при крещенье – Анна,
Сладчайшее для губ людских и слуха.
Так дивно знала я земную радость
И праздников считала не двенадцать,
А столько, сколько было дней в году.
 

А уж свой стихотворный дар Анна точно принесла из потустороннего – во всяком случае, она сама так считала. Когда ей было десять лет, она тяжело заболела: с жаром, бредом, беспамятством, перешедшим в кому… Родители не чаяли, что она выживет. Но девочка пришла в себя, однако полностью оглохла и оставалась глухой некоторое время. Вот в этот период полной глухоты она начала слышать стихи и записывать их. Когда вернулся слух – Анна уже была поэтессой.

Во все мистическое Анна верила искренне – например, она спокойно говорила про свою способность «угадывать мысли, видеть чужие сны и прочие мелочи, к которым знающие меня давно привыкли». Но в ней действительно было какое-то волшебство – Анна умела очаровывать и влюблять в себя мужчин и женщин, с самого детства и всю жизнь обязательно находились люди, которые ей служили и помогали, причем с радостью.

Николай Степанович Гумилев родился 3 (15) апреля 1886 в Кронштадте. Отец – судовой врач. Детство прошло у холодных балтийских вод, в Санкт-Петербурге и в Царском Селе. Потом семья переехала в Тифлис. Вернулась снова в Царское… Впрочем, эти вехи внешней, обыденной жизни никакого отношения к мальчику Коле Гумилеву как бы и не имеют, потому что его истинная жизнь проходила не во внешнем мире, а в мире его воображения. Он родился поэтом и существовал где-то в ином измерении. В своем собственном. Где было еще живо рыцарство.

В детстве он был слаб здоровьем, его мучили головные боли, частые простуды, сильный шум мог довести его до нервического припадка. Со сверстниками Коля общего языка не находил: он желал ими командовать, а никто не хотел повиноваться этому странному хилому мальчику. Поэтому получалось, что Коля предпочитал общество домашних животных и книг. Коля Гумилев плохо учился, зато много читал, преимущественно приключенческие романы. Мечтал о путешествиях и о каком-то высшем служении… Чему? Тогда он не знал.

В будущем случится так, что высшее служение свое он посвятит не только Музе, но еще и русской идее, православию и монархизму.

Сколько искренности было в его истовой вере и истовой верности царю? Знал только он… Знакомые же считали, что это больше напоказ. Чтобы шокировать: сначала – интеллигентов-скептиков, в окружении которых он жил и творил, потом – пришедших к власти большевиков… Николай Гумилев останавливался у каждой церкви и размашисто крестился. И громогласно заявлял, что присягал царю и до смерти будет ему служить.

Так и получилось – до смерти… Расстреляли его за участие в монархическом заговоре. Истинно рыцарская смерть: умереть за идею. Он еще в юности мечтал о чем-то подобном.

Гимназию он окончил поздно, в двадцать лет, зато первая книга его стихов «Путь конквистадоров» вышла еще за год до окончания гимназии, в 1905 году.

В канун Рождества 1903 года Валя Тюльпанова познакомила Аню с друзьями своего брата Сергея: с Митей и Колей Гумилевыми. Семнадцатилетний Николай Гумилев не на шутку влюбился в четырнадцатилетнюю Анну Горленко. Ей он тогда совсем не понравился – некрасивый и неинтересный. Правда, он писал стихи… Но ее стихов, которые она ему доверила прочесть, Николай не оценил и даже сказал с насмешкой: «А может, ты лучше будешь танцевать? Ты гибкая…»

Возможно, он считал это комплиментом, но Аня окончательно обиделась. И никакие дальнейшие его подвиги не могли исправить ситуацию – а Николай чего только не делал! На день рождения подарил ей букет из цветов, набранных под окнами императорского дворца. Пытался демонстративно покончить с собой. Аню все это только пугало. Она старалась как можно меньше общаться с экзальтированным юношей.

Анна Ахматова. 1922 год

Да и не до его любви ей было: в 1905 году ее родители расстались, отец поселился в Петербурге с любовницей, мать с детьми уехала в Евпаторию. Аня сильно отставала в учебе, ей наняли репетитора, и вот он, Владимир Голенищев-Кутузов, пленил ее сердце: между учителем и ученицей вспыхнул страстный роман. Когда об этом узнала мать, она поспешила репетитора уволить, а дочку увезти подальше.

С Гумилевым Анна снова встретилась летом 1906 года в Евпатории. Он уезжал в Париж и вымолил у нее разрешение писать ей письма. Кажется, Николай понял, как ему покорить сердце этой загадочной девушки. В Париже он принял участие в издании маленького литературного альманаха «Сириус» и издал там стихотворение Ани.

Лучшего признания в любви, чем признание ее стихов, для Ани и быть не могло! Правда, отец, узнав о публикации, разгневался – заявил, что дочь позорит его славное имя, занимаясь бумагомарательством. «Не надо мне твоего имени!» – ответила обиженная Анна. И взяла псевдоним: фамилию своей прабабушки, чей род якобы восходил к татарскому хану Ахмату.

Так в русской поэзии прозвучало – а потом загремело, заглушая другие, – имя Анны Ахматовой.

Осенью 1907 года Анна поступила на Высшие женские курсы в Киеве, изучала историю права.

«Николай Гумилев трижды просил руки Анны Ахматовой – дважды в 1908 и весной 1909 года – и трижды получал отказ».

В апреле 1908 года в Киев приехал Гумилев – свататься. Получил отказ. Уехал в Египет, где пытался покончить с собой в саду Эзбекие…

Зинаида Серебрякова. Потрет Анны Ахматовой. 1922 год

Николай вернулся в Россию и снова просил руки Анны летом, когда она навещала отца в Царском Селе. Опять отказ.

Еще один отказ в мае 1909 года, когда Гумилев нашел Анну в Люстдорфе, где она жила с заболевшей матерью.

И только в ноябре 1909 года Анна неожиданно для всех – и прежде всего для уже отчаявшегося Гумилева – приняла его предложение. То ли уступила долгой осаде, то ли наконец оценила преданность влюбленного поэта.

Правда, Валерия Тюльпанова утверждала, что Анна не любила Николая, когда выходила за него. Она все еще мечтала о Владимире Голенищеве-Кутузове, которому посвящены почти все ее юношеские стихи… Но Владимир был недоступен. И Анна вдруг решила, что Гумилев – это ее Судьба: вот так, с большой буквы.

Собственно, так оно и было.

Он, а потом его тень будут преследовать ее до конца жизни.

Анна Ахматова и Николай Гумилев обвенчались 25 апреля 1910 года в Никольской слободке под Киевом. Венчание было скромным: родственники Анны вообще не пришли, считая ее выбор недостойным. После свадьбы супруги уехали в Париж. И там-то Анна наконец забыла Голенищева-Кутузова – но не ради своего законного супруга Николая, а ради малоизвестного художника Амадео Модильяни.

Это был безумный, страстный, но очень короткий роман, похожий на ослепительный фейерверк.

«У него была голова Антиноя и глаза с золотыми искрами, – вспоминала потом Анна Ахматова. – Он был совсем не похож ни на кого на свете. Голос его как-то навсегда остался в памяти. Я знала его нищим, и было непонятно, чем он живет. Как художник он не имел тени признания. И все божественное в Модильяни только искрилось сквозь какой-то мрак».

Рядом с ней был не менее, а быть может, и более божественный Гумилев: если можно сравнивать талант поэта и живописца – пожалуй, Гумилев превосходил Модильяни! Однако Амадео давал Анне то, что она не получала от Николая. Какое-то особенное понимание, духовное взаимопроникновение. Они часто гуляли по Парижу при луне, и Амадео показывал русской поэтессе свои любимые места и ракурсы – ведь он даже на свидании оставался художником! А ей это нравилось. Ей все в нем нравилось.

Модильяни вообще не мог спать ночью.

Анна вспоминала: «Часто, заслышав его шаги в сонной тишине улицы, я подходила к окну и сквозь жалюзи следила за его тенью, медлившей под моими окнами…»

Он останавливался – она выходила – и начиналась очередная ночная прогулка.

Как относился ко всему этому Гумилев – непонятно. Быть может, тогда он готов был терпеть от Анны все что угодно?

Из всех свиданий с Амадео особенно запомнилось Анне одно, несостоявшееся: «Как-то раз мы, вероятно, плохо сговорились, и я, зайдя за Модильяни, не застала его и решила подождать его несколько минут. У меня в руках была охапка красных роз. Окно над запертыми воротами мастерской было открыто. Я от нечего делать стала бросать в мастерскую цветы. Не дождавшись Модильяни, я ушла. Когда мы встретились, он выразил недоумение, как я могла попасть в запертую комнату, когда ключ был у него. Я объяснила, как было дело. «Не может быть – они так красиво лежали…»

Амадео верил в мистические предвидения Анны, постоянно твердил, что она читает его мысли. Поверил и в то, что она может пройти сквозь запертую дверь.

…Запертая дверь и розы на полу – символ любви Анны и Амадео: невозможной, но все же случившейся любви.

Амадео много рисовал Анну. В том числе контур ее обнаженного тела. Так ответ на вопрос – были ли они любовниками? – существует в задокументированном виде. Все рисунки он подарил ей, она увезла их в Россию, где большинство из них исчезло, видимо, было уничтожено в Ленинграде в блокаду.

«Вероятно, мы оба не понимали одну существенную вещь: все, что происходило, было предысторией нашей жизни: его – очень короткой и моей – очень длинной», – запишет Анна Андреевна уже в старости.

Роман Ахматовой с Модильяни окончился вместе с ее медовым месяцем.

Финал Модильяни был трагичен. Сам Амадео умер от туберкулеза 24 января 1920 года. На следующий день после его смерти покончила с собой его возлюбленная Жанна Эбютерн, находившаяся на девятом месяце беременности.

Ольга Николаевна Гильдебрандт-Арбенина рассказывала о браке Ахматовой и Гумилева:

«Единственно, что они условились с Ахматовой, – сказать друг другу о своей первой измене. «Представьте себе, она изменила первая», – сказал он без всякой злости…»

Что он имел в виду? Наверное, роман с Модильяни…

В конце июня 1910 года Ахматова и Гумилев вернулись в Россию и поселились в Царском Селе.

Анна Андреевна Гумилева, мать Николая, вспоминала: «Ахматова была высокая, стройная, тоненькая и очень гибкая, с большими синими, грустными глазами, со смуглым цветом лица. Она держалась в стороне от семьи. Поздно вставала, являлась к завтраку около часа, последняя, и, войдя в столовую, говорила: «Здравствуйте все!» За столом большею частью была отсутствующей, потом исчезала в свою комнату, вечерами либо писала у себя, либо уезжала в Петербург…»

Николай ввел Анну в круг своих друзей поэтов, где она сразу же воцарилась – еще не как поэтесса, но уже как необыкновенно привлекательная женщина. Анна была счастлива, а Николай тяготился супружеством: все складывалось не так, как он себе намечтал. Гумилев снова решил поехать в Африку, этот континент манил его, там он воскресал душой.

В отсутствие мужа Анна перестала посещать светские мероприятия, полностью погрузилась в поэзию. Она рассказывала: «Я носила тогда зеленое малахитовое ожерелье и чепчик из тонких кружев. Я не каталась верхом и не играла в теннис».

Когда Николай вернулся, жена встретила его с новыми стихами, искренне его восхитившими. Именно тогда он наконец признал Анну как поэта, равного себе. Но для него это было нелегко. Гумилеву нужна была рядом восторженная жена-поклонница, а не равная по силе творческая натура.

Сергей Константинович Маковский писал: «Трещина в их любви обозначилась с первого года брака. Они были слишком «разные». В плане поэтическом, может быть, только дополняли друг друга, но в жизни… С отрочества Гумилев мнил себя «конквистадором». После поездки в Африку пышным цветом расцвели его экзотические восторги, и так хотелось ему увлечь жену мечтой о далеком волшебстве мира, о красоте пустынь под небом Южного полушария с созвездием Креста и о первобытном человеке, божественно-сильном, неистертом так называемой цивилизацией, живущем в согласии с природой и ее тайнами. От Анны Андреевны он требовал поклонения себе и покорности, не допуская мысли, что она существо самостоятельное и равноправное. Любил ее, но не сумел понять. Она была мнительно-горда и умна, умнее его; не смешивала личной жизни с поэтическим бредом. При внешней хрупкости была сильна волей, здравым смыслом и трудолюбием. Коса нашла на камень… Гумилев был еще «одержим» впечатлениями от Сахары и подтропического леса; с ребяческой гордостью показывал он свои «трофеи», вывезенные из «колдовской» страны: слоновые клыки, пятнистые шкуры гепардов и картины-иконы на кустарных тканях, некое подобие большеголовых романских примитивов. Только и говорил он об опасных охотах, о темнокожих колдунах, о крокодилах и бегемотах – там, в Африке, доисторической родине человечества, что висит «исполинской грушей» на дереве Древней Евразии. Анну Андреевну не очень увлекала эта экзотическая бутафория. На жизнь она смотрела проще и глубже. К тому же во время отсутствия мужа она сама выработалась в поэта вдохновенно-законченного, хоть и по-женски ограниченного собой, своею болью. Гумилев должен был признать право ее на звание поэта, но продолжал раздражаться все больше ее равнодушием к его конквистадорству. Никакой блеск собственных его рифм и метафор не помог убедить ее, что нельзя вить семейное гнездо, когда на очереди высокие поэтические задачи. Помощница нужна ему, нужен оруженосец, спутник верный, любовь самоотречения нужна, а не женская, ревнивая, к себе самой обращенная воля. Что делать? Он даже готов покаяться, обуздать свой нрав, только бы чувствовать ее частью самого себя, воплощенной грезой своей… Но она безучастна, хотя еще любит его, чужда ему в завоеванной им славе…»

Анна Ахматова, Николай Гумилёв, Лев Гумилёв. 3 апреля (по старому стилю) 1915 года

Осенью 1911 года Гумилев с друзьями организовали «Цех поэтов», из которого потом выросло движение акмеизма. «Акмэ» – острие копья, вершина совершенства, цветущая сила – как только не переводится это слово! Акмеисты заявляли, что будут писать самые прекрасные стихи, каких не было прежде. И некоторые из акмеистов действительно потрясли поэтическую Россию, в первую очередь – сам Николай Гумилев и его супруга Анна Ахматова, чей первый сборник «Вечер» вышел весной 1912 года скромным тиражом 300 экземпляров, но был благожелательно принят критикой, еще благожелательнее – публикой. У нее сразу появились подражательницы: этих поэтесс так и называли «подахматовки».

1 октября 1912 года у Анны и Николая родился сын, окрещенный Львом. Анна никакого тяготения к материнству не испытывала, и даже при виде младенца в ней не пробудился могучий древний инстинкт. Она была слишком значительный поэт, чтобы стать хорошей матерью. Ребенка забрала бабушка, мать Гумилева, Анна Ивановна, у которой Левушка прожил шестнадцать лет, лишь изредка встречаясь со своими знаменитыми и блистательными родителями.

Супружество Ахматовой с Гумилевым все больше напоминало сожительство двух друзей, объединенных общей идеей и общим увлечением, и вместе с тем – не прекращалось их поэтическое соперничество, выматывавшее нервы им обоим.

В начале весны 1913 года Николай Гумилев отправился в свое последнее путешествие по Африке: на этот раз – в качестве начальника экспедиции, организованной Академией наук.

Анна без него не скучала, много писала, вела активную светскую жизнь, принимала поклонение влюбленных мужчин и восторженных женщин.

Ее превозносили как величайшую поэтессу современности. С ней дружили выдающиеся поэты – Александр Блок, Осип Мандельштам, и с каждым из них она обменивалась стихами, и с каждым из них ей приписывали роман… Но если романы и были, то только духовные, воображаемые.

Для Анны дружба и любовь казались чувствами неотделимо-близкими: многие отмечали, что в стихах она чаще пишет «друг», «подруга», чем «возлюбленный», «любимая»: «О нем гадала я в канун Крещенья, Я в январе была его подругой…» или «Прав, что не взял меня с собой, И не назвал своей подругой». «Души высокая свобода, Что дружбою наречена» для нее была святее других человеческих чувств.

«Для Анны дружба и любовь казались чувствами неотделимо-близкими: многие отмечали, что в стихах она чаще пишет «друг», «подруга», чем «возлюбленный», «любимая»: «Души высокая свобода, Что дружбою наречена» для нее была святее других человеческих чувств».

Духовное в дружбе и любви доходило до неких запредельных высот.

А вот телесное – этого она, кажется, вовсе не ценила.

Зато Гумилев, вернувшись из экспедиции, закрутил вполне плотский роман с Ольгой Высотской, и она родила ему сына Ореста.

Законный сын Лев был старше незаконного Ореста всего на год.

И оба они пострадали из-за отца – Анне Ахматовой и Ольге Высотской предстояло встретиться в очереди возле тюрьмы в конце 30-х.

Ольга Высотская была не единственной любовницей Николая Гумилева.

У него имелся обширный донжуанский список.

В 1908 году, будучи влюбленным в Анну Ахматову и сватаясь к ней, он пережил страстный роман с Лидией Аренс.

Портрет Анны работы Модильяни. 1911 год

В 1909 году, не оставляя надежд жениться на Ахматовой, увлекся поэтессой Елизаветой Дмитриевой, творившей под псевдонимом Черубина де Габриак, предлагал ей руку и сердце, и кончилось все дуэлью с Максимилианом Волошиным 22 ноября, на Черной речке, на месте дуэли Пушкина… Никто на этой дуэли, к счастью, не пострадал. А Черубина через три года вышла замуж за инженера Васильева.

В 1912 году, уже будучи женатым, отчаянно влюбился в смертельно больную барышню Марию Кузьмину-Караваеву, посвящал ей стихи и говорил: «Машенька, я никогда не думал, что можно так любить и грустить…»

Пережил страстный роман с сестрой поэта-акмеиста Георгия Адамовича – Татианой (да, именно так странно писалось ее имя) – хотел развестись с Ахматовой, чтобы жениться на ней. Ахматова согласилась, только с условием, чтобы Левушка остался с матерью… Но решительно против оказалась бабушка Левушки, мать Николая, Анна Ивановна Гумилева. Она вызвала к себе сына и запретила ему даже думать о разводе. Он покорился. Возможно, потому, что на самом деле ему не слишком-то и хотелось что-то менять, просто страсть требовала от него решительных поступков… Все вылилось в стихи, и Татиане был посвящен сборник «Колчан», вышедший в 1916 году.

А еще были увлечения красавицей-журналисткой Ларисой Рейснер, которую Гумилев называл «моя Лери», и поэтессой Маргаритой Тумповской, и краткий роман с Ольгой Гильдебрандт-Арбениной, и столь же краткий с другой Ольгой – Мочаловой, которой он говорил, что у нее руки, как флейты, а она поверила, что все серьезно, и возненавидела Гумилева, когда он так легко о ней забыл.